Тридцать лет спустя

    Ну, вот и до Богданова дозвонился. Стрельников перелистнул страничку ежедневника, делая в нем пометку. Вечно его дома не бывает. И где шляется по вечерам? Да черт с ним, лишь бы на встречу пришел. Ладно, не отвлекаемся - кто еще у нас остался неохваченным? Из сорока восьми аэмщиков, студентов специальности автоматизация машиностроения, до защиты дотянуло сорок. Эту цифру помнят все. Сорок, четыре раза по десять, кругленькое число. А, может, и квадратное. Где же вы теперь, друзья-однокурчане? Сорок человек, получивших желанную корочку, диплом инженера-электромеханика. Получили корочки и разлетелись по просторам необъятной родины. Тридцать лет прошло. За это время чего только с нами не произошло. Самое неожиданное – распад Родины, великого Советского Союза. В связи с чем число выпускников сократилось до тридцати двух. Тридцать два человека, осевших в России, выбравших ее для своего проживания. Что самое невероятное, все они изъявили желание встретиться. Поверить трудно. Будто все это время только и жили мыслью о встрече. Видимо, созрели для общения за рюмкой чая. Все те же мы: нам целый мир чужбина, отечество нам – авиационный институт. Девятнадцать уже получили приглашение, Богданов двадцатый, следовательно, осталось чуть больше десяти. Такая вот арифметика.
Все, хватит на сегодня, и так ослеп. Стрельников снял очки, долго растирал  глаза, потом встал с кресла и пошел на кухню. Не мешало бы перекусить. И что мы имеем на сегодня в холодильнике? Стрельников открыл дверцу и заглянул в тоскливо сжавшееся нутро хранителя провизии. На пустой полке лежала высохшая полоска сыра, сморщенный пакет кефира, тьфу, запах помоечный, давно пора его выбросить, в ведро его, в ведро. Так, еще что? Миска вареного картофеля и два несвежих яблока. С этого не разбежишься. Пойду в кафе, нечего дома торчать, на стены пялиться.

В пустой “Аэлите” было тихо, играла приглушенно музыка, за столиками, сдвинутыми к углу, сидела серьезная мужская компания. Мелькнувшее на мгновение среди прочих одно лицо показалось Стрельникову знакомым. Богданов? Откуда? Да нет, навряд ли. Разве сейчас его узнаешь, столько лет прошло. Стрельников подошел к стойке, заказал салат, горячее, сто пятьдесят, и, взяв заказ в обе руки, пошел к свободному столику. Сел за крайний, как раз напротив компании. Не хотел бы он провести здесь вечер с институтскими товарищами. Хлопнула входная дверь, шум усилился, отражаясь от стеклянных перегородок. Неуютно, к тому же от двери дует. Раздражение росло, накапливаясь с каждой минутой. Жене с дочкой хорошо, в Крыму отдыхает, а ты тут сиди, мучайся, как потомственный холостяк. А почему, собственно, мучайся? Ему везде неплохо. Стрельников опрокинул стопку. Приступим к ужину.
- Серега, ты? – окликнул знакомый голос.
Стрельников поднял голову.
- Не узнаешь? Это я, Лешка. Лешка Богданов. Ты мне звонил полчаса назад. Что, уже не помнишь?
- Богданов? А я смотрю – ты или не ты. Не узнать тебя, изменился. Присаживайся.
- Давай лучше ты к нам. У нас интереснее. Классная компания подобралась!
- Да я вам вечер испорчу, ты же знаешь, я зануда.
- Ты испортишь? Да этого не может быть! Идем, я тебя с коллегами познакомлю.
- Ну, пошли, - равнодушие Стрельникова сменилось любопытством.
 
- Господа! Позвольте представить вам известного социолога, кстати, моего друга по институтской скамье, Сергея Владимировича Стрельникова. Думаю, имя это знакомо вам по выступлениям в печати, а также на радио и на телевидении.
- Лешка, хорош заливать.
- Ничего я не заливаю. Будто не помню, как ты выступал на семинарах по философии. Забыл, как тебя хотели на кафедре оставить? Молчи и слушай. Прошу любить и жаловать.
