Ириски

Эта история произошла в 1904 году, в бытность мою студентом второго курса факультета естественных наук Московского Университета.

 На лето меня пригласил к себе на дачу мой однокурсник и друг Дмитрий К. Дача его располагалась в живописных местах Рязанской губернии, близ Н-ска.

 Так вышло, что я был вынужден остаться на каникулах в Москве, городе для меня всё-таки чужом, в Государственном Студенческом Общежитии, и участь моя меня немало огорчала. Узнав об этом, мой добрый друг сделал мне предложение, от которого я не мог, и, признаться, не хотел отказываться.

 Стоит поподробнее рассказать о самом Мите. Высокий, черноволосый, с пронзительным взглядом чёрных глаз-омутов, он был необычайно красивым молодым человеком, и пользовался неизменным успехом у женщин; однако, его характеру была присуща некая горделивость и заносчивость. Кроме того, он был первым возмутителем спокойствия среди студентов, однако за его блестящие отметки наши добрые учителя относились к его шалостям более чем снисходительно.

 Впрочем, причиной этому могло быть и то обстоятельство, что родители сего юноши были весьма богаты и влиятельны. Его отец, генерал К., был одним из главных лиц в Империи, и, говорили, довольно коротко знаком с Государем. А мать Мити была оперной певицей, солисткой Большого театра, чьё имя тогда знал каждый, и чьим божественным голосом восхищались в обеих столицах.

 Так что можно было с уверенностью утверждать, что Митя принадлежал к кругам «золотой молодёжи» московской, для которой кутежи были делом обычным.

 Но, по неясной мне причине, этот юноша изо всех наших сокурсников настоящую дружбу водил именно со мной, хотя я к его кругу отнюдь не принадлежал.

 Мой отец был из орловских купцов, и, не обладая большим богатством, был крепким хозяйственником, и сумел скопить нужную для моего обучения сумму, так как мечтал, чтобы я достиг в этой жизни более высокого положения.

 И вот, в назначенный день, мы с Митей прибыли на Н-ский вокзал. Нас ждал уже экипаж, и мы, не мешкая ни минуты, отправились в поместье, любуясь по пути красотами здешней природы.

 При том стоит заметить, что Митя, несмотря на свою любовь к городу, здесь, в провинции, просто расцветал. Я впервые увидел его другим, совсем непохожим на того высокомерного красавца-студента, каким я знал его в Москве.

 - Правда, здесь так красиво, Лёшка?!

 О да, тут я ничего не мог сказать супротив.

 Но вот мы подъехали к поместью. Это был старинный дом, очень величественный, не имеющий ничего общего с довольно безвкусными и эклектичными новоделами.

 Митя выскочил из брички, - я едва за ним поспевал. Слуга подхватил наши чемоданы, а мы шли, и я искренне восхищался чудесным садом. Слова бессильны описать всё великолепие, царившее в этом мире цветов. Митя между делом заметил, что за этим садом любит ухаживать Лёля.

 «Лёля?»

 О его семье я знал не так уж много. Отец — генерал, мать — оперная певица, вот здесь мои скромные познания и оканчивались. А Митя редко упоминал о своих родных.

 И тут...

 И тут, государи мои, я застыл, словно громом поражённый.

 Нам навстречу с радостным вскриком вылетело создание столь прелестное, что у меня перехватило дыхание.

 Девушка была белокура, огромные её голубые глаза сияли самой искренней радостью, белое платье развевалось на ветерке.

 - Митя! Ты приехал!

 Она бросилась ему на шею, крепко обняв.

 - Лёлечка! Сестрёнка!

 Так вот оно что...

 И тут девушка заметила меня, и крайне смутилась за свой порыв, и залилась таким нежным румянцем, что я почувствовал, что и сам горю краской.

 Меж тем Митя, весело улыбаясь, произнёс:

 - Ох, и видели б вы сейчас себя. Алёша, рад тебе представить мою любимую сестрицу Елену, или просто Лёлю. Лёлечка, это мой хороший друг, университетский товарищ, Алексей Р., помнишь, я говорил о нём?
 
- Помню, - прошептала девушка, и сделала книксен, - очень приятно, Алексей.
- Просто Алёша — прошу Вас...
- Хорошо, тогда просто Лёля...

 А подлец Митька уже не мог сдерживать хохота.

- Ну вы молодцы, друзья мои!

 Мне нечего было сказать, - или я просто был не в силах, и Лёля взяла инициативу в свои руки.

- Братик, ты очень смешлив. Ну нельзя же так смущать свою сестру и своего друга?
- Я смущал?? - изумился Митя - Да я и слова не сказал, просто представил вас друг другу. - он рассмеялся, - А уж остальное вы сами напридумали.
- Экой же ты, братик, - Лёля укоризненно покачала головой; но на губах её цвела улыбка. И тут она вскинулась:
- Надо представить вас маме и папе! Идёмте! - она схватила мою руку, и потянула меня за собой.

