Арепо

SATOR
AREPO
TENET
OPERA
ROTAS

Старый Арепо собрал вещи, взял за уздцы уставшую лошадь и спешно направился в сторону дома – идти было недалеко, однако, дверь хижины надо было успеть запереть изнутри до восхода Солнца, которое уже поддёрнуло розовым цветом редкие облака над полем и вот-вот должно было появиться на востоке. Арепо не видел никакого смысла в этом ритуале, однако не задавал лишних вопросов – «надо» значит «надо». Смотреть на Солнце в обычные дни пахарям было строжайше запрещено; лишь в большой ежегодный праздник Большого Урожая они собирались в тесном помещении старого храма и, затаив дыхание, какое-то время смотрели сквозь мутное стекло центрального витража на чёткий ясный круг. В остальные же дни, пока Солнце неслышно плыло над полем, они должны были оставаться в своих хижинах.
Оставаться под Солнцем разрешалось лишь вельможам и посвящённым монахам. Когда оно скрывалось за рощей, и Арепо разрешалось вернуться на поле, он заставал некоторых из них. Утомлённые, взмокшие, в дорогих одеждах и с просветлёнными счастливыми лицами, они улыбались и, казалось, вовсе не замечали старого пахаря; собирав свои разложенные на траве вещи и негромко переговариваясь друг с другом, они не спеша возвращались в деревню, чтобы в очередной раз обсудить встречу с Ним. Арепо оставался на ещё тёплом поле один.
Единственными, кому позволено было появляться на поле, пока работает Арепо, были две девушки из деревни – ту, что помоложе, звали Аннет, - её белые округлые соблазнительные формы, пшеничного цвета густые волосы и весёлый нрав были по душе каждому деревенскому конюху, - а её чуть более опытную и смуглую подругу звали Ирма – когда-то давно она приехала с юга и, как и подобает южанкам, была известна в деревне гордой осанкой и строгим нравом. Лишний раз пошутить, посмеяться и позволить себе непритязательно лёгкий флирт Арепо позволял себе с обеими – девушки покорно сносили его не всегда почтенный юмор и тактично хихикали, неизменно прикрыв рот ладошкой.
Им положено было приходить на поле по очереди: на рассвете являлась Ирма, после заката – Аннет. Компания обеих девушек доставляла старому пахарю тихое удовольствие, Арепо искренне радовался возможности человеческого общения – единственной его постоянной спутницей в работе была лишь его старая глупая лошадь. Та хоть и готова была выслушать всё, что он скажет, но собеседницей была неблагодарной: в ответ лишь раздражённо пряла ушами и ловко хлестала себя по бокам куцым хвостом, отгоняя слепней и мух.
Девушки же в одно и то же время появлялись неслышно в темноте со стороны дороги и негромко окликали Арепо, чтобы тот на время оставил свой плуг. Старик распрягал лошадь, надевал тунику, висящую на плуге и шёл через поле, вытирая по дороге серые от пыли руки. Девушки же развязывали узелок с куском заветренного варёного мяса, парой луковиц, яблоком и флягой кислого вина, расстилали на траве бесхитростную скатерть и, обхватив руками колени, садились на траве напротив.  Пока же он ел, девушки негромко рассказывали ему о последних событиях в деревне: о чём судачат на улице кухарки, что предлагают купцы на торговой площади, кто за последнее время приехал в деревню и кто её покинул. При этом если в деревне случалось что-то весьма неприятное – коза провалится в колодец и утонет, или сарай у кого сгорит, - о том девушки пахарю старались не рассказывать, осторожно уводя тему в сторону.
Лишь однажды, когда осенью с мокрой от дождя крыши ратуши сорвалась невестка мясника, поломала забор и притом сильно себя покалечила, - о том старому пахарю рассказал накануне его сосед, - Арепо спросил Ирму, отчего же она не рассказывает ему о такого рода происшествиях?
- А зачем рассказывать о плохом? – пожала плечами Ирма и вздохнула, - И без того печаль в этом мире бесконечна, зачем же её множить?
- А разве печали становится меньше, если о ней не говорить? - Арепо взял флягу с вином и задумчиво посмотрел на Ирму.
- Конечно, - кивнула девушка, - Священники говорят, что слово осязаемо, в свете Солнца суть сказанного слова превращается в материю.
- Бред какой-то, - покачал головой Арепо, - С чего они это взяли? Что твоих слов может измениться, если невестка мясника уже, - уже! - свалилась с крыши и рассекла лицо от лба до подбородка, и лицом похожа теперь на треснутый старый кувшин?..
- Но если бы ты этого не знал, - назидательно сказала Ирма, - В твоём сознании она была бы по-прежнему невредима и счастлива, понимаешь? А теперь представь, что никто об этом не знает! Если все, включая мясника и его невестку, думают, что всё хорошо – всё действительно будет хорошо, так ведь?
- Но всё не может быть хорошо – постоянно что-то происходит! – Арепо не собирался сдаваться, но следующей же фразой Ирма его окончательно разоружила.
- Да и мне просто не хотелось бы об этом говорить. Поверь, я не хочу говорить о плохом.