Послышались дружные аплодисменты, и в “Аэлите” стало тихо. Даже официантки удивленно обернулись и выключили на всякий случай музыкальный центр. Что происходит, черт возьми? Не кафе, а конференц-зал.
- Не ворчи. Водки налить для смелости? – шепнул Лешка.
- Спасибо, я уже, - так же, шепотом, ответил Стрельников. - Может, прекратишь спектакль? Уйду ведь.
- Ну, тогда коньячку, немного, для осмысления ситуации.
- Господин Стрельников, а позвольте спросить, - раздался  любопытствующий голос, - как вы оцениваете современную политическую обстановку? И сразу второй, пока не забыл, – как следует вести себя России, чтобы не оказаться в международной изоляции? Неужели мы все еще настолько богатая страна, что способны в одиночку противостоять мировому сообществу?
- Давай, не тяни с ответом. И не бойся, тебя здесь любят. Я много рассказывал о тебе. Давай, давай, ты же профессор, - подталкивал  друга Богданов.
Стрельников с тоской оглядел собравшихся. Вот влип. Пришел мирно поужинать и на тебе. Нигде нет покоя. Неужели сейчас кому-нибудь всерьез может быть интересна судьба страны, ее международный авторитет, политическое будущее? Это раньше в СССР говорили о политике везде, где придется – в курилке, на остановках общественного транспорта, в семье, на кухне, а сейчас, кажется, все помешались на деньгах и машинах, банковских котировках, корпоративных вечеринках. И стоит ли за это кого-то ругать? Произошла естественная ротация жизненных интересов. Погружение в ближний круг в целях разумного выживания. Кому, как не ему, директору института по изучению общественного мнения, профессору, доктору социологии, знать об этом?
- Ну, я не такая заметная фигура, чтобы мое мнение имело какой-то вес. Да и минута не вполне подходящая. Предлагаю выпить за знакомство. Ну, а я выпью за встречу со старым институтским другом Лешкой Богдановым. Тридцать лет не виделись. Тостующий пьет стоя, остальные – до дна.   
- Нет, так дело не пойдет, Сергей Владимирович, - из-за стола встал седой, интеллигентный мужчина, – вы человек известный и ваше мнение послушать всегда интересно. Может, вас наша компания не устраивает? Уверяю, здесь собрались исключительно достойные люди – доктора и кандидаты наук, есть даже один член-корреспондент. Анатолий встань, тебя не видно.
- А можно сидя отметиться?
- Нет, встань. А то Стрельников подумает, что я вру.
С угла встал суховатый человек с глубоко впавшими глазами и учтиво поклонился.
- Можешь садиться, Толя, зачлось. Продолжаю. То, что мы собрались здесь, в этом не вполне респектабельном заведении, так это потому, Сергей Владимирович, - мужчина посмотрел на Стрельникова, словно извиняясь перед ним, - что мы собираемся здесь уже двадцать пятый раз. Почти со студенческой скамьи. А в те годы, сами понимаете, как жили. Студент и бедность всегда ходят рядом. Так что, не обижайте нас своим молчанием, Сергей Владимирович, мы все – внимание.
Точно, спектакль, подумал Стрельников. И не отвертишься, придется отвечать. Тянуть, так сказать, лямку. Бурлак от социологии.
- Не думаю, что вы услышите что-нибудь существенно новое, - начал Стрельников, - то же, что и всегда – будущее России туманно и расплывчато. В ближайшие двадцать-тридцать лет не стоит ожидать перемен к лучшему. От демократии и свобод останутся воспоминания, зато ВПК, военно-промышленный комплекс будет наращиваться невиданными темпами. Качество жизни повысится, но не настолько, чтобы соперничать со среднеевропейским. Произойдет авторитаризация власти, сосредоточение ее в одних руках. Скорее всего, в руках президента. Хотя, в нашем случае, правильнее будет называть его монархом. Если нам удастся удержать дружбу с Индией и Китаем, то полная изоляция нам не грозит. Все это, конечно, при условии, что через тридцать лет Россия вообще будет существовать как государство. Ну, вот примерно и все. Кое-кто, наверно, не согласен и уже пожалел, что заставил меня высказаться. Но эти прогнозы не моя прихоть, а строгая математическая модель. Позвольте мне, наконец, выпить за здоровье старого институтского друга Алексея Богданова. И за здоровье всех присутствующих.
