Вразуми нас, Господи... Валаам

               Как схимник стоит престарелый,
               Над водами камень крутой,
               Врывается луч золотой
               Из тверди суровой и серой…
                Н.А.Савина.

Прибытие.
А раньше казалось, что Валаам – другой мир, другая планета. Проспишь ночь на теплоходе, а утром – сказочное видение: острова, словно затопленные колонны, вздымаются с двухсотметровой глубины Ладожского дна, только капители – зелёные лесные шапки – видны над водой…
Наверно, засуха виновата, что в этот раз всё по-другому. Сколько же воды выпила проклятая сушь, что даже Ладога – могучая Ладога! – на целый метр стала мельче, обнажив отмели валунов, высунув из воды нежданные "чаячьи острова", и сделав почти непроезжими для лодок рукотворные валаамские каналы, прорубленные когда-то монахами в камне и соединяющие внутренние озера с Ладогой. Дым от лесов, горящих "на материке", долетает сюда через водные просторы, и Валаам затянут горькой мглой, от которой першит в горле и хочется протереть глаза. Дороги на острове превратились за два с половиной месяца в мелкую беловатую пыль, и она покрывает листья, траву, всё вокруг. Особенно страдает берег Никоновской бухты – тот, что топчут день за днём многочисленные туристы. Здесь листья черники, ветки акации – все ярко-рыжего цвета; мёртвые листья не опали, почему-то держатся на ветках, шелестят, как папиросная бумага. В 1917-м году в последний раз была на Валааме такая сушь. Надеюсь, это совпадение ничего такого не означает…
Когда б не засуха, не так видны были бы и приметы "современной цивилизации", прикрыли бы их стыдливо трава да вода. А так: между валунов битые стёкла; на берегу – всякая нечистота, чего только нет; войди в лес – помойка, ещё помойка, ещё… А надписи эти, безбожно пятнающие лик валаамских скал: "Коля + Клава… здесь были…" – и т.д. О Господи! Как же ты попускаешь? Ведь тут - святая земля?
И понимаешь: земля – она везде земля, и везде она Божья. И проблемы везде те же. Только пути их решения бывают разные.

Сады Валаама.
Здесь, на Валааме, явлен был пример великой мудрости. Почему-то, говоря о рукотворных чудесах северных монастырей, чаще делают упор на беспримерное терпение и трудолюбие монахов. Да, велик подвиг монаха Григория, двадцать лет ежедневно приносившего по мешку земли к подножию скалы у Спасо-Преображенского монастыря, и не зря чудесный этот сад, самый древний сад России, поныне плодоносящий, называется Григорьевским. Но предположим – а если бы носил Григорий землю… не туда? Не выросло бы сада? Поклон монашескому труду и подвигу, но многократно чудеснее способность понять сущее, суметь встроить в него то, что тебе надобно, ничего при этом не испортив, ничего почти и не изменив, и получить максимум результата. "Когда вы садитесь за мольберт, – писал Сальвадор Дали, - совершенно необходимо, чтобы вашей рукой водил ангел". Не знаю насчет мольберта, но когда присмотришься к тому, как хозяйствовали на Валааме, скажешь – вот здесь уж, действительно, ангел руководил решениями, ибо недоступна суетной и легкомысленной человеческой природе такая мудрость. Да и умение услышать ангельскую подсказку тоже чаще всего недоступно.
Сад. Его яблоням по 150 лет. Они, когда-то лелеемые монахами, пережили бомбежки, пережили безвременье, когда на острове жили лишь изувеченные калеки да нянечки – тем и другим было не до ухода за садом. А яблони и сегодня цветут и плодоносят, поражая заезжих садоводов, которые знают: продуктивный возраст яблони – лет до сорока, не больше. В чём причина жизнестойкости этих яблонь, которые впору в книгу Гиннеса заносить?
