Голос рыб не слышен

    Памяти
 всех погибших на судах типа РБТ.
               
                1
       Ото сна меня оторвал телефон. В трубке голос диспетчера Дереминой:

       -Сашка, дуй быстрее в порт, тут РБТ-2 перевернулся.

       -Что за беда! Куда он денется?  До смены еще два часа, чего спешить?

       -Он перевернулся как раз на фарватере, суда стоят, не могут пройти. Сколько мы потеряем из-за их простоя!

       -А что с командой, живы-здоровы?

       -Вахтенный Митрошкин выплыл, а моторист Юрка Сухоногов ко дну пошел. По всему видать, погиб при исполнении. Такие дела. Да ты много не рассусоливай. Быстрее собирайся и бегом сюда. Кран уже готов для подъема.

       Я выглянул в окно. Погода стояла мерзкая, самая что ни на есть осенняя. Ветер неистово раскачивал голые деревья, гнал над землей смесь из водяных брызг и ледяной крупы, от одного заоконного вида пробирал озноб. В такую-то пору - и авральная работа!

       Надо сразу сказать, что РБТ - это рейдовый буксирный теплоход серийного выпуска. Внешне он напоминает большую железную галошу, в середине которой торчит ходовая рубка, ни дать, ни взять - уличный гальюн. Основная начинка галоши – две дизельные установки. Кажись, больше в ней ничего нет кроме кубрика, где двоим тесно. Но самая интересная особенность в нем, не дай Бог, если натянутый буксирный трос встанет поперек его корпуса. Тогда посудина обязательно кувырнется килем вверх. Как говорится, "сыграет оверкиль". Такая вот у нее конструкция. Поэтому, случись, вахтенный зазевается, ему ничего не останется, как пойти на прокорм рыбам. Правда, есть шанс на спасение: на рубке обычно лежит ни к чему не привязанный полый металлический плотик. Бывает, он и в самом деле всплывает сам по себе, чтобы помочь незадачливой команде, которая обычно из двух человек: вахтенный и моторист-матрос.

      Выходит, мотористу-матросу Сухоногову не повезло. «Повелел Господь большому киту поглотить» его. Шутки шутками, но жаль человека. Знал я беднягу. Длинный такой, тощий, будто дистрофик. На корточки присядет - острые коленки выше макушки торчат. Вылитый кузнечик. И лицо вытянутое, бледное, брить на нем нечего: реденькие волосенки, как былки на колхозном поле. Питательной почвы, знать, не хватает. То ли с роду такой, то ли в детдоме, где вырос, не докармливали.

      Мы с ним в драке познакомились. Я на дискотеке пригласил потанцевать буфетчицу Вальку. Оказывается, она обещала этому Сухоногову, но он в то время вышел покурить. Вернулся – мы с Валькой в паре. Музыка кончилась – подваливает ко мне:

     -Давай выйдем, потолкуем.

     Ничего себе, думаю, заявочки! Да я ж с одного удара тебя, веха судоходная, в гроб загоню! Нашел, с кем связаться.

     Однако он оказался ловчее, чем на вид. Глаза горят у парня, истинный фанатик. Крутится, как вьюн, никак в морду не угодишь. Ну, в общем, обоим досталось, не знаю, кому больше. А потом Вальку увез какой-то дембель, и причина злиться друг на друга у нас с Юркой отпала. Даже несколько раз сидели за одним столиком над пивными кружками.
Так вот, значит, какая злая судьба его поджидала! Видно, долбануло чем-нибудь по башке, когда РБТ переворачивался, или прищемило крепко – вот и не смог выплыть, погиб. Друг, не друг, а живая душа.

     Когда я прибыл на причал, команда нашего спасательного катера была почти в сборе. Не хватало только Александры Федоровны с ее неизменной медицинской сумкой. Александра Федоровна на катере и за кока, и за фельдшера. Задержалась где-то, и должна была вот-вот подойти.

