Дыхание свободы

            За окном по-осеннему дождило. Порывы ветра отбрасывали капли на стекло, и они щелкали, как шальные мухи, а потом медленно опускались по затуманенной  поверхности, оставляя дрожащим росчерком прозрачные дорожки.

           Укутанный одеялом, Сашка лежал в полузабытьи.  Температуру сбили, но гриппозная слабость не проходила.

          Он слышал, как в избу вошел отец, скинул шуршащий плащ, неловко потоптался у Сашкиной постели, потрогал его лоб. Ладонь была прохладной и жесткой.
Спустя какое-то время до Сашки донесся разговор. Отец с матерью, забежавшей на обед, сидели на кухне. Отец шумно  хлебал щи.

          -Ну, чего, всех отправили? — спросила мать.

          -Сдурела - всех!—отец выругался. — Куда их напхаешь, в машину-то? Резиновая она тебе?

          Помолчали. Слышны были только стук ложек по тарелкам, да хлюпанье затягиваемых губами щей.

           -Орлика-то отправили? — тихо спросила мать. Отец крякнул и недовольно буркнул:

           -Увезли. — Потом,   чувствуя вину за нечаянную грубость, добавил.— Уж так сопротивлялся, бедняга. Скотина-скотина, а будто чует, что к чему. Впятером еле затащили в кузов. Теперь, поди, на полдороге до приемного пункта.

           -Эх, жалость какая. Вот Саня узнает, беда.

            -Не стони хоть! Без тебя тошно. — Отец поднялся, двинув стулом, и, подхватив плащ, вышел.

           "Значит, и Орлика — на мясо», — горькая мысль пронзила Сашку. Он съежился и прикусил подушку.

            -Спишь, сынок? —услышал над собой голос матери. — Ну, спи, спи. Ужо заскочу покормить.

           Но теперь было не до сна. Словно ком подступил к горлу, залихорадило. Как только за матерью   закрылась  дверь, Сашка попробовал встать. Покачиваясь, прошел по половикам, с трудом отыскал одежку. На улице холодный воздух кольнул в легкие. Дождь утих, по серому небу быстро скользила рваная ветошь ненастья.

          Сашка направился к конюшне. Казалось, стоит распахнуть ворота, увидеть ряды лошадиных стаек, вдохнуть крепкий запах пота и навоза — и сразу услышишь тонкое ржанье Орлика. И вот он уже тянет навстречу трепетные ноздри, косит хитрым глазом. Не верилось, что ничего такого не будет.

          Почему Орлик привязался именно к нему, десятилетнему мальчишке, удивляло и самого Сашку. Пытались другие подойти к строптивому коню с лаской. Сахаром задабривали. А вот, поди ж ты! Только Сашке он доверял всего себя, позволял делать, что хочешь. И если не случалось Сашки поблизости, становился неуправляемым. Сколько оглобель переломал, избавляясь от упряжки! Видавшие виды мужики — и те не рисковали работать с ним, а женщины — так и близко не подходили. Давно поговаривали, что самое место ему -  в колбасе: год стоит без дела, а корму подавай, как честному работяге. Теперь, конечно, рады, что избавились.

         Конюшня находилась внизу, у речки. Длинное бревенчатое строение с крохотными оконцами. Еще с кручи Сашке открылся весь конный двор как на ладони: и сама конюшня, и навес с рядами телег и саней, и кузница, и покосившийся конный станок, и ветхий огород с пустыми проемами отводов. Безлюдье. Днем все лошади в разъезде. И Сашкин отец, конюх, где-то в дороге. Вислобрюхая Майка покорно тащит хлебный фургончик по проселку. Телега переваливается на глубоких тракторных колеях, а отец, скорее всего, дремлет на облучке, и вожжи вот-вот упадут из рук.

           И тут Сашка приметил: около ворот конюшни и нерешительности топталась одинокая лошадь. И чем ближе он подходил, тем вернее крепла догадка: Орлик!

           Действительно, это  был он. Невзрачный крестьянский мерин, каурый, с белой метиной на лбу. Сашка, словно и не бывало болезни, бросился к нему.   Орлик   обрадованно всхрапнул и благодарно потерся виском о плечо друга. Тут только Сашка рассмотрел обрывок веревки с петлей на лошадиной шее и огромную ссадину на бедре: шерсть, кровь и грязь смешались в корку.

          -Орлик! Бедняжка! Что с тобой сделали? Откуда ты? Ну, ничего, не бойся, я тебя не оставлю.

           Сашка открыл замок и вынес из конюшни уздечку. Надо бы отрезать веревочную петлю, но ножа не нашлось. Пока он прилаживал уздечку, подкатила машина. В кузове, судорожно переступая ногами, старались поймать равновесие при болтанке две лошади. Выпученные от ужаса глаза выворачивались, обнажая белки.

          -Вот он, змей! - с мстительной радостью выскочил из кабины шофер Витька Горохов. — Гробанулся — чуть кузов не своротил. Как только ноги целы остались: на ходу выпрыгнул.

            Витька ударил Орлика по губам. Не замечая горящих ненавистью глаз мальчишки, сказал, затихая:

           -Ты с уздечкой вовремя поспел, малец. Привяжи повод, чтоб не убег, а я за мужиками сбегаю. Ну, на этот раз мы его так веревкой затянем, что - пусть хоть удавится -а до бойни доставлю. Будет помнить, сволочь, как из машины выпрыгивать…  И хорошо, я сообразил, куда он помчался! Конечно, ждали его тут, мешок овса приготовили, паразиту... Так ты постереги его, я моментом. — И он, оскальзываясь на глине, побежал вверх по склону к деревне.

          Сашка успокоил Орлика, притащил седло. Конь охотно принял на себя тяжесть холодной сбруи. Голова кружилась, перехватывало дыхание, но Сашка не останавливался. Он машинально затянул подпругу, подвел Орлика к телеге, перекинул поводья, вскарабкался сначала на телегу, потом - в седло.

          -Ты куда? С ума сошел? — услышал он Витькин крик. Тот уже бежал назад. Да не один, с подмогой.

           Сашка тронул поводья. Орлик пошел. Угадывая желание седока,  все быстрей и быстрей.
 
          -Стой! Стой, глупый, вернись! - неслось сзади. Но эти крики отдалялись и отдалялись. Навстречу летела земля с побуревшей отавой, летели фиолетовые прутья тальника. Все мелькало и превращалось в неясные упругие полосы. Сашка  чувствовал мощный напор воздуха, и радость преодоления этого напора охватила его. Воспаленным воображением он видел впереди огромное светлое поле, заросшее дикими травами, и вольно пасущийся табун красивых коней.