Конечно, свойства валаамской почвы. Она – продукт трансформации габбродиабаза, камня, слагающего архипелаг, и содержащего до 20% железа и полный набор микроэлементов. Может, и не только в почве дело, но на Валааме нередки явления гигантизма: можно найти лист одуванчика величиной с лопух, можно встретить бабочку размером с летучую мышь. Здесь лесные деревья вырастают огромными на слое почвы в какие-то 10 сантиметров, практически - на голом камне, и живут по 500 лет. А вот плодовые деревья на валаамской почве расти вообще-то не могут – кислая она. Потому и приходилось монахам мешать и выдерживать принесённую землю с золой.
Ещё один компонент – микроклимат. Сад разбили под 30-метровой скалой, ещё и надстроенной гладкотёсанными камнями. Ладожские ветра с яростью бросаются на эту скалу, но она успевает прогреться за день и нагреть воздух сада; влажная и теплая воздушная подушка отбрасывает холодные потоки, и они уносятся вглубь бухты, которая представляет собой настоящую аэродинамическую трубу. В саду всегда на 2-3 градуса теплее, чем за его оградой.
Около 80 сортов яблок выращивали здесь. На одно дерево прививали по 3-5 разных сортов, и оно стояло украшенное самыми разными яблоками – зелёными, алыми, жёлтыми. Поспевали они в разное время, и дерево не утомлялось. Выращивали груши, вишни, а также тыквы, дыни и арбузы. На 1-ю Всемирную выставку в Париж Валаамский монастырь представил дыню весом в 4 кг, десятикилограммовый арбуз и тыкву, которая тянула на 2 с лишним пуда!
Микроклимат на всём Валаамском архипелаге удивительный. Солнце светит здесь на 32 дня в году больше, чем в близлежащей Карелии. Через тончайший слой земли камень быстро нагревается и, отдавая тепло, формирует над островом столб восходящего тёплого воздуха, который разгоняет облака. Но монахи умели находить уголки с ещё более специфическим микроклиматом. Описанный выше сад – не единственный на острове. Какие вишни росли в саду, который создал отец Фёдор, день за днем привозя землю в лодке на Предтеченский остров! 80 сортов деревьев, несвойственных местной природе, было адаптировано монахами к условиям Валаама: росли и кедры, и кипарисы, а какая сирень бушует и сегодня в здешнем Гефсиманском саду!
Важнейший-то компонент – Божия благодать. А Бог, как известно, помогает человеку тогда, когда человек и сам делает всё, от него зависящее, всё – без остатка.

Суровая Ладога.
Здесь нужно было отдавать себя без остатка – иначе не выживешь. Северная Ладога – суровый край. Шестиметровой высоты волны вздымаются в шторм; добраться до острова было уже поступком недюжинным, не зря страховые компании Питера отказывались оформлять страховку судам, которые ходили по этому маршруту: невыгодно, слишком часто суда гибли.
А остаться на острове…Когда день за днем дует свирепый ураганный ветер, или когда встаёт лёд на Ладоге - трещат, дыбясь, льдины, и застывают так до весны, а весна придет лишь в мае – ох, какой сильною душой надо обладать, чтоб не впасть в тоску, не возжелать других мест, где тепло и уютно, где всего в избытке…
А здесь всего было в недостатке. Приходилось на каждом шагу искать нестандартные, единственные в своем роде  решения.
Как осветить достойно помещение главного храма? Негоже в темноте службу вести, а свечей тоже не напасёшься… Просто, как всё гениальное: широкие полированные каменные подоконники с обратным уклоном отбрасывают свет внутрь помещения и позволяют обходиться без свечей хотя бы в светлое время суток. А электричеством, кстати, в храме и теперь не пользуются.
Не хватало места для посевов. Рожь да пшеницу для еды не сеяли – негде было. А всё ж засевали маленькие клочки зерновых на солому для лошадок, коровок: скотинка без соломы не обойдется. А пахали деревянною сохой с железным наконечником – экономии ради.
Зерно покупали. Зерно – ценность большая, сгноить его нельзя, надо, чтоб дышало оно. Но и открытым хранить нельзя – мыши потратят. Хранили в берестяных туесах – оказывается, мышь бересты боится, ни за что не прогрызёт.