     По палубе, не обращая внимания на колючий ветер, расхаживал и начальственно покрикивал сам главный инженер порта Виталий Константинович Ломакин которого за глаза называли нецензурным словом. Будка квадратом, глаза едкие, буравчиком, в уголках губ белеют мазки застывшей пены, а на фуражке краб сияет, будто только что со склада.

     -Ну, что, рыцари Нептунова царства, – это он так называет нас с Колькой, моим напарником по водолазному делу, – что, рыцари, задача ясна? Надо вырвать РБТ из ила и, не поднимая на поверхность, в подводном, так сказать, виде оттащить подальше от фарватера. Вам предстоит закрепить на утопленнике трос. Вот и все. Готовьтесь к подводному плаванию. Понятно?

     Куда ясней! И все-таки я спросил:

     -А как же быть с Юркой Сухоноговым? Ведь он же где-то там!

     -Теперь чего уж! Два часа прошло, как он под водой. Теперь никуда не убежит, потом займетесь трупом. Тем более, говорят, парень был чокнутым. Сейчас главное — порт раскупорить. Вишь, тут как раз несколько иностранцев приперло, с ними не забалуешь, штраф наложат – только держись.

     -А чего это мы до сих пор стоим? - обратился Виталий Константинович к нашему капитану Витьке Ященко. – Пусть заводят мотор – и ходу!

     -Та ще трэба Олесю Хведоровну подождаты.

     -Кто такая Ася Ведоровна?

     -Та вона лепше доктора будэ.

     -Это что же? Мы в экспедицию собираемся, на Северный полюс или по спасению подлодки «Курск»? На кой черт нам доктора! Давай, капитан, отчаливай, не тяни резину.

     Начальству не понять: когда вылезешь из воды, особенно в такую погоду,  принять вовнутрь сто грамм спиртика из сумки Александры Федоровны очень даже не помешало бы.
Сверкнув мокрыми шевронами, начальник протиснулся между штурманской рубкой и камбузом. Его фуражка рывками стала погружаться согласно ступеням трапа, в теплое нутро каюты. Катер вспенил за кормой бурун и двинулся в разрез небольших, но хлестких волн навстречу дождевой завеси. А мы с Колькой под брезентовым тентом кокпита разбирали амуницию для подводной работы. Шмотки – старые, видавшие виды, но еще ничего, будем надеяться, послужат. Пока шли к месту аварии, успели залатать дырку в Колькином гидрокостюме. Где его угораздило вырвать клок в прорезиненной материи, сам не знает. А, может, от ветхости само начало ползти?
 
     Место аварии обозначалось неуклюжей баржей с песком. Она-то и потопила РБТ. Теперь он, прильнув где-то ко дну бухты, исполнял роль якоря, держал баржу на привязи. Туго натянутый буксирный трос уходил от ее носового битенга под некрутым углом вглубь, а она, словно пойманный зверь, пыталась оборвать эту узду, тяжело ворочалась из стороны в сторону, подставляя то один, то другой борт под удары злых волн. Их перестук звенел по обшивке, будто какой-то резвый великан отбивал на металле чечетку. Со стороны мола доносило неторопливые глухие раскаты разгулявшегося моря. До бухты этот накат не доставал, зато вдали, за входным маяком вовсю бушевала стихия. Там, на внешнем рейде виднелись неясные силуэты судов. Порт их не принимал, и не позавидуешь людям, которым приходится терпеть этакую болтанку в ожидании, когда им позволят ступить на земную твердь. Это, млея в джакузи, хорошо сказать: «Пусть сильнее грянет буря!».

                2
      Найти РБТ оказалось не сложно: плыви, постепенно погружаясь, вдоль буксирного троса, что тянется от баржи – и не промахнешься. Но времени отняло это не мало, потому что мешал буй, который тащили за собой, чтобы отметить место утопленника. РБТ возник из мутной воды внезапно, когда отчаялись, будет ли когда-нибудь конец нашему продвижению. Он зачернел перед нами расплывчатым очертанием обрубленной кормы, потом проявилось и сытое брюхо его днища. Из брюха навстречу нам были протянуты, словно руки вратаря, ловящего мяч, две дейдвудных трубы с растопыренными лопастями гребных винтов.

