Часть 1. Глава 1.
Перед глазами маячила длинная согнутая как знак вопроса фигура Андрея. Он то и дело оглядывался, посматривал на часы. Тонкие губы прошипели:
;Быстрее, да быстрее же! Все самое интересное пропустим!
Борис отвел ветку калины от глаз, ноги едва находили звериную тропинку. Со всех сторон ее обступили вековые сосны. В далекой перспективе они сужались, шелестели кронами, словно обсуждали чужаков.
;Нашли ж место!; буркнул Борис.; Еще б в пещеры забрались.
Под ногами хрустело. Пахло хвоей. Тропинку то и дело преграждали упавшие ветки, бревна. Вымахавший до груди папоротник время от времени отступал перед нахальной крапивой.
Борис шипел, остро жалея, что уродился с широченными плечами. Безрукавка цеплялась за сучья, распахивалась. На выпуклой груди, плечах выступили красные капли, волдыри. Зубы скрипели, синие глаза буравили спину проводника.
Позади треснуло, донесся глухой удар, сдавленный стон. Борис обернулся. Здоровый как сарай парень с соломенными волосами наклонился куда-то вбок.
;Громослав, ну, что у вас на этот раз?
Здоровяк развел руками:
;Как обычно… Земля не держит. Тяжесть грехов, так сказать, давит.
Борис пошарил глазами, отклонился в сторону. Крапива сдвинулась. Губы поползли вверх.
Средь веток, закинув ноги на поваленный ствол, лежал парень. Его сложило чемоданчиком, колени упирались в лоб. В черные как вороново крыло кудри вплелись травинки, вцепился репей. На лбу, пересекая крючковатый нос, пламенела царапина. Рот разевался, но из него не вылетало и звука. Тонкие руки размахивали, хватались за воздух.
;Какие, такие грехи!?; выдохнул страдалец. Черные глаза выпучились.; Не трогал я Машку с Глашкой, не трогал! Да и вообще… Я ж токмо пользы для! Не жалея живота своего, тружусь на благо общества!
;Живота?; Громослав приподнял брови, вздергивая друга на ноги.; Асмодей, по –моему, ты что-то путаешь!
Асмодей смущенно зыркнул на здоровяка, пробормотал, отряхиваясь:
;Ну, что ты в самом деле к словам цепляешься? Метафора –это, метафора…
Громослав хмыкнул, покачал головой и шагнул дальше. Борис ржанул.
Андрей приплясывал впереди, словно переполнился мочевой. В глазах стояла мука:
;Ребята, ну, поторопитесь, ради бога!
;Ради какого?; удивился Борис.
Андрей открыл было рот, глаза загорелись…. Он подумал, а потом развел руками. Взгляд пробежал по пудовым кулакам Громослава и Бориса, глаза сощурились:
;Эх, жаль… Хотел вам кое-что показать… Ну, да ладно… Силушкой и без нас померяются. Ну, не попадем мы в победители, ну, и что?
Громослав оскорблено всхрапнул, ломанулся меж кустов. Борис едва успел отскочить. Андрей загодя отступил в кусты.
Мимо пронеслась слоновья туша. Ветки трещали, отлетали в сторону. Из белых изломов сочился сок. Из кустов выпорхнула птаха и ввинтилась в сосновую крону. Мощная спина в синей рубахе быстро уменьшалась. Следом несся Андрей, что-то тонко покрикивая и размахивая руками, видимо, корректировал ход.
Борис припустил за ними. Сзади возмущенно заорало, затопало. Через пару минут хруст и топот приблизился вплотную. Слышалось сиплое дыхание.
Сосны мчались навстречу и пропадали за спиной. Борис перепрыгивал корни, валежины, сапоги с хрустом давили вырванный папоротник. В груди постепенно разгорался пожар. Оставшиеся ветки хлестали по лицу, норовили выколоть глаза, царапали острыми сучьями. Борис с ужасом представлял, что было бы, если б Громослав не ломился впереди, как слон.
Через полчаса лесного кросса показался широкий просвет, уши уловили гул. Сосны резко разбежались в стороны. На выходе к поляне мелькнула пара кряжистых мужиков. В руках покачивались ружья. Открылась широкая метров сто на полста поляна. На плечи после лесной прохлады ливанули расплавленного олова.
На противоположном конце поляны вздымалась старая гора. Она была невысокая в холке метров на сто с хвостиком. Покатые склоны густо поросли сосняком. У основания чернел зев пещеры. По бокам виднелись груды камней. Видать, расширяли вручную.
Громослав с Андреем остановились шагах в пяти от устья тропинки. Борис с Асмодеем добежали и встали по бокам. Все дышали, как загнанные кони, по лицу струился пот.
К спине словно приставили пару копий. Борис свел лопатки, нервно дернул головой. Глаза встретились с подозрительными взглядами стражей. Это были кузнецы Вакула и Рокош. В городе всегда улыбались, но теперь смотрели как-то настороженно.
Борис вскинул руку, те в ответ медленно наклонили головы. Он пожал плечами и отвернулся.
В десяти шагах кряхтели, сопели две толпы. Блестящие капли выступили на красных распаренных рожах. Зубы скрежетали. Ноги с силой отталкивались от истоптанной в клочья травы. Три метра толстого с руку каната промеж двух групп натянулись, как струна. Руки скользили по взмокшей поверхности. Поперек каната землю рассекала канавка. Ноги то тех, то этих приближались к ней… Глаза выворачивались. Мужики взревывали, как быки на бойне, и тащили на себя…
Друг напротив друга упирались в разные стороны здоровенные мужики. Они сверлили супротивника злобными взглядами и подбадривали своих криками:
;Ну, же!!! Подналяжем! Давай, тяни!!! На счет "три". Не дадим Поповичу зубоскалить! И ррр-аз, и два, и ттрр-и!
;Не боись, До-бры-ня! ;с натугой отвечали мужики.; Усех уделаем! И-эх!
;Не хвались, идучи на рать,; прогудел Попович.; А ну!!!
Асмодей бегал вдоль каната, азартно подпрыгивал, подбадривал Поповича. Тот был поменьше Добрыни. Борис с Громославом дергали руками, сжимали кулаки. Глаза горели.
Минут пять мужики перетягивали друг друга, а потом команда Добрыни ухнула, хекнула и поповичи перелетели кубарем через черту.
Асмодей разочарованно вскрикнул, застыл столбиком. Кулачки сжались, побелели. Он сочувствующе посматривал на поверженных, а потом исподлобья на довольных победителей. Рядом чертыхались Борис с Громославом.
К соревнующимся приблизился дородный мужик лет в полста. Красная рубаха до колен выпячивалась на необъятном пузе. Черная борода веником покрывала еще более необъятную грудь. Он прогудел басовито:
;Ну, что ж дорогие…; Хлебник запнулся, покосился на прибывших парней,; ээ.., да, дорогие! В этот раз бесспорную победу одержала команда Добрыни. Все согласны?
Проигравшие разводили руками, пожимали плечами, мол:"Что тут неясного". Многие смотрели в землю, старались не встречаться друг с другом взглядами.
Чуть в сторонке радостно свистела команда Добрыни. Лица раскраснелись, мужики возбужденно переговаривались. Глаза блестели, слышались выкрики:
;Да что ж тут непонятного!? Все ж видно!
Хлебник согласно кивал, а потом прогудел, хитро прищурившись:
;Так-то оно так, но есть маленькое "но"… У Поповича на три человека меньше!
;Ну, и что! Зато у них здоровее!; донеслось возмущенное из толпы победителей.
;Как видно, не столь, не столь,; хмыкнул Хлебник.; Но есть возможность все выровнять…; он с натугой повернулся к Борису.; Ну, как, ребята, поможете исправить несправедливость?
Асмодей аж подпрыгнул, выпучил глаза, руки затряслись. Громослав выпрямился во все два с половиной метра, толкнул Бориса. Внутри у того забухало, кровь бросилась в голову.
;Еще бы!; крикнул Борис и решительно пошел к Поповичу.
Сзади затопало. На постных лицах зажигались улыбки. Мужики расправили спины, тянули руки. Борис перездоровался со всеми, по плечам хлопали, обнимали. Со всех сторон неслись шуточки, возгласы: "Теперь-то мы им кузькину мать покажем! А то обрадовались! Рано, граждане, рано! Еще зубы не считали!"
Недавние победители кисло улыбались, глаза перебегали с Бориса на Громослава и обратно. Мужики как-то усохли. Послышался недовольный ропот:
;Нешто мы слонов вызывали!? У них же каждый за пятерых пойдет!
Хлебник хмыкнул, вскинул руки:
;Ничего, ничего! Вы тоже не былиночки. Итак, готовьсь!
Мужики выстроились в две линии друг напротив друга. Борис стоял в переднем ряду. Справа Асмодей дергался, как на шарнирах, слева тяжело дышал Громослав. В десяти метрах в такой же плотной толпе на него злобно смотрел Добрыня. Мощная грудь вздымалась, воздух с сипами вылетал через плотно стиснутые зубы.
Хлебник покряхтел, нагнулся. Пухлая как подушка ладонь цапнула кривой сук. Отдуваясь, Хлебник прошел между двумя группами и провел посередине черту. Рука метнулась в сторону –палка улетела в кусты, зашуршало, бухнулось. Хлебник обвел всех строгим взглядом, сказал громко:
;Для новеньких, а также для тех, кто подзабыл, объясняю правила. Состязание заключается в выбивании, выталкивании противника за черту. Запрещается бить ниже пояса, тыкать в глаза, кусаться, бить лежачего…; Хлебник посмотрел сперва на группу Добрыни, а потом повернулся к Поповичу.; Ясно?
Со всех сторон заворчали:
;Да что ж мы маленькие совсем!? В первый раз что ли!? Неужели не понимаем!?
У Бориса в груди исступленно колотилось, а под ложечкой сжималось. Кулаки стиснулись до скрипа. Ноздри трепетали, губы кривились. Он наметил квадратного мужика рядом с Добрыней. Тот тоже не сплоховал, пожирал Бориса глазами.
Хлебник отошел в сторонку, вскинул руку и гаркнул:
;Приготовились… Начали!!!
Борис почувствовал себя камнем, что выбросили из гигантской катапульты. Навстречу метнулись оскаленные в крике рожи, выпученные глаза. Противники не успели сделать и двух шагов, как он врубился в них с диким: "Аааа!!!"
К лицу метнулся костистый кулак. Борис дернул головой. Кулак чиркнул по волосам, задел висок. В ушах зазвенело. Борис двинул снизу в подбородок –хрустнуло. Квадратный содрогнулся и осел под ноги, словно из него выдернули стержень.
Борис разочарованно взвыл и прыгнул к Добрыне, но в это время подоспел Громослав. Тот рыкнул: "Не смей!"; и замахал кулаками. Борис отшатнулся, втянул голову в плечи. Над макушкой залопотало, дернуло волосы. Мужики отлетали, словно кегли.
Со всех сторон хекало, смачно шлепало, хрустело. Борис задыхался от тесноты, бодался, бил локтями. Все сбились в плотную, толкающуюся массу. Красные рожи, выпученные глаза смотрели на него отовсюду. Дико воняло потом и гнилыми зубами. Только вокруг Громослава круг ширился. Мужики падали, словно колосья под ударами жнеца.
Борис начал пробиваться к другу. Вдруг в ухо садануло, словно поленом. Все звуки разом исчезли. Он оглянулся.
Тут подоспел Асмодей. Взвыв, он кинулся на рыжего парня раза в три шире себя. Тот отскочил от Бориса, ухмыльнулся и махнул рукой. Борис успел углядеть только мелькнувшие пятки Асмодея и сапоги, что полетели в разные стороны.
Перед глазами опустилась кровавая пелена. Борис заорал: "Сволочь! Маленьких бить!?"; и прыгнул на рыжего. Тот вытаращил зеленые глазища, замотал головой, не в силах вымолвить и слова от такой наглости. Но поздно. Удар в грудь поднял агрессора в воздух. Рыжий пролетел над головами дерущихся и вломился спиной в кусты. Затрещало… Сверху падали красные гроздья.
За руки, ноги хватали, что-то орали, но Борис ревел, как бык, раздавая удары направо и налево. Он махал руками, пока не понял, что уже минут пять месит один воздух.
Борис остановился, смахнул мокрую красную пелену. В глазах прояснилось, из ушей словно вытащили серные пробки. Грудь тяжело вздымалась. Он повел диким взором по сторонам. Под ногами месиво из стонущих тел. Половина лежит пластом. Вдруг куча зашевелилась. Пошатываясь, встал Громослав. Щупая синяк под глазом, простонал:
;Ты что совсем озверел!?
Борис оглянулся по сторонам. Взгляд пробежался по мужикам. Те со стонами подымались, опасливо посматривали в его сторону. Кто лелеял руку, кто хрипло дышал, придерживая ребра. Руки налились свинцовой тяжестью, ноги превратились в чугунные колоды. Язык заплетался. Борис растерянно прохрипел:
;Это я что ли?
;Ну, не я же! Кроме тебя тут никого на ногах не осталось.
От скалы отлепился Хлебник. Посматривая с некоторым напряжением на Бориса, остановился у края ристалища. Подождав, пока все подымятся, прокашлялся и проблеял:
;Думаю, что ни у кого не возникнут сомнения, кто победил…
Мужики усмехнулись разбитыми губами, хмуро переглянулись. Кто-то заойкал, хватаясь за челюсть, ребра. Хлебник осекся, подумал, а потом осторожно продолжил:
;Победила команда…; все замерли. Глаза горели жгучим интересом. Хлебник выдержал паузу, нагнетая напряжение, а потом брякнул.; Команда дружбы –наша команда!
Все переглянулись озадаченно. Приковылявший Асмодей хмыкнул:
;А что? Довольны все? Все! Намахались, так намахались –еще с год желания не возникнет. Набрались, так сказать, впечатлений. Так что ж нам еще?
Все дружно замотали головами, мол: "Ничего не надо, наелись до отвала! Того и гляди брюхо лопнет, а у некоторых и уже, того".
Хлебник подошел к Борису, хлопнул по плечу и сказал осторожненько:
;Ну, как? Понравился праздник?
;Еще бы! Вижу, что в древности не все хреново было,; хмыкнул Борис.; Через сколько дней следующий?
Он сжал кулаки, подул на покрасневшие костяшки. Руки по локоть покрывали крапинки крови. Хлебник отшатнулся, замахал пухлыми ладошками:
;Что ты, что ты!? Этот только через год! Но через неделю другой…
;Такой же интересный?; спросил Борис. Глаза загорелись.
;Кому как, кому как,; уклончиво сказал Хлебник и отвел взор.; Придете?
Борис оглянулся на парней. Громослав пожал плечами, Асмодей убрал палец из носа, спрятал руки за спину и серьезно кивнул:
;Почему бы и нет? Если не будем заняты, то ждите и дождетесь.
Хлебник бросил острый взгляд на Асмодея и протянул руку на прощание…
Глава 2.
"Хорошо, что Громослав настоял, чтобы фонарь взяли,; думал Борис, пробираясь по лесной тропке.; Всего полчаса как вошли в лес. Тогда еще на горизонте полыхали тучи, а теперь над головой нет, нет, да мелькает ночной глаз".
Фонарь скрипел, покачивался в руке Бориса. Светлый круг освещал пространство шагов на пять во все стороны. Свет отражался от толстых стволов, выхватывал из тьмы раскоряченные лапы. Мохнатые бабочки пикировали, исступленно вились вокруг лампы, стукались о стекло. В ухе зажужжало, тонко пискнуло и зачесалось. Борис чертыхнулся, метнул руку вверх. Сзади взвыл Асмодей. Черная тень от скрюченных пальцев пронеслась по соснам распахнутой пастью.
Наконец, впереди показался огонек. Вокруг его обступили посеребренные стволы. С каждым шагом огонек разгорался, пока не превратился в фонарь над входом в пещеру.
Крайние стволы приблизились, разошлись в стороны. Непрестанный хруст под ногами сменился гупом утоптанной почвы. Борис приблизился к пещере. Из тьмы выдвинулись две коренастые фигуры, в руках блеснули вороненые стволы.
;Стой! Кто идет!?; рявкнул Рокош.
;Да свои это, свои,; прогудел Вакула.; Что ты в самом деле?
;Бдительность никогда не помешает!; буркнул Рокош, но ствол опустил.; Ладно… Проходите. Что так поздно? Уже больше половины пропустили.
;Значит, поспели к самому смачному!; бодро выдал Асмодей и нырнул в пещеру.
Фонарь пожирал тьму на несколько шагов, бежал оранжевым треугольником по стенам. Короткие тени вырисовывали в туннеле острые сколы, выбоины. Казалось, что пространство возникает в паре метров перед ними и исчезает, как только фонарь смещается.
Под ногами хрустело, скрежетало. С каждым поворотом едва слышный гул усиливался. По верху в лицо тянуло теплым воздухом. Чувствовался запах костра с каким-то сладковатым привкусом. Низкий свод чиркал Бориса по волосам. "Хотя не такой уж он и низкий с учетом моих двух метров",; хмыкнул он и оглянулся.
Асмодей шел в середине, настороженно прислушивался. Для него проблемы роста не существовало. Если и достанет макушкой, то только в прыжке. Зато Громослав шел, согнувшись в три погибели. Свет падал на его широкое лицо. Лягушачьи губы кривились, нос морщился, из глаз выкатывались крупные жемчужины. Он покашливал…
;Ты чего?; спросил Борис, подымая фонарь повыше.
;Дышать, дышать нечем,; выдавил здоровяк.
;Асмодей, как ты мог?; укоризненно спросил Борис.
;Как "так"!?; оскорблено вспикнул Асмодей.; Чуть что, так сразу:"Асмодей!"
;Я не делал, Громослав не делал, а нас всего трое. Кто ж тогда?
Асмодей вспикнул, обогнал Бориса и метнулся к блеску за поворотом. Борис заспешил следом… Туннель провернулся, монотонный гул расчленился на отдельные голоса. Пара шагов –и тоннель выдавил их в низкую, но широкую, как блин пещеру.
По периметру стены через каждый метр чадно горели факелы. Прямо перед ними толпились спины. Несколько человек обернулись на звук шагов. На Бориса взглянули недавние супротивники. Кислые улыбки избороздили их лица. Борис ухмыльнулся. Хоть и неделя прошла, но посмотреть все равно приятно. Многим и свет не нужен, а некоторым отныне можно специализироваться на разбойничьем посвисте.
;Что за праздник то?; приставал Асмодей к крайнему.
На него зашикали, прижимая пальцы к губам, а один нехотя выдавил:
;Троица нынче…
;Почему три яйца?; выпучил глаза Асмодей.; Что за фрукт?
;Сам ты…; зло прошипел длинноволосый и бородатый с носом картошкой.; Слушай давай!
;Да слушаю, слушаю… ; вздохнул Асмодей и подпрыгнул.; Еще б увидеть…
Мелькнули тесно прижавшиеся тела, деревянный крест с распятым человеком у стены. Асмодей выпучил глаза, хватанул сладковатый воздух, закашлялся. Приземлившись, зажал рот руками, из груди рвался когтистый зверь. Он покраснел, как сполохи на стенах, щеки раздулись, уши заложило. Переждав несколько секунд, глубоко вздохнул и подпрыгнул…
Как оказалось, человек тоже деревянный. Возле креста пространство. Чуть выше на подмостях стоят с десяток бородатых мужиков. На них черные женские платья, морды красные, из распахнутых ртов вырывается слаженное гудение. Все дородные, как копны. Серой веревкой на пузе можно обвязать не самый малый мельничный жернов. Головы укрывают шапки, как у булочников. На груди каждого цепь с пудовым крестом.
"И что они этими крестами делают,; наморщил лоб Асмодей.; никак от разозленных слушателей отмахиваются… Нда… Если в лоб прилетит –мало не покажется".
"Господи, помилуй, господи, помилуй,; тянули мужики, словно под их личиной скрывался пчелиный улей.; И да пришел спаситель, и жертвою своею искупил все наши грехи-и-и! Возблагодарим же, агнцы, господа нашего за сию милость и помолимся-я-я…"
Несколько человек упали на колени и стали биться лбами об пол. По лицам текли слезы, губы что-то выкрикивали…
Борис потопал по полу, уважительно посмотрел на мужиков: "С такими в драку лучше не вступать. И так лбом по носу –о-го-го, как неприятно, а у этих еще и непрестанный тренинг. Теперь понятно, почему пол выглядит намного ровнее, чем стены".
Чем дальше слушал песнопения, тем внутри становилось тяжелее. Челюсти сжимались, Борис покосился на Громослава. Богатырь возвышался над всеми на две головы. Кулаки стиснулись, брови сбились в хмурую линию. Из брустверов скул и надбровных дуг зло сверкало, кололо хористов. Ноздри дергались, нос морщился, как у волка. Громослав шумно выдохнул, развернулся к выходу. Чуть сбоку выдвинулся Хлебник, ухватил за руку:
;Ты куда?
; Задыхаюсь..!; сдавленно просипел Громослав.; Видно, аллергия на ладан.
Борис дернул Асмодея за пояс. Тот чуть не пускал слюни от умильного пения.
;А? Что? Почему?; Асмодей растерянно посмотрел на друзей.; Куда?
;Пошли глотнем свежего воздуха,; буркнул Борис.; Как бы не скопытиться с непривычки. Так красиво поют и так вкусно пахнет… слишком…
Хлебник мотнул головой. От стены отделились двое мужиков и шагнули вслед за новичками. Краем глаза Борис узнал Поповича с Добрыней.
За спиной хрустело, переговаривалось. Борис стиснул зубы, передал светильник Громославу. Тот непонимающе оглянулся. Борис отмахнулся, как от назойливой мухи, и притаился за углом поворота…
Громослав вывалился из прохода с запертым дыханием, шумно выдохнул… Тут же грудь до треска расширилась. С боков выступили квадратные фигуры.
Над головой звездный купол. Щербатый пятак блестит в серебристом мареве. Воздух звенит от песен кузнечиков и писка комарья…
;Ууфф, ребята!; просипел Громослав, опираясь руками о колени.; Как же у вас душно! Хоть бы вентиляцию сделали.
;Зато как пели, как пели!; восторженно проверещал Асмодей.
;Понравилось?; осклабился Рокош.; Запомнил что-нибудь?
;Еще как!!! Особенно это: "УууУууооОоооО!"
;А слова?
;Какие слова?; выпучил глаза Асмодей.
Рокош сплюнул в сердцах, отвернулся, нехотя пошел за ржущим Вакулой.
Громослав оскалился, в два прыжка догнал стражей. Они начали оборачиваться… Недоумение не успело смениться страхом, как огромные кулаки вбили им головы в плечи. Сдвоено хрустнуло. Тела мягко стекли под ноги, ружья выпали из ослабевших пальцев. Звякнуло. Настала тишина…
Громослав застыл над телами, как коршун над цыплятами. Прерывистое дыхание вырывалось сквозь стиснутые зубы. Плечи поднялись вверх, кулаки подрагивают. Он весь сжался в тугую пружину, словно изготовился для короткого, но яростного боя.
Позади хрупнуло. Громослав мгновенно развернулся. Сузившиеся глаза стегнули по замершему Асмодею. Тот присел на дрогнувших коленях, пропищал:
;Ты ч-ч-чего? Чего ты!?
;Не чего, а кого,; буркнул Громослав, настораживаясь.
Из пещеры донеслись приближающиеся шаги. Из темного провала, как из омута, вынырнул Борис. Глаза цепко обежали друзей, чуть задержались на распростертых телах.
;Ты уже..? Молодец! Верно мыслишь.
;А Добрыня с Поповичем где?; робко осведомился Асмодей. Глаза заглядывали за спину Бориса, уши вытягивались.
;В пути,; осклабился Борис.; Ээ.., в самом конце его.
;Это как тело, приближающееся к черной дыре?
;Именно!; усмехнулся Борис и посерьезнел.; Ладно… Шутки в сторону. Асмодей, бери фонарь и топайте с Громом за динамитом…
;Ааа…; Асмодей выпучил глаза.; Где ж ты тут речку увидел.
;Я думаю, что нынче без нее обойдемся.
;А как же рыбалка?
Борис почесал шею, взгляд пробежался по небу:
;Будет тебе рыбалка и улов будет… Во всяком случае не денется от нас никуда.
Громослав гулко захохотал и хлопнул Асмодея по плечу. Тот завопил, пронесся к стене деревьев, как болид. Руки размахивали, пытаясь выровнять тело. Фонарь с гудением выписывал огненное колесо. Затрещало. С криком Асмодей вильнул, чудом вписавшись в тропинку. Истеричные всполохи заплясали по стволам сосен, углубились в лес.
Громослав внимательно посмотрел на Бориса и широким шагом двинулся за Асмодеем.
Борис проследил за мелькающим меж деревьями огоньком. Когда тот скрылся за сосновыми стражами, он отвернулся, огляделся по сторонам. Подобрав ружье, Борис вдвинулся в тень сбоку от входа.
Через десять минут бешеного бега Асмодей с Громославом выметнулись в подлесок. Еще пять минут потратили, чтоб найти в кромешной тьме тайник. Громослав закинул на плечи рюкзак с постукивающими палочками и мотнул головой:
;Веди Ссусаниин!
;А черт! Хорошо, что напомнил!
Асмодей бросил фонарь и метнулся в кусты. Протрещало, потом затихло. Через несколько мгновений зажурчало, продолжительно забулькало, затем облегченно выдохнуло:
;О, боже! Хорошо-то как…
Прохрустело, затопало. Асмодей выскочил в круг света. Лицо сияло, как лампочка. Он схватил фонарь и помчался по тропинке, что-то напевая под нос.
В низу живота налилось горячей тяжестью. Громослав скрипнул зубами и побежал следом за провокатором…
Вроде бы легкий рюкзак с каждой минутой тяжелел и тяжелел. Будто какой-то садист подкладывал по кирпичу с каждым шагом. Ноги гудели налились свинцом, в груди раздували горн. Громослав шатался из стороны в сторону. По лицу катились крупные едкие градины и падали солью на губы. Громослав с силой бил в ненавистную землю подошвами, размахивал руками, проламываясь через плотный, как кисель, воздух…
Через полчаса вывалились на поляну. Травинки, лапник посеребрило призрачным светом.. Асмодей приостановился, потом вскрикнул и ринулся к освещенному полукругу перед темным проемом. Из него все еще несся неясный гул.
По бокам входа высились две кучи. Асмодей приблизился вплотную, под ногами зачавкало. Сверху лежал Хлебник. Застывшие глаза уставились в темное небо. В них плавала луна, поблескивали звезды. Асмодей провел по бледному лицу. Пальцы попали в теплое, липкое. Брезгливо скривившись, Асмодей отдернул руку, пошаркал о штанину.
Из темной ниши выступил Борис. В руках блеснуло. Губы кривились. Словно оправдываясь, он небрежно бросил:
;Любопытные больно. Слушали б да слушали свое пение –померли б иначе. Принесли?
Громослав кивнул, пробулькал что-то согласительское, осторожно снял рюкзак.
Борис хмыкнул, откинул ружье в сторону и ухватился за Хлебника... Пятнадцать взмахов, пятнадцать шлепаний –и две кучи исчезли в черном зеве. Борис разогнулся, в спине хрустнуло. Охнув, он подхватил рюкзак и поковылял в тоннель.
Через несколько минут из темноты показалась широкая сгорбленная спина. Руки что-то быстро, быстро дергали... В груди Асмодея стукнуло, остановилось и исступленно забилось. Он замер, глаза проворачивались в орбитах вслед за Борисом. Тот все пятился к лесу. Его руки споро разматывали бикфордов шнур.
Борис добрался до кустов, поднял голову и прошептал со злым восхишением:
;И впрямь жеребцы… Племенные! Те тоже спят стоя.
;Да не спим мы, не спим,; буркнул Громослав и пошел к Борису.; Правда, Асмодей?
;Угу… Уснешь тут.
Борис размотал шнур шагов на двадцать вглубь леса и залег под сосной. В нос бил запах перепрелой хвои, нижнюю губу щекотала травинка. В руках подрагивало кресало. Справа сопел Громослав, с левого бока сдавленно матерился Асмодей.
Борис чиркнул… Сноп искр упал на шнур. Тот вспыхнул, задымился. На мгновение осветились напряженные лики парней. Асмодей сдавленно прошипел:
;Ты что задумал?!
;Фейерверк что-то захотелось посмотреть,; ухмыльнулся Борис.; Ты как?
;Там же люди!; настойчиво бубнил Асмодей.
;Да ну?
Огонек шипел, вилял меж травинок, нырял в ямки, но тут же выпрыгивал и упорно бежал к пещере. Вот он домчался до освещенного круга, пригас чуть, но снова загорелся, нырнув в пещеру. Сердце бешено колотилось, вспикивало, рвалось в пятки.
И вдруг огонек исчез… Одна секунда, вторая… Борис затаил дыхание. Вокруг замерло. Даже кузнечики опустили свой зазубренный инструмент и испуганно таращились в темноту. В ушах бухало, глазные яблоки надувались кровью …
Почва дернулась, лягнулась, как норовистый конь. Вся гора вздрогнула, чуть просела, а в следующее мгновение ее разорвало, как корону.
Из входа вырвался ревущий паровоз пламени и врезался в лес. Затрещало… Вспыхнули, как свечки деревья. Из коронованной горы к звездам рвался бушующий столб огня, взлетали раскаленные глыбы, клубился кровавый дым. Огонь все рос и рос. Затаив дыхание, Борис ждал, когда он прорвет черное небо, но тот немного не дотянул и заклубился бардовыми тучами.
Огонь перекинулся на соседние деревья. Листья кукожились, сворачивались в трубочку. Сверху начал нарастать свист, переходящий в гул. Борис вскинул голову. С неба падали пылающие камни. Земля вздрагивала от ударов. В месте падения тут же трещало, вспыхивали злые огоньки. Борис вскочил, сжал зубы. Рядом испуганно жался Асмодей. Глаза безумно вытаращены, губы шлепают:
;Как же теперь порыбачим?
;Как все люди, удочками,; хмыкнул Борис.
Они помолчали. В глазах отражался гигантский костер. Вроде бы чему гореть; одни камни; а поди ж ты… Ревет, полыхает… С поляны пыхает жаром, лицо жжет.
Асмодей помялся и печально выдохнул:
;Эх-хе-хе… Как пели, как они пели…
Глава 3.
Прямоугольное помещение двадцать на тридцать шагов. Стены комнаты из бревен в обхват взрослого человека. Натертая воском поверхность излучает набранное за день тепло. В распахнутые окна врывается ветер, загибает бумажки на толстых дощатых столах. Шумят, поскрипывают окружающие школу сосны. Сквозь качающиеся ветви нет, нет, да пробивается кинжальный луч. Молодежь ерзает, как на иголках. По лицам бегают желто-зеленые пятна.
Около выхода в коридор сидит широкий в плечах парень. Из белой безрукавки, распахнутой на груди, пробивается черная поросль. Стянутые веревкой края расходятся вверху. В разрезе видны темные латы пластины. На стол опираются толстые загорелые дочерна руки. Вены переплетают мышцы, словно канаты. Кулаки с детскую голову то сжимаются, то разжимаются. Пальцы вертят гусиное перо. Сбоку стоит глиняная чернильница.
Перед черной доской вышагивает среднего роста коренастый мужчина. Черную с проседью шевелюру треплет ветерок. До середины бульдожьих щек спускаются бакенбарды. Серые глаза бросают поверх очков острые как кинжалы взгляды. Руки заведены за спину. На груди встопорщивается коричневый пиджак. В зависимости от направления его фланирования выглядывает то острый кончик, то тупая ручка указки. На массивном столе около ближнего к доске окна развернут журнал. Подрагивает пушинками перо в чернильнице.
;Молодые люди, мы с вами изучили полный курс физики. Перед итоговыми экзаменами я бы хотел поговорить о вакууме.; Зигмунд Штейнер остановился и в всмотрелся в замерший зал. Десятки блестящих глаз впились в лицо учителя. Удовлетворенно хмыкнув, тот продолжил.; Вы прекрасно знаете, что существует зависимость между материей и энергией… То есть имеем общий материально-энергетический закон сохранения. По нему при исчезновении материи возникает энергия, а при исчезновении энергии –материя...
Борис, что отслеживал фланирования Штейнера, дернулся: из окна донесся едва слышный стук, а через некоторое время –хруст и шелест.
"Началось, неужели мы проворонили!; думал Борис. Его взгляд не отрывался от далеких вершин. Там тряслось, некоторые проваливались… не ; Черт! Как же так! Для него же это так важно!"
За спиной возбужденно засопело. По скамейке кто-то пнул. Борис тряхнул головой, нахмурился. Комната проступила словно из тумана. Глухое порыкивание сформировалось в слова:
;На основе многочисленных исследований,; тут Штейнер стал перечислять даты и фамилии многоуважаемых ученых,; было доказано, что вакуум есть пустота…
Борис раздраженно дернул шеей, свел горящие лопатки. Уши шевелились, вылавливая далекие участившиеся удары. Один глаз косил в окно, а второй не отпускал профессора. Штейнер выписывал на доске имена и периоды жизни замечательных физиков и философов. В голове поплыло. Перо то замирало, оставляя на бумаге жирнющие кляксы, то с бешеной скоростью скрипело.
"Финал, финал, ; билось в голове Бориса. Он тряхнул головой, сосредоточился, пытаясь вместить вереницу однотипной как ленточный червь информации. Челюсти сжались. Капнуло. Глаза провернулись в орбитах, опустились на тетрадь. С губ сорвалось проклятие. На середине листка расплылась чернильная каракатица. Она покрыла все, что он успел записать. Борис сжал челюсти, засопел.; Да ну, его, этот вакуум! Пустота… Да, какая к ядреной матери может быть пустота, когда фотоны при соударении с частицами исчезают бесследно! Единственное, если и фотоны –пустота, но вряд ли: пустота есть нуль, полное отсутствие всяких параметров. У фотонов же до столкновения была хотя бы энергия. Но энергия без носителя –чистый бред…"
;Пошли, пошли!; горячо зашептало сзади.; Все пропустим!
Не спуская взгляда со спины Штейнера, Борис упал на все четыре кости. Со всех сторон захихикали, перемаргивались. "Интересно, что они подумали?"
Борис стиснул зубы и на карачках пополз к двери. За спиной скрипел мел, стукал по доске. Сзади раздалось прерывистое:
;Слушайте внимательно и записывайте… В конце урока проведу опрос… Кто слушал, тот ответит, ну, а кто нет…
Ладони и колени Бориса упирались в пол. Перед глазами проплывали истертые серо-коричневые пики соснового среза. Чуть слышно скрипнуло. За костлявой задницей сдавленно прошипело. Узкие полотняные штаны обвильнули дверь и исчезли. Проклиная себя за широченные плечи, Борис изобразил камбалу и еле просочился. Волосы на загривке встопорщились. "Только б не заметил, только б … Указка то тяжелая". Наконец, препятствие осталось позади. Борис передернулся, словно искупавшийся пес, торопливо вскочил и осторожно прикрыл дверь
;Что совесть спинку колет!?; осклабился Асмодей.
;Как догадался!?; хмыкнул Борис.
;Да, видно, остатки зачатков имеются,; криво ухмыльнулся Асмодей.
Он перекосился от наслаждения, поскреб иссиня-черную копну. Ногти щелкнули. Борис вытаращил глаза, отпрыгнул, как от прокаженного. Асмодей вздохнул:
; Эх, зараза! Когда ж выведу!?.
Асмодей будто невзначай откинул что-то с пальцев.
;Убью, студент!; прошипел Борис.
Он вывернул глаза в поиске насекомого, потом погрозил вслед Асмодею. Тот с мерзким хихиканьем отскочил на цыпочках. Руки Бориса суетливо отряхивали одежду. Он прошептал яростно:
; Не можешь сам –к Петровичу сходи. Он тебя вмиг вылечит!
;Ага, ;согласился Асмодей,; он такой. Как-то попросил средство от кашля…
Борис крался за Асмодеем на носочках, словно Вельзевул за мелким сатиром. Глаза настороженно следили за кучерявым другом. Он всерьез высчитывал безопасную дистанцию. Потом плюнул, спросил сердито:
;Ну, что? Пойдешь?
Асмодей покосился назад. Мефистофельские брови сбились в линию. Он всплеснул руками:
;Ты что?! Как можно!? Я же ставлю опыт… Хочу, понимаешь, медаль "Во благо рода". ; Борис вытаращил глаза, челюсть отвалилась по шестую пуговицу. Асмодей еще серьезнее продолжил.; Я пытаюсь вывести особый род вшей, чтобы не только кровь пили, но и грязь убирали…
По бокам проплывали двери. Из-за них слышались голоса лекторов. Борис косился по сторонам, прошептал удивленно:
;Какую, такую… грязь?
;Да, понимаешь… Мыться то времени нет, то еще что, а надо… Во всяком случае так говорят. Вот я и решил помочь сохранению дикой природы и одновременно получить больше свободного времени для… Что ты ржешь!?; Асмодей попытался надуть щеки, но это оказалось весьма сложно для старшего брата засохшего листика.; Неужто у меня не может быть полезных дел? Может! Вот и тренирую животных, чтобы свою квартирку, то бишь мою шевелюру чистили. А кровь… Это даже полезно, обновлять ее почаще. Не зря же кровопускание делают?..
;Ну, и как ? По струнке уже ходят?
;Нет, еще…; Асмодей тяжело вздохнул, сокрушенно покачал головой.; Я уж с ними и так, и сяк… Теперь до ультиматума дошел: третий месяц не моюсь! А эти сволочи лишь грызут злее. Вот глупые, правда!?
Борис ржанул, пригнулся и вышел вслед за другом на улицу. Солнце поднялось из-за деревьев на локоть. За спиной удалялся желтый бревенчатый параллелепипед. Двускатная кровля из двух рядов досок едва проглядывала меж темно-зеленых разлапистых крон.
Нежные будто молодая трава шишечки прятались под длинными иголками. Под ногами гупала утоптанная до твердости камня тропинка. Лес все приближался… Заросли трав по бокам все настойчивее наступали. В конце концов, голая земля покрылась сперва жесткой мелкой зеленью, а потом по ногам зашелестели мохнатые петушки.
Воздух наполнился запахами прелых иголок, лесных трав. В ветвях мелькнул и пропал серый распушистый беличий хвост. Со всех сторон цвирикали кузнечики. Они выпрыгивая фонтанчиками при каждом шаге. Воздух дрожал от разноголосицы птиц и жужжания насекомых. В десяти шагах на бревно вскочил и замер столбиком суслик. Ч чуть поодаль присел на пенек второй.
Асмодей все ускорял шаг. Хряск, крики и тяжелые удары усиливались с каждым мгновением. Асмодей скосил глаза –справа, потряхивая почву, уже бежал Борис. Лицо вытянулось вперед, ноздри подергивались. Он глянул вбок, выплюнул зло:
;Что плетешься, как стельная корова!?
;Я!? Да я!!! ;пискнул Асмодей и рванулся вперед.
Сосны замелькали, как бешеные, за спиной топотало.
…Борис чертыхался, встряхивал головой. Со лба по изломанному пути скатилась капля и нырнула в глаз. Борис прижмурился. Ноги двигались по инерции. Взмахнув на прощанье ветками, последние сосны убежали за спину. На плечи обрушился огненный дождь –рубашка тут же прильнула к спине. Открылась залитая желтым огнем поляна. Она сплошь поросла грибками пеньков. Неровная поверхность сочилась мутным соком. Под ногами хрустели мелкие веточки. В нос со страшной силой шибало хвоей.
Слева лежало с десяток толстенных стволов. Дюжина кряжистых парней споро тащила туда здоровенное в два обхвата бревно. На другом конце поляны похрустывала куча веток в три человеческих роста.
Бревна были сложены в прямоугольную пачку. С двух сторон они сверкали карандашными заточками. В землю упирались треугольники распоров. Парни добрались до бревносклада, разом присели… Хекнув, они вскинули бревно на грудь. Полурык, полусип –и бревно взлетело над головами. В верхней точке оно оторвалось от растопыренных пальцев, перемахнуло упоры и коснулось коричневых горбиков. Бухнуло, скрипнули, чуть отогнувшись, упоры. Земля вздрогнула –Асмодей покачнулся и ухватился за растопыренные руки Бориса. Тот прошипел, опасливо покосился на влажную шевелюру.
В самой середине площадки вздымались столетние сосны. Стволы в три обхвата покрывала толстая кора. Метров до двадцати ветвей не было вовсе. Лишь наплывы коры вокруг серых изломов говорили о том, что когда-то здесь что-то росло.
По бокам сосен застыли каменными надолбами два парня. Вокруг толпилось штук тридцать мужиков. Все широкие, кряжистые, как дубы. Однако парни были столь огромны, что мужики едва, едва достигали каждому до груди. Толстые как бревна ручища сжимали гигантские секиры. Секиры покачивались, бросали по сторонам острые искорки.
Один из парней все время вертел головой, будто что-то высматривал. Волосы сверкали золотом. На лбу их перехватывала узорчатая тесьма. Рыжие брови приподнялись домиком. Желтые глаза обшаривали сгрудившихся по периметру зрителей и проигравших участников. Заметив две фигуры, что выступили из лесной тени, он оживился. Рука толщиной с Асмодея взлетела в приветствии. Рукав зеленой рубахи упал -открылось массивное плечо, окатанное будто валун в горной реке. Широкие как у лягушки губы уплыли вместе с веснушками к ушам. Из глаз брызнули огненные искорки, прорезали лучики морщинок. Нос стал еще курносей, а лопоухи вспыхнули пурпуром.
Кто-то обернулся, скривился при виде Асмодея, кивнул Борису.
Асмодей развел руками, вздохнул горестно:
;Эх, не любят меня, не любят…
Борис саркастически усмехнулся, сделал большие глаза:
;С чего бы это?! Совсем плохие, а? Не ценят твоих трудов!
;Не ценят,; согласился Асмодей и начал высматривать женскую часть аудитории.
Раздвинув зрителей, выступил совершенно квадратный полуголый мужик. До пояса гигантам в ширине плеч им не уступал и миллиметра. Лысая здоровенная как пивной котел голова вырастала прямо из плеч. От коричневой словно сосновая кора лоснящейся кожи отскакивали солнечные зайчики.
Мужик взобрался на самый высокий пень, улыбнулся… Сверкнули желтые хищные зубы. Мужик посмотрел вокруг и загудел:
;Дорогие родяне, много сильных лесорубов скрестили сегодня секиры… Все они достойные люди нашего народа. Но, но… Результат на лицо…
Рука взметнулась, толстый как полено узловатый перст уткнулся в напряженную пару у сосен-великанов. Зеленые глаза сверкнули из-под черных кустистых бровей. Изо рта вырвалось мощное:
; Эти бойцы уже показали себя, но остался спор между ними. Сейчас они сразятся за звание сильнейшего, и пусть их достижение послужит нам примером!
В толпе толкались, спорили, глаза возбужденно блестели. Над головами взлетали массивные кулаки.
В теньке у склада бревен стоял круглый как шар мужичина. Рядом с ним подпрыгивал от возбуждения чернявый паренек. Карие глаза сверкали, он подпрыгивал, толковал напористо:
;Нет, все таки победит Разияр! Дядька Хлебник, он же намного быстрее и резче бьет по бревну! По силе же Разияр почти и не уступает Громославу!
Хлебник почесал брюхо пухлой словно волосатая подушка лапищей. Серая рубаха из грубого полотна колыхнулась. Он щурил поросячьи глазки, взгляд не отпускал финалистов.
;Почти… Вот это самое "почти" и может решить исход соревнования.; прогудел он.; А насчет резвости… Это еще как сказать…
;Внимание.., приготовится… Начали!!!; рявкнул квадратный мужик на пне и резко опустил руку, словно рубил воздух.
Бухнуло –деревья содрогнулись. Из пушистых крон с диким криком выметнулась птаха с хохолком, посыпался мусор.
Парнишка рядом с Хлебником подскочил с бревна. Глаза сверкнули. Кулак ударил в ладонь, он торжествующе выкрикнул:
;Все таки Разияр ударил первым!
;Зато Громослав глубже засадил!.. ; ревниво отпарировал Асмодей.; Гром, давай, мочи, ээ.., руби!; орал он, подпрыгивая и размахивая тонкими как у паучка лапками.
Сосны тряслись, земля содрогалась от могучих ударов. Воздух распарывали с грозным лопотаньем белые щепки. То тут, то там раздавались вскрики, ругань: видимо, древесные снаряды находили свою цель. Толпа инстинктивно отшатывалась при каждом ударе.
На солнце сверкнуло острие. Оно прочертило гудящую дугу из-за плеча Грома и со смачным гупом впилось в белую плоть. Руки Асмодея дергались, повторяли движения друга.
;Эх, ну, что же ты простофиля!?; вскрикивал Асмодей. Он подпрыгивал, пихал Бориса. Тот морщился, но терпел: не до этого. ; Кто же так рубит!? Не так надо, не так! Острее угол, резче! Он же тебя опережает!; орал Асмодей.; Вот я бы!.. Вот мне бы!..
Борис покосился на перевозбужденного профессионала рубки, осведомился с усмешкой:
;И что бы ты стал делать?
;Я бы!..; Асмодей раздулся до руки Громослава, глаза выпучились, забегали по сторонам, потом опустились на свои руки. Воздух с сипением вышел из легких. Он скривился и махнул дланью.; Был бы я такой же, то уже срезал бы оба дерева!
Громослав сцепил челюсти, выдернул секиру. Он широко размахнулся и с хеканьем рубанул мерзкий ствол, потом –еще раз, еще… Отполированное топорище так и норовило вырваться из мокрых дрожащих рук. Зеленая рубаха потемнела, прилипла к торсу, словно вторая кожа. Пот прорывал плотину бровей и заливал едкой жижей глаза. В груди бухало, раздувало мехи.
Громослав посматривал то на свою половину, то на чуть меньшую часть у Разияра. В голове билось тоскливое: " Когда ж это кончится!? Хоть бы он дорубил что ли!"
Руки налились свинцом, топор выворачивался из ладоней. На очередном замахе Громослав наткнулся на понимающую усмешку Бориса и увидел безумно скачущего Асмодея. В лицо словно плеснули кипятка. Замычав от стыда, он замахнулся…
Осатанело всадив лезвие, Громослав разогнулся и с жутким ревом разодрал рубаху. Из-под пальцев брызнули мутные струйки. Толпа вздохнула, как единый человек: на солнце заиграл коричневый торс исполина.
Секира словно сама впрыгнула в ладонь. Громослав в дикой ярости начал махать топором. Сосна загудела, затряслась. Прыгнув на еще целую сторону, он саданул сверху. Потом, чуть пригнувшись, отвел лезвие до спины. Та вспучилась чудовищными буграми. Из горла вырвался рык и Гром со всей дури лупанул по дуге снизу. Тупнуло –просвистело по сторонам, ожгло скулу.
Сзади заорали: "Предупреждать же надо! Что ж ты скачешь, словно заяц, облопавшийся белены!?"
Громослав злобно усмехнулся, с садистским удовольствием всадил острие.
"Ага, может быть, вам каждый удар описывать и предоставлять на рассмотрение в трех экземплярах!?; мелькнуло бешеное.; Или не знали, куда шли?"
Тяжелые как колоды руки все подымали и бросали лезвие. Вниз и вбок, вниз и вбок…. Громослав уже шатался. Перед глазами все плыло, но он знал, что надо бить в белое пятно, и бил, бил чем-то тяжелым, выскальзывающим... Вне этого ориентира все плыло и гудело рассерженным ульем, который он однажды совсем карапузом разорил в поисках меда. Ох, и искусали ж тогда!.. Заслоняя пятно, начали всплывать картины детства…
" Стоп! ; прошипел Громослав сквозь зубы, тряхнул головой. ; Ты здесь и сейчас и у тебя есть четкая цель –свалить это чертово дерево! "
Громослав стиснул челюсти, сжал покрепче рукоять и ударил сильнее, еще сильнее… Затрещало, пятно дрогнуло и начало сминаться. Заорали, послышался топот, в бок толкнуло так, что он отлетел. Шум, хруст и треск перекрылись тяжелым ударом –земля вздрогнула. Через несколько секунд такие же звуки и грохот подбросили землю еще раз. С боков подхватили руки, помогли воздеться на дрожащих конечностях.
Громослав покосился по сторонам. В груди защемило, в глазах защипало. Справа стоял Борис, что крепко обхватил его за пояс, а слева пыхтел Асмодей –старался.
;Ну, как ты?; пропыхтел Асмодей.
Громослав процарапал языком по пересохшим губам, усмехнулся слабо:
;Хотел в пляс пойти, да места мало…
;Гм… А если втроем вприсядку?
Громослав мотнул головой, увидел Разияра. Массивные плечи опустились, черный клок свисал со лба на крючковатый нос. Грудь тяжело вздымалась, глаза не отрывались от земли. Рядом крутился темноволосый паренек, а Хлебник придерживал великана за руку.
От толпы отделился давешний квадратный мужик и взобрался на рухнувшую сосну. Строгий взгляд прошелся по взбудораженному народу. Там сразу присмирели, зашикали друг на друга. Мужик прокашлялся, словно выстрелил. Мужики нехотя повернулись и уставились на Лесника. Солнце перевалило зенит. От гипертрофированного торса на истоптанную землю пала чудовищная тень.
Лесник огляделся по сторонам. На поляне наступила тишина, лишь кузнечики беззаботно стрекотали. Лесник осклабился и проревел:
;Вы все видели честный поединок.; зрители одобрительно загудели. Лесник вскинул руки, продолжил.; Парни сделали все, что могли, и еще малость сверху! ; засвистели, закричали: "Да, точно!"; Лесник нахмурился, возвысил голос.; Поэтому первым лесорубом в этом году становится Громослав Каменев! Поприветствуем, други, молодца!!!
Лесник хлопнул в ладоши и спрыгнул с бревна –под ногами хрустнуло.
Вокруг орали, смеялись, хлопали по спине Громослава и Разияра. Тот оглядывался по сторонам, неуверенно улыбался. Мужики орали: "Пара секунд –да, это ерунда! Вы оба молодцы: никто бы из нас за такое малое время не смог! В следующий раз подготовишься получше и обязательно достигнешь большего!"
Лесник покряхтел, пошарил широченной пятерней в кармане. Звякнуло… Меж пальцев свисала желтая цепочка. Толстые узловатые пальцы раскрылись. На мозолистой ладони покоился серебряный шарик. За гладкую поверхность выдвигались золотые барельефы континентов. Лесник подошел к Громославу, остановился за пять шагов. Мужики расступились, открыли улыбающегося от уха до уха гиганта. Тот стоял в обнимку с друзьями. Лесник неловко потоптался, буркнул, глядя снизу вверх:
;Ну, давай выю то! Ишь вымахал –не обойти, не объехать!
Вокруг заржали, посыпались шуточки, советы, мол: "Леший, а на бабу то как залазишь!? Небось, тоже с лесенкой? Или подпрыгиваешь?!; а другие важно отпарировали, видимо, тоже ростом не удавшиеся.; Так баба –дело другое: в постели рост –не главное. Тут, как и везде, нужно в корень смотреть. А ведь известно, что при малом росте вся сила уходит в энто самое место, чтоб восполнить, так сказать!"
Красный как маков цвет Лесник зыркал по сторонам. Сердитый взгляд встречался с преувеличенно серьезными лицами. Он бессильно ярился, вращал глазами. Не выдержав, расхохотался.
;Давай, сынок, наклонись, а то, действительно, придется лесенку тащить!
Громослав охнул и перегнулся в пояснице: "Ну, и намахался я сегодня!" Тренькнуло, чуть зацепившись за раскидистые уши. Шарик повис на толстой шее.
Громослав распрямился –шарик сверкнул, казалось, всем сразу.
Глава 4.
Высоко в небе парил, то пропадая в огненном шаре, то выныривая, черный крестик. Глаза заслезились. Борис сощурился, опустил взгляд вниз и напоролся на Лесника. Его зеленые глазищи обшаривали лица Бориса и Асмодея, что топтались рядом с Громославом
;А вы, ребятки, почему не на занятиях? Может быть, вас Зигмунд отпустил?...
Кровь бросилась к лицу, а потом выше. Уши запылали факелами. Борис покосился на Асмодея. Тот скакал, как заяц. На лице полное согласие, мол: "Да, точно, дорогой наш Леший! Любимый учитель, действительно, внял нашим мольбам и разрешил удалиться чуть ранее!" –лицо Бориса дергалось, словно внутри боролись несколько человек. Один –вроде Асмодея, а второй.., второй –другой. Желваки вздулись, синий огонь блеснул из-под насупленных бровей. Борис тяжко выдохнул.
;Ну, ээ… Нет… Мы сами… ушли с последнего урока…
Вокруг неодобрительно загудели. Борис с Асмодеем почувствовали себя, словно мясо на сковородке. Под ногами дымилась земля, в них тыкали вилками десятка два поваров. В воздухе сгустилось напряжение. Асмодей съежился, как равлик, прижался к Грому.
Со всех сторон послышалось ворчание: " Да, нешто так можно?! На вас же вся надежда!"
Взгляд Лесника пробежался по нахмуренным лицам участников. Лишь Громослав смотрел несколько по другому: рысьи глаза сощурились, плечи раздвинулись еще шире, а руки растопырил, словно наседка. Лесник прокашлялся и вскинул ручищи:
;Кхе, кхе… Спокойнее, спокойнее!.. Я думаю, что Зигмунд Виссарионович примет соответствующие меры. ; он осклабился. ; Так что не только пропущенный урок выучат назубок, ха-ха, но и еще малость сверху. Так что они молодцы: как никто стремятся к знаниям! Хо-хо-хо!!!
Натянуто улыбаясь, парни вышли с поляны. Над головой сомкнулся зеленый полог, потянуло прохладой. Вслед несся лошадиный ржач, реплики о том, что все дороги ведут к знаниям. Под ногами хрустнула последняя белая щепка. С плеч, затылков словно сняли грелку с кипятком.
Асмодей прыгал впереди. Он разворачивался, скакал лицом к ним, то и дело запинался о корни. Его взгляд метался то за спины друзей, то умоляюще впивался в хмурое лицо Бориса. Он всячески показывал, чтоб двигались шустрее, а не как мухи в патоке.
Асмодей, наконец, не выдержал, зашипел яростно:
;Давайте же, ну, давайте шевелите копытцами! Ждете, чтоб передумали и накостыляли! Делайте, как я! ; Асмодей запрыгал задницей от поляны, но корни не дураки –вылезли в нужном месте.; Ай!.. Хр… Шмяк…
Парни прошли мимо Асмодея. Тот лежал в позе "руки, ноги вверх". Борис злорадно оскалился, Громослав печально посмотрел и прогудел:
;Если как ты, то нас и белки шишками закидают.
Громослав с Борисом неторопясь удалялись. Асмодей провожал их взглядом, как шея захрустела, в ветках что-то цвирикнуло. Он насторожился, в спину кольнул сучок. Асмодей перевел взор от искривленных корней на ветки. Снова тот же звук… Мелькнула мордочка с пушистыми метелочками на ушах, в лапках зажата шишка. "Ошелушенная",; успел заметить Асмодей, когда лапка дернулась…
Шишка отскочила, укатилась в траву и замерла у кустика земляники. Рука лапнула вздутие на лбу, а вторая грозила шуршанию над головой:
;Уу, сволочь лохматая!!! Вот притащу ружье –узнаешь, что такое "Кузькина мать"!
Асмодей посопел, побуравил окрестности грозным взглядом и бросился за друзьями. Вокруг стрекотало, носились бабочки, бронированные жуки. В верхушках то и дело образовывался просвет –врывалось радостное солнце. В слепящем столбе плясали пылинки. Из-за поворота вывернулись широченные спины. Правда, Борис на голову меньше, зато бугры с жилами выпячиваются так, словно кожи нет вовсе. Донесся громыхающий бас:
;Бор, а может быть, вы зря с Асмодеем с урока …ушли? ; Громослав похлопывал Бориса по плечу.; Я бы все равно победил.., наверное.
Борис оглянулся на топот за спиной, а затем стрельнул глазами по несчастному лицу Громослава. Брови богатыря вздернулись к переносице, в глазах металась неловкость.
;Да, нет, Гром, не переживай! Там такое плели, что ни в какие ворота не лезет!
;А если вы просто не поняли…; недоверчиво хмыкнул Громослав.
;Мы да не поняли!; вскричал Борис и даже приотстал от возмущения. Его взгляд нащупал Асмодея, что почесывал лоб, а глаза собрались в кучку.; Ну-ка, расскажи, что Виссарионович пытался пропечатать!
;Зигмунд то?..; Рука Асмодея сместилась на затылок. Глаза закатились под лоб. Асмодей закинул руку за спину, шоркал под рубахой. ; Хр, Хр… Ох, хорошо то как! Теперь понимаю своего хряка…
Громослав ощутил, как на спине закололо, по лопаткам пробежало что-то щекотящееся. Рука сама дернулась. Сзади послышался скрип, захрустела и треснула ветка:
;Асмодеюшка, друг ты наш сердечный, выгни спинку: я те ее враз расчешу!; ласково сказал Борис, догоняя с веткой наперевес.
Асмодей насторожился, пальцы замерли, уши навострились на приближающийся топот. Он резко оглянулся, выпучил глаза и скакнул зайцем.
;Не-е-ет, благодарю! Я сам! ; крикнул Асмодей на бегу.
Он отбежал на десяток шагов и пошел вполоборота. Глаз косился, как у коня, рядом с которым бежит волк.
; Значит, дело было так: сидим мы, сидим, слушаем, как вы тут иссекаете бедные сосны… А в это время товарищ Штейнер решил нас удивить глубокими познаниями в непознанном разделе физики.; Асмодей сцепил руки за спиной, сгорбился, брови сбились. Он стал похож на нахохленного вороненка. Асмодей надменно выпятил губы и проскрипел.; И говорит: "Вакуум –это абсолютная пустота, отсутствие материи. И в этой пустоте плавают частицы, имеются различные поля: электромагнитные, гравитационные… "; правда, не сказал толком, что это за поля и с чем их едять –вот!
;И в чем же тут непорядок?; мирно пророкотал Громослав.
Через полста шагов лесной полумрак словно отрезало. На той стороне был другой мир –желтый полуденный ад. Проглядывали стены школы. По крышам, фасадам двигались тени от веток. Асмодей, что скакал впереди, замер, сглотнул… Глаза с тоской щупали марево на дороге. Через него школа казалась корпусом Баб-Яг. Стены колыхались, подымались кверху…
На лбу выступил пот. Асмодей смахнул влагу, оглянулся на оскалившихся друзей и шагнул вперед. С губ сорвался тягостный стон… Сверху брызнули кипятка. Под волосами тут же забегало, будто подопытные спасались от перегрева .