Более подобных разговоров старый пахарь с девушками не заводил. Всё, что они рассказывали, было на самом деле не очень интересно для него и изрядно отличалось от той действительности, которую знал Арепо – но и Ирма, и Аннет были ему симпатичны, их тихое мелодичное щебетание успокаивало его, и он ничем не хотел их расстраивать. С ними легко было забыть и о неприятном старому пахаре наместнике Велоре, которого девушки, как и Арепо, тоже изрядно недолюбливали, - и о том, что скоро, возможно, появится Солнце, и о том, что работе его ни конца, ни края не видно – подобные невесёлые мысли постоянно занимали Арепо, и за пахотой не думать ни о чём у него получалось редко. Кроме того, хоть девушки и не знали времени следующего явления Солнца и, как Арепо, не имели права отбрасывать тень под ним, они искусно умели по полёту птиц, выпавшей росе и облакам на небе определять, какой будет погода завтра – будет ли ночью дождь, поднимется ли к ночи ветер и будет ли холодно на заре, - о чём ежедневно сообщали старому пахарю. Пожалуй, из всего того, что рассказывали старому Арепо Ирма и Аннет, это было единственно действительно полезным.
Нельзя сказать, чтоб он не любил работать в утренних и вечерних сумерках. Безусловно, в вечерней прохладе или на заре работать было, наверное, легче – всё-таки не пекло спину и не слепило глаза. Кроме того, ему нравилось медленно следовать за своим плугом в тишине, нарушаемой лишь стрёкотом невидимых птиц из рощи на краю поля. Ему доставляло удовольствие наблюдать за тем, как шуршащими брызгами выпрыгивает из-под копыт его старой лошади встревоженная саранча, и предаваться своим неспешным размышлениям. В его работе в сумерках было ещё одно неоспоримое преимущество – в это время ему никто не мешал – редкий гость заглядывал на его поле. Разве что время от времени появлялся на краю вспаханного поля наместник Велор, который руководил пахарями.
Велор не был вельможей – родом он был из крестьян, в своё время перебрался в окрестности Рима откуда-то с востока. Рассказывали, что когда-то давно Велор и сам был пахарем, да только получалось у него не лучшим образом; сменив несколько профессий, он каким-то неведомым образом стал наместником – в народе поговаривали, что сам Хозяин ему благоволит.
Велор появлялся всегда неожиданно, – он выходил из темноты в своей неизменной старой шерстяной тоге болотного цвета и непременно с выражением изрядной брезгливости на несимпатичном, красном, изрядно заскорузлом от оспы лице, - стараясь не испачкаться в свежевспаханной земле, он оценивающе смотрел на проделанную Арепой работу, после чего удалялся восвояси. Он редко смотрел на самого Арепо, а если бросал на него колючие взгляды – то будто бы смотрел сквозь него. Арепо мрачно усмехнулся. Он разу за все годы не слышал ни дельного замечания, ни полезного совета от Велора. Какой смысл смотреть, если в принципе не разбираешься ни в плуге, ни в земле, ни в пахоте? Разве что следить за исполнением многочисленных собственных указов! – думал Арепо. Указов было немало, и новые появлялись регулярно - о них Велор сообщал пахарям, регулярно собирая тех у себя во дворе. Стоило однажды наместнику увидеть постороннего на поле - как тот час же он издавал документ за гербовой печатью с именем Хозяина, по которому появление любого человека грозило пахарю наказанием; однажды заметив, что пахарь, остановив плуг, пьёт воду из кувшина, наместник запретил на поле кувшины, а заодно прочую любую посуду. В указах Велора смысла было немного, - Старый Арепо вообще не понимал сути работы наместника, - однако Велор настолько ревностно следил за их соблюдением, что Арепо старался не давать тому лишнего повода - в наказаниях Велор толк всё-таки понимал.
Едва ли не главной функцией Велора было сообщить старому Арепо о восходе солнца. Для этого он появлялся на краю поля особенно стремительно, призывно махал рукой и кричал «Переходи!» - это означало, что пахарь должен оставить плуг как есть, быстро распрячь лошадь и, взяв её за уздцы, быстро перейти дорогу, отделяющую поле от небольшой бедной деревеньки, чтобы с первыми лучами солнца скрыться в своей хижине. Арепо знал, что Солнце появляется примерно в одно и то же время – однако вряд ли он смог бы предсказать с уверенностью, когда оно появится в следующий раз. Это Знание считалось сакральным, им обладали лишь посвящённые монахи в деревне да высшие чины из состоятельных вельмож.
Со временем Арепо и сам научился с изрядной долей вероятности определять, появится сегодня Солнце или нет. Незадолго до его восхода на краю поля всегда появлялся Алоис – немногословный обходительный молодой монах с аккуратными женственными чертами лица. На его белой тоге, на перстне и даже на трости было изображение Солнца – круга с исходящими от него шестьюдесятью лучами, - такая же изрядно потёртая эмблема была и на плуге самого Арепо. Против Алоиса старый Арепо ничего не имел, однако избегал разговоров с ним – молодого служителя культа интересовало лишь то, что связано с Солнцем – тот называл его всегда с придыханием и не иначе как «Светило»; прочее же не вызывало у него ровным счётом никакого интереса. Арепо знал: появился Алоис – значит, скоро встанет Солнце. «Солнце, должно быть, полагает, что Алоис находится на поле постоянно…» - размышлял Арепо по дороге домой.
Старый пахарь открыл калитку, вошёл во двор и привязал лошадь под небольшим навесом. Проверив, осталась ли у неё вода и немного сена, он вошёл в хижину и тщательно закрыл за собой дверь. Спустя какое-то мгновение через маленькие щели между неровными досками двери на пол неслышно упали две узкие полоски жёлтого света, где-то вдали послышались радостные крики и негромкая музыка. Вставало Солнце.