      Теперь можно избавиться от буя, закрепив конец линя на кнехте. Пока с подъемного плавкрана будут опускать трос, мы с Колькой, как и положено, решили обследовать РБТ. Насколько он увяз в иле, нет ли в нем пробоин и т. д. Судно лежало на десятиметровой глубине, прижавшись к галечно-песчаному грунту правым бортом. Нет, погружения в грунт не наблюдалось. Значит, подъем должен пройти без осложнений. Колька, медленно работая ластами, чтобы не поднималась муть, двигался вдоль пузатого днища, а я пошел вдоль надстройки. Сразу бросилось в глаза, что дверь из ходовой рубки по правому борту приоткрывала узкую щель, в которую не могла бы проскользнуть добрая кефаль. Раскрыть дверь шире было невозможно, мешал грунт. А левую дверь, обращенную сейчас к водной поверхности, заклинило при ударе о дно бухты. Это, казалось, были единственные выходы из корпуса суденышка. Если не считать окон в ходовой рубке. Я подобрался к переднему окну и, что есть сил, врезал по стеклу рукояткой ножа.  Никакого эффекта. Не судно, а какой-то гроб железный Небьющимся оказалось и заднее стекло. Предусмотрительная, оказывается, подобралась команда. Постороннему не проникнуть внутрь.
 
     Тут взгляд мой упал на световой люк над машинным отделением. Я, было, направился к нему, но заинтересовало, зачем понадобилось Кольке постукивать по корпусу РБТ. Что у него там случилось? Поднявшись повыше, заглянул по другую сторону судна. Смотрю, Колька плывет в свое удовольствие, будто мысленно напевает любимую песенку «Кукла Маша, кукла Даша». Я – сразу к люку. Смотрю, за иллюминатором в переливах света и тени колышется мертвец. Не весь он целиком виден, а только бледное изможденное лицо маячит. Лицо ужасного привидения. Игривые блики, проникая в пучину с поверхности бухты, скользили по нему, и, казалось, мертвец строит глумливые рожи. Однако, присмотревшись, я заметил, что и в самом деле губы утопленника шевелятся. Да ведь это – Юрка Сухоногов! Живой! Значит, он-то и стучит по металлу, взывает о помощи.

      Выходит, в машинном отделении, где находился моторист во время аварии, оказался воздух, он и не дал умереть человеку. Мне так и хотелось крикнуть:

     -Держись, Юрка! Сейчас что-нибудь придумаем!

     А что тут можно было придумать? Световой люк  состоит из двух створок.  На каждой по три иллюминатора, закрытых металлическими решетками. Створки притянуты к комингсу барашками. Чего проще! Отверни барашки, откинь створки – и вытаскивай человека на свет Божий. Да не тут-то было! На проклятом РБТ и этот лаз намертво заделан. Приварили петли, навесили амбарный замок. Вот он, огромный, гитарообразный, обряженный в бархат ржавчины.
Тут, вижу, из желтого тумана, нависшего над головой, тонкой змейкой выползает трос. Это его с плавучего крана травят. Чтобы зацепиться за РБТ. И пока я затягивал трос удавкой на шейке буксировочного гака, пока мой напарник Колька энергично изъяснялся жестами с Юркой, мне в голову пришла гениальная идея. Я немедленно сообщил Кольке понятными знаками, чтобы он поднялся наверх. Пусть там отдадут команду слегка приподнять суденышко и подождать. А я тем временем проникну внутрь через освободившуюся дверь и вытащу на волю жертву аварии. Ласты напарника, обдав меня тугими струями, порхающими движениями прошли мимо, быстро растворяясь в вышине.

