Как я на конкурс красоты ездила

Загостилась я однажды у сестрицы своей Снежной Королевы, да так ночевать и осталась в её опочивальне. Только перины сестрицыны непростые, из чистого белёного снега сделанные Матушкой Зимой. А в подушках сны спрятаны, вещие. Неподготовленному они и вред нанести могут, и печалей всяких прибавить.
Уснула я и сон вижу  диковинный. Будто пригласили меня купцы заезжие к морю-окияну на конкурс, красавицу из красавиц выбирать.
- Приезжай, - говорят, - Царевна-Ягода, к нам, кому как не тебе знать, какая она красота-то девичья, настоящая, а не писанная. Ведь ты у нас, как Берегинюшка, красоту женскую охраняешь, наделяешь силою целебною, предназначение девкам да бабам ворочаешь. Кому как не тебе на том конкурсе судьёй становиться.
Поупрямилась я, да делать нечего, поехала.
И вот, во дворце огромном огни разноцветные горят над возвышением, а по возвышению дощатому окиянские красавицы шествуют одна за другой. Тощие, словно шкилеты высушенные, длинные, платками, будто саваном, размахивают вокруг себя. На груди красавиц тех цветы искусственные, будто из венков погребальных повытасканные. И глаза пустые, чёрные, словно дыры зияют.
Страшно мне стало на красоту такую смотреть.
- Кто, - говорю, - девок-то ваших так перепортил и покойницами их нарядил?
Народ вокруг как закричит «Автора! Автора!».
И на помост дощатый под крики эти вышла знаменитость ихняя, окиянская, имя ещё у неё резкое такое, звучит словно чашка упала и разбиась вдребезги. Красивая, она, знаменитость эта, чисто выбелена, но глаза злющие-презлющие, будто насквозь ими сверлит. И принялась она расхаживать среди платков и цветов искусственных, в которые девицы наряжены были.
Настал черёд оценки ставить и красавицу из шкилетов ентих избирать.
Все гости вокруг восторгаются зрелищем, а на столах карточки лежат для голосования, все одинаковые, на всех арабская цифра «5» нарисована.
Подняла я свою карточку, да второпях и с испугу-то не так, вверх тормашками цифра получилась, «2» вместо «5».
Зашипела тут на меня окиянская знаменитость, глазищи кровью налились, бледная стала, словно холст белёный, и давай меня такими худыми словами поносить, коих я никогда ни от кого не слыхивала.
Глянула я, а то будто и не я вовсе стою, а Берегинюшка голая, без рук по локоть и без ног по колено, беззащитная.
Подхватили меня птицы-сказки мои, да прочь из тех мест понесли, по морю-окияну путём славного предка моего Федота Попова, земли те открывшего, мимо мыса имени друга его Семёна Дежнёва, сквозь владения сестрицы Снежной Королевы, да обратно в постельку опустили.
Очнулась я и понять не могу, сон иль явь то было. Глядь, а в руке бусики зажаты, вот эдакие, как на картинке.

Сказка – ложь, да в ней намёк, не столько добрым молодцам, как красным девицам урок.
Вот только те, кому надо бы сказки читать, их сторонятся. Неоткуда им мудрость и доброту черпать. А сквозь глаза у них недоброе пламя рвётся из переполненной злобой души.