Строили много – от храма до завода, все на совесть. А как по крутым валаамским камням тяжести доставлять? В основном вручную. Вот и придумали "козёл" – станковый рюкзак: дощатая "полка" буквой "Г", а спереди две длинные рукоятки торчат. Берёт монах "козла" на спину: рукоятки на плечи, за них же спереди придерживает, а груз аккуратно на "полочке" лежит, спину не давит через дощатую защиту. Удобно!
Верёвок тоже для монастырского строительства много надо было, а лён посеять негде. Покупали лён-сырец, сами мяли, сами верёвки делали. Так дешевле, да свои верёвки и понадежнее.
Дорогу построить, пробить в каменистом склоне - огромный труд. А всё же построили, и мостами острова соединили. Правда, по той каменистой дороге грузы возить – только коней мучить да телеги гробить. Вот и взялись за строительство каналов. Рвали порохом скальные породы, дальше вручную углубляли, выравнивали… Зато уж как построили – сразу  расстояния сократились, а хозяйственные постройки к воде жаться стали.
Строили сначала из дерева, потом попробовали из местного камня, да только не годен он для строительства. Гранитом валаамский камень писатели зовут, но не гранит это на самом деле, а – по-фински – гнилой камень. А гранит километрах в 20-30-ти севернее, на других островах. Вот оттуда его и возили, чего только из него не вырабатывали – от малых подсвечников до гигантских целиковых колонн, что и сейчас украшают валаамские храмы.
По здешним местам столб вкопать – и то проблема. Каждый раз камень вглубь долбить – это уж слишком… Придумали – бревенчатый треугольный короб, наполненный валунами – вот и основание столба. Будет стоять крепко, и не сгниет…
Что столб… А могилу в камне как выкопать? Игуменское кладбище – тоже рукотворное, как и сады. В насыпной земле упокоились пастыри Валаама. Вот могила игумена Дамаскина. А вот поклонный крест в честь игумена Назария… У дерева, рядом стоящего, обломился недавно большой сук. И явился в месте облома нерукотворный лик, сложенный из изгибов разорванной древесной плоти: отец Назарий, как есть. Чудо Божье или наша фантазия? Понимайте, как хотите…

Борьба за воду.
Со всех сторон окружен Валаам чистейшей ладожской водою – а между тем, на острове вода была драгоценна. Колодцы, выдолбленные в камне и сохраняющие весенний запас воды, к середине лета пересыхали, и тогда монахам приходилось вручную носить воду, поднимая её на 30-метровую высоту; а воды надо было много, воды требовали мастерские, кирпичные и керамический заводы, и сад, и скотный двор, и поварня… Поэтому здесь не пропадала даром ни одна капля.
До сих пор на мостовой центральной усадьбы монастыря можно видеть забранные решёткой колодцы. Ливневая канализация? Нет, ливневый водопровод. От каждого такого колодца ход внутри скалы ведёт (точнее, вёл, ибо заброшенная система испортилась и теперь не работает) к пруду-накопителю Весь дождик, что Бог послал – в дело, Нижний сад поливать.
А Верхний и Средний сад? Как туда подать воду? А вот как. Все кровли Спасо-Преображенского собора, келейных корпусов, других построек были снабжены трубами, по которым дождевая вода попадала в бассейн, расположенный… под полом Спасо-Преображенского собора; а уже оттуда – в Верхний, и дальше в Средний сад.
Но каким же было праздником, когда в 1864 году был пущен в работу Водопроводный дом! Было это при игумене Дамаскине, который необычайно много сделал как для духовного, так и для материально-технического развития монастыря. Водопроводный дом строили всерьёз и с уважением, по проекту известного петербургского архитектора А.М.Горностаева (по его проектам на Валааме построено многое). Водозаборную трубу выдвинули далеко в озеро, чтоб чистую воду давала, а не муть прибрежную. Паровая машина поднимала воду на 30-метровую высоту, а дальше она по чугунным трубам растекалась, куда надо. Эта же машина приводила теперь в движение все станки и устройства на заводе и в мастерских, что, конечно же, высвободило массу рабочих рук, которые можно было использовать более рационально.