     А я поспешил к Юркиному иллюминатору. По-прежнему из темноты спасительного саркофага неподвижным пятном выступало бескровное лицо узника. В глазах не угадывалось ни радости, ни мольбы, ни испуга. Они были пусты и безжизненны, словно человек смертельно устал и потерял всякий интерес к своей участи. Невольно возникло представление о монастыре, о схимниках и, откуда-то в сознание вторглось изречение: «изнемогла во мне душа моя, и вспомнил я о Господе».
 
     Этого еще не хватало! С чего вдруг меня понесло на неуместный пессимизм? Я взбодрил себя и постарался встряхнуть Юрку. Изобразил улыбку. Но, вряд ли она могла быть убедительной, когда рот занят загубником – неприятное название, не правда ли – загубник? Ответной реакции не последовало.

     Взаимное разглядыванье недолго продолжалось. Трос натянулся, РБТ вздрогнул и начал, покачиваясь, переваливаться на киль. Я подплыл к щели, готовясь ко всяким неожиданностям. Щель сначала расширялась медленно, потом дверь неожиданно распахнуло настежь, из освобожденного проема с шумом вытолкнуло воздушный вихрь, он устремился ввысь, по пути распадаясь на тысячи мятых пузырей. Мелькнула сумасшедшая мысль: а ну, как следом за ними выскользнет, вытянувшись по-дельфиньи, Юркино тело. Нет, этого не случилось. Да и чего было ожидать от измученного, впавшего в прострацию человека!
Времени терять было нельзя. Я скользнул в нижнюю часть проема, где мне не мешал поток плывущих навстречу пузырей. Течение помогло свернуть на небольшой трап и втянуло, насколько я мог понять, в машинное отделение. Тут было темно, и далеко не сразу глаза привыкли к тусклому отсвету, который исходил от иллюминаторов.

      Юрку я нашел по суматошным всплескам: он неуклюже барахтался, пытаясь взгромоздиться на дизельную установку, чтобы высунуть голову из воды. Судно теперь стояло прямо, машинное отделение освободилось от большей части воздуха. Его остатки скопились вверху под световым люком.
 
      Мои ласты скользили по закругленному верху дизеля, не находя надежной опоры. Поддерживая друг друга, мы все-таки кое-как устроились, ухватившись руками за комингс. В другое время я вряд ли удержался бы от смеха: Юркину рожу украсили черные пятна моторного масла, жирной пленкой покрывавшего водную поверхность. Он был похож на антиглобалиста, вставшего на тропу войны с цивилизацией. У меня, конечно, тоже видок был тот еще. К тому же, очки залепило маслянистой дрянью, окончательно избавиться от которой мне так и не удалось. Но веселого в нашем положении было мало: я чувствовал, что Юрка крепится из последних сил. Поднимать его в таком виде наверх – дело безнадежное, по слабости нахлебается воды под завязку. Поэтому затолкал в его рот загубник акваланга.  Пусть отдышится. Хватанув здешний воздух, я поперхнулся: в нем почти не осталось кислорода. Я на пять минут могу задерживать дыхание, поэтому не торопил Юрку возвращать загубник, который, понятно, был один на двоих. Разговаривать, конечно, тоже было не просто. Особенно, перебрасываясь длинными фразами. Так и стояли некоторое время молча, передавая изо рта в рот загубник. Три минуты пьет воздух из баллона Юрка, пятнадцать секунд – я.

                3
      Понемногу в Юркиных глазах затеплилось что-то живое. Он первым нарушил тишину, наполненную отдаленным гулом бушующего моря и редкими всплесками падающих капель. Спросил, жив ли Митрошкин, что говорит начальство об аварии, ну и все такое прочее. Потом вдруг сказал:

      -Мне обязательно надо выжить.

      Он не сказал, «хочу», а сказал именно, «надо». Меня это зацепило, и я съязвил:

      -Ну, да! Раньше было ни к чему, а теперь приспичило. Прямо, невтерпеж стало почему-то!

      А он, как говорится, не понял «шутку юмора», минуту помолчал, потом брякнул:

      -Нет, я Ленке слово дал, что обязательно вытащу. Понимаешь, у меня младшая сестренка в детдоме… Пропадет она там без меня…

      -Что, так худо?

