По дороге домой - 6

ПО ДОРОГЕ ДОМОЙ - 6


      Я вызвала Гусарову на Гавелак прямо из церкви на Ольшанке, где она просила Бога  за Толика и за детей, чтобы помог им хлебом и духом, да на могилку Люды Гузенко зашла, рассказала ей про все свои печали.
     - Вера, - сказала я, - Просвира, это, конечно, хорошо, спасибо, съем.  Но мы сами должны действовать. Помнишь, ты просила  за соседку, она дочь замуж выдала, и молодые хотят жить отдельно? Я пущу их только за наем, ни копейки сверху не возьму, но мне нужен залог в десять тысяч до первого февраля. Мне нужно заплатить эту гребаную квартиру за январь месяц, иначе в феврале у меня ее просто отберут!
     - Я поеду туда в воскресенье после работы, - сказала Вера, - и в понедельник к этой соседке зайду, если они не нашли уже ничего другого – я тебе позвоню. Вечером.

     В субботу она простояла в минус, плюнула, отдала мне работы, и сказала, что поедет в воскресенье прямо с утра, и, возможно, уже вечером перезвонит мне.
     В воскресенье я простояла в минус, плюнула, и сама позвонила ей. Хихикая, Вера сказала, что с утра выехать не получилось, потому что вечером в гости вломился Сашка Гузенко, и, таки поздравил Гусарова с пятидесятилетним юбилеем, который они не отмечали, потому что денег нет. Бедные художники!! До чего они докатились!! До самого дна. Уже всеми двумя рогами уперлись!
 А как славно все начиналось десять лет назад. Какие пикники закатывала Гусарова на Толиков день рождения! Какого мы едали запеченного лосося! Сколько блюд с королевскими креветками слупили! Какие шашлыки получались у Толика с секретным Веркиным  маринадом! Какой молочный поросенок! Что за песни пел Гусаров у по-детски потрескивающего костра!!

                …Поздно мы с тобой поняли,
                Что вдвоем вдвойне веселей.

     Сейчас не только никому картинки, никому художники не нужны. Бывший глава государства самолично им в лицо плюнул. Доказал, что не нужно учиться пятнадцать лет, доказал, что это никакая не профессия, доказал, что никакого таланта не нужно. Нужно только иметь имя Путин и у тебя за двадцать четыре миллиона любую мазню купят. Разочаровалась я  что-то в Путине, в самое сердце он меня ранил.
     - Да ладно тебе, мама, - в первый раз на мои стенания отреагировала дочь, - Путин никогда хорошим и не был. Подкупало тебя только то, что он складно без бумажки говорит.
     Но когда я раз в пятый запричитала, грубо оборвала:
     - И в эту страну ты хочешь вернуться?!
 
    В общем, Гусарова еще только ехала в автобусе и обещала перезвонить в понедельник. В понедельник я снова простояла в минус. И, не дождавшись Вериного звонка, снова сама позвонила ей:
     - Ты знаешь, что я весь день как на иголках, и молчишь! – набросилась я на нее.
     - У меня кредита нет, - сказала Вера.
     - Могла бы просто дать звонок, я бы сама перезвонила тебе!
     - А что звонить, - сказала Вера, - самой соседки нет, она в отеле в горах работает, по сменам, вернется только во вторник, вечером, а соседа я так хорошо не знаю, чтоб у него что-то спрашивать. Я во вторник вечером к ним схожу, а потом тебе звонок дам.
     - Ты с ума сошла! – закричала я, - она может поздно вечером приехать, ей отдохнуть нужно, выкупаться, выспаться,  а ты пойдешь к ним!
     - Что ты на меня орешь? – тихо сказала Вера, - я что, виновата, что ее нет дома?!
     - Зато муж есть! Муж и жена одна сатана!! Да и дети эти, молодожены эти, они же тоже там!! Или в горах с мамочкой, в нумерах проводят?!
     - Да схожу я, схожу, прямо сейчас схожу. Вот ведь пристала!! А завтра пойду с Вероникой в детский садик, там заведующая  меня как-то спрашивала про четырехкомнатную квартиру, я тогда говорила шестьсот пятьдесят, если теперь скажу четыреста пятьдесят, может, она сразу согласится.
     - Делай, что хочешь, только быстрее!!
     - Да куда же быстрее, Ира?!