Они шли по тропинке мимо потемневших окон. Редкие сосны становились все кряжистее, мощные лохматые ветви раскидывали все шире. В конце концов, деревья убежали в стороны, открылся длинный пологий косогор. У его основания несла свои темные воды Кия.
Друзья остановились на самом краю, за которым начинался спуск. Деревья не подходили к спуску ближе, чем на десять шагов. Все остальное место было отдано разнотравью, что так и тянулось вдоль всей реки, насколько хватало глаз. Склон упирался в деревянный мост на лиственничных сваях. За рекой до самого виднокрая простирался их Град. Выше по течению меж двух гор виднелась преграда гидростанции. Даже отсюда слышался гул.
Одно, двухэтажные домики с маленькими огородиками расходились лучами от центра долины и взбирались террасами на противоположный склон. На пересечении лучей располагалась круглая площадь.
К одному краю прижималось белое сооружение. Здание состояло как бы из трех частей. В середине трехэтажная шестигранная призма. Пирамидальная крыша покрыта медью. На ее вершине вяло шевелится флаг. На темно-синем фоне вышита спираль млечного пути. Через равные промежутки белые простенки прерывались узкими вертикальными щелями окон. С боков примыкали два кубических продолжения с широченными остекленными проемами. Крыши обоих пристроек отливают тем же цветом, что и центральная, но сформированы в сферические купола.
Дома не доходят до дальних деревьев на пару десятков шагов. За лесом на некотором расстоянии друг от друга вьются желтые дымки сталеплавильного завода и черные клубы кирпичного цеха. На другом конце города вниз по течению обширные огороженные территории. Рядом несколько длинных сараев. По загону бродят лошади, слышится мычание.
Так же по краю, ближе к противоположному склону застыли двухэтажные здания хлебопекарни, одноэтажные столярные и слесарные цеха.
Повеяло прохладой, запахло водорослями и рыбой. Асмодей приободрился, пятки засновали быстрее, из-под подошв полетели камешки. Он становился все меньше, пока под ногами не застучало и не заскрипели доски. Асмодей облокотился на перила, свесился чуть не до половины. Черные кудри ниспадали, виднелся лишь кончик носа, одна нога чесала другую. Через несколько секунд за спиной истошно заскрипело, словно на мост взошли два бронтозавра. Асмодей обернулся, глаза живо блеснули:
;Ребята, давайте искупаемся, а то солнце прям плавит!
Бренькнуло… Борис вытащил из кармана серебристый кругляш на цыпочке. Щелкнула крышечка, открылся циферблат. Громослав скосил глаза вниз. За блестящем стеклышком стрелки показывали полвторого.
Громослав почесал рыжую поросль на груди. Его глаза жадно рассматривали: "Наверняка, прохладную!"; поверхность, в которую Асмодей уже свесил ноги. Тот жмурился, как кот, облопавшийся рыбы, бултыхал конечностями и приговаривал: "Хорошо то как, мамочки!"
В воздух взлетали брызги, от ног расходились волны, затихали у берегов. Капли сыпались дождем, колотили по кувшинкам. Громослав вздохнул с завистью, прогудел:
;Борис, и, правда, не мешало бы охладится, смыть пот, хыр.., хыр.., грязь.
Рука Бориса инстинктивно дернулась к груди. То в одном, то в другом месте покалывало, словно на него забрались мураши и пробуют, где повкуснее.
;Ладно…; протянул Борис.; Действительно, не помешает… Особенно Асмодею!
Тот насторожился, спросил подозрительно:
;С чего бы это?
Борис развел руками, горестно хмыкнул:
;Так ты ж без мыла в..,; Борис запнулся.; Ну, а на такой жаре… сам понимаешь…
Громослав, что снимал рубаху, закашлялся, поспешно повернулся спиной. Асмодей хрюкнул, уничтожающе смерил Бориса с ног до головы и буркнул:
;Завидуете вы моему счастью…
Борис поперхнулся, Громослава скорчило, словно саданули под дых.
Асмодей с гордым видом отвернулся, начал раздеваться…
На свет божий показались кости, обтянутые смуглой кожей. Но было видно, что этот цвет не от загара, так как лицо, шея и часть выпирающих ключиц гораздо темнее. Штаны рухнули вниз, пряжка больно ударила по пальцам. Асмодей выругался, подхватил их. Он вытащил сперва один обглоданный мосол, затем, шатаясь и прыгая на нем, сдернул вторую штанину.
Длинная словно виноградная лоза плеть взмахнула –штаны повисли, закачались на перилах. Сзади скрипело, топало, пыхтело. Пролопотало, грохнуло прямо позади него. Асмодей развернулся, словно ужаленный, уставился круглыми глазами на полуметровый ботинок. Челюсть затряслась:
; Вы…вы… брось, а то уронишь!
Громослав заржал, захлопал себя по ляжкам:
;Хо-хо-хо, Асмодеюшко, ты бы видел свою физиономию!
Сбоку стягивал штаны Борис. Лицо серьезное, серьезное, правда, глазки что-то бегают.
Асмодей безнадежно махнул рукой и буркнул:
;Изверги!
Асмодей полез на отполированный поручень. Он еще выпрямлялся на дрожащих ногах, когда за спиной забухало все чаще. Все ближе жаловались толстые доски. Лихо ухнуло. С обоих боков мелькнули жаркие болванки, пахнуло разгоряченными конями.
Борис взлетел, ноги сжались, лягнули напоследок поручень. Асмодей истошно заорал. Глаза дико вращались. Они пытались отыскать отпрыгнувшую опору, но увидели лишь небо. На голубом фоне паслись белые стада барашков с Борисом…
Бухнуло. Сердце сжалось. Спину ожгла мокрая прохлада. Перед глазами бешено уносились водовороты пузырьков. В рот хлынула вода. Уши сдавливало все больше. Руки в панике замолотили по податливой среде. Удаляющееся было белое пятно метнулось в пузырях навстречу. В стороны рванула стайка верхоплавок. Пленка натянулась и лопнула беспорядочной россыпью. Прозрачный клей залепил глаза. В растопыренные зрачки сверкнуло желтым. Грудь рвал жестокий кашель. Легкие до треска раздували грудную клетку. Рот широко разевался. Сбоку ударила волна –в горло вместо спасительного воздуха хлынула отвратная жижа, накрыла с головой. Уже ничего не соображая, захрипел… Что-то схватило его за руку выше локтя и выдернуло до пояса из воды. В голове билось одно: "Спасите, тону, воздуха!!!"; а руки с ногами сами вцепились в твердь и попытались вскарабкаться повыше, туда, где нет этого ужаса!
Сдавило так, что Асмодей перестал ощущать руку. Сквозь боль и кашель пробилось ворчание:
;Ну, ну, не трепыхайся!..
Глаза отпустили небо и сфокусировались на окружающем пространстве. Панический флер постепенно угасал. Асмодей огляделся. Воздух с хрипом заходил во внутрь, через раз вырывался кашлем. В груди кололо. Он висел, в руке Громослава. Борис плавал рядом, с тревогой посматривал на кашляющего Асмодея. В глазах плескался стыд и злость на себя.
Асмодей бледно улыбнулся, сглотнул и прохрипел:
;Все, Гром, отпускай… Я уже отдышался.
В мутной воде плавали перевернутые кувшинки с обрывками стеблей.
;Точно? Может, лучше на берег? Ну, его это купание?!; спросил Громослав.
;Да, ладно уж… Коль купаться, так купаться. А я поди уж не утопну, если не станете дальше так… шутить.
Громослав гребанул и развернулся вместе Асмодеем. Тот стиснул зубы, зашипел. Волны разошлись по сторонам, качнули отражения ив и голубой бездны с облаками. Желтые глаза сузились, брови сбились к переносице.
;Ну!; прорычал Громослав.; Будешь?!..
Борис отчаянно замотал головой, в глазах метался жгучий стыд. Громослав грозно хрюкнул, посопел для отстрастки и проворчал:
;Ладно… Живи!
Он осторожно отпустил Асмодея, проследил, как тот держится на воде, и отгреб в сторону. Громослав занырнул, с полминуты не показывался, а затем выскочил в сорока метрах ниже по течению. Вместе с ним выметнулся сноп сверкающих жемчужин. Громослав крутанул головой, прилипшие к лицу волосы взметнулись, разбросали вокруг капли:
;Поплыли!?; крикнул Громослав.
Борис кивнул, заработал руками. Ветви ивы уплывали назад, в воду капали то ли слезы, то ли сопли. "Интересно,; мелькнуло в голове, ;с самого детства видел эти пузырьки, а так и не знаю: что это".
Одна рука загребла сильнее –его развернуло поперек реки. Перед лицом оказалась кувшинка. Ладони с удовольствием оттолкнулись. По бокам, между пальцами заструилось. Руки зацепили какой-то стебель. Листок смялся, булькнул пузырями, ушел под воду за ладошкой. Руки заработали интенсивнее, ноги сдвинулись, с усилием выдавили реактивную струю. От груди пошел прозрачный вал, Борис подплыл под ветви.
Он внимательно вглядывался в шевелящиеся пузыри. Те росли мелкой пеной, а затем от тяжести перерывались, словно амебы, и капали, сливались со своим двойником. Одно из таких белесых образований надумало размножиться прямо над Борисом. Но не тут то было! Он –парень не тормоз, поэтому дернул головой. Взгляд тут же взметнулся к зелени.
На нос упало нечто шевелящееся. Глаза скрестились на кончике. Его перекосило: в клубящейся пене проглядывал хитин черных жучков. Они лазили друг по другу, боясь выбраться на открытое пространство, словно то ли воздух, то ли жгущее плечи солнце могло их убить. Предупрежден, значит, вооружен! Глаза уже прицельно выискивали средь белесых пузырьков возможную живность. Оказывается, каждое скопище пены –это не просто пузыри, а место обитание жучков. Хитрецы, по-видимому, и доили ивы, и сооружали себе защиту от яростного солнца.
Борис хмыкнул и поплыл вдоль ивняка. Сзади часто-часто зашлепало. В спину ударила волна, обогнула и унеслась дальше, постепенно затихая. Отплевываясь, его обогнал Асмодей. Он проплыл чуть вперед, притормозил, развернулся. Глаза живо блеснули:
;Слушай, Борь! Я вчера в библиотеке книжку нашел…
;Ты… Книжку?!; не поверил Борис.
;А что? Что во мне такого?; Асмодей обидчиво блеснул глазами.; Читать умею!
Борис хмыкнул, пожал плечами:
;Многие умеют… А как же бабы, то бишь девушки?
Асмодей оживился, задергался:
;Так я ж к чему веду… В той книжке про чтение мыслей рассказывалось…
;Что-то совсем плохой стал: не улавливаю связи.
Асмодей хлопнул по воде, сказал досадливо:
;Ну, что тебе связь далась!? Ты лучше скажи: может такое быть или нет?
Борис пожал плечами, руки медленно двигались под водой. Течение уносило их все дальше. Кусты медленно проплывали мимо:
;Не знаю… Скорее всего нет: больно уж сложный процесс…
;Да… А жаль…; Асмодей неподдельно огорчился.
;Чего так?; бухнул Громослав.
Лицо Асмодея стало мечтательным, губы растянулись в улыбке:
;Вот было бы здорово, если бы смог знать мысли девчонок!
;Да нафига тебе их веревочные мысли!?; воскликнул Громослав.
;Как "нафига"!?.. Они же все разные! Пока подход к каждой подберешь… А так буду наперед знать, что можно, а что ни-ни, дабы по мордасам зазря не получать.
Борис с Громославом издали нечто невразумительно и ушли под темную гладь. Асмодей задергался, перевернулся на живот. Брызги попали на рассевшуюся жабу. Зеленая бородавочница проквакала что-то злобное. Зенки угрожающе выпучились и жаба бултыхнулась в воду. Ее цветочное ложе отплыло в сторону.
Глаза Асмодея с недоумением следили сквозь темную толщу за друзьями. Там они конвульсивно дергались. Через воду доносились странные звуки. Наконец, они всплыли, медленно продавили поверхность. Глаза уставились на Асмодея с некоторой опаской, словно на замаскированного брата по разуму. Правда, вот старшинство под вопросом…
;И как же ты отличаешь одну от другой?; проквакалГромослав.; Ну, может быть, задница у одной больше, у другой меньше, дойки опять же, но в остальном по мне так они все на одно лицо!
;Ну, как же на одно..!? Они же, как и мы –каждая индивидуальность. У всех свой неповторимый характер, желания…
Громослав переглянулся с Борисом. Словно в зеркало посмотрелись: морды расплылись гнусными ухмылками. Оба одновременно посмотрели на краснеющего Асмодея, как на безнадежно больного. Громослав ласково прогудел:
;Асмодеюшка, да какая нам разница, что они хотят!? Их задача –встать раком и при этом не болтать! Правильно я говорю?!; он покосился на Бориса.
;Еще бы! А еще они должны сидеть у окна, вытирать детишкам носы, готовить, стирать, прибираться в доме и с визгом встречать у порога нас, любимых!
;О, да!; Громослав аж причмокнул и прикрыл глаза.
Асмодей опустил взгляд. В темной покачивающейся поверхности отразилась кислая улыбка. Губы шевелились, видимо, запоминали эталон. Вздохнув, Асмодей развернулся и поплыл дальше. Прозрачная жидкость переливалась по острым лопаткам, тонкие руки работали все быстрее. Асмодей жмурился, кривился от потока скабрезностей. Он сцепил челюсти, стараясь не обращать внимания на похохатывания за спиной. Напрасно… Это что-нибудь хорошее можешь не услышать, когда надо. Всякая гадость же запоминается с первого раза и звук просто отменный!
;Тебе нравится сзади?; грохнул Громослав.
;Конечно!; захлебываясь слюнями, выпалил Борис.; Вот беру ее за упругие широкие ягодицы, рывком вхожу… Уу, непередаваемые ощущения!
;Попа, ясен пень, неплохо, но по мне, если у девки нет сисек, то это не девка!
Асмодей сцепил челюсти –и без того худое лицо превратилось в череп. "Профессионалы, задери бабай их за ногу!; зло думал он , изо всех сил наддав к повороту.; На кой голову ломать!? Проще действовать по принципу: "Избушка, избушка, встань к лесу передом, а ко мне –задом и немного наклонись!"
Внезапно уши Асмодея дернулись. Он зашипел, сделал движение к кустам, но тут же сзади пробухало возмущенное: "Ты что!?"; и его сбило мощное ругающееся, понесло вперед. По бокам бурлили струи. Громослав с Борисом пытались отплыть в стороны, чтоб не потопить хлипкого авангардиста. Их понесло, крутнуло на быстрине, за спину убежали кусты –открылся небольшой заливчик, а там…
Борис с Громославом напряглись, часто задышали. Руки, что дружески придерживали за плечи, начали сжиматься. Асмодей зашипел, но взгляда не отвел… На чистый белый песочек грациозно выходила девушка. Ноги по струночке. Круглые упругие даже на взгляд ягодицы покачивались из стороны в сторону. Золотистую кожу расцвечивал белый треугольник. Осиная талия плавно переходила в прямую спинку. Плечики отведены назад. От дивного контраста между широкими бедрами и узкими плечиками участился пульс. Под лопатками пролегала узенькая белая полосочка.
Борис покраснел, как мак. В глазах отразился затон, резвящиеся подруги и она…
;Аа… Крр, крх…;прохрипел Борис.
У Громослава челюсть отпала до воды, глаза выпучились, он прогудел восторженно:
;Вот это, да-а-а!
Борис дернулся. Ревнивый взгляд, словно плетью, стегнул обомлевшего друга. Вода колыхнулась, плеснула на Громослава. Тот закашлялся, словно пушка резанула очередью.
Бурление на мелководье замерло. Две девушки испуганно оглянулись на звук и с визгом присели. На поверхности остались только хорошенькие головки.
На визг обернулась, как ужаленная, третья. Мокрые волосы раскрутились каштановыми плетьми. Те догнали полуоборот прелестной головки и скрыли на миг пунцовые губки на овальном личике. Локоны сыпанули вниз. Из-под тонких черных бровок незваную троицу обожгли изумруды огромных глаз. Борис зажмурился: мелькнули ослепительно-белые полушария, увенчанные алыми бутонами роз.
Девушка ойкнула, в три прыжка оказалась перед одеялом на песке. Она грациозно присела, подхватила простынку и закуталась в несколько движений. Борис застонал сквозь зубы: ягодицы увеличились раза в полтора, если не в два. Перед глазами упала красная пелена, сердце колотилось, нагнетая огонь в чресла, все почему то поплыло вверх… Лицо охладилось. В приоткрытый рот, смывая слюни, хлынул влажный поток. Легкие трепыхнулись, как лягуха из пальцев мальчишки-натуралиста. Плечо сдавило тисками, рвануло вверх. Голова пробила пленку, в глаза сверкнуло солнце, но оно не могло затмить зеленых очей. Бориса скрутило в тугой узел –из горла вырвался фонтан воды с полупереваренным борщом.
Бровки красавицы изогнулись. Ножка сердито топнула:
;Кто такие!? Немедленно уходите! Как вам не стыдно подглядывать!!?
;Не стыдно, еще как не стыдно,; пробормотал Асмодей.
Он хитро поглядывал на друзей. Рожи покраснели, парни пробовали сдержаться, но все равно кашляли. Асмодей делал под водой какие-то судорожные движения. Одной рукой он старался удержаться на плаву, а другая конвульсивно дергалась. В такт с ней дергался и лист кувшинки. На нем распускался желтыми лепестками цветок. На тычинки садилась и тут же взлетала лупоглазая стрекоза. По воде носились водомерки. Губы Асмодея то тянулись к ушам, когда глаза встречались с веселыми мордашками девчонок, то застывали в гримасе полуулыбки. Челюсти стискивались, взгляд пытался взрезать твердые волоконца…
Наконец, под водой с гупом треснуло. Лист с цветком бросило к Асмодею. Стрекоза взлетела на метр. Слюдяные крылышки сердито потрескивали. Стрекоза начала барражировать над головами. Она то застывала, то срывалась пулей. Отлетев на пару шагов, она замерла, словно приклеенная к небосводу. Четыре крыла постреливали искорками. Через мгновение она рванулась на противоположную стороны заливчика. Не успел Асмодей полюбоваться замысловатым полетом, как салатное сердечко качнулось –лупоглазая летунья исчезла, захрустело. Из-за листа, вывалились и медленно отплыли прозрачные крылышки. Кувшинка качнулась, из-за лепестков довольно квакнуло и снова все затихло…
Асмодей надел на хитрую морду свою самую обольстительную улыбочку, сжал в правой руке цветок и гребанул левой вглубь затона. Масляный взгляд уже присмотрел рыженькую с голубыми глазками.
;Девушки, вы сегодня выглядите особенно прекрасно!; воскликнул Асмодей
Он вовсю работал ногами и свободной лапкой, но почему-то ни на йоту не приближался к прелестницам. Те начали как-то гнусно, прямо таки оскорбительно хихикать. Асмодей задрыгал конечностями шустрее, сдавленно выкрикнул:
; Счас, счас погодите малость: я иду к вам! Уже…; вода вокруг бурлила. Асмодей выдавил.; Почти,; и сердито посмотрел по сторонам … Надежные дружеские руки не давали утонуть, придерживали с боков.
;Хорош…; просипел Борис.
Он дернув Асмодея так, что тот взрыл малым плугом темную гладь. Проскользнув меж парнями, он остановился на полпути к левому берегу.
Девушка метнула зеленые молнии из-под нахмуренных бровок:
;Уходите, уходите немедленно!
Борис примиряюще вскинул руки и чуть не скрылся снова. Он перевернулся на спину и в два мощных гребка догнал Асмодея. Тот плавал около берега, надутый как воробушек зимой. Борис с каменным лицом проплыл мимо…
Прямо перед глазами распахнулся небесный купол с одинокими барашками. Макушку напекало, а глазные яблоки выворачивались к уплывающему заливчику. Солнечные копья пробивали белую простынку. Они вырисовывали столь соблазнительный контур, что Борис забывал грести. Ноги опускались почти вертикально…
Волны от Громослава захлестывали подбородок. Борис отплевывался, начинал судорожно месить воду. Ладони Громослава, словно весла, гребли воду, откидывали Бориса вверх и в сторону. Широченные губы шептали что-то… Борис напряг хрустнувшие уши –сквозь журчанье и шлепанье волн донеслось прерывистое: "Конечно, бабы …все одинаковые.., если судить по результату, но все таки есть где-то такие, такие…" .
Борис хмыкнул, в голове мелькнуло: "А ведь он прав, чертяка! И я даже знаю, где они могут быть!"
Почти у самого берега Борис сделал сальто назад. В глаза кольнул луч, мелькнул Асмодей, который понуро выходил на каменистый берег. Пронеслось задумчивое словно вырубленное из гранита лицо Громослава с шевелящимися губами. Вокруг него взвихрялись бурунчики, уплывая назад пенистым следом. Затем светлая прохлада, серебристые рыбки, качающиеся в темной среде водоросли. Пузо шаркнуло по осклизлым камням, ноги оттолкнулись… Снова посветлело. Стремительно приблизилось мутно-голубое пятно, лопнуло… По сторонам брызнули сверкающими жемчужинами. Борис нащупал покрасневшими глазами строгий силуэт:
;Девушка, как вас звать!? ; крикнул Борис во всю глотку.
;Ляна, меня зовут Ляной!
Ее подруги выкрикнули обиженно:
;А я Зоя, а я Настя!
Борис бледно улыбнулся, но смотрел только на берег.
;До свидания, Ляна! Я рад, увидел вас!; он взмахнул рукой.
Девушка подняла на прощание тонкую кисть.
Борис провернулся вокруг оси, в четыре гребка достиг мелководья. Ног коснулось вьющееся. Он остановился. Ноги опустились, пальцы задели камни.
Уже увереннее Борис встал. Оскальзываясь, по грудь в воде он пошел за Громославом. Тот шел медленно, но уверенно. Чудовищные рамена покачивались из стороны в сторону. Вода бурлила у колен, пытаясь свалить препятствие. На широченной спине могли бы улечься, если бы потеснились, пара буренок. Вся спина бугрилась коричневыми валунами, что будто ожили, решив сплясать танец волн. Из плеч вырастали бревна. На их конце вылезло по пять поленьев, что чиркали по мелководью. Солнце освещало его тело, зажигало по контуру мохнато-капельную паутину волосков. От каждого шага в стороны брызгали стайки верхоплавок.
Глава 4.
На берегу прыгал Асмодей. Он подгибал то правую, то левую ногу. Асмодей бил по уху снизу, наклоняя голову навстречу, а второй ладошкой зажимал верхний локатор. Асмодей будто боялся, что мозг выскочит чрез уши и шмякнется под ноги –поскользнуться ж можно! При каждом прыжке с волос срывались капли и брызгали на раскаленную гальку. Шипело… Взмывали, тут же растворяясь, клубочки пара.
Громослав вышел. Мотнул пару раз головой, оглянулся. В желтых глазах отразились фигурки девиц, что все еще плескались в заводи. Плечи поднялись и тяжело опустились. Из груди тоскливо выдохнуло, шатнуло Асмодея. Тот завопил, взмахнул руками.
Громослав пошлепал к вставшему стеной ивняку. За ним оставались парующие темные отпечатки на камнях. Борис оглянулся, махнул рукой и поспешил за другом. Громослав как таран вломился в заросли –скрипело, трещало… Кусты тряслись, валились в стороны, словно там двигался слон. Борис шел чуть позади, чтоб ненароком не зашибло, посматривал по сторонам. В новый проход тут же вклинилось солнце. Борис старался догнать тенек, но тот отступал, трещал, падал под ноги Громославу. На плечи капали молочные слюни, припекало. Под ногами хрустели серые иссохшие сучья. Сзади с сухим гупом стукались камни. Шипел на раскаленных булыжниках, словно кусок мяса на сковородке, Асмодей.
;Куда!?; заорал он, прыгая то на носочках, то кандыляя на пятках, пока пальцы остывают.; Меня подождите, меня!.. ; хрустнуло.; Уу, С-с-сусанин!; сдавленно прошипел Асмодей и торопливо заковылял, припадая на правую ногу. ; Заманили, а заманивши, покинули.; бормотал он, выползая на тропинку.
;Асмодей, давай шибче!; крикнул Борис через плечо.; Мне еще матери в огороде помочь надо да к выпускным готовиться…Тебе кстати тоже!
;Не… могу…; простонал Асмодей сквозь зубы, ;быстрее… не получается!
;Что такое?; пророкотал Громослав и обернулся. В глазах отразился скачущий на одной ноге Асмодей и остановившийся Борис. Громослав прошел мимо Бориса и недовольно хрюкнул.; Ну, вот вечно так: то тонешь, то ноги ломаешь! Борь, жалко мне его –давай прибьем, чтоб не мучился!
;Ага, и окружающих дабы не доставал своей калечной натурой!
;Да не сломал я, не сломал!; пискнул Асмодей.
Затравленный взгляд метался от одного здоровяка к другому… Асмодей покосился на крутой холм, глянул на густые кусты–спасенья нет.
Громослав навис над Асмодеем, как скала. Огромные ручищи сомкнулись на поясе, словно жвала ксеркса на шее лазиуса.
"Ну, все…; обреченно вспыхнуло в мозгу.; Сейчас рванет вверх-вниз –и перервусь я, словно амеба при делении…"
Асмодей вскинул прощальный взгляд на лицо ухмыляющегося Бориса, встретился с хмурым ликом Громослава и выдохнул патетически:
; Прощайте, други! Вы правы: лучше умереть от ваших рук, чем от сковородки разгневанной жены… Давай, Гром, действуй: я… готов!
Асмодей зажмурился и напрягся, как гитарная струна.
;Ты только не обмочись!; предупредил Громослав и дернул страдальца вверх…
В груди все стиснулось. Асмодей приоткрыл один глаз и скосил его вниз. Сердце всхлипнуло и забилось вновь. Второй глаз распахнулся и еле догнал первый, когда тот превратился в плошку. Вниз уплывала тропинка, оранжевые огоньки у подножия холма… Странно, но там не остались его ноги с кучей тянущихся внутренностей. Асмодей всхлипнул, счастливо оглядел виднокрай.
Снизу ткнулось в ноги, пробурчало:
;Раздвинь мослы то!; Асмодей расшиперился.; Так-то… Держись давай! Смотри не навернись, а то соберем по частям, сваляем в колобок и покатим –точно уж ничего не сломаешь!
;Держусь, держусь…; затараторил Асмодей и радостно заерзал. Глаза сверкали, губы тянулись вверх, словно на веревочках: "Жив! Хорррошо!" ; А за что?
;За уши!; донеслось услужливое сзади.; Они ж у Грома махонькие совсем, так что надо оттянуть… Польза опять же: сейчас жарко –будет опахивать себя и нас! Да и вечером, когда всякие кровопийцы на охоту вылетят, отобьется!
;За уши, так за уши,; рассудительно выпятил нижнюю губу Асмодей и приподнял брови. Его тонкие пальцы цепко ухватили лопухи пыхтящего Громослава.; Пользы для я уж постараюсь! А вы говорили: "У-то-нул! Сломал!"; значит не напрасно!
;Я те щас дам "за уши"!; рыкнул Громослав и стиснул колени Асмодея –тот вспикнул и отцепил пальцы.; Лучше за лоб держись, не то тебе ноги удлиню, чтоб лось обзавидовался, а советчику язык вытяну, как у лягухи, коли так комары достали.
;Ладно, ладно,; Асмодей пропустил пальцы под желтой копной и чуть коснулся широкого как таз лба.; Нно, конь ты мой белогривый, в галоп!!!
Громослав яростно засопел. Сцепив зубы, он пошел мерить путь полутораметровыми шагами . Дорожка бежала по травянистому склону вдоль сплошных зарослей ивняка. Изредка с холма спускалась извилистая тропинка и упиралась в вырубленную прогалину . Тогда мелькала водная гладь, виднелся противоположный берег с домами.
Борис топал сзади, мечтательно посматривая на цветы. Зубы жевали травинку. На конце светло-зеленого стебелька моталась метелочка.
;Все таки не зря мы с урока удрали, не зря…; нежно протянул Борис.
Он спотыкался на ходу о жутко выступающие пылинки, тыкался в спину Громослава. Тот взрыкивал, сопел, как смок.
Асмодей обернулся на особо сильный толчок, взглянул на идиотскую улыбку и глаза, в которых отражалось небо, сплюнул с досады.
;Точно. Борьку спасли.
;Это как?; не понял Громослав.
;Вишь у него башка какая?
;Ну…; тупо промычало снизу.; Здоровая как у коня.
Асмодей возбужденно заелозил. Глазки масляно заблестели. Он пояснил важно:
;Это от давления. А девки ему мозги разжижили! Теперь избыток из ушей выйдет –совсем здоровый станет.
Громослав нахмурился, оглянулся. Глаза с тревогой осмотрели Бориса. Тот чуть ли не пускал слюни от умиления. С губ сорвалось невольное:
;Как бы лишнего не вылилось…
Асмодей ржанул, сказал преувеличенно серьезно:
;А там пробки по типу клапанов работают.
;Какие, такие пробки?; выпучил глаза Громослав.
;Серные!
Громослав хрюкнул, потом сказал неуверенно:
;Так что же получается… Уши чистить нельзя?
;Нельзя, дорогой, нельзя сосуд дырявить!
Громослав вздохнул печально и зашагал быстрее…
Асмодей крутился, словно шею Громославу скипидаром намазали. Он первым углядел просвет меж деревьями, а там мост под ярким солнцем.
; Ага! Наконец-то, пришли!; заорал он, словно петух на жердочке.
Громослав поднял глаза от тропинки. Взгляд пробежался по глинистой дорожке, что круто взбиралась на самый верх. Глаза сощурились, Громослав спросил задумчиво:
;Асмодей, ты сам заползти сможешь?
;Если только как ящерка…; раздалось несчастливо сверху.; Но тогда придется ждать меня до утра, а ночью похолодает, значит, все пресмыкающиеся уснут. Будете куковать до следующего обеда!
Громослав подумал, почесал затылок, протянул:
;Не-е-ет… Так и в три дня не уложимся!
;Ты что?; удивился Асмодей.; Тут две минуты ходу… даже ползком!
;Какое там,; махнул рукой Громослав.; Я ж с тобой и часа не выдержу –прибью! Потом три дня выдерживать, поминки опять же… Не-е-ет! Не успею: экзамены ж…
Асмодей вспикнул, замолчал, словно воды в рот набрал. Громослав набычился, крякнул и попер вверх, только глина из-под ног…
Асмодей хоть и маленький, но норовил стянуть вниз. Пришлось упасть на четыре кости и ползти, как гордый горный лев. В руках сминались кустики трав, цветочки. Они прерываясь с легким треском, отлетали по бокам. Пятки откалывали светло-коричневые пласты и обрушивали вниз. Там матюгалось, грозило страшными карами. Все тело Громослава покрывали мелкие блестящие капельки. Со лба неслись мутные капельки. Верхняя сбивала тех, кто пониже, они укрупнялись и летели вниз ручьями. Нет, чтоб вниз, так норовили попасть в глаза. Громослав жмурился, мотал головой. Асмодей бурчал, елозил задом.
;Гром, ну, что ты дергаешься!?; донеслось сварливое с шеи.; Мокрый, скользкий как жаба –того и гляди свалюсь!
;Ты бы лучше помогал… Цеплялся б за траву…; сдавленно пропыхтел Громослав.
Он хватал воздух, словно сом на берегу. Лицо набрякло дурной кровью, на красной шее вздулись канаты. С носа капало, взбивая на дорожке клубочки пыли.
;Да я помогаю, помогаю!; Асмодей суетился, подпрыгивал, зажимая коленями уши своей коняшки. Пальцы соскользнули с широкого лба и ухватились за волосы Грома.
;Ну, да!?; безмерно удивился богатырь. На ровную поверхность он выполз с широко раскрытыми глазами. Он дернулся вперед и вниз. Через голову кувыркнулось что-то вопящее, больно рвануло за волосы. Громослав прошипел, медленно распрямился.; Это вроде как: "Давай, я возьму твои дрова, а ты возьмешь меня!"
;Ай-яй-яй, ; запричитал Асмодей. Он лежал на спине, руки, ноги разбросаны, лицо сморщилось, как моченое яблоко. ; Убитый, совсем убитый!; Асмодей приоткрыл один глаз. Над ним нависал Громослав и ухмыляющийся Борис. Лицо богатыря кривилось от жалости. Асмодей застонал с новой силой.; Ручки, ножки то мои переломаны, все косточки изже-ва-а-ны!!! Как я теперь дойду до дому, где ждет сына, убивается несчастная мать мо-о-я-аа!
;Эх-хе-хе, ;вздохнул Громослав и наклонился над болезненным другом. Он сгреб сломанные косточки и закинул на плечо.; Придется тащить…
Асмодей стукался головой о спину здоровяка. Под щекой перекатывались тугие, как дерево глыбы. Асмодей приоткрыл один глаз. Снизу мелькали толстенные перевитые сытыми змеями ножищи, убегала назад серая пыльная тропка. Голова приподнялась, шейные позвонки хрустнули. Глаза вывернулись вверх, встретили насмешливый взгляд Бориса. Асмодей растянул губы в смущенной гримаске. Он вскинул бровки, развел руками, словно говоря:"Ну, натура у меня такая –ничего с собой поделать не могу!"
Под тяжелым телом застонали доски. Назад тянулись перила ограждения. Остановились. Громослав дернул плечом –Асмодей увидел доски, Бориса, небо и тревожный лик Грома.
Асмодей страдальчески перекосился, доковылял до кучки одежды. Кое-как натянув штаны, влез в ботинки, зашнуровался. Подумал, натягивая рубаху: "Все целое, никто ничего не взял…; Асмодей хихикнул.; Ну, еще бы! Во-первых, детей сызмальства приучают не пакостить. А полным отморозкам, которые все равно время от времени появляются, за такие дела у нас одно –смертная казнь. Да не простая, не простая!"
Асмодей натянул рубаху, заправил ее в штаны. Руки приглаживали встопорщившиеся кудри. Глаза с тоской мерили длину моста и невысокий, но протяженный косогор. Асмодей попробовал опереться на ногу, но стегнуло болью так, что охнул и присел чуть не до земли. Сзади заскрипело. Асмодей почувствовал давление на поясе –и в следующий миг он взлетел вверх. Горизонт несколько отодвинулся. Из-за грани косогора выглянули крыши дальних домов и тут же исчезли. Задница бухнулась на массивный плечи, между ног появилась золотая копна.
;Видно придется тебя до дому везти,; буркнул Громослав.
На его шее сгорбился Асмодей. Он криво улыбался. Глаза стреляли по сторонам: не видит ли кто их процессию.
Окружающее качнулось, поплыло на них толчками, но тут же огибало, убегало за спину. Под ногами скрипели и облегченно вздыхали освобожденные доски. Борис догнал друзей...
Мост кончился. Под подошвами потрескивали и отскакивали назад мелкие камушки. Затылок и спину припекало, но уже помягче. Впереди плыли раскоряченные тени, одна из которых явно родилась от человека, а вторая –нечто странное с четырьмя конечностями о двух ногах. Из-за косогора впереди показались три палки с натянутыми вдоль ниточками. Чуть погодя вылезла шапка над сморщенным добродушно-усатым лицом. Показались сухие плечи в плаще, из-за которых и торчали палки. Наконец, старичок выродился весь. Краснеющее солнце окружили пылающие хребты. Щурясь, он начал спускаться. Суковатая клюка бодро постукивала.
;Шо ж то, сынки, у вас за коленкор?; старичок приложил ладонь к глазам. Из-под карниза сверкнули совсем не старческие глаза. На лице расплылась ехидная улыбка. Открылся щербатый рот с двумя зубами по одному на каждой челюсти.; Аа, понятно: битый небитого везет –тоже надо!
Дед продолжил спуск, постепенно забирая вправо. Там виднелась тропинка к воде.
Громослав нахмурился. Пальцы побелели на лодыжках Асмодея. Тот приложил ко рту палец, надул щеки и страшно пучил глаза. Борис торопливо сказал:
;Да, нет же, дедушка, он, действительно, не может идти: ногу наколол о сучок!
;Хм, а я было подумал…; дед подошел, все еще покачивая головой. Глаза впились в качающиеся перед носом ботинки и штаны.; И хде?
На лбу Асмодея выступила испарина. Он побледнел, как полотно, пискнул:
;Так под ботинком!
Старичок сдвинул кустистые брови, белая щетина выдвинулась вперед:
;Сымай!
Борис расшнуровал левый ботинок. Открылась рваная ранка на опорной части в середине ступни. Края покраснели, припухли. Всю подошву покрывала тонкая пленочка свернувшейся крови. Дед покачал головой, вздохнул и сказал:
;Ну, что ж… ;его рука потянулась к голенищу болотника. Там торчала ручка охотничьего ножа.; Придется кастрировать…
Асмодей взвизгнул, быстрее белки взвился на плечи Громослава. Тот качнулся, зашипел. Асмодей пытался использовать уши, как ветки. Старичок примерился исподлобья: "Высоковато",; и посмотрел на Громослава.
;Сынок, присядь, пожалуйста: надо лечить.
;Слышь, Асмодеюшка, ; Громослав задрал голову. Глаза нащупали качающегося как маятник страдальца. Всклокоченные кудри, трясущиеся губы… На белом лице круглые глаза.; Я старших уважаю, да и тебе советую, так что не трепыхайся: надо, значит, надо. Дед зря не скажет!
;Но скажите хотя бы, почему!; завопил Асмодей.
Он бросал беспомощные взгляды по сторонам. Ори не ори, а никого не видать. А Гром держит надежно: не упадешь, но и не вырвешься.
Дед ходил вокруг да около Громослава, помахивал длиннющим лезвием. Яркие блики стреляли по глазам Асмодея. Тот вертелся, словно привязанный. Взгляд не отпускал народное лекарство.
;А то ты не знаешь!?; хмыкнул целитель. ; Если хочешь прожить еще немного и не быть растерзанным обесчещенными женщинами, то иди по хорошему. Я уже полвека с поросятами и бычками работаю, так что не успеешь хрюкнуть! Станешь добропорядочным гражданином… Тем паче, что детишек ты наделал с запасом. Теперь же нужно приложить все силы к их содержанию и воспитанию. А на ноге пустяк. Промойте кипяченой водой да примотайте подорожника лист –к завтрому все и пройдет. Ну, что… Готов?
;Не-е-ет!!!; заорал Асмодей и задергался, как пойманный за лапы гусь.; Я еще слишком молод! Я не готов стать отцом столь большого семейства! Гром, не дай сделать из
меня ангела-а-а!!!!
Громослав ухмыльнулся, подмигнул старичку и пошел дальше. Борис догнал их, помахивая ботинком, словно пропеллером. Задумчивый взгляд ощупывал Асмодея. Тот ежился, вздрагивал, оглядывался.
;А может, все таки того…, ;протянул Борис,; ну, его к лешему это либидо…
;Как ты можешь такое говорить!?; возопил с подвизгиванием страдалец. Глаза скосились на деда. Из-за пригорка виднелись одни удочки и те опускались с каждым шагом. Асмодей облегченно выдохнул, буркнул.; Еще мужик называется! Нет, давайте сменим тему…
Завернули на улицу Лунную. Через десять минут показалась зеленая ограда и синие двухстворчатые ворота. По бокам створок столбы. На них покоился навес в виде двускатной крыши.
;Ну, вот я и пришел, ; Борис остановился. ; Гром, ты уж дотащи нашего калеку до дому, а то и до ночи не доползет. С ним по любому еще что-нибудь случиться: день у него такой!
;О чем разговор, Борь!?; Громослав вскинул брови и протянул руку.; Покедова!
Насупленный Асмодей утонул своей култышкой в ладони Бориса и спросил:
;Так ты, действительно, считаешь, что Штейнер нам лапшу на уши вешал?
;Ну, не всегда…;Борис сморщился, почесал затылок и продолжил.; Но в этот раз, я думаю, точно! Ладно до завтра, а то мне еще пол-огорода окучить надо!
Стукнул засов, Борис вошел во двор. Сзади донеслось затихающее: "Остерегись такое сказать Штейнеру на экзамене!.."
Глава 6.
Угрожающе зарычало. Борис удивленно покрутил головой. Слева рябина, усыпанная гроздьями с желта. За ней цветочная клумба из гладиолусов. Со всех сторон ее окружают тюльпаны, ромашки.
Справа до самого дома –заросли малины. Меж мохнатыми листьями видны красные комочки. Мимо пролетела желтопузая труженица и с жужжанием уселась на цветочек. Тот провис, закачался. Значит, через неделю он нальется солнечным светом и станет сладкой ягодой.
Ноздри жадно раздулись: вдоль тропинки подсыхала выполотая трава. Через гравийную дорожку как-то неестественно, рывками перемещалась толстая гусеница. Борис замер, присмотрелся… С другой стороны белого батона выбежал черный мураш, следом –второй. Сяжки яростно месили воздух. Поколотив гусеницу метелочками, они вцепились в белое жвалами и дернули ее к Борису. Затем они повернулись, попятились прежним курсом через дорожку. Борис проследил их возможную траекторию… Взгляд наткнулся на пару новых холмиков под ближним кустом. На вершинах кратеры, по бокам рыхлая земля. Борис чертыхнулся, клятвенно пообещал себе, что когда-нибудь найдет управу на вездесущих строителей, а пока…
"Где же рычит?" Его глаза опустились вниз. Он крякнул, усмехнулся. Грозные звуки вспузыряли живот: "Жратаньки, значит, хотим! "
Борис прошел к двери. Мимо двигались стены из деревянных бревен. Стыки пробиты серым мхом. Метровые простенки прерывались чередой оконных проемов в обрамлении узорчатых ставень.
"В прадавние времена, говорят, ставни служили защитой от врагов,; Борис внимательно оглядел тонкие золотистые дощечки с янтарными потеками смолы. Их покрывали узоры звезд, полумесяцев.;Ставни могли выдержать осаду разве что разбуянившегося карапуза, да и то, если этот младенец не из рода Громослава. А то в их семействе даже девки в пеленках орут так, что картины со стен срываются! А уж люлек переломанных нежными детскими ладошками… Не счесть!"
Взгляд скользнул по окнам. В них уплывали назад кусты малинника и высоченный конус ели. Мелькнуло белое платье. Солнечный столб прорвался сквозь еловую преграду и вырвал из полумрака толстую светло-русую косу. Протопало, хлопнула дверь. Торопливое шлепанье приблизилось –распахнулась посеревшая от дождей дверь.
На пороге появилась крупная женщина лет сорока с чуть полноватой фигурой. Это, правда, нисколько не портило ее, а лишь придавало женственности. Взгляд пробежался по фигуре сына. Из уголков глаз брызнула тревога. Она всплеснула руками. Крупная грудь в колыхнулась девятым валом
;Бориска, ты где так долго бегал!? Ужин давно готов! Я наварила твой любимый борщ. Сметанки свежей взяла у соседки. Ты так с самого утра и не кушал!?
Борис не мог открыть рта, только мотнул головой.
;Ужас какой! Щеки то ввалились, будто голодом морим! Ты не заболел!? Марш руки мыть и за стол!
Мать посторонилась, черная бровь грозно приподнялась. Кулачки уперлись в чуть податливые бока.
;Иду, иду, мамочка!; сказал Борис с улыбкой.
"Почему то матери просто не могут спать спокойно, если любимое дите похудело хоть на грамм. Пусть лучше толстеют, свекольные щеки ложатся на плечи, задница в двери не влезает, но только не худеют. Худой, значит, больной. Поправился, потолстел –то есть раздобрел, стал здоровее. И невдомек, что от жира прок лишь в том, что зимой не холодно да в проруби не утонишь".
Под ногами разок скрипнуло. Крылечко из трех ступенек рассохлось на солнцепеке. В спину били уже ослабевшие за день лучи. В глазах матери отражался багряный шар, что купался в полыхающих клубах. Борис переступил светлый прямоугольник–словно оказался в другом мире. Его обступила смолистая прохлада. К этому запаху примешалось что-то такое, от чего живот взвыл волком и бросился через ноздри в боковую дверь.
Ноги еле поспевали за лоцманирующим носом. К доминирующему запаху супа прибавился аромат душицы, малинового варенья, укропа. На периферии зрения мелькнули столы со стеклянными банками, веревки. На них сушились какие-то травы. В сенном окне маячила лобастая голова Барбоса. Он радостно взвизгивал, пасть улыбалась...
Борис махнул рукой, другой распахнул дверь в дом –в лоб ударило, как кувалдой. Волшебный запах потянул его в ближайший проем слева. Белый потолок. Стены обиты светло-коричневыми дощечками. По правую руку изогнутая кочергой призма семиканальной печки. Печь побелена. Пять каналов выходят боком в коридор примерно по центру дома, а два в зал. Над печкой, как и над остальными дверными проемами, оставлены щели высотой в голову, а шириной в проем. Так происходит более равномерное распределение тепла.
Около среднего из трех окон –стол. Столешница покрыта желтой скатертью с вышитыми розами, а там… Рот Бориса переполнился слюной, ноздри раздувались, как у озверевшего жеребца. Глаза пожирали миску с красным парующим варевом. Борис, как сомнамбула, шагнул к столу. За спиной раздались быстрые шаги… Хлестнул строгий окрик:
;Куда!? А руки?
В желудке отчаянно забурлило, рванулось к вожделенному… Борис сделал долгое глотательное движение… Тяжко вздохнув, он кинулся к умывальнику. Удар ладонью –металлический носик с деревянной пипкой на конце провалился вверх. Брызнул полый конус. Борис потер ладони… На блестящую нержавейку упали мутные капли.
Сзади фыркнуло, прикрикнуло:
;С мылом! А то носишься неизвестно где, а потом животом маешься!
;Неизвестно… С чего бы это неизвестно?.. ; ворчал Борис, катая меж ладонями серо-склизлый кусок.; Вполне известно…
Зеленое махровое полотенце в золотой окантовке послушно втянуло влагу и повисло на гвоздике. В зеркале отразился парень с прямым носом, сосредоточенным лицом. Обнаженный до пояса торс вздували прожаренные глыбы.
В зеркале поймал взгляд матери. Она сидела за столом, внимательно следила за сыном. Борис сделал "чииз", показал ладошки и рванул к столу. Стул солидно тупнул, ощутимо оттянул руки. "Дед делал,; подумал Борис,; на совесть".
Ложка будто сама влипла в ладонь и начала быстро, быстро мелькать. Пальцы ухватили торчащую кость. Горячо! Борис зарычал, вонзил зубы в мягкие сочные волоконца. На скатерть закапал сок.
;Осторожней! Стирать заставлю!; вскрикнуло и сердито, и одновременно довольно.
Словно из ниоткуда выступили красивые руки с длинными пальцами и пододвинули тарелку. Зашлепало, потом на периферии возникла сковорода. На ней шипели, стреляли жиром караси. Под ребрами заворчало, проглотило последний кус и повернуло морду к рыбе.
Борис заглянул в кость, как в подзорную трубу. Там жирно блеснуло трясущееся бело-желтое, как личинка жука-носорога. Блестящие губы довольно изогнулись. Борис сдвинул чуть в сторону сковородку и со всей дури лупанул по деревянной подставке . Мать взвизгнула, подпрыгнула. На резную поверхность выпал желтый студень, заколыхался. Пальцы пробовали поднять его, но противный норовил выскользнуть. Пришлось снять сковороду…
Борис всасал колбаску, сглотнул, глаза прикрылись. На лице было написано такое блаженство, что рядом фыркнуло и бросило на колени полотенце.
;Вытрись, а то весь липкий, противный, как слизень в подполе!
Борис вытаращил глаза так же, как изжаренный карась:
;Мам, а рыба?
;Рыба?..; мать сморщила носик.; И что… так вот и будешь сидеть?
Ее глаза скользнули по блестящему лику сына. Пальцы Бориса замерли над сковородой. На пальцах медленно вздувались мутные капельки и падали на рыбу.
;Нет, ты что, мамуль!? Зачем сидеть?! Я буду пожирать…
;Ну, ну…
Горка костей росла, в животе нарастала приятная тяжесть…
Через стол скользнула изломанная тень. Скрипнула входная дверь, протопало, пахнуло свежей рыбой. Раздался густой чуть с хрипотцой голос. Все, кто его слышал, представляли могучего мужика с ведерной грудью и широченными плечами.
;Желаю здравствовать честному семейству!
Борис невольно вздрогнул, подтянулся, как перед Штейнером на линейке. Глаза стрельнули к коридору. Борис облегченно выдохнул, промямлил полным ртом:
;Привет.., деда!
Рука с рыбьим хвостом взмыла вверх. По оконному стеклу расплылись две желтые амебы. Тут же они начали отращивать ложноножки. Мать зашипела, хлестнула полотенцем по горбу. Борис скорчил страдальческое лицо, спрятался под стол. Оттуда донеслось придушенное, перемежаемое матери и охами:
;Вижу.., что клев… сегодня… неплохой.
Старичок вскинул брови, прогудел:
;Невестка, хватит с него мух сгонять!; дед протянул матери сетку. В ней подпрыгивали караси, сороги с чебаками уже скорчились. Из сетки падали тягучие капли.; Его, чтобы прочувствовал, надо оглоблей… Займись-ка лучше рыбкой.
Грудь матери тяжело вздымалась. Она оттянула Бориса напоследок вдоль хребта. Из-под стола жалобно возопило:"Ой-ей-ей! Спасите, помогите! Убивают!!!" Мать хмыкнула, довольно улыбнулась и повернулась к свекру.
Руки оттянуло, глаза наполнились зеленой тоской. Тяжко вздохнув, мать криво улыбнулась и пошла к раковине. В зеркале отразились полные губы. Они чуть слышно шептали про ледник, что под завязку забит всякими хвостатыми, и про Барбоса, который уже не то что не жреть, но и закапывать про черный день не желает. Видимо, в его собачьей жизни и простых дней столько не насчитать.
Борис выдохнул и отодвинул сковородку. Дед подкрутил усы и рыкнул:
;А тебе, внучок, сыщем полезное наказание! Бери тяпку и марш картошку окучивать! Трудотерапия однако!
Борис встал, вскинул брови. С губ сорвалось обидчивое:
;Дед Вась, так я сам обещал! А раз обещал…
;Ну-ну, ; буркнул дед, ; не хвались, идучи на рать, а хвались, идучи с рати.
;Хм.., ; Борис пожал плечами и вышел.
Дед проводил взглядом внука. Широченная спина выражала крайнее возмущение. Внутри шевельнулся стыд:"Нехорошо, обидел ни за что". Дед вздохнул и обернулся к снохе. Взгляд враз потеплел. Та стояла у раковины. Руки споро дергались –в стороны брызгала чешуя. Справа через край объемного тазика свешивались хвосты, торчали зубастые пасти щук, черные головы толстолобиков, краснела глазом сорога, свешивал усы налим.
В груди ворочалось тяжелое. Раскаленный воздух вырывался сквозь стиснутые зубы. Борис, как метеор, промчался в стайку. По стенам висели косы, тяпки, топоры, грабли, рубанки. С другой стороны на верстаке лежала полуоструганная доска. Со всех сторон ее обсыпала стружка. Вкусно пахло сосновой плотью. Борис сдернул самую большую тяпку, провел по острию большим пальцем –белая полосочка покраснела, на пол капнуло алым.
Развернулся. Мимо пронеслись стены. Скрипнула растягиваемая пружина, за спиной хлопнуло. Зазвенела цепь. Из будки выметнулось белое, ушастое и прыгнуло со счастливым визгом на грудь. Перед лицом возникла улыбчивая пасть, глаза сверкали, выметнулся красный горячий язык. Он часто, часто зашлепал, вмиг обслюнявил, залепил глаза, нос…
Борис засмеялся, закричал, отворачивая голову:
;Барбос, глупая ты псяка! Хвати, хватит лизаться! Я тебя тоже люблю, перестань: я ж весь в слюнях!; Борис потрепал его за холку, почесал за ушами. Барбос часто дышал. Глаза прикрылись, уши торчком.
Борис вздохнул, взгляд ушел к кроваво-красному горизонту. Челюсти сжались, в глазах отразился алый шар и темные зубья. Их бурые концы уже отожрали ломтик от небесного персика. Борис шагнул в сторону. Барбос обиженно взвизгнул, повис на цепи. Лапы месили воздух, пытались достать друга. Борис печально помотал головой:
;Работать.., надо работать, Барбоска!; он отвернулся, прошептал со вздохом.; Раз обманешь –вера уйдет навсегда!
Борис осторожно ступал по тропинке меж грядок. Слева огуречная грядка. На железные дуги он еще весной натягивал веревки. Теперь же огуречные плети переплелись, образовали свод. Желтые цветочки сплошь обсыпали грядку, поблескивали вытянутые плоды.
Справа от тропки перпендикулярно тянулись стройные прямоугольники луковых, морковных грядок. Победно вздымало бардово-зеленые лопухи свекольное воинство. За огурцами располагалась поляна кабачков. Ближе к дому торчали лопухи брюквы. Из загона на нее вожделенно похрюкивали четыре лопоухих поросенка. Мокрые розовые пятаки протиснулись сквозь березовые жерди, подергивались из стороны в сторону. Копытца проваливались по колено в чавкающую грязь, вдавливали разбросанную солому. Пахло аммиаком и навозом.
За острыми стеблями чеснока выступили кудрявые ряды картофеля. Уже по колено, на макушке назревают бутоны.
"Скоро зацветет,; подумал Борис и пошел к началу ряда.; Надо сегодня успеть…"
Руки мерно взмахивали. Тяпка с острым тупаньем вгрызалась в твердую землю. Бицепсы напрягались, тянули на себя… Земля с жалостью отдавала ссохшиеся пласты. Снаружи серые, на вывороте они влажно темнели. Комья пригибали кустики, те валились к ногам. "Ничего страшного,; мелькнуло в голове,; пойду с другой стороны –выправятся".
С каждым ударом красные отблески на острие тускнели, зато наливалась мертвенной бледнотой луна. Сердце в груди бухало, словно молот у Добронега. Борис остановился на секунду. Глаза обшарили небосвод. На самом виднокрае торчал лишь алый краешек горбиком и тот становился все меньше… Со лба скатилось горячее, пронеслось у рта. Язык облизал пересохшие губы, ощутил соленое. Небо налилось синью, медленно надевало ночной наряд. Над головой одна за другой загорались звезды.
Вокруг жужжало, воздух звенел от комарья. Со всех сторон впивались мелкие ястребы. Придушенно пищало, когда Борис сводил лопатки или хлопал по пораженному месту. Он мотал головой, зубы страшно скрежетали. Пальцы побелели на тяпке.
Мотыга мелькала все быстрее, выворачивала комья с голову Громослава. В верхней точке с нее срывались земляные камешки и сыпались на голову, били в мокрое лицо. Оно уже превратилось в черную маску с белыми разводами. Борис в ярости передернул плечами.
Он задрал голову, взвыл на луну, поперхнулся… Глаза стали голубые, словно яйца дрозда. Его перегнуло в кашле, тяпка отлетела в сторону. На мокрую спину тут же начали садиться зоопланеры, и всаживали жала по самые… ограничители.
;Аа-ууу! Твари подлые!; возопил Борис.
Он остервенело чесался. Кожа вздувалась на глазах пузырями с ноготь. В ухе пискнуло, зашебуршалось –ладонь со всего маха хрястнула. Писк истерически взвизгнул и сменился звоном.
Злой как черт Борис до хруста сцепил челюсти и повернулся вокруг оси. Взгляд ощупывал темно-зеленые, почти черные заросли. Наконец, за пять рядов, у ограды заметил торчащий цилиндр.
Уже не особо заботясь о сохранности кустов, запрыгал через ряды. Под ботинками смачно хрустело. Руки дотянулись до тяпки. Борис развернулся, губы стянулись в ниточку. Глаза подозрительно следили за маневрами носатой живности. Среди комьев земли, что прилипли на тяпке, поблескивало отполированное лезвие.
Борис смерил тоскливым взглядом оставшуюся полянку. Прищуренные глаза следили за роящимися в лунном свете мошками и комарами. Руки и поясница уже гудели, на ладонях вздулись пузыри. "Еще немного –и лопнут ,; всплыло в голове, ; боле-е-еть будут…"
В прихожей загорелось окошко. На домик Барбоса упал изломанный желтый прямоугольник. Звякнула цепь. Пес высунул голову, вылез, сладко потягиваясь и подволакивая задние лапы, словно кто-то из-под земли пытался удержать. Осветились проемы летней кухни. В окнах мелькнула щупленькая фигура, по траве через освещенные квадраты пробежала тень. Отворилась с визгом дверь. В проеме застыла маленькая черная фигурка. На голове серебрился ежик. Скулы, мохнатые ресницы, нос как у коршуна, выпяченный подбородок угадывались в лунном свете. В глазные впадины и открывшийся рот словно кто-то плеснул чернил.
;Борис!; крикнул дед.; Поздно уже: два часа ночи. Пошли спать. Завтра доделаешь!
Борис стиснул челюсти:"Не дождешься!"; и сдавленно выдохнул через удары:
;Да…немного… осталось!
Ноздри раздувались. Дыхание со свистом вырывалось через оскаленные зубы. Он уже не обращал внимания на укусы: все тело превратилось в сплошной зудящий пузырь. Борис лишь потряхивал головой, когда особо наглые лезли в глаза, нос, уши…
Дед постоял; глаза двигались вместе с тяпкой ;а потом рыкнул:
;Тем более!.. Отдохнешь, а завтра по утренней прохладце и доделаешь!
;Не-е-ет, деда, ;выдавил Борис вместе с ударами по крайнему кусту. Сбоку матово поблескивали крупные ягоды смородины. ;Я сказал, что сделаю все сегодня, значит, сделаю сегодня, что бы там ни было!
;Ну, смотри сам!; донеслось до Бориса.
Дед пожал плечами и скрылся. Дверь скрипнула, тень на земле исчезла. Дед пробормотал, пряча усмешку:"Упрямый как баран! Прям как я в молодости. Ничего, ничего… Жизнь обломает".
"Все равно доделаю!; выдавил Борис сквозь зубы. Он через силу вздымал и бросал чугунную тяпку. С носа капало, глаза заливало жгучей жижей. Трясущаяся рука смахнула черную кашицу с лица, в глазах чуть прояснилось.; Все равно: я сказал!!!"
На последних кустиках он уже не разгибался. Как заржавевший рыцарь с застывшими в локтях руками он чуть выпрямлялся и снова опускался всем телом. Тук, туп… "Все…"; вырвалось из него вместе с продолжительным выдохом..