Стрельников чокнулся с Богдановым, опрокинул рюмку налитого им коньяку и хотел было сесть, но сделать ему это не удалось. В зале установилась недоуменная тишина, видимо, все же ожидали услышать несколько иное объяснение, потом кто-то быстро и осторожно спросил:
- Сергей Владимирович, а что говорит на этот счет общественное мнение? Насколько мне известно, разработка математических моделей не является вашим основным профилем. Стоит ли верить моделям, разработанным на стороне? И так ли они безукоризненно разработаны?
Началось. Поужинать не дадут. Лучше бы он пошел в другое кафе.
- Я сказал только то, что сказал. Право на ошибку есть у каждого. Я не господь Бог. Единственно, что могу добавить - это то, что модель разработана мной в соавторстве с Алексеем Михайловичем Тарко. Совсем недавно, полгода назад. Это имя, надеюсь, вам знакомо, ведущий специалист в России по разработке социальных математических моделей. Мой вариант - чисто социальная модель без учета климатических изменений, которые, конечно, наложат свой дополнительный отпечаток.   
- Улучшат или ухудшат?
- Боюсь, что ухудшат.
- Сергей Владимирович, вы не пояснили насчет общественного мнения? Что думает общество о своем будущем?   
- Когда общество правильно прогнозировало свое развитие? Назовите примеры. Насколько мне известно, таковых история не знает. Но если хотите, я могу привести цифры. Примерно треть опрошенных считает, что через двадцать лет Россия вернет себе статус супердержавы, хотя, наладится ли от этого жизнь, когда все вокруг будет работать на войну, никто не знает, еще треть полагает, что ничего хорошего от будущего ждать не стоит, оставшаяся треть, как обычно,  воздержалась. Кому и когда эти цифры помогали – большой вопрос. Да вы знаете это не хуже меня.   
- Сергей Владимирович, если верно то, что вы сейчас сказали, то не лучше ли России попросту открыть границы с Китаем, Европой и попросить американцев и ООН организовать жизнь в России? Позвали же варягов в IX веке и ничего, России не лишились. Напротив, жизнь только укрепилась, пошла вперед. Это потом уже, в средние века, дурь пошла – возвышение Москвы, династия Романовых…   
- Вы прекрасно информированы. Но если Россия не сохранит себя как государство, все наши разговоры – пустая трата времени.
- Вот уж не думал, что вы – державник, - разочарованно протянул спрашивающий.
- Ну, что вы, я – реалист, - улыбнулся Стрельников.
Как он устал от этой работы, от интервью, бесед, журнальных статей, докладов, бесконечных прогнозов! Самое печальное, что от прогнозов ничего не меняется. И, тем не менее, люди спрашивают, интересуются, хотят знать будущее. Чем он им может помочь? Практически ничем. 
- Леша, ты куришь? Выйдем, разговор есть.

Стрельников с Богдановым вышли из кафе.
- Ну, ты ас, - выдохнул Лешка, - здорово моих коллег почистил! Профи. Членкор до сих пор в себя придти не может. Модель, говорит, у тебя некорректная. Я когда тебя в газете увидел, признаюсь, не узнал – ты это или не ты? Профессор, доктор социологии, директор института. А помнишь, как на политэкономии у меня реферат скатал, профессор?      
- Да помню, помню, - отмахнулся Стрельников. – Слушай, Лешка, я сейчас тихонько сбегу, а ты меня прикрой. Терпеть не могу я этих разговоров. На работе мучают, еще и здесь. Прикроешь?
- Ну вот, не успели поговорить, как уже и сбегаешь.
- Давай вместе сбежим. Только в оптимаркет заскочим и ко мне. У меня холодильник пустой как в советские времена.   
- А жена?
- Жена временно отсутствует. Отдыхает с дочкой в Крыму. Ну, так как?
