Начало чего-то большего

      Что может быть лучше, чем кружка черного эля долгим зимним вечером? Пожалуй, только две таких кружки. А еще лучше - три. Вечер-то длинный. А вот четвертую - уже не стоит. Зима - она пьяных не любит.
      - А может, нальешь еще одну, а, Водень? - тоскливо спросил кузнец.
      - Ты, Вакула, пей, да меру знай! - хмуро прогудел кабатчик. - Ночь уж на дворе, ветер вон как воет, метель крутит... - начал было загибать пальцы, да махнул рукой, - пол кружки, не больше!
      Сопьётся кузнец. Как есть сопьётся. Раз уж начал добавку клянчить - уже не горе заливает, а стыд. Стыд того, что горе - в кружке топить пытается... А кто бы на его месте к кружке не обратился?
      Вакула только-только первый пятипяток разменял, а уже - наследника потерял. Тот мертвым родился. Долгие две пятины кузнец пил без просыху, забившись в самый темный угол кабака. Лезть к нему перестали в первый же день - двоих сочувствующих вынесли на руках на свежий воздух приходить в себя и пересчитывать остатки зубов. Третий уполз сам. Лишь Водень мог беспрепятственно подходить к впавшему в пьяную тоску кузнецу. Да и то - только если подходил не с пустыми руками, а с новым кувшином.
      А на одиннадцатый день порог кабака переступила белая как снег Лаиса, поддерживаемая тетушкой Ашей.
      - Где он? - шепотом выкрикнула Лаиса в лицо поспешившего навстречу Воденя. Тот молча подхватил пошатнувшуюся Лаису и повел в угол, к Вакуле. Отвел и удалился вместе с тетушкой Ашей.
      Кузнец уставился на подошедшую тупым красным глазом, потом молча протянул полупустую кружку и промычал: 'Вып'эм з-з-з-нкмстф!', приняв её за очередное хмельное видение.
      Лаиса выхватила у мужа кружку и, выплеснув её наземь, со стуком поставила на стол.
      Вакула вытаращился на жену, потом уставился в пустую кружку, для верности даже потыкал в нее пальцем и от изумления немного протрезвел.
      - Л-лаиса? Ты? Что ты тут дел'аш-шь?
      - Тебя ищу.
      - Но ты же... Тебе же нельзя вставать!
      - А что прикажешь делать, если тебя уже две недели как дома нет?
      - Две недели??? Да я только вчера! - загудел было кузнец в свое оправдание, но осекся. - А как же ты там, без меня-то... А?
      - Тётушка Аша меня выходила.
       Вакула обхватил лапищами свою лохматую голову и глухо застонал.
      - Чего уж тут стонать... - устало сказала женщина. - Пора домой идти...
      Кузнец грузно поднялся, придерживаясь за стол, и, пошатываясь, побрел за женой, низко опустив голову.
      Потом вдруг бухнулся на колени перед тётушкой Ашей и глухо зарыдал, давясь словами.
      - Поплачь, поплачь, оно легче станет, - ласково сказала тётушка, обняв грязного, дурно пахнущего перегаром и немытым телом мужика, ревущего у нее на плече, как малое дитя.
      - Спа... спа... спасибо тебе, тетушка! - сквозь всхлипы произнес Вакула. - Спасибо!
      Старая женщина в ответ лишь молча погладила кузнеца по голове.
      - Ну-ну-ну-ну... поплакал и довольно. - строго сказала тётушка Аша, смаргивая непрошеные слезы. - Домой тебе пора. Домой.
      Повинуясь ласковым подталкиваниям, Вакула поднялся с колен и, пряча лицо, побрел вслед за женщинами.
      После их ухода в кабаке повисло неловкое молчание. Тишину нарушил кабатчик, громко хлопнув в ладоши.
      - Ну что, на сегодня кабак закрыт! Допивайте и проваливайте!
      - А с чего это вдруг? - выкрикнул кто-то. Остальные согласно загудели.
      - А с того, что кузнец у меня безвылазно просидел десять дней! И я день и ночь бдил, следя, чтобы он не натворил бед с перепоя. Ужели я не могу теперь передохнуть? С ног валюсь!
      Кабатчик и вправду выглядел бледным и спавшим с лица. Немного поворчав для вида, завсегдатаи по одному, по двое потянулись к выходу.
      Была и еще одна причина, по которой Водень так спешно закрывал свое заведение - он опасался, что Вакула вернется. А это значит, что деревня потеряет кузнеца. И получит горького пьяницу.
      Но Вакула не пришел - ни сегодня, ни назавтра, ни через три дня... В работу ушел. Много ведь за полмесяца накопилось... Да и надобность в кружке отпала - работа куда лучший лекарь от горя. Полгода кузнец продержался. До самого снега. А потом - пришел.