Пошатываясь, Борис распрямился. Хребет хрустел, суставы скрежетали, Борис двигался, словно оживший камень. Он поставил тяпку перед собой и тяжело оперся на нее. Спина сгорбилась, но чуть полегчало. В груди клекотало, как в кипящей кастрюльке. Каждая жилка гудела растревоженным ульем.
Борис тяжко вздохнул, облизал шершавым языком потрескавшиеся губы и качнулся к дому. Тяпка осталась позади, оттянула правую руку, но затем потащилась следом. Она колотилась в землю, глухо постукивала, подпрыгивала на кочках. Рукоять провернулась в ослабевших пальцах, уцепилась острым краем в землю – в плече хрустнуло. Борис зашипел, перехватил другой ладонью орудие и едва втащил на плечо.
Глаза не отрывались от овального бассейна. Три метра в большей, полтора в меньшей части. Бортики выложены из глыб диабаза чуть выше колена. В бассейне плавало в окружении колючих огоньков мертвенно-желтое пятно. Тяпка выпала из рук. Ноги судорожно дергались… Наконец, ботинки с налипшей грязью сковырнулись, штаны отлетели в сторону. Тяжелые как тумбы ноги еле перелезли через бортик…
"Хорро-шооо!; выдохнул Борис. Он погрузился по шею в прохладное небо. Звезды замельтешили, луна размазалась по всему бассейну. Руки свесились за бортик, под подбородком плескались прохладные волны. Все тело облегала восхитительно влажная среда, постепенно охлаждая разгоряченное тело. Глаза медленно моргали. В них отражался чернильный купол с разноцветными огоньками. Звездочки то разгорались ярче, то тускнели, исчезали, зато проявлялись новые. Несколько огоньков прочертили небосвод и исчезли за краем.
; Как красиво…; шептали губы Бориса
Глаза закрылись. Он приоткрыл рот, всхрапнул, видимо, для пробы…
Барбос вылез из будки, настороженно посмотрел на хозяина. От бассейна храп перемежался с посвистами. Пес вздохнул, задрал морду вверх. В желтых глазах отразилось по пятнистому кругу. Пасть приоткрылась, он тихонько взвыл –от бассейна донеслось недовольное ворчание. Барбос покосился на хозяина, скульнул… В бассейне снова захрапело… Пес попятился, залез до половины в конуру и лег, морда упала на лапы. Его взгляд прикипел к желтому диску, что так одиноко висел над головой. Несчастную бабу с ведрами было до слез жалко, хотелось всласть повыть, но нельзя: хозяин спит.
Борису снился кошмар. Он был корабликом. Великан схватил и тряс так, что все тюки, команда, товары кувыркались в трюме, как било в колоколе. А гигант хохотал и окунал ветхое суденышко в бушующее море так, что он захлебывался…
"Кхе, кхе!; Борис закашлялся. Его трясло, как осиновый лист, волны били в рот, брызги залетали в ноздри.; Ды.., ды, дык так и ок-ко-леть можно.; выдавил он сквозь стук зубов."
В груди колотилось. Борис выпучил глаза, покрутил головой. Сзади еще чернело ночное небо с мириадами огней, но чем ближе к противоположному краю, тем больше наливалось фиолетовостью, синевой…
Борис торопливо смыл грязь; от лежанья в воде она почему-то не растворилась; и выскочил. Ноги обожгло росой. Тело сплошь покрылось гусиками, зубы стучали. Борис подобрал тяпку и побежал на цыпочках к дому. Загремела цепь. Радостно улыбаясь, Барбос ринулся к нему вприпрыжку.
;Тихо, тихо!; вскричал Борис, обогнув пса,.; Я ж только помылся!
Но пес шлепал языком, в умных глазах читалось: "И это называется "помылся"? Вот я моюсь, так моюсь! Иди брат сюда: я и тебя вылижу, словно миску! "
Пес прыгал на задних лапах, благо цепь не давала продвинутся дальше. Красный горячий язык вытягивался, стараясь хоть так достать друга…
На дощатом полу оставались мокрые отпечатки. Борис скукожился, как моченое яблоко, поскакал в стайку. Руки еле, еле унаседили тяпку средь собратьев. Борис обхватил себя за плечи, побежал к прихожей. В дверях столкнулся с бодрым как огурец дедом. Тот был в своей обычной рыбацкой одежке. Сапоги с голенищем выше колен, в плаще и шляпе. Задний козырек задирался вверх, а спереди надвигался клювом на брови. Из-за плеча уже торчали футляр с удочками. Плечи оттягивал рюкзачок с прикормом, леской, крючочками, грузилами. Пахло жмыхом, пережаренном на конопляном масле.
Дед хитро прищурился. Взгляд обежал парня в трусах. Шевелюра у внука взлохмачена, при частой тряске сыпятся комочки.
;А, Борька! Никак все же решил поберечь хорошую работу ?
;Об-бижаешь, дед Вася!; прошлепал посиневшими губами Борис.; Вс-се с-с-сделал!
;Однако…; дед еще раз оглядел распухшее лицо, заплывшие глаза, тело в волдырях и насмешка в глазах уступила место чему-то другому. ;Ладно… Иди досыпай, не то кто завтра комаров кормить будет?! Хе-хе!
Дед хлопнул внука по плечу. Тот стоял, похрапывал с открытыми глазами. Борис вздрогнул, повел по сторонам ошалелым взором и потащился в дом. Прихожая. Над головой желтая лампочка. В стеклянных банках плавают десятки шаров. Ноги едва переступили высокий порог. Слева проплыла кухня. Перед печкой миска с молоком.
Около миски черный как ночь котяра. Тугое пузо лежит на полу, язычок аккуратно шлепает. Белые волны плескаются о края миски. Кот облизнул длиннющие усищи, покосился зеленым глазом. Фыркнув, словно увидел нечто малодостойное, кот медленно отвернулся и продолжил плямкать. В окошки заглядывал рассвет. Справа донесся скрип. Видимо, мать встает. Надо подоить и выгнать коров на пастбище, приготовить живности пищу. А то хряки уже повизгивают и роются в грязи. Инстинкт: желуди ищут.
Следующая комната деда. Борис прошел через зал. Справа опять же дверь. Он приоткрыл голубенькие шторки и ввалился вовнутрь. Глаза тут же нащупали кровать. На периферии мелькнул стол с толстыми книжками, белое гусиное перо в чернильнице. Борис рухнул, словно подкошенный. Кровать взвизгнула…
Над ухом упорно звенело. Борис дрыгнул ногой. Словно почувствовав свою небесполезность, забрямкало с новыми силами. Перед глазами стояла красная стена. Веки дрогнули. В частокол ресниц ворвалось солнце. Борис застонал, повернулся набок. Над ухом грохнуло так, что его подкинуло, воздвигло в вертикальное положение. Сердце дико колотилось. Вытаращенные глаза уставились на радостную мать.
;Сынок, родной, пора вставать! Обед готов!
Ее губы тянулись к ушам, глазки невинно хлопали.
Борис покосился в окно. По голубому небу плыли серые громады облаков. Огненная болванка выскочила из-за такой горы и кинула шипящие стрелы в окно
;А что уже обед?
;Давно!; мать отвела колотушку в сторону от кастрюли.; Уже и остыть успел!
;Эх-хе-хе…; Борис вытянулся, руки коснулись потолка, хребет захрустел, прогнулся. Лицо перекосилось, шея собралась складками. Пасть раскрылась во все сто тридцать два зуба. Он зевнул с подвыванием.;Ииэээ… Ну, что ж… Пора, значит, пора! ; Борис открыл прижмуренные глаза, соскочил на пол. Он шел на кухню и бодро напевал под нос.; Вста-а-вай волна голодная, вста-а-вай на смертный бо-о-й с белками, углеводами, жиртре-естною ордой!!!
Из своей комнаты выглянул дед. Очки поблескивают на носу. На лице расплылась довольная улыбка. В руках он держал какую-то древнюю книжку.
;Ух, ты, ядрен Матрен ! Какие ты песенки, внучок, знаешь!; дед с умилением слушал мелодию героического эпоса докризисных времен. Затем лицо его начало вытягиваться, уши шевельнулись, очки сползли на кончик носа. Глаза сердито сверкнули, дед сердито водрузил их на место, скрылся. Облик его выражал крайнее недовольство.
Борис пробежал к умывальнику, торопливо побрызгал на лицо. Руки нащупали полотенце, Борис промокнул глаза и поднял голову.
;Матерь божья, на кого же я похожий!?
В зеркале отражались вздыбленные волосы и черные потеки на морде.
Мать, как ужаленная, обернулась от стола. На доске недорезанный огурец. Рядом стояла чашка с уже покрошенными ломтиками помидоров, кружочками репчатого лука. Ее глаза обшарили лицо сына, затем опустились на уделанное полотенце. Мать всплеснула руками, выпустила из рук нож. Тот стукнул о доску.
Мать решительно подошла, взяла нержавеющий ковш. Глаза указали на раковину. Борис вздохнул, наклонился. Сверху полилось холодное мокрое. Брызги попали на хребет, Бориса передернуло. Мать меж тем напевала:
; Наклоняйся, если хочешь быть здоров…; и поливала, поливала…; Хоть на человека стал похож, а то можно было в хлев отправлять: хрюкать!; она накрыла полотенцем шевелюру сына и терла, встряхивала и снова терла, раскрасневшись от усилий.; Вот теперь тебя можно и за стол…
;А лучше на стол,; буркнул с порога дед. ; Разрезать, зажарить и съесть: такой чистенький, как молочный поросенок!; Он сердито придвинул табуретку и выпрямился, словно в спину вогнали кол. Сухая ладонь стиснула расписную ложку и хрястнула по столу.; Кто-то говорил про обед…; сказал дед в пространство.
Кустистые брови поднялись, орлиный взгляд прошелся по столу…
;Сейчас, сейчас!
Мать торопливо дотерла сына и бросилась к столу. Пальцы схватили нож –словно безумный дятел поселился в доме. Огурцы в мгновение ока превратились в набор кружочков и ссыпались в тарелку. Соль, несколько ложек душистого подсолнечного масла, стружки укропа –салат готов.
Мать убрала все лишнее, протерла обеденный стол, метнулась к плите. Загремело… Скребанула пару раз поварешка, размешивая суп в однородную массу. Забулькало, по комнате потек аромат наваристого борща… Схватив две тарелки, поставила их перед свекром и сыном, затем налила себе. Звякнула крышка. Мать принесла свою тарелочку и придвинула стул. Все замерли. Борис нетерпеливо поглядывал то на торжественного деда, то на парующее кушанье. Дед медленно наклонил голову…
Молча заработали ложки. Борис невидяще уставился в солонку. В голове вяло словно гусеницы, возились мысли. Ложка звякнула о дно тарелки. Зубы клацнули так, что лицо Бориса перекосилось. Он осторожно вытащил столовый прибор. Глаза осмотрели вмятины, а язык опасливо проверял наличие повреждений. "Вроде бы ничего,; подумал он, покачивая языком ноющий клык,; страшного".
;Спасибо, мамочка!; он вытер полотенцем жирные губы и отодвинул стул. Борис наклонился и поцеловал выставленную щечку.; Было очень вкусно…
Мать довольно заулыбалась, щечки раскраснелись
;Ага, даже слишком,; проворчал дед, обгрызая берцовую кость.; Ты уж, дорогуша.., готовь похуже.., а то так и ложек не напасешься!
Борис ржанул, скрипнул досками к умывальнику. Он умылся, растерся полотенцем. Кое-как пригладив шевелюру, Борис пошел к себе.
Слева промелькнула печка. Справа мяукало и царапалось. Коридорная дверь вздрагивала от тяжелых ударов. "Чем он там бьется?";думал Борис. После каждого удара сотрясение прекращалось, слышались хлопанья ушей.
Посмеиваясь, Борис широкими шагами пересек коридор и распахнул дверь. В полутора метрах пятился назад, покачивался из стороны в сторону Маркиз. Шерсть на лбу сплющилась, но в набыченном взгляде горела баранья решимость "усе смести"!
Увидев раскрывшуюся дверь, кот от неожиданности бухнулся на задницу. Дергающаяся как у кобры голова поднялась вверх. Он недоуменно мяукнул. Произвольно вращающиеся глаза пытались остановиться на хозяине. Голова не удержалась, опустилась вниз. Взгляд сфокусировался на чашке у печи. Сердито взмявкнув, Маркиз тряхнул головой и рванул, словно снаряд, между ног Бориса. Задние лапы занесло на повороте...
"Делать нечего –надо готовиться.; Борис прошел мимо кухни. Там дед с матерью неспешно прихлебывали чай из глубоких пиал. Дед жмурился, лицо колыхалось сквозь белые клубы. Пахло зверобоем и душицей. ;Уже меньше, чем через неделю начнутся выпускные, а затем трудовая жизнь. Наверное, пойду в сталелитейщики…; перед глазами вспыхнула картина полутемного завода: огромные доменные печи, пышущие жаром болванки на прокатном стане. В емкости льется раскаленная более тысячи градусов жижа, постреливает по сторонам огненными искрами. Рабочие в толстых кожаных передниках, рукавицах. Багровые как у демонов лица в потеках. Зубы оскалены, сверкают красным. Красные сполохи выхватывают переплетенье несущих балок на потолке.; Да, мужественная профессия!"
Борис весь взмок, словно уже жарится возле домны. Он заправил кровать, распахнул окно и сел за стол. Шторки колыхнулись. Со стрекотом кузнечиков ворвался легкий ветерок. Он овеял прохладой буйное воображение.
Борис поерзал по стулу, взял учебник по физике. На обложке выдавлена фамилия автора "Зигмунд Штейнер".
"В общем то он молодец!; подумал с невольным восхищением Борис.; Воссоздать из обрывков знаний такое… Не каждому в общем то по силам. Действительно, титан!"
"Тем сложнее ему сейчас признать, что он в чем-то не прав,; думал с тоской Борис. Пальцы вяло пролистали в конец учебника, нашли последнюю главу "Вакуум". Глаза пробежались по странице, губы искривились.; А ведь он не прав, по любому не прав! Он говорит, что вакуум –это пустота. В ней плавают частицы, атомы и так далее… Вплоть до галактик! Штейнер рассказывает о электромагнитных и гравитационных полях, без которых невозможны соответствующие взаимодействия. Но вряд ли он сам толком понимает, что это такое. Да, есть. Да, взаимодействия описываются определенными формулами, но что это за хрюкт, он таинственно умалчивает".
На бодыле перед домом раскачивалась стрекоза. Мелькнула тень, перед окошком пронеслось серое, шторки колыхнулись, и с неба медленно падали слюдяные крылья. Борис вздохнул, потер лоб.
"В природе все меняется, переходит одно в другое, но не исчезает. Не здесь ли ответ? Куда девается вещество при аннигиляции?.. Переходит в энергию? Но что тогда энергия? Странно… Частица возникает в любом месте и в любом месте может исчезнуть… Ну, или трансформироваться... Странно… флуктуация какая-то…"
; Гм… Все –флуктуации… Я, ты, Барбос…; Бориса передернуло, в горле пересохло. Он уставился на свои пальцы, сжал и разжал кулак. Сердце колотилось, как у кролика. Он нервно усмехнулся.; Черт… Вроде бы не распадаюсь! Нда…"
;Сынок, ты чего?; послышался из-за спины голос матери.; Какие, такие флуктуации? Ты не перегрелся?
;А..? Что..?
Борис повернулся и тупо уставился в тревожное лицо матери. Ее глаза обшаривали лик сына, словно искали признаки помутнения рассудка.
;Ну, ты сказал, что мы…; она помялась, а потом выпалила.; Флуктуации!
Борис смущенно улыбнулся, помял лицо. Ладони стирали остатки мыслей, разглаживали морщины на лбу. Руки нащупали стол, напряглись. Тяжелое тело опустилось на самый краешек. Борис вскинул взгляд, встретившись с ждущими глазами матери, пожал плечами:
;Ээ…, мам… Да это так.., мысли вслух. К экзаменам же готовлюсь… Вот и приходится углубляться, познавать самую суть, так сказать, чтоб не ударить в грязь лицом! Ты ж знаешь, что дорогой и всеми уважаемый товарищ Штейнер весьма строг. Особенно к тем, кто относится к физике, спустив в рукава.
Мать торопливо закивала, попятилась:
;Да, да, сынок, ты учи, учи, а то, действительно, того…; сказала мать и скрылась за шторками. Из-за них долетело.; Зигмунд же –о-го-го! И с других спрашивает так же, как и с себя, так что надо соответствовать.
;Конечно, мамочка, я постараюсь!; крикнул Борис вслед матери. Шаги отдалились. Борис сел за стол, прошептал с усмешкой.; Может, соответствовать и не получиться, а вот превзойти…; он чувствовал внутри дикое ликование, как будто играли фанфары и били бубны.; Борис растянул губы в гнусной ухмылке: "Вряд ли он обрадуется этому. Хоть и говорят, что лучший учитель тот, чей ученик превзошел учителя, но осадок остается, остается… Тем более в том, о что он долбился, как баран, не один день…"
"И все таки,; Борис оперся о ладонь. Харя жутко перекосилась. С одного бока он стал похож на легендарных китайцев. Их когда-то, если судить по книгам, было больше, чем мурашей.; Вот и оно всплыло: стоило вспомнить!"
Глаз выворачивался из века, следил за наглым чернопанцирником. Тот взбежал на подоконник, замер на секунду… Сяжки пощупали воздух и мураш тут же помчался вниз… Блеснуло брюшко и муравей скрылся под столом.
"Ну, все,; подумал Борис. ;Теперь после разведки в нашем доме прибавится домашних животных.; Борис вздохнул. В голове всплыло.; И мураш, и я, и все люди, деревья, планеты, звезды –лишь конгломераты вакуумных возмущений. И стоит лишь эти возмущения привести в норму, как мы исчезнем, дополним вакуум".
Глава 7.
Склон все не кончался. Борис не шел, а почти бежал… В груди клокотало, булькало. Дыхание вырывалось из раскрытого рта с астматическими сипами. Спину жарило, словно гуся в духовке, ноги гудели, наливались горячей тяжестью.
"Ну, идиот!; думал Борис, пытаясь ускорить шаг.; У тебя ж экзамен, а ты полночи просидел за своей вакуумтеорией –чуть не проспал. Точнее все таки проспал, но еще не поздно наверстать, если… постараться".
Мрачный взгляд смерил оставшееся расстояние. Борис глубоко вздохнул и рванулся вперед. Скрежетнуло, из-под подошвы выстрелили камни и поскакали вниз. Склон встал дыбом. Борис охнул и бухнулся на колени. Руки пробороздили по острым камешкам. Зубы скрипнули: обожгло, словно кипятком. Борис с кряхтением поднялся, растопырился и начал обтряхивать штаны…
Сквозь шуршание сосен пробился требовательный звон.
Борис ругнулся, словно пастух, что щелкнул бичом себя же по заднице, и рванулся, что было сил. Когда преодолел последние метры, ноги гупали, словно колоды для рубки туш. Борис прогнулся, уперся о колени. Дыхание вылетало с хрипами, опаляло камни, трава желтела, скукоживалась. На лоб упала мокрая прядь, перекрыла правый глаз. Пересохшие губы попробовали сдуть препятствие, но вырвалось лишь бессильное: "Тпфрруу".
Борис смотрел на тропинку, словно правоверный мусульманин на христианские святыни. Стиснув челюсти, он тяжело потопал по дорожке. Сначала медленно. В голове вяло ползало: "Да, не успеешь –чего трепыхаться…;но откуда-то изнутри поднялось злое мохнатое.; Ага, щас! Размечтался, сопли развесил! Нет, уж, тварь дрожащая!"
Он бежал все быстрее и быстрее. Сосны сперва летели на него и круто сворачивали, а потом слились в сплошной тоннель…
Над головой свиристело, чирикало, мелькнул куст калины. Ветер перестал рвать волосы, толкать в грудь… Стена разделилась на отдельные деревья, что тут же разбежались по сторонам. Открылись прямоугольники окон, бревенчатые стены. Слышался затихающий говор, нервные смешки. Борис на бегу покосился в коридорные окна. Через стекла проглядывали будущие выпускники. Они топали друг за другом, словно гуси на водопой. На улице из-за угла выглядывал хвост. Он постепенно истончался и одновременно толпа внутри росла. В самом конце вертелся Асмодей. Он что-то усиленно втолковывал Громославу. Тот наклонил голову, хмуро слушал. Слышался строгий голос Штейнера.
Асмодей заметил Бориса, заулыбался. При этом он возбужденно шептал:
;Ну, как ты не поймешь, Гром, пользы слонов…
Громослав медленно повернулся. Лицо расплылось, словно блин. Огромные лапищи распахнулись. Борис напрягся, как тетива. Громослав если и заметил, то воспринял, как дружескую нежность, на что не мог не ответить. Кости Бориса затрещали…
;Гром, изверг, за-а-адавишь же…; вылетело из Бориса вместе с последними каплями воздуха. Пальцы скреблись по широченной спине, глаза лезли на лоб, дабы запечатлеть момент столь редкой встречи.
Громослав выпустил друга из крепких объятий, прогудел солидно:
;Борис, что ж ты опаздываешь!?
Он покосился на Штейнера. Тот стоял у двери и барабанил пальцами по косяку. В глазах разгоралось твердое обещание выведать все, что знает о его предмете опоздавший.
Борис развел сплющенные плечи, осторожно выдохнул:
;Да, вот всю ночь о физике думал, спать не мог… Такая каша там варилась…
Учитель вздернул совиные брови.
;Похвально, молодой человек, похвально,; Штейнер указал глазами на дверь.; Прошу! Надеюсь, что из этой каши выварится достойный ответ!
;Еще бы, ;пробормотал Борис, отводя взгляд.
За спиной зашумели, затрещали деревья. Рубаха надулась, как парус. Тело обогнули прохладные струи. Внезапно мелькнуло темное, стены из золотистых стали цвета печеной картошки.
Борис задрал голову. Солнце спряталось за тучу. Золотой край быстро темнел. Угрожающе зарокотало. Черно-серые как грех горы медленно входили друг в друга, превращаясь из чудовищных драконов в рыб. А те вытягивали хвосты, верхний плавник деформировался… И вот уже древний рыцарь в туманном вооружении мчится на бой с ветряной мельницей.
Под конвоем Штейнера неразлучное трио вдвинулось в здание. В конце коридора метрах в пятидесяти скрипели распахнутые двери. В них заходили последние выпускники. По полу качались тусклые тени сосен. В коридоре гулял ветерок, трепал плакаты, стенгазету. Приоткрытое окно резко распахнулось, треснуло о стену. Задребезжало стекло, ворвался густой запах скошенной травы и перепрелой хвои. За окном завыло, взметнуло иголки, веточки, понесло вдоль стекол. Предостерегающе загрохотало, словно где-то за рекой атлант ломал скалы.
Борис подбежал к окну, захлопнул створку. Щелкнул шпингалет, второй. Надутые шторы медленно успокаивались, вой стал глуше.
;А слоны, ты представляешь, Гром –это такие огромные мощные, ну, почти как ты, существа,; захлебывался от восторга Асмодей. Он то и дело оглядываясь через плечо на хмурого гиганта.; Они обладают одним замечательным свойством… Ты, вижу по глазам, уже догадываешься, о чем я!
;Ничего я окромя твоей гнусной рожи не вижу, ;проревел Громослав, чуть ли не наступая на пятки Асмодею. Тот с козлячьей ловкостью отпрыгивал.; Не тяни кота за… хвост, где ж твоя мужская солидарность!?
;Ты о чем? ; Асмодей вскинул брови, а потом хмыкнул. ;Аа… Так чем меньше конкурентов, тем здоровее род пойдет! Я ж орел еще тот!
Борис содрогнулся, замахал руками:
;Не дай бог! Чур, чур нас такой участи! Это же и будет многопредсказанный конец света! Твои отпрыски же сперва передушат от пакостности друг друга, а последний удавится на собственном языке от тоски и безисходности! ; Борис выдохнул, уставился на Асмодея.; Ладно, отец прародитель, что же за свойство имелось у этих животных, кроме способности хватать носом бревна?
;Уу…; Асмодей мечтательно прищурился, но через несколько шагов Борис предупредительно открыл дверь. Асмодей саданулся, взвыл. ;Аа-уу!
Он ухватился за сплющенный нос, отскочил назад, из глаз брызнули слезы. Громослав зарычал, замахнулся ногой. Асмодей прыгнул в сторону, словно кенгуру, съежился. Испуганные глаза косились на раздувшегося богатыря. Уши дрогнули от скрипа дубленой кожи. Асмодей метнулся скользкой молнией в комнату и уже из-за дверей пискнул:
;Летают они!!!
Громослав пригнулся, протиснулся боком в комнату, проревел:
;Кто летает?
В классе мерно рокотало. Парни и девушки перешептывались, головы пригнули. Шуршали учебники, конспекты. Громослав, как удав на бандерлога, смотрел на Асмодея. Тот заскочил за среднюю у окна парту. Сгорбившись в три погибели, Асмодей следил за проходящим мимо другом. На лице проступило выражение нашкодившего котенка. Даже уши прижал, да и хвост, наверное, опустил. Громослав прошел к следующей за Асмодеем парте, тяжело унаседился. Истошно скрипела скамья. Стол шатался, едва выдерживая вес бревен, которые заменяли ему руки.
;Ну!; выдохнул Громослав могучим шепотом так, что кудри Асмодея снесло на лоб, а книга сделала попытку улететь,; пой до конца!
Асмодей вздохнул, прошептал напряженно:
;Да, слоны.., понимаешь, слоны летают.
Его взгляд не отпускал Штейнера. Сполоснув тряпку, учитель неторопливо вытирал доску. Черно-серый прямоугольник два на полтора метра стал сверкать, словно антрацит. По мере высыхания серость расползалась озерцами. Пятна сливались в моря, влажно-черные перешейки истончались… Когда же учитель положил тряпку и отряхивал с деревянным стуком ладони, серость восторжествовала.
;Ты что? Они разве птицы?; недоверчиво хмыкнуло за спиной.
;А почему нет?; Асмодей заерзал.; Крылья есть…
;Ну, ты даешь!; Громослав отпрянул. Желтые глаза округлились так, что не каждый филин бы смог.; Пусть я лучше знаю оленей да косолапых, но и зоологию все же малость помню! Откуда ж у них крылья? Может быть, ты их с китами перепутал?
;Бедолага!; Асмодей лицемерно вздохнул, пояснил наставительно.; Совсем от жизни отстал! Как же можно не заметить столь больших крыльев, кожистых, чуть выше плеч!?
;Что ты мне голову морочишь перед экзаменом!?; сердито прошептал Громослав.; Чуть выше плеч –голова, а на ней ухи!
;Вот.., вот и добрались до истины!; счастливо выдавил Асмодей.; Ухи… Ну, пусть ухи. Как ни повернись, а попа сзади! Представляешь … Сажусь я на его широкую спину… На спине, есно, пристегнуто седло с крышей, как домик. Командую: "Рекс, вперед, голуба!"; и он начинает сперва медленно, а потом уже как калибре махать своими столь универсальными, как видишь, приспособлениями. И вот я говорю:"Поехали!" ;небрежно помываю прекрасной дланью из окошка слонолета, и мы воспаряем все выше и выше! Сквозь облака…
Асмодей глянул в окошко. Там клубились угольные тучи. Их разрывали ветвистые сполохи. Через секунду оглушительный треск тряхнул здание. В окно сыпануло прозрачным горохом. Он тут же расплылся кляксами. Асмодей продолжил:
; Под копытами моего коня уносятся вниз верхушки деревьев. Обижено каркает опущенная ворона. Внезапно видимость уменьшается практически до нуля. Я едва могу разглядеть в молоке ушные лопасти. Тяжело дышать, еще чуть и можно менять легкие на жабры. На лице, руках выступили крупные с ноготь капельки. С волос за шиворот стекают холодные потоки. Быррр…; Асмодей передернулся, но губы не переставали шептать.; Темнеет. Клубящийся мрак распарывают ослепительно белые трещины. Бьют по бокам, над головой, прошивают тьму под брюхом моего летуна. Он истошно трубит, умоляюще косит махоньким глазом, но я неумолим! Кричу: "Вперед, выше, быстрее"; грудь разрывает дикий хохот…
Воодушевившись, Асмодей не заметил, как с шепота перешел на торопливый дискант. Глаза сверкали, руки вздымались в повелительном жесте. В зале не дыша, слушали волшебные приключения. С затаенными улыбками выпускники поглядывая то на жестикулирующего Асмодея, то на Штейнера. Тот медленно багровел…
;Да, конечно, было бы неплохо полетать на таком звере, ;тихонько сказал учитель, поиграв желваками, ;тем более в такую погоду, преодолевая… Но, что будешь делать, коли они у нас не водятся? Да и водятся ли в другом месте–еще вопрос!
;А для этого, ; Асмодей поднял с торжественным видом палец,; у нас есть Гром!
Штейнер открыл и медленно закрыл рот. Его пронизывающий взор синхронно с глазами группы упал на Громослава. Тот наливался дурной кровью, как пиявка… Большая, очень большая пиявка. Лицо вспыхнуло закатными красками. Те разрослись, захватили шею… Алый фонтан поднялся выше… Зал вздохнул, словно единое существо… Перед ними во всем своем великолепии заполыхали уши… Нет, даже… Уши!
Громослав тяжело засопел. Раздулся так, что плечи вышли за края парты. Затрещала рубаха. Хрустнуло… Побелевшие ладони стиснулись на столешнице.
Из сказочного бытия, где Асмодей боролся с могучими стихиями, выступили похабные улыбочки. Шушуканье стлалось меж рядами парт, словно осенней листва по дороге. Все, так называемые, товарищи по счастью как-то странно посматривали поверх головы. Сзади пахнуло, словно из пасти дракона, зарычало. По спине расплывались ожоги, Асмодей становился все меньше, горбился, втягивал голову в плечи. Над партой торчал только нос да глазки. Они бегали туда, сюда, норовили разъехаться по сторонам и посмотреть, отчего занемела шея, а по спине бегут мурашки размером с жуков.
Громослав еще раз мысленно растер и втоптал в грязь остатки Асмодея, насупился и отвернулся к окну. В потемневших как желуди глазах отражалась серая пелена. Сквозь нее смутно угадывались силуэты сосен. Ослепительно сверкнуло - Громослав прищурился. Через секунду оглушительно грохнуло. Девчонки взвизгнули…
"Вот гад!; думал Громослав. Кулаки стиснулись так, что костяшки хрустнули. Асмодей подпрыгнул, коленки грохнули о стол.; Боишься? Правильно делаешь! Уши… Ну, что уши, ноги, руки? Главное, чтобы человеком был, а не каким-то там асмодеем. Убил бы,; зубы люто скрипнули,; да не могу почему-то…"
Штейнер завел руки за спину, привстал на носочки, цокнул каблуками. Строгий взгляд обвел аудиторию. Смешки и перешептывания разом прекратились. Двадцать пар глаз с неугасимым рвением пожирали учителя. Только богатырь хмуро разглядывал глубокие линии на ладонях.
;Ребята, ; торжественно раскинул руки Штейнер, ; вот и настал решающий час. Десять лет, за которые было все: и победы, и поражения и горести, и радости. Из ничего не рождается что-то. Так и из простой детворы может вырасти и человек, и зверь, смотря как воспитать. Для любого из учителей вы –дети. А детям отдается самое лучшее! Так и мы отдали вам все, что было в нас хорошего, доброго, вечного –наши знания. Не подведите же нас! Впереди открывается большая и серьезная дорога взрослой жизни. Если сегодня вы еще ребятишки, то завтра –сталевары, плотники, ученые, инженера. На вас вся надежда!
Он расцепил руки, прошел к столу, неторопясь сел. Штейнер разложил на краю веер белых листков. Взгляд поднялись на красные лица с бегающими глазами. Усмехнувшись, Штейнер махнул рукой:
; Сейчас мы посмотрим, кто чего добился за прошедшие годы. Налетай, честной народ! С пылу с жару!..
На передних партах сидели отличники: три девчонки в сарафанчиках и Андрей –худенький парнишка в очках. Их копыта давно били в пол, даже колею сотворили. Они со смехом вскочили и, толкаясь, как первоклашки, ломанулись к вожделенному. Заскрипели, загремели сдвинутые стулья и столы.
Перед учителем возникла куча–мала. Блестящие глаза, смех, шуточки сыпались, как из ведра. Каждый хотел ухватить билет первым, пока выбор еще большой.
;Тихо! Не толпитесь!; донеслось строгое из-за спин. Парни в костюмах, девушки в платьях замерли. ; Начнем по порядку: Архипова Елена…
Сквозь редеющую толпу проступили очертания человека. Штейнер склонился над журналом, что-то помечал. Скрипело перо, бегало по белым листам, оставляя следы…
За окном громыхало. Ветвистые всполохи прорывали серую пелену, четче очерчивая профили. Молнии отражаясь в устремленных на учителя глазах. Его седоватая копна склонялась все ниже, брови хмурились. Перед ним топтался Асмодей. Тонкие пальцы рылись, как поросенок в желудях, в хилой кучке билетов. Они на секунду замирали над каким-нибудь, трогали, тут же отдергивались, словно от огня, неуверенно брали следующий.
;Ну, что вы, товарищ Всполохский, все перебираете!? Не можете решить проблему буриданова осла?
Штейнер воткнул перо в подставку и откинулся на стул. Губы иронически изогнулись, пальцы переплелись на столе в замок. Глаза смотрели поверх очков:
; Берите первое, что попадется. Если знаете предмет, то не все ли равно, какой из вопросов выпадет?
Асмодей потряс головой, как конь, которого одолели слепни. С носа сорвалась капля и по дуге шлепнулась на пол. Он выпятил грудь, словно бойцовский петух, и сказал важно:
;Н-нет, многоуважаемый Зигмунд Виссарионович. Я ж, понимаете, хочу выбрать Са-а-амый трудный. Мне, как гиганту мысли, просто неприлично и мало того обидно отвечать на какую-нибудь ерунду!
В аудитории послышались смешки.
Ребята щурились, тыкались носами в тетради. Парнишка у двери отодвинул тпрупнувшую скамейку и подскочил к стене. Щелкнул рычажок. Аудиторию залил желтый свет. Сведенные брови разгладились. В глазах парней читалась смесь зависти и осуждения, мол: "Лезут тут, понимаешь, куда не просят! Я и сам бы мог, если бы лень не мешала. А если бы кто-нибудь слезно умолял, то вообще!.. Пусть не все, но хотя бы эта голубоглазая холодная словно лед Катька".
;Спасибо, Антоша, а то и, вправду, на улице что-то потемнело… Собственного носа, однако, не видать.; Вся группа свела глаза в кучку. Штейнер расхохотался. Блеснули крепкие желтые зубы. Отсмеявшись, он взглянул на вздыхающего Асмодея. Во взгляде появилось озабоченное выражение. Штейнер хлопнул по столу ладонью и бодро сказал.; Асмодей Кириллович, так и быть, пойду вам на уступки! Не могу же огорчить столь прилежного.., гм, ученика. Та-ак.; Штейнер приподнял брови, лоб изрезало морщинами. Глаза то ли обозревали внутричерепное содержимое, то ли разглядывали мух на потолке. Удовлетворенно крякнув, он открыл полку, пошарил там и припечатал поверх всех билетов чистый лист. Пальцы ухватили перо. Кончик скрипуче забегал, оставляя позади извилистый след.; Значит, так… Вот вам теорема Гаусса и теория относительности. Задача же…; Он потер лоб. С кончика пера сорвалась жирная черная капля и взорвалась на листе раскормленной кляксой. ; А черт! Ладно пусть будет электродинамика,; Штейнер вытащил второй листок, быстро начертал что-то и протянул раскрывшему рот Асмодею.; Дерзайте!
;Век доброты вашей не забуду,; просипел Асмодей.
Шатнувшись, он развернулся и поплелся к своему столу. Глаза хмуро бурили пол. Отовсюду неслись ехидные смешки, шуточки. Предлагали вернуться и строго потребовать самое, самое, что ни есть, сложное. Асмодей угрюмо огрызался. Когда дошел до своей парты, то обрушился на скамейку с таким грохотом, словно скелет разобрался на составляющие.
…Борис вздрогнул. Из звездного небытия прорвался обрывок слова: "…оиков, Борис Стоиков, долго мне вас еще ждать?"; звезды расплылись в капли на стекле, тьма нырнула в серую пелену дождя. В уши ворвался стук по подоконнику и муравьиный шелест за окном. Борис повернул голову. В шее хрустнуло. Глаза уставился на Штейнера, как на предмет интерьера. Тот нервно заерзал под равнодушным взглядом.
"Какая же мелочь –все эти экзамены, глупая работа, скотские радости… Человек за одно деяние может стать вровень с богами, а тут, э-эх!.. " ; Борис тяжко вздохнул и поднялся.
Перед ним на столе лежали пять билетов. Борис взглянул на Штейнера. Тот покачивался на задних ножках стула со скрещенными на груди руками. Учитель указал глазами на бумажки. Борис выдвинул челюсть, презрительно прищурился и взял из середины.
Взгляд побежал по черным строчкам, губы зашевелились:
;Вакуум, полупроводники, второй закон термодинамики и задачи по теме ядерных взаимодействий…
;Хорошо, иди готовься.; Штейнер сделал пометку в журнале и вперил строгий взгляд в подобравшуюся аудиторию.; Три часа вам на подготовку, а потом начну спрашивать согласно алфавитного списка.
Борис в течение часа решил задачу и ответил на все вопросы кроме вакуума. Вокруг скрипели перья, шуршала бумага. Впереди дергался, вертелся юлой Асмодей. Тут он как-то странно изогнулся, вроде бы даже стал чуть ниже ростом. Борис почувствовал, что по ногам кто-то топчется. Он оторвался от раздумий, поднял голову. Кудрявая копна вылезла, повернулась, открылся острый крючок носа. Спина откинулась, скрипнуло.
Асмодей прошептал чуть слышно:
;Борь, а Борь, помоги, будь другом!; он завел за спину руку, делая вид, что чешется. Рожа скривилась в неземном удовольствии. Он шоркал по хребту и приговаривал.; Проклятые клопы! Сколько живем вместе, а никак не успокоятся. Хоть бы хозяина не кусали. Ан нет! Нашастаются по соседям, припрыгают ко мне… Так вместо того, чтобы залезть в мои шовчики и тихо, мирно уснуть, они еще и хозяина жрут! Ни стыда, ни совести, правда, граждане выпускники!; произнес он чуть громче. Девчонки заохали, парни ругались сквозь зубы, брезгливо отодвигаясь. В этом гвале он разжал ладошку ; меж пальцев торчал листок; и прошептал.; Вот возьми.
Борис отвел руку, прошипел язвительно:
;Нут, уж.., умник! Такие задачи решить можешь только ты!Ты ж вовек мне не простишь, если я лишь только посмотрю в их сторону. Нет, нет, я другом дорожу!
Асмодей поелозил, умоляюще прошептал, пытаясь завернуть руку за спину:
;Борь, ну, что ты в самом деле! Напиши хоть по паре слов…Я если и обижусь, то совсем чуть, чуть! Советы друга для меня священны!
Борис навалился на стол, выдохнул зло:
;Ах, священны!?; черную шевелюру взъерошилась.; Так внемли! Назвался бабой –становись раком! На чужом горбу в рай не скачи: ветви сильно низко растут!
Асмодей хрюкнул. Недовольно дернув ухом, отодвинулся вместе со стулом. Асмодей подпер голову руками, сгорбился, как столетний старичок, и пробурчал:
;Хорошо, хорошо… Я тебе все-е-е припомню: и раков, и низких суков!; Пальцы расправили изжеванный листок, мрачный взгляд вперился в черные буковки. Асмодей вздохнул, словно лежал под стволом столетнего дуба. ; И-е-ех, люблю филозопию –мать всех наук и физику –примерную дочь ее.
Борис усмехнулся и опустил глаза на свои ответы. Перо дрожало над чистым листком. В голове билось: "Ну, напиши ты, что нужно! А нужно всего лишь повторить штейнеровские изречения! Что тебе стоит написать и обосновать многочисленными теориями то, что должно?; его рука дергалась, словно марионетка, на лбу выступил пот. Губы сжались в тонкую линию. Глаза невидяще бегали по листку, оставляя дымные полосы.; Нет, не могу!"
Внутри все переворачивалось. Возникло такое отвращение, что зубы скрипнули, что-то хрустнуло.
Борис тряхнул головой –из мутной пелены раздумий проступил стол, руки на нем, а в руках сплющенное перо. Борис отбросил перо на край стола и тупо уставился на лист.
"С одной стороны нужно просто написать, что входит в школьный курс, с другой какая-то сила не дает пойти против правды. А в том, что более верно или просто верно, сомнений нет, ведь я это обосновал, а не сказал: "Это так потому, что так сказал Я –великий и неповторимый!"; конечно, сие приятно и мне, но в данном случае, действительно, утверждение о вакуум-материи имеет под собой основание".
Все плавало как в тумане. Через некоторые промежутки слышался острый как кинжал голос. Мимо мелькали тени. Дрожащие звуки трепыхались в пространстве, снова резкое и так несколько раз… Перед глазами осталось лишь белое пятно, сбоку голову сдавливали руки. Они натягивали веки к затылку, делая пятно тунгусьи размытым.
"Что же делать?; билось в висках.; Неужто отступить!?; изнутри сразу начали подыматься волны раздражения, отчаяния. Грудь бурно вздымалась...
Белое пятно закачалось. Борис почувствовал, что его трясут за руку. В уши влезало что-то визгливое, настойчивое, вызвавшее глухое раздражение. Проступил стол, приглушенный говор влез в уши.
Борис вскинул голову, встретился с тревожным взглядом Асмодея. Тот косился по сторонам, смущенно улыбался, мол: "Все в порядке: парень просто глубоко задумался, очень глубоко".
В уши ворвался крик Штейнера. Он покраснел, как свекла. Глаза метали молнии, бакенбарды тряслись. Он приподнялся со стула… Взгляд сверлил обнаглевшего студента. Штейнер орал так, что на шее вздувались жилы:
;Стоиков, вы почему спите на уроке с открытыми глазами?! Спать надо, сомкнув веки, а то будет, как песка насыпали, а нам тут мусор не нужен! Понятно или по другому переврать!?
;Понял, что уж тут не понять,; проворчал Борис, распрямляясь.
На столе двигались желто-зеленые пятна. Уши шелохнулись. Слышался редкий стук капель. Взгляд упал за стекло. Сквозь едва шевелящиеся кроны пробивались уставшие лучи. В темно-зеленых просветах проглядывали клочки чистейшего аквамарина. Над рекой выгнулась радуга. Постепенно один конец растворялся. По небесному морю плавали нежно-белые барашки. Кто-то раскрыл окно, пахнуло озоном. Борис вздохнул полной грудью, отвернулся. Он взглянул на Штейнера. Тот пыхтел, словно после драки. Борис бросил:
; Буду спать, как вы сказали.
В глазах Асмодея мелькнули искорки, он прыснул, торопливо отвернулся к окну. Всем своим видом Асмодей показывал, что его прям таки жутко интересует белка на ветке. Плечи тряслись, видимо, от умильного вида дикой природы. По залу прошла волна хихиканья. Штейнер вспыхнул, провел грозную дугу по аудитории –смех тут же угасал…
;Спать!?; прошипел Штейнер чрез стиснутые зубы. Глаза прищурились, а губы гневно искривились.; Ну-ну, прош-ш-шу к столу! Сейчас посмотрим, что хорошего пришло к вам во сне. Говорят, что во сне рождаются гениальные открытия, изобретения… Брехня –все это, батенька! Только упорный каждодневный труд может сделать что-то серьезное!
;А как же Менделеев? ; спросил Борис. В глазах мелькнула насмешка. Он опустился на стул несколько сбоку от Штейнера.; Его теория сформировалась именно во сне.
;Ну-у-у, Менделеев!; протянул Штейнер.; Один, два человека –не считается! Они исключения из правил, что лишь подтверждает закон. Да и то скорее всего теории родились от долгого и трудного мышления, а в сновидениях лишь окончательно приобрели четкость.; глаза пробежали начирканное Борисом. Штейнер хмыкнул, уголок губ приподнялся.; Но вы, молодой человек, как мне кажется, все таки не Менделеев…; руки пошуршали, перебирая листы. Он вскинул брови, поднял глаза на Бориса. Тот разглядывал ногти со странной полупрезрительно-горькой улыбкой. Могучие плечи приподнялись, трапеции взбугрились. На тяжелой челюсти играли желваки.; А где ответ на вопрос о вакууме? ; Штейнер спустил очки на нос, взглянул поверх них на мнущегося парня.; Неужто не помните? Мы же этот вопрос проходили на последнем занятии, а вы не старый склеротик!
Борис открыл было рот, пытаясь выпихнуть требуемое, но горло словно кто-то сдавил. Лицо, шея, покраснели, вены вздулись толстыми змеями. Он окинул отчаянным взглядом замершую аудиторию.
Звенела напряженная тишина. За окном слышались аккорды кузнечика да далеко в небе клекот-свист кобчика. Из-за спины Громослава выглядывал, как черт из табакерки, Асмодей. Его кулаки сжимались, показывали кукиш за кукишем. Борис вскинул брови. Взгляд переползал с фиговых выкрутасов на жуткие корчи, что поразили лик Асмодея. Губы тронула понимающая улыбка. Асмодей вздохнул и отвернулся. Смуглый лоб непривычно морщился. Губы жевали одна другую.
Губы учителя язвительно изгибались. Штейнер спросил ехидно:
;Так что же такое вакуум? Уверяю вас, что это чрезвычайно просто.; он сжал пальцы щепоткой и покрутил в воздухе.; Вы вчувствуйтесь в слово. Ва-ку-ум. Тут же все интуитивно понятно!
;Вакуум –это…
Борис почувствовал, как с груди свалился камень по меньшей мере размером с уральский хребет. Рубашка затрещала, глаза сверкнули…
Увидев преобразившегося друга, Асмодей подпрыгнул: будто кто шилом ткнул. Он даже под стол заглянул в поисках внутреннего врага. Однако, там он не обнаружил ничего, кроме дохлой мухи и таракана, что помахивал черными усищами из щели.
"Ну, еще бы!; подумал он самодовольно.; Второго такого нет во всем городе!" Асмодей толкнул Громослава и громко зашептал:
;Слушай, Гром, ты не в курсе: у девушек в голове есть что-нибудь кроме пустоты?
;Тебе лучше знать, что у них и где есть,; буркнул Громослав и дернул плечом, словно сгонял надоедливую муху.; Кто у нас лучший специалист по женскому полу?
;Я что ли?; Асмодей приоткрыл рот, изобразив девственную невинность.
;Ну, не я же! Кто Таньку с Манькой обрюхатил по весне, а через неделю Аленку с сестрой? За кем дядька Михаил с топором бегал, когда узнал, кто с его женой в сарае корову доит!? А недавно я узнал…; разохотился Громослав.
;Шшшш… ;прошипел Асмодей.
Он пнул друга под столом, и с извиняющейся улыбкой посмотрел по сторонам. Его взгляд встретился с голубыми глазами Светланы, что постепенно зеленели. Небольшая грудь девушки вздымалась, словно волны в бурю. Ладони со скрипом съезжали с парты, ногти с каждой секундой удлинялись. На темном дереве остались красные полосы, а из-под пальцев вылетала стружка. Асмодей сделал вид, что"не был, не привлекался". Он замотал головой, словно язычком в колокольчике:
; Все это –нелепые инсвинуации, ты же знаешь!
Громослав хрюкнул. Желтая радужка блеснула. Он оглядел аудиторию. У парней горели глаза, с отвисших челюстей капала слюна. Девчонки заинтересованно приподняли бровки. Богатырь усмехнулся:
;Ага… Ну-у-у, это как посмотреть… Если сзади, то очень даже лепо!
;Ээ… Ну… Да…; Асмодей вертелся на стуле, словно на раскаленной сковородке. Он чувствовал, как с него заживо снимают кожу, четвертуют, вешают, потом оживляют и по новой. Наконец, он выдавил.; Все таки интересно, что увидим, когда дернем за уши и они отвалятся. Будет там полный вакуум иль нет? Как думаешь?
Громослав пожал плечами:"Рассматривай сам, если интересно". Борис с грустной улыбкой взглянул на Асмодея.
;Вакуум –это..,; Борис обреченно выдохнул и закончил,; материя…
;Что за… материя!?; выпучил Штейнер глаза так, что очки свалились вниз.
Борис еле успел метнуть руку… Разжал, оставив оптику на столе. Тут же убрал массивные кулаки, стеснительно улыбнулся.
;Понимаете,; Борис мучительно скривился, пытаясь подобрать слова. Такие четкие в мыслях наружу они вываливались полудохлыми мышами,; все частицы, из которых состоим мы с вами, парты, деревья, наша планета, солнце –лишь малая, ничтожно малая часть материи законной вселенной.
;В смысле!? Так больше ж ничего нет!; воскликнул Штейнер.
;Не-е-ет, дорогой Зигмунд Виссарионович! Есть!; Борис сверкнул глазами, с тпрупканьем развернул стул и сложил руки крест на крест на столе. Он наклонился, опершись грудью о край. Взгляды скрестились с грохотом рыцарских мечей.; Во-первых, когда сталкиваются фотоны друг с другом или с частицами или частицы с частицами, то откуда-то берутся совершенно другие частицы, а!? Откуда?!
;Все элементарно, Ватсон! Знамо дело из энергии!
;Да, да, конечно…; Борис почесал затылок с несчастным видом.; Все, кажется, до предела просто, если смешать понятия кислого и твердого, прочного и запах фиалок.
;Так что же, дорогой оппонент, вы признаете свое поражение!?; торжествующе выкрикнул Штейнер.; Энергия все ж таки с материей связана!
Борис уставился в стол, медленно качал головой. В синих глазах отражалось то окно с шумящими соснами, то собственные сжатые до хруста кулаки, то дверь. За спиной гудел рассерженный улей, в котором очутилась вторая самка. Борис выдвинул челюсть, мрачно буркнул:
;Нет, я все ж таки думаю, что вакуум есть конгломерат первочастиц!
Штейнер вскочил, стул опрокинулся. Учитель сжал кулаки, словно хотел в драке отстоять убеждения. Из оскаленного рта во все стороны брызнула слюна:
;Что вы несете, Стоиков!? Вы хоть осознаете всю безосновательность ваших слов!?; Штейнер потряс над головой кулаками.; Что же вы считаете себя самым умным, а сотни уважаемых заслуженных ученых –дураками?! ; его голос сорвался на визг.; Вы хотите сказать, что они, я… потратили столько лет… впустую, что все неправильно?!
Борис медленно протер лицо рукавом, сцепил челюсти. Упрямый взгляд скрестился с бешеными глазами учителя. За спиной замерло, лишь доносился придушенный шепот Асмодея: "Соглашайся, соглашайся, ээ…; шлепок по лбу.; То есть не соглашайся!"
;Да, вы абсолютно правы…; сзади раздалось "ура!". Борис усмехнулся и окончил.; Вы правы, что не правы!
Сзади взвыло, два десятка легких сдулось, словно рыбий пузырь.
;Сотни, вы понимаете, сотни лучших ученых!; орал Штейнер.
;Да, сотни,; спокойно отпарировал Борис и откинулся на стул. Губы презрительно кривились. Он скрестил руки на груди.; Точно так же сотни тысяч лет назад множество просвещенных дикарей доказывало, что спать со своими родственниками, есть человеческое мясо вполне нормально и правильно. Так же, но чуть позже доказывали, что более правильно приносить человеческие жертвы не Дане –богине воды, а Апии –матери сырой-земле. Как доказывали множество умов, действительно, умов своего времени, что земля плоская и стоит на трех китах. И только один кричал, что враки –круглая и тыкал пальцем в выплывающий из-за горизонта корабль.
;Бред, все это параноидальный бред!; лицо Штейнера побагровело, налилось дурной кровью. Красные с лопнувшими капиллярами глаза люто выкатились. Он затопал ногами и заорал.; Два!!! Вы остаетесь на второй год, так как совершенно не владеете предметом!
Борис встал, опрокинул коленями стул. Смерив с ног до головы трясущегося от гнева преподавателя, он пошел к двери. В гробовой тишине Борис ощущал на себе двадцать пар глаз в чем-то сочувствующих, где-то злорадных, но одинаково непонимающих.
Глава 8.
Небо затянуто бледно-серыми облаками. Из многочисленных окошек то и дело выглядывала ослепительная болванка. Солнечный диск вкатился на небосвод лишь до половины. От гудящей толпы вытянулись длинные как цапли тени.
Десять утра. Субботний выходной. Площадь запружена народом под завязку.
Мостовая замощена красным с белыми прожилками камнем. Из-за поворота выбрались одна за другой две лошади. Копыта звонко цокали. Окованные железными пластинами колеса постукивали. Кобылы прядали ушами. Хвосты помахивали перед лицами возниц, хлопали по крупам, сгоняя надоедливых слепней. На облучках гордо восседали мужики лет под полста. Толстые краснорожие как снегири в красных же рубахах они походили друг на друга, словно братья-близнецы. Меж холмами круглых щек прятались кнопки носиков, проблескивали поросячьи глазки.
;Тпру, ретивые!; вскрикнул неожиданно тонко первый и дернул поводья.
Всколыхнулся двухведерный арбуз. Кляча фыркнула, оскалила желтые зубы. Лошадь покосила мутным глазом на возницу, вздохнула и опустила копыто.
Телеги скрипнули рессорами и остановились. Еле слышно прошуршали, сдвинулись горы флажков. Несколько штук перелетели через полуметровые борта. Толстяки покряхтели, начали слезать. Хрупнуло. Возница, что остановился чуть позади, недоуменно оглянулся. Поросячьи глазки опустились вниз, сапог приподнялся. К подошве прилипла красная бумажка. Воровато покосившись по сторонам, он запнул флажок под телегу...
Задние ряды начали оборачиваться, глаза вспыхивали. Они тут же толкали соседей. Те недоуменно вертели головой, охали, дергали передних. И вот уже вся площадь повернулась… Все толкались, возбужденно переговаривались. Маленькие подпрыгивали, но приземлялись уже на ноги задних. Те взвывали. Слышалась ругань, смущенный лепет…
Позади толпы белело трехглавое здания администрации. Перед ним прижался к земле свежеоструганный помост. Вкусно пахло сосновыми опилками.
Послышался дробный топот. Вслед за телегами из-за угла выбежало дюжин пять молодых парней. Голубые рубахи отражали небо. Глаза сверкали. Шутки прыгали, словно блохи. Парни похватали в по охапке флажков разного цвета и побежали к толпе...
Перед ними расступались, словно волны перед Моисеем. Стены этого моря поросли ветвями. В каждые руки они пихали по разноцветной паре и тут же неслись дальше. Вся площадь стала походить на озеро, по которому мчались наперегонки лодками. Через полчаса серая толпа одела красно-зеленый наряд.
На помосте трехметровый стол. Белая скатерть закрывала ножки до половины. Пять стульев теснились рядком. На левом краю трибуна. Бока оббиты синей тканью с серебряными созвездиями.
Под массивными телами поскрипывали ступеньки…
Процессия неторопливо подымалась. Первым вышагивал Владимир Вепрев. На челе осознание собственного достоинства. На квадратных плечах правителя похрустывала белая рубаха. Коричневые брюки обтягивали узкие бедра. Черная с проседью щетина колола небо. Выдвинутая челюсть, крупный прямой нос… Карие глаза надменно смотрели перед собой.
Борис подымался следом. Сердце колотилось, как у зайца. В голове стоял сумбур. Он торопливо перебирал фразы, но все комкалось, ломалось… На уши давил равномерный гул. В груди пикало и обрывалось в пятки, когда слышал свое имя. Левая щека пылала и чесалась, словно стегнули крапивой. Меж лопатками словно приложили раскаленный прут.
"Ну, еще бы,; с тоской думал Борис, ; сильнолюбимый Штейнер просто так не сдастся. Но, слава богу, он не один решает. Кроме него будут слушать почти все жители нашего города-государства. Не может быть, чтобы все оказались слепы и глухи, как тетерева на току. Хоть в пару человек, да зароню зерна сомнений. А там, глядишь, волна и до берега дойдет. Конечно, хотелось бы больше, но я потерплю,; Борис стиснул зубы, опускаясь на ближний к трибуне стул.; Столько, сколько надо."
Вепрев сразу прошел к трибуне. Массивные руки опустились на срезанные наискось бока. Левый кулак постукивал по углу. Глаза опустились, задвигались из стороны в сторону. Ушей Бориса коснулось бумажное шуршание. Твердые словно вырезанные из дуба губы зашевелились, что-то проговаривая про себя. Наконец, Вепрев вскинул могучую длань к безоблачному небу. Вся площадь замерла…
Вепрев опустил руку и кашлянул в микрофон:
;Кхэ.., кхэ,; разнеслось громовыми раскатами над притихшим собранием. Владимир помолчал, а потом рыкнул; Дорогие сограждане, вы все знаете историю основания нашего народа, поэтому не буду повторяться. Скажу лишь про незыблемую традицию, завещанную прародителями –это предельное внимание к любым новым идеям. Ничто новое не должно быть отринуто и не будет отринуто. Все, что будет признано собранием, как дельное, нужное, внедрится в жизнь в ближайшее время!; Вепрев помолчал. Слышалось одобрительное гудение. В животе угрожающе ворчало, пыталось грызть ребра… Низ живота давило. Вепрев переступил с ноги на ногу и сказал с некоторым нетерпением в голосе.; Борис Стоиков утверждает, что сделал открытие.., очень важное открытие. Прошу выслушать его предельно внимательно и решить: действительно ли, его идеи полезны или…; Вепрев сделал многозначительную паузу и окинул строгим взглядом собравшихся. Он перевел взор на виновника торжества.; Борис! Тебе слово.
Скрипнул стул, Борис выбрался из-за стола. Все мышцы двигались, будто у только что соструганного Буратино. Проходя мимо докладчика, Вепрев ободряюще улыбнулся.