- Летим. Когда еще увидимся…

Через час однокурсники уже сидели на кухне, пили водку, закусывали оливками с сыром и уплетали за обе щеки пузыристую румяную яичницу с колбасой, воспоминание о днях студенческой юности.
- Ну, ты даешь! Забыть Женьку, первую красавицу потока! – шумел раскрасневшийся Богданов. - На последнем ряду сидела в 207-ой аудитории. Ты же сам меня с ней знакомил. Серега, напряги память! Высокая худая блондинка, ноги от ушей…вспомнил?
- Ну, не помню я ее, - улыбался смущенный Стрельников. – Аудиторию помню, а Женьку нет. Не было никакой Женьки, выдумал ты все.
- Забыл, а не сознаешься. Нехорошо. Признайся, что забыл. Я вот всех девчонок помню, с кем целовался. Потому, что я джентльмен. А ты – нет. Директор института…
- Слушай, джентльмен-самоучка, - перебил друга Стрельников, чувствуя, что пора сменить тему, - а куда староста наш подевался, Галиев? У меня по нему никаких данных нет – ни адреса, ни телефона.   
- Галиев в Ташкенте, как поехал по распределению, так и увяз. Женат, трое детей, все – девочки.
- Телефончик подкинешь?
- Телефон дома, в записной книжке, - Богданов крякнул и встал, прошелся по кухне, вышел в коридор, потом заглянул в залу и оттуда крикнул: - А ты неплохо устроился! Квартира трехкомнатная в центре, обстановочка со вкусом. Наверное, и дача есть, и машина, и счет в валюте.
- Дача и машина есть, насчет последнего ты загнул. Есть сбережения, но в рублях и не такие, как ты думаешь. Обычные, как у всех.
- Ну-ну, не скромничай. У директора института зарплата не такая, как у доцента. И чего я остался в вузе? Вот дочь моя, Оксанка, закончила вуз три года назад, сейчас в фирме частной работает. Так она в три раза больше меня зарабатывает. Можешь себе представить?
- А что тебе мешает столько же зарабатывать?
- Совесть мешает, - Богданов возвратился на кухню, разлил водку по стаканам. – А, может, привычка. Ладно, не будем о грустном. Ты вот о России говорил, это серьезно, или тебе по работе положено. Говори, что думаешь, здесь все свои.
- И ты Брут, с ними, - Стрельников поднял стакан, - давай выпьем за Россию, чтобы ей хорошо жилось. Тогда и нам хуже не будет.
Однокурсники выпили, доскребли яичницу.
- Ты мне не ответил, - после некоторого молчания сказал Богданов. – Ты, наверно, думаешь, что кроме тебя никто Россию не любит. Думаешь, думаешь, не возражай. А за что ее любить? Когда-нибудь Россия о нас думала? За детство счастливое наше спасибо, родная страна! Где оно, это детство? Где вообще мы? Ты что-нибудь понимаешь, Стрельников, что со всеми нами происходит? Я – не понимаю. И не принимаю этой жизни, построенной только на деньгах. Если была моя воля, я бы вернулся назад, в социализм. Там было, по крайней мере, спокойнее. 
- Вот потому мы так и живем, что никто не хочет брать на себя ответственность, - заметил Стрельников. – Если мы не будем думать о своем государстве, о нем подумают иностранцы. Американцы, к примеру. Ты бы хотел, чтобы Россией управляли американцы?
- Еще чего! Пусть сначала своей страной управлять научатся. Лезут во все конфликты, военных баз всюду понаставили, будто без них не разберутся. Югославия, Ирак, Косово. Если бы сейчас был Советский Союз, они бы и носа не высунули.
- Так, понятно. Когда мужики говорят о политике, пора расходиться, - Стрельников встал. – Кстати, второй час ночи. У меня останешься или домой пойдешь?
- Домой пойду. Я, знаешь ли, привык спать в своей постели. На посошок? – глаза Богданова заблестели, увидев недопитую бутылку.
- Тебе хватит. Пошли.