      -А ты сам залезь в ее шкуру!.. Ладно, долго объяснять. Да и не понять, когда сам не испытаешь…
 
      Юрка даже оживился при этом, лицо слегка порозовело.

      -Ну, не одна же она там, люди кругом. Помогут.

      -Лю-уди кругом!.. Э-э, да что с тобой толковать! Знал бы ты, какие люди!.. Нет, что ни говори, брат да сестра – уже семья…
 
      Но тут наше убежище дрогнуло, накренилось, так что мы едва устояли на ногах. Вопреки моему плану нас поднимали, раскачивая на натянутом тросе. Вытаскивать Юрку наружу стало опасно. В иллюминаторах светлело. Мной почему-то овладевала смутная тревога. Не знаю, откуда пришло беспокойство, только оно возрастало по мере приближения к поверхности моря, будто там нас ожидала какая-то пакость. Юрка наоборот, чем выше поднимались, тем больше бодрился. То ли близость избавления предвкушал, то ли пьянел от снижения давления.

      Свет ворвался внезапно. Словно солнцем брызнуло, хотя погода ничуть не заяснела. Возник плеск волн, в уши хлынул водопадный грохот: суденышко изрыгало из себя избыток влаги.Сквозь мокрые стекла я видел свой катер, людей, облепивших леер. Лиц нельзя было разобрать, но уверен, высыпала вся команда: нельзя же пропустить появление из морских глубин затонувшего судна. Внушительное зрелище, по себе знаю. Среди любопытных резко чернел флотский мундир Виталия Константиновича.

      Вдруг над нами хрустнуло –  спасательный катер, люди на нем, волны, дружно барабанившие в борт – все исчезло. Дневной свет быстро угасал. Нас уносило обратно, в пучину. На Юркином лице еще не померкла улыбка, когда РБТ со скрежетом плюхнулся на песок. Закон физики гласит: если тросу надо лопнуть, то скорее всего это произойдет, когда извлекаемая из воды тяжесть окажется на поверхности. Что и подтвердилось.

       Все перемешалось. Меня куда-то понесло водным вихрем. Я чувствовал, Юрку вертит где-то рядом. Наши тела сталкивало и вновь разносило в стороны, нас бросало на металлические конструкции. Что-то лязгало, грохотало и рушилось. Потерялось ощущение, где верх, где низ. В голове стучала одна мысль: охрани Бог повредить баллоны акваланга, наколов их на какой-нибудь штырь. Потеряем воздух – и нам крышка.

     Наконец, окружающее пространство успокоилось. Судно улеглось таким же манером, как и лежало недавно. Я нащупал ногами опору, выловил Юрку, который слабо барахтался в недрах машинного отделения. К нашему счастью, баллоны уцелели, но стоять было крайне неудобно. Световой люк теперь тускло обозначал себя в толще воды, а над нами нависала мешанина разнородных труб и проводов. Воздушный пузырь заплутал в них и оставил нам небольшую прослойку, до которой рот едва доставал. Конечно, обмениваться загубником можно было бы и под водой, но я боялся, что Юрке так недолго и захлебнуться по неопытности. Настолько он упал духом, что выглядел хуже, чем тогда, когда я его нашел. Холод уже давал о себе знать. Его знобило. Даже сквозь мою сухую одежду гидрокостюм пропускал прохладу, что уж говорить об его вымокшей вдрызг одежонке.В довершение всего, стояли мы из-за тесноты, согнувшись в три погибели. Я пробовал найти опору для ног поглубже, но не нашел. Тело затекало до онемения. Понятно, что долго такое не выдержишь. Надо было что-то срочно предпринять. Отбросив сомнения, я решился: расстегнул ремни акваланга и перебросил его на Юрку.

     -Надо сходить на разведку. Может быть, есть где-нибудь выход.