Борис вымученно растянул губы, вошел на кафедру и поднял глаза. Затылок и плечи пекло так, словно сунул голову в горн. Он опустил взгляд, вздрогнул, как от удара. Основная масса смотрела на него с нетерпеливой враждебностью. Бориса прошиб холодный пот. На лбу выступила испарина. Едкие капли стекали в глаза. Борис заморгал. Вся картина расплылась, как будто смотришь через стекло в дождливую пору. Во рту пересохло, а сердце вспикивало зайчиком и пробовало спрятаться в пятках… Сглотнув, он хрипло выдавил…
… Борис выложил свою теорию минут за десять. После проплыла вереница достойных мужей с достойными вопросами. Много говорили про славное прошлое, традиции. Приводили десятки имен виднейших ученых…
Эти два часа запомнились Борису, как шквальная атака с заранее предсказуемым результатом. Со всех сторон рыкающие пасти, ядовитые жала…
А потом… Потом смех. Красные рожи, раззявленные рты… В него тыкают пальцами, кривляются… Слышатся жалостливые слова про дурачка. Обмишулился, обгадился…
…Трибуна взвизгнула, сдвинулась в сторону. Борис качнулся к спуску. От стола что-то крикнули, но под ногами уже скрипели ступеньки. Стук подошв по камню участился, превратился в сплошной гул. Белые стены, одинаковые осклабленные лица слились в сплошной туннель. Шум толпы отодвинулся назад и затих за поворотом.
В голове гудело, смеялось гиеной, мелькали веселые лица, тыкались в глаза пальцы с грязными обгрызенными ногтями. В груди было горько. Не хотелось ничего, кроме как уйти подальше от глупых насмешек, непонимания, зарыться в глубокую нору и умереть.
Плечо о что-то ударилось, его развернуло вполоборота. Борис проломился и побрел дальше. За спиной взорвалось руганью, приблизился тяжелый топот. Голова дернулась, в ухе зазвенело от сильного удара, в черепе вспыхнула сверхновая. В красной пелене встали торчмя булыжники и дружно саданули в скулу, свет стянулсь в точку.
Глава 9.
В затылке тупо ныло, челюсть давило теплым так, словно Громослав подложил доску и уселся всей тушей сверху. Глухо застонав, Борис приоткрыл веки. Обзор перекрыл радужный частокол. Прямо в глаз уставилось огромное панцирное чудовище. Жвалы угрожающе разведены, сяжки помахивают. Лапки существа цеплялись за стену, к которой Борис зачем то прислонился. Он дернулся. Хотел отклониться от стены, но оторвалась лишь голова. Чертыхнувшись, перевернулся на живот… Под носом защекотало, освежающе пахнуло муравьиной кислотой. Борис подтянул застывшие руки, встал на четвереньки.
Сквозь пульсацию в висках пробилось:"Интересно, как это я на четвереньках на стене стою? Человек-мух что ли?" Руки, ноги шатались. Борис вскинул голову. Глаза зацепились за черный забор. Кованые прутья переплетались в астрономические узоры: звезды, спирали... За ними зеленели яблоньки, неспелые плоды пригибают ветки. Перед глазами помутилось. Все крутнулось, как в карусели, и встало на место.
Борис со стоном разогнулся, зажмурился. Солнце настойчиво лезло в глаза. "Часов пять уже, ;прикинул Борис. ;А если судить по бурчанию живота, то к шести подкатывает". Он повертел головой: "Белые трехэтажные дома, красные черепичные крыши… Ага, Центральная улица… Мне прямо".
В висках стукали, постепенно затихая, молоточки, в ухе пульсировало. Камни мостовой тащились навстречу и нехотя пропадали за спиной. Дома перемежались шелестящими палисадами. За оградой теснились ряды вишен, слив…
Серые холмы над головой устроили гонки со своими тенями. В груди было пусто, как в вакууме. Борис шел, едва переставляя чугунные ноги, подошвы шаркали.
"Как же так?; родилась мысль. Во рту концентрировалась горечь.; Я же не сказал ничего сложного. Надо было всего лишь сопоставить очевидное и сделать вывод…"
Ноги сами собой повернули. Захрустел, заскрежетал под подошвами щебень. Колени со скрипом разгибались, затаскивали тяжелое тело на пригорок. Губы саркастически изогнулись. "Ну, да! Просто!; мелькнуло в голове у Бориса.; Просто, когда вжился, вгрызся в проблему, разобрал ее по косточкам. Когда же в головах стоит вопрос о несносных полосатых жуках, о соленьях, вареньях, нормо-планах на работе, то какой уж тут вакуум, какие звезды!? Это ж никаким боком не трогает моего огорода! Хотя почему, спрашивается, не трогает? Пусть не сейчас, но…
" Остается одно… Если у нас, как у мифических хохлов, "не повере, пока не помацве ", то нужно дать требуемое. И тогда все, в том числе и товарищ Штейнер, заткнут языки в должное место!"
Борис прикрыл глаза, причмокнул от удовольствия: перед глазами всплыл дорогой учитель в самой, что ни есть, нужной позе. "Ах, черт!"; вскрикнул Борис. Ноги часто, часто перебирали, нагоняя убежавшее тело. Борис выровнялся, обернулся. Глаза расширены, сердце колотится, как колокольчик. Посреди гравийной дороги торчал серо-коричневый горбик с содранной кожицей. Борис с шумом выдохнул, потащился дальше на дрожащих ногах.
Зашумели листья, кусты клонило, словно готовило к зимовке. Скрипела и с силой билась о столб калитка. Предостерегающе заворчало. Борис задрал вверх голову. Солнце блеснуло в полынье. Клубящиеся облака залило золотом.
Последний голубой клочок подмяли грязно-серые скалы. На обочине взметнулся пыльный вихрик. Потемнело, низкое небо налилось свинцом. Над головой ослепительно треснуло. Прошло несколько мгновений… Страшный удар потряс воздух так, словно ломались скалы. Первые редкие, но крупные капли упали на дорогу. Взметнулись фонтанчики пыли.
"Ядрен корень!; выкрикнул Борис и рванул вперед. Скрежетнуло, из-под подошв вылетели камушки. Штакетины слились в голубые полосы. Борис злорадно хохотнул.; Хорошо ж сейчас на площади".
Шагах в ста показалиь его ворота. Бориса догонял монотонный шум. Словно миллионы мурашей терлись хитином. Борис обернулся на бегу, в лицо ударил кулак водяной пыли. Серая стена мгновенно приблизилась. На плечи обрушились ледяное.
Борис вымок за мгновенье, заорал. Крик перешел в бульканье. В пяти шагах все сливалось в стеклянное марево. Он чуть не захлебнулся, стиснул зубы. Наклонив голову, Борис попер по забору. В ноги толкал, бурлил вокруг голеней грязный поток. Пенистые струи несли щепки, вырванные с корнем травинки, листья. Борис закрыл бесполезные глаза, двигался в холодном, шелестящем. Внезапно стало легче. Пальцы, что перебирали штакетник, зацепились за что-то холодное, круглое. Борис с недоумением поднял голову, облегченно выдохнул: "Урра! Родные пенаты!"
Над головой потрескивали, прогибались доски, в полуметре обрывался водопад.
Борис передернул плечами: "Свеж-жо!" Белая безрукавка, черные штаны прилипли к телу. Слипшиеся волоски на руках вздыбило.
Борис повернул кольцо, щелкнул засов. Распахнулась воротина, на спину упало несколько капель. "Ва-а-ай!"; Борис передернулся, торопливо проскочил на ту сторону.
Почесав мокрый затылок, Борис потряс пальцами и с тоской выглянул из-под навеса. "Даже неба не видать,; в груди тревожно кольнуло.; Как там Барбоска? Не утоп ли?; Борис вздохнул, набычился… Копыто шаркнуло, Борис рванул с мыслями.; Чай не намокну сильнее… А намокну, так не растаю, лишь бы не простыть, но это вряд ли".
С одного бока пронеслись заросли малины. Они валялись в грязи, словно скошенные, листья вывернуло к небу. В мутной серой воде плыли красные шляпки ягод, травинки. Справа промчались мокрые окна. В них мелькала блестящая как тюлень фигура.
Борис сходу взапрыгнул на вторую ступеньку. Из-под подошв брызнуло во все стороны. "Слава тебе!.."; воскликнул он, дергая незапертую дверь. Со скамейки прыгнуло белое визжаще-пушистое.
;Барбос, отстань, противный!; Борис орал, отбивался мокрого пса. Тот то прыгал на грудь, то скакал вокруг зайчиком. Веселым, беленьким таким… Пол жутко скрипел, ходил ходуном. У Бориса подгибались колени, когда лапищи с пиалку бухали ему на плечи. Шерсть у пса слиплась, с него текло.; Ладно!.. Дай поцелую!; Борис схватил мокрое чудовище и чмокнул в пятак. В ответ выметнулся красное, в мгновение ока облизало нос, глаза, уши. Хвост крутился пропеллером, с силой бил по полу. Во все стороны брызгали прозрачные шарики. ;Ну, все, все…
Борис задумался, слепо шатнулся в сени…
Мимо проплыли стены, блеклый прямоугольник справа. Скрипнуло, дохнуло теплом…
Послышались легкие шаги. В щеку Бориса ткнулись теплые губы. Пахнуло сдобой, жареной картошкой с грибами. Трещали дрова в печке. В животе неуверенно вякнуло, рот наполнился слюной. В мутные мысли ворвался ласково-тревожный голос:
;Сынок, снимай скорее одежку ;ты же весь синий как баклажан ;и марш за стол!
;Хорошо, мам…; сказал Борис.
Он слабо улыбнулся и ногой за ногу начал стягивать ботинки. Те хлюпали, липли... Первый слез сразу, а второй упорно сопротивлялся… Наконец, с глухим чмоканьем нога выдралась. Подошва белая, морщинистая, словно моченое яблоко. Борис зашлепал в свою комнату. За ним тянулась цепочка следов.
Скрипя зубами и извиваясь, словно змей, он еле сбросил рубаху со штанами, стянул исподнее. По спине шелестнуло нагретыми ворсинками. На плечо прилетело полотенце. За спиной хихикнуло:
;Держи, синий человечек с красным задом!
;Мам!; вспикнул Борис, тут же завернув узкие бедра в приятное тепло.
;Все, все: ухожу! Переодевайся!; донеслось вместе с шуршанием занавески. После нескольких затихающих шагов с кухни загремело, звякнуло, потянуло жареной рыбой. Раздался веселый голос матери.; Меня что ли застеснялся!? Я тебя видела всякого… Да, и на отца ты похож.., как две капли… Так что можно и не смотреть: и так вижу…
Ее голос дрогнул. В нем проскользнула тщательно скрываемая тоска. В сердце Бориса кольнуло рыбьей костью. Стиснули зубы, Борис быстро растерся, накинул штаны с рубахой и вышел из комнаты.
Из кухни тянуло теплыми вкусными массами. Его тряхнуло: только сейчас понял, что продрог до костей. Борис недовольно покосился на приоткрытое окно, со вздохом рухнул на табурет.
Ноздри жадно трепетали, глаза, словно магнитом, тянуло к сковородке. Там средь поджаренной картошки прятались коричневые комочки лисичек. В желудке взвыло и толкнуло к столу. Карасей покрывали кружочки прожаренного лука. Обжигаясь, Борис оторвал спинной плавник и впился в хрустящую корочку. Он зачерпнул картошки, тут же отправил ее вдогонку…
Скрипнули доски. На столе, словно по волшебству, появилась глубокая миска с салатом. Помидоры, огурцы перемешались со сметаной, дали сок. Остро-сладкий лук хрустел на зубах. Борис подхватывал языком капли, торопливо пихал в рот картошку… Огуречные ломтики хрумкали за ушами.
Мать навалилась полной грудью на стол. Скрипнуло. В глиняной кружке качнулось молоко. Мать уперлась локтями на столешницу. Голова опустилась на маленькие как у ребенка ладошки. Толстая русая коса свесилась набок, глаза лучились теплом.
Борис жевал, хрустел… Глаза масляно поблескивали. Вдруг его челюсти замедлили перемалывание, взгляд остекленел. Мать прерывисто вздохнула. Борис вздрогнул, поднял затуманенный взор на тревожное лицо матери. Растянув губы в виноватой улыбке, Борис с трудом сглотнул. Кадык дернулся туда-сюда, пропихивая тугой комок, лицо покраснело, глаза округлились. Борис начал усиленно гребсти картошку, мол: "Все путем, жрем-с!"-щеки раздулись, как у хомяка.
Мать то открывала, то закрывала рот. Она пыталась поймать взгляд сына, но тот дергал головой из стороны в сторону, тянул ложкой соленые грузди, жареный папортник, хватал маринованные огурчики…
;Сынок…; наконец, решилась мать,; расскажи, как прошла конференция…Наверное, все просто попадали!?
Борис застыл с открытым ртом, рука остановилась на полпути. С ложки сорвалась капля и упала на скатерть. Приподнятые брови медленно сошлись, глаза спрятались в неприступные бункеры. Рот захлопнулся, челюсти сжались, заиграли желваки. Подрагивающая ложка опустилась на блюдо, звякнуло.
;Что случилось?; удивилась мать. С губ сорвалось огорченное.; Не вкусно или еще что?
;Еще… что…
Борис криво усмехнулся, не выдержав, отвел глаза. Взгляд зацепился за печь. Внутри топки потрескивали дрова. Промозглый воздух постепенно прогревался. В щелях меж чугунной дверцей и рамкой поблескивало красным.
По лицу, плечам ползало что-то невесомо-тревожное. Борис вымученно улыбнулся:
; Все вкусно… Правда, правда… И сытно –вот я и наелся,; он раздул щеки и выпятил живот, став похожим на рахита.; Спасибо, большое.
Борис встал, взгляд бегал по сторонам. Он подошел к матери, обнял и поцеловал ее в обе щеки.
;Ладно, пойду к себе: надо приготовиться…
;К чему? ; мать придержала своей кукольной ручкой его ладонь.
;Ну, ты же знаешь, мам… Меня ж на второй год оставили,; губы Бориса дернулись, видимо, чтоб улыбнуться, но вышел волчий оскал. Ноздри дергались.; Пойду штудировать любимый предмет. Вдруг что-то новое обнаружу!
;Борь, ; неуверенно спросила мать,; но ты же лучше всех в этом.., в этой физике. Может быть, подойти к Штейнеру, извиниться.., признать неправоту…
Борис напрягся, часто задышал. Он выдернул руку, потупился, мотнул головой:
;Не смогу…
;Сынок, надо!
;Нет.
Борис отвернулся, с одеревеневшим лицом вышел в коридор.
Несколько шагов… Занавески затрещали. Борис проломился в свою комнату.
"А если я, действительно, не понял или понял, но не так?; елозило в голове.; Не может же быть, чтобы все были дураками, а я –вот один такой умный? ";Борис щелкнул по выключателю, тяжело вздохнул и рухнул на стул. Кулак подпер голову.
За окном стрекотали кузнечики, носились столбики мошкары. Мычали возвращающихся с пастбища коровы. Хозяйки ругались на отбившихся буренок. Свистел хлыст. Следом обиженно ревело.
Глаза лениво ползали по небу. На виднокрае оно напитывалось фиолетовостью. Кто-то бесшумно пробивал темнеющий купол серебряными гвоздиками.
"Дай бог, если я просто перемудрил,; Борис стиснул зубы, ;хоть и неприятно, но я все таки не настолько труслив, чтобы не признать ошибки! Это было бы даже лучше, ведь не придется рушить все, что построено на базе утверждения, что вакуум –пустота. Но так ли это?.. Вопросец и не маленький…"
На краю стола пылилась стопка книжек. Сверху наискось –учебник физики. Борис смотрел на него с непередаваемым отвращением. Губы кривились… Поиграв желваками, Борис положил учебник перед собой.
"З.А. Штейнер. Курс базовой физики. Часть 3". Борис откинулся на спинку стула. Сминая страницы, он просмотрел все разделы, выдохнул и перелистнул на последнюю главу.
Глаза впивлись в черные буквы на пожелтевших листках. "Нет, логика –вещь железная! Либо я –придурок, что более вероятно, либо не придурок. Но тогда кто есть осмеявшие меня!? Ну, не могут же все остальные быть идиотами? Пусть не идиотами, а заблуждающимися… Или могут? Неужели верно древнее высказывание, что "большинство не право всегда"?; Борис с силой потер изрезанный морщинами лоб.; Это было б весьма печально, ведь большинству доверено решать наиболее важны для них же вопросы. Так можно далеко зайти. И хотя каждый себя считает специалистом во всех областях, но в реальности… В реальности время и внимание ограничены, поэтому занимаясь физикой, меньше уделяешь внимания биологии. Накачивая горы мускулатуры, не имеешь возможности прокачать мозг. Как ни крути, но сие накладывает определенный отпечаток.
Но совершенством быть, ох, как хочется, посему прибегают к хитрости. Люди думают, что уж специалисты то в своем деле собаку съели, поэтому сдирают их высказывания и наработки, с гордостью объявляя, что они мыслят так и эдак. А что их мышление совпадает с теориями знаменитого Леонардо или Толстого, Ницше, то и флаг: просто те думают так же, как и я –любимый!"
Борис горько усмехнулся. "Они как тени, которые отражаются от великих. Пусть пусты, но их много, поэтому могут закрыть и высокую скалу".
"Что же делать?; думал Борис, с тоской разглядывая формирующиеся в темнеющем небе огоньки.; Ведь я же прав! Наверное…Да что там!? Прав!; он тяжело задышал, стиснул до хруста кулаки, скрипнули зубы.; Неужели придется смириться?; Борис мучительно застонал, сжал ладонями голову, что раздулась, как дыня.; Уж в чем справедлива их позиция так в это том, что нельзя бросаться за первым попавшимся прожектом".
" Это я считаю себя гением,; Борис криво усмехнулся,; но для них я –выскочка, нелепое напряжение! Я требую к себе внимания, да еще и затрат непонятно на что. Счас! Держи карман шире! Надо ж подновить электростанцию, наладить дороги, расширить цех по изготовлению цемента, да и детские сады пора строить, а тут ерунда какая-то!"
Борис откинулся на стул. Мрачный взор ползал по стеклу. С той стороны бился, трепетал серыми крыльями мотылек.
Луна выкатилась из-за крыши, блеснула малым боком. Вдоль ограды проступили кусты смородины, шапки яблонь, вишневые посадки.
"Все понятно: мы развиваемся, растем. Проблема встает за проблемой –вот хозяйственники и жмурятся, когда их просят взглянуть в небо: на земле дел невпроворот. А я –вот такой дурак взял и взглянул… Но что я могу без их поддержки? Ничего! Но как же мне убедить их, как заставить оторвать рылы от огорода с картошкой!?; его глаза невидяще бегали по подоконнику.; Конечно, огород реальнее, ближе холодных огоньков. Те в дождь вовсе исчезают за серой пеленой. Может быть, они вовсе и не такие, как рассказывают брехливые астрономы? И сразу все чувствуют несказанное облегчение… Земля в центре мироздания, солнце вечно встает и садится в должных, освещенных веками местах… Красота! Но мы можем наступить если не на те же грабли: дети у нас в приоритете, то на соседние".
"До нас уже были те, кто искал монетку в грязи, но где они теперь!?
Мы просто не можем бездумно шириться, ведь, в конце концов, упремся в небесный свод, но остановиться уже не сможем… И тогда, если не окажется на голове бронированного шелома, нас расплющит, размажет в желе…; Борис тяжело задышал. В груди катались раскаленные глыбы. Челюсть выдвинулась на полметра.; Нет! Я этого не допущу! Вакуум –это ключ к звездным вратам. Я найду его – и тогда наши хохлы поверят! Хорошо смеется тот, у кого не порван рот!"
Борис вскочил, взгляд обежал комнату. Руки сдернули со стены отцовский карабин, с любовью положили на кровать. Перегнувшись через кровать, Борис вытянул из угла рюкзак и бросил рядом с ружьем. Дверцы шифоньера распахнулись, стукнули по стенам. Борис влез до половины. Из вороха одежды торчал лишь узкий зад.
;Борь, ты чего?; раздалось из коридора.; Решил убраться, на ночь глядя?
Борис застыл, спина напряглась. Он чувствовал взгляд матери, словно руку слепца. Беззвучно выругавшись, Борис попятился. Взгляд цеплялся за пол. Он развернулся, бросил в рюкзак две пачки с патронами, прицепил на пояс нож. Потоптавшись, Борис буркнул, не подымая глаз:
;Мам, принеси соль… Пожалуйста!
;Сколько?
Борис потоптался, отрывисто выдохнул:
;Давай… большую банку, ;внутри все натянулось, тревожно звенело.
;Зззачем?; в голосе матери проскользнули плачущие нотки.; Ты куда собрался?!
Борис сжался, словно по хребту стегнули плеткой, выдавил:
;Прошу!; сжавшись, выдавил Борис.; Так надо!
Ни слова не говоря, мать развернулась и вышла. В дверях она шатнулась, задела плечом косяк. По коридору пронеслось скрипучее эхо шагов, загремела посуда на кухне, скрип начал приближаться…
Мать возникла в дверном проеме. Пальцы побелели, судорожно прижимали берестяную банку к груди. Губы вздрагивали, глаза подозрительно блестели.
;Ты… уходишь?..; спросила мать, протягивая банку. Голос трепетал, как пламя свечи на сквозняке.; Сначала отец, а теперь вот и… ты…
;Мам, ну, что ты!!?; выкрикнул Борис. В груди заныло, задергалось. Он сделал шаг и нежно обнял такую маленькую и одинокую женщину. На глазах навернулись слезы. Борис шмыгнул, вскинул голову к потолку. В мутной пелене мигнул огонек лампочки. Прорвав запруду, вдоль носа к губам скатилась огненно-жгучая капля. Одной рукой Борис обнимал ее за плечи, а второй трепетно перебирал волосы. Внутри было больно, лицо дергалось. Борис хрипло прошептал. ; Я вернусь, я обязательно вернусь…
Рубашка намокла, от груди донеслось приглушенное, плачущее:
;Но почему?.. Что тебя гонит?!Скажи, что вас… всех гонит!?
Борис тяжело вздохнул. Перед глазами, как живой, встал отец. Несокрушимой горой тот застыл на перевале. Рука поднята в прощальном жесте, солнце огибает пальцы, поджигает ладонь. Закатные лучи бьют из-за спины в глаза трехлетнего малыша. Тот махает одной ручонкой, второй держится за палец матери.
"Папа, папка, не уходи!"; кричал карапуз, коверкая слова, а рядом судорожно всхлипывало. Борис тряхнул головой, сжал челюсти и тяжело выдохнул:
;Просто мы –мужчины…
Хребет распрямился с хрустом. Борис отстранился со вздохом, закинул на плечо рюкзак, подхватил ружье. Приклад звякнул об нож.
Борис стиснул зубы, обогнул сгорбившуюся фигурку. В груди щемило, под левой лопаткой заныло. Сбоку мелькнула панорама кухни. Возле печки на спине бессовестно дрых кот. Лампочка серебрила волоски на раздутом, как шар пузе, лапки подергивались…
Толкнув дверь, Борис вывалился в сенной полумрак. В окошко подмигивала черная бесконечность. На чердаке что-то скреблось, топало. Борис передернул плечами. Из-за этого в детстве он боялся спать на животе. Все казалось, что неведомый зверь прогрызет потолок и шлепнется на него. Борис так и чувствовал острые зубы, что вонзятся в шею, станут с истошным визгом рвать мясо, брызнет кровь…
"Бррр!"; Борис передернулся с ног до головы, патроны дзинькнули.
За дверью скреблось, радостно поскуливало. Борис вышел, с печальной улыбкой потрепал Барбоса по холке, почесал за ушами. Пес скакнул, лапы уперлись в грудь. Борис покачнулся, ухватился за косяк.
"Эх, псяка…; вздохнул Борис и прижал ушастую башку к груди. Пес скульнул, лизнул Бориса в нос.; Да все нормально, но меня не будет… долго…Заботься о матери, ладно?! Не убегай никуда. Хорошо?". Барбос вильнул хвостом, часто задышал…
Борис ударил по входному крючку –щелкнуло, со скрипом распахнулась уличная дверь. Под колени толкнуло горячее, волосатое. Вдоль окон пронеслось плотное как таран тело, уши хлопали с каждым скачком.
На повороте Барбоса занесло. Скрежетнуло. Задние лапы выбросили на побитую малину веер гравия –пес исчез за углом дома.
Сразу дико взмявкнуло в несколько голосов. Захрустело, зашумело –через ограду сиганул черный как ночь кот. Тут же палисад вздрогнул и закачался. Борис дошел до угла, увидел Барбоса. Уши встопорщились, пес свесил через забор серую голову, рыкнул для порядку. Борис звякнул запором. Пес тут же повернулся и спрыгнул, ограда закачалась. Захрустело…. Барбос несся по грядкам, как лесной кабан. Гладиолусы, пионы сминались, разлетались из-под лап вместе с землей. Барбос подбежал, глаза улыбались, хвост ходил из стороны в сторону: "Ну, как я!? Еще бы чуть! Уух, я б им показал!"
;Молодец, молодец,; Борис погладил лобастую голову.; Так держать!
Сзади скрипнуло. Борис напрягся, медленно обернулся… В светлом проеме застыл женский силуэт. Борис благодарил всех богов, что не видит ее лица. Все тело сковало, словно его закутали в гипс. В душе было тягостно, больно, но вместе с тем нетерпеливая злость вспучивала желваки.
Мать качнулась вперед, остановилась… Борис вскинул руку, торопливо отвернулся и захлопнул ворота.
Глава 10.
Под забором расшиперился чертополох. От лохматых малиновых цветков одуряющее пахло. Мокрая трава отдавала прохладу, над головой черная полусфера с далекими кострами. К черноте прилип желтый блин с настырной бабой-водовозкой.
Борис спускался все вниз и вниз. До реки оставалось метров тридцать по спуску, когда он свернул за последним огородом направо. К воде тянуло прохладным ветерком, колыхались по бокам заросли будяка.
Внезапно нога провалилась в пустоту –его всего тряхнуло, а внутренности попробовали оторваться и ссыпаться в штаны. Ружье брякнуло по затылку. Звучно выматерившись, Борис отбежал на несколько метров, в груди испуганно колотилось. Он оглянулся –посреди едва видной тропинки разлилось черное озерцо.
В соседнем огороде загремела, залязгала цепь, забрехала собака. Борис поправил рюкзак, почесал пульсирующую шишку, уже осторожнее пошел дальше. Хмурый взгляд буравил темень под ногами. Подошвы сперва ощупывали почву, раздвигали траву, а потом ступали.
Тропинка нырнула в небольшой лог и выбралась, пыхтя, на холм. Борис остановился, пораженный ночной красотой. Широкая грудь мерно вздымалась. Тишина… и монотонный стрекот кузнечиков. Ощущался нежный, ненавязчивый запах полевых цветов. Желтый диск посеребрил зубчатые вершины сосен и ивняка. Поперек реки протянулась лунная дорожка, в ней плещутся рыбки, от них разбегаются кольцевые волны.
"Хорррошо!"; на лице блуждала улыбка. "Я всего добьюсь, все смогу!; его распирало необычное чувство сопричастности со всем миром. Он ощущал себя частичкой мироздания.
Борис глубоко вздохнул и решительно шагнул дальше, туда, где нарастал неясный гул… Борис все шел вверх по реке, но серебряный мостик не отставал. Шум усилился, начал разделяться на отдельные струи. В воздухе повисла послегрозовая свежесть. Борис передернул лопатками: ружье стало холодным как сосулька. Он загнул руку за спину, потрогал вороненый ствол –ладонь увлажнилась.
Проступила темная громада электростанции. Луна слабо освещала плотину, виднелись неровные сколы. Камень казался совсем черным. Почти у самого основания из стены вырывались бурлящие потоки. Они с силой били в воду, кружили водовороты, пену. Все это бурление утекало вниз, постепенно растворяясь. Уже метрах в пятидесяти от гранитной стены река несла свое тело с достоинством, как дородная купчиха, а то и императрица.
Тропинка бежала к плотине мимо стены сосен. Те отгородились от голых полян кустами боярышника, дикой яблоньки. Перед кустом волчьей ягоды показалось ответвление.
Борис свернул к последнему огороду, прошел два метра и остановился, как вкопанный: перед лицом закачалась крапива. "Чертов Сыч, ; думал Борис, продираясь сквозь хрустящие заросли. ; не может уж около себя почистить! Сам-то как ходит? Как ящерица что ли?" Он со злостью пинал, наступал на основание –колючие стебли с шелестом и треском валились в стороны, пригибали соседей… Однако, что-то все равно лезло, жалило, словно не хотело пускать.
Когда вырвался из цепких объятий, все лицо и ладони распухли, а штаны напоминали разновидность кактуса. Борис осторожно, словно чесоточный, шкрябал то шею, то руки. Глаза мрачно буравили массивный, приземистый, ощутимо тяжелый дом. На сколах поблескивали слюдяные вкрапления. "Похоже, что из того же гранита, что и плотина". Прямоугольную коробку накрыла полусфера из таких же камней. Если основание купола строилось из крупных как поросята глыб, то ближе к вершине камни едва ли превышали голову мужчины. Толстые свинцовые листы перекрыли окна. Из них не пробивалось ни одного самого завалящего лучика.
"Да и откуда сейчас лучи?; колыхнулось вялое.; Уже часа два ночи, если по луне судить…" Борис потер слипающиеся глаза, тряхнул головой и толкнул калитку. К зданию вела пятиметровая тропинка из речных булыжников. Около крыльца она двоилась, превращалась в отмостку. От тропинки во все стороны отходили стройные ряды картофеля.
Борис ступил на крыльцо –не шелохнулось: из половинок бревен сделано. Прямо перед ним серая дверь. Два толстых стальных шарнира перетягивали ее сверху и снизу. Они скреплялись со свинцовым телом пятью толстенными заклепками.
Не удержавшись, Борис вытащил нож и провел по полотну. Вслед за лезвием блеснула царапина. Борис хмыкнул, с некоторым стеснением потянул за веревку. Где-то в глубине еле слышно тренькнуло. Борис напряженно вслушивался, даже ушные хрящи затрещали. Тишина… Лицо сморщилось, Борис потоптался, стиснул зубы и дерганул –дверь тут же распахнулась. Борис вспикнул, едва успел отпрыгнуть: полотно толщиной с руку могло расплющить и слона, медведя уж точно! Плита не долетела до стенки на палец, бухнуло –под ногами вздрогнуло, дверь остановилась, чуть качнулась назад.
Борис зажмурился. Сквозь растопыренные пальцы били ярчайшие лучи.
;Чего тебе?; недовольно буркнул черный силуэт.; А-а-а это ты, Борька!? Заходи!
Темный человек повернулся боком. Стал виден крючковатый носа, выпирающая скула, абсолютно лысый череп, что поблескивал, словно отшлифованное железо.
Он пропустил Бориса и плотно прикрыл дверь. В стальное обрамление бесшумно влетел толстый весь блестящий засов.
Борис вошел в дом, огляделся… Две перпендикулярные стены образовали три комнаты. У него возникло ощущение, что хозяина больше заботила функциональность, а не красота жилища. Стены как сложили, так и оставили красными сколами. Разве только швы тщательно законопачены. Потолки сделаны из прирубленных бревен. От лампочек по ним тянутся два провода в тряпочной обмотке на керамических бобышках.
Провода доходят до угла, а там убегают в трубу, что проходит через перекрытие. У смежной с коридором стены стоит деревянная кровать, застеленная зеленым одеялом. Рядом с окном –стол, заваленный книгами, полуповернутый стул. К соседней с залом стене прислонился массивный шкаф. Толстенные фолианты забили его так, что стенки раздуло.
Мужчина кивнул на кровать, сказал сухо:
;Присаживайся.
Он прислонился к шкафу, тонкие руки скрестились на плоской груди. Воспаленные глаза следили за мрачным парнем с долей интереса.
Борис потоптался под порогом, поискал тряпку. Не обнаружив сего, уцепился за косяки и стянул ногой за ногу мокрые от росы сапоги. Борис развернул портянки, повесил их на сапоги. Он старался не думать, как будет их одевать через некоторое время.
Борис стащил ружье, поставил его под порогом, а рюкзак повесил на штырь. Взгляд мазнул по проему в зал… На рядах столов виднелись кучи чего-то бесформенного. Борис отвел глаза, сел на кровать. Сыч чуть улыбнулся, сказал с издевкой:
;Ну, гений, рассказывай, с чем пожаловал.
Борис вспыхнул, стиснул кулаки. Грудь раздулась, как столитровая бочка, глаза прожигали дыры в полу. Борис вскинул взгляд, открыл было рот для яростной отповеди, но в мозгу всплыло холодное:"И что ты ерш распуширился? На данный момент ты, действительно, ноль… Ну, почти ноль".
Грудь сдулась с шипением, Борис хмуро буркнул:
;Как я понял, ты уже знаешь, что за идея у меня?
;Ессстественно!
Лысые глаза блеснули светло-голубым. Безбровные дуги приподнялись, лоб изрезало морщинами. Сыч помял гладкий подбородок, сказал с усмешкой:
; На собрании обязан присутствовать каждый взрослый мужчина… А я в какой-то мере, гм…гм, все таки к оным отношусь.
;Да, да.., без сомнения, ;пробормотал Борис, ускользнув взглядом на стол с книгами. Помявшись, он нерешительно выдавил.; Ну.., тогда ты понимаешь, что если никто не захотел, то и дальше не станет уделять мне время…
Сыч медленно наклонил голову, глаза не отпускали несчастное лицо Бориса.
;Понимаю… Но что тогда ты хочешь от меня? Я был в твоем положении, когда предлагал строить электростанцию… Все пищали, визжали, что это сложно, трудно, а если не так что-то пойдет, а если плотину прорвет…; Сыч сжал челюсти, воздух со свистом вылетал через бешено раздувающиеся ноздри. Прошла минута… Взгляд прояснился, бледная улыбка изогнула губы. Сыч выдохнул и сказал.; Но я предлагал то, что раньше уже возводилось и работало. Результат был зрим и обещал значительные улучшения, поэтому они хоть и плевались, спорили, но все таки приняли мое предложение. ;Он помолчал, с грустной усмешкой смотрел на сгорбившегося хмурого как грозовая туча парня. Когда Борис хотел что-то возразить, Сыч повысив голос.; Ты же мало того, что крамольно ниспровергаешь устои, но вообще предлагаешь такое, что не то что на голову, на уши не лезет! ; Сыч отлепился от шифоньера и заходил взад вперед перед Борисом. Тот угрюмо разглядывал трещинки в полу. Сыч взмахнул руками, воскликнул.; Ты хоть сам представляешь, что может быть, если ты прав? ; впалая грудь дергалась. Сыч требовательно взглянул на Бориса.
;Нет…; буркнул Борис. Он помолчал, его медленно распирало. Наконец, Борис не выдержал, выкрикнул зло. ; Но это настолько грандиозно, настолько.., что было бы чудовищно обидно отбросить и тупо долбиться в скалу!
Сыч покачал головой, сказал ровно, но настойчиво:
;Сынок, ты сейчас, как все фанаты, обижен на весь мир за тупость, непонимание, но хочу тебе сказать одну вещь... Только не обижайся! Ладно?
Борис подобрался, сказал настороженно:
;Попробую.
Сыч хмыкнул, недоверчиво покачал головой:
;Да? Ну, хорошо… ;он прищурился, проговорил четко.; Каждое открытие.., какое бы оно ни было чистое и незамутненное.., приспосабливают к созданию оружия…
;И что?; Борис пожал плечами.; Сам же говоришь, что каждое… Так не отказываться ж от прогресса!? Так до сих пор бы и ходили голышом…
Сыч опустил взгляд, сказал с неуверенной улыбкой:
;Это то да…; он поднял глаза, прошептал напряженно.; Но ты представляешь, что может натворить вакуумное оружие!?
Борис скривился:
;Думаю, что немало… Но что же делать? ; он стиснул кулаки, выкрикнул с мукой.; Я не могу, не могу бросить теорию!; зубы скрежетнули.; Не могу!!!
Сыч смотрел на парня с глубоким сочувствием. Борис то краснел, то бледнел, кулаки дрожали, побелели. Сыч сказал со вздохом:
;Понимаю...; с трудом сдерживая зевоту, Сыч покосился на будильник. Стрелки показывали половину четвертого. Вяло моргая, он спросил.; Но чем я тебе могу помочь?; Сыч обвел руками нехитрую обстановку.; Людей у меня нет, со средствами туго, так как все вырученное от заказов трачу на исследования... Мог бы, конечно, поговорить с Вепревым, но он и некоторые мои проекты, ; хозяин смутился, отвел глаза в сторону, ; отвергает: денег нет, люди заняты… Так что только лишь книги, проекты, карты…
Борис вздрогнул, сказал напряженно:
;О последнем попрошу поподробнее.
;О чем?; тупо спросил Сыч.
;Помнишь ты мне рассказывал про ядерную лабораторию?
;Ну?..;Сыч настороженно следил за дергающимся лицом Бориса.
;Что "ну"!!? Ты знаешь, как туда добраться, или нет!?
;Ты что, сумасшедший, задумал!? ; воскликнул, отшатнувшись, Сыч.
Стул жутко заскрипел, накренился на двух ножках. Глаза вылезли в пол-лица. Сыч взмахнул руками, шея покраснела, силясь победить гравитацию.
Пальцы Бориса выстрелили, шлепок по руке–и Сыч вернулся на место. Его грудь тяжело вздымалась. Сыч впился взглядом в лицо Бориса, прошипел с придыханием:
;Ты хоть представляешь.., куда тебе нужно попасть? Я дошел лишь до половины, а вернулся…;Сыч горько усмехнулся.; В общем сам видишь каким… Не сразу, конечно, но… детей у меня нет…
Борис побледнел, сжал челюсти, мрачный взор уперся в пол. Перед глазами всплыл неземной лик Ляны, ее прекрасные непонимающие глаза. Обида сжала сердце, что плавало в море щемящей нежности. Губы прошептали:"Прости, но я не могу иначе..."
;Я… представляю,; едва слышно выдавил Борис и поднял глаза.; Говори!
Сыч вздохнул, оперся о колени и тяжело поднялся. В глазах мелькнула зависть пополам с осуждением. "Молодым кажется, что здоровье, сила, красота никогда не иссякнут, но все не так, не так… Со временем уйдет красота, поменет силы, то с одного бока, то со второго начнут выскакивать болячка за болячкой. Пожалуй, лишь в одном этот здоровяк прав. ; думал Сыч, проходя в зал. Рука нащупала на стене выключатель –комнату залил тусклый свет. Словно по волшебству, из тьмы выпрыгнула вереница столов. На столах горы книг, рулонов. ; Он не ошибается лишь в том, что коль уж тратить богатство, то не размениваясь по мелочам. Жизнь не вечна… Когда-нибудь на деревянный макинтош упадет горсть земли и кто-то скажет о тебе последнее слово…"
Сыч помрачнел, начал перебирать рулоны. Он отгибал уголки, на миг замирал, губы что-то бормотали.., затем шуршал снова.
Сыч постепенно переходил от стола к столу. Его путь сопровождал шелест и бормотание, в котором нарастали злые нотки. Наконец, Сыч добрался до последнего стола. Он проверил один рулон, второй, откинул с чертыханием к окну.
;Куда ж я их дел, старый хрен!?; ругался Сыч.
;Действительно.., куда?; поддакнул Борис.
Сыч покосился, развел руками, усмехнулся виновато:
;Все дела, дела –вишь даже прибраться некогда!
Борис вскинул руки, пробормотал вяло:
;Да что уж там… Творческий беспорядок… Понимаю.
Белая спина начала расплываться в нечто бесформенно-крылатое. Шуршание бумаги убаюкивало. "Поспать бы сейчас,; вяло всплыло в сознании Бориса. Он с силой потряс головой, губы заплямкали.; Только попробуй!" Борис зажмурился, а потом растопырил глаза так, как не каждый сыч бы смог. Челюсти сжались, Борис бурно задышал.
;Ура!; донеслось из угла.
;Что там?; вяло удивился Борис.; Очередное открытие?
;Ты что забыл!?; Сыч вылупился, тряхнул над головой рулоном. ;Карта!!!
Борис раскачивался посреди комнаты. На лице проступила глупая ухмылка, голова мотнулась:
;Спасибо, мне счас не до игр: спать хочу…Хрррр…
Изо рта вырвался храп. Сыч подскочил к Борису, тряхнул за плечо, гаркнул зло:
;Держи, пока даю!!!
Борис вздрогнул, повел дикими глазами по сторонам:
;А? Что?; он тупо уставился на руки, что сжимали помятый рулон. Борис развернул его, глаза вспыхнули.; Ух, ты! Я уж думал не найдешь! Стоял, смотрел, как ищешь…
; Да, ну!?; несказанно удивился Сыч.; С закрытыми глазами? Не знал, что у тебя третий глаз есть. Где прячешь? Ну-ка, покажь!
Борис потупился, буркнул с усмешкой:
;Если покажу, то точно без детей останусь.
Сыч открыл рот, постоял, в глазах мелькнуло понимание, он поперхнулся, выдавил:
;Гм.., гм… Тогда, конечно… Лучше не стоит…
Борис согласно кивнул, начал расстилать карту. Сыч за спиной рвал рот зевотой, плямкал губами, шумно чесался. Борис не выдержал, зевнул во всю пасть, сердито покосился через плечо. Сыч ответил мутным взором, пожал плечами, буркнул:
;А чо? Я ничо.
;Я вижу,; хмыкнул Борис.; Помоги-ка лучше!
Карта скручивалась, шуршала. Борис держал ее двумя руками, ждал, пока Сыч доползет с книжками. Наконец, распрямили. Сыч шумно дышал, медленно моргал, пальцы шкрябали впалую грудь. Он сосредоточился, ткнул пальцем в серую котловину со значками деревьев:
;Вот… Мы здесь! А тебе надо…; палец перебежал на другой конец листа, ткнулся в три желтых сектора со сходящимися вершинами.; Сюда!
Борис взглянул на масштаб, помрачнел, с губ сорвалось невольное:
;Как… далеко...
;Отказываешься? Правильно… Уйдешь, а твое место займут! Баб опять же не ма, стирать, варить не кому… Да-а-а, сложности…
;Тем же салом тебя б по мусалу!; прорычал Борис.; Знаешь же, что все это –тлен!
;Пыль, то пыль..,; задумчиво протянул Сыч,; но до чего ж сладка…; он вздохнул, присел на соседний стол. Руки поставил, как распорки, по бокам. И без того неширокие плечи обхватили голову. Сыч спросил вяло.; Что ты найти то хочешь? Там за столько лет наверняка все сгнило, а если еще и реактор прохудился…
Борис сгорбился, взглянул исподлобья:
;Умеешь же настрой поднять! Будто не знаешь, что такие объекты сооружали с десятикратным запасом прочности! Наши предки хоть и обгадились со своим "все мне, любимому!", но по этому же принципу строили максимально надежно.
;Ну, не знаю…; покачал головой Сыч.; Сам смотри! Одно дело наверняка знать, другое.., когда впереди неизвестность! И ты можешь как что-то найти, так и ...
;Да, ну, тебя!; Борис сердито отмахнулся.; Есть же карта –иди себе да иди…
;Друг ты мой… сердечный,; Сыч устало улыбнулся,; скажу тебе по секрету, но это –карта еще того, докатастрофного периода. А это значит… Знаешь, что это значит?
;Ну?; тупо буркнул Борис.
;Если тут что-то нарисовано, то вовсе не значит, что оно есть сейчас.
Борис отшатнулся, испуганный взгляд забегал по сонному хозяину.
;А лаборатория!?; вскрикнул он невольно.
;Лаборатория…; Сыч пожал плечами плечами, широко зевнул, потянулся…; Куда она денется с глубины в несколько километров?.. А вот реки, зверушки…
Борис брезгливо скривился, отмахнулся:
;Ерунда! Реки переплывем, а зверушек пожрем!
;Ну, ну… ; Сыч хмыкнул, осклабился многозначительно.; Это отсюда ерунда, а как познакомишься вблизи…
Борис отмахнулся, как от насекомого, сунул карту за пазуху, поднялся.
;Разберемся.; он пожал тонкую ладонь, взглянул твердо на Сыча. ;Пойду я…
Сыч смотрел со странным выражением на лице. Во взгляде мешалась жалость, досада, стыд. Борис нахмурился. Сыч опомнился, отпустил руку, подбежал к стене.
;Сейчас, сейчас, погоди!
В стенке были вмурованы крюки. На них висели обоюдоострые секиры и топоры на деревянных рукоятях. Сыч привстал на цыпочки, снял самую большую, лезвие дзинькнуло о гранит. Сыч вернулся на полусогнутых, протянул оружие Борису. Тот вскинул брови.
; Бери, бери!; затараторил хозяин.; Патроны кончатся, ружье даст осечку или пожует какой гастроэстет, а эта штука заряжена всегда, только вовремя дергай за курок!
;Ээ… Благодарю!; неуверенно произнес Борис и повертел орудие.; Из меня, правда, секирщик, как из топора пловец. Ну, да ладно… Хоть дрова нарублю.; взгляд прошелся по лезвию. Борис поднял глаза на довольного хозяина, вскинул брови.; А как же ты? Тебе разве не нужна? Вдруг какое чудо-юдо забредет!
;Сюда разве что шатун заглянет, ; беспечно отмахнулся Сыч.; Так ему моя берлога не по зубам, к тому же у меня еще кое-что осталось.; он кивнул на стену, где кроме холодного оружия висели и два нарезных ружья.; Так что держи: тебе нужнее! Да еще…
Сыч метнулся к угловому шкафу, распахнул дверцы. Руки споро перебирали что-то поскрипывающее. Он бормотал, наклонялся. По спине дергались, перемещались сухие жилы, сквозь кожу проступили ребра. Наконец, он разогнулся, выдохнул:
;Держи.
;Что это?; Борис поймал кожаный чехол с лямками, брезгливо рассматривал.
;Чудило, это ж перевязь! ; воскликнул Сыч. В руках таскать неудобно, да и тяжело, а без перевязи зад на ломтики нарубишь, так что вешай и –в путь!
;Действительно… Если и не на ломтики, то на кусочки,; задумчиво пробормотал Борис, пробуя ногтем голубоватое лезвие.
Борис приладил секиру в кожаный мешок, закинул через плечо и выпрямился:
;Ну, все, дядька Сыч, я готов!
Они посмотрели друг на друга, обнялись, похлопали по плечам и отстранились. Борис чувствовал внутри тянущую пустоту, в животе медленно холодало.
;Желаю удачи!; сказал Сыч с чувством.; Она тебе понадобится.
;Удачи!!?; оскорбился Борис и вышел из комнаты.; Успеха пожелай!
;Здесь слишком много неизвестных,; пробормотал Сыч вслед.
Борис выдернул засов и толкнул дверь –навстречу пахнуло свежестью. Вне дома раскинулась черная бездна с редкими проблесками в вышине. Неясно виднелась ограда, темные массы за ней. Борис напряг глаза, осторожно спустился по ступенькам.. Скрипнула калитка, хрустнуло…
Сыч еще долго смотрел туда, где растворилась фигура с палками над головой. Напряженные уши вылавливали шорох шагов, треск травы и умолкающих кузнечиков. Через минуту все стихло…
Стиснув зубы, Борис продирался через крапиву и полынь. Их заросли поднялись так, словно он не шел здесь час назад. Над головой раскинулось бескрайнее звездное небо. Луна перебралась за спину, серебрила заросли впереди.
С каждым шагом одиночество чувствовалось все острее, внутренности скручивало в холодный узел. Сердце учащенно тукало. Перед глазами плавали то полосы, то круги, уши ловили каждый шорох.
За забором что-то зашуршало, дико взмявкнуло на два голоса. Шуршание усилилось… На острый штакетник вспорхнул, будто сгустился из тьмы, чернющий котяра. Он замер, как изваяние, зеленые фонари вперились в застывшего Бориса. За оградой затопало, угрожающе мяукнуло. Кот моргнул и мягко спрыгнул. Бухнуло, ограда качнулась… На его место взобрался, царапаясь и мявкая, второй. Рыжий толстый как свин он едва втянул ведерное брюхо, зашатался. Желтые глазища выпучились, уставились во тьму. Полынь затряслась, блеснули фосфором два светлячка. Глаза рыжего вспыхнули. Он воинственно взревел и рухнул вниз, словно куль с дерьмом –ухнуло. У земли придушенно вспикнуло, пронеслось у Бориса под ногами и вломилось в крапивник. Треск удалился. На мгновение все замерло, потом взвыло на два голоса, зафыркало… Через мгновение так истошно заорало, что Борис вздрогнул. Сплюнув, он пробормотал зло: "Бойцы, блин, невидимого фронта!"
Сердито топая, чтоб не наступить на какого-нибудь партизана, он прорвался на перекресток. Руки чесались, горели, как в огне. Борис скрипел зубами, проклинал многообразие растительного мира.
Внизу в ивовой ограде блестела серебристая гладь.
Борис посмотрел в сторону дома –в груди заныло, кольнуло. Он стиснул зубы, судорожно вздохнул и решительно повернул направо.
В груди было муторно. То кулаки сжимались до скрипа, то в глазах начинало щипать. Борис то ускорял шаг, то тащился словно древний старец. Справа тянулась темная стена сосен. Там что-то угукало, верещало, раздавались предсмертные вопли, хруст крыльев.
Тропинка все круче забирала вверх. Борис спотыкался, глаза слипались, словно пчелы перепутали их с ульями и стаскали весь мед с округи.
Становилось все свежее. Воздух уже настолько пропитался влагой, что, казалось, надевай ласты и пари меж деревьями, над рекой, аки птаха неразумная, да пометом сверху, пометом…
Борис усмехнулся:"Вот бы Штейнера со товарищами под такую птаху зазвать".
Темная стена приблизилась на расстояние упавшей сосны. Даже в лунном свете различались отдельные камни, грубые сколы. Борис ступил на плотину, глаза пучились под ноги.
С двух сторон по периметру стены торчали метровые столбики из таких же глыб, что и сама плотина. По низу каменный бортик, по верху провисает цепь толщиной в руку. По стене спокойно проедет телега.
В нескольких метрах под ногами разливалось широкое половодье. Вдоль обоих берегов торчали верхушки погибших сосен. "Вроде бы и в воде,; вяло подумал Борис,; а засохли… Видимо, слишком хорошо –тоже нехорошо. В меру надо, в меру…; он слабо усмехнулся.; Кто бы говорил! Сам себя в зеркало то видел? Нет? А палец мыл?.. Тоже нет? С другой стороны что есть мера для народа?"
Камни под ногами мелко подрагивали. Снизу доносился ровный гул. Борис с некоторым стеснением в груди подошел к левому краю, вцепился в столбик –в лицо пахнуло водяной пылью. Далеко внизу из стены вырывались пенистые струи, бурлили водовороты, взлетали брызги. Водяная взвесь холодила кожу. Борис передернул плечами, челюсти смерзлись.
Борис с трудом отвел взгляд, покосился на противоположный берег. Там мелькнул огонек. "Не понял…"; Борис хмыкнул, напряг зрение. Над огнем проступили искры, а рядом лежали две фигуры. Одна была громадная, с широченными плечами, вторая –чуть помельче. Огонь колыхался, подсвечивал лица красным.
Сердце радостно стукнуло и пошло биться сильнее. Шаг невольно ускорился. Борис перебежал плотину и остановился в двух шагах от небольшого уже затухающего костра. Пахло печеной картошкой, жареным хлебом и салом. Борис пошарил взглядом. Головой к нему, свернувшись калачиком, лежал Асмодей. Перед его лицом расстелена скатерка. На ней поблескивал оплывший шмат сала, рядом полбуханки хлеба. Края неровные: то ли рвали зубами, то ли ломали в нетерпении. Чуть сбоку валялись коричневые комочки с кулак.
Одна рука Асмодея лежала на скатерти, пальцы конвульсивно сжимались, а все остальное свернулось в эмбрион. Синие губы плямкали, зуб на зуб не попадал, но он жмурился и упорно не хотел просыпаться. Громослав спал на боку. Толстая зеленая рубаха скрывала колени. Одна рука лежала на бедре, вторая –под головой. Кожаная тесемка, что перехватывала волосы, чуть сдвинулась. Соломенная прядь свешивалась на глаза.
Могучий посвист загибал к огню травинки, бросал в Асмодея искры и пепел, раздувал багровеющие угли. По периметру костерка лежали обгоревшие сучья. Ближний задымился и вспыхнул… Слабенький огонек лизнул серое тело и начал потихоньку расти, взбираться выше.
Пепел вильнул и влетел в черный зев с красными поблескивающими зубами. Богатырь замер на полувдохе. Глаза стали, как плошки, отразили язычки пламени, лицо покраснело –жуткий кашель забросал Асмодея искрами, мелкими сучками… Огненные дуги прочертили воздух. На черной одежде колыхнулись дымки.
Асмодей вздрогнул, истошно заорал, вскочил как ошпаренный. Руки мелькали, словно ветряные мельницы, хлопали по тлеющей одежде. Асмодей пробовал достать до спины, пальцы шоркали на ощупь, дергались, когда касались огоньков. Дикие глаза бегали по сторонам, волосы растрепались, пахло паленым кабаном.
;Борька.., кхе.., кхе, ; прогудел, перхая, Громослав,; во время ты, кхе!..
Громослав скакнул, словно огромный кот. Сапоги разбили пламя. Бориса смяло, кости захрустели, воздух со всхлипом вылетел из груди… Громослав хлопал по плечам, Борис содрогался, колени подгибались.
Титан отстранился, растянул губы от уха до уха. Щеки наползли на глаза, собрали веснушки в букеты. Он осматрел друга с ног до головы. Глаза зацепились за рукоять над плечом, переползли на матово поблескивающий ствол. Громослав хмыкнул, проревел:
;Ну, вот и дождались!; Он повернул голову чуть назад, рыкнул торжествующе.; А ты плакал, стонал, мол:"А вдруг да не этой дорогой пойдет, а вдруг уже прошел, а может, вернулся!?..."
Сквозь хлопки и матюги за спиной взвыло обиженно:
;Это когда… я… плакал, когда-а-а?! А вот сейчас прям зарыдаю от умиления! Такой святой, такой..., аж спасу нет! Прям воспаряю чадным облаком к небесам! Спасите, кто может! А-а-а!!!
Борис с Громославом развернулись, перепрыгнули через костер и начали лупить Асмодея по тлеющим пятнам. Его корчило, перегибало от каждого удара, но заботливые друзья тут же выправляли ситуацию.
;Хв…хва-а-атит!; лязгая зубами, выдавил погорелец.; Я вроде жи-и-ив!
Парни недоверчиво хмыкнули, но отступили
Асмодей охал, ощупывал себя. Пальцы колупались в сквозных дырах. Через них проглядывала коричневая кожа, ребра.
Посмеиваясь, Громослав присел к скатерти, вытащил из-за голенища прямой тесак. Он нарезал сало толстенькими кусочками, располосовал картофелины, достал из мешка соль.
Борис нырнул в темноту. Топот удалился, через несколько секунд раздались мощные удары, треск. Смолкло… Чуть погодя начало нарастать шуршание, потрескивание –все это приблизилось вплотную...
В красный круг вдвинулась широкая спина. Под голубой рубахой перекатывались глыбы мышц. Следом вползла сушина. Борис остановился, уперся ногой в толстую часть и начал ломать. Треск, хруст –ветка становилась все более лысой, а горка хвороста выше.
Асмодей подошел к костру, чухаясь, как свин, с губ срывались жалостливые стоны. Он с кряхтением присел и начал подкидывать ветки. Сучья падали в костер, вздымали клубы пепла. Уголья вспыхивали и тут же чернели.
;О, боже! За что же мне это!?; возопил Асмодей.
Он наломал мелких сучьев, упал на четыре кости. Асмодей развороши уголья, набросал туда палочек. Щеки страшно надулись, он зажмурился и дунул, что есть мочи. С другой стороны костра послышалась ругань, хлопки. Веточки затрещали, стрельнули искрами. Асмодей распахнул глаза, вскинув брови. Перед лицом плясали фиолетово-зеленые снизу и красные вверху огоньки. Они жадно урчали, потрескивали. Огоньки пожрали мелочь, подросли, начали лизать, принюхиваться к толстым сучьям.
Через пламя Асмодей разглядел Громослава. Тот что-то бурчал, смахивал со скатерти пепел, неприветливо посматривал на поджигателя.
Асмодей искательно улыбнулся, подсел ближе, облизнулся.
;Ничего, ничего, ;пытался он утешить.,; солить не надо –экономия сплошная!
;Сало солить!?; бухнул, выпучив глаза Громослав
;Что сразу сало?; досадливо морщась, забегал глазами Асмодей.; хлеб там, например, лук… Да много чего можно подсолить…
;Только у нас "чего" немного, ;заметил Борис, присаживаясь к костру.
Его рука протянулась к салу, вторая оторвала ржаной ломоть. В костер упало несколько крошек, вкусно запахло. В животе Бориса грозно заурчало, булькало. Лук аппетитно хрустел, его вкус сплетался со вкусом сала и хлеба. Асмодей сглотнул тягучую слюну и потянулся к луковичной головке. Громослав шлепнул по тонкой ладони так, что земля подпрыгнула, а Асмодей взвыл дурниной.
Глаза грозно блеснули, Громослав рявкнул:
;Хорош жрать! Видишь: Борька осунулся, словно неделю голодал!? А тебя только допусти –все сметешь, да толку мало –худой, как глист!
;Что худой, что худой!?; обиженно воскликнул Асмодей.; Может, я больной!? А больные должны хорошо питаться!
Борис прыснул, чуть не удавился куском сала:
;Хрм… Хи!..; Лицо побагровело, глаза полезли на лоб.; Так питаться хорошо надо только после выздоровления! А во время болезни самый лучший способ выздороветь –это не есть вовсе!
Лицо Асмодея вытянулось, как у лошади.
;Почему это?; выдавил он.
Борис с трудом пропихнул комок в горле и прохрипел:
;А переваривание… пищи отнимает половину всей энергии! Так что придется, болезный ты наш, посидеть на водной диете!
Асмодей хрюкнул и обиженно отвернулся. Глаза постепенно привыкали… Из тьмы выступили кудрявые холмы, горы, через минуту они превратились в кустарник с березами. Чуть ниже виднелась громада плотины, у ее основания –водовороты, пена, буруны. На виднокрае чернь отступила перед фиолетовым, синим... В ней исчезали, постепенно растворялись звезды. Полоска цвета все росла, захватывала территорию ночи… Правда, та отбивала у дня такую же часть на другом конце планеты, но что делать?.. Асмодей пожал плечами. Мы свою долю уже получили, теперь очередь за вами.
Асмодей тяжко вздохнул, зажал носопырки, но помогло мало. Дымок от поджаренного хлеба так и поворачивал его клюв к огню.
Борис хлопнул по сгорбленной спине. Асмодей охнул, прогнулся, раздраженно дернул ухом и буркнул:
;Чего тебе?
;Да, ладно дуться, больной !; хмыкнул Борис,.; Знаем мы твою болезнь. Сайгачьи гены –ее имя. Лопай, что есть: один ляд навечно не хватит!