     Но меня всю трясло, и я позвонила еще Людмиле, жене Володи Мошанова, музыканта, с которым мы знакомы по посиделкам в Союзе русскоязычных писателей. У нее свое туристическое агентство, или как это здесь называется «реалитка», (знаю я теперь эти реалитки)  и месяца два назад она обещала помочь мне  с продажей квартиры. Тогда речь шла о шестистах тысячах:
     - Люся, я погибаю, - сказала я, - неужели ничего нельзя сделать?! Я уже снизила цену до четырехсот тысяч, мы подключили самую лучшую в Чехии «реалитку», «МАКСИМА» называется, они такое шикарное объявление в Интернете развесили, что я подумала «такая корова нужна самому!», а ничего не помогает!! Ни-че-го.
     - Думаешь, я не погибаю, Ира? – сказала Людмила, жена Володи Мошанова, музыканта, - Четыреста тысяч, говоришь? Я как раз тут работаю с одним заказчиком, он из Самары, очень богатый человек, я попробую ему закинуть удочку.
     - Тут уже не удочку закидывать, тут уже динамит нужен, - сказала я, - Я в среду возьму выходной, все равно среда – это выброшенные деньги – и мы могли бы съездить в Теплицы, показать ему квартиру. Мне нужно срочно. Мне нужно до первого февраля.
     - Я тебе завтра перезвоню, Ира, - сказала Людмила, жена Володи Мошанова, в сущности, совершенно чужой мне человек, но милый, бесконечно милый, умный и так же страдающий,как и я, а может, больше, и не просто перезвонила, а во вторник привела ко мне этого человека прямо на Гавелак:
     - Я сказала ему четыреста пятьдесят, верхних пятьдесят мы с тобой разделим пополам, - шепнула она, подходя, первая.
     Заказчик и Володя Моршанов, подошли следом.
     - Знакомьтесь, это Ирина, - сказал Володя заказчику, - Она не только картинки на Гавелаке продает, она еще уже и довольно известная писательница, для меня так, самая лучшая в Праге.
      - Ты еще скажи «Вы не смотрите, что она картинки на Гавелаке продает» - засмеялась я, - у меня, между прочим, не самые худшие картинки, для меня так, самые лучшие в Праге.
      - А это Женя, - сказала Людмила мне, - Ты ему картинки-то покажи, он у нас поклонник искусства.
    Женя, человек лет сорока, невысокий, симпатичный азиат, неуверенно подошел к папке с оригиналами. Я сразу решила, что ему понравятся марины Гусарова.
     - Ну какое же море в Праге? – усомнился Володя.
     - Ну, такого моря а ни в Сочи нет, ни на золотых песках в Болгарии, ни на французской Ривьере, - сказала я, - такое море именно в душе художника, и посмотрите как оно прекрасно, какая живая у него вода!
     - Художник-то родился в Казахстане, - недоверчиво сказал Володя.
     - Может, у него бабушка с кем-то из крымских татар согрешила, - пошутила я.