      Поначалу пол кружки легкого брал, выцеживал за вечер и уходил. А в один вечер Лодур-бондарь хвастаться начал, что его Ловиса (ну чисто свиноматка!) опять забрюхатела - хоть и так уже четверо по лавкам сидят. Кузнец тогда смолчал, но лицом посмурнел и ушел, даже не допив своей полкружки.
      На неделю пропал. Люди говорили - в кузнице безвылазно сидел. Потом - к тетке Аше ходил.
      И вот сейчас - опять пришел. Поздним вечером. Когда в кабаке остались только два или три завсегдатая, да и те - дремлют по углам над недопитыми кружками. Считай - никого. И заказал эля. Черного. Крепкого. Три кружки сразу. Первую кружку глотков шесть пил... Вторую - в три осилил. Третью так вообще - одним глотком осушил. И глаза - как тогда, полгода назад.
      - Э-эй, Водень! Ты там заснул, что ли? Я пить хочу! Наливай скорее! - голос кузнеца вырвал кабатчика из тяжких раздумий. Три кружки без закуси, да еще небось на голодный живот - развезет кого угодно.
      Вакула швырнул пустые кружки одну за другой об стену. Припозднившиеся завсегдатаи бочком-бочком поползли к выходу. Следом за кружкой в стену полетела скамья. Дубовая, прочная, тяжелая. Но все же легче, чем стол.
      Обняв неподъемный стол, кузнец завыл. Потом вдруг хрястнул кулачищами по столу (тот хрустнул, но устоял) и попер прямо на кабатчика. Взял того за грудки и, дыхнув перегаром в лицо, мрачно осведомился:
      - Выпить - дашь?
      - Не дам! - прохрипел Водень, зажмурившись от собственной безрассудной смелости.
      - А ну и не надо! - гаркнул кузнец. От мощного удара грузный кабатчик отлетел шагов на пять и приземлился спиной на не выдержавший такого обращения стол.
      - Я и сам себе возьму! - пробормотал себе под нос кузнец, пробивая кулаком крышку ближайшей бочки. - Пустая! И тут - пусто!
      Наконец, в третьей бочке что-то булькнуло.
      - О, эль! - вырвав остатки крышки, Вакула огляделся в поисках посудины для питья, уцепил какой-то ковшик объемом кружки на две, зачерпнул полный и жадно выпил. Затем зачерпнул еще, помедлил, и, подойдя к затихшему кабатчику, щедро плеснул тому в лицо. Потом подхватил слабо булькающее тело и перетащил к бочке. Усадил, сунул под нос вновь наполненный ковш и сурово вопросил:
      - Пить - будешь?
      - Буду! - испуганно булькнул Водень.
      - Ну так пей! До дна, до дна!
      Кабатчик послушно осушил ковш своего лучшего эля и громко икнул, мгновенно захмелев не хуже кузнеца.
      - Вот скажи мне, Водень, у тебя дети - есть?
      - Н-н-нету!
      - И у меня нету. Выпьем? - кузнец наполнил ковш и задумался, решая, как бы им с кабатчиком выпить - чтобы непременно вместе.
      Водень, видя такое затруднение, на мгновение задумался, а потом его осенило и он, с торжествующим "О!" протянул своему лучшему другу кузнецу кружку.
      Благодарно кивнув, Вакула зачерпнул эля и передал кружку обратно. Потом вдруг погрозил пальцем и спросил: - А у тебя точно - детей нет?
      - Т-точно, ик! Клянусь чешуёй Рыбы!
      - И у меня - нет! Выпьем?
       Кабатчик лишь согласно кивнул. По такому поводу необходимо выпить.
      Вновь наполнив сосуды элем, Вакула продолжил спрашивать:
      - А вот почему, дружище Водень, у тебя детей нету? А?
      Кабатчик задумался. И в самом деле - почему у него детей-то нет? Потом его озарило.
      - А все потому, друг мой Вакула, что у меня, - тут кабатчик перешел на шепот, - жены у меня, понимаешь, нету! Только тс-с-с-с! Никому ни слова! - и погрозил в пространство указательным пальцем.
      - А у меня - есть, - грустно ответил кузнец. - А детей - нету. И не будет никогда! - гаркнул он во всю глотку.
      Выпили молча.
      - А ты это, - предложил Водень, - приемыша возьми, во!
      - Приемыша? И где я тебе его возьму?
      - Мне? Зачем мне приемыш?
      - Ну, это, будет кому кабак передать!
      - Да погодь ты с моим кабаком! Мы ж тебе приемыша ищем!