     Я глотнул через загубник побольше воздуха и ушел в глубину. Едва различая предметы сквозь грязную воду, все-таки отыскал трап, ведущий в ходовую рубку. Окна в рубке давали достаточно света. Я огляделся. Ничто не вселяло оптимизма. Левая, перекошенная дверь не шелохнулась от моих усилий, правая, как и раньше, упиралась в грунт. Конечно, еще раз попробовал выбить стекло, но безрезультатно. Между тем, пора было возвращаться, запас воздуха в легких иссякал. Как там Юрка? В порядке ли акваланг? Оглядев на прощанье ходовую рубку, я заметил в верхнем углу серебристую пленку. Там был воздушный пузырь. Сам по себе он невелик, но если его увеличить выдыхаемым воздухом, места хватит, чтобы высунуть головы из воды. Здесь и корчиться не надо, и к выходу, пока что закрытому, ближе.

      Нет, с аквалангом ничего худого не случилось. Отдышавшись, я приказал Юрке  взяться за мой пояс, и мы поплыли. До трапа добрались благополучно. Но тут застряли: узкий лаз никак не хотел пропускать одновременно двух человек. Тем более, что на горбу одного торчали баллоны. Головой я был уже в ходовой рубке, и мог бы, упершись руками в пол, протиснуться целиком, но Юрка не пускал, вцепившись мертвой хваткой в мой пояс. Передо мной, на уровне груди колыхалась от движения воды копна его пепельных волос. Ни дать, ни взять кочка, покрытая нитяными водорослями. На какой-то миг у меня возникло подозрение: да и впрямь, имеет ли она отношение к живому человеку? И только неширокая полоска видимой части бледного лба, кончик заостренного носа, два гофрированных шланга, идущие к загубнику, да гирлянды воздушных пузырей, время от времени взмывавшие вверх от Юркиного дыхания, рассеивали сомнения. Я попробовал протолкнуть безжизненную кочку назад, чтобы освободить путь, но Юрка еще плотнее прижался ко мне, словно боясь потерять опору. Разъять его пальцы, словно приросшие к поясу, тоже не удалось.Не скрою, тут я по-настоящему растерялся. Мне уже не хватало воздуха. Вот-вот не выдержу. Рука машинально потянулась к шлангу, как бы в порыве перехватить загубник, хотя краем помутневшего сознания понимал: стоит сделать это – Юрка немедленно получит внутрь сокрушительную порцию воды. Не знаю, достало бы меня спасти свою жизнь, рискуя потерять чужую. Как не знаю и того, догадался ли Юрка, что от него требуется, или все произошло случайно. Только руки его разжались и, будто бы, подтолкнули меня к выходу. В последний момент он прихватил мою лодыжку, и мы оба вплыли в рубку.

                4
       Теперь мы стояли в рост, плотно прижавшись лицом к лицу, как сиамские близнецы, и попеременно вдыхали воздух из баллонов. Его щека была холодна и клейка от пятна машинного масла. Я ощущал дрожь его остывающего тела. Мы не растрачивали силы на разговоры. Невеселые мысли постепенно овладели мной. Они словно проникли в меня сквозь разделявшую нас одежду.
 
      Вот мы стоим в западне, беспомощные и жалкие, словно приговоренные то ли к казни, то ли к помилованию. И ничего не в силах сделать ради своего спасения. Все зависит от тех, кто наверху, от воли случая: не порвал ли Колька опять гидрокостюм, не отнесло ли ветром плавкран от места аварии, не вышла ли из строя лебедка. Все может быть. Ничего нет хуже ожидания в бездействии, когда в голову лезет всякая чертовщина. Она изматывает похлеще изнурительной работы.

      Между тем, время шло, воздух в баллонах иссякал. Юрку обуял неимоверный озноб. Его колотило так, что с трудом удавалось пропихнуть загубник в сведенный судорогой рот. Наконец, когда нетерпение достигло предельного накала, в окне рубки, словно изображение на проявляемом позитиве, проступила фигура водолаза. Колька подплыл поближе, увидел нас, дал знак, что все в порядке. Да, у него-то в порядке. А что ждет нас? Не случится ли еще какая беда.