     Женя купил у меня две марины Гусарова.  Гусарова махом заработала две тысячи, а я полторы. Это вам не пирожки на морозе целый день заворачивать.
     Я купила две палки сухой колбасы, внимательный читатель мой, уже знает, «Высочину» и «Ловецкий салями», пачку крестьянского масла, и два свежих огурца, мне пришло в ум сделать бутербродиков «на дорожку». Когда я дорезала салями, Франтик влетел в кухню и воскликнул:
     - У нас что, Ваноци?!
      Бедные дети. Как им достается. Никого в мире мне больше не жаль, кроме детей. И вот, утром я вышла на трамвай, на всякий случай, на час раньше, а не на сорок пять минут, как могла бы, меня несло, и я споткнулась о бабичку-соседку, она возилась с ключом от входной двери, руки у нее дрожали, и она не могла поймать нужный ключ из связки, кажется, ей восемьдесят пять, она причитала:
- Деточка, почкай, я боим одна в вытагу  еть*
Мы вместе прошли к лифту, я подержала дверь, она вкатилась со своей ручной тележкой внутрь, и вот там-то, в замкнутом пространстве, она сказала  ине совершенно осмысленным, глубоким, звенящим голосом:
     - Дочка бросила меня, на заработки в Германию поехала, а я сама боюсь в магазин идти, боюсь, не дойду, упаду от горя – возьмут меня черти, дочь к гитлеровцам подалась, к нашим врагам смертным, к тем, кто нас унижал, убивал! Ведь мы, когда русские солдаты с победой в Прагу вошли, чуть с балконов не вываливались, кричали «Наши пришли! Наши пришли!».
     - Бабушка, - сказала я, - Столько лет прошло! Немцы-то другие стали, уже третье поколение платит!
     Лифт остановился, мы выкатились, и я вспомнила, что забыла деньги.
     - Я Вас здесь подожду, я боюсь сама подъездные двери открывать, - сказала бабушка.
     Я ворвалась в дом и похватала все, что попалось под руку. Два апельсина, две пачки песочного печенья, коробку молока, и ополовинила свои дорожные бутерброды, я нашла бабушку на том же месте, где оставила, и мы дружно выкатились из подъездной двери, я отдала в бабушкины благодарные руки все по очереди, она все по очереди сложила на дно сумки, из ума не выжила, сначала апельсины, потом печенье, сбоку молоко, сверху бутерброды. Но уперлась идти со мной направо, (я хотела разменять деньги и сунуть ей стовку,** стовку бы я еще пережила), и пошла налево, строго до местного супермаркета. Из ума не выжила. А тельцем уже как маленький ребенок. Никого в мире мне больше не жаль, кроме детей и стариков.
     Как нас встречала Гусарова, как Женя всю квартиру перефотографировал, и, как мне показалось, еще больше раздел,  как я сказала «Вера, угостишь нас чайком, бутерброды у нас с собой», как Вера возмутилась «вот еще, я вареников для вас налепила», как мы кормили этого жлоба и поили у нее в доме,  как провожали с Верой Людмилу и этого жлоба на пятичасовой автобус, с тем, что завтра вечером этот жлоб даст свой ответ, я рассказывать не буду. Потому что этот жлоб  назавтра перезвонил, да не мне, а Людмиле, а Людмила перезвонила мне, и сказала, что его ответ «нет», и этому есть две причины. Одна – что квартира кооперативная, другая – что очень высокий наем, шесть с половиной тысяч. Знал бы он, голубчик, что еще до декабря месяца наем был восемь, ну неужели даже и шесть с половиной тысяч для самарского богача за четырехкомнатную квартиру с дубовыми и ореховыми полами много?  Однако, причины уважительные. Мне лично плевать, что квартира кооперативная, за воду, отопление, газ и свет все равно приходится платить те же деньги, а то, что мусор убирают за мой счет, так мне даже приятно. А вот высокий наем меня доконал. Наем, а не кризис. Весь кризис у меня в голове. Человек должен жить дома.

     Да и Евгений оказался не жлоб. Квартиру он отверг, а вот холст Гусарова, 90Х60, марину, за пятнадцать тысяч у меня прямо со станка купил. Автору десять, и мне пять. Правда,  восемьсот крон я отдала за «рог» - вдумчивый читатель мой, уже знает, что это улочка с тагом вместе, под одним номером, - и семьсот крон Людмиле, как мы говорим, «за ноги».

      В тот момент, когда я морозными пальцами сооружала картонный футляр для работы, позвонила Гусарова и сдавленным голосом пропищала:
     - Ира, я только что видела "Кошку"... Никольского... в Теплицкой государственной галерее...
      


   * - дитя, погоди, я боюсь одна лифтом ехать.
  ** - сто корон чешских, на сегоднящний день четыре евро.
    
               
 

    
                Ирина Беспалова,
                Февраль, 2009г, Прага