По уму делать…
Распространенное заблуждение – что в монастыре должен быть труд ради труда, типа "выкопай яму! а теперь закопай". Да нет, это больше характерно для иной эпохи. Например, в 1979 году директор музея, недавно открытого в стенах бывшего монастыря, из самых добрых побуждений распорядился остеклить окна в храме. Ему жаль было живопись, которая нисколько не попортилась за без малого 40 лет, что простоял храм с выбитыми окнами и протекающей кровлей. А не попортилась живопись  потому, что была особая, краски делались на специальном составе из омыленного воска и клея, получаемого из пузыря осетровых рыб; наносилась, как и масляная, на идеально вылощенную стену, но, в отличие от масляной живописи, не теряла с годами яркости красок.
Одно плохо – директор этот, добрый человек, окна стекля, не подумал ни о том, чтоб крышу залатать, ни о том, чтобы имеющиеся вентиляционные ходы прочистить… Зимой в храм нападал снег, весной через новые стеклышки пригрело солнце. Словом, когда наш доброхот  вернулся по весне из Питера на остров и отпер храм, тонкая пыльца сыпалась со стен и сводов на мокрый пол: это облетали последние краски бесценной живописи… Теперь её восстанавливают – долго и трудно. Конечно, с пузырями осетровых рыб в наше время напряжённо и потому краски применяют обыкновенные.
Зачем же было стеклить, коли крыша не чинена? Безумный поступок. То есть, поступок, сделанный без ума.
А раньше, в монастыре-то, всё по уму делалось. Где могли - использовали силы и закономерности природы. Где надо – брали трудом и терпением. Где на пользу это - подключали и технический прогресс. А критерий – разумность, полезность, эффективность, как теперь бы сказали, да только не наша эффективность сиюминутная, а истинная, чтобы построенное сто раз окупилось, и будущим поколениям послужило.
В 1973 г. построили ферму. Вам приходилось видеть ферму – коровник, собственно – построенную по проекту известного архитектора? Но эта строилась именно так. Проектом архитектора Карпова и стараниями монастырской братии ферма была вписана в склон скалистого берега, так, что фасад выходит на Ладогу, а потолок плавно переходит в равнинную верхнюю часть острова. На чердак-сеновал, въезжали на конях, а теперь въезжают на тракторе: таков запас крепости. Строили-то не на год, и не на век даже, а навсегда. Посередине помещения были проложены рельсы, по которым развозили на тележках пищу для коров. Каждая корова имела поилку – она нажимала мордой на специальный шпынёчек, и чашка наполнялась чистейшей ладожской водой (вспомним водопроводный дом с его паровой машиной). При помощи этой же машины сбивали сметану и творог, сепарировали молоко. На все – про всё хватало 15 человек при стаде в 100 голов.
При этой же ферме действовал и рыборазводный завод. Мальков ценных рыб выращивали и выпускали в количестве 40 тыс. штук во внутренние озёа и в Ладогу. Один человек – пестун  - справлялся с повседневной работой на рыбном хозяйстве.
Зачем нужно было это монахам? На их век рыбы хватило бы и так, ведь осётр, сиг, хариус, другие ценные рыбы ловились на Ладоге во множестве, а снасти для рыбной ловли – мережи – были у монахов просто замечательные. В Каневских озёрах (внутренние бессточные озёра острова), по утверждению очевидца-иностранца, рыба стояла сплошь, спина к спине.
Зачем никогда не рубили монахи деревьев, а вывозили из лесу только те, что сами засохли? Трудно понять это нам, привыкшим брать, ничего не давая взамен, и никому не чувствуя себя обязанными.
Или вот: та живопись, чудом сохранившаяся под куполом. При ближайшем рассмотрении оказывается, что лица архангелов, детали их одежды выписаны с такой тщательностью, с такими подробностями, которые снизу не видны. Зачем же художник рисует то, что увидено никем не будет? Говорят, ещё тогда, в позапрошлом веке, такой вопрос задали мастеру-живописцу: зачем, мол, для кого? А тот просто ответил: для Бога работаем.

Где право, где лево?
Вот так. Для Бога жили, потому и знали, как надо и что. А мы совсем заблудились – где право, где лево, что хорощо, что плохо?
