Мышление

По поводу мышления у Сапожниковой своё понимание. Научное оно когда бывает? Когда обрабатывается и исследуется материал, а потом и выводы делаются. В художественном мышлении направление движения: от идеи к образу. Между научным и художественным подходами есть некий зазор, коридорчик, который создаётся потенциальной разницей науки и искусства. Сапожникова в этом зазоре и болтается.
 Научное мышление | | Художественное мышление
—————————————
материал идея | | идея — образ
Ей наукой надо заниматься. Но, чтобы заняться наукой, нужно встать на путь обработки материала, отказавшись от бесконечного множества идей, кишащих в сознании. Она и отказывается, сидит в библиотеке, книги читает. Но, оказывается, что и учёные шутят. Фламмарион пошутил: придумал человечка (Лумена), который бы удалялся от Земли со скоростью, больше скорости света. Для такого наблюдателя время шло бы в обратном направлении (то есть сначала фашизм, а потом Троянская война). Представим, что Люмен затем поселился бы на земле, поступил на исторический факультет, подчинился бы земному времени и линейным законам человеческой речи, и перед ним возникла бы задача написать на основе своих впечатлений исторический труд. Исторические события в его изложении оказались бы подвернуты двум трансформациям: первая соответствовала его переживанию обратного течения времени, а вторая — вторичному повороту, вернувшему время к его “нормальному” земному следованию. – Дошла Сапожникова до этого места и как лбом об стену — так мысли и посыпались: вот такое моё мышление, как у Люмена жизнь. Что придумывать какого-то человечка, если я уже есть, живая?
Рассказ о гении
Водяные брызги... Радуга. Лето. Знамение Божие... Впрочем, не лето, весна... Тогда откуда столько снега на улице, – под ногами, в воздухе, словно лёгкий одуванчиковый пух? – Рассуждал светловолосый Люм Элюм. Из его глаз от сильного холодного встречного ветра текли слёзы. И подрагивали веки. И роговицы глаз еле справлялись с налетавшим шквал за шквалом роем мелких песчинок – взвесей летящей материи.
Люм возвращался в прошлое. Каждый шаг – погружение в себя до. В себя до себя. До того себя, какой он есть. До себя изначального. Каждый идёт по своей тропе. Так корни истекают от истока ствола, растекаясь по тьме, чтобы вобрать через кожицу свет. Белые корни во мраке, устремлённые в глубины мрака. Корни, несущие жизнь трепетным веточкам, рождающим лист за листом. Целые тома страниц жизни, странниц по жизни. Люм надвинул капюшон тёмного, тёплого плаща, напоминая настороженного ворона.
— Орнитологи считают, что в городах живут только вороны, – подумал он, запахивая полу за полу. И это движение в ритме белого кружева вьюги повторяло плавное “па” вселенной.
Время вытанцовывало в пространстве. Время танцевало пространство. Никаких предлогов. Залогов. Подлогов. Пологов. Налогов. Вот уже стало посуше. Я иду по вновь образованному кусочку пространства. Сушь в горле. Вода из глаз. Брейшит бара Элогим га эт гаэрец ат шамаим... В начале сотворения Всевышним суши и неба... Сушь в горле, скребок звука по нёбу...
Какое время суток, время года было Брейшит – в начале? Могло ли быть время? Была мысль обо всём. Но появилось Слово. Въ начал б Слово. И Слово б Богъ... Какой аббат заметил, что мысль изреченная есть ложь? Какой конфессии? Слово “аббат” говорит само за себя.
Дерево, посаженное семенем, растёт ввысь и вглубь. К свету и во тьму. Питаясь от тьмы и неся свои плоды Свету. Круг за кругом расширяя кругозор, горизонт видения мира, знания мира. Страшно спускаться вниз, но когда знаешь о свете, когда помнишь о свете, когда веришь, что он есть, даже когда ты во мраке, то путь, полный опасностей, лёгок.