Посадив Богданова в такси и заплатив таксисту, Стрельников вернулся домой, лег на диван и включил круглосуточный телеканал “Вести”. Показывали отснятый очевидцем сюжет о событиях в Косово-Митровице. Разъяренная толпа ломилась в здание суда, силы KFOR с трудом сдерживали натиск, выстрелы, шум, летящие камни, кровь… Демократия на параде. Стрельников щелкнул переключателем,  по “России” шел американский фильм - погоня на вертолетах, стрельба, крики, драки, нескончаемый action. Не приглядишься, не поймешь, где жизнь, а где игра. Стрельников пошел на кухню, выплеснул остатки водки в стакан, выпил. Богданов этот еще масла в огонь подлил, хочу назад в социализм. Нечего в социализме им делать, хватит, напробовались. Жила же Россия до революции. Главное – не терять здравого смысла и жить своим умом.
Зазвонил телефон. Стрельников снял трубку. И кому он понадобился?      
- Алло?
- Сережа, это я, Марина. Ну, как ты? Все нормально?
Понятно, жена соскучилась. Вспомнила о муже.
- Нормально.
- Ты чем-то расстроен?
- Да нет, с чего ты взяла. Все хорошо.
- Я звонила вечером, никто не ответил.
- Меня не было дома, ходил смотреть кафе. Ты же знаешь, через неделю встреча выпускников.
- Да, да, помню. Ну, ладно. У нас тоже все нормально, погода хорошая, море теплое.
- Как Света?
- Тоже хорошо. Ночами на море ходит, днем отсыпается.
- Завидую белой завистью. А я один в душном городе…
- Но ведь сам же захотел остаться. Никто не неволил.
- Да, да, конечно.
Во всем мы виноваты сами. Никто, кроме нас.
- Света просила, чтобы ты посмотрел электронную почту, она выслала фотки. Сережа, ты слышишь меня?
- Слышу. Посмотрю.
- Ну, ладно, пока, целую. Не скучай, мы скоро приедем.
- Пока, счастливо.

Стрельников положил трубку. Каждый раз, когда уезжала жена, и он оставался один, его преследовала, терзала мысль, что живет он не так и делает все неправильно. Но почему неправильно, что именно неправильно – непонятно. Да, он учился, из кожи вон лез, чтобы диплом красный заработать, кандидатскую писал днями и ночами, а как иначе? Ученую карьеру не просто сложить, она дается немногим, а только целеустремленным и настойчивым. Мама всегда считала его необыкновенным и, оставаясь в тени, целиком отдала жизнь сыну. Стрельников считал это в порядке вещей и вспоминал о маме или за ужином, когда она ему подавала или когда требовались чистые носки. Жизнь между тем текла стремительно. После кандидатской без перерыва докторская. Разъезды, доклады, конференции, встречи, загранкомандировки. А мама, исполнив свое предназначение, незаметно как-то вдруг умерла. После командировки он вернулся домой, а она на диване лежит, руки раскинула и лежит, не дышит. Как он тогда испугался! Если бы не Марина, внезапно появившаяся в его жизни, ни за что не справился бы с похоронами. Но разве его в том вина? Он жил как мог, как умел, как требовали обстоятельства, мама сама этого хотела!
Стрельников не умел жить один, ему нужно было на что-то опереться. Невозможно одному человеку и карьеру делать, и о быте заботиться, невозможно все в жизни совмещать. Стрельников пошел в спальню, достал с полки фотоальбом и сел на кровать, вглядываясь в пожелтевшие снимки. Мама, мама, где ты, почему ты ушла, не попрощавшись? Если бы ты сейчас была рядом…Он вдруг вспомнил, как в трудные минуты мама помогала ему советом, одним единственным словом, сказанным тихо, как бы невзначай. И всегда вовремя. А он забыл ее, прикрылся занятостью директора и забыл, не был на могиле целых два года. Он просто хам и невежа, неблагодарная скотина. Завтра же поедет на кладбище.      
В этот момент Стрельникову показалось, что фотография улыбнулась. Будто мама послала ему свой привет сквозь бездонные года. Всем телом, каждой клеточкой ощутил он тепло, идущее от альбома и ему стало спокойно. Стрельников взял альбом, подложил под голову и заснул.