      - Мне?
      - Тебе!
      - Ну хорошо, мне... А где мы его возьмем? - после долгого раздумья спросил кузнец.
      Водень огляделся. Будущих преемников кузнеца вокруг что-то не наблюдалось.
      - Ну, - кабатчик заглянул в кружку, но там тоже было пусто, - найдем где-нибудь. Сироту какого-нибудь, а? - и протянул кружку кузнецу.
      - Сироту? - пробурчал Вакула, наполняя кружку из почти опустевшего бочонка, - можно и сироту... А где они водятся?
      Кабатчик вытаращился на кузнеца.
      - Кто?
      - Ну эти, как их там... Сироты, во!
      - Они не водятся! Они получаются. Когда мамка с папкой помирают.
      Кузнец тяжко задумался, шумно сопя через нос.
      - А скажи-ка мне, др'жище Воднь! Вот у тебя папка с мамкой есть? Нет? А пчему? Померли? И у мня тоже нет... А значит что? Значит - мы с тобой - сироты! Вот! Выпьем?
      Выпили. Разлили остатки из бочонка.
      - Хошь быть моим приемышем, Водень? А? Чего молчишь? Ты чего молчиишь, Водень? - кузнец потряс поникшего Воденя за плечо, но тот лишь невнятно сказал "несу, несу" и, повалившись на бок, захрапел.
      - Этому больше не наливать, - глубокомысленно заметил кузнец и огляделся в поисках того, с кем бы можно было выпить. Как назло - никого.
      - Ну, я т'да пщ-щ-щ, п-щ-щ-щ-щ... С'ди з-зсь, ник'да не 'хди, п'нял? И не трогай мой эль! - обратился кузнец к Воденю, но тот никак не откликнулся. - Щщасвирнус!
      Кузнец поднялся на нетвердых ногах и, придерживая кабак за столы и стены, чтобы тот не так шатался, направился в сторону выхода.
      Вывалился в дверь - и пара пригоршней снега в лицо слегка его протрезвила, достаточно, чтобы понять, что это не чьи-то проделки, а всего лишь ветер и снег.
      Кое-как запахнув на себе овчинный тулуп и прикрывая ладонью лицо от злого снега, Вакула зашагал куда-то в ночи. Вдруг остановился, потоптался-покрутился на месте, как человек, забывший, куда и зачем идёт.
      - А! Сироту искать! - огрел себя по лбу кузнец. - А где его искать, Водень? - Но Водень не отозвался. Тут кузнец вспомнил, что тот спит себе в теплом кабаке, покуда он, Вакула, идет наперекор снегу и ветру.
      - Нет чтобы друга проводить - специально же напился до беспамятства! Э, ну его Саламандре под хвост! Я и сам смогу дойти до дома!
      Начисто забыв о первоначальном решении искать сироту и подбадривая себя такими речами, кузнец брел сквозь метель, благо дом его и вправду был недалеко - всего в пяти избах от кабака.
      Холод и снег, бьющий в лицо, достаточно отрезвили кузнеца, так что он почти и не плутал. К тому же дом Вакулы приметный, ни у кого из селян не было такого крыльца: целиком из металла - от конька до ступенек. Его свадебный подарок Лаисе.
      Подняться по ступеням, войти внутрь... Смотреть в глаза Лаисы - и видеть в них нет. Не гнев, не злость, не обиду - лишь грусть, сочувствие и жалость. И оттого чувствовать себя стократ хуже. Уж лучше бы ругалась и скандалила...
      Кузнец решительно тряхнул головой и пошел прочь от дома - за околицу, в лес, к кузне.
      До края села ветер по дружески подталкивал Вакулу в спину, но стоило войти в лес, как тот закружил, завьюжил, налетая на кузнеца со всех сторон разом. А треклятый снег так и норовил залепить глаза, заглушить любой крик и засыпать всякий след.
      Поняв, что уже в пятый раз пробегает мимо одной и той же ели, гигантским шатром раскинувшей свои лапы на пол леса, смирился с очевидным - он заблудился. И это в лесу, где ему каждое дерево знакомо, а уж тем более эта гигантская ель, единственная на весь лес. Это он помнил хорошо, а вот где, в какой части леса была эта ель - отшибло напрочь.
      Вдохнув поглубже колючий воздух, кузнец разразился криком, но он завяз в густых хлопьях снега, неспешно падающих на землю. Оставалось одно - укрыться под еловым шатром и молиться всем Стихиям, что не замерзнет до утра.
      Под елкой было сухо, просторно и даже тепло. Поворочавшись немного, Вакула поплотнее укутался в тулуп и провалился в тяжелый хмельной сон.