 И я был представлен генералу Сергею Степановичу К. — благодушному великану с николаевскими усами и рокочущим голосом, и Александре Юрьевне К. - женщине поистине царской внешности и характера. Они отнеслись ко мне очень приветливо, и выделили комнату на верхней веранде.

                ***

 Стояли тёплые июньские деньки. Цвели яблони, и мы втроём гуляли по саду, где Лёля не без гордости показывала мне те цветы, что она вырастила сама.

 Ей было 17 — и она мечтала поступить на тот же факультет, где учились мы с Митей. Цветы были её страстью.

 И вот как-то в воскресенье Лёля упросила нас съездить всем вместе в город, на местную ярмарку.

 Я согласился, а вот Митя принял эту идею с видимым неудовольствием, однако Лёля его умолила, и он наконец смилостивился.

 Городок был столь мал, что создавал впечатление большого села. Хотя Митя рассказывал, будто бы он, этот городок, ровесник самой Москвы.

 Здесь было очень тихо и хорошо. Улочки, маленькие двухэтажные домики, пристань. Люд здесь был простой, почти что деревенский, хотя встречались и мелкопоместные дворяне, и здешние чиновники были, быть может, не столь толсты, как в Москве.

 На ярмарку мы опоздали — торговцы уже сворачивали свой товар, собираясь уезжать. Однако не все ещё разъехались.

 Мы медленно прогуливались по ярмарке. Я с трудом мог отвести взгляд от Лёли, которой Митя в шутку купил красного леденцового петуха. Девушка, однако, подарку очень обрадовалась.

 И вот тут-то всё и произошло.

 Мы проходили мимо лотков, и увидели старушку, которая сидела перед блюдцем, на котором лежала маленькая кучка ирисок. Ириски были, впрочем, довольно светлыми, будто самодельными.

 Старушка смотрела на нас умоляюще. Лёля обратила на неё внимание, и та вдруг схватила её за рукав, и запричитала:

 - Добрая барышня, купите ирисок! Всего полкопейки! У меня их, видите, совсем немного осталось, а никто больше покупать не хочет! Купите, барышня, ирисок!
 - Лёля, смутившись, покраснела, ища поддержки, посмотрела на нас с Митей.
 - Братик, а можно купить ирисок?

 Митя, до этого брезгливо смотревший на старуху, глянул на сестру, и бросил:

 - Даже не думай! Какая гадость! Вообще неизвестно, из чего они сделаны!
 - Добрый барин! - запричитала старушка — Они вкусные, я их сама делала!

 Митя покраснел, и, отодвинув сестру в сторону, вдруг пнул лоток ногой, и злобно сказал:

 - Вот и ешь сама свои ириски, старая калоша!

 Старушка вся задрожала, и упала на колени в пыль, пытаясь собрать свои ириски. Потом она так горько расплакалась, что мне стало не по себе.

 Лёля кинулась к брату:

 - Что ты наделал, бессовестный?! Зачем ты так жесток?!

 Митя, весь красный, как рак, что-то пробурчал себе под нос. Ему было стыдно, но он скорее бы умер, чем признался бы в этом, и главным образом самому себе.

 - Так ей и надо, - пробурчал он себе под нос, - за навязчивость.

 Старушка, обливаясь слезами, собрала ириски в руку, и поковыляла прочь. Её товарки смотрели на нас с таким осуждением, что мне казалось, будто это я во всём виноват.

 - А Вы, Алёша, почему Вы ничего не сделали?! Как Вы позволили?! Вы же мужчина!! - в прекрасных глазах Лёли были слёзы, и моё бедное сердце обливалось кровью. Я лепетал что-то бессвязное. Я не мог ничего сказать.

 Митя фыркнул, и быстро пошагал к бричке.

 - Сделайте же хоть что-нибудь!! - Лёля была вне себя. Я в беспамятстве вытащил несколько рублей, которые она тотчас же вырвала у меня из рук, и хотела было отдать их старушке, но тут обнаружила, что той и след простыл.
- Давайте, барышня, я передам. - проворчала стоящая неподалёку толстая усатая торговка, и Лёля, не зная, что делать, отдала ей деньги...

                ***

 Я уехал в Москву в тот же день, толком не попрощавшись с генералом и его женой. Мне было так мучительно стыдно за Митю, и за своё бездействие, и всё время перед глазами стояло сморщенное, в слезах, личико бедной старушки, и прекрасное в буре чувств лицо Лёли, со слезами в огромных, голубых глазах.

 С той поры прошло много лет. В университет Митя не вернулся. Говорили, что он ушёл в Армию по протекции отца. А потом началась Война, и он вроде бы оказался на фронте. Больше я о нём не слышал.

 Я пытался узнать, что сталось с его семьёй, но единственное, что узнал, так это слух о том, что генерал с семьёй успел уехать в Париж с первой волной иммиграции.

 Я оказался в Париже только в 1921, но о семье К. так ничего не узнал. Но я навсегда запомнил прелестную Лёлю и тот ужасный, постыдный случай.