Не глядя на друзей, Асмодей развернулся. Он долго ковырялся с брезгливой миной, наконец, вытянул самый маленький кусочек сала и прожевал его, как конь солому. Челюсти еще не остановились, а Асмодей так же, не глядя, цапнул второй. В два жевка проглотил, потянулся за следующим…
Громослав отряхнул руки, улегся на бок и уставился в огонь. Борис приволок сушину, сунул ее одним концом в костер и рухнул с другого края. Треснуло… Борис выгнулся, зашипел, пошарил под спиной. Удовлетворенно хмыкнув, швырнул что-то во тьму –шелестнуло.
Слышалось сопение, чавканье: Асмодей дожевывал, что выложили. Он вытер жирные губы листом лопуха, кинул последний в костер. Огонь просвечивал каждую жилку, от лопуха пошел белесый дым. В середине быстро расплывалось желтое пятно, лист корежило… И вот уже огоньки прорвали почерневшую кожицу, из отверстия выметнулся красный язычок.
Громослав мерно дышал, гонял по бревну потрескивающие огоньки. Борис посапывал. Асмодей мутно посмотрел на одного, второго, вздохнул и свернулся клубочком на свободном пятачке. Поерзав головой, он взбил мешок и закрыл глаза.
Глава 11.
Лицо, прижатые к груди руки, колени нагревало. Веки окрасило в пурпур. " С другой стороны оно вышло что ли?; подумал Асмодей, не открывая глаз.; Я же лежал спиной к реке, а животом к костру…
За спиной трещало, стреляло, начало ощутимо припекать. Уши дернулись, уловив бульканье. Нос зацепило багром запахов и стало разворачивать вместе с головой. Донесся размеренный бас:
;Хорошо, что Асмодей спит…
;Почему?; лениво поинтересовался Борис.
;Сон –лучшее лекарство, да и вообще… сплошная экономия, ; пояснил Громослав. Потом добавил озабоченно.; Дохлебывай, дохлебывай: не оставлять же…
Асмодей вскочил, как ошпаренный, заорал выхватывая из-за голенища ложку:
;А я!? А мне!...; и осекся.
Борис вскинул брови, переглянулся с Громославом:
;Чего?
Асмодей тягостно сглотнул, тыкнул ложкой в две рогульки рядом с костром. Меж ними на палке покачивался котелок. В нем на палец от края тяжело булькала, парила уха: из пшенного месива торчали крупные хвосты, пара голов с белыми глазами.
;Аа…; Борис пожал плечами, откинул рыбный скелет.; Ешь, ешь…
Глазки масляно заблестели, Асмодей присел на корточки, черпанул со дна самый смак… Громослав попытался что-то сказать, но Борис пихнул его локтем. Асмодей разинул рот, словно хотел проглотить весь котел, запихал туда ложку, потянулся за новой порцией…Ложка дрогнула, замерла над котелком... Пальцы разжались –булькнуло, ложка скрылась в вареве. Лицо покраснело, стало цвета натертой свеклы. Руки метнулись ко рту, на глазах навернулись слезы.
Громослав с Борисом скорбно переглянулись, вздохнули и начали есть. Выпученные глаза Асмодея следили, как друзья брали кашу по краям, дули и медленно жевали. Громослав жмурился от пара, причмокивал… В котле постепенно убывало…
На лице Асмодея проступила смертельная обида. Посидев так секунд двадцать, Асмодей судорожно проглотил, просипел:
;Век помнить буду доброту твою.
Борис пожал плечами, протянул ложку:
;На, а то худеешь на глазах.
Асмодей гордо мотнул головой, достал из второго сапога чуть меньшое орудие и принялся выколупывать утопленницу.
;Ну, как хочешь…; сказал Борис и покосился на желтую болванку над деревьями. Он сунул ложку в рюкзак и бросил тяжело.; Мне пора.
Громослав пихнул Асмодея. Тот буркнул недовольно, продолжал чавкать. Громослав озлился, толкнул сильнее –забряцало, зашипело. Громослав опустил взгляд. Асмодей со слезами на глазах вытаскивал из костра котелок. Пахло горелым, вздымались белые клубы.
;Ты что же думаешь, что мы вышли только проводить?; бухнул Громослав.
;Мало ли, что я думаю,; сказал Борис, отведя глаза в сторону, а потом поднял взгляд на друга.; Понимаешь: нельзя вам со мной, нельзя! Это мое дело… Вы не представляете…
Громослав прищурился, медленно проговорил:
;А ты, значит, представляешь, но идешь…
;Иду,; вздохнул Борис, вскидывая на плечи рюкзак. Он нацепил перевязь с секирой и ружье.; Сам понимаешь, что не могу остаться.
Потемневший взор не отпускал Бориса. Громослав кивнул:
;Понимаю. А ты?
;Что я?
;Ты хочешь, чтобы мы перестали быть мужчинами?
;Конечно, нет…; Борис угрюмо мотнул головой.; Но…
Громослав сделал скорбное лицо, воскликнул истово:
;Пожалей бедные деревья!; Борис криво усмехнулся. Громослав, видя, что не подействовало, прогудел.; Посмотри! Вот идет тот, кого нужно спасать от озверевших родителей. Они ж неминуемо разорвут Асмодея на куски! А их дочери будут поливать слезами сие клочки, но тщетно, тщетно…
Асмодей шел, помахивая котелком. Крышка звякала. Услышав последние слова, он всхлипнул, пустил горючую слезу. Упав на траву, та выжгла кустик одуванчиков.
;Да… Флору надо беречь,; сказал Борис, криво улыбаясь. Его взгляд перебегал с ухмыляющегося Громослава на жалобного любителя женского пола.; И некоторых представителей фауны … за их способности. ; Борис встретился с глазами Громослава.; Но там мы в большей степени можем все потерять, нежели приобрести.
;С хорошего коня не стыдно и упасть!; бухнул Громослав.
;А мы –твои друзья, так что падать будем вместе!; добавил Асмодей и ухмыльнулся.; Обычно я оказываюсь сверху…
Громослав грозно сверкнул глазами, но смолчал. Они обнялись… Борис чувствовал ком в горле, Асмодей тяжело вздохнул. Борис неловко высвободился, сказал:
;Что ж… Путь неблизок, так что ждать не резон.
Асмодей растащил сучья, плеснул из котелка на уголья. Зашипело, треснуло, взился пар.
Над головой застыл зеленый полог. Солнечные лучи то прятались в густых ветках, то прошивали полумрак желтыми столбами. В таких цилиндрах кувыркались пылинки, сверкали слюдой крылья стрекоз, сочными цветками порхали бабочки. Хвоя в нестерпимо ярких прожекторах становилась нежно-зеленой, кора ветвей –светло-коричневой.
В кроне высоченной сосны раздалась нежная трель. Борис задрал голову, выискивая певца… В глаза бил то расширяющийся до шара, то сужающийся до иглы огненный луч. Где то в вершине мелькнуло красное крыло, переливчато-зеленая спина. Тонкий клюв раскрылся –над лесом прокурлыкало. Вздохнув, Борис отвел слезящиеся глаза.
Борис шагнул вслепую, зацепился за что-то обеими сапогами. Тело повлекло вперед. Глаза выпучились, Борис скакнул, выставил руки, побежал быстро, быстро семеня… Перед лицом мелькнуло зеленое, Борис отшатнулся, но тут же хряпнулся о что-то твердое. Сзади матюгнулось, затопало. Бориса сплющило, будто меж двух камней.
;Спасибо, Борь, огромное,; горячо зашептал за ухом Асмодей.
;Не… за… что, ; выдавил Борис.
По коре рядом с приплющенной к ней щекой полз паучок. Борис оттолкнулся, тонко затрещало. Хмыкнув, Борис перевернул к себе ладони. Там на густых потеках живицы приклеились небольшие кусочки коры.
"Хорошо, что не мордой,; подумал он, шаркая руками по чистой коре,; а то этой ехидне только дай повод. Сразу начнутся рассказы про способы маскировки. А уж дома он наверняка опишет, как охотились на оленя, а я, чтоб быть ближе фону, обклеил себя с ног до головы корой, прилепил веточек с шишками. Асмодей притворился белкой и лузгал с веток орешки, а Громослав стал холмиком с земляникой. Для достоверности, естественно, пришлось два часа вырывать в округе кустики с корешками и ягодками. Хорошо, что в низинке нашли болотце с камышами. Сделали Грому дыхальца: два в нос, одно в рот, ну.., и сзади приспособили, конечно.
Вот, значит, все при деле: белка на дереве орешки лузгает, дерево вцепилось корнями в постанывающий холмик… И в это время доверчивое животное подходит к кучке соли… Последней кстати.
Олень настороженно косит большими добрыми глазами. Белка стрекочет –соль исчезает в глубине холма. Пушистохвостое существо прыгает на спину, хватает за рога, ломает шею. В это время земляника разлетается…. Из комьев земли и кореньев вылетает Громослав, хватает падающее дерево и бьет им, как тараном, хрипящее животное. Олень теряет сознание от ужаса. Белка вспарывает клыками нежную шею и, булькая, в мгновение ока выпивает ведро крови".
Трещат сцепившиеся ветки. Громослав прорывается сквозь буреломы, зависает на корягах, рычит. Дыхание вылетает с хрипами, бульканьем, руки ходят, как шатуны. Валежник вместе с алыми каплями разлетается по сторонам. Под сапогами прогибается многолетний хвойный ковер, падает, хрустит под сапогами папоротник.
Земля начала понижаться, пахнуло сыростью, где-то за кустами тихо журчало. Трава пошла густая сочная. Ноги сами собой ускорились, задирались чуть не до пояса.
;Урра! Родник!; обогнал с диким криком Асмодей.
Перед ними встала стена ивняка. Бульканье неслось с той стороны. Асмодей вломился в переплетение кустов. Ветки прогнулись от наскока, но тут же распрямились, воздев Асмодея на полметра. Тот вспикнул, задергался, но тщетно.
Громослав осторожно спускался по крутому склону. Вся его поверхность поросла скользкими серыми корнями. Громослав заметил Асмодея, осклабился:
; Повиси, родимый, охладись, а то высушишь всю воду –что пить то будем?
Асмодей сглотнул, проводил отчаянными глазами Громослава. Тот скрылся из виду, долго булькало, затем довольно выдохнуло:
;Ух, ты… У-у-ух… Лепота!
;Да, ты не переживай,; сказал Борис, нагибаясь под раскидистой веткой,; мы тебе оставим… Тебе же сейчас нельзя: дышишь, как загнанный конь, даже мыло на лбу выступило, блестит. А коням, сам знаешь, после скачки нельзя сразу на водопой: сгорят.
;Сами вы кони!; обиженно вскрикнул Асмодей. Судорожно выпутываясь из веток, взвыл.; Какой из меня конь!? Пони разве что или ослик! А где вы видели, чтобы ослики скакали?!!
;Какие, такие ослики, люп, хлюп? ; донеслось из кустов.; Не видели, не знаем… Хлюп… А вот ты жеребчик еще тот! И не отпирайся!
Асмодей, наконец, выпутался, брякнулся на землю. Потирая локоть, он полез в кусты.
;Ну, и что!?; выкрикивал он, потом добавил с гордостью.; Это ж совсем другое! Тут меня загнать сложно: природные данные и каждодневные тренировки сделали свое дело!
Асмодей пригнулся чуть не до земли –ноздрей коснулся запах перепрелых листьев –и выбрался на свободу. Борис с Громославом уже надулись, сидели на корточках, притопив нержавеющие баклажки. Булькало, из сосудов вырывались пузырьки. Руки покраснели.
Зубы заломило после третьего глотка. Асмодей приподнялся на дрожащих руках. Друзья уже закидывали рюкзаки, бренчали оружием. Еще раз приложившись, он вскочил на четвереньки и достал фляжку. Подгоняя взглядом медленно булькающую воду, Асмодей посматривал наверх. Друзья уже взобрались до середины. Последний раз булькнуло и успокоилось. Асмодей не чувствовал руку выше запястья. Он вытащил баклажку, завернул крышечку и едва расцепил пальцы.
Руки тряслись, Асмодей закинул рюкзак и рванул за первопроходцами. Глина под ногами скользила, Асмодей падал, уделался, как чушка. Он вскинул голову. Солнце на миг зажгло ореол вокруг Бориса и тут же сверкнуло в глаза. Асмодей взвыл, наддал из последних сил, пробулькал:
;Подождите.., подождите же меня!; он прокашлялся, крикнул, задыхаясь.; Вы ж без меня пропадете! Вы же без меня как без рук!
Издалека донеслось гулкое:
;Семеро одного не ждут.
Асмодея бросало из стороны в стороны, по бокам летели пучки травы, вниз выпадывали куски глины. Асмодей перевалил на ровное, прохрипел:
;Так… вас…же не се-ме-ро.
;Так ты ж один!; бросил через плечо Борис.
Асмодея вздернуло за шкварник, земля ушла из-под ног, сквозь мутную пелену он разглядел широкое улыбчатое лицо, что гаркнуло:
;Молодец! С такими бойцами пройдем огонь и воду, побываем в Риме и Крыму, если там сохранилось что-нибудь, а уж попову грушу растрясем так, что ни хрена никому не останется!
;А ты говоришь: "Один, не один!.." –эх!
Махнув рукой, Асмодей вырвался, шатнулся и побрел за Борисом…
Сосняк сменился березовой рощей. Только что брели в серо-зеленом полумраке через папоротник, заросли крапивы, но впереди заблистал солнечный свет, потянуло ветерком. Борис оглянулся. Угрюмые как бывалые войны сосны сомкнули тесные ряды. Под ногами потянулось разнотравье. То тут, то там разбавляли зелень полянки голубых, желтых, синих, оранжевых цветов.
Борис оглянулся на нарастающе-затихающий топот. Меж деревьев смазанной молнией носился Асмодей. В одной руке он зажимал кривой сук, которым колотил по траве, а в другой –держал мешок с посверкивающим ножом. Он периодически наклонялся, ползал. Трава тряслась, повторяла извилистый путь.
;Что ты там нашел?; раздраженно спросил Борис. ; Мы так к следующему лету если и дойдем, то хорошо!
Асмодей высунулся на миг из травы, крикнул возбужденно:
;Грибы!; глаза сверкали.; Смотри, какие грибы! Толпами бегают!
;И что ты с ними делать будешь?; прогудел Громослав.
;Как "что"?; донеслось из зарослей удивленное. ; Часть сварим, а что лишка.., так у тебя ж шея, как ствол дуба –любая белка обзавидуется!
;Рационалист…; польщено проворчал Громослав, щупая шею. Желтые глаза повторяли мельтешения друга.; У тебя тоже того… Вокруг пояса пару оборотов сделаем –тот же эффект, плюс бегаешь шустро, ветер обдувает, сохнет быстрее.
За деревьями что-то затрещало, начал приближаться топот. Борис насторожился, сдернул ружье, полез в мешок за патронами… С грозным хрюканьем из лощинки выметнулось стадо каких-то странных зверей. Борис успел заметить только черные пятаки, загнутые клыки, что торчали из нижних челюстей, как все это надвинулось в мгновение ока, сверкнули красные глазки…
Борис матюгнулся, откинул ружье, ухватил секиру… Свист, хряск; руки тряхнуло; оглушительный визг разорвали воздух. В бедро садануло, как тараном. Перед глазами промелькнули листья, ветки пронизанной лучами кроны. В ушах прозвенел крик:"Борька!!!" Он хряпнулся со всего маха спиной, затылком. В глазах вспыхнул дуговой разряд, на миг потемнело. Сверху посыпалось что-то щекотное…
Голова гудела, как пустая бочка. По бокам дробно протопало. Мутная пелена рассеялась. Перед лицом мелькнула клыкастая харя. Грозно хрюкнув, саданула копытами по земле –в воздух взлетели травинки, по груди, лицу забарабанили черные комочки. Топот удалился. Затрещало, хрустнуло. В двадцати шагах прошелестели ветви. С березы свалился Громослав. Земля вздрогнула. Следом высунулась голова Асмодея. Покачав кудрявой шевелюрой как маятником, он оглядел периметр и кувыркнулся… В воздухе мелькнули руки, ноги и Асмодей приземлился, как кошка, вскочил.
Громослав подбежал к распластанному Борису, с тревогой осмотрел и прогудел:
;Как ты? Жив?; Громослав присел на корточки. В голосе сквозило неподдельное участие.; Если жив, то не шевелись: у тебя хоть что-то, да сломано. ; на лбу собрались морщинки.; Можешь воздух колыхнуть, чтоб знак дать…
Борис приподнялся на локтях, слабо простонал:
;А если не жив, то как я шевельнусь?
Борис тряхнул головой, вскарабкался с помощью друга повыше, прислонился спиной к березе. Переждав минутное головокружение, сглотнул тошноту и выдавил:
; А если испорчу воздух, то вы решите, что труп и надо немедля зарыть…
Громослав пошкрябал в затылке. Лицо исказилось в мучительном раздумье:
;Оно, конечно…; через секунду он просиял. ; Так ты же говоришь –значит, жив!
;Слава Роду,; пробормотал Борис, отводя взгляд.; Неисповедимы логические пути в твоих нейронных цепочках!
Чуть в стороне хлюпало, всхлякивало. Громослав вскинул взгляд, нахмурился, рявкнул:
;Тебе то чудовище интересует или что лежит около этой березы?
Асмодей самозабвенно ковырялся во внутренностях зверя. Борис разрубил того почти пополам. Из брюха вывалились внутренности, шипело… Асмодей вздрогнул, оглянулся. Руки по локоть в красном, пальцы вкровянились в шмат печени.
;Надо подумать,; хмыкнул Асмодей и пробежался заинтересованным взглядом по Борису.; И сравнить… Правда, не люблю побитое мясо. Вот если, Гром, ты за други своя...
Громослав показал внушительный кулак ехидне, посопел грозно для острастки.
Борис хихикнул, потом охнул, болезненно сморщился. Глаза стрельнули вверх. Солнце пробивалось через листья, но уже не столь ярко и победно. "Явно далеко за полдень,; подумал Борис. Он ухватился одной рукой за дерево, а второй за подставленную ладонь Громослава,; но до заката еще далеко".
;Ну, что… Надо идти,; выдохнул он.
;Счас, счас,; протараторил Асмодей, вырезая вдоль хребта полосы розового мяса. Он сорвал пару лопухов, обернул ими мясо и засунул в мешок.; Усе: я готов!
Борис дошел, прихрамывая, до Асмодея, поднял секиру, обтер лезвие о мохнатые бока и сунул в перевязь. Нахмуренный взгляд буравил истоптанную землю.
;Не это случайно ищешь?; прогудело над ухом.
Борис вздрогнул, обернулся и зашипел от боли в ребрах. Криво улыбаясь, Громослав держал ружье. Погнутое, приклад расщеплен… Цевье в ямках, царапинах, потеках слизи, словно все стадо еще и пожевало по очереди.
;Благодарю, ; Борис повертел перед глазами то, что осталось, откинул в сторону. Звякнуло, к корням упали дуло и приклад. Борис мрачно усмехнулся.; Придется нам охотиться тем, что есть. А что у нас есть кроме могучих рук и не менее могучих мозгов? Ну… По крайней мере у некоторых.; Борис посмотрел на пожимающих плечами друзей и сказал ехидно.; Секиры метать не пробовали? ; оба затрясли головами.; А ножи? Тоже нет!? Проблема… Ладно… На привале попробуем… А пока бегом!!!
Борис повернулся и тяжело побежал вслед за солнцем. Холмы сменялись долами. Он летел словно по волнам. Те были молодыми, но от старости окаменели, на них нанесло земли, наросла трава, деревья, кусты, потом прилетели птахи, приползли гады и прибежали животные. Под подошвами потрескивало, по коленям, бедрам хлестала трава. Стволы мелькали по бокам, сливлись в полосатые стены. Так бежали час, другой, затем Бориса догнал слоновий топот. Хоть он никогда их и не видел, но в воображении почему-то сразу возникало что-то огромное с толстыми ногами и трубным ревом.
;Куда… бежим… то?; задыхаясь, пробухало голосом Громослава. ; Может.., передохнем? С непривычки то тяжко! Да и закат скоро…
;Пе…ре…дых… Уугу! ; только и смог выдавить Асмодей.
Во рту пересохло. Язык царапал небо, словно острый нож наждак. Асмодей кивал изо всех сил. Дорожка нырнула в овраг. Ноги зацепились за что-то. Он скосил глаза. В лицо метнулась трава, корни. Асмодей сжался в комок и покатился…Голова, хвост, голова, хвост… В спину кололо, хрустело. Перед ним все мелькало, кружилось зелено-голубым. В конце концов, в лоб садануло, словно кувалдой. Вспыхнули искры…
Асмодей распластался, как лягушка –по загривку напоследок садануло, в ушах завенело. Простонав, Асмодей согнул дрожащие руки, ноги и воздел себя на четвереньки. На лице налипли травинки. Затуманенный згляд поднялся на склон. В черных маслинах мелькнули ботинки Бориса и фигура Громослава.
Асмодей взвыл от жалости к себе любимому: "Сейчас бы мог лежать в чьей-нибудь теплой постели, мять сочное и стонущее!" Зубы скрипнули, Асмодей выбросил из-под четырех колес клочья листвы с травой и рванул вверх по склону…
Когда взобрался на вершину, Асмодей хрипел так, будто его кто-то душил. Лицо побагровело, глаза выпучены, раззявленный рот жадно хватал воздух.
На глазах навернулись слезы. Два жестоких, абсолютно бесчувственных здоровяка уже взбирались на следующую вершину.
"И даже не оглянулись!; с обидой подумал Асмодей. Он шмыгнул, чесанул нос грязной рукой. Весь в травинках в некогда черной, а теперь серой одежде он мало отличался от лешего.; Ну, ничего, ничего,; мстительно мелькнуло в голове,; вот как нападут на нас дикие амазонки, как начнут мучить горячими телами, сочными губами, тут то уж я покажусь во всей красе! А пока,; Асмодей глубоко вздохнул и помчался по склону, как гордый лев, ; придется догонять этих мастодонтов!"
Солнечный глаз налился кровью и тыкался в зелено-бурый полог. В промежутках между ветвями мелькали багряные громады облаков. С другой стороны лес почернел, небо переползало от синевы к фиолетовости.
Борис бежал почти в темноте. Время от времени он выныривал в узкую полоску червонного золота. Его тут же окрашивало в кровавые тона и он снова исчезал в серой тьме. Борис таращился в полумрак, отшатывался сучьев, что выныривали, как из засады. Дышать пытался, как учил его отец: вдыхать через нос, а выдыхать через рот. Но сапоги то и дело проваливались в темные ямы, ноги гудели, двигались, как колоды; все внутренности сотрясались. Сзади трещало, хрустело, матюгалось…
Ноги превратились в колоды. Из полумрака вынырнула раскидистая береза. Борис добежал до нее, оперся о ствол и выдохнул:
;Привал!
Мимо протопало, потом рухнуло срубленным деревом. Земля вздрогнула, над головой истошно каркнуло, суматошно захлопало крыльями. Звездный клочок перечеркнула крылатая тень, на голову упало несколько листочков. Следом приблизилось жаркое дыхание, хрипы, всхлипы. Из тьмы выпало серое с черными глазницами и ртом лицо Асмодея. Остекленевшие глаза безумно вытаращены. Мешок подпрыгивал, хлопал по спине. Упершись рукой в березу, Борис схватил друга за плечо… Его рвануло. Пальцы хрустнули, заныли. Асмодей если и обратил внимание на препятствие, то не большее, чем если бы шарахнулся о дерево. Все с такими же слюдяными глазами он пробовал обогнуть Бориса, елозил ногами, но тот придержал Асмодея, гаркнул на ухо:
;Все, все: на сегодня хватит!!!
Все еще перебирая ногами, Асмодей прохрипел:
;А?.. Что?.. Хр-р-р…
Борис уцепился за ствол, заорал зло:
;Хорош говорю, можно отдыхать!
;Да?.. Странно…
Асмодей закатил глаза и стек в кучку.
"Нежные какие,; прошипел Борис сквозь зубы.; Прям кисейные барышни!"
Он подхватил Асмодея под мышки и отволок к Громославу. Тот уткнулся в землю, сопел, как смок. Борис усмехнулся, подумал:
"Герои! Как еще на ходу спать не научились?! Ну, ничего! У них еще все впереди!"
Борис напряг зрение. Из тьмы выступила нижняя ветвь. Он кое-как, практически наощупь срубил ее. Надрав коры, отделил дрожащими пальцами тоненькие лоскутки, сложил шалашиком. Борис мысленно возблагодарил небо за сухую погоду и лупанул по огниву…
Первый удар улетел во тьму, но не пропал даром: Борис рассмотрел, где кучка. От второго удара пошел слабенький дымок, от третьего посильнее. Борис упал на четвереньки и осторожно дунул –вспыхнул маленький огонек, начал потрескивать, разрастаться. И вот уже несмелый язычок выглянул из маленькой кучки.
Тяжелые, словно бревна, руки опустились, во всем теле нарастала усталость… Борис заворожено смотрел, как огонь вырос, отбросил тьму на пару шагов. Но вот треск уменьшился, огонек осел. Борис застонал, дрожащие руки наломали бересты потолще, сунули в костерок. Тот озадаченно замер, а потом заурчал довольно, как кот.
Борис схватил тяжеленную секиру, накромсал поленьев… Он сперва соорудил над полыхающей корой пирамидку из тонких веточек, а затем выставил более крупные поленья. Кора потрескивала, только что рвавшийся к небу огонь прятался в древесной темнице. От поленьев из щелей пошел густой как молоко пар. Борис с надеждой смотрел на сооружение, мелькнуло сожаление, что не выбрал что-нибудь посуше. "Ага, ; хмыкнул он,; в такой тьме только и выбирать! Носа то не вижу…"
"Будем довольствоваться тем, что имеем,; размышлял Борис хмуро.; А если будет угасать, то разберем, еще надерем коры, расщепим веточки на лучины, но разожжем в любом случае".
Наконец, раздался треск. Молочная пелена на глазах истаивала, через вершину вигвама и по бокам из щелей рванулось пламя. Тьма разорвалась, трепещущий круг разросся на десятки шагов.
Борис нарубил уже совсем крупные бревнышки, сложил их противотанковыми надолбами и покосился на друзей. Те прижались друг к другу спинами и посапывали, как ни в чем не бывало. "Ну, богатыри!; присвистнул Борис.; Хоть из пушки стреляй, хоть кол на голове теши – и ухом не ведут!"
Борис подпалил ветку, поднял над головой и пошел по спирали вокруг костра. На руки падали угольки, вверх взлетали искры. Неровный свет вырвал из тьмы поваленную березу без единого листочка. Борис помянул всех чертей вплоть до родоначальника и остановился в нерешительности. Оглянувшись, Борис прикинул запас дров и поплелся за секирой…
Наломав сухих веточек, Борис разжег в двух шагах небольшой костерок. Тяжко вздохнув, он поплевал на ладони, ухнул и вскинул секиру…
Рядом гора сушняка, глаза тупо уставились в огонь. Борис хотел было доползти до Асмодея да выковырять из-под него мешок с мясом, но почувствовал, что не сдвинет и щепочки. Перед глазами плясали веселые огоньки. И вот они расплылись…
Глава 12.
Правый бок припекало, словно пирожок на сковородке. Совсем рядом весело потрескивало, скворчало. Над головой заливисто чирикали птахи. Жужжало, цвирикало. Лицо нагревало, расцвечивало красным веки. В ноздри настырно проникали водовороты запахов. В желудке взвыло, угрожающе забулькало, будто котел в паровозной топке в высшей точке давления.
Перед внутренним взором возник образ костра. На нем жарится мясо. Сок пузырится, капает… Костер шипит, выстреливает синими искрами.
"Ага,; подумал Борис, беспокойно зашевелившись, ; жир в огонь капнул. Скоро готово будет. ; в животе начало грызть ребра, подвывая:; Сожрут, вот те крест, сожрут, пока валяться будешь!"
Запах стал невыносим. Борис распахнул оба глаза. Прямо перед носом висел прутик с нанизанным на него мясом. За конец прутика держался Асмодей. С самым хитрющим видом он водил шашлык перед носом Бориса. Борис рыкнул, выхватил прут и рывком сел.
;С добрым утром!; сказал Асмодей, отодвигаясь. На лице застыла опасливая улыбка. Руки на всякий случай нащупали над костром еще один прутик, протянули другу. ; На, возьми… Ты, наверное, голоден? Столько потрудиться то…
;Да-а-а!; прогудел Громослав.; Просыпаемся, понимаешь, с первыми соловьями…; сбоку гнусно хихикнуло. Нахмурив брови, Громослав взглянул на рожу Асмодея, хохотнул.; Хо, хо, ну, с теми, что на тысячонку, другую километров западнее. Ну, вот: продрали глазки, а в них солнце колет. С другой стороны костер последнее тепло отдает, ты рядом полутрупом валяешься… Стыдно нам стало, хоть плачь! Вскочили мы, аки зайцы всполоханные. Асмодей тут же костер покормил, за шашлыки принялся.; Борис напрягся. Громослав усмехнулся, пояснил. ;В смысле жарить. А я, как самый мирный, по ягодку сходил да бурундука малость растряс.; Громослав пододвинул два лопуха.
Стягивая мясо, Борис искоса глянул на Асмодея. Тот истово закивал:
;Даже солнце кое-где не встало…; он хватанул большой бледно-розовый кус. Чуть не удавившись, выдавил.; Кстати как тебе на вкус хрякящер?
;Кто, кто?
Асмодей кивнул в сторону. Там на ветке покачивалась кожаная полоска. Зеленые пятаки покрывали ее, словно рыбья чешуя.
;А так кабан, как кабан, только здоровый, что наши быки. Видимо, тут в воздухе такое…; Асмодей сморщился, покрутил рукой.; вот и пришлось нарастить.
Борис стал жевать медленней, взгляд уставился в пространство. Он попытался представить размеры пташки –невольно вздрогнул, глянул вверх, но там только зелень с голубыми пятнами. Брови хмурились, глаза опустились на бледные лица друзей. Асмодей вымученно улыбнулся, Громослав отвел взгляд.
Борис дожевал последний кусок, кинул прутик в костер. Тот сразу же вспыхнул радужным пламенем, стрельнул искоркой.
;Что ж, братцы кролики,; сказал Борис и в одно движение оказался на ногах. Сморщившись, он покрутил торсом. Каждая жилка стонала, жаловалась, но кровь бурлила, сращивала на ходу все порывы, синяки. Цапнув из-за плеча секиру, взвесил ее на ладони и промолвил с запинкой.; Как бы ни хотелось нам бежать еще и еще…; Асмодей с Громославом сделали большие глаза, переглянулись. Борис усмехнулся, сказал с нажимом.; Да, да, я же вижу, что вы готовы прям сейчас сорваться с места и полететь, обгоняя ветер, навстречу приключениям, но…; лица друзей были столь одинаковы в ожидании чудесного "но",что Борис рассмеялся.; Но придется нам пока задержаться на день, другой тренировки для, а то уж больно мы легкая добыча…
;Ничего себе легкая!; всплеснул руками Асмодей.; Вот ты как хрякящера развалил! Любо-дорого поглядеть, да и Гром… Ого-го! По весу вряд ли той зверюге уступает.
Борис скривился:
;У меня чисто случайно получилось. Да и то чуть не затоптали! Хорошо, что откинули в сторону, а то перетолкли бы в кровавую кашу… Вы же видели их копыта?
;Еще бы!..; вздрогнул Асмодей.; Словно на токарном станке затачивали.
;Ну, вот поэтому,; сказал Борис, покачивая секирой за самый конец топорища. От полированного лезвия прыгали солнечные зайцы.; и придется подучиться пользоваться топорами, а кому ножами,; он многозначительно посмотрел на Асмодея. Тот кисло улыбнулся,; не как средствами для колки дров и резки хлеба –это мы умеем прекрасно, но как оружием.
Асмодей обсох за ночь, травинки с лица опали, оставив серую маску. В одежде и волосах путались репьяхи, соринки. Асмодей прикрыл глаза, шкрябал руки, шею, чуть не похрюкивая. Один глаз приоткрылся, Асмодей проворчал:
;Какая разница дерево или зверюгу рубить? Зверя, наверное, даже проще: он же помягче.
Громослав издал звук, словно испортил воздух, и отвернулся. Он вытащил из мешка точильный камень, начал вжикать по нему лезвием. Борис покосился на великана, перебросил взгляд на чесуна и сказал язвительно:
;Сам догадаешься или подсказать?
Асмодей раскрыл глаза, хрюкнул возмущенно:
;Я те чо слон или Громослав!? Поделись уж, не жадничай!
Богатырь нахмурился, потом заулыбался, снова нахмурился. Борис пожал плечами:
;У дерева ног нет!
Асмодей замер на получесе, перевел недовольный взгляд на ближайшие березы:
;Действительно…
Громослав деликатно отвернулся и начал сильнее вжикать…
Деревья стояли вольготно, широкие ветлы раскинулись по сторонам. Снизу стволы укрылись толстыми с кулак черными нашлепками в трещинах. Лишь с высоты человеческого роста появлялись пятна снежно-белой кожуры. Каждое дерево с одной и той же стороны по низу поросло мхом. Чем ближе к вершине, тем меньше и тоньше становилось трещин изроста. Стволы истончались, становились все белее и шелковистее. Так и хотелось провести рукой, отодрать тонкую, колышущуюся на ветру пленочку.
Борис встал, прицельно осмотрелся и бросил через плечо:
;Асмодей, иди нарежь лыка, а мы пока пару чурок срубим.
Тот открыл было рот, чтоб оспорить распределение обязанностей, но вовремя спохватился. "Топор то не подниму, а резать этих мастодонтов ножичком…"
Борис проводил взглядом друга. Тот бодро шел, почти бежал, постепенно скрываясь за косогором. Наконец, черная макушка мелькнула и пропала. Борис выдохнул, отвернулся. Взгляд наткнулся на Громослава. Тот встал на цыпочки, высматривал что-то, где скрылся Асмодей. Борис хмыкнул, хлопнул друга по плечу:
;Да ладно тебе! Он уже не младенец…
;То-то и оно,; вздохнул Громослав.; Маленькому сказал:"Цыц! К ноге!"; он и послушается, а с ним чего ждать, какой финт выкинет?
;Какой здесь финт может быть?; хмыкнул Борис и пошел по поляне.
Взгляд придирчиво ползал по деревьям. Все как на подбор толстые, кряжистые, ветви рвались к центру, спешили захватить жизненное пространство. Такие же как крона корни бились за воду глубоко под землей. Завершив полный круг, Борис остановился у той березы, что ночью лишилась одной ветки. Рядом с ней в истоптанной траве валялись щепки, веточки, содраная с одного бока кора завивалась иссохшей берестой. Сбросив перевязь, Борис снял рубаху и кинул ее на рюкзак у костра. Он поплевал на ладони, поудобнее ухватил секиру, примерился, щурясь…
На плечо Бориса упала тяжелая как наковальня ладонь.
;Погодь!
;Чего?; на полувзмахе буркнул Борис и покосился назад.; Помочь хочешь? Так становись напротив: вдвоем быстрее дело пойдет.
;Борь, ну, ты что?; укоризненно прогудел Громослав.; Кто ж друг на друга рубит?!
;Кто, кто…; Борис пожал плечами.; Допустим, что мы…; он оживился, сверкнул глазами.; А что новый способ скоростной рубки: справа, слева, справа.., сле-ва…; медленно останавливаясь под жалостливым взглядом Громослава, он проговорил.; А что, что не так!?
Громослав усмехнулся, объяснил ласково, словно ребенку:
;Сколько тысячелетий существует топор, и неужели ты думаешь, что за это время не перепробовали все?
Борис нахмурился, стиснул секиру и сказал угрюмо:
;Все перепробовать невозможно.
Глаза сверкнули, свистнуло... Борис со всего маху рубанул по основанию березы. Смачно тумкнуло –лезвие завязло до самого обуха. Борис яростно сопел, изо всех сил дергал.
;Эк, тебя разобрало,; озадаченно проворчал Громослав. Покачивая головой, он подошел к дереву. Хмыкнув, Громослав подобрал полено, вставил меж вторым лезвием и стволом, сказал мирно. ; Давай в такт: рраз, д-ва-а…
Березовое мясо стонало, скрипело, но постепенно, с явной неохотой выпускало чужеродный предмет. Наконец, влажно блеснуло, лезвие вырвалось на свободу. Борис от ожидаемой неожиданности отпрыгнул назад. Сцепив челюсти, снова шагнул к супротивнику.
Хряск, свист… Белая с черной корой щепа пролопотала над головой Громослава, исчезла в кроне. Через пару секунд щепки ссыпались на землю в окружении мелких веточек, листьев.
Громослав отошел на пару метров, вскинул руку к глазам, следил с улыбкой. Зубы скрипели, желваки играли, Борис махал, как одержимый. Волосы то отлетали назад, то перекрывали обзор. Когда лесоруб сделал секундную паузу, Громослав прогудел добродушно:
;Куда падать то будет? Рассчитал?
;Рассчитал, не рассчитал…; недовольно буркнул Борис, замахиваясь.; Э-эх! Хрясь… Руби да руби! Что еще надо!? ; он зло сплюнул.; Советы давать все рады, поплевывая с высокого пригорочка, а, нет, чтоб взять да помочь!
;Зря ты так, Борька,; обиженно сказал Громослав.; Вдвоем мы друг другу руки, ноги поотрубаем, а Асмодей и сам то вряд ли дойдет, не то что нас дотащит… Даже в усеченном варианте. Головы разве только… ; Громослав насупился, приблизился к траектории лопотавшей секиры. Даже рубашка колыхалась от разгоняемого воздуха. ;Посторонись тогда, а я поработаю: кровь надо разогнать, а то руки не подымаются.
Борис замучено кивнул, шатнулся. Волоча за собой секиру, он проковылял десяток шагов, прислонил орудие к дереву и рухнул рядом. В спину упирались теплые валики коры. Борис вскинул голову, устало покосился вокруг…
Солнце взбиралось на небосклон все выше. Расплавленное золото заливало листву по периметру поляны. Огненные мечи прорубались в серо-зеленый полумрак. И тогда серые стволы вспыхивали девственно белым, а листья превращались в нежнейше –изумрудные с золотым отливом.
По травинке, что оказалась меж разбросанных ног Бориса, ошалело бегал черный мураш. "Видимо, где-то здесь у них проходит феромоновая тропа, ; подумал Борис,; а ты дубина стоеросовая развалился прям на их пути. Смотри: еще немного посидишь и прям через тебя попрут на войну к соседям или за личинками к пограничной березе. А то и того проще: разорвут на волокна и утащат в нору!"
Громослав похмыкал, прошелся вокруг березы, глянул на ветки.
;Как ни крути, а хряпнется посредине,; подал голос Борис.
Он ревниво посматривал на друга, что помахивал внушительным топором, как хворостиной. Громослав сморщил лоб, пробормотал:
;Поглядим, поглядим. В лесу тоже не всякое древо растет в нужном направлении, но падает так, как желаем мы, а не природа! Будем ронять по хорде, чтоб не то что на центр, но и не совсем по касательной. Жаль, конечно, что кое-кто тут намахал почем зря, но ничего… ствол толстый –выправим!
;Ну, давай, специалист, трудись! ; язвительно пробормотал Борис, а потом спросил погромче.; Тебе чем помочь аль сам справишься?
Громослав почесал львиную гриву.
;Ээ… Если только дрын метра в четыре вырубишь, чтоб подтолкнуть…
;Тогда чуть пережди,; сказал Борис, мысленно простонав.
Он встал, хватаясь за ствол. Цапнув секиру, сжал до хруста рукоять, чувствуя вернувшуюся силу. "Все таки интересный у нас организм,; думал Борис, напрягая каждую мышцу по отдельности. Это выглядело, словно по всему торсу прокатывались блестящие волны.; Пашем, как кони, бьемся, чувствуем через некоторое время, что все отваливается. Мокрые как мыши… Дышим, словно простуженные драконы. Но стоит только отдохнуть с полчасика, а то и меньше, как можно снова "вперед и с песней". И главное, когда работаешь, ощущаешь, что силы то еще есть, но то, чем работаешь, превращается в шар, забитый песком. ; Борис наморщил лоб, взгляд шарил по стволу.; Наверное, это защитный механизм от перегрева. Ведь пот уже льется рекой, а тепло не успевает выйти. Вот и тормозит нас умное тело, чтоб не свариться в собственном соку:"Поспешай, но медленно! Лучше по капле, но море, чем озеро, но одно!"
Борис приметил толстую ветвь метрах в двух над головой. Взвесил секиру… Набычившись, отступил еще на пару шагов… Борис разбежался, подпрыгнул, рубанул, что есть мочи. Свистнуло, лезвие описало блестящий полукруг, хрястнуло. Руки дернуло, Борис растопырил ноги. Секира срубила ветвь наискось, завершила оборот и глухо бухнулась в лиственный ковер на ладонь от сапога. На поверхности остался лишь блестящий уголок. В груди колотилось, на лбу выдавило ледяной пот.
Затрещало… Борис вздрогнул, едва успел отпрыгнуть, как с шумом, шелестом рухнуло. Топорище вылетело из рук. Сбоку злорадно хохотнуло. Борис скрежетнул зубами, отопнул ветку в сторону. Он осторожно высвободил из грунта секиру. Взгляд ощупал топорище.
;Слава Роду!; выдохнул Борис.; Цела!
Он торопливо оттащил сук на другой конец поляны и принялся обрубать боковые веточки. Каждый удар завершался треньканьем. Секира посверкивала, двигалась по мерцающему куполу. Истончившийся ствол надвигался зеленым раскоряченным водопадом. За спину уходил лишь заурядный белый с серыми коростами дрын.
Мощно бухнуло, второй раз… Рядом свистнуло, прошуршало в листве. Затем удары пошли чаще, злее. Борис оглянулся. Громослав махал громадным топором с мнимой легкостью. Чудовищные бугры прокатывались по рукам, плечам, вздували до треска рубаху. Ствол при каждом ударе содрогался от корней до макушки. На голову, плечи лесоруба сыпались листья, веточки. В двух шагах пронеслись наперегонки четыре серых в крапинку яйца, с мягким всхляком разбились о полено. Следом шлепнулось переплетение веток, похожее на шапку. Громослав остановился, с сожалением проводил взглядом желтую слизь, что вытекала из скорлупок. Он вскинул ладонь, осмотрел из-под нее небо, деревья. "Не видать птахи, ;подумал Громослав.; Лопать поди захотела –вот и решилась покинуть деток.; он почесал затылок.; Обычно то сидят, а папаши червяков, букашек носят, а тут, кажись, мать-одиночка…; в груди кольнуло, стало как-то муторно.; И хоть мы их жрем, а все равно как-то нехорошо: прилетит, а дом порушен, дети погибли… Э-эх…"
Громослав сцепил челюсти, хмуро осмотрел выемку:"Маловата",; поплевав на ладони, он ухватил поудобнее рукоять и начал сосредоточенно бить.
;Что глаза то щуришь?!; донесся сзади выкрик Бориса.; Наточил, что слепит?
;Подойди поближе –узнаешь,; буркнул Громослав.
Сзади прошуршало, спросило лениво:
;Ну, подошел... ; свистнуло, тукнуло, следом вскрикнуло.; Ай, черт! Поосторожней надо! Смотри, куда рубишь!
;Так обзор…узок,; с придыханием сказал Громослав, перемежая слова мощными ударами.; Теперь то и у тебе того, неширок …
Борис пошел назад, сдавленно поминая злополучную пробку. В глаз скатилось горячее, расплылось алой пленкой. Борис пощупал лоб, чертыхнулся и вытер красную ладонь о траву. Борис перубил жердь, взвесил на ладонях и обернулся. Прицельный взгляд обежал поляну и задержался на покачивающемся дереве. Громослав упирался в березу рукой, в глазах блеснула насмешка.
;Ничо, ничо…; добродушно прогудел здоровяк. ; Я еще пару часов потерплю, но чур охотиться ты пойдешь
;Да, иди ты…; огрызнулся Борис. Глаза стрельнули на подрубленный ствол. Тот поскрипывал, трещал, будто лопались древесные жилки, качался.; Толкать то не пора?
;Как не пора? Давно уж... Тебя ждал, когда обтешешь.
;Вот и дождался,; буркнул Борис. Схватив поудобнее дрын за толстую часть, указал глазами на березу.; Куда толкать?
;Становись с целой стороны и дави в направлении сруба.
;Понял.
Борис прицелился в выемку от сгнившего сучка. Та чернела метрах в трех над землей. Борис воткнул оглоблю, подпер ее двумя руками на животе. Надсадно дыша, постепенно стал наращивать давление. Береза качалась в такт, скрипела, истошно трещала, но держалась… Борис не выдержал, просипел зло:
; Что ждешь? Скоро деревья не успеют кислород восстанавливать –задохнешься же!
Громослав очнулся от мечтаний, глубоко вздохнул, сморщился:
;Е-мое! Что ж это я!? Чую же глаза режет, так думал, что от пота. А оно вот как, оказывается…; он примерился, прогундосил.; Ты это… погодь… Я сперва подрублю, а потом давить будешь. Понимаю: тяжело ж…
;Руби уж.., заботливый наш!; прошипел Борис.
Тихонько посмеиваясь и отводя глаза в сторону, Громослав широко размахнулся и, что есть мочи, рубанул. Топор вспорол воздух мощным гулом, сверкнула широкая дуга. Смачно всхряпнуло, рявкнуло: "Толкай!"; и Борис уперся в дрын.
Береза дрогнула, начала медленно валиться, перекручиваясь.., к центру.
"Не… ту-да! " ; выдавил сквозь зубы покрасневший Борис. На шее вздулись жилы, Борис резко толкнул, как советовал мастер лесоповала. Палка выгнулась дугой, с протяжным хрустом лопнула почти в середине. Бориса кинуло вперед. Обломки улетели в сторону отскочившего Громослава. Руки толкнули истошно трещавшую березу, соскользнули… Борис рухнул вверх лицом на корни. Коротко треснуло. Перед глазами на голубом фоне промелькнуло темное, массивное, почва вздрогнула от тяжелого удара.
Послышались прыжки, будто скакал заяц, но размером со слона. Перед глазами Бориса возник белый с серыми веснушками лик Громослава. Лягушачьи губы тряслись. Волосы встали дыбом и скинули кожаную тесьму.
;Борь.., ты… жив?
Его круглые как у совы глаза шарили серому лицу друга.
;Эй.., не молчи,; Громослав наклонился и легонько толкнул в плечо.
;Гав!!!; рявкнул Борис и ржанул, когда дровосека сдуло, будто перышко. Борис приподнялся на локтях, медленно повернул голову на белую корону расщепа, потом на то, что только что торчало из пенька. Глянув на Громослава, он криво усмехнулся. ; Более жив, нежели мертв.
Громослав отшатнулся. В глазах проскользнула брезгливость пополам со страхом. Бочком, бочком придвигаясь к топору, он спросил напряженно:
;Это как? Вурдалак что ли?
;Да, ты что!? Откуда у нас эта нечисть!?; воскликнул Борис. Он вскочил и отступил на всякий случай за поваленный ствол.; Шуток не понимаешь!?
;А-а-а…; протянул Громослав, натянуто улыбаясь, но топор из кустов все таки вытянул. ; Ты уж сразу говори, что шутишь: я мертвяков страсть как не люблю особенно оживших. Хотел уж кол осиновый вытесывать да твою душу заблудшую спасать!
;Откуда ж ты такого набрался ? А кол где осиновый возьмешь?!
Громослав грустно улыбнулся, вздохнул:
;Бабуля у меня спец… была по всем этим делам…; но тут же губы сжались в тонкую линию. Прищурившись, Громослав погрозил пальцем.; Так что меня не проведешь! Она все, все про вашего брата рассказала, а главное обстоятельно описала, что с вами делать! А кол…; Громослав пожал валунами, пальцы щелкнули по лезвию, что тут же зазвенело.; Ну, что кол?.. Я бы тебя сперва порубил на кусочки, голову с собой захватил, чтоб быстро не восстановился… Потом нашел бы осину, вырубил колышек и завершил начатое!
;Да, что ты в самом деле?!; досадливо поморщился Борис. Его уши дернулись, глаз вывернулся в сторону нарастающего топота.; Какой я им брат? Живой я…; Борис нерешительно добавил. ;Кажись, Асмодей возвращается...
Из-за склона показались всклокоченные кудри, потом вынырнули круглые глаза, затем вскарабкался и сам Асмодей. Из груди вырывались хрипы, сипы. Он уперся ладонями в колени и стоял так, мотая головой. Во все стороны брызгали мутные капли. Солнце роняло на плечи расплавленное олово…
Борис подбежал, засыпал Асмодея вопросами:
;Ты что?.. Почему без лыка? Что случилось? Гонится кто?
Глаза заглядывали за спину, а руки сжимали секиру, что будто сама прыгнула в ладонь. Борис морщился, пытаясь услышать что-нибудь помимо дыхания загнанного ослика.
;Знамо кто!; буркнул Громослав, постукивая топором о ладонь. Насупленный взор не отрывался от склона. Он даже сделал шаг вперед, озверело раздувшись.; Вурдалаки!
Асмодей не мог вымолвить и слова. Из пересохшего рта словно вылетали песчинки. Он тыкал пальцами назад, в рот, а когда Громослав двинулся на войну с силами тьмы, умоляюще замахал рукой, замотал головой, пытался дернуть ногой, но чуть не свалился.
Борис придержал за локоть заворчавшего друга, сказал напряженно:
;Гром, обожди! Тут что-то не то… Пусть горло смочит да расскажет!
;Что ждать то?!; раздраженно дернул рукой Громослав. ;Видно же, что чуть не съели. Бедолага едва ноги унес!; он подозрительно смерил Бориса с ног до головы.; Иль своих выгораживаешь, даешь время собраться и вносишь сумятицу в ряды!?
Борис безнадежно махнул рукой, метнулся к рюкзаку. Открутив пробку, он сунул баклажку Асмодею. Тот благодарно глянул и запрокинул емкость. Забулькало… Долгие десять глотков дергали вверх, вниз острый кадык.
Во время сего процесса Громослав с болезненным вниманием рассматривал шею потенциального страдальца. Разочарованно вздохнув, здоровяк отступил.
Напившись, Асмодей глубоко вздохнул, вытер губы и махнул куда-то за спину. Булькнув, из горлышка вылетела амебная струя. Струя распалась на множество сверкнувших шариков, рухнула дождем на траву. Асмодей возбужденно прохрипел:
;Братцы, я там такое, такое нашел, что губить никакие деревья и не понадобится!; Глянув на сваленную березу, скорчил кислую рожу.; Уже срубили?.. Зря, конечно, ну, да ладно… Хоть не скучали.
;Точно! Что не скучали, то не скучали,; усмехнулся Борис, передернувшись словно вышел голым на мороз.; До сих пор еще весело!
;Да?..; хмыкнул Асмодей, переводя внимательный взгляд с одного на второго.; Не знал, что рубка леса –столь веселое занятие. Теперь понятно, почему лесорубы угрюмы и неразговорчивы… Видимо, наржутся у себя в лесу, а наши же шутки им кажутся плоскими и неинтересными.
Борис отвел глаза в сторону, промямлил:
;Нда… Против интеллекта не попрешь.; Потом он встретился взглядом с Асмодеем, нахмурился.; Ты давай рассказывай, почему без лыка приперся, а то нам еще чурки готовить. Иль решил сам живую мишень изобразить?; Борис хищно улыбнулся, взвесил на ладони секиру.; Так я не против, совсем не против: намного ближе к реальности!
Асмодей отступил, вскинул руки:
;Нет, что ты!? Почему то не хочется! Лыка я надрал, но потом … В общем слушайте.
Глава 13.
Шел я, шел… Спускался по холмам, взбирался на склоны, а сам ушами не хлопал: дорогу примечал. То тут веточку сломал, то там ножом крест поставил… Мало ли что… Солнце пекло, пить хотелось, аж спасу не было. В общем выдул я все почти сразу и глазами по сторонам лупаю, вспоминаю, значит, из чего лыко делают. Думал, думал… И пришла мне здравая мысля, мол:"Лыко должно быть гибким, прочным". А что у нас гибкое да прочное? В известных пределах, конечно? Правильно! Ивовые прутья! Обрадовался я: где ивовые прутья, там и вода! А сам уже мокрый как мышь: все, что выпил, наружу вылезло да еще и белую соль за собой вытащило. Чувствую, что все лицо стянуло. Облизал губы, достал нос –все настолько соленое, что можно собирать и в пищу добавлять. Перед глазами в мечтах сразу речка, песочек, чистая прохладная вода. Меня аж зуд разобрал. Лечу, на березы с повисшими ветками и цветочки уже смотреть не могу, знай, только ножом помахиваю, зарубы ставлю. Бегу все вниз да вниз. Правда, не так, чтоб сразу, а волнами. Но каждая следующая ниже предыдущей. Смотрю с обоих сторон в березняк свиньей вклинивается сосновое воинство. Ноги топчут землянику, пробегаю мимо кустов малины, сплошь усыпанных красными шляпками. И тут моих ушей касается еле слышное журчание, воздух свежеет, насыщается ароматами трав, хвои, сладко пахнет вереском.
Продался через заросли акации, взбежал на холм, , а внизу блестит водная гладь. Ноги сами понесли вперед, еле успел за ними. Вылетаю на залитую солнцем поляну и останавливаюсь в восторге.
Руки вцепились в разлапистую сосну, что выросла перед крутым склоном. Она качнулась, заскрипела от моего хоть и маленького, но весьма разогнавшегося тела. Перед ногами обрыв. Изъеденные непогодой пласты песчаника торчали серыми сколами. То тут, то там цвели неприхотливые горные травы. Синие, красные, желтые лепестки на зеленых приземистых кустиках расцвечивали каменистую картину.
На прогретых склонах нежились ящерицы. Из-под подошвы вывалился камушек и поскакал по расширяющейся дуге вниз. Он стукнул рядом с серой как камень рептилией. Та как лежала, так и осталась, только прижалась теснее.
Хмыкнув, я пошел вбок, где почва понемногу спускалась. Послышалось журчанье. Передо мной открылся небольшой овраг. По камням из-под кустов акации перекатывался ручеек. Солнце спряталось за соснами, что встали стеной на противоположном склоне. Я словно попал в другой мир: прохлада, влага. Чувствуя, как слюни превратились в смолу, а горло обернули изнутри наждачной бумагой, торопливо спустился. Под ногами скрежетали, сдвигались булыжники. Они открывали влажную землю, с которой тут же убегали многолапые насекомые, зарывались красные черви.
Раздвинув кусты, углядел место рождения ручья. Метр в диаметре глубиной в локоть каменистое ложе до краев наполнено хрустально чистой водой. Через край споро перебирались журчащие струи. "Явно приток неплохой",; подумал я. Встав в позу ящерицы, погрузил губы в прозрачную поверхность. Ноздри ловили прохладную свежесть, зубы застыли и начали потрескивать, руки, ноги дрожали. По горлу стекал ледяной поток, превращая желудок в разрастающийся айсберг. Чувствуя что еще немного и превращусь в ледышку, а зубы ссыпятся в воду белым песком, я начал подыматься. Налитые кровью глаза стрельнули по сторонам.
Скользкий червячок сомнения, что глодал изнутри, когда я увидел родник, сжал желудок когтистой лапой. По бокам лежали горки песка, засохшего ила. Отчетливо виднелись высохшие потеки, когда жижа вытекала из кучек, а потом испарилась.
"Меня терзают смутные сомнения,; думал я, присаживаясь на корточки. Глаза настороженно посверкивали через переплетение веток, опускались на песок. Уши напряглись так, что захрустели хрящи, но ничего кроме бульканья воды, свиристенья птах и жужжания насекомых не услышали.; Эти горки хороший ливень размоет в два счета. А когда был дождь? ; я напряг все, что у меня было в голове, и закипевший мозг выдал.; Пару дней уже ни капли…
По спине побежали мурашки, на ходу превращаясь в ледяных жуков-носорогов. Поежившись, я с тоской глянул вверх. Перед внутренним взором проносились монстры один чудовищнее другого. "Вернуться бы… Позвал бы друзей, а уж с их топорами мы бы усех на фарш пошинковали! Ну, если твари, естественно, не сильно здоровые, а то вместе с топорами и нас пожрут.; я почесал затылок.; С другой стороны тот, кто чистил родник, вряд ли много больше нас: следов то не видно, да и ил больно аккуратно сложен –такое недоступно великану или ящеру. Тем и воды то этой мало будет, да и зачем цедить, когда есть река рядом. Залазь да пей!"
Приободрившись от таких логических построений, я проверил, насколько легко выходит кинжал из ножен, и начал спускаться. Под ногами скрежетала галька. С боку шелестела, убегала назад сочная осока. Тропинка вывела к сплошной стене ивняка, за которым поблескивала вода. Ручеек измельчал. Расплывшись пленкой по камням, он исчезал меж корней склонившихся ив.
"Сколько материала то, сколько материала!; думал я, бегая перед стеной кустов.; Веревок наделать можно столько, что всему городу вешаться, не перевешаться. ; я остановился перед одной из ив и, глядя на нее бараньим взглядом, подумал.; Чай не буриданов осел, чтобы метаться. Работать надо".
Нарубив веток, начал снимать кору. Истошно кричали чайки. Они метались над рекой, время от времени ныряя с плеском в воду. Перечеркивая солнце, в вышине парил черный крестик. В траве шелестело, жужжало, в зарослях плескалась рыба. В воздухе носились тучки гнуса. В шею кольнуло.
"Ай! Задери тебя лягушка!; Лапнув рукой, с хрустом раздавил тонюсенько пискнувшее. Глянул – к ладони прилипла шкурка комара с пятном крови.; Уу, ворог носатый!"
Чуть в стороне от места, где рубил ивняк, чернела метровая дыра. Она забралась на пару метров вверх по склону. С боков отверстие закрывали кусты малины. Их вершинки сцеплялись так, что образовывали колючий купол. "И как только попала сюда?"; подумал я и завертел головой. Ничего похожего вблизи не обнаружил. Сердце екнуло и заколотилось.
Сглотнув тягучую слюну, я потихоньку начал красться к дыре. Было жутко страшно: в обе стороны от темного провала расходилась тропинка. Кося глазами по бокам и одновременно перед собой; не знаю как, но видел я, словно стрекозел; я медленно крался к яме. Во всяком случае мне хотелось, чтобы это была ямка, просто ямка, из которой по весне вымыло валун, а затем унесло бурными водами. А стенок не видать потому, что густая тень от карнизика и малины все скрывает. Конечно, все это –сказки бабушки Громослава в ночь перед рождеством, но так было спокойнее.., чуть-чуть.