      Но вот, новый трос зацеплен. Он заметно толще прежнего. Я оценил это, глядя на Колькину работу  в заднее стекло рубки. Но не стал ждать, будут или нет вытягивать судно наверх. Едва оно выпрямилось, едва освободилась дверь, поспешил, подцепив Юрку, нырнуть в открывшийся проем. Быстрее – к тросу, путеводной нити, ведущей на поверхность! Колька помогал, подталкивая Юрку плечом. Поднимались вверх, как циркачи по канату.

      Иногда слышу, охлажденное человеческое тело надо натирать спиртом. Чушь собачья! Спирт быстро испаряется и охлаждает кожу. Спирт следует пить. А человека, немедля нужно согреть. Поэтому Юрку освободили от акваланга, оттащили в камбуз, где плита источала обильный жар. Там раздели и принесли овчинный тулуп.
 
     Я вышел на палубу. Поднимали якорь, готовясь оттащить плавкран и повисший над грунтом РБТ за линию буев.

     -Вы что, не соображаете? Человек Богу душу отдает! Переохлажден он и кессонной болезнью страдает. Его в больницу нужно срочно! – заорал я в сторону Яценко, который, свесившись с капитанского мостика, следил за тем, что происходит на носу катера.

     -Якорь чист, – доложил боцман, стоящий у брашпиля.

     -Ты що? Взбисився? – спокойно спросил капитан, обернувшись на мой крик. Он возложил руку на рычаг реверса, чтобы включить ход винта.

     Я бросился скидывать шлаги швартового троса с кнехта, чтобы освободить катер от плавкрана. На кой нужна эта обуза, если без нее до порта мы домчимся за считанные минуты!

     -Э, приятель, ты что делаешь? – подскочил ко мне  Ломакин.

     -Некогда нам возиться с этим РБТ. Спасать человека нужно.

     -Постой, постой. Ты чего панику наводишь? Оклемается твой утопленник, посидит в тепле, что ему станет? Закрепи швартов! Немедленно!

     -Иди к ядрене Фене!

     -Ты что сказал? –  Ломакин вырвал у меня трос и оттолкнул от кнехта.

     Я не смог стерпеть и врезал ему между глаз. Он с удивленным взглядом отлетел к рубке и звонко ударил головой по металлу. Фуражка звякнула о палубу пластмассовым козырьком и, подхваченная ветром, покатилась прочь. Тут на меня навалилась вся команда, которая в дальнейшем сбилась со счета, подсчитывая меж собой синяки и шишки.

     -Одумайся, Санек! – шептал мне на ухо, скрученному по рукам, Колька. – Или на тебя глубина так надавила? Прикинь: кто – мы и кто – он. На главного начальника порта не дело руку поднимать. И не знаю, что теперь с тобой будет.

     Я сидел, побитый, на полу камбуза, запертого снаружи. Надо мной маячило Юркино овчинное одеяние, из которого торчало тощее синюшного цвета лицо с черными следами масла. Мы молчали. Для нас будто продолжалось подводное заточение. Не знаю, как Юрка, а я это нутром чувствовал. Привычка диктовала: под водой не место болтовне. Молчи, словно рыба. Тем более, что наверху тебя все одно не услышат.

                *   *   *
     «Сказал Господь киту, и он изверг Иону на сушу». Иона остался жить, а вот Юрку спасти не удалось. Врачи говорили в том духе, что если бы не двухчасовая задержка с оттаскиванием РБТ от фарватера, то, может, и удалось бы что-нибудь сделать. В канцелярии мне назвали номер Юркиной могилки, но под этим номером, как оказалось, похоронен другой человек. Кладбище большое и не разберешь, под каким свеженасыпанным холмиком покоится тело детдомовского мальчишки. И памятник ему никто не поставит, и креста не водрузит. Был человек, или не было, кто скажет! Как язвительно выражается мой сосед, чего тужить? В России баб много, нарожают еще.