Раз-троился

...В четверг обещанные дрова не привезли, и в квартире началось понижение температуры. В первую очередь начали мёрзнуть конечности, которые хотелось упрятать во что-нибудь мягкое и тёплое, например, в постель, особенно, если в ней уже кто-нибудь находился, потому что если там не было никого, то это была уже не постель, а берлога. У человека была берлога. За окном минус 5°, обещавшие к ночи добраться до минус пятнадцати. В квартире плюс 5°, и соответственно, продолжало неуклонно остывать.
«Се ми гробъ предлежитъ, се ми смерть предстоитъ», — бормотал человек, вернувшийся из кратковременной отлучки в те места, куда и цари пешком ходят, и укладываясь в промёрзшую за этот ледниковый период постель. — Не одно, так другое доконает. Не знаешь, то ли опять кровь в голову стукнет, в самое темечко, окончательно, то ли просто замёрзнем. И пришедшие поздравлять через месяц с Новым годом получат несколько дорогих подарочков в виде фамильных статуй.
— Ага, помирать, значит, собралась? — спросила душа человека у плоти.
— Как видишь, — смиренно пробормотала та, еле шевеля языком.
— Жаль чего-нибудь?
— Мне? — Удивлённо переспросила плоть, — лично мне ничего.
— А птички, листики, снежинки любимые?
— Пускай себе как-нибудь без моего контроля происходят, — хмыкнула плоть.
— Значит, ничего не желаешь?
— Неа, глядишь, болеть всё перестанет, да и мёрзнуть не буду.
— Намекаешь на жар в аду?
— Ни на что я не намекаю. Это у тебя чувства и на том свете останутся, только невостребованные. Я-то уж на поводу у тебя не пойду. Ищи другую дуру и воспитывай заново.
— Эк тебя занесло. Веришь, значит, в перевоплощение душ?
— Да ни во что я не верю, что ты цепляешься. Это к разуму обращайся, тот вволю с тобой посудачит, а я уже сплю, — пробубнила плоть, зевая и забираясь поглубже в нору одеяла.
— Вот, вот, душенька моя, собралась, значит, на тот свет? — Язвительно заметил оживившийся разум человека, — ждут тебя там, как же, — ничего до ума не довела, делов заварила и фьюить. Ну уж нет, сделай дело и летай смело.
— Да я что, — стала виновато отнекиваться окаянная душа, — это плоть устала, не выдерживает нагрузок ритма жизни.
— Плоть виновата, выходит? Ну-ну. Меня слушаться надо, а не с детками болтаться, — снова одёрнул её разум, — ты всё пёрышки чистишь, да крылышки распрямляешь, а надо душу в работу вкладывать. Всю, а то получается, что результат-то у тебя зачастую с душком, то есть неполноценен. Зарплату-то целиком берёшь.
— Я? Ничего я не беру, — испугалась душа, — это плоть, это ей надо.
— А ты, значит, Святым Духом питаешься? Впрочем, да, тут я дал маху... — задумался разум. — Ладно, чем ты питаешься, это сейчас не актуально, но вот плоти отдых давать надо, а ты ею все дыры затыкаешь.
— Так ко мне со всей душой, — заикнулась было душа.
— Ага, сначала с душой, а потом обязывают,
— А что делать, у меня быстро получается...
— Долеталась, быстренькая наша. Теперь не мешай. А то знаю я тебя. Только-только плоть очухиваться начнёт, ты её уговорами да посулами подчевать начинаешь, да так, что она и не заметит, как ты её опять в бараний рог согнёшь. Ну да она тоже теперь на тебя управу знает. Бряк и всё. Отлеталась. О других думать тоже надо. Поняла?
— Так я о других и думала.
— Ты о других других думала, о дальних, а надо и о ближних думать. А то лебедь, рак и щука у нас какие-то. Я уж и так молчал при ваших бабских разборках, птичка ты наша райская. Честно говоря, склонялся больше на твою сторону, но ведь меру знать надо. Что ж ты с налёту её в узду-то монастырскую запрягла и изнуряешь непосильным трудом?
— Так она же не уставала.
— А голова?
— А зачем она?
— А кровь, которая сердце в чистоте блюдёт и искру жизни поддерживает?
— А что кровь?
— Она должна быть насыщена в меру и без эффекта постоянного брожения твоими всевозможными идеями, — умазаключал разум, — ничего себе вечный огонь, да такого ни один сосуд сердечный не выдержит.
— Как ни один? А Данко?
— Сказка это, тем более, что и конец у неё прозаический, совсем как у нашей плоти, бедняжки. Вот ты думаешь, что она спит? Чёрта с два!
Душа поморщилась.
— Ладно, ладно, не буду, пощажу твою святую простоту... А ты вот никого не щадишь.
— Так ведь всё во славу Божью.
— Ну заладила, ладно, сказал же уже, не буду. Вообщем, не спит плоть полностью, дремлет она и из-за нашей болтовни всякие сны видит. А это заповедями-то запрещено. Вот на что ты её толкаешь. Грех это.
Душа растерялась. Такого поворота рассуждения она не ожидала.
— Так я никогда не сплю, что же мне теперь делать? — Сокрушённо проговорила она.
— Что-нибудь поспокойнее в ночное-то время. Раз уж привыкла витать где-нибудь в облаках, то витай в настоящих, чтоб ничего не видать. Тогда и тело отдохнёт, и я расслаблюсь.
— В настоящих ничего не видно, скучно.
— Всё развлечения ей подавай, поэтические восторги. А ты представь, что это тебе по ночам такое послушание.
— А как же Менделееву во сне таблица химических элементов приснилась? Тоже из настоящих облаков, из этого сгущения молекул пара и воды?
— Умная ты у нас, но дура, — рассердился разум, — не каждую же ночь таблицы сочинять! Что ты в мозги пытаешься всё запихать! Нельзя объять необъятное! Вот!
— А как я узнаю, что именно этой ночью что-то откроется?
— Летай в настоящих облаках, как небо разъяснится, так и ты увидишь, — безапелляционно подытожил разум.
И душе ничего не оставалось, как согласиться с таким веским аргументом.