То, что туристы валом валят на Валаам  - это хорошо или плохо? Увидят русскую святыню, прикоснутся сердцем к праведной жизни, к красоте Божьего мира. Хорошо. А стекла битые в воде, так, что даже для обряда крещения в Ладоге кроссовки надевать приходится, чтоб ноги не изранить? А огромная свалка (преимущественно ПЭТ-бутылки), которая растёт в лесу метрах в 300-х по прямой от игуменского кладбища? Девать мусор ведь некуда, под ногами камень, кругом Ладога. На реставрацию храма ещёе можно богатых спонсоров найти: каждому лестно, что твоей милостью валаамский купол засиял, или колокол зазвонил. А решать проблему мусора – "не прикольно":  мусора своего у всех полно. Поставить бы дробилку какую, уже 80-90% объема отходов сократили бы. Да кто ж её купит. Разве что новый отец Дамаскин родится и игуменом станет…
А природа валаамская туристов как выдерживает? Здесь ведь не только монастырь, о котором всем известно. Здесь природный парк "Валаамский архипелаг", и охранять на Валааме есть что. Здесь скрещиваются ареалы таких растений юга и севера, запада и востока, которые нигде больше вместе не произрастают. Одних орхидных недавно здесь было 5 видов. Осталось 2 – ятрышник и любка двулистная. Вот так действует "туристский фактор".
На Валааме встречается 210 видов птиц, даже гагары прежде гнездились (теперь уже не гнездятся, беспокойно стало). Самая большая здешняя птица – орлан-белохвост с более чем двухметровым размахом крыльев, самая маленькая – желтоголовый королёк весом в 4 грамма, которая вполне может отдохнуть на цветке одуванчика.
Водится в прибрежных водах интереснейшее животное - кольчатая нерпа, реликт той эпохи, когда Ладожское озеро было морем. На Ладоге ещё недавно было 25 тысяч нерп, осталось 5 тысяч, и большая часть их имеет лежбища близ Валаама. А на самом Валааме – и лоси, и лисы, и всякие звери, медведей вот только нет.
Монастырь на острове – раз. Резерват дикой природы – два. А местное население, с ним как? Исконно никакого населения на острове не было, никто здесь никогда детей не рожал и свадеб не играл, ещё до святых Сергия и Германа, основателей Валаамского монастыря, место это почиталось у язычников как святое, и приплывали они сюда только с культовыми, обрядными целями.
"Местное" население сформировалось из тех самых нянечек, что ухаживали за увечными, получили жилье, семьями обзавелись, детей нарожали. И, когда перевели инвалидный интернат прочь с Валаама, не захотели уже уехать с острова.
Ну, а живой о живом и думает. Сегодня на Валааме есть даже фермерское движение (уместное здесь, как подводная лодка в степях Украины). Один резвый фермер, сумевший каким-то образом хапнуть землю ровно между Верхним садом и Игуменским кладбищем, заявил недавно, что намерен здесь строить нечто среднее между сараем и авиационным ангаром, ибо такого размера постройка ему жизненно необходима, чтобы держать в ней лопаты. Если эта смелая задумка осуществится, то с уникальной лиственничной аллеи, ведущей от кладбища, вид будет открываться уже не на величественный Спасо-Преображенский собор, а на несуразное творение резвого фермера.
Конечно, по закону уродовать ландшафт Валаама никому не позволено, и на любое строительство нужно разрешение специальной комиссии. Но кто ж не знает: в нашей стране, чем ходить за согласованиями, гораздо выгоднее построить так, а потом в худшем случае уплатить небольшой штраф. Под бульдозер ещё ни у кого ничего не снесли: частная собственность, однако…
Вразуми, Господи, фермера этого (так мне и не сказали, как его зовут). Вразуми туристов – чтоб не писали на скалах, имен своих не позорили; чтоб стекол не били хоть здесь – ну, бей около своей дачи, если тебе невтерпёж. Отольётся ведь это, всё отольётся не нам, так нашим детям. Меня вразуми, Господи, чтоб навсегда поняла разницу между истинным и виртуальным, и одно с другим не путала.
Сохрани Господи, Валаам, сохрани его в чистоте и красоте первозданной, сохрани!
2002