Клип из детства

С детства мне вставляли за то, что я веду себя как ребенок. Взрослые боялись меня и вставляли – было больно. Потом мое мясо огрубело. Потом мне даже понравилось, как взрослые мне вставляют. До чего они только не доходили в своих изощренных фантазиях, вставляя ежедневно своему единственному ребенку. Мне, честно сказать, приходилось при этом кричать. Во-первых, чтобы они думали, что я боюсь – иначе они могли изнасиловать меня до смерти, думаю, а во-вторых, чтобы дать волю крайним эмоциям. В детстве я вообще больше давал, чем брал. На самом деле, я был настоящей шлюхой, когда был мальчиком. Взрослые хорошо подготовили меня к этому. Когда они видели меня, то обычно спрашивали: Если ты хочешь кое-что, то полюби меня – и при этом обязательно прятали руки за спину – это означало либо чукарис либо вивзалон. Мальчиком мне сильно нравились чукарис и вивзалон. Конечно, я не мог ответить отказом. Буду вас любить, - отвечал я и получал свои любимые чукарис и вивзалон. Тогда они заставляли меня целовать их в указанное место либо сами целовали меня в самые позорные места. Позже этим навыком мне не раз приходилось пользоваться. В средних классах у меня была громкая слава в узком кругу учителей. Преподаватели знали, на что мальчик моего возраста может пойти ради хорошей отметки. Меня совсем не интересовали собственно оценки, но за плохие балы мне, как уже говорил, вставляли, поэтому большого выбора у меня не было: либо те, либо другие. Обычно преподаватели меня баловали и поощряли мое скотское поведение во время уроков – то была их уловка. Они зорко следили за мной и считали каждый мой вздох, чтобы напасть в подходящей момент и как следует выебать. Я готов был терпеть их циничные издевательства над моим телом и душой, ради одной тяги к жизни, без которой, возможно, я давно бы совершил иглистый полет.
Точно знаю, что мог бы совершить свой иглистый полет в пятом классе. Это была минута волевого напора. Мой друг предложил глотать иглистых с ним за компанию, но в решающий момент у меня как член в горле встал этот треклятый хлебный мякиш.
В липкий летний вечер мы вышли с другом гулять в исподнем. Между ребрами домов ползали пьяные взрослые, горестно прося дать им немного ласки и внимания. Нас они не трогали, боялись – взрослые боятся детей. Похоже, мы были единственными мальчиками решившими выйти в сумерках прогуляться – остальных давно драли дома. Детский дворик чем-то напоминал фамильное крымское кладбище. Вокруг в полном беспорядке лежали оторванные конечности детей – результат бурных дневных игр. От нечего делать мы решили сотворить себе идеальное существо. Нам пришлось сконструировать его с двумя половыми женскими органами, чтобы не сориться из-за него, кроме того пришлось добавить дополнительную голову, ибо мне был предпочтительней миньет, а моему другу духовное удовольствие доставляло пускание мощной струи золотого дождя кому-либо в рот. Существо мы снабдили четырьмя руками, чтобы хватило на обоих разом, а подумав, добавили еще одну пару на тот случай, если прейдут гости. Оно должно было быть длинным и изворотливым, поэтому мы снабдили его несколькими телами, которые лучше всего гнулись. Какое же это было совершенство! – мы не могли нарадоваться. Неожиданно мой друг сказал: Я могу вырасти и придумать, как можно это существо оживить, возможно, я создам и более совершенное существо, чем данное. Но тогда, мой друг любезный, это буду уже не я, а взрослый, который трахает детей своих и чужих почем зря и получает самое экзистенциальное отсюда удовольствие. Так к чему мне идеальное существо, если для его жизни, я должен стать взрослым, не лучше ли совершить иглистый полет и больше не сожалеть ни о чем.
Помню, тогда его слова мне показались разумными. И я, не колеблясь, поддержал его. Взяв необходимое, мы отправились на чердак ближайшего дома, где обычно обретались философы-звездочеты, употреблявших голубей и кошек. Причем голубей ради нежного мяса, а кошек для равновесия, ведь всем известно, кошки охотятся на голубей.
Иглистый полет заключается в следующем:
Берется леска потолще. На ее конец привязываются мелкие крючки до двадцати штук через каждый сантиметр. Затем вырывается хлебный мякиш, долго мнется в руке, пока не получается что-то вреде члена младенца. В этот член младенца уминаются все крючки. Мякиш должен быть хорошо размят – иначе не дойдет до желудка. Член младенца запивать необходимо непременно тягучим киселем с вишневым вкусом. И когда вы будете уверены, член дошел до желудка, можно привязывать леску к крыше и прыгать – лишь бы лека не оказалась длиннее высоты дома.
Но мы с другом ошиблись. Ведь мы вначале привязали леску, а затем начали глотать хлебные мякиши с крючками. Он проглотил свою долю раньше, и в то время, когда его мякиш достиг желудка и начал рассасываться кислотой, мой был только в глотке. Маленький член никак не хотел проходить внутрь – ему было тесно. Я делал отчаянные глотки, запивал киселем, но мой товарищ уже не мог дожидаться и прыгнул. Я напрягся и в последнюю секунду втолкнул мякиш в себя, последовав за другом.
Когда я очутился целым и невредимым на земле перед домом, первое, что я увидел – раскачивающийся маленький член, который так и не дошел до моего желудка. Рядом на леске висели кишки и желудок моего друга, самого его не было, наверное, утащили собаки.
Ночью дома мне хорошо вставили, но я чувствовал при этом их страх: носом, ушами, глазами, потом, кожей. Взрослые боятся нас, потому что знают, что мы дети, что мы не взрослые, что мы другие. В ту ночь я не кричал. Мне вспоминались слова друга про совершенное существо.