И вот я на цыпочках подобрался вплотную.., вытянул, как тушканчик, шею, а рука сама потянулась к нижней ветви, где висела бардовая, налитая сладостью ягода. Под ногой хрустнуло, уши ловили какие-то глухие вжикающие звуки, пахнуло горелым железом. Внезапно все смолкло, грюкнуло, из глубины проревело так, что кудри со лба загнуло к затылку: "Косолапый, опять покоя не даешь!!? Что в лесу малины мало!? Вот я тебе!!! На этот раз так просто не отделаешься!!!"; с гулом из норы вырвалась длинная струя огня.
Я отскочил, шлепнулся на спину, больно стукнувшись затылком. Перед глазами мелькнуло голубое небо, ослепительная болванка. Темя уперлось в острый камень. В шее хрустнуло, она согнулась под давлением сползающего тела.
Долетев до крайних кустов, пламя заклубилась красно-оранжевым грибом. Листочки почернели, задымились, вспыхнули. Внезапно гудящее пламя исчезло –тут же погасли ветки. Лишь с уцелевших ветвей мощнее заплевалось, прям слюнной ливень пошел. Запахло палеными жуками.
Взор остановился на закопченной, потемневшей листве. Донесся шорох шагов. Из провала выскочил камешек и с мягким шелестом влетел в листву. Стукнувшись о ветку, он гупнулся в воду.
Сердце колотилось о ребра сбрендившим дятлом. Глаза вывернулись, с ужасом таращились в черную дыру. Руки потерянно шарили в траве, зацепились за камни, начали выколупывать.
Из темноты вылез, сверкнув на солнце, металлический ствол с раструбом, следом выступила сгорбленная фигурка да еще на корточках.
"Гном!; мелькнула у меня первая мысль. Но когда существо разогнулось, распрямив короткие, но толстые ноги, понял:; Нет, просто мал ростом… Пожалуй, мне по переносицу. Однако, весом вряд ли уступает Борису: все вширь ушло! Из метровой дыры и то выходит боком!"
На здоровенной словно пивной котел голове кучерявились такая же как у Асмодея черная грива. Коричневые глаза навыкате недружелюбно уставились на трясущегося пришельца. Из распахнутой на груди безрукавки выбивалась мощная поросль. Губы стиснулись в тонкую линию, едва проглядывая из короткой, но густой бороды. Толстенные ручищи сжимали нечто, напоминающее ружье без приклада. От рукояти тянулась гибкая, отливающая металлом гофра и исчезала в рюкзаке за спиной.
;Кто ты и что тут делаешь!?; тонким сердитым голоском спросил мужик. Палец дергался на спускном крючке –тлеющее пламя то вырывался на полметра, то втягивалось до язычка свечи.
Асмодей опешил: только у одного человека из всего города был такой контраст, но тот исчез из долины, когда они только пошли в школу. Перед глазами возникла картина родного дома. К ним в гости заходит боком невысокий, но чудовищно широкий мужчина. Гладко выбритое лицо, хищный нос. Он подхватывает набегающего с радостным воплем мальчишку, лицо прорезает ослепительная улыбка, сверкают глаза…
Асмодей медленно поднялся, держа руки на виду и спросил нерешительно:
;Сократ.., дядька Сократ?
;Да… Так меня звали... давно.; пискнул мужик, задирая огнемет.; А ты кто?
;Я… Асмодей, сын Зарины Всполохской.
В глазах мужика мелькнула тень печали, ствол качнулся вниз. Палец отпустил курок –огонек погас. Потеплевший взгляд пробежался по тонкой фигуре парня.
;Асмодей…; сказал Сократ удивленно, потом усмехнулся.; Как вырос! Когда в последний раз видел, ты был во-о-от такусенький!; мужик чирканул ладонью над землей чуть выше колена.; Правда, каши то видно мало ел, мало…
;Мал, да духом крепок!; огрызнулся Асмодей и кинул кинжал в ножны. ;Дядька, ты на личину не смотри –в корень зри!
;А-а-а…; протянул Сократ, поскоблив бороду. Задумчивый взгляд обежал былиночную фигурку племянника, остановился на портках. Словно что-то взвесив, Сократ хмыкнул.; У нас в роду все чем-нибудь, но отличались. Генофонд у нас экстремумный. А у тебя, значит, вот как вылезло…; мужик закинул ствол за спину, сложил руки на груди, помял ладонью подбородок. Глаза погрузились в себя. Он пискнул нерешительно.; В Трислова ты разве пошел…; на вопросительный взгляд племянника пояснил, усмехнувшись в бороду.; Прапрапрадед твой. Такой, говорят, был любитель женщин, что спасу нет! Попадало ему весьма и весьма от отцов и мужей соблазненных девок, но дело свое черное делал! С тех пор можно смело говорить, что половина народа –это наш род!; Сократ хихикнул. ;А ты, как я понял, замыслил довести до конца великое дело единения? Так? Молодец! Я горжусь тобой!
Асмодей потупил глазки, пробормотал:
;Да, что ты, дядь, право!? У нас столько девушек… Я и третьей части не успел…; Асмодей помрачнел, зябко поежился.; Да теперь.., наверное, и не успею.
;А что такое?; вскинул кустистые брови Сократ.; Тебе сейчас сколько? Семнадцать? Так какие твои годы? ; он язвительно улыбнулся.; Годам к тридцати всех обрюхатишь и на второй круг пойдешь! Это у твоего предка не все гладко пошло: прибил его затаившийся муж, когда Трислов к жинке полез. А у тебя… при определенной осмотрительности, конечно, все получится!
Криво улыбаясь, Асмодей качал головой, рассматривал цветок под ногами.
;Да, кстати… Как там Заринка? Эх, давно сестренку не видел!; он тепло улыбнулся, глаза затуманились, потом сузились, уперлись в замявшегося парня.; Что сопли то жуешь!? Говори, коли что не так!
Взгляд Асмодея скакнул в строгое лицо, потом соскользнул на березку.
;Да, так, все так,; торопливо пробормотал Асмодей.; С мамой все в порядке. Здорова… Как и раньше работает дояркой…
;А ты почему бродишь, где попало?; сощурился Сократ.; Как мать то одну оставил?
;Ну… Ээ…; Асмодей развел руками, виновато улыбнувшись.; Так надо было.
;Как "так"!?; возмущенно пискнул дядька.; Ты разве не знаешь, что в этом направлении чем дальше, тем веселее?
Асмодей сокрушенно кивнул, вздохнул:
;Да, знаю…
;Уже встречался с кем-нибудь?; заинтересованно спросил Сократ.
;Не без этого… Как-то целое стадо хрякящеров выскочило, еле секирой отмахались!
;Секирой?; дядька заглянул за спину племянника. Хмыкнув, еще раз пробежался по тонким ручонкам Асмодея.; Где же она? И что за хрякящеры такие?
Асмодей пожал плечами, буркнул:
;Хрякящеры да хрякящеры… Кабаны такие здоровенные… С бычков ростом, а на спине броня из чешуи, как у ящериц –вот и назвали так.
;А-а-а,; протянул дядька, хохотнув,; я их называю бронированными свиньями.; его лицо посерьезнело, глаза буравили Асмодея с интенсивностью лазеров.; Как же ты совладал с ними? Они и по одиночке –мастодонты еще те, а стадом, так вообще все сметают!; он запнулся, глаза шарили по небу.; Постой! Так ты не обмолвился, что "отмахались"?
;Нет, ; Асмодей криво улыбнулся.; Ты верно подметил: я был не один. Со мной были Громослав Каменев и Борис Стоиков. Или я с ними –как посмотреть… В общем мы с Громославом не поняли как, но "мама" не успели сказать и очутились на дереве. Борька же замешкался и тут на него налетели эти … хрякящеры. Он успел лишь раз махнуть секирой, и его тут же выбросило, но на пути дерево оказалось…
Сократ покачал головой, сказал задумчиво:
;Вам повезло… Они могут и медведя стоптать.; он тряхнул головой, обратив недоумевающий взгляд на Асмодея.; А где твои друзья?; а потом спросил осторожнее.; Или с ними еще что-то случилось? Знаю: тут еще и не такое водится.
Асмодей покосился на нарубленную кучку, сказал смущенно:
;Да, нет… Во всяком случае, когда я уходил, они были в полном здравии и готовились валить березу.
;А на кой им береза?; сделал круглые глаза дядька.; Ручки поломали на топорах или решили костерок хороший разжечь?
;И секиры целы, и жечь есть что,; досадливо отмахнулся Асмодей.; Просто было у Борьки ружье, но эти свиньи изгрызли и помяли его так, что только в переплавку, а жрать то в походе надо! Но как поймать мясо, если оно не захочет приблизиться и стоять на месте? Да и не всякое мясо стоит допускать живым к себе, дабы самому не стать мясом. Вот и решили мы научиться метать топоры, а я нож. А для этого парни нарубят две чурки, а меня послали за лыком.; Асмодей кивнул на гору срезанных веток.
Сократ посмотрел в указанную сторону, глаза выпучились, рот открылся. Он издал нечто невразумительное, перевел взгляд на Асмодея. Тот смотрел непонимающе.
;Лыко?! Племянник мой дорогой, чувствую, что если ты придешь с таким… лыком, то тебя заставят самого работать вместо веревки!; воскликнул Сократ. Внезапно в бороде сверкнула белозубая улыбка. Дядька сочно хлопнул по ляжке, пискнул.; Ладно… Помогу я вашему горю! Зови лесорубов: есть у меня для вас кое-что!
Борис переглянулся с Громославом. В зад давила кора. По бокам у каждого из ствола торчал топор. Светило перевалило через зенит, припекало лоб, грудь, колени. Громослав посопел, шумно почесался, проводив взглядом огненно-красную бабочку.
;Так что: тренироваться не будем?; тупо спросил он, щупая березу.
;Почему не будем?! Очень даже будем!; протараторил Асмодей, бегая, как ужаленный, перед друзьями. Он остановился, развел руками.; Только я не знаю, на чем именно и что конкретно дядька хочет нам подарить. Так что…
Борис поднялся, начал раскачивать рукоять. Несколько раз проскрипело, затем лезвие выскочило. Борис закинул секиру в чехол, подпрыгнул и сказал бодро:
;Ну, так пойдем и узнаем! Отказаться никогда не поздно.; Борис усмехнулся, добавил.; К тому же Сократ –мужик неглупый и сурьезный, так что вряд ли стал бы ерундой заниматься. Помните, почему он ушел?
;Мне рассказывали,; сверкнул глазками Асмодей, ;что дядька нес какую-то ахинею про модификации стали. Мол, она может стать столь прочной, что колонна толщиной со спицу выдержит вес целой горы! Представляете!?
;Уж представляем,; выдавил Борис сквозь зубы.
;Не знаю, не знаю,; проворчал Громослав, выдергивая топор.; На дядьку надейся, а чурки руби! Подождите немного, братцы, за деревьями. Я быстро!
Громослав поплевал на ладони, ухватил топор и, ну, махать. Асмодей раскрыл рот, чтобы ехидно осведомиться:"Что ж тут такого ужасного, чтоб прятаться? Неужто, Гром, ты в моменты рубки превращаешься в ужасного монстра, наверное, бобра, который и перегрызает за несколько секунд любой ствол? Вот и морда, если сбоку, чем-то напоминает!" ; но град щепок в зубы отмел лишние вопросы.
Асмодей вмиг очутился за березой, язык ощупывал сплющенные как оладьи губы, осторожно шатал передние зубы.
;Уу, бобер неправильный!; злобно прогундосил страдалец.Алая капля выступила из губы и шлепнулась на подбородок.; Нет, чтобы тихо, мирно грызть, он размахался … Дон Ки Хот хренов!
;Он же тебя предупредил!; злорадно оскалился Борис за соседним деревом.
Он стоял боком, старался сплющиться, но грудь все равно выпирала. С поляны со свистом летели щепки, кусочки коры. Истошна каркая, в небо взлетели две вороны: видно, в гнездо поцелил.
То с груди, то со спины в рубашку впивались пули Громослава. Борис с завистью посматривал на тщедушного друга:"Хоть два таких вместе сложи –и все равно не высунутся. А тут вырос здоровый, словно медведь. Ни за какой березой не спрячешься!"
На много километров окрест разносились мощные удары. По стволу, веткам, не умолкая, стучало. С шелестом пробивало зеленый полог, сыпалось к ногам сломанными ветками, листочками. В солнечном столбе мелькнуло серебро паутинки.
;Эх, дубинушка.., ухнем!!!; взревывал Громослав между ударами. Топор с гулом резал воздух, сверкая то справа, то слева от лесоруба.; Эх, родимая, сама пойдет!!!
В лесу наступила звенящая тишина. Через пару секунд зацвирикали кузнечики. Борис посмотрел на Асмодея. Тот дергал головой, указывал глазами на поляну. Понимающе усмехнувшись, Борис выглянул.
Топор опирался в землю, Громослав вытирал дрожащей дланью пот со лба. Все лицо блестело, словно намыленное. С носа сорвалась блестящая капелька и унеслась в траву. Потемневшие волосы липли к шее, нависали на глаза.
Глубоко вздохнув, Громослав вскинул топор на плечо и медленно обошел бревно. Насупленный взор прощупывал сузившийся сруб. Вздохнув, богатырь взыграл желваками. Перекосив лицо, он рубанул с плеча, поставив лезвие почти вертикально, затем еще раз, но с другого плеча. Перешагнув через потрескивающее бревно, повторил… Протяжно протрещало, толстый конец наклонился, уперся в землю. С остальным деревом его соединяла лишь тонкая щепка с нитями разорванной коры. Глухо взревев, Громослав подпрыгнул на метр и обрушился всем весом на обрубок. Коротко треснуло, гупнуло, Громослав растопырил ноги, спрыгнув с крутнувшегося бревна.
;Ну, все: я готов! Вот только…
;Что?; спросил Асмодей, выходя с Борисом из-за деревьев.
Громослав с топором в руке топтался рядом бревном. На лице проступили муки мыслительного процесса. На лбу пролегла единственная морщина. Гром выдавил смущенно:
;Да, вот: думаю, как бы мне закинуть…
Солнце медленно, но верно скатывалось к горизонту. Асмодей глянул вверх, заорал возмущенно:
;Да на кой ляд нам этот пень!? Глядишь, дядька презентует что-нибудь такое, что р-р-раз –и в дамках! Вот смеху то будет, когда припрешься, высунув язык, а твое бревно лишь на дрова и сгодиться!
Громослав засопел, ноздри раздулись. Недружелюбно глянув на Асмодея, мрачно уставился на бревно. И тут его лицо осветилось. Губы растянулись до ушей.
;И то неплохо,; довольно прогудел он, ; Все кому-то польза!
Выпустив под насмешливыми взглядами топор, Громослав вскинул на плечо бревнышко. Он присел; на лбу вздулись жилы; цапнул рукоять и выпрямился с натугой. Выдохнув, Громослав сказал сдавлено:
;Я, конечно.., могу и оставить…; богатырь подвигал плечами, устраивая груз поудобнее, и ухмыльнулся.; Но если все таки потребуется, то не обессудь: рубить будешь сам! Ну, как? Оставляем?
;Ээ…; затравленно оглянувшись, Асмодей посмотрел на пожимающего плечами Бориса и прохрипел.; Пожалуй, все таки стоит взять, а то мало ли что…
;Вот и я о том же!; бухнул Громослав и вскинул топор.; Веди, Сусанин! А то жрать охота, аж кишки сводит! Слышите?
Каждый напряженно прислушался, но кроме бурчания внутри себя ничего не уловили.
;Фу!; Асмодей вытер пот со лба.; Гром, ты молодец, что сказал, а то я аж вспотел! Думаю: "Кто ж это рыкает?"
Борис погладил лягающееся брюхо, протянул задумчиво:
;Да уж.., монстры спят в нас до поры, до времени… А как проснуться, так и пожрут, если не закинем откуп –одна оболочка и останется.
;Ну.., совсем то не пожрут,; глубокомысленно заметил Громослав, помахивая топором,; разве что в желудке дырку прокусят.
;Да, я не про это!
Борис досадливо отмахнулся. Мимо проплывали березы, осины, под ними боярышник, кусты волчьей ягоды. Взгляд Бориса скользил по сломанным веткам, потекам сока из крестообразных порезов. Борис морщился, посматривал неодобрительно на Асмодея...
Тот скакал, как козленок, нетерпеливо забегал вперед. Заметив взгляд Бориса, он довольно заулыбался, выпятил грудь, как бойцовый петух из Гулага. Глаза блеснули. Ухватив краем уха разговор, Асмодей крикнул:
;Я тоже бывало, когда голоден, злой как черт! А если кто пытается оторвать от тарелки с парующим борщом, кашей с бараньим боком, свиной отбивной… Уумпл…; Асмодей протяжно сглотнул.; Я прям готов разорвать его и съесть с потрохами!
Громослав прижал руку с топором к животу, что отчаянно выбулькивал sos, и прорычал:
;Асмодей, еще р-р-раз заикнешься про свиную отбивную, я тебя растерзаю, зажарю на костре и съем!; Громослав сглотнул и оглянулся на Бориса.; Не знаешь, почему человечину есть нельзя? А то говорят, что наше мясо, как свиное, только послаще. Давно кабанчика не едал!
Борис пожал плечами, хмыкнул:
;Табу, наверное…; он посмотрел на Асмодея с жуткой ухмылкой и спросил.; Ты как насчет традиций, свержения устоев?
;А чего? Я ничего!; вспикнул Асмодей и отбежал благоразумно подальше. Оттуда повернулся к ним лицом и, так пятясь, возмущенно выкрикнул.; Как, так давно, а утром кто полбалыка ухряпал!? Да и зачем тебе я –такой худой и жилистый, когда в рюкзаке еще осталось нежнейшее мясо хрякящера?!
;Живот добра не помнит,; проворчал Громослав, отирая со лба пот. В желтых глазах отразился виднокрай, на нем медленно остывал слиток небесного металла.; Ты б еще вчерашний день вспомнил! Да и вообще,; он подбросил скатывающееся бревно, свел лопатки, меж которыми текли липкие струйки, притягивая как магнитом рубаху,; день жаркий –протухло поди… А ты свеженький! Борь, свеженинки не хочешь?
;Не отказался бы,; зловеще улыбнувшись, Борис потянулся к торчащей над головой рукояти. Щелкнули, отлепляясь застежки. Мощная длань выдернула из-за спины секиру. Лезвие будто окунули в чан с кровью. ; Окружай порося!!!
Взвизгнув всамделишным резаным свиненком, Асмодей ухватился за живот и ломанулся в малинник. Друзья озадаченно переглянулись. Борис крикнул вслед:
;Ты куда? Малинкой полакомиться захотел?
;Живот… Живот свело от вашей кулинарии!; пискнуло уже из кустов.
Слышался треск, удаляющийся топот, потом вроде бы затихло. Они неторопливо шли в закат, потом Громослав оглянулся:
;Может, подождем?
Его глаза тревожно обшаривали потемневшие заросли. Вечерние лучи едва прорывали плотный полог, отбрасывали длинные густые тени по бардовой траве
;Да, ну, его!; отмахнулся Борис, не замедляя шага. Он хмурился, всматривался в деревья, пытаясь вычленить асмодеевские метки.; Сам догонит: налегке будет.
;Куда уж легче!?; пробормотал Громослав.; Того и гляди ветром унесет, хоть веревкой привязывай! Может быть, оно то и пригружало!?
;Да…; заметил через плечо Борис.; Не про него ли поговорка: "Мал, но…"
За спиной недовольно ревнуло, затем взревело так, что птицы с дикими воплями взлетели с веток, суматошно хлопая крыльями. Борис с Громославом с быстротой молнии обернулись. В руках словно по волшебству возникли топоры. Бревно взлетело над головой Громослава. Вращаясь колесом, оно отлетело на пригорок. Бухнуло, подпрыгнуло, еще раз и, с шумом подминая траву, скатилось в лощину.
Глава 14.
Затрещали кусты. Из темной чащи выметнулся Асмодей. Кудрявые волосы умудрились распрямиться и встать дыбом. Глаза безумно вытаращены. Одна рука размахивала, как крыло ветряка, а вторая придерживала спадающие штаны. Из распахнутого рта рвался истошный вопль: "А-а-а!!!" Не сбавляя хода, Асмодей вихрем пронесся мимо раскоряченных друзей. Слышно было, как он кубарем скатился с пригорка. Через секунду бухнуло и глухо простонало, поминая добрым словом лесорубов.
Борис нервно сглотнул и покосился на раздувающегося с каждым мгновением Громослава. Лик богатыря исказился, челюсть выдвинулась вперед. Желтые круглые глаза хищно
всматривались в сторону приближающегося топота. Огромный с голову Асмодея кулак до хруста сжал рукоять кроваво отблескивающего топора. Чувствуя как внутри дрожит каждая жилка, Борис поудобнее перехватил секиру и, что было мочи, таращился в сгущающийся полумрак. Рукоять противно намокла и выскальзывала из рук.
В пятидесяти метрах яростно взревело. Ветки малины разметало, выпрыгнул здоровенный как сарай медведь. В холке Борису по грудь, голова со стоведерную бочку. Лапы толщиной с окружающие березы рвали почву черными длинными как ножи когтями. В воздух взлетели комья земли вперемешку с подгнившими листьями. Вспахав целые пласты, зверь затормозил в двадцати шагах от застывших парней.
Борис сглотнул, внутри перестало колотиться, вспикнуло и сжалось горошину. "Недалеко же мы ушли,; обреченно проплыло в пустой как вакуум голове. Во рту стало горько, словно пожевал полыни.; Чертовски жаль подыхать, когда знаешь, что столько можешь, но еще не сделал ничего… Не столь страшно умирать самому, хотя, конечно, страшно, аж, кишки сводит, но более ужасно то, что со мной погибнет и мое дело, а я так и не увижу вытянутой морды Штейнера со товарищи, а так хотелось бы". Покосившись на Громослава, вздохнул. Тот аж дрожал. Уши сдвинулись назад, заострились, как у волка.
;Может быть, дернем, что есть мочи?; уголком губ прошептал Борис.
;От него не убежишь,; напряженно, едва шевеля губами, сказал Громослав.; Эта с виду неуклюжая махина может догнать лося, а уж нас с тобой, как пить дать! Видал, какие у него лапы? Один скачок, что десять наших.
Посопев, Борис крепче сжал секиру. "От судьбы не убежишь,; угрюмо думал он.; Так тогда нужно пойти к ней навстречу –глядишь, отступит!"
Медведь встал на дыбы, оказавшись в два человеческих роста, оглушительно взревел. Ноги превратились в кисель. В угольно-черной пасти показалась лопата языка. Клыки длиной с ладонь полыхнули алым. Медведь растопырил лапы, в ярости саданул по березе. Протяжно затрещало… Ветвь толщиной с ногу переломилась, с шумом рухнула.
Громослав сам зарычал едва ли тише монстра. Раскрутив сверкающее кольцо, он пошел вперед. Воздух разорвал громовой рык. Из пасти полетели слюни и залепили обоим лицо. Маленькие глазки неотрывно следили за приближающимся человечком, косились на сверкающий круг. И тут он присел…
Оттолкнувшись так, что вздрогнула земля, медведь взвился в воздух. Громослав от неожиданности рухнул навзничь. Мозги тряхнуло, словно кости в стаканчике. Перед глазами на фоне темнеющего неба и чуть колыхающихся веток пронеслась исполинская туша. Даже не думая принимать на грудь сей бросок, Борис отскочил в сторону, разворачиваясь в прыжке. С бешено стучащимся сердцем он тупо смотрел, как огромными прыжками гигант несется к лощине.
;Асмодей!!!; заорал Борис.; На дерево!!!
Под ноги бросалась трава. Она цеплялась за сапоги, исчезала с треском за спиной. Выскочив на пригорок, Борис взвыл про себя:"Не догнать!" Широченная мохнатая спина уже выметнулась на противоположную сторону оврага, нырнула в кусты черемухи, калины.
Около толстой как баобаб раскоряченной березы мелькнула тоненькая фигурка. Споткнулась, перекувыркнулась через голову, с разбегу шмякнулась о ствол. Не останавливаясь, Асмодей с быстротой кошки, убегающей от пса, взлетел в гущу ветвей.
От сердца немного отлегло, но снова екнуло: огромная туша, не замедляя бега, саданулась о бедное дерево. Глухой удар сотряс почву. Издали донесся вскрик: "Уйди чудовище! Мало тебе?! Так будешь долбиться, я не выдержу: портки то расстегнуты, а ты внизу!"
Медведь тряхнул головой: на него сыпался мусор, ветки. Благоразумно отодвинувшись, он брякнулся на необъятный зад и злобно уставился в переплетение над головой.
Асмодей со страхом смотрел на здоровенную морду, поблескивающий черный нос. "Здоров, значит,; металось суматошное в мозгу.; Еще бы! Такому заболеть, постараться надо! А тут ветерок дунет, водички хлебнешь -и нос тоже мокрый, но у нас почему-то это вовсе не здоровье, а совсем наоборот! Шоб ты издох, сладкоежка-переросток! Это же сколько нужно малины ободрать, чтобы такого насытить? Это и ягода должна быть соответственная, но насколько я заметил: нифига, самая обыкновенная. Как же я не догадался, когда шел через поляны голых прутьев!? Еще искал наивный, где погуще, все удивлялся:"Кто ж так растительность ободрал? Руки бы повыдергать!"
Медведь встал и, косясь наверх, сделал круг вокруг дерева. Дрожа, как осиновый лист, Асмодей крутил головой. Взгляд не отставал туши. Луна серебрила длинный мех, блики перекатывались от каждого движения, словно шкуру смазали салом.
Внезапно зверь взревел, встал на дыбы и взметнул передние лапы. Острый коготь цепанул подошву. Вспикнув:"Мама!"; Асмодей взвился на вершину. Разочарованно рявкнув, мишка прочертил когтями длинные полосы. Из-под лап вырывались пласты белого древесного мяса. Медведь опустился на все четыре. Потоптавшись, он уселся на толстый зад.
Асмодея прошиб холодный пот. Под ногами похрустывали тонкие веточки. Глаза, выворачивались в орбите, с ужасом уперлись щепу с толстой корой. Зубы дрожали, выбивали замысловатую чечетку. На виднокрае в озеро крови медленно погружался огромный раскаленный докрасна шар. "Прек-к-крассный закат,; думал он и отодвинул ветку. Медведь грозно рявкнул, Асмодей вздрогнул, уцепился за ствол, мелькнуло нервное. ; Лишь бы рассвет наступил, пусть даже не столь красивый".
Сзади приблизился топот. Борис обернулся. Оскаленный как смерть с поднятым топором на него несся Громослав. Внутри все похолодело, хоть и знал, что не на него. Борис не успел ничего сказать, как, надсадное дыхание приблизилось, друг неуловимо быстро вырос в размерах. Бориса обдало спертым запахом бешенства, мимо пронеслось раскаленное, потное и здоровяк нырнул в овраг. Протрещало. Закатные лучи выхватили уже на другой стороне могучую фигуру.
Борис скрипнул зубами. Костеря себя на чем свет стоит, он бросился следом. Надвинулись бесформенные массивы кустов. Он нырнул в хрустящую тень, как в озеро. По лицу хлестнуло, хватало за штаны, цеплялось за волосы. Из горла рвался дикий крик. Задыхаясь, Борис взлетел на гребень, наддал изо всех сил. Гудящие после подъема ноги на ровном быстро пришли в себя. В ушах засвистело. С усилием продавливая вязкий воздух, Борис рывком приблизил неимоверно широкую спину.
Изо рта рвался дикий крик. Как два болида, с отведенными назад топорами они неслись на медведя. Тот повернулся, пригнул треугольную голову к земле. В маленьких глазках отражалась пара стремительно увеличивающихся человечков с поблескивающими железками в руках.
Многообещающе глянув на трясущуюся вершину, любитель меда коротко ревнул и рванул с места в карьер. В лицо подбегающим парням сыпанули комочки земли, на вспаханную почву медленно опадали травинки. Под ногами, затихая, тряслась земля. Хрустели кусты. Мелькнула и пропала в тени деревьев слоновья туша. Треск постепенно удалился или затих настолько, что стал вне слуховых пределов.
Облегченно выпустив спертый воздух, друзья переглянулись. Борис бледно улыбнулся, отер дрожащей рукой пот и взглянул наверх:
;Эй, там.., на мачте! Можно слезать!; крикнул он.
Дрожащая вершина замерла, с нее прошептало опасливо:
;А-а-а… А где… это!?
;Да, убег он!; рявкнул Громослав едва ли не тише ускакавшего.; Спускайся, а то уже ночь. Кто его знает, что тут еще по ночам шастает.
В ветвях зашуршало, все ниже затряслись листья. Сквозь пыхтение раздалось:
;Так, может быть, и не стоит никуда идти? Забирайтесь сюда! Тут есть довольно таки толстые ветки. И медведя, коли б вздумал влезть, выдержало.
;Если мы залезем,; сказал Борис, вслушиваясь в жалобные бурчания желудка,; то и слезем только вдвоем.
Шуршание, потрескивание замерло. Из середины растерянно пискнуло:
;Как так? А я?
;Ну…; Борис наморщил лоб.; Ты, конечно, тоже спустишься… хотя бы в наших желудках. Но будешь ли это ты?.. Сие есть глубокий философский вопрос.
;Да… Весьма сложный к тому же,; бухнул Громослав, облизнувшись. ; Но разве мы не мужчины, чтоб сворачивать с пути!? Так что мы его решим… Огонь будет бросать на наши лица красные отблески… Мы будем поглаживать раздутые животы, передавая из рук в руки чашу из твоего черепа с ключевой водой, и вопрошать:"Ты иль не ты?!"
Дерево затряслось. Бухнуло. Присев до земли, возник Асмодей. Охнув, распрямился.
;Ироды!; буркнул он, подтягивая штаны. Пояс щелкнул. Асмодей метнул на скалящихся здоровяков негодующий взгляд, отвернулся. Припадая на левую ногу, он заковылял в сторону багряной полоски с ворчанием.; Спасатели!!! Теперь я-я-ясно для кого спасали!
;А что?; сказал Громослав, подвигав челюстью.; Ты только представь, какое тебе счастье выпадет. Никогда с нами не расстанешься. Будешь всегда в наших сердцах! ;Громослав задумался, а потом сказал нерешительно.; Частично, правда… Остальное то выйдет… Ээ… Да, выйдет.
;Благодарю!; сухо бросил Асмодей. Потом, не оглядываясь, махнул рукой.; Пойдемте скорее, а то дядька нас уже заждался!
;Сейчас! Погодите!; вскрикнул Громослав.
Борис с Асмодеем недоумевающе оглянулись. Глухо топая, в сторону оврага неслась массивная фигура. Тускло блеснуло серебром на лезвии зажатого в руке топора. Громослав прыгнул с разбега. Только что он несся неподкованным слоном и во мгновение ока исчез, словно нырнул в омут. Лишь вихрем взлетели темные в отраженном свете волосы. Спустя долю секунды бухнуло, протрещало с топотом.
Борис таращился в лесной сумрак. Сердце бешено колотилось. Темные кусты застыли, словно хищники на охоте, корявые лапы тянулись со всех сторон. Сквозь плотный полог едва пробивался лунный свет. Однако, он не столько освещал, сколько вызывал нехорошие ассоциации. "Уж лучше бы ничего не видеть, чем зреть в каждом пне затаившееся чудовище.; думал он, напрягая слух.; Мерещится невесть что. Вон сбоку поскрипывает суставами великан, а чуть левее покачивает головой гигантский змей".
Вверху пронеслась тень, обдало воздухом. Предсмертно пискнуло.., захлопали крылья. Борис пригнулся, со злостью стиснул зубы и покосился на Асмодея. Немного полегчало: непонятный цокот оказался дробью его зубов. Асмодей ежился, суетливо дергался на каждый шорох. Глаза стреляли по сторонам, с надеждой косились в сторону лощины.
Тихонько зашуршало, постепенно приближаясь. Вот из чернильной тьмы, словно из-под земли, вынырнул горбик бревна. Следом сверкнул, с хряском врубился в землю топор. Рывком вынырнула всклокоченная голова, массивные плечи. Громослав постоял мгновение, осмотрелся, шумно выдохнул и побежал к ним. Гулко бухали сапоги, Громослав вырастал с каждым прыжком. Вот он приблизился, их обдало хриплым жаром и здоровяк пронесся дальше, булькнув на ходу:
;Ходу, ах…хыр.., ходу! Рассвет уж близок.., а мы… еще… не жрамши!
;Где ж рассвет!?; вспикнул Асмодей, но послушно побежал за богатырем. Сзади надежно топтал ряст Борис –он чуть расслабился. ; Это же только солнце село!
;Да?..; хмыкнул Громослав.; А я жрать я почему-то хочу, как будто скоро утро!
С каждым прыжком в просветах покачивалось звездное небо. Народившийся месяц блистал острыми гранями, поджигал вокруг себя бледно-желтую поволоку. Словно упоенные ночной красотой стрекотали кузнечики.
;Как красиво…; сказал Борис, задирая на бегу голову. За волосы, одежду хватали возникающие словно из небытия пальцы. Под ногами открывались ямки, сотрясали внутренности до основания, зубы лязгали. Борис прошипел.; Вот только посветлее бы!..
;Ага!; простонал Асмодей, шарахаясь от очередной ветки.; Тебе б еще лунную дорожку выстлать серебром! А скатерть самобранку не надо с сапогами скороходами!?
Глаза затуманились. Борис мечтательно произнес:
;Не отказался бы…
В пятки садануло так, что язык занемел, раздулся во весь рот. В глотку потекло теплое с привкусом железа. Молча проклиная жестокую действительность и хихикающего впереди Асмодея, Борис напряг все рецепторы.
Уши ловили шорох ночных охотников, потрескивание кустов, где-то далеко взвыл волк. Через некоторый промежуток с разных сторон ему ответили такие же голоса. Обострившимся чутьем Борис уловил набегающие на него запахи.
;Что за!?; буркнул он, дергая носом.; Такое чувство, что кто-то сдох, но все равно бежит перед нами! Гром ты ничего не ощущаешь?
;Нет…; прохрипел тот и перешел на шаг. Сердце колотилось, подбрасывало бревно. В груди словно разожгли горн. Мотнув головой, отчего по сторонам брызнул соленый веер, Громослав пробулькал.; Тебе, наверное, кажется с перепугу, а то и сам того…
Осененный внезапной мыслью, Борис подозрительно уставился в спину Асмодея.
;Слушай, дорогой товарисч,; спросил Борис на бегу,; а из-за чего мишка на тебя осерчал? Главное, что на нас внимание почти и не обратил, хоть мы и помясистее, а тебя чуть с потрохами не съел. Чем ты ему так пондравился?
;Сам не знаю!; огрызнулся Асмодей.; Да только нашел более или менее укромное местечко, потянулся к ягодке, как холм, около которого я та-а-ак хорошо пристроился, зашевелился, засопел, а потом как заорет!!! ;он передернул плечами.; Ну, я от такого волнения сделал свое дело с рекордной скоростью, ноги в руки и бежать!
Ни слова не говоря, Борис обогнал Асмодея и пошел рядом с пыхтящим Громославом.
;А я!?; жалобно восклинуло за спиной, приблизилось.
;Соблюдай дистанцию, ароматический террорист! А то от нас все звери разбегутся –с голодухи помрем. ;прогундосил, зажимая нос, Борис.; Там река –вот и искупаешься!
;Смотрите: утащат в темную нору, обглодают мои косточки –вам будет стыдно!; обидчиво воскликнул Асмодей за спинами и даже замедлил шаг.; И сами заплутаете!
;Ну, это вряд ли,; саркастически прогудел Громослав,; теперь то мы в полной безопасности: ни один зверь не подойдет к нам и на километр. У них же обоняние в тысячи раз чувствительнее нашего. ; он помолчал, потом сказал, глянув вверх.; Ты же за солнцем шел, когда искал… лыко?
;Ну, да…; неуверенно произнесло сзади. ;По-моему, за ним и двигался. ; там вздохнуло, потом виновато буркнуло.; Точно, конечно, сказать не могу…; Асмодей помолчал, воскликнул с обидчивой гордостью.; Но зарубки я ставил!!!
;Где теперь твои зарубки найдешь?; проворчал Громослав.
Он всматриваясь в небосвод. Вскинув топор, здоровяк ткнул им, как копьем. В черной окантовке листьев топор словно прорубил проем. Небосвод выгнулся от боли куполом, острие уперлось в яркую звезду. Громослав перекинул бревно на другое плечо, усмехнулся:
; Астрономию изучали? Значит, про полярную звезду слыхали? Как бы ни крутилась наша планета, но та всегда на одном месте, над полюсом то есть. Кто не был на занятии,; Громослав дернул головой назад, где трясся, периодически тыкался в спину, Асмодей,; тому поясню: она и называется Северной полярной звездой.; он внимательно посмотрел наверх, вытянул правую руку вбок и повернулся так, что ладонь словно готовилась подхватить самый яркий огонек на небосклоне.; Если постоянно держать с правого боку эту звезду, мы и пойдем на запад!
Сзади чертыхнулось, послышалось сдавленное:
;Фу… Не могу… Хорошо, что я с вами. Я уж лучше за вашими спинами пойду, а то как сказали "вправо", меня тут же повернуло в другую сторону –чуть назад не ушел!
Посмеиваясь и периодически поглядывая на небо, Борис уверенно шел впереди. "Уж звезды то не обманут. Хоть и движутся с бешеной скоростью, что в тысячи раз превосходит скорость пули, но, видимо, движения нашего солнца и Полярной звезды сонаправлены или хотя бы расстояния столь велики, что это движение не замечают вот уже на протяжении нескольких тысяч лет.; он протяжно вздохнул.
Громослав оборотился на полкорпуса, спросил встревожено:
;Ты чего, Борь? ; Борис пожал плечами. Громослав усмехнулся, подвигал плечом.; Устал небось? Так возьми, отдохни!
;Давай…; безразлично сказал Борис. Сверху ухнуло тяжелое, спина напряглась. Позвоночник искривился. Нагруженное плечо задралось так, что бревно скатилось к шее, как в ложбинку. Руки вздулись валунами. Ноги автоматически шагали дальше. Под подошвами шелестело. Внутри все застыло. Шевеля обескровленными губами, прошептал.; Просто я подумал, что мы столь легко можем исчезнуть; я имею ввиду все человечество; что и рак на горе свистнуть не успеет… Да что там рак… Никто не успеет…
;Борь, ты это брось, брось…; стуча зубами, выдавил Асмодей, ; не боги горшки обжигают!
;Точно!; неуклюже бухнул Громослав.; Мы еще утрем носы этим смехачам! Посмотрим, у кого трусы виднее!
Лоб раскровянило –Борис зашипел, в ногу кольнуло. Слева смрадно шуршало. Борис взвыл, злобно рявкнул:
;Асмодей, если сейчас же не отойдешь, то видит Род, плюну! Когда дойдем то?! Уж полночи шаримся, все морды исцарапали, а все бредем!
;Да, скоро уже, скоро!; затараторил Асмодей. Он бегал за спинами, как заведенный. ; Вон сосны показались, да и влагой, водорослями пахнет! Чуете?
;Знаешь, друг,; предельно нейтрально заметил Борис.; Я чую только одно и, по-моему, ты даже догадываешься, что...
;Да, ладно тебе!; с нотками обиды воскликнул Асмодей. ;Посмотрел бы я на тебя, когда такое.., такой бы вылез! Ты побольше, так что, гм.., пахло бы тоже не хило!
Борис крякнул, смолчал: "Сказать то нечего. Для такой махины что его, что секира Грома –перочинный ножик, а то и того меньше: пилка для ногтей! А когти то у мишки ого, даже о-го-го! Во всяком случае Асмодея продырявить хватит! ; он передернул плечами.; Если бы не убежал, то не знаю, не знаю…"
Часть 2. Глава 15.
В спину задул прохладный ветерок, в голове прояснилось. К запаху полевых цветов добавился бодрящий аромат хвои. Они вышли на залитую лунным светом поляну, что обрывалась в тридцати шагах. Далеко внизу серебрилась река, посреди темнел громадами деревьев, кустов большой остров. Рядом каменистый в полста шагов островок вытянулся листочком ивы. Меж островами вода бурлила, скручивалась водоворотами, но в конце каменистой косы успокаивалась, текла величаво, как ни в чем не бывало. Поляна полого спускалась к обрыву. На ее краю на фоне поблескивающей глади торчала каргалистая сосна. Влево уходила темная дорожка. Борис наморщил лоб, мотнул головой:
;Туда что ли?
;Да, да…; возбужденно выпалил Асмодей и дернулся вперед.; Идите за мной!; горло наткнулось на горизонтальное бревно.; Кхе… Чего?!!
Борис опустил руку, криво улыбнулся:
;Погоди... Не стоит пренебрегать законами природы. Их стоит познавать и использовать для…; Борис открыл рот, постоял так несколько секунд и медленно стиснул челюсти.; В общем использовать.
Борис шагнул в тень, сразу став на голову ниже Асмодея, словно погрузился по колено в топь. Он сделал несколько шагов, и вот чернота поднялась до бедер, потом до груди. Виднелись только плечи, голова и пень. Крякнув, Борис небрежно двинул плечом. Бревно подлетело и, вращаясь, нырнуло во тьму. Грохнуло, скрежетнуло, тяжелые толчки повторились еще пару раз, а потом лишь, гул, треск и шелест. На секунду смолкло, затем затрещало, всплеснуло.
;В реку!.. ; злорадно воскликнул Асмодей, пробегая мимо Бориса.; Сейчас уплывет –будете новую рубить!; орал он, но несся, словно лось в весенний гон.
Асмодей в мгновение ока исчез, только удалялся топот, хруст…
Борис выругался:"Ноги переломает в такой темноте иль куснет какая рыбина!"; и бросился следом. Сзади тяжело затопало. Под подошвами скрежетало, мелкая галька выскакивала словно пули. Булыжники будто кто набросал на пути. Саданув со всего размаху по одному такому, Борис огласил окрестности столь высотным творчеством народных умельцев, что на несколько секунд замерли все сверчки, а кузнечики позабыли на какой лапке пиликать. Из стиснутых челюстей пробивалось мычание.
С белыми глазами, прихрамывая, Борис вывалился из тени. В этом месте вдоль склона угадывалась тропинка. Чуть ниже, как бы на ступеньку террасы, темнели кусты и слышался плеск, хруст, сдавленное дыхание. Зашелестела трава, посыпались камушки. Пыхтя, показалось бревно. Оно остановилось в точке неустойчивого равновесия, когда миллиметр к реке, и бревно скатится, а если на волосок к тропинке, то благополучно останется наверху.
Борис выкрикнул на бегу сдавленно, словно сам толкал:
;Ну.., давай же!Еще немножко!..
Борис не успел добежать, как камешки где-то за бревном посыпались, еле слышно простонало, а черно-серая полусфера дрогнула и скатилась на дорожку. Следом выполз Асмодей. Руки, ноги дрожали, словно в лихорадке. Он помотал головой, так же молча поднялся. Воздух с шипением вырывался из трепещущих ноздрей.
Борис поддержал друга под локоть, сказал уважительно:
;Ну, ты и монстр!
Асмодей сглотнул, просипел простужено:
;Раз плюнуть! Тьпфу… А, черт!
В двадцати метрах справа осветился почти ровный круг. Трепещущее блики, все больше разгораясь, вырисовывали острые грани. Было видно, что хозяин поселился недавно, расширил или сам вырубил жилище в скале. На траву, кустарник у реки падали слабеющие с расстоянием отсветы. Из дыры высунулся фонарь, рука, невысокий, но чудовищно широкий мужик. Он рапрямился, став чуть повыше, поднял светильник над головой.
;Кто это тут буянит!?; грозно пророкотал мужик.
С черной копны на массивный морщинистый лоб падали тени. Крючковатый нос и выпирающие скулы поблескивали бардовым. Тяжелые надбровные дуги нависали над глазными пещерами. Лишь в глубине угрожающе разгорались красные искорки. В левой руке покачивался взведенный арбалет. Палец подрагивал на спусковом крюке. Толстый прут заостренной стрелы предупреждающе блистал. Из тьмы вырвало трех парней, даже Асмодей задержал дыхание.
;Дядя, это мы!; пискнул он.; Просто бревно спускали… самоходом.
Сократ глянул на поломанные ветки, буркнул недовольно:
;Ишь до чего лень доводит… Ходят тут, деревья ломают, а потом реки мельчают, рыба пропадает.
;Да, мы, да, никогда больше!..; выкрикнул Асмодей, оглядываясь на истово кивающих друзей. ; Не подумали, что долетит! А так бы ни в жисть!
;Ни в жисть… Вижу, как ни в жисть,; проворчал мужик, поворачиваясь ко входу.; Березу срубили? Срубили! Тут уж ваше "нечаянно" не пролезет! А там знаете, сколько букашек жило? ;дождавшись виноватого сопения, Сократ пояснил.; Миллионы! ; он посверлил взглядом понурившихся парней, потом бросил великодушно.; Ладно пошли, а то небось голодные, как волки.
;В точку!; сказал Асмодей, прижав рукой взрыкнувший живот.; В самую, так сказать, тютельку! И как ты так догадался!?; подлизнул Асмодей.
Сократ пожал плечами, прижал светильник к груди и присел на корточки. Гусиным шагом он вдвинулся в проем. Алый свет вырисовывал контуры чудовищно широкой фигуры. Подошвы перетирали со скрежетом песчинки, плечи упирались в стены. Раздался приглушенный голос с нотками довольства:
;Вас слышно было, еще когда на горе были. У меня там слуховые дыры насверлены, а ваши животы можно распознать и без окон. Ревут, словно разъяренные медведи!
Коридор вильнул под прямым углом раз, другой, третий, постепенно расширяясь и повышаясь. На четвертом повороте Громослав уже смог встать, правда, согнувшись, как питекантроп, но все же... Борис с Асмодеем шли почти вплотную к Сократу. По стенам за плечами друзей плясали красно-оранжевые огоньки, кривились длинные уродливые тени.
Громослав шел почти вслепую, то и дело задевал камни локтями, топором, стукался головой... "Совсем о других не думает,; злобно вспыхнуло в мозгу, когда со всего маха стесал макушкой булыжник. За спиной посыпались камушки, песчинки.; Все о букашках заботится! Не потому ли, что сам мал, как клоп!?"
Одолеваемый нехорошими мыслями, Громослав ткнулся в секиру Бориса. Скрипнуло. По контуру фигур брызнул яркий почти желтый свет, пахнуло теплом, жаренным мясом. Громослав вскинул ладонь. Сквозь прищуренные глаза над плечами друзей рассмотрел обширный зал. Ровный свет лился из десятка светильников. Они висели на вбитых под потолок крюках. Наконец, спина Бориса сдвинулась, Громослав вошел в зал и вежливо прикрыл дверь. С хрустом распрямился ноющий позвоночник, волосы чиркнули по своду.
Возблагодарив Рода за то, что надоумил коротышку вырубить потолок на метр выше, Громослав осмотрелся. У дальней стены печь из обожженного кирпича. Чуть ближе стол прочный даже на вид: с перекладинами, крестовинами, из досок толщиной в руку. Рядом с печью вдоль стены ложе, поверх накиданы шкуры. У изголовья и в ногах с настила свисали огромные лапы с черными кинжалами. Голова с бочку перевешивалась так, что лежала на полу. Зубы блестели, черные камешки пристально рассматривали каждого, кто входил.
Громослав прикинул размеры почившего хозяина шкуры, присвистнул уважительно:
"Во зверюга!.. Явно не меньше того монстра, что так не взлюбил суть Асмодея! Как же Сократ завалил медведя? Если только из самострела…"
Около входа еще одна печь, от которой пыхало жаром. На широкой как подсолнух сковородке шипят, плюются маслом внушительные ломти мяса. В животе взвыло, забилось в предсмертных судорогах. Поддерживая трио, рядом рычали еще два подпольных монстра. Тягостно сглотнув, Громослав покосился на друзей. На перекрестье зрачков сковородка, слюни перекатываются через губу, капают на пол.
Сократ оглянулся, сказал с усмешечкой:
;Проходите, гости дорогие, присаживайтесь.
Сократ повесил светильник и арбалет на крючья у входа. Парни прошли за стол, расселись рядком спина к стене, лицами к выходу. В глазах хозяина что-то блеснуло, но смолчал. Сократ вытащил с полки, что рядом с печью, захват и ухватил сковороду. Там шипело, брызгало, постепенно утихая с каждым шагом. Но когда поставил сковороду на стол, то заскворчало с новой силой, словно то не деревянные доски, а раскаленная плита. Но видно это была последняя потуга затаенного жара. С каждым мгновением жиринки стреляли все реже, а обжигающая волна опускалась все ниже, пока не затаилась в металле и ароматных прожаренных ломтях.
Борис не отрывал взгляда от стола. В желудке, осатанев, вонзало когти и зубы, спешило прорваться к вожделенному. Все вокруг металлической емкости померкло, затушевалось. Из мутной нереальности вынырнула здоровенная волосатая лапища. Пальцы как сосиски, если, конечно, бывают такие волосатые сосиски, разжались. На столешницу высыпались вилки, ножи. Борис цапнул двузубую вилку, с яростью воткнул в ближний кусок, словно в лютого врага. Губы, язык обожгло. По гортани протолкнулся раскаленный ком, рухнул в пасть радостно скулящей скотине. С боков урчало, трещала разрываемая плоть. Зубы споро перемалывали обжигающую вкусность.
Наконец, в животе уже начало отбрыкиваться, закрывать лапами пасть. Мясо перестало казаться божественно вкусным. Борис рыгнул и отодвинулся, вытер жирный рот. Пространство хоть и расширилось, но двоилось, раскачивалось, словно кораблик в бурю.
Веки отяжелели, тело налилось свинцом. Борис с трудом разлепил ресницы, повел набыченным взглядом по сторонам. Слева раскачивался Асмодей, руки подпирали голову. Харю страшно перекосило, глаза сузились, лезли к вискам. Изо рта торчал кусок мяса. Из носа вырывалось сопение. Справа Громослав смотрел мутным взором перед собой. Могучие челюсти что-то неутомимо перемалывали. Голова падала на грудь, но тут же с титаническим усилием вскидывалась, а рука хватали следующий кус.
В глазах все расплылось. В лоб уперлось что-то твердое…
Борис беспокойно заворочался. В скулу, челюсть давило, руки почему-то не ощущались. В груди бешено забилось, Борис выпучил глаза, напряг руки, но те не слушались. Взгляд с испугом бегал по могучим бревнам, что болтались сами по себе.. Борис застонал, стиснув зубы, изо всех сил напрягся. От плеч к пальцам пошла пощипывающая волна. Борис глубоко вздохнул, начал мысленно подгонять процесс. И тут словно плотину прорвало. Ревущий поток понесся к кончикам пальцев и обратно. В каждую клеточку впились тысячи иголочек. Борис глухо простонал, вылез из-за стола. Пальцы неосторожно коснулись столешницы, Борис сжал челюсти: руку пронзила мучительная щекотка.
Друзья спали за столом. У Асмодея из уголка губ стекали слюни, Громослав могуче похрапывал. Светильники горели все также ровно, словно они только что вошли, но хозяина не было видно. Да еще, пожалуй, гремящее чувство силы во всем теле говорило, что хотя бы часов с пяток, но проспали. По потолку из бокового прохода несло жженым железом, по ногам из приоткрытой двери тянуло холодком.
Помятуя о поворотах, Борис снял светильник. Под ногами шуршала пыль, свет отбрасывал от сколов длинные тени. С каждым поворотом становилось все прохладнее, ниже и свежее. На финишной прямой показалось светлое пятно входа, слышались слабые стрекотания. Борис выполз на карачках, неосторожно задел куст –за шиворот сыпануло ледяное, мокрое. Плечи передернулись, Борис торопливо вскочил на ноги, оглянулся на холм. Солнце еще не вылезло, но уже позолотило травинки на самом верху и осветило желтым контур сосны на краю обрыва.
Метрах в пятистах река делала крутой поворот на запад. Там сосны уже посветлели под молодыми лучами, словно ветераны битв при виде молоденькой красавицы. Здесь же с холмов пала тень, что разделяла рукав меж островом и берегом посередке. Ближе к Борису река еще погружена в сон. Она вяло несет темные воды, в ней, как в зеркале, отражаются склоненные ивы, кудрявые тополя. А за светоразделом все блещет, журчит, оживает. Даже серебристые рыбки прыгают веселее, с плеском разбегаются круги.
"Эх, жор уже проходит,; подумал с сожалением Борис.; Удочку бы да на зорьке лещей потягать..."
Он сбежал к проплешине в кустах, штаны сразу намокли по колено. Рука прошлась по вершинкам осоки, собрала росу, протерла лоб, глаза.
Под ногами шуршит, скрежещет камень. Борис наклонился, пощупал воду:"Теплая". Он потоптался, оглянулся, задумчиво пожевал губы:" Пока эти сурки проснутся, солнце сядет!"
Борис скинул рубаху, повесил на куст, расшнуровал ботинки, начал стягивать портки... Сзади и сверху прошуршало, топнуло. Борис оглянулся. Сорвав ягоду у входа, Сократ двигал массивными челюстями. За спиной болтался пустой кожаный мешок на широких в ладонь ременных петлях. Насмешливый взгляд обежал мощную фигуру, Сократ усмехнулся:
;Там такой треск и чавк стоит, что можешь и не успеть к завтраку!
Внутри сразу утробно рыкнуло, заскреблось. Борис в колебании застыл на одной ноге. На лице отразилась мучительная борьба. Его качнуло, он запрыгал. Стиснув челюсти, Борис злобно содрал штанину и крикнул через плечо:
;Авось, сильно не похудею!
Борис вбежал в темную воду. Брызги взвились выше головы, в верхней точке сверкнули жемчужной россыпью. Сквозь плеск и шлепки до Сократа донеслось преувеличенно бодрое:
;До Асмодея еще далеко!!!
Сократ хмыкнул, пожал плечами и пошел вразвалочку по тропке. Пальцы чиркали по влажным бодылям. С кончиков травинок срывались прозрачные болиды. Переливаясь, они отражали титаническую фигуру с выдвинутой челюстью. Сбросив пригруз, травинки тут ж выпрямлялись, вскидывали в воздух мельчайшую пыльцу.
Борис несся, как выпущенный из пращи камень. За ним на десятки метров тянулся пенный след, всплывали выдранные с корнями водоросли. Остров стремительно приблизился. В ветвях тополей каркало. Колени чиркнули по мелководью. В сторону метнулась серебристая стайка. Борис поднялся и побрел на берег, загребая песок. Мутные облачка взвивались и быстро осаживались, проплыв пару метров. Под коленями бурлили, пытались столкнуть прозрачные потоки.
Чуть ниже по течению словно утонул великан: всю отмель на десятки метров покрыли зеленые волосы. Борис выбрался, присел на поваленный тополь. Внутри стучали молоты, подбрасывали левую часть груди. Воздух со свистом влетал и вылетал через ноздри.
Корни тополя торчали серыми осьминогами, но сами листья зеленели, как ни в чем не бывало."Видно, в бурю повалило, но часть корней осталось неповрежденными –вот и живет,; думал он, вглядываясь в противоположный берег, откуда доносились глухие удары.; Так и человек… Покалеченный, без рук, без ног живет, не хочет подыхать. Хорошо, когда от него польза есть. К примеру, лишился руки или ноги –не может больше работать на заводе, рубить лес, охотиться, но у него остается голова. Он может думать, а это немало, совсем немало.; Борис невесело усмехнулся.; Правда, мы ж думаем, когда совсем не чем заняться. Когда и в огороде все прополото, когда свиньи, гуси, коровы и прочая живность ухожены, накормлены… Когда и с соседом поболтал, супружеский долг исполнил, к соседке заглянул: ее супругу помог... Не дай бог время осталось –такая тоска сразу берет, хоть вешайся! Мысли сразу глупые лезут:"Зачем да почему?..
Борис сидел неподвижно, как камень. Невидящий взгляд уперся перед собой. Плечи нагревало все сильнее. Борис поморщился: отвлекает. Черная тень перебралась через речку, добралась до кустов. В мутной тягостной пелене что-то шевельнулось, вдвинувшись с периферии.
Борис тряхнул головой, напряг зрение. С того берега махал руками Сократ. За спиной, впиваясь в плечи, ощутимо тянул раздутый мешок.
;…снул что ли!?; ухватил Борис последнюю фразу.; Давай сюда: голодным останешься! Иль решил рыбки половить на червячка?
"Какого, такого червячка,; наморщил Борис лоб, вбегая в воду.; И снасти то нет".
Вода поднялась по пояс, пихала в правый бок. Мощно оттолкнувшись, Борис взвился в воздух, плюхнулся в прохладное, мокрое. На его месте выметнулся фонтан.
Тело огибали прохладные струи. Перед лицом метнулись под камни вьюны. С каждым гребком становилось темнее, а виски сжимало слесарными тисками. Легкие судорожно дергались, пытались вырваться наружу, в ушах низвергались водопады. Стиснув изо всех сил челюсти, Борис резко дергал руками, ногами. В голове меж красных всполохов сверкало только одно:"Все равно… Все равно смогу, одолею, не сломаюсь!" Меж тем вильнул хвостиком червячок:"Да зачем ты себя мучаешь, да вынырни, глотни воздуха –всего-то делов!"
Борис в ярости зарычал –вырвалась гирлянда пузырьков. Красный полумрак перед глазами посветлел. Руки с глухим скрежетом откинули подводный камень, Бориса выметнуло в яркий восхитительно сухой воздух. С волос стекало. Перед глазами качались в размытом фокусе ивы. Воздушные потоки с хрипом врывались в раскрытый рот. Грудь до треска раздулась, превратив Бориса в сверкающую статую титана.
Хрипло дыша, с бешеным перестуком в ушах Борис двинулся к берегу. Каждая жилка тряслась, ноги дрожали, оскальзывались на покрытых тиной камнях. Солнце робко высунулось из-за холма, накрыло плечи, грудь. В спину задуло, по позвоночнику побежали мурашки. Выводя чечетку зубами, Борис еле втиснулся в одежду и покарабкался наверх. Через пару секунд он вбежал в тень от холма, передернулся и поскорее нырнул в пещеру.
