Консервы из мальчиков

– А интересно, сколько вам лет?
– А сколько дадите? – Она с усмешкой взглянула на него и добавила уже посуше: – Женщин, вроде бы, не принято об этом спрашивать.
  – Ну, а все-таки?
– Англичане говорят, что у женщин только два возраста: бифо твэнти и афтэ твэнти. – Она заставила себя улыбнуться. – Вот я как раз «афтэ» – после двадцати.
– Вы что, стесняетесь своих лет?
Не ответив, она посмотрела в окно. Там уже проплывали садовые домики за заборами, какие-то склады, переезды, – поезд приближался к городу. «Хоть бы тут вышел, –  подумала она. – Так спокойно было ехать одним в купе. Пока не появился этот…» Она отвернулась от окна и наткнулась на его пристальный, ждущий взгляд.
– Значит, стесняетесь? – повторил он.
– Хватит, – обрезала она. – Нечего лезть… – И потянулась к спавшему рядом малышу, плотней прикрыла его одеялом.
– Да я и не допытываюсь, – миролюбиво проговорил он. – Просто странно показалось: немолодая уже женщина – и с таким маленьким. Вот и спросил.
– Бывает, и позже рожают, – отозвалась она.
– Бывает, – согласился он. – А сколько мальчику?
– Скоро три.
– Крепышок, – одобрил мужчина. – Щечки-то какие румяные! Даст Бог, станет хорошим солдатом. Вы не против?
– Меня не спросят. Скажут, – и пойдет. Лучше об этом не думать…
– Вот именно. – Он согласно пристукнул пальцем по столику. – А то можно черт знает до чего додуматься. Слышали об этих женщинах, которые уродуют своих детей?
Она кивнула.
– Какой надо быть тварью, чтобы вколоть ребенку это зелье! И как они не понимают, что все равно рано или поздно попадутся? – Он вопросительно посмотрел на нее, словно ожидая ответа. Но она промолчала.
– Все равно попадутся, – повторил он. – Как бы ни заметали следы, переезжая из города в город. Говорят, недавно поймали одну – кочевала чуть ли не двадцать лет! И никто не мог заметить, что ребенок не растет. Но сама-то все равно выстарилась, – и накрыли. Ну, на что надеялась, а?
Вопрос снова был обращен к ней, и она пожала плечами, изо всех сил стараясь казаться спокойной.
– Одного не понимаю: чего  с ними нянькаются? – продолжал рассуждать мужчина. – От пяти до восьми лет, – это же курам на смех! Да за такое пожизняк надо давать. Как за измену Родине!
Поезд уже тормозил, подкатывая к перрону.
– Ладно, пора. – Мужчина встал, надел куртку и взялся за ручку двери.
«Наконец-то…» – облегченно вздохнула она.
– Нет, мы не расстаемся. – Словно читая ее мысли, он раскрыл перед ней свои красные корочки и негромко приказал: – Будите ребенка.
У выхода из вокзала их ждала машина. И через час в узкой камере с одинокой койкой двое молчаливых охранников – парень и девушка – отобрали у нее плачущего малыша и ушли, захлопнув железную дверь. Она билась в нее и кричала, но никто не пришел до утра.
А утром ее привели в пустую, затененную шторами комнату. Она подумала, что сейчас войдет тот, из купе. Но вошел другой – лысоватый, широкоплечий усач в темной рубашке с расстегнутым воротом и закатанными по локоть рукавами на мускулистых руках.
– Можешь облегчить свою участь, – привычно и обкатанно проговорил он, садясь за стол. – Если честно все расскажешь. – Оглядел ее, и все тем же ровным обыденным голосом задал первый вопрос: – Когда ты это сделала?
– Девять лет назад… – Она глядела в пол, чтоб не видеть его глаз. – Они привезли Сережу с войны в цинковом гробу. И сказали: не смотреть! Но я – посмотрела. И там было…там… – Она разрыдалась, закрыв лицо руками.
Он подождал с полминуты и встал. Подошел к ней, отдернул ладонь от лица и влепил пощечину. Она испуганно дернулась и замолкла.
– Продолжай, – приказал он, возвращаясь за стол.
– И я поклялась себе, что не отдам им моего маленького. Пусть лучше никогда не вырастет… И удалось достать три ампулы…
– Где?
– Продала незнакомая женщина. Никогда больше ее не встречала. Я же сразу оттуда уехала… Теперь уж и не вспомнить.
– Вспомнишь, – пообещал усач. – Посидишь – и все-все припомнишь. – Он выудил из пачки сигарету и, щелкнув зажигалкой, закурил. – Но неужели ты не сознавала, что делаешь со своим ребенком? Остаться «консервом», пожизненным малышом – это же все равно, что смерть.
– Я была тогда как безумная. Удивляюсь, как еще не угодила в психушку… – Она подняла на него глаза. – Но ведь я не одна такая…
– А страну защитит – кто?!! – Он помолчал, будто сам недоумевая, чего вдруг сорвался на крик, и голос его снова стал прежним: – Ну, ничего, большинство мы уже выловили. И с зельем скоро покончим. Где-то еще затаилась пара подпольных лабораторьишек, откуда просачивается эта отрава, но наши люди вот-вот их накроют. – Он сделал еще одну затяжку, взял лежавшую перед ним бумагу и протянул ей. – Вот здесь все написано: за что и по какой статье ты лишена материнских прав. Есть вопросы?
– Мальчик… Что будет с ним?
– О мальчике позаботится страна. – Он сунул остатки сигареты в пепельницу и нажал кнопку вызова. – Наука не стоит на месте: уже испытывается препарат, который обещает «консервам» новую жизнь, – они снова начнут расти.
И когда она поднялась навстречу возникшему в дверях охраннику, он бросил ей вдогонку:
– Твой сын еще станет солдатом!