Дерево растёт ввысь и вглубь. Горчичное зерно чувства стремительно разрастается в объёме пространства, создавая пространство, верх и низ, светлое и тёмное, будущее, но и прошлое, положительное и отрицательное. Время течёт от настоящего в разных направлениях. Время, уходящее корнями в прошлое, – время течения вспять. Время, восходящее кроной в будущее, – время полёта. Всё приносит свои плоды, но у одних растений это вершки, а у других — корешки.
Люм вслушивался. Он слышал сотворение мира. Время текло по виткам веков, по веткам веков. Время текло по венам, напрягая жилы, смягчая сухожилия. И оживало пространство. И летели откуда-то, возникая из ничего прямо на глазах, всё быстрее и быстрее: лошади, повозки, конки, авто, ралли, реле, компьютеры, ракеты. Но любое открытие цивилизации было для него узнаванием забытого, былого.
Время ускоряло свой бег, несясь с неисчислимой скоростью, а пространство сужалось в воронку. Но материя не могла существовать менее или более чем в трёх пространственных измерениях. При двух она под действием гравитации стягивается в точку, а при четырёх – распадается из-за слишком убывающих сил тяготения. И четвёртое измерение находится в любой точке пространства третьего. Но пространство свернулось в воронку, и Люм становился временем, чтобы поймать миг соприкосновения с себе противоположным и влететь в горло пущенной стрелой.
Он возвращался к себе, и мир стремительно вращался вокруг него, спелёнывая его, образуя кокон жизненного пространства, в котором родится младенец Хрон. Он станет хранителем времени, охранником пространства. В каждой точке трёхмерности находится и второе и четвёртое, и само третье измерение. Так устроен мир. И Люм. И всё живое. Но только тот, кто объединил крону и корни в единое дерево, был достоин короны. Венец на голову. Терновый, свадебный, – в зависимости от того, каким будет время. Будут ли реки крови течь по лику земли, ужасая, унося жизни, или же они будут течь по аортам и векам, даруя жизнь, зависит от носящего венец. Люм, увенчанный на царство земное! Корона ли будет твоим украшением, украшением головы твоей, или мудрость твоя украсит лик земли? Знаешь ли ты ответ на этот вопрос? Кто знает?..


Но это шутки учёных, а Сапожникова шуток не понимает, тем более, что ей, в её положении, не до шуток. Она принадлежит к миру живых, и всё же ступает в ритме Жизнь-Смерть-Жизнь, а потому она человек в процессе спуска, а также тень прежней самости. Днём она может жить в верхнем мире, но преобразующая работа происходит в нижнем, и она может жить в обоих, как Та, Что Знает…
Странно как-то получается с точки зрения Сапожниковой, объединяющей низ и верх, что мир един. Но как ни верти его, а митрополия наблюдается, Божественная, естественно. Даже сан священнослужителя такой есть, митрополит называется. Конечно же это не тот, кто в метрополитене (подземном мире то есть) служит. Но очень созвучно. А по поводу верхнего мира самое время Метерлинка с его «Синей птицей» помянуть. Только свежий воздух бывает при наличии постоянного ветра. Так и замёрзнуть можно, если не закутаться как следует.
Как-то раз, ещё в прошлом тысячелетии, шла Сапожникова по своему городу П. навстречу ветру (то есть в сторону Онеги, с которой много чего навевает, потому что ветер постоянно оттуда дует) и увидела две строки:
Пусть застёгнут наглухо ворот,
Но распахнута в мир душа.
Обошла Сапожникова эти две строчки со всех сторон и нигде продолжения (ни до ни после) не нашла. Сделала она круг обзора пошире на шаг: вдруг стих, как заяц, петлять стал. Но и там: никаких следов. Ещё круг – тот же результат. И подумала Сапожникова: ну и пусть ворот застёгнут наглухо (стена такая неприступная, человек-памятник), а душа распахнута, раз больше ничего не поделаешь. И пошла себе дальше с распахнутой душой (кимоно этакое без застёжек).