Из дыры несло теплотой, пищей. Светильник то ли сам погас, то ли бережливый хозяин притушил, но в руке он лишь позвякивал, мешал ползти. Ругая сквозь зубы гениального скалоруба, Борис стесал все углы, пока не боднул что-то впереди. Сдвинувшись чуть вправо, качнулся вперед –лоб хряпнулся снова, загудело… Переждав звездный водопад, Борис нащупал ручку и потянул…. В глаза ломанулся пронзительно яркий свет. Борис зажмурился. Спереди рыгнуло, рыкнуло укоризненно:
;Ты где бродишь? Я едва этого проглота удерживаю!
;Не правда! Ам.., ням… ; промямлил Асмодей, запихивая что-то за охомяченные щеки.; Не верь ему: поссорить хочет! Тут все равно еще рыба осталась!
Борис усмехнулся, хмыкнул:
;Ладно… Верю.
Глаза пробежались по столу. Ноздри дернулись, уловили запах рыбы и мяса. На столе по центру стояли две сковороды. Одна почти полная с большими ломтями белого мяса, где угадывался рыбный костяк. На второй в жире застыли два коричневых кусочка. Не спуская с отдувающегося Асмодея глаз, Борис сказал убежденно:
; Ты же никогда бы не стал думать только о себе. Зная, что товарищ голоден, ты, конечно же, отдашь все…
Громослав переглянулся с Асмодеем. Будто ожегшись, взгляды отскочили в стороны, упали на пол… Асмодей покраснел, как рак, с трудом сглотнул и выдавил:
;Ну, да… За други своя… Постоим, так сказать… Правда, Гром?
Уши здоровяка полыхали, как факелы, глаза буравили стол. Громослав угрюмо буркнул:
;Угу,; потом взглянул на Бориса, сказал торопливо.; Ты ешь, ешь!
Борис вскинул брови, взгляд обшаривал скукожившихся друзей.
;Как я могу!? Один?! Вы что?; удивился он. ; Без вас мне и кусок в горло не полезет! Вы уж не обижайте меня!
Вчера все затмевал мясной запах. Сейчас же, постепенно насыщаясь, Борис оглядывался по сторонам. Стены увешаны топорами, луками. Борис напряг зрение:"Так и есть: все части выполнены из металла".
Вот поблескивает полусантиметровая дуга. В другую сторону загнуты рогульки, на которые натянута тонкая струна. На одном конце она цепляется намертво, а на другом наматывается на штырек с барашком. Около луков висят тульи со стрелами.
На правой стене луки прицеплены вперемешку с самыми разными топорами. На уровне груди висят плотницкие всевозможных модификаций. Чуть повыше грозно поблескивают обоюдоострые секиры с опять же металлическими рукоятями.
На противоположной стене предостерегающе переливаются лезвиями вниз мечи обоюдоострые, двуручные с рукоятями крестом простым и в виде свастики. Сабли с утяжеленными расширенными концами, простые катаны, изогнутые коромыслом палаши, кинжалы, ножи. Отдельным рядком на уровне пояса, а для хозяина на уровне груди висят взведенные арбалеты. Борис переглянулся с друзьями.
;Все из металла…; сказал Асмодей, медленно перещупывая взглядом оружие.; Как же такую секиру подымают? А уж замахнуться...
Борис выбрался из-за стола. Нос уловил гарь железа. Прислушиваясь к лязгу из бокового проема, он прошел к стене с топорами. Пальцы стиснулись на рукояти, руки заранее напружинились. Секира выстрелила с крючков, чиркнула по потолку –щелкнуло, в бок отлетел каменный осколок.
Борис сжался, опасливо покосился на проем, по краям которого мелькали красные сполохи, и подбежал к фонарю. Глаза округлились: на лезвии не осталось и царапинки. Борис провел рукой по топорищу, хмыкнул. Серебристый шероховатый металл был легче дерева, пальцы стиснулись на рукояти. Сердце трепетало, глаза блестели. Борис взмахнул пару раз, воздух загудел, через ладони хлынула гремящая мощь. Взгляд шарил по стенам, остановился у той, где мечи. Руки, не глядя, повесили секиру на место. Тихонько звякнуло, но он не повел и ухом.
В груди дрогнуло, рот наполнился слюной, пальцы конвульсивно сжались. Борис не заметил, как очутился перед стеной. Все уплыло, померкло, затушевалось ливнем за окном. Остался только меч. В ушах зазвучала небесная музыка. Слышались громовые раскаты богатырских ударов, ржанье коней и свист стрел. Обоюдоострый. Крест двуручной рукояти манил суровой простотой. В рост Асмодея с середины лезвия меч плавно утончался, становился на конце толщиной с иглу.
Борис благоговейно снял его с крючков, медленно провел перед собой на вытянутых руках. Каждая жилка пела. Борис крутнул руками - меч со свистом описал сверкающий круг. Чувствуя странную неловкость, он остановился, покрутил меч.
"Легкость, необычная легкость всему виной!; внезапно понял Борис, внимательно рассматривая голубоватое лезвие со всех сторон.; Да такая оглобля должна оттягивать руки до земли, а тут махаю, словно хворостиной!" Он покосился по сторонам. Громослав озадаченно вертел великанскую секиру, Асмодей влюбленными глазами смотрел на самострел, гладил дрожащими пальчиками вложенную стрелу.
Сбоку деликатно кашлянуло. Борис вздрогнул, оглянулся и встретился с внимательным взглядом Сократа. Кожаный ремешок перехватывал лоб хозяина, грудь закрывал кожаный передник. Лицо красное в каплях пота. От него пышет жаром, будто вынули из горна.
Сократ улыбнулся одними глазами, сказал добродушно:
;Я вижу, что вам понравились мои игрушки,; острый взгляд переполз с одного парня на другого, Сократ хмыкнул.; И каждый уже выбрал, что по руке…
Асмодей повернулся, воскликнул восторженно:
;Дядя, что за чудесный металл!? Он легче сосны, но на вид прочнее самой закаленной стали!
Глаза Сократа сверкнули, в голосе мелькнула гордость и непонятная боль:
;Ты, прав, племянник. Им можно рубить камни, с одного взмаха рассекать стволы столетних сосен и огромных туров…
Борис усмехнулся:
;То-то мишка убежал, когда мы с Громом бросились выручать Асмодея. Хотя впоследствии выяснилось, что топтыгин был все таки в чем-то прав…
Сократ вскинул брови, глянув на пунцового племянника, хмыкнул:
;Если здоровый, как слон, то да-а-а… Он знает, что такое моя секира! Я ему бок вспорол, когда тот бросился. Аж, кишки показались. Думал, что сдохнет, ан нет: выжил и теперь ходит окрест. Сколько раз ко мне пытался влезть: берлогу искал… бедолага.
;Да уж, бедолага..,; сказал Асмодей, зябко передернув плечами.; У этого нещщасного пасть, что две твои сковороды, а зубы то, зубы!..
Сократ пожал плечами, спрятал за спиной руки, грустно покачал головой:
;Была у него подруга,; он кивнул в сторону кровати,; так попала под самострел…; Сократ поморщился, заметив недоумевающие взгляды.; Да просто здоровый лук со стрелой, что на лося поставил. Вот и ходит теперь, мается: где он еще такую найдет.
;Что медведиц мало?; Асмодей хмыкнул.; Зубами за загривок и вперед!
;Ну, это тебе так просто!; ухмыльнулся дядя.; А у него размеры, понимаешь! А, может быть, и забыть не может… Все таки такая попа, такие лапки…; он помолчал, лицо потемнело. Тряхнув головой, Сократ натужно улыбнулся.; Ладно… Не суть важно. Сядем, поговорим?..
;Да… Конечно… Сядем,; плеснула разноголосица.
С великим сожалением парни вешали оружие на стены, негромко звякало. В глазах Громослава читалось прямо таки вселенское горе. Он тягуче вздохнул и сел напротив хозяина, Борис спиной к выходу, Асмодей, как собака в конуре.
Громослав с Сократом сидели по торцам широкого трехметрового стола, хоть медведей разделывай. "А, может быть, так оно и было,; подумал Громослав, поглядывая на руки Сократа. Все перевитые мышцами, без капли жира они играли сытыми змеями, когда тот брал кусочки остывшей рыбы и неторопливо пережевывал.; Вон в щелях меж досок виднеется бурое".
Сократ сощурился, оглядел скованных парней и спросил:
;Ну… Какая же необходимость выгнала вас из Города?
Борис помялся. Слова показались нелепы, а причины призрачны. Он вскинул мучительный взгляд на друзей, но Громослав хмуро разглядывал ногти, Асмодей выдавливал ножом цветочки на столе.
Озлившись, Борис скрипнул зубами, в голове вспыхнуло:"Да, нереальны, да, глупы и непредставимы… Но все кажется таким, пока не создашь, не решишь. И вот те же насмешники с ясным взором говорят: "Так это же очевидно! Как же мы сами не додумались!? Элементарно, Ватсон!!!"
Борис поднял голову, губы искривились. Сократ вскинул брови. Их взгляды встретились, Борис криво усмехнулся:
;Насколько я помню из сопливого детства, было вече, на котором вы выдвинули дичайшую идею о спице… Не так ли?
Сократ напрягся, кулаки стиснулись, он проговорил медленно:
;Да… Было такое… А какое это имеет отношение…
В воздухе нарастало напряжение. Своды прогнулись, трескались с беззвучным грохотом. Всполохи от факелов сгустились, стали цвета свежепролитой крови, Асмодей умоляюще взглянул на друга. Борис осклабился, прошипел с каким-то садистским удовольствием:
;Вы просили совсем немного: всего лишь помочь с материалами, топливом, а мастерскую и домну брались соорудить сами.; глаза впились в черное лицо Сократа, Борис сделал паузу и докончил, словно забил последний гвоздь.; И что они сказали?
;Мне почему-то кажется, что ты…знаешь, что они сказали…; прошипел Сократ.
Повисла гнетущая тишина, стены сузились. Светильники словно пригасли, оставив в мятущемся полумраке лишь стол с двумя напряженными как тетива людьми. Асмодей с Громославом дышали через раз, растворившись в нереальности.
Внезапно все изменилось: потолки встали на место, в комнате посветлело. С груди будто сорвали железные обручи. Воздух хоть и с запахом горелого железа, но все таки воздух ворвался в легкие, ребра затрещали. Прояснившиеся взоры ловили веселые отблески на мечах и секирах. Казалось, что невидимая гроза случилась, а небо снова ясное.
Сократ хлопнул ладонями по столу и грохочуще рассмеялся:
;Ты прав: это было весьма неприятно… Но тем сладостней миг победы, ; он сжал кулаки, выкрикнул исступленно,; когда вернусь и ткну седовласыми мордами не в чертежи и проекты, а в реальные вещи! Посмотрим, что они теперь скажут! Можно и кислоту не делать: только собирай!
Сократ вскочил, со скрежетом отодвинул скамью и забегал, как заведенный… По стене, перечеркивая двери, металась многорукая тень. Глаза блистали, руки ерошили кудрявую копну. Сократ резко остановился, впился в лицо Бориса, на губах проступила гнусная ухмылка:
;Так тебя тоже… приласкали?
Борис скривился, словно хлебнул уксуса, проворчал саркастически:
;Ага… Уж приласкали, так приласкали! До сих пор пальцы сжимаются…
;От экстаза судорогой сводит?; предположил Сократ.
;Ага! На их тщедушных шейках!
;Ха-ха! Знакомая картина!; понимающе ржанул Сократ и глянул на кислые рожи Громослава с Асмодеем. Брови приподнялись, Сократ удивился.; А вы что такие? Нешто в оппозиции были?
Громослав застыл глыбой мрака. Асмодей елозил, словно добывал огонь трением.
;Дядя!; воскликнул он.; Ну, что ты в самом деле!? Мы и так чуть сами себя не загрызли!
Сократ прищурился, спросил с интересом:
;А почему пошли?
Громослав пожал плечами, Асмодей помялся, выдавил:
;Не знаю…
;Как так!?; выпучил глаза Сократ.
;Ну.., не совсем. Просто, когда узнали, что Борька ушел, мы почувствовали себя таким дерьмом, таким…
;А я до сих пор чувствую,; бухнул Громослав.
Асмодей положил руку на плечо богатыря, сказал с сочувствием:
;Бедненький! Что ж ты себя терзаешь так долго?
Громослав сбросил асмодеевскую лапку, дернул ноздрями:
;Да я не про себя…
Борис покраснел, зажал рот, торопливо отвернулся. Плечи тряслись. Сократ переводил непонимающий взгляд с обиженного племянника на его друзей и обратно.
;Что ж…; Сократ пожал плечами. ; Не стану говорить про кучу опасностей хотя бы потому, что они мне известны лишь в пределах сотни километров: дальше я не отлучался. А вы, как догадываюсь, направляетесь не за ближайшие кусты. Расскажите, что такое необычное задумали.
Борис кратко рассказал о своей идее. Видя, как у Сократа глаза лезут на лоб, Борис торопливо начал доказывать. Все, что казалось яснее хрусталя, вываливалось скомканной ватой и падало на пол коровьими лепешками. Сократ поначалу отодвинулся, выпятил губу, а затем начал хмуриться, наконец, впился глазами в распалившегося изобретателя. С минуту он слушал предельно внимательно, а потом выдохнул:
;Ну, ты даешь!; Сократ встал, обошел стол и с силой пожал руку неловко поднявшегося Бориса. Не отпуская ладонь, Сократ прижал вторую к груди и сказал с чувством.; Это такое, такое… Не знаю, что из этого всего получится, но это грандиозно!; он сверкнул глазами.; Но как, как ты думаешь это реализовать?!..; глаза Сократа подернулись пленкой, потом пленку разорвал яркий луч восходящего солнца –он ржанул.; Это мое предложение было странным, а твое –вовсе из ряда вон! Ничего удивительного, что тебя отфутболили: девять десятых тебя просто не поняли.
;Но как же, ;несчастно выдавил Борис.; Ну, не понимаешь, так спроси.
Сократ улыбнулся с некоторым превосходством, пояснил нежно:
;А кто ж любит, когда есть лучше, чем он!?
Борис пожал плечами, воскликнул возмущенно:
;Так пускай подымаются! Кто ж им мешает!
Сократ покосился на Громослава, глянул на Асмодея. Те отводили взгляды, мучительно кривились. Сократ вздохнул, сказал с печальной иронией:
;Ну, что ты, как маленький? Кому это надо? Ведь опустить другого гораздо легче.
Борис замолчал, потемнел, как грозовая туча, взгляд буравил стол.
Сократ подождал возражений.., не дождался и начал ходить перед столом. Туда… Сюда… Правая рука мяла подбородок, слышался хруст щетины. Брови то сшибались, образуя скалы морщин, то уезжали на затылок. Сократ замер на полушаге, повернулся к столу и сказал озадаченно:
;Но для этого потребуется туева куча энергии,; он обвел глазами троицу. Борис хмыкнул, в голосе Сократа проскользнула тревога.; Ребята, куда это вы направились?
;Далеко, отсель не видать.
;Хм…; Сократ нахмурился.; Можете не говорить, но вас я сюда не звал.
Асмодей быстро глянул на Бориса, воскликнул просительно:
;Дядь, извини ты балбесов!; Борис дернулся, но смолчал.; Просто уж по носу сильно больно щелкнули –вот и нервничаем.
Сократ чуть расслабился, сказал снисходительно:
;Ладно… Понимаю. ; он приподнял брови.; Но все же… Куда!?
Асмодей толкнул Бориса. Тот бросил, не подымая глаз:
;За Урал.
;Вы… Вы намерены дойти до ядерной лаборатории!?; Сократ выпучил глаза, поперхнулся слюной.; Кхе… Да, вы хотя бы знаете, что вас ждет!?
;Знаем.; бросил Борис сквозь стиснутые зубы. Потом смутился, опустил взгляд.; Тьфу!!! Конечно, не знаем! Да и кто может из нас все знать!? Так… Предположения да, пожалуй, надежда, что кое-что там еще сохранилось.
;За столько столетий?; Сократ покачал головой.; Не знаю, не знаю… Но знаю точно, что чем ближе к тем местам, тем выше уровень радиации и тем больше возможность встретить такое, что вашими топориками.., скажем, не взять! Подумайте: стоит ли идти на верную гибель! Может быть, все оформить теоретически, а потом кто-нибудь, когда-нибудь…
Борис налился дурной кровью, как комар, мышцы набухли. Лицо заострилось, вытянулось, как у волка, глаза полыхнули. Кулак грохнул по столу так, что сковородки подлетели, скинули вилки, а потом с лязгом рухнули вниз. Друзья опасливо отодвинулись. Громослав придержал сковороду огромной лапой, а Асмодей от волнения и во избежание начал ухомякивать последние ломти. Борис бросил на него горящий взор.
;Я что?.. Я ж, когда волнуюсь, сразу есть хочу,; вспикнул Асмодей, стреляя глазками с одного на другого, что рассматривали его, словно редкое насекомое.
Борис отвернулся, встретился с мрачным взглядом Сократа, прорычал:
;Под сукно, в ящик, чтоб через пару лет выбросить в мусорную корзину!?; Голова медленно повернулась из стороны в сторону.; Ну, нет!
Сократ вздохнул, отвел взгляд. В глазах мелькнула печаль понимания. Сократ пожевал губы, с болью произнес, ни на кого не глядя:
;И вы тоже.., как и отцы…
Рядом тяжело дышали друзья. Борис сжался, выпихнул ком из горла и бухнул мрачно:
;Все таки мы пойдем. Пойдем и дойдем!
;Слова героя!; улыбнулся одними глазами Сократ.; Что ж… Вам решать. Но чтобы чуть облегчить вам дорогу, выбирайте все, что на стенах! Мне будет приятно внести малую лепту в такое великое свершение.; он усмехнулся.; Да и надо же на ком-то проверить. Пройти, так сказать, испытания на большой контрольной группе.
Асмодей вскинул голову, в глазах сперва зажглось недоверие, потом исчезло, вскипев бешеной радостью. Асмодей исчез со скамейки, по пещере пронесся вихрь и распался в черноволосое, щуплое у стены с арбалетами. Руки тряслись, гладили оружие, донесся запоздалый вскрик:
;Спасибо, дядя!
;Да, что уж там… ; смущенно пробормотал Сократ.; Все равно со стен убирать, а то новые вешать некуда. ; он кивнул Борису с Громославом.; Берите, берите.
Парни унеслись к стенам. Сократ повернулся, прошел к углу. Там стоял метр на два да с полметра высотой деревянный сундук. Углы обиты все тем же серебристым металлом.
Крышка бесшумно откинулась. За спиной бренчало, слышались радостные вопли, свист рассекаемого воздуха.
"Эх, молодость, молодость",; пробормотал Сократ, затаенно улыбаясь. Руки ворошили шкуры, отодвигали стопки звякающих ножей всевозможной формы, наконец, пробрались в самый угол. Сократ сощурился, вытащил из тени моток веревки. Похмыкав, он вспомнил бревно на тропинке и снова запустил руку вовнутрь. Кровь прилила к лицу, выдавливала глазные яблоки. Когда пальцы нащупали канат, Сократ облегчением выдохнул, выпрямился. Кровь ринулась в пятки, в голове зазвенело, глаза прошлись по толстым кольцам. Веревка была плотно свитая, волоконца торчали ежиком, но можно и медведя вешать.
;Да, еще…; Сократ повернулся, сзади хлопнуло. Улыбающиеся глаза проследили за свистящими полосами. Только Асмодей гладил арбалет да несчастливо посматривал по сторонам, видимо, не знал, куда всадить.; Для охоты лучше всего подойдет то, что может поражать на расстоянии, так что советую в дополнение что-нибудь метательное.
Борис с сожалением спрятал меч в ножны, закинул за спину и сказал нерешительно:
;Ну, вообще-то мы хотели научиться метать секиры. Но коль выпала возможность…
Борис повернулся к стене, медленно пошел вдоль рядов луков, арбалетов. Пальцы двигались по камню, застревали на шероховатом металле:"Взопреешь –не соскользнет!"; трогали тетивы. Басовитое гудение металось под сводами, быстро затихало. С тетив пальцы переползали на цевье арбалетов, трогали рычажки. Навстречу шел Громослав, что вносил свою лепту в грозную музыку. Лишь Асмодей, как выбрал небольшой арбалет, так и не отрывал от него влюбленного взора. Борис оглянулся, спросил:
;Так может быть и нам взять по арбалету?
;Арбалет, конечно, пробьет лист металла толщиной в руку, да к тому же метров на сто, но…; Сократ смерил взглядом могучие руки двух богатырей.; Но по скорострельности он в десятки раз уступает луку. При некотором умении, конечно. А в вашем походе скорость может стать границей между жизнью и смертью!
;Если только нападет много, много мелких грызунов,; бухнул Громослав.
Сократ оскорблено всхрапнул, молча сорвал лук, в одно движение натянул струну. Тускло мерцающая дуга бесшумно изогнулась. Металлическое оперение сдвинуло черную прядь, коснулось чуть заостренного уха. В поле зрения Сократа мелькнули парни, сдвинулись по дуге вбок, показалась печка, свободный пятачок над ней. Каждая жилка дрожала. Наконец, пальцы разжались –свистнуло. Только что жало поблескивало холодной синевой меж заскорузлыми пальцами, гупнуло –над очагом возник треугольный хвост.
Дрожащая рука смахнула пот со лба, Сократ выдохнул прерывисто:
;Я… из лука… столетние дубы насквозь прошибал, а вы:"Мелочь пузатую!"
Будь в пещере мухи, то они б совершенно беспрепятственно облюбовали три грота за блестящими белыми заборами. Да, пожалуй, и яйца бы отложить успели. Три пары круглых глаз отражали печь и несколько светильников. Щелкнуло. Рядом с первым пером возникло еще одно. Борис с Громославом синхронно повернулись к ухмыляющемуся хозяину: "Когда успел!?" ;раздался вскрик, сдавленные ругательства. Асмодей прыгал на одной ноге с белыми глазами и скрежетал зубами. У его ног лежал разряженный арбалет.
;Что?! Что смотрите!!?; прошипел Асмодей, перекосившись и зажмурив один глаз.; Тут это… как стрельнет –в стене перо, а оно ка-а-ак дернется –и второе там же!!! Да по ноге!; взвыл он.
Асмодей доскакал на одной ноге до скамейки и причитая, разминал руками носок сапога.
;Вот видите,; наставительно сказал Сократ,; мощь одинакова, но ворот крутить одно, а натянуть тетиву –совсем другое! Тут сила надобна…; он посмотрел на стонущего племянника, в голосе проскользнула неловкость.; Ты уж, Асмодей, извини, но железо гнул под себя, так что тебе лишь арбалет.
;Ни-ч-чо, ни-ч-чо… Мне и арбалета хватит… за глаза. Когда пробовать то пойдем?
Борис нахмурился, проговорил медленно:
;Да.., ждать нам не резон,; его взгляд зацепился за скамейку, на которой лежал, свешиваясь краем, моток веревки, лицо просветлело.; Сократ, спасибо тебе!
;Ладно уж… Берите,; усмехнулся тот,; а то пока лыко сплетешь, осень настанет.
Борис глянул на отчего-то смутившегося Асмодея, сказал с убежденностью:
;Вы недооцениваете своего племяша: он, если возьмется, то сделает обязательно! Правда, Асмодей!? Если бы не дядя, ты б уже наплел о-го-го сколько!
;Нда… Гм.., гм…
Асмодей покраснел, схватил арбалет, сдернул колчан и выметнулся из пещеры
;Что это с ним?; бухнул Громослав.
;Наверное, стыдно, что сплести не успел,; предельно серьезно ответил Сократ.
Парни со сняли самые богатырские луки, тульи. Борис подхватил моток с веревкой и пошел к двери…
Глава 16.
Фонарь покачивался в руке, звякал об пол. По стенам вытягивались чудовищные тени, Колчан так и норовил слезть с плеча, а лук то и дело цеплялся за низкий свод. В колени упирались острые сколы. Борис стискивал зубы, шипел, потихоньку свирепея, но одно успокаивало: кое-кому позади сейчас еще хуже. Там скрежетало, глухо стукалось, постанывало. Наконец, перед последним поворотом показалась слабо освещенная стена. Ушей коснулись приглушенные трели. Когда повернули, то фонарь стал в общем-то и не нужен. Мелькнула мысль: "Тут бы нишу какую-нибудь соорудить, чтоб сразу же вдвинуть и ползти на четырех конечностях, а не на трех, как инвалид! ; но тут же вывернулось степенное.; А на кой Сократу это? Он гостей то не ждал. А самому с такими ножищами и гусиком пройтись можно.
Отдуваясь, Борис вылез на свет. После пещерного полумрака винегрет зелени с аквамарином кололи глаза. По ушам ударило цвириканье. Над сверкающей лентой с истошными воплями носились чайки, время от времени падали, словно коршуны, в воду. Вот одна ринулась по дуге , голова скрылась на миг под водой, но тут же вынырнула. Забились крылья, дуга круто выгнулась, забирая вверх, в клюве трепыхалось серебристое.
Сбоку слышалось сопение, скрежет камней. Борис огляделся, двинулся к роднику. На довольно пологой тропинке в двух метрах от основания холма Асмодей боролся с бревном. Он почти лег горизонтально. Из-под сапог со скрипом выдавливало мелкие камушки, виднелись полосы вспаханной грязи. Рядом приминал траву арбалет с тульей.
;Это что за червячок тут ползет!?; грозно воскликнул Борис, пав на Асмодея приплюснутой тенью.; Моль, шуба то не по размеру!
Руки Асмодея соскочили с бревна, его перебросило, больно ударив по голеням. Борис отскочил в сторону. Бревно поскакало с гулом и скрежетом, взбрыкивая концами.
;Ух…; бухнув, выдохнуло сзади.; Асмодей, у тебя более важная задача,; сказал Громослав, вскидывая мишень на плечо.
;Какая?; слабо выдавил Асмодей.
Он морщился, дул на красные в царапинах ладони, шипел, трогая ободранный нос. Борис подхватил оружие Асмодея и сказал, не дрогнув лицом:
;Предельно серьезная. Иди промой трудовые раны и подымайся. Без тебя мы, ну, никак не справимся!
Борис с Громославом полезли в гору. Асмодей недоверчиво глянул им вслед и побежал вниз. Из-под ног выскочили камушки, от воды солнечный заяц стрельнул по глазам. Сбоку шелестели, неторопливо оплевывая землю, ивы, пахнуло рыбой.
Асмодей вбежал в воду прямо в сапогах, ткнул ладони в сверкающую пленку и зашипел: прохлада обожгла пуще раскаленного масла. Осторожно потерев ладони друг о друга, Асмодей подставил их под прозрачные булькающие струи. Голову поворачивало назад, внутри быстро, быстро колотилось…
"Что же такое надо сделать?; думал он мучительно. Грудь раздувало от гордости.; Оказывается, без него тоже не обойтись –надо спешить!"
Асмодей закрыл глаза, стиснул челюсти и плеснул в лицо. Нос и лоб засаднило. Он постоял несколько секунд, уговаривая себя протереть содранную кожу:"Не промоешь –будет заражение! Это всего лишь боль, но не смертельно. Просто перегруженные рецепторы сигнализируют о неполадках в организме, но от этого не умирают. Мужчина ты, или не мужчина, в конце концов!?"
Взгляд застыл, Асмодей медленно поднес ладони к лицу и начал тереть. Он наклонился, глаза ловили расплывающееся отражение. Асмодей промыл ранки, прислушался к ощущениям и неторопливо выпрямился. Во взгляде было удивление и озадаченность.
"Странно,; думал он, взбегая на холм, где из-за перевала слышались все четче голоса друзей,; и чего это я раньше боялся даже пальчик прищемить?; гладкий лоб избороздили непривычные морщины, в голове ворочалось.; Ведь это же тело, просто тело, которое через каких-то полста лет станет кормом для червей…
Остекленевшие глаза Асмодея не замечали, как ноги отмахивали шаг за шагом, а зелень померкла. Он словно стоял в коконе с полупрозрачными стенками, а по бокам проплывали мутные массы, под ногами чуть темнее, над головой светлее, но все это расплывалось в нереальности. Оставались лишь необычно четкие мысли:
"Да, конечно… тело нужно кормить, периодически мыть, чтоб не заболело, одевать в одежду, давать встретиться с самкой, чтоб были детеныши… Но нужно ли эти простые… человеческие радости ставить во главу угла?"
;Асмодей, Асмодей!; донеслось до него, словно сквозь ватное одеяло.; Куда прешь, лось безрогий!? Иль малинки захотел? Так там тебя знакомый дожидается!
;Да, проснись ты!!!; заорало так, что над головой перепугано застрекотала.
Асмодей вздрогнул, дико заозирался:
;А… Что?… Где?
;Ты! Здесь!; сказал Борис, внимательно глядя на Асмодея. Тот провел рукой по лицу. ; Здесь и сейчас.
Далеко в вышине раздался клекот кобчика. Борис вскинул голову, прищурился. Некоторое время он следил за широкими кругами, потом спросил с усмешкой:
;Гром… Поцелишь вон то пернатое?
;Высоко больно…; хмыкнул Громослав,; да и не стрелял я ни разу.
;А как еще испытать, на что способен, если не взять за цель невозможное!?
Громослав хмыкнул и стащил лук.
Желтые глаза не отрывались от крестика в синеве, а руки уже надевали кольчужную рукавичку. Если не надеть, то по словам Сократа, с первого же выстрела лишишься большого пальца. Поверили на слово…
Правая рука потянулась за плечо, взбугрились чудовищные глыбы, пальцы сомкнулись на раскаленном металле. Борис вслушался: "Показалось или, вправду, зашипело". Под мышкой у Громослава темное пятно, такое же, только много больше на спине. Тетива вошла в специальную бороздку на торце стрелы. Резко оттянув струну, Громослав затаил дыхание, наконечник коснулся перчатки. Кончик рыскал в небе, бросал в глаза колючие искры. Сзади вжикнуло, гупнуло и взвыло дурниной. В этот момент крестик, кончик и глаз совместились в одну точку, пальцы разжались. Свистнуло… Громослав в ярости обернулся. Рядом с бревном подвывал, прыгал на одной ноге Асмодей. На глазах навернулись слезы, в руке зажат дядькин кинжал, а в шаге лежит чисто срезанный, словно ударом топора торец мишени.
;Я тебя прибью, ирод!!!; рыкнул Громослав, занося кулак над головой сжавшегося Асмодея.; Вечно ты под руку гавкаешь! Где теперь стрелу…
Над головой зашелестело, завыло все сильнее, бухнуло. Громослав дернулся, развернулся. На землю медленно планировали коричневые в полоску перья. В пяти метрах бился, затихая, пернатый комок. Переломанные крылья бессильно трепыхались. Громослав крякнул, и сказал со смесью стыда и гордости:
;Все таки не шерсти клок стоим! Вот только птичку зазря порешили,; он с неудовольствием покосился на Бориса. Тот деловито высверливал в бревне поперечное отверстие. Глянув на Асмодея, Громослав буркнул.; Иди, прикончи животное, чтоб не мучилось.
Асмодей вытаращил глаза, возопил:
;Почему я!??; Он сидел на бревне и лелеял ногу. ; Ты начал –тебе и заканчивать!
;Иди, иди,; Громослав отвел глаза, буркнул.; Вы ж с ним похожи, как братья, а от родственника он примет смерть с благодарностью.
Асмодей всхрапнул, завращал глазами, но пошел. Птица слабо шевелилась, клюв раскрывался и закрывался, как ржавое забрало. Асмодей наклонился, глядя в гаснущие глаза… Он вздохнул, ухватился за голову, резко повернул –хрустнуло.
В это время над головой раздался слабый свист. Асмодей вскинул голову, в голубизне сверкнуло, приблизилось... Перед глазами мелькнуло, тукнуло, дернув руку. Асмодей, как сидел на корточках, так шлепнулся на задницу. Сбоку приблизился топот, его тормошили, дергали, спрашивали: "Жив ли, не оторвало чего?" ; но Асмодей не реагировал. Глаза прикипели к кулаку, который стиснулся на горле птахи. В пяти сантиметрах от загнутого клюва образовалось новое отверстие. Асмодей сглотнул, дернул в сторону недвижимую тушку. Неверящий взгляд всмотрелся в отверстие, вокруг которого загибался кратер иголок.
У Бориса задергалось веко, он сказал, заикаясь:
;Т..т…ты б…б..больше так не стреляй!
;Как "так"?; отупело выдавил Громослав.
;Вертикально,; ответил Борис, подымая икавшего Асмодея. Глаз косился в темную дыру, где даже не блеснуло.; Прошьешь от макушки до задницы, а мне почему-то стальными катышками под кусты ходить, ох, как не хочется! Еще застрянет где-нибудь. Да и растительности такое удобрение вряд ли понравится!
;Не беспокойся,; заботливо прогудел Громослав,; стрела пройдет, как по маслу…
На краю поляны, с дальней от реки стороны стояла сосновая стена. Борис подтащил бревно к мощной шиафетине, продел веревку в пробуренное отверстие, сделал узел. Он приподнял бревно за веревку, потряс. Руки покраснели, взбугрились.
;Поди… не сорвется,; пропыхтел Борис, отклонившись для равновесия.
Взвесив моток, он прицелился и метнул. Канат прошуршал, разматываясь, зацепился на излете за ветку. Громослав буркнул что-то невразумительное, шагнул в сторону и дернул вниз. Треснуло, канат шлепнулся с гулом на землю. Второй раз, третий…
За спиной посмеивался Асмодей. Громослав заиграл желваками, грудь начала бурно вздыматься. В голове мелькнуло:"Сам то даже не добросит, а ржет, как лошадь! Удавить бы гаденыша, да без него скучно",; внезапно его осенило, как молотом по наковальне.
;Асмодей, ну-ка, подь сюды!; бросил Громослав, помахивая концом веревки.
;Не пойду: ты меня отлупишь!
Он благоразумно отступил за Бориса, который осторожно погружал меч в землю, вытаскивал и снова погружал…
Громослав вскинул брови, хмыкнул:
;Хм… С чего бы это? А впрочем… это идея… На воре и шапка горит, а у тебя зад чешется! Видно, есть за что!?; Асмодей замотал головой, съежился. Громослав пожал плечами, улыбнулся.; Ну, вообще-то я ничего такого не хотел. Просто без тебя никак…
Асмодей стал выше и шире в груди. Он вспыхнул, спросил с надеждой:
;Правда?
;Истинная! Когда я врал?; бухнул Громослав.; Ты вот худ, как кошка, да также цепок, так что только ты сможешь справиться с миссией!
Асмодей покосился на посмеивающегося Бориса, а потом испытующе взглянул на предельно серьезного богатыря.
;Что от меня требуется?
;Залезть во-о-он на ту сосну, проползти по ветке и привязать веревку –только и всего!
;Ага… Все просто, когда со стороны,; проворчал Асмодей, но руки уже оборачивали канат вокруг пояса, а глаза прицельно бежали по стволу, цеплялись за сучки, на одни из которых можно опереться, а вторые трухлявы настолько, что отвалятся от прикосновения.
Он пошел к дереву, волоча за собой канат, сказал с неудовольствием:
;Ты уж следи, чтоб он разматывался, а то сдернешь меня –и того: полечу, аки птаха, но недолго.; Асмодей обнял ствол, как ленивец, глубоко вздохнул и пополз.
;Ничего, ничего…; догнал бодрый голос Громослава сзади.; Нос уже таков, что орел позавидует, а крылья, глядишь, в полете и отрастут. Человек –существо загадочное с неизведанными запасами сил и способностей –вот и поглядим …на глубину запасов!
Асмодей полз, стиснув зубы. Он сперва цеплялся за глубокие трещины, а затем уже обхватил истончившийся ствол. Руки и ноги сжималиего до дрожи. На ладони налипла смола. Пальцы сдирали тонкую шелуху коры, тянулись дальше.
В голове выползло:"Слезу, а чем отмываться то буду?; А потом саркастическое.; Ага!.. Еще не сделал, а уже внизу! Шустрый!" ; он хохотнул, живот содрогнулся –пальцы чуть не отлепились, кончики заныли от усилия. Сердце остановилось, внутри все стиснулось, Асмодея прошиб ледяной пот. Потом в груди забилось бешено. Вцепившись как клещ, он повисел пару секунд, пока черные мухи не разлетелись, и пополз дальше.
В плечо что-то уперлось. Асмодей покосился наверх, проморгался. Соленая пелена разошлась, перед глазами замаячила ветка. Стиснув ноги, Асмодей прижал ствол к груди, как родного, а вторую руку взметнул вверх. Переждал чуть, он подтянулся, перехватился второй и, не помня как, втащил себя на ветку.
Асмодей лежал на пузе, отсапывался. Он обхватил всем, чем только мог теплое шершавое и покачивающееся… Внезапно за пояс дернуло.
;Эй, там, наверху! Хорош спать!; громыхнуло снизу.; Цепляй давай!
;Сейчас,; пробормотал Асмодей придавленными в бантик губами,; сон досмотрю.
Он приоткрыл один глаз. Под ним стоял Громослав и наматывал веревку на кулак. Сверху он казался сплошными бугристыми плечами. Рядом шевелились разлапистые тени на тонких ножках, лишь одну раздуло безобразным наростом, в котором он с трудом узнал себя. Глазные яблоки дернулись еще чуть. Борис уже обнаженный по пояс. В двух метрах колчан, лук, рядом рубаха. Из ямы торчали плечи, глыбы блестящих мышц перекатывались при каждом движении. По локоть черные руки выкидывали землю. Вокруг выросли целые окопы.
"Делать нечего: подписался, ;горестно думал Асмодей, ощупывая узел на брюхе,; значит, надо работать. За язык тебя никто не тянул".
Обмирая от ужаса, он развязал узел. Асмодей отцепил обе руки и так, судорожно сжав коленями ветку, просунул веревку под живот и разжал пальцы. Снизу раздалось требовательное:
;Что ты там еле двигаешься? Тащи еще: я не допрыгну!
Стиснув зубы, Асмодей тряхнул головой –с носа сорвалась мутная капелька.
;Я те плюну!; рыкнуло под ним.; Ишь птичка:"Лечу и гажу!"; сейчас как дерну –мигом в ящерку превратишься! Еще немного, та-а-ак… Хорош. Можешь слазить!; великодушно прогудел Громослав, приподымая бревно в воздух. Внутри у Асмодея все сжалось в молекулу. Ветвь затрещала, резко прогнулась на ладонь.; А хочешь там полежи, понаблюдай. У тебя все равно арбалет.
"Нет!!! ;проорал Асмодей молча, так как побелевшие губы слиплись, будто от смолы.; Подожди!!!" Обмирая, чувствуя как под ним качается, скрипит, а остальная крона дергается вверх, вниз перед глазами, он медленно пятился. Ноги уперлись в ствол. Он тупо полз, пока колени не вдавились в живот, а зад не встретил неодолимо-шершавую преграду.
Бухнуло, его задергало, как погремушку. Мелькнули иголки, пульсирующая раскаленная звезда, клочок голубого неба. В ноги ткнулось. Щеки, руки, пузо саднило, рубаху задрало до груди. Асмодей ошалело оглянулся, встретив широченную улыбку друга.
;Я же говорил, что ты ловкий малый!; прогудел Громослав.
По его лицу задвигались полутени. Веснушки то задорно вспыхивали под прорывающимися сквозь крону лучами, то угасали в зеленоватой вуали. Громослав одобрительно похлопал Асмодея по плечу. С каждым ударом того все больше и больше перекашивало. Громослав удивленно покачал головой, вскинул брови и прогудел:
; Но чтоб настолько! За полсекунды преодолеть пять метров! Это ж ты тяготение обогнал! Не сутулься, героям это не пристало!; Громослав хлопнул шустрика по второму плечу. Морщившийся Асмодей рухнул на колени. Громослав хохотнул, нависнув над другом скалой.; И не сиди: такие таланты развивать надобно… Будешь стрелы собирать.
Асмодей со стоном поднялся, помял плечи. Стараясь не касаться красного в кровавых полосках живота, он осторожно заправил рубаху и слабо выдавил:
;Уворачиваться что ли?
Громослав почесал репу, хмыкнул:
;Ну… Если хочешь…
;Уж и пошутить нельзя, ; буркнул Асмодей и сдвинулся к сосне.
Сзади топнуло, раздался усталый и вместе с тем довольный голос Бориса:
;На два метра засадил! Ты уж давай послабже, а не то все стрелы порастеряем!
Друзья оглянулись. К ним подходил Борис, руки болтались в левой покачивалась стрела. Грудь тяжело вздымалась, волосы слиплись, торчали сосульками, только глаза сверкали голубым. Локтем Борис вытер блестящую маску из пыли и пота. Торс покрывало такое же серое месиво со светлыми полосками и черными потеками. Мышцы перекатывались, играли, словно покрытые татуировкой. Борис протянул стрелу Громославу и сказал устало:
;Сбегаю сполоснусь, а то зудит невыносимо.
Громослав кивнул, бросил взгляд на небо… Солнце перевалило полуденный рубеж, пекло, словно в преисподней. Громослав вздохнул тоскливо, сгорбился… Когда опустил глаза, то Бориса уже не было, только от спуска слышался шорох.
Громослав пошел к сосне на краю обрыва. С каждым шагом полоска воды расширялась. Под подошвами шелестело, похрустывали прошлогодние шишки. Вот показался остров, что растянулся на версту поросшей мхом щукой, рядом помельче, сверкнула гладь ближней протоки. Река отгорожена от косогора забором ивняка. В узкой проплешине мелькнул Борис. В два его роста взлетели водопады брызг, мелькнул полукруг радуги. Борис вбежал по пояс, окунулся. Вынырнув через пару метров, он принялся тут же тереться, плескать в лицо, грудь, руки…
За рекой такой же кустарник, лес… На виднокрае зеленое море чернеет, смыкается с белесым небом. Громослав втянул кубометр озона и выдохнул:
;Как хорошо-то! ;рубаха затрещала.; Как хорошо…; "Но надо, надо учиться, ;он усмехнулся, радужные краски чуть померкли,; хоть я уже и не маленький, но человек учится всю жизнь, так что… "; стиснув зубы, Громослав развернулся на пятке, в глазах мелькнула сине-зеленая полоса, стена сосен, зависшая мишень и убегающий в сторону с диким воплем Асмодей. Левая рука выметнулась вперед, сверкнул острый кончик, свистнуло. Подпрыгнув, бревно закачалось на поскрипывающей ветке.
Глава 17.
Громослав приложил ко лбу широкую как весло ладонь. На хмурый лоб пала неровная тень, отрезала подбородок. Послышался шорох, здоровяк чуть повернул голову. Из густой травы, где испуганно замерли кузнечики, выглянула черная шапка, блеснули антрациты.
;Эй, партизан,; прогудел Громослав,; углядел, куда улетело?
;Я землю то под собой не видел!; жалобно простонал Асмодей,; а ты "стрелу!" ;Он встал на дрожащих ногах, отряхивал травинки, а глазами все косил на Громослава.; Ты уж предупреждай, а то мало ли…; Асмодей замер, глаза погрузились в себя. Раздалось такое бульканье, словно закипал котел царя Ария ; Ой!; зажимая зад, быстро, быстро семеня, Асмодей метнулся в кусты акации.
Затрещало, протяжно загудело.., через несколько секунд облегченно выдохнуло. В том месте белки возмущенно зацокали, начали метать погрызенные шишки. Асмодей бессильно ругался, но терпел поношение. Пространство периодически оглашалось протяжными звуками.
;Что это за рев?; донесся сзади голос Бориса.
Он приближался, чуть не подпрыгивая. Широкая улыбка. С волос текло. Все тело блестело мелкими каплями. В сапогах хлюпало. Встретив грустный взгляд богатыря, Борис насторожился, взгляд стрельнул по сторонам. Громослав развел руками и сказал тяжело:
;Ты не поверишь, но пришел давешний медведь и говорит человеческим голосом:"Отдайте мне этого засранца иль не быть вам всем живу! Р-р-разорву, пожру и костей от вас не оставлю! И не будет вашему праху покоя!"
;И что же ты сделал?; спросил Борис хмуро, рука цапнула меч.; Неужто?..
;Что ты!? Как ты мог такое на меня подумать!?; вскинул руки Громослав. Он бросил лук, вытащил секиру, раздулся, как сарай, глаза сверкнули.; Я гневно вскричал:"Не бывать этому!!! Да, чтоб лучшего друга, да отдать на съедение!!! Я лучше жизнь свою положу, но не позволю! "; тут я вот также выхватил топор и ринулся оскаленный как демон на лесного исполина… ; Громослав протопал несколько метров с занесенной секирой и резко затормозил.; Но грозный словно бог смерти Асмодей остановил меня повелительным движением длани. Презрительно скривив губы, он процедил:"Не тронь: это –моя добыча! У меня с ним старые счеты",; и ринулся на мишку. Они ломали друг друга молча, как настоящие исполины. Слышалось лишь сдавленное, но жутко смрадное сопение и кряхтение Асмодей весь скрылся в медвежьих объятиях. Я бегал вокруг, вскрикивая:"Давай ударю, давай рубану!"; но из мохнатой глубины меня останавливало властное:"Не лезь!!! Я справлюсь…"; и тут хрустнуло. У меня шары полезли на лоб, когда из горла медведя вырвался придушенный хрип, он начал отпихиваться лапами, жалобно взвизгнул и рухнул навзничь. А над ним встал Асмодей со звериной мордой. Хрипло клекотнув, он накинулся на еще дергающегося зверя и в мгновение ока сожрал его, не оставив и шерстинки. Я кричал ему: "Хоть шкуру сними: будет чем ночью укрываться!"; но где там!; Громослав махнул рукой, удрученно покачал головой.; Он ничего не слышал и не видел, лишь жрал… Как он жрал! ;Громослав передернул плечами.; в этот момент пасть у него была, что стол, а клыки с локоть. В общем ни-че-го не оставил. И даже шерстинки, что и погубило его…; Громослав покосился на кусты, где всхлякивало.
;Что ж…; Борис стиснул челюсти, уставился горестным взором в землю, потом вскинул недоумевающие глаза на богатыря.; Как же так?.. На молекулы его разорвало, что ли?
Громослав отошел так, чтоб ветерок из леса дул мимо и пожал плечами:
;Точно не скажу… Если интересно, то иди на бульканье: он туда побег. ; Громослав понурился, печально вздохнул, пробормотал.; Потом расскажешь. Я не могу… Как представлю…
Не слушая окончания, Борис метнулся к кустам. В нос вламывались отвратительные запахи. Навстречу и мимо бросились сосны. В голове мелькнуло:"Вот, оказывается, какой у молекул запах". В руке оказался меч. Взмах, другой –по сторонам веером разлетелись ветки, листочки, с лезвия сорвались зеленые капли, под ногами хрустело. С дикими глазами Борис вылетел на полянку, сморщился, как моченое яблоко и замер. Перед ним сидел на карачках Асмодей и пучил красные глазищи.
;Асмодей,; вскричал Борис,; дружище, ты жив!? ; глаза жадно обшаривали монстра, из под которого вытекала желтая жижа с комочками.
;Жи-и-ив!; облегченно выдавил Асмодей. Под ним булькнуло. Он вытер рукой потный лоб.; Что мне будет то? Прилетел и нагадил, как о-о-орел.; Воздух содрогнулся от ослиного рева, что выдул из-под Асмодея желтые брызги, забросал и без того изрядно пожелтевшую траву. Волна смрада ударила с силой ядерного взрыва.
Борис отпрыгнул, спрятался за дерево. Зажимая двумя пальцами нос, прогундосил:
;Ну, ты и зверюга,; в голосе звучало уважение,; столько сожрать!
;Сколько "столько"?; обидчиво донеслось с волнами вони.; Гром в три раза больше умял! Как в него только и влезло!?
У Бориса волосы встали дыбом, как представил трех медведей с сарай каждый, которых один за одним, как вареники, закидывает в амбарную пасть Громослав.
;Да, уж,; озадаченно промолвил Борис,; ни косточек, ни хрящиков.
;Какие хрящики!?; воскликнуло из-за дерева.; У-уф… Кажись, пронесло. Ни жиринки не пропустил! Все, что упало, и то слизывал на лету.
Борис покачал головой, чувствуя как челюсть отвисает до пупа, а потом наморщил лоб: "Ну, если Асмодей осилил такое, то в Громе этих асмодеев с пяток поместится, так что ничего удивительно!; его передернуло, вдоль хребта пронеслась изморозь.; Хорошо, что меня поблизости не было, а то разохотившись, за компанию бы и заглотнули!"
Хрустнуло, хлюпнуло и тут же чертыхнулось. Послышались шарканья, будто старый дед идет по лесной тропинке. Затихло, раздался веселый голос Асмодея:
;Борь, ну, пойдем уже, а то Громославу там невтерпеж!
"Что это ему невтерпеж?; подозрительно думал Борис, с опаской поглядывая на тщедушную спину.; Не нажрался что ли?"
Вонь постепенно отдалялась, разбивалась о деревья, застревала в кустах. Но когда ветер дунул в спину, оба ломанулись с треском, как лоси в весенний гон. Оба перепрыгивая кусты, ямы и поваленные деревья так, что и ноги не касались верхушек. "Так бы рекорды ставить,; думал Борис, вылетая на залитую золотом поляну. Кузнечики веером выпрыгивали из-под ног, возмущенно цвирикали.; Каких высот в беге можно достичь!?"
Громослав прислонился к сосне около обрыва. Ехидно улыбаясь, он смотрел на ошалелых друзей. Затормозив в паре метров, парни пропахали темно-зеленые борозды. Дыхание вырывалось с хрипом, раскрытые пасти хватали воздух, как собаки снег.
;Постреляем?; спросил Громослав и натянул лук. В желтых глазах заплясали чертики, жабья улыбка сдвинула уши к затылку. Громослав сделал пару шагов влево так, что стрела направлялась прямо в место отчаянного старта.; Асмодей, следи. Тебе искать!
;Не-е-ет!!! ; не своим голосом взвизгнул тот.; Только не туда!
;А куда еще?; Громослав наивно моргнул длинными ресницами.; Мишень то одна.
Взвыв от тупости исполина, Асмодей подбежал к нему и толкал до тех пор, пока тот не оказался на симметричной позиции.
;Так солнце… меньше светит, ;пробормотал Асмодей, стараясь не встречаться взглядом с Борисом.; А то ищи потом.
Громослав пожал плечами, огромные валуны подняли рубаху. Рядом Борис натягивал кольчужную рукавичку. Гром примерился, резко оттянул тетиву. Один глаз закрылся, второй округлился еще больше. Пальцы резало, будто ножом. Громослав стиснул зубы, подумал:"Тут бы перчатка кольчужная не помешала или рукавица на худой конец". Друзья затаили дыхание. Звонко тренькнуло –в руках Громослава остался лук, а в полста метрах вздрогнуло бревно, закачалось вместе с веткой.
;Вот так то!; гордо подбоченясь, Громослав улыбался от уха до уха. Нога отставлена в сторону, лук уперт в землю.; Три раза –и ни одного промаха!; он покосился на Асмодея, напряженно всматривающегося в лесную чащу и сказал.; Ну, давай беги. Небось углядел, куда унеслась, коршун ты наш зоркий?
Асмодей дернул ухом, отмхнулся:
;Куда полетела, тут и глядеть то особо не надо: достаточно совместить мишень с деревом,; он замер, стрельнул испуганными глазами на засопевшего здоровяка.; Ээ… В смысле с тобой… Ты ж у нас крепок, как дуб и так же могуч.
;Ну, ну…; недоверчиво протянул Громослав.
;Точно, точно!; закивал Асмодей.; Хоть костер разжигай!
Громослав нахмурился, наклонился к луку. Асмодей попятился, развернулся и понесся, не отпуская взглядом молодую сосну метрах в ста. Она как раз была по курсу и вздрогнула через секунду после выстрела.
;Только… не стреляйте!; крикнул он, вламываясь в зеленую тень. С плеч, головы словно убрали раскаленное покрывало. Лишь время от времени, когда попадал под желтый столб танцующих пылинок, жгло огненной плеткой.
;Ладно, ладно…; донеслось из-за спины, затихая.; Самим же тогда придется лазить!
"Дернул же черт выбрать арбалет!; думал Асмодей, подбегая к дереву.; Ну, ничего… Когда придет время охотиться, я разведу руками и скажу: "Извиняйте, дорогие товарищи, но мы к данному процессу не готовы, так как носились, как вепри в чаще!"
Тяжело дыша, Асмодей уперся рукой в теплый шероховатый ствол. С этой стороны торчало перо с частью древка. Цепляясь за дерево руками, Асмодей заглянул за него. Наконечник вылез на ладонь. Асмодей подергал в одну, в другую сторону. Тусклый цилиндрик со скрипом ходил туда-сюда, но неизменно упирался то наконечником, то перьями.
;Ты скоро там!?; метнулись по лесу громовые раскаты, что быстро затихали в шорохе листвы и трелях насекомых.; Или поторопить? Борь, стреляй!!!
;Н-е-ет!; взвизгнул Асмодей придушенным поросенком и рухнул на пузо. Он отполз ящеркой за дерево. Уже оттуда, прижимаясь щекой к теплой, ароматно-колючей хвое, крикнул.; Я сейчас, сейчас, погодите немножко!
;Годим! Только у Бориса руки то не железные,; долетело с поляны слабое,; да и солнце печет –жарко, потно, пальцы скользят...
Асмодей вскочил. Съежившись, как баба-яга, он воровато покосился по сторонам и махнул кинжалом. Его провернуло на пятке, зелень пронеслась вокруг, лезвие пролетело сквозь дерево по второму разу. Асмодей остановился, взгляд прыгал то на сосну, где появились две полоски, то на девственно чистое лезвие. Ничего не происходило.
Асмодей сказал:"Бу!!!"; и верхняя полоска расширилась, показались белый эллипс. Асмодей зачарованно смотрел, как эллипс превращается в круг. Глаза сами собой пробежались по кольцам, насчитали сорок три. Зашумело, треснуло… Очнувшись, Асмодей скакнул козлом в сторону. Он запнулся, перекатился через голову и оказался за надежной спиной сосны-матери. Под ним примятая трава, перед лицом раздавленные ягоды земляники. Тонкий сладкий аромат щекочет ноздри. Асмодей выглянул. С протяжным треском сосна падала, ломала ветки. Не долетев до земли метра три, прогнулась, вздрогнула с шумом, посыпалась хвоя… Сосна повисла на подругах. Торец соскочил, бухнул в перепревший грунт, взметнулись хвоинки.
В образовавшуюся прогалину ворвалось солнце, озарило желтыми полосами темно-зеленые кроны. На пне выступил белесый сок, стрела блестела. Асмодей выскочил на открытое пространство, торопливо замахал кинжалом. Тренькало, взлетали белые куски. Наконец, Асмодей выдрал стрелу из древесного плена, глаза тревожно пробежались по цилиндру, но там были лишь царапинки. Асмодей оглянулся, приметил, где поляна и помчался на звук голосов.
…Солнце клонилось к закату, поджигало небесные горы. Асмодей буквально вывалился с очередной стрелой в руке из трещавших кустов. Навстречу метнулась земля, в ладонь уколола шишка… Асмодей лежал пластом , пока сипы в груди не прекратили раскидывать хвоинки.
Руки, ноги дрожали, словно в лихорадке. Воздев себя на четвереньки, Асмодей помотал головой, мутный взгляд уперся в край обрыва. Асмодей вяло удивился:"Вроде бы там одна сосна росла, да и друга у меня только два…"; и побрел к остывающей болванке.
Под ногами чернела вытоптанная земля, из воздуха постепенно опускалась прохлада, только от Асмодея пыхало так, что можно было зажигать спички. Над ним клубилось, жужжало темное облако. Все лицо распухло, но он уже не отмахивался, лишь устало щурился, когда особо наглый пискун лез в глаза.
Асмодей добрел до сосны, уперся лбом в шершавое и выдавил заплетающимся языком:
;Ну, как я? Быстро?; Асмодея потянуло вниз. Щека наплыла на глаз, обнажились зубы.; Поди и новую стрелу вытащить не успели, как я обернулся! Еще бы… С каждым выстрелом…Хрр.., ыхр.., хыр…
Борис оттащил Асмодея от обрыва, уложил головой на мешок. Руки и плечи ныли после целодневного метания. Он боялся думать, что будет завтра, когда мышцы остынут, стянутся, начнут заращивать порывы и растяжения.
Громослав повертел шеей, покачал головой, поочередно пригибая то к одному, то ко второму плечу. Позвонки похрустывали, вздувались бугры трапеций. Он вскинул мешок, перевязь секиры плотно влипла в плечо. Лук и колчан добавили тяжести, но что это для такой туши. Громослав подождал, пока Борис накинет рубаху с оружием и наклонился к Асмодею. Весь в соринках, репьях; штаны по колено темные, зеленоватого оттенка, он храпел, как коней продавши.
;Бе-е-рем,; прохрипел Громослав.
Он подхватил Асмодея осторожно, словно ребенка, ; Борис поддерживал за ноги; и перебросил через левое плечо. Храп на миг прервался, но тут же раздался с новой силой, вздувая рубаху на спине так, что на животе ту выгибало парусом.
Спуск к реке приближался упругими толчками. Громослав старательно отворачивал голову влево, взгляд натыкался каменистые стены лощины и торчащие стрелы.
"Что ж за организм такой?; думал Громослав, прищурясь.; все, что ни есть, перерабатывает под себя. Или он в этом самом уделался, когда белок пугал трубным ревом". Громослав скосил глаза на штаны гонца. Но там было столь перепачкано в траве, иголках, что что-то разглядеть в полутьме было весьма сложно. Громослав облегченно вздохнул:"Если не вижу, то, глядишь, и нет ничего,; но нос дергался, пережимал ввинчивающиеся миазмы. Возникло новое подозрение.; А если по случайности я источник рукой закрыл?" Громослав брезгливо передернулся, шевельнул рукой, но Асмодей начал сползать. Здоровяк стиснул зубы и крепче прижал друга к плечу, в голове всплыло спасительное:"Ну, и что… Помою, если чуть чего. Да и на кой ляд пугал парня!?"
Борис за спиной позвякивал, тяжело топал. Из под ног вырывались камешки и с шорохом догоняли Громослава. Через тропинку протянулись красные тени. Ручеек журчал, прыгал по камням, такой же алый, словно хлебнул терпкого вина воинов. Стена сосен угрожающе багровела.
Борис обогнал Громослава по траве и бросил через плечо:
;Иди к речке.
Из шелестнувшей травы вылетело точечное облачко и полезло в глаза, уши, нос. Борис чертыхнулся, закашлялся, сплюнул. Руки махали, как пропеллеры, Борис взвыл и скакнул на тропинку к дыре. За ним взревело, с топотом пронеслось, затрещало уже ниже, через пару секунд заплескалось, словно рыбина била хвостом по воде. "Моет он Асмодея, что ли? Если судить по запаху и звуку, то полощет за уши",; Борис оглянулся, но в переплетении ветвей ничего не разглядел, кроме факта движения.
Когда он повернул голову на тропинку, то стены входа осветились, на малину плеснуло желтым. Трепещущий свет прополз дальше, спустился по склону… Из пещеры показалась лобастая голова, вислый нос, воинственно выдвинутая челюсть. Выпуклая грудь поблескивала красным из волосатой безрукавки, черные кожаные штаны лоснились на коленях. В кулаке зажата ручка. На ней покачивается, скрипит светильник. Слабый тор от фонаря покачивался на тропинке, подсвечивал снизу скуластое лицо.
Сократ легко распрямился, топнул ногами, расправляя штаны. В правой руке он зажимал объемистый мешок. По вздутым глыбам бицепсов, канатам предплечий ощущалось, что мешок весит с нажратого Асмодея.
Встретив вопросительный взгляд Бориса, Сократ усмехнулся и протянул мешок:
;Вот: держи. На первое время хватит, а через пару дней сможете руками шевелить, тогда уж сами… Бери, бери,; он сунул мешок в руки Бориса, пока тот не открыл рот.; Я ж первым испытателем был, так что тему знаю: лист жрал!
"Какой, такой лист? Щавеля что ли", ; подумал Борис, но потом взглянул на солнце, что коснулась алых вершин на горизонте, и устало выдохнул:
;Благодарю… В самом деле уже темнеет, а без опыта мы друг друга перестреляем.
;Как пить дать!; усмехнулся Сократ.
В его глазах блеснуло понимание: сам был молод, тоже гордость через уши плескалась. Признаться ,что в чем-то уступает, что-то не может –это же, как серпом по Фаберже.
;Дядька Сократ, ;сказал Борис, с натугой вскидывая мешок на спину. Ноздри дернулись, запульсировали, уловив пряный дух жаренного мяса с перчиком и еще чем-то острым. В животе взвыло, забурлило, напоминая, что не жравши с самого утра. Чуть не задавившись, Борис шумно сглотнул и продолжил.; Нам бы лодку или плот на худой конец, а то с оружием далеко не уплывешь.
Сократ кивнул, прошел мимо и бросил через плечо:
;Следуй за мной! Эту реку вы уж перейдете посуху.
;Хм…; Борис наморщил лоб.; Вроде никакого моста не заметил.
;Мост?; раздался впереди озадаченное.; Кто говорил про мост? У меня лодка!
;Одна?; удивился Борис.; Но как мы ее вернем?
;Сама вернется!; хохотнул Сократ и сбежал с косогора.; Сейчас все увидишь!
Глаза слипались, в голове мутилось от усталости, в желудке рычало, ругалось нечеловеческим голосом. Проползли вялые мысли:"Сама, так сама… Ему виднее. Не даром голова как у коня, только овсом не питается. Хотя где тут овса найти?.."
Мимо проползли темные ветви печально склонившихся ив, убежали в стороны, все гуще окрашиваясь красным. Открылась каменистая полоска, за которой река несла свое усталое тело. Темные вершины на виднокрае разорвали раскаленный блин зубчатыми частями, тут же сожрали нижнюю половинку. Прямо на камнях сидел Громослав. Голова опиралась на колени, с волос капало, на рубахе расплывались темные полосы. Рядом на двух мешках похрапывал Асмодей. Ноги дергались, он поскуливал, словно щенок, убегающий от большого злобного пса.
Сократ покачал головой, но молча прошел влево. Шагах в двадцати он свернул в кусты, послышался скрип, перестук. По камням зашуршало. Поперек всей реки водяная пленка лопнула, в воздух поднялась сперва одна, затем другая красная струна. Вода капала по всей длине, разбивала отражения высоченных тополей, но затем успокоилась. Остатки влаги сползли к вогнутой середке, вяло падали, беспокоили гладь утекающими кругами. Скрип и туканье замедлились. За кустами сопело, хекало, следом щелкало, а струны гудели, вибрируя. Наконец, шум стих. Две струны повисли почти горизонтально чуть выше метра от берега. Легонько щелкнуло.
Из кустов показался острый нос серебристой посудины. Она клевала вверх, вниз, прицепленная к нижней струне на каком-то приспособлении. Борис разглядел нескольких шестеренок и зубчатый стержень в прямоугольной обойме. Дно не доставало до камней на полноги взрослого человека. Вместе с лодкой вышел Сократ. Он двигался сбоку, придерживая пальцем борт.
Там, где лодка цеплялась к тросу, вертелись две ручки. Сократ довел лодку, пока в воде не отразился ее нос и остановился. Он перегнулся, быстро, быстро завращал малую ручку на стержне. Защелкало, посудина опустилась, грохнула кормой по камням, нос со скрипом раздвинул булыжники. Сократ оглянулся на распахнувших варежки парней, махнул рукой:
;Забирайтесь! Да племяша прихватите, а то, сдается мне, он ползет не в ту сторону.
;Уже идем!; торопливо бросил Борис и повернулся к Асмодею.
Тот разбросал конечности, запрокинул голову и выводил носом замысловатые трели. В кустах радостно голосила какая-то птаха: видно не могла найти компанию для дуэта. Асмодей резко всхрапнул и повернулся набок ;в кустах как обрезало. Борис подхватил безногого скорохода и пошел к лодке.
Сократ принял нагло храпящего племянника, оттащил к корме. Пристроив его в углу, Сократ сказал с усмешкой:
;Силен, ох, силен наш род талантами!.. Интересно, насколько?
Сократ принял из рук Громослава мешки с оружием, отнес к носу. Подхватив секиру, озорно сверкнул глазами и замахнулся обухом в бок лодки.
;Не надо!; вскрикнул Громослав, с быстротой молнии перехватив рукоять.; Глаза смотрели устало, но решительно.; Парень наработался за десятерых –пусть спит.
Сократ удивленно вскинул брови, но опустил секиру.
;Хм… странно… Обычно либо то, либо это. Род редко дает человеку много талантов сразу, что и понятно: все одновременно не развить.
;Он бегал весь день, словно ошпаренный! Пол-леса перепахал, дров навалил на год вперед, пока стрелы искал!; возмутился Борис.
Сократ развел руками, усмехнулся:
;Молодец! Что скажешь?.. А что искали то? Мимо стреляли?
;Да, нет…; Борис поморщился, сказал неловко.; Просто ваши стрелы слишком хороши…
;Это как, так?!; опешил Сократ.
;Ну…; Борис помялся, оглянулся на Громослава, но тот заботливо подкладывал под голову Асмодея мешок, потом сказал.; Вот если бы их нужно было разово использовать, тогда им цены б не было, а так они прошибают все на лету. Там за поляной все деревья в дырах, словно сотня дятлов с гигантскими клювами долбила лес. Из них бы пули делать –это да! А для стрел… Снизить бы пробивающую способность.
Сократ задумался, пошкрябал затылок, потом признался:
;Вы правы. Если честно, то я уж и сам подумывал об этом. Я тоже не одну стрелу потерял, пока за зверюшками бегал. У них кровь фонтанами с двух сторон. Ты несешься, выпучив глаза. А они ж не дураки –сразу в самую чащу ломятся! Припрешься к месту выстрела с окороком на плече, ищешь, рыщешь,; Сократ махнул рукой,; ээх, где уж там! Особенно если в сумерках, то можно сразу домой идти.; он пожевал губы и сказал решительно.; Если вы подождете пару деньков, то так и быть: изготовлю по колчану на брата.
;Нет! Я не могу столько ждать,; напряженно сказал Борис. ; Мы и так непростительно долго задержались,; он поколебался, взглянул с горячей благодарностью на Сократа.; И хоть не напрасно, но… дольше я не имею права! Приноровимся.
;Понимаю,; Сократ медленно наклонил голову, потом оглянулся на клевавшего носом Громослава.; Тогда смотрите и запоминайте.
Борис толкнул друга, тот приоткрыл затуманенный глаз, пробормотал:"Слушаю вас, товарищ Штейнер", ;и медленно опустил набрякшее веко. Борис махнул рукой:
;Рассказывайте, а потом я кого-нибудь распинаю, если понадобится.
;Ну, вообще-то можете ничего и не делать,; пожал плечами Сократ.; Я и сам вас дотащу.
Борис выпучил глаза, фыркнул:
;Каким Макаром?; взгляд затуманился, через секунду блеснул пониманием.; Аа! То-то я думал:"Зачем две проволоки?"; тянуть будете, как бурлаки на Волге?
;Почти!; Сократ хохотнул.; Только с учетом научно-технического прогресса. В общем смотри… Я буду тянуть нижнюю нитку к тому берегу, а вы можете либо просто закрепиться на ней вот этим рычажком и тащиться как … Либо можете к моему движению прибавить свое, тогда верти вот тот коловорот; объяснял Сократ Борису. Тот хмуро следил за указаниями.; Понял?; Борис чуть кивнул. Сократ пристально посмотрел на него и выпрыгнул из лодки, словно молодой кот. Только скрежет камней и ударившее в ноги сотрясение говорили, что этот кот по меньшей мере весит, как лесной хрякящер. Широченная спина скрылась, из кустов донеслось бодрое.; Подними лодку вверх.
Борис заработал рычажком –центр посудины задрался, но еще больше подымалась корма, а нос как стоял, так и остался. Спину клонило назад, рука монотонно двигалась. Перед глазами подымалась заостренная корма, под ноги сползал Асмодей. Сзади грохнуло, забрякало, лодку тряхнуло, раздался протяжный стон. Струна дрожала. Лодку начало разворачивать. Из кустов рявкнуло со злым напряжением:
;Что там у вас!? Позабыл, какой рычажок тянуть иль заснул?
;Сейчас, подожди минуту!; чертыхнувшись, проорал Борис.; Тут Гром грянул!
;Так пусть пересядет поближе к центру!
Потирая затылок, Громослав покарабкался к корме. Взгляд, который он бросил на Бориса, не обещал ничего хорошего. Когда Громослав переполз рычажное крепление, лодка вздрогнула и неуверенно оторвала нос. Он сдвинулся еще –клюнула корма. Асмодея сбило в кучу. Из перекошенной рожи назло всему свету храп сменился протяжным свистом. В ночи заухало, кузнечики засвиристели дружнее, перебивая нежданного конкурента. Наконец, лодка успокоилась. Борис с Громославом, напряженные как тетивы, переглянулись. Громослав указал за спину. Борис сглотнул –посудина качнулась.
;Дя…; тихонько начал он –лодка угрожающе накренилась, покачалась, успокаиваясь. Озлившись, Борис заорал.; Готово!!! Тяни!!!
Кусты закачались перед глазами, дернулись, поехали назад. Нос клюнул, плюхнуло, затем плеснула корма. Борис торопливо повернул рычаг, осаживая посудину, выдохнул:
;Ну, и сложную же штуку придумал дядька этого свистуна. Упростить бы.
;Поди даже знаешь, как!?; прорычал Громослав, сверкнув глазами.
;Так если ж подумать, то наверняка, что-нибудь проглянет, ; осторожно сказал Борис.
;Верти шарманку, гений,; буркнул Громослав, сплюнув за борт красный сгусток. Видимо, прикусил язык,; или покажь, как работает –сам справлюсь, тов-в-варищ мозг!
;Да что ты, Гром, в самом деле!; жалобно воскликнул Борис, показывая, где крутить. ; Я ж просто крутил, крутил… Работа то монотонная –вот и задремал чуть.
;Задремал он,; буркнул Громослав, но уже мягче. ;Ладно уж… Живи!
Глава 18.
Река скользила назад, отодвигая с собой кусты, где непрестанно щелкало, поскрипывало. Они плыли по кровавой дороге, лодка раздвигала клином темную массу. Красные потоки бились в лодку, журчали, огибали по краям бурунчиками. Посудину покачивало туда, сюда.
Борис опасливо посматривал на поскрипывающий стержень: больно уж ненадежным он выглядел. "Вот если бы толщиной с оглоблю, да две штуки по одному на корму и нос, то тогда и не пришлось бы нам качаться, как рычажным весам,; думал он, вглядываясь в темный берег, что приближался с каждой секундой,; а вообще то здорово, если честно,; потом мелькнуло ревнивое.; Еще бы! Спрятался в глушь –никто и не гавкает под руку. А тут то девки задницами крутят, то друзья зовут, то огород, то баня –то есть полная занятость!"
Солнце спряталось в хвойных зарослях, те враз почернели. На стремительно темнеющем куполе рядом с полумесяцем медленно разгорались звездочки. Они вспыхивали одна за другой, словно кто-то по ту сторону брал по махонькой горсточке и разбрасывал, как пахарь зерно. Лишь на виднокрае алела, постепенно истончаясь, полоса.
Лодка нырнула в протоку меж двумя островами. В бок ударило, она закачалась, подпрыгнула на клокочущих стремнинах. Вильнув из стороны в сторону, лодка пошла дальше, оставляя справа каменную косу, а слева черные холмы, чуть посеребренные призрачным светом.
Рычаг мерно шелестел. Со всех сторон плюхалось. Пескари прыгали, как ошалелые, спешили ухватить мотылей, которым вздумалось искупаться. Черно-серебристые разбегающиеся кольца усыпали всю поверхность.
Лодку покачивало. Перед глазами поплыло, веки очугунели, словно у мифического Вия. Замелькали цветные картинки, свернулись в бесконечное море кривляющихся лиц, проступило личико Ляны –все указывали на него и смеялись, смеялись… Раззявленные рты, сверкающие зубы, а у стариков жемки губ и натертые десна. Тут из толпы выпрыгнул Штейнер в степняцком малахае, в шкурах с ног до головы. Он сунул два пальца в рот и оглушительно свистнул. Борис, как стоял, так и завалился…
Затылок саданулся, перед лицом брызнул фейерверк, постепенно рассеялся, застыл колючими огоньками в черной бесконечности. Где-то в ногах злорадно хохотнуло, послышалась серия щелчков. Борис почувствовал, что его подымает, звезды качнулись взад-вперед, затем дернулись в стороны, его накренило, шумно плеснуло.
Небо поплыло назад. Одновременно с этим сбоку зашлепало, заскрипело. Борис повернул голову на скрежет и встретился взглядом с исполином. Одна сторона лица чернела, а вторая выступала серебряным массивом челюсти и высокими скулами. Великан вытянул к металлическому приспособлению бревно, что потом разорвало приплюснутый торец пятью поленьями, затрещало. В спину толкнуло, заскрипел песок под днищем.
;Ну, и долго мы будем зенки пялить,; проревело чудище,; или ты спишь с открытыми глазами? Ты скажи, а то я и не пойму: Асмодей хоть свистит.
Борис тряхнул головой, просыпаясь, покосился по сторонам. "Ага, в лодке, а в ногах, значит, Асмодей храпит. Что ж… не будем Сократа заставлять ждать."
Борис ухватился за прохладный край, нащупал ногой камень… В это время раздражительно проревело:
;Куда!? Передавай мне пожитки и Асмодея. Потом уж сам…
;Эх, черт!.. Сейчас…; Борис покрутился, напряг глаза. Из тьмы на носу лодки сформировались мешки, оружие. Суетливо схватив, Борис передал все это Громославу. Тот оттащил метров на пять под деревья, там звякнуло, ухнуло. Широченная спина разогнулась.
;Давай теперь нашего богатыря,; усмехнулся Громослав. На темном лице тускло блеснули зубы.; Во всяком случае одна богатырская особенность есть.
;Да, нет…; сдавленно пропыхтел Борис, вытягивая руки с другом за борт,; минимум две, а если подумать, то и третья наберется. Мишку то одолеть –не кус сала умять!
;Гм…; выдал Громослав, странно блеснув глазами.; Это да.; оттащив храпуна, сказал, замявшись.; Только он тогда такой монстр, когда сильно, сильно разъярен, а вообще-то хиляк порядочный. Правда, вот спать он может не как любитель, а как ветеран, профессионал в своем деле! ; Громослав помолчал, потом покосился на дергающуюся струну.; Ты Борь там в углу пошарь. По-моему, Сократ еще кое-что добавил.
Борис глянул на нос лодки: ничего… Перебравшись через две скамейки, торопливо схватил два мотка веревки и толстую шкуру. Вроде бы не медведя, так как мех черный и длинной с локоть. С того берега уже долетал рев, в котором с трудом угадывалось: "…Сколько же можно, улитки несчастные!? Шевелите окороками, а то разряд пущу!" Борис в панике бросил теплую ношу в руки Громослава и схватился за рычаги…
Пощелкало –лодка приподнялась вверх, закачалась. Руки нащупали блокиратор –скользящая с тихим шелестом струна завибрировала и поволокла лодку от берега. Борис выпрыгнул, из-под ног взметнулись фонтаны.
Серебряное веретено, что скользило через реку по такой же дорожке, быстро уменьшалось. Лодка вспарывала серебро с тихим плеском. Бликующая тропинка расходилась по бокам косяком уток, улетающих на зимовку. Где-то там, за рекой, за лесами их Город.
Сердце сжало неясное чувство потери, как будто только теперь оно осознало, что они одни в чужом и страшном мире. Постояв так, пока лодка не нырнула в прибрежную тень, Борис вздохнул и повернулся на треск и шуршание.
Меж двух тополей зашевелилась глыба мрака. Лунный свет выхватил пятящегося Громослава. За ним трещало, скрежетали сдвигаемые камни. В конце концов, показалось бревно топляка с тремя толстыми раскоряченными ветками . С буро-красноватого почти голого ствола свисали ломти коры. Следом накатывали мощные волны специфического запаха дубильных веществ.
По весне, когда река разливается, с верховьев несет сломанные деревья, трупы животных. Вот и этот, похоже, так же принесло: больно он ободранный. Громослав подтащил топляк ближе к Асмодею, наклонился. Звякнуло, здоровяк разогнулся уже с секирой в руке. Шаг –свистящая дуга, второй –еще одна. Громослав прошел вдоль тополя, нарубив так, как хорошая хозяйка морковку. Серия легких стуков с блестящими полосами, скрежет камней при каждом шаге –и тополь распался полуметровыми пнями.
Пока Громослав кромсал все это богатство на поленья, а Асмодей отпугивал храпом рыб и всевозможных хищников, что, однако, на комаров не действовало вовсе, Борис настругал лучин. Он сбегал в кусты, нашарил там сухой тоненькой травы, вернулся и теперь мерно бил по кресалу. Снопики вылетали слабенькие. Пальцы дрожали… Борис при каждом взмахе сжимал зубы, внутри стискивалось, так как пару раз промахнулся. Вернее попал, но не туда, а с большого пальца на левой руке явно скоро слезет ноготь.
Где-то на одиннадцатый удар, если он правильно считал помутившимся мозгом, веер искр впился в травинки. Поднялся сизый дымок, тихонько потрескивало. Борис упал на карачки и нежно дунул. Затрещало сильнее, показался маленький огонек. Всхлипнув от счастья, Борис сунул еще травы. Он подождал, пока разгорится, положил лучин, потом веточек потолще.
Огонек спрятался, некоторое время потрескивало, изгоняя из щелей бело-красный дым, но затем взметнулось яркое желто-красное пламя, пошло пожирать случайный обед.
Приблизились тяжелые шаги. Ослепленный пламенем, Борис напряженно пялился. Из тьмы в круг света выступила огромная фигура, подсвеченная красным. Из рук ссыпались поленья. Борис схватил, начал накладывать, чтоб красный проглот не помер.
;Пойду закидушку поставлю,; бухнул Громослав, наклоняясь к своему мешку.
;Да на кой нам рыба?; вяло удивился Борис и попробовал приподнять брови. Глаза сами собой закрывались.; Сократ же столько напихал, что успеть бы съесть, пока не пропало.
;Пусть…; пожал плечами Громослав.; Люблю рыбалку, а ночью что только ни поймаешь. Интересно ж, какая рыбка здесь водится.
Борис пожал плечами, тупо смотрел, как Громослав роется в мешке.
В ладони здоровяка появилась рогулька с намотанной на нее тонкой веревочкой. Тускло блеснула свинцовая болванка, вылитая в ложку, три крючка с загнутый палец. Громослав вытащил из мешка кус мяса, цапнул сук толщиной с руку и шагнул во тьму.
Борис расстелил шкуру подле костра. Вокруг вилось комариное воинство, впивалось в уши, шею, ладони, отчаянно пищало в волосах. Взвыв, Борис нырнул во тьму, спотыкаясь, добежал до кустов и сорвал ветку.
"Глазастые!; злобно подумал он, бегом возвращаясь к костру.; И не спится же! Словно только нас и поджидали!"
Махая веткой так, что вокруг шелестело, завывало, Борис подошел к Асмодею. В глазах мелькнула мучительна борьба. Борис скрипнул зубами, откинул ветку и подхватил друга. Со всех сторон налетело носатое полчище.
"Пейте, пейте, сволочи,; думал он, перекладывая Асмодея на шкуру.; Чтоб вы лопнули, окаянные!!!"
Борис закрыл искусанного до неузнаваемости друга куском шкуры, схватил ветку и начал месить воздух вокруг. На лице застыла садистская улыбка. Метнувшись за круг огня, надергал осоки и вернулся с полной охапкой.
"А как вам это!?; злорадно подумал Борис и бросил зеленые стебли в костер. Там сразу заклубился густой желтый дым, глаза защипало, но противный писк удалился.; Ага, не нравится! Что ж… Мне тоже не очень, но я терплю, а вы крылышки сворачиваете!"
…Костер потрескивал, взлетали искры. Огненные всполохи очерчивали неровный круг, прыгали тенями по камням, подсвечивали красным ближние ветки тополей. Во тьме в нескольких метрах тренькало, потом послышались глухие удары, земля каждый раз вздрагивала. Через минуту залопотало.., булькнуло.., потом приблизились шаги.
Ветер колыхнул пламя. Волосы затрещали, пахнуло паленым Борис отшатнулся, сощурился. Скрежетнуло, Борис повернул багровое лицо –из мрака выступила фигура Громослава. Тот покосился на похрапывающий сверток, сел на шкуру.
;Ну, все: глядишь, завтра что-нибудь и зацепим…; устало бухнул он и повалился на спину. Он еще не долетел, а окрестности потряс мощный храп…
Грудь Громослава вздувалась девятым валом, приоткрытый рот с хрипом втягивал комаров, клонил, как магнитом, пламя. Не в силах даже сморщиться, Борис рухнул рядом. Спину пригревало. Звездное небо, серебряный серп в белесом мареве моргнули и расплылись комариным писком в ушах…
…Один бок Бориса горел, другой мерз. Пахло паленой шерстью. В ногах храпело, а рядом с головой чавкало, сопело, чесалось. В ноздри заполз мясной запах. Борис сразу представил шелудивого пса, что подкрался ночью и пожрал все запасы. А если не пожрал, то обслюнявил.
Борис в ужасе распахнул глаза, взлетел одним движением плеч и развернулся в прыжке. Рука цапнула рукоять, вжикнуло… Грудь бурно вздымалась, Борис застыл оскаленный с занесенным над головой мечом. Перед ним сидел Асмодей с большими, большими глазами. Морда красная, волосы всклокоченные. Из распахнутой пасти выпал полупережеванный кусок мяса. Асмодей икнул, посерел.
Борис сдвинул брови, вопросил грозно:
;Ты что это делаешь?!
;Я… это… ем.
;Вижу, что не справляешь естественные нужды!; буркнул Борис. Он поддел кончиком меча мешок, тот повис, как тряпка.; А это что?
;Какие-то вопросы у тебя, Борь, глупые,; с неудовольствием отетил Асмодей и покосился на затухающий костер.; Мешок это, просто пустой мешок.
Борис сузил глаза, прошипел:
;Ах, просто мешок, ; Он растолкал Громослава. Тот сел массивной глыбой, непонимающе таращил глаза то на меч, то на Асмодея. Борис кинул мешок на колени Громославу и воскликнул возмущенно.; Этот свинтус все пожрал!
Мешок смялся в огромных ладонях. Громослав хмыкнул, неверяще сунул голову вовнутрь. Ноздри с шумам втянули ароматы, ткань прильнула к лицу, прорисовала пипку носа. Взгляд, которым Громослав смерил Асмодея с ног до головы, повдоль и поперек, был полон такого удивления, что тот нервно хохотнул и застрекотал, захлебываясь:
;Что.., что так смотрите?!! Я проснулся посреди ночи, вокруг темно, костер догорает, кишка кишкой на кишке протокол пишет. Вы бессовестно дрыхните, а мне страшно и спать почему-то вовсе не хочется. Ну, я со скуки и начал потихоньку… Кусочек, другой… Смотрю на звезды, рассвет подгоняю. Челюсти двигаются, а ночь все длится. Ску-у-учно… Думаю: "Делать нечего –надо поесть", ;вот и постепенно светать начало, а тут и Борька подскочил, как ошпаренный: укусил, наверное, кто-то.
Борис стиснул челюсти и прошипел:
;Да… Есть тут один змий! Не так, так эдак укусить норовит. Вырвать бы ему жало, чтоб всякое желание пропало!; кончик меча указал меж ног Асмодея.
Тот отползал на заднице. Глаза не отпускали зловещее лезвие, а руки прикрывали самое драгоценное. Асмодей вскочил, отпрыгнул мячиком на другую сторону костра и вскрикнул:
;Давайте, я лучше костерок побольше разведу и в лес сбегаю, поохочусь, а!?; и суетливо начал подкидывать ветки…
Громослав медленно встал, потянулся… Все суставы прохрустели. Глаза зажмурились, из-под рубахи выглянули валики пресса. Охнув, он помял плечи, руки, покрутил головой. Раздался хруст шеи. Громослав беззлобно усмехнулся и сказал:
;Ладно уж… Следи за костром.., костровик!
Громослав разомкнул руки. Те прочертили толстенные дуги, кинули пламя на шкуры –затрещало, пахнуло паленым. Громослав дернул шкуру подальше, торопливо затоптал, бормоча:
;Хорошо, что Асмодей бдел, а то и сгореть немудрено. А пожрать сейчас сообразим…
Громослав слез со шкуры, протопал к реке. У самой кромки виднелась палка, от которой в реку тянулась веревка. Она намокла, провисла, исчезала в воде через пару метров.
Борис с нетерпением смотрел на каменистый склон. Глаза шарили по серым от старости камням. Однообразие изредка прерывали красные, желтые, синие кустики цветов, в щелях торчали пучки травы. На самом верху косогора теснились сосны-великаны. Под ними кустарник. Из супеси торчали корни кривые, серые, полумертвые.
Сзади плескало, довольно взревывало. По повизгивающему Асмодею, который суетливо вколачивал по бокам костра рогульки, чувствовалось, что рыбалка прошла успешно.
Тяжелый скрежет шагов приблизился. Борис оглянулся. Громослав прижимал к груди налима килограмм на пять. Желтый в коричневых пятнах тот разевал широченную пасть, шевелил усищами, хлестал хвостом, , норовя достать по лицу.
;Ну, вот: с голоду не помрем!; бухнул Громослав, улыбаясь во всю пасть. Потом улыбка начала уменьшаться, он озабоченно следил, как Асмодей прилаживает дрожащими руками котелок над костром.; Правда, если кое-кто аппетиты поумерит.
Асмодей съежился, воскликнул обиженно:
;Да, не нужен мне ваш налим!Я к нему даже пальчиком не прикоснусь!
Тут уже посерьезнел Борис, что разглядывал светлеющий край. Солнце медленно, но верно взбиралось на небосвод. И хоть его еще не видать, но по самому виднокраю уже вспыхнули золотом вершинки, отгоняя упирающуюся ночь. Зазвенели голоса лесных птах, проснулись оводы… Борис опустил взгляд, прищурился:
;Асмодей, ты не тронешь его ничем: ни пальчиком, ни ножичком и, что самое главное, не коснешься его своим прожорливым ротиком,; перечислял Борис и с каждым словом постукивал пальцами по рукояти меча.
Асмодей скривился, пробурчал:
;Ну, хорошо, хорошо, ; он вытащил из своего мешка сверток с овсом. Зачерпнув дрожащей рукой горсточку, кинул ее в булькающую посудину. В голосе звенела смертельная обида.; Я от сердца отрываю, а вы!!?
От таких речей у Громослава глаза стали, как у рака, рот распахнулся, а рыбина шмякнулась на камни. В выпученных глазах налима отразилась лента реки. Он заизвивался, запрыгал, стремясь в спасительную среду.
Борис чертыхнулся, в два прыжка догнал убегающий завтрак, схватил за жабры и поволок к реке ополаскивать. Побултыхав, оглянулся вокруг: на чем бы располосовать. Злобно поглядывая на съежившегося Асмодея, Громослав приволок пень, с силой бросил на камни. В его взгляде ясно читалось, что вместо пня можно использовать и другую чурку. Асмодей покраснел, опустил глаза и помешивал палкой булькающее варево. Кадык дергался то ли от страха, то ли от обильного слюноотделения.
;И даже не думай!; рявкнул Борис.; Дай-ка нож!
Борис отрубил протянутым кинжалом голову налима. Та упала, на камни потекло красное. Вытащив внутренности, Борис подал Громославу печень, вырезал две полосы вдоль хребта, а остальное порезал на куски и кинул в котел. Полуметровые толстые жгуты белого мяса нарезали кусочками и насадили на деревянные палочки. Над костром потек аромат жареной рыбы, своеобразно смешиваясь с запахами ухи. В животе булькало, взрыкивало, тонуло в водопадах слюны. Наконец, кусочки побелели, края начали заворачиваться, скукоживаться.
Асмодей отвернулся, чтоб не видеть, не слышать. "Вот если бы еще и не чувствовать,; с тоской думал он, пытаясь пережать носопырки, но настырный аромат все равно лез меж носовых волосинок. В мозгу возникла яркая картинка шашлыков из нежнейшего филе и котелка с наваристой ухой, где булькает, переливается через край.; Вон шипит,; думал он, сглотнув тягучую слюну, ; явно на костер брызнуло".
;Ешьте уже!; буркнул Асмодей, не поворачиваясь.; Готово поди.
;Да ты, Асмодеюшка, не беспокойся,; ласково, но невнятно выдавил Борис, стаскивая зубами кусочек с палочки.; Мы уж убережем тебя от заворота кишок, а то скончаешься по дороге –кто нам стрелы искать будет!?
;Благодарю.., глык.., за заботу, глык,; выдавил, Асмодей, дергая кадыком и закрывая нос полой рубахи, ; век не забуду вашу доброту.
;Ага…; Громослав прищурился, швыркнул, пробуя уху.; Мы такие! За друга…
Слушая печальные вздохи Асмодея, парни приговорили по четыре шашлыка, похлебали ухи. Громослав смачно втянул воздух с шашлыка и подмигнул Борису:
;Все таки как же вкусно… было! И невыносимо жаль, что Асмодей так и не оправился от пережора, а то бы ему оставили. Но… нельзя. Уже и не хочу, но придется давиться, спасать соратника… Да и уху надо б вылить, а то не потащишь же в чугунке: кто знает, через какие буреломы придется переть. К тому же жарко – все равно пропадет.
Асмодей сидел напряженный, как тетива, уши подрагивали. При последних словах он неуловимо быстро развернулся, морда лица сияла, он протянул лапки:
;Давай! ; Асмодей сглотнул. В животе яростно бурлило, словно у африканских голодающих.; Давай сюда: у меня ж все давно прошло! Что ж пропадать то!?
Громослав недоверчиво покачал головой и прикрыл второй ладонью шашлык.
;Так быстро!? Ты ж не утка? Может быть, тебе только кажется, что голоден, а на самом деле, того и гляди, лопнешь. Нет! Мы не можем рисковать здоровьем друга!
Асмодей с тоской смотрел, как Борис снимает чугунок с перекладины.
;И как же вы намерены определить: в самом деле я голоден или только притворяюсь!?; взвыл страдалец.
;Ну.., не знаю…; задумчиво протянул Громослав и зевнул во всю пасть.; Уу-оуу. ; Рот захлопнулся, губы заплямкали.; Ты –вот худой, словно глист без обмоток, так что по фигуре и не разберешь…; Громослав опустил шашлык, помолчал, а потом нерешительно добавил.; Если только, когда в обморок грохнешься, да и то не факт: вдруг это выверт твоей пищеварительной системы. ; он пожевал широкие губы.; Или дыхание остановится… Но и тогда, говорят, человек еще жив.
;Так как же быть?; жалобно спросил Асмодей. Его глаза бегали с Бориса, что чесал репу, на Громослава, который морщил лоб.; Ждать, пока помру!?
Здоровяк улыбнулся во все сто зубов, веснушки загорелись.
;Эх!.. Была не была!; Гром махнул рукой и протянул шашлык.; Экспериментировать, так до конца! Лопай –посмотрим, что будет! Наука требует жертв! А в жертвы приносят еще издревле самое дорогое!
Асмодей подбоченился, с жадностью вгрызся в мясо, покосился на звякнувший у ног чугунок: вернулся Борис. Потом на лице проступило некоторое замешательство. Асмодей сдвинул брови, дохлебывая уху, и внимательно посмотрел на друзей. Те сидели напротив и с каким-то болезненным интересом вглядывались в Асмодея. Парни переглянулись, затем одновременно опустили глаза на чуть вздувшийся живот Асмодея, потом покосились на мешок, где были гостинцы от Сократа, задумались.
Асмодей облизал ложку, рыгнул и бодро провозгласил:
;Ну, усе: я готов к труду и обороне!
;В смысле к обороне от труда?; усмехнулся Борис. Он взял котелок и пошел к реке.; Залечь в канаве и головы не подымать?
;Ваши нелепые инсвинуации абсолютно не к месту!; возопил Асмодей, подпрыгивая зайчиком. Он заметался, как дюрасел. Махом собрал шкуру, увязал в тюк. В рюкзак полетели ложки. Асмодей лихо закинул его на плечи, поправил перевязь с кинжалом и взглянул орлом, оперев ладонь на рукоять. ; Черепахи, вы где!?
Громослав, что следил с открытым ртом за мельтешением, крякнул. Он нагнулся к куче, выбрал свой мешок, оружие. Подвигал плечами, устраивая поудобнее, и буркнул:
;Шустрый словно подкисшее молоко,; Громослав оглянулся на вооружавшегося Бориса. ;То-то мне во сне всякая гадость снилась: завывающие волки, вьюга, ураганы. Наверное, это Асмодей носился вокруг костра. Вон, кажется, даже камни сдвинуты.
;Ага,; кивнул Борис.; А по пути все жрал и жрал, так что неудивительно, что мешок пуст. Еще повезло, что про налима не знал.
;Нда…
Борис нетерпеливо разглядывал подъем. От деревьев протянулись длинные тени. На клочках травы, камнях выступила роса. Сейчас капельки играли, посверкивали жемчугом
Глава 19.
Солнце прожигало мелководье, играло, поблескивало на бурунчиках. Светлая полоса по реке ширилась, стремилась к дальнему берегу, где еще спали кусты. А здесь в зелено-желтой кроне весело перекликались птицы. Из воды прыгали серебряными пулями ополоумевшие рыбы. Затихающие круги сверкали часто-часто, словно шел крупный дождь.
Затылок, спину постепенно нагревало. Борис подвигал плечами, за которыми прижались лук и меч, шагнул к каменистому склону…
…Пальцы саднило, из-под подошв со скрежетом вырывались мелкие камушки и прыгали вниз. Позади сопел, как смок, Асмодей. Борис всерьез начал опасаться, что от огненного дыхания прожоры загорятся подошвы. В арьергарде подымался Громослав.
"И правильно,; думал Борис, высматривая мутным взором, за что б зацепиться,; если кто-нибудь сорвется, то Гром удержит… Во всяком случае надеюсь, что удержит. Но проверять не стоит".
Со всхлипом, чуть не разрываясь надвое как амеба при делении, Борис дотянулся до чахлой сосенки. Раздался тоненький треск… Борис начал потихоньку подтягиваться –треск усилился. Сосенку согнуло, ветки опустились за спину, где радостно ахнуло, дернуло. В груди оборвалось: с негромким треском сосна вывалилась из камней, с шорохом исчезла из вида. Бориса мотнуло, в груди стиснулось, он шваркнулся носом о камни, повис на пальцах одной руки. Сзади треснуло, выдохнуло сдавленно:
;Ыэх… Орел! Ку-у-уды собрался? Нам вверх!
Борис скосил один глаз вниз. В паре метров под ним прильнул к камню Громослав. В его вытянутой руке со вздыбленной шевелюрой обвисал Асмодей, как котенок в пасти матери. Громослав приподнял его над головой и шмякнул о камни. От черного куля донесся слабый стон. Богатырь подождал, пока Асмодей очухается и вцепится в камни, спросил:
;Поползешь или тебя шилом ткнуть?
;Уже… ползу,; едва слышно пискнул Асмодей и дернул руками. Но те дрожали и отрываться от надежной тверди вовсе не желали,; только медленно.
Борис судорожно зажмурился и поспешно отвернулся к стене. Вторая рука шарила по прохладной поверхности. Наконец, пальцы нащупали, за что зацепится, Борис подтянулся на одних руках, ноги ткнулись в выемки. Борис замер, дрожа как осенний лист. Со лба на нос сбежала дорожка, сорвалась на камни. Он старался не думать, что они находятся на высоте трех столетних сосен.
…Казалось, что прошла вечность. Пальцы потеряли чувствительность и цеплялись, словно железные крючья. Асмодей падал все чаще. И когда чуть не сбил и Громослава, то тот, зарычав бессильно, посадил его на горб.
Борис сто раз проклял себя за баранье упрямство: ему ж предлагали поискать более пологий подъем. Но когда рука не нашла над головой ничего, кроме пустоты, а затем нащупала под прямым углом к скале траву, он ощутил гордость: сумел!
Борис подтянулся, перевалился и откатился подальше. Внутри хрипело, сипело, обжигало губы. Запыхтело, измученно рыкнуло, что-то со стоном прокатилось, ткнулось в ноги. Борис приподнял голову. Его накрывала огромная тень от великана в золотом ореоле. Рядом распластался Асмодей. Он впился в землю когтями, воткнул носки сапог и, наверное, вцепился зубами и мелко трясся.
Громослав протяжно вздохнул, облизал губы. В запахших глазах мерцали желтые искорки, плечи поднялись и опустились, ладони коснулись колен.
;Ну, что?; сипло выдавил он.; Привал?
Борис стиснул зубы, заставил себя сперва встать на карачки, а потом разогнуться. Его раскачивало, пальцы саднило, болела каждая клеточка, но Борис проскрипел:
;Привал сделаем, когда в конце привалят камнями, а сейчас в путь…; он собрался с силами и взревел.; Асмодей, подъем!!!
Тот сделал вид, что абсолютно глух, немощен и вообще труп. Даже дышать перестал.
Пошатываясь, Борис подошел к телу, вымолвил неживым голосом:
;Тогда или мне, или Грому придется тащить еще и тебя. Не рассчитаем прыжок, уроним, а потом еще и сами сверху хряпнемся…; он вздохнул.; Не со зла, а так… от усталости.
Асмодей уткнулся в хвойный ковер, от земли глухо простонало:
;Оставьте меня, дайте умереть спокойно, ;потом в голосе проступило благородство.; Вы обязательно дойдете, а я для вас –только обуза да еще и прожорливая!
;Э, нет, дорогой товарисч! Так просто ты от нас не отделаешься!; пробормотал Борис и гнусно ухмыльнулся.; Неужели ты думаешь, что тебя просто так кормили да тащили!?
Он схватил Асмодея за плечи, начал приподымать, но тот со стоном вырвался, упал на бок, перекатился и медленно разогнулся
;А для чего же меня еще переть?; удивился Асмодей, качаясь из стороны в сторону. Его бросило к обрыву, но там налетел спиной на руку Громослава.
;Не-е-ет!; сказал Борис и покачал пальчиком перед носом Асмодея.
Прожора сводил глаза в кучку, затем с усилием разводил, пробуя соединить три плавающих фигуры в одну. А еще сосны-дуры удумали хоровод водить. Не стоится же им! Вот и как теперь идти?! Асмодей зажмурился и вопросил:
;Для чего все таки?
;А когда кончатся все звери или не сможем подстрелить чего-нибудь, мы тебя того... слопаем,; пророкотал Громослав. Он попробовал согнуть застывшие в оскале пальцы, но те лишь поскрипывали. Хмыкнув, Громослав пощупал Асмодея за ребра ;тот захихикал; а потом бухнул.; Вот как сейчас: руки не шевелятся, но загрызть мы уж тебя сумеем, лучше поверь!
;Я тебе, конечно, верю! Разве могут… опа! быть сомненья!?; бормотал Асмодей под нос, когда на него ринулись сосны. Но, видимо, они испугались безумно вытаращенных глаз и вздыбленной шевелюры, так как сворачивали и уносились за спину. Там сатанински хохотало, топало, неудержимо настигало.
Асмодей несся, как выпущенный из пращи камень. За ноги хватала трава, в глаза целились острые сучки. Он нагибался, но в отместку его хватали за шиворот, тянули назад. Трещало, с шумом сыпалось за спиной, разбиваясь матюгами о шершавые стволы. Наконец, горячее дохнуло в затылок. Асмодей взвыл, наддал от ужаса сильнее, но деревья двигались с царственной неторопливостью, постепенно сливаясь со сгустившимся полумраком.
Асмодей спотыкался, таращил, что есть мочи глаза, но становилось лишь темнее. Лишь в самом верху чуть окрашено красным. На плечи рухнули уральские горы, он тонко вспикнул. Над ухом рыкнуло: "Спать!"; и Асмодей повалился на колени, а потом упал лицом вниз. В нос ударил аромат перепрелой хвои…
…Когда Асмодей приоткрыл один глаз и высунулся из-под шкуры, то разглядел в трех шагах костерок. Тот весело потрескивал, уносил искры в светлеющее небо. Красный как демон Борис щурился и вертел тушку невинно убиенной птахи. Рядом застыла глыба Громослава…
Одуряющий запах буквально выбросил его из тепла. Асмодей зябко передернулся и натянул шкуру на плечи. Из мрака неторопливо вычленялись столбы. Асмодей приблизился к огню, волоча за собой шкуру, и уселся на карачки. Расширенные зрачки не отпускали тельце, что медленно покрывалось румяной корочкой.
Насытившись, они со стонами собирались. Потом шли, бежали, брели, падали, засыпали мертвецки. И так изо дня в день от рассвета до заката… Постепенно ноги перестали дико ныть, дышалось уже легче. Даже Асмодей приноровился, хотя поначалу после привала об него можно было вытирать ноги, сбивать шишки с изредка встречающегося кедрача.
…Деревья пошли огромные с перекрученными ветвями. Встретили стадо двухголовых оленей в два своих роста. Хоть и весенний гон остался позади, но гиганты ревели, кидались друг на друга посреди поляны. По лесу на несколько верст разносился треск, топанье… Под деревьями стояли самки. Прекрасные глаза перескакивали с одного бойца на другого…
Ночью Асмодей трясся как заяц, хотя зайцы с волчьими зубами ростом с годовалого поросенка вряд ли б дрожали при виде него.
Теперь приходилось дежурить по очереди, так как однажды что-то крючковатое попыталось утащить Громослава. Асмодей проснулся, тонко заверещал и рубанул по щупальцу кинжалом –полилось белесое густое как кровь, но воняющее поганками. За световым кругом ухнуло, затопало, ревело, предсмертно кричало. Деревья трещали, гудели, словно по ним долбили бревном.
Из тьмы на них пялилось кольцо из множества крупных светляков. А когда Громослав хватал ветку и подымал над головой, то во мглу с воем уносились белые мохнатые существа о шести ногах с рысьими ушами и приплюснутой мордой, на которой были только желтые глаза и зубы в несколько рядов. Поутру вокруг стоянки находили множество самых разных следов. Встречались и когтистые в три ступни Громослава и копытные с пятью вдавленностями на одном краю.
Все было изрыто, покрыто слизью преимущественно красного оттенка. Пни являли утрами белые короны расщепов. Рядом валялись и сами деревья, что с шумом и треском валились во время ночного неистовства.
Несколько раз походили мимо болот. Они ощущались еще задолго до собственного появления. Затхлые миазмы гниющих водорослей и жабьей икры предупреждали загодя. Местность понижалась, под сапогами начинала гнуться и хлюпать земля.
Сосны не смели приблизится к такому неустойчивому настилу. Только карликовые березки с полумертвыми почерневшими листьями обреченно росли вокруг. И лишь тогда путешественники видели клок то голубого, то затянутого тучками неба. Из болот торчали пни, коряги, бревна. Все это было покрыто мхом. На эти островки вспрыгивали толстые с голову Громослава жабы. Они оглашали окрестности мерзким ревом, что мало смахивал на кваканье. В выпученных глазищах отражались приплюснутые, карикатурные пришельцы. Жабы время от времени покрывая глаза толстыми пленками, раздували зобы. Когда мимо пролетали комары с палец, бабочки с ладонь, то слышался лишь шлепок-хруст, но уследить за движением языка было просто невозможно.
Иногда ряска раздвигалась и выныривали черно-желтые как колено утопленника головы. Виднелись только глаза, что провожали их с тупой нерассуждающей злобой. Борис успокаивал Асмодея, говорил, что это жабы, только большие. Но тот трясся и, все время оглядывался, пальцы побелели на рукояти кинжала.
Одно хорошо: проблем с едой теперь не было. Стреляли все лучше и лучше. Если кто-нибудь вздумал бы проследить за ними, то большого труда это бы не составило. Каждое пятое, а то и четвертое дерево зияло отверстиями от стрел. Поломанные кусты, вывернутые вверх листья показывали, куда несся Асмодей, когда кто-нибудь промахивался или пускал в азарте стрелу чересчур сильно. Он постепенно обрастал если не мясом, то тугими жилами и все больше напоминал хищного ястреба.
Рубахи, штаны изорвались о буреломы. Сучья словно нарочно хватали за волосы, вырывали клочки ткани –все висело лохмотьями. Первым лишился видимости одежды Громослав, когда не смог перепрыгнуть выворотень и полез под ним. Но тот хоть и из леса, но хитер, как бес. Видимо, пень пригнул корни, так что когда жертва с ревом вырвалась, то на ней осталось лишь оружие, мешок и бахромчатая юбочка с поясом. В тот же день подобная участь постигла и Бориса. Пробираясь меж кустами диких яблонь, тот зацепился свернутым в тюк ковром. Матюгаясь, Борис присел, рванулся, вынырнул на простор, но тут ощутил некий дискомфорт…
Юркий как хорь и такой же худой Асмодей хихикал над друзьями, старался бежать сзади. У здоровяков в прорехах то и дело сверкали ягодицы. Асмодей гнусно ухмылялся, возбужденно сопел. Парни ежились, бежали медленнее, спотыкались. То один, то второй посылал на бегу стрелу вперед, только бы удалить этого нижепоясного титана из опасной зоны. Асмодей разочарованно вздыхал, но мчался по следу. Теперь он набил глаз так, что почти всегда прибегал на то место, где серебристый стержень либо уходил по косой в грунт, либо торчал из дерева.
Почва постепенно снижалась террасами. В тот же день, когда они мчались с оврага на холм, из распадка выметнулся двуглавый мегаолень. Громослав в это время целил в сосну метрах в ста от них. Затрещали кусты. Он развернулся с быстротой молнии. Щелкнула тетива. Стрела исчезла. Шмякнуло, затем дробно забумкало. Ополоумевшее животное прыгнуло, казалось, на всех разом. Парни метнулись по сторонам, с треском вломились в кусты. Борис с Громославом зависли в плотных ветках, а Асмодей умудрился проскользнуть. Но наивный не учел, что за кустом затаилось поваленное дерево... Удар, протяжный гул звездного фейерверка…
Земля дрожала под топотом сорока копытных, что вынырнули вслед за вожаком. Безрогие самки, месячные пятнистые как белки оленята и спичаки с двумя парами рожек проносились через поляну. Но даже эти годовалые особи по размеру превосходили самых крупных оленей в их лесах. Шкуры напоминали цвет листопада. Дикие глаза с коричневой поволокой косили по кустам, где шебуршились, взревывали страшные создания.
В воздух взлетели подпревшие иголки, шишечки, веточки. Они еще оседали, а гул затих, слышался лишь треск кустов, но затем исчез и он.
Борис изогнулся, отцепил тюк и вывернулся из кустов. Ноздри дернулись, в нос проник запах пота, чем-то напоминающий конский. С другой стороны тропинки с рыком вырвался Громослав. На кустах остался клок льняных волос. Богатырь поправил тесемку, почесал череп и хмуро огляделся вокруг. В желтых глазах мелькнула тень тревоги.
;А где Асмодей?; спросил он, сканируя кусты. Там, куда убежало стадо, на самом повороте все слабее хрипело, бухало, трещало. Громослав обернулся. Губы растянуло в улыбке, но в глазах собралась печаль.; Такого зверя завалили, а Асмодей даже и не попробует… ; он покосился на Бориса.; Как думаешь, его втоптали или уволокли на рогах?
;Я слышал протяжный гул,; прошипел Борис, с гримаской трогая новые царапины. Он слизнул красную капельку с раскарябанного носа, задумчиво посмотрел вверх. Там меж ветвей виднелось голубое пятнышко. Борис продолжил. ; Асмодей –личность экстраординарная… Может быть, он катапультировался на реактивной струе? Слышь запах?
Громослав подергал крупными носопырками, сморщился и выдавил:
;Наверное, ты прав…; он печально вдохнул… ртом и пошел к оленю.; А это поди остатки топлива. Не сгорело, что и понятно, так как способ не отлажен, еще на испытательной стадии,; Громослав вытащил на ходу секиру. На широком лезвии то играли зеленые тени, то прыгали солнечные зайчики. Глаза мечтательно призакрылись, Громослав выдохнул восторженно.; Вот было бы здорово, если б и нас обучил таким фокусам! Представляешь, Борь: впереди монстры, пропасти иль еще что… А ты так презрительно цыкаешь через губу, дунешь, плюнешь, хрясь, кресалом, скажешь:"Поехали!"; обязательно махнешь рукой: без этого не получится –и взлетаешь, аки орел небесный!; Громослав дошел до оленя, улыбка погасла, грустный взгляд обшаривал лесного исполина. Плечи опустились, здоровяк тяжко выдохнул.; Но не судьба: без учителя-основателя у нас вряд ли что получится… Э-э-эх, ладно! ; он махнул рукой, сокрушенно покачал головой.; Жаль только, что он так и не опробует этого зверя.
;Да, жаль!; громко сказал Борис, подходя к Громославу.; Я б ему отдал самое лучшее: хвост и яйца. Говорят, что это весьма и весьма стимулирует определенные функции.
Сзади возмущенно зашуршало, затрещало кустами. Уши Громослава дернулись.
;Ну, коли так, то живому б эти дела пригодились,; сказал богатырь рассудительно, а потом добавил убито.; Но если наш друг… мертв, то ему выделим лишь мясо. Пусть и самое лучшее из возможного, но всего лишь мясо… Зажарим его и положим в могилу вместе с оружием, чтоб на том свете жилось не так худо.
Шуршание озадаченно замерло. Посопело, потом раздался слабый голосок:
;А если я –полумертв?
;А где конкретно мертво!?; быстро спросил Борис, поворачиваясь на шум. В руках сверкнула секира.; Мы тебя разрубим и каждой половине отдадим свое!
Асмодей выполз змейкой на тропинку, развернулся и буркнул:
;Нигде.
;Как так?; удивился Громослав.
;А вот так!
Асмодей встал и, пошатываясь, побрел к друзьям. "Хотя какие там друзья? Изверги!" Ликом он напоминал истерзанного единорога с тупым рогом. Асмодей добрел и сказал злорадно:
; А вот вигвам каждому по отдельности! Моя мертвость перемешана со здоровьем, словно комок красной и желтой глины –попробуйте отделите!
Борис махнул секирой перед носом Асмодея, закинул ее за спину и сказал с сожалением:
;Эх, ладно!.. Коль уж пошло такое дело, то придется тебе жрать все подряд.; Борис потоптался в нерешительности, потянул руку за спину к торчащей ручке.; Может, все таки передумаешь? Лучшие куски, то да се…
Асмодей вскинул руки и воскликнул:
;Благодарю покорно! Уж лучше вы кушайте самое-самое, а мне сгодится и вон та ляшечка.
Асмодей доковылял до недвижимого тела, сверкнул кинжал. Тонкий свист бросил на траву капли крови. Задняя ляжка мягко соскользнула. Обнажился эллипс среза. Белая пористая кость тут же покраснела. Из крупных артерий слабо потекла кровь. Виднелись группы мышц, отделенные друг от друга бело-сизой пленкой.
Асмодей дернул добычу за копыто. Нога вытянулась, но с места не сдвинулась. Асмодей попыхтел с минуту под насмешливым взглядом Бориса, чертыхнулся, взмахнул еще раз… В результате ляшка укоротилась сперва вдвое, а потом втрое.
;Уф!...; выдохнул Асмодей и снова попятился с добычей. Он оттащил мясо на пару метров и остановился, тяжело дыша. Рот разевался, как у выброшенной на берег рыбы. Асмодей глубоко вздохнул и выбулькал.; Вот видишь: я взял са-а-амое худшее из всего: копыто… с хвостиком.
;И сколько в том хвостике?; вскинул брови Борис.; Килограмм двадцать?
;Ну, что за мелочный человек!?; всхлипнул Асмодей, оттаскивая нажитое непосильным трудом еще на пару метров.; У меня двадцать, а у вас сто раз по двадцать! Это ж практически на грани погрешности!
;Погрешность?..; протянул Борис и покачал головой.; Не думаю, что олешек так считал. Но вот, что касается двух голов, то тут вполне … Может быть, тебе презентовать одну из них? ;добавил он великодушно. ;Так и быть: бери и шею!
Асмодей мотнул головой и полез в кусты, бормоча нечто вроде:"Тебе б эти рога да самой широкой частью в зад, для облегчения, так сказать, процесса!"
За стеной акации слышался треск, хруст, сдавленное сопение. Наконец, показалась охапка сучьев, размахивающая полоской стали. От каждого взмаха перекрученные веточки разлетались, словно сорняки от руки огородника. В пределах досягаемости оказалась молодая сосенка, так и ее постигла та же участь. Если Асмодей что и ощутил, то мало придал этому значение: во всяком случае как шел, так и вышел на тропинку.
Асмодей ссыпал сучья рядом с бедрышком, и недоуменно оглянулся на шум, усиливающийся треск. От оленя сыпанули Борис с Громославом. Первый с воплем:"Спасайся кто может! Террористы на борту! Воздух, воздух!!!"; а второй молча, как скала, прокатился через голову и оказался на ногах даже раньше, чем грохнуло, хрустнуло и придавило оленю левую голову. Тот вздрогнул, как живой. Сочно треснуло. Из под бревна выдавило серое с красным. Глазное яблоко вывалилось и повисло на белой веревочке.
;Чего это оно?!; выпучив глаза, спросил Асмодей. Потом во взгляде мелькнуло понимание.; Ага! Бог –не Микишка, видит правду! Тем самым он сказал, что я не должен жрать всякие там головы, но все остальное можно!
;Да?!; проворчал Борис, подымаясь. ; А вдруг он хотел показать, что вторая голова вне его божественного плана –то есть является погрешностью, которую следует удалить. А как удалить?.. Да съесть, чтоб не пропадало!
;Короче, софисты!; рыкнул Громослав, деловито обрубая все конечности травоядному.; На бога смотри, а сам делай, как надо!
;А как надо?; с каким-то болезненным любопытством спросил Борис.
Громослав смутился, пошкрябал затылок, затем нахмурился и провел секирой от шеи до хвоста по брюху. За секирой тянулась темнеющая вдавленность. На траву упало несколько багровых капелек.
;Ну… ; буркнул он. ; На данный момент нам надо смастерить штаны и что-нибудь вроде рубах, а то еще день бега –и того… Отметим дорожкой бранной наш путь.
;Что да, то да…;согласился Борис
В нескольких шагах потрескивало. Тянуло дымком и жареным мясом. Под ногами хлюпало, подошвы промокли в разлившейся луже. Борис едва удерживал за средину шкуру три на четыре. Она обвисала в руках тяжелыми липкими складками. Пахло кровью. Борис дрожал, как натянутая тетива, челюсти сжимались. Чуть повернув голову в сторону довольного чавка, он крикнул:
;Асмодей, кончай жевать, а то и дальше пойдешь в своих тряпках!
;А что?..; зажмурившись и стягивая зубами мясо, пробубнил тот.; Чем тебе моя одежка не по ндраву?
В уши, шею впивались обнаглевшие от безнаказанности кровососы. Мошки пикировали в глаза. Над головой нарезал круги слепень. Борис прошипел злобно:
;Это сейчас она еще ничего, а что будет завтра?
;При определенной осторожности, ам.., аккуратности, ням.., усе будет путем.
Жужжащий мух вошел в пике…
;Уу, сволочь!!!; вскрикнул Борис.
Он прижал голову к плечу –отчаянно пискнуло, хрустнуло. Борис передернулся: в спину впились сразу с десяток жал. Зубы скрипели… С искаженным лицом он смотрел, как Громослав ворочает огромную тушу. Вокруг него тоже кружил целый рой комаров, слепней. Они садились на красное мясо, сосали сукровицу, но потом взлетали и упорно лезли к шевелящемуся человеку.
Громослав напрягся. По всему телу прокатились огромные глыбы мышц, раздули богатыря вдвое. Лицо покраснело, на шее вздулись канаты жил. Шкура дернула Бориса вперед. Олень перевернулся мягко, но вздрогнувшая земля говорила, что он вовсе не бабочка. Обнажился слипнувшийся от крови бок. Перемазанный словно демон Борис скользил, пытаясь не уронить шкуру. Ноги по щиколотку погрузились в теплое вязкое. Вокруг гудело, впивалось, пищало. Борис зажмурился, помотал головой и проревел:
;Иди хотя бы этих монстров отгоняй! Грому то хорошо: он привыкший,; Борис косился на насекомых. Те разочарованно кружились вокруг богатыря, а потом либо летели на труп, либо к нему,; а я через полчаса превращусь в сплошной пузырь, где капля крови потеряется, словно Земля в сфере Солнца.
;А..! Ну.., это я могу!; осклабился Асмодей, не прекращая жевать.
Он помахивал вокруг себя тоненькой веточкой. Асмодей с сожалением вздохнул, убрал с огня два шипящих шашлыка и оглянулся на товарищей. Оценивающий взгляд смерил спину Бориса и черный снег, что мельтешил вокруг него. Асмодей покачал головой, откинул прут и огляделся вокруг. На поваленном дереве торчала двухметровая ветка. Асмодей срезал ее, подбежал к Борису и с хеканьем оттянул того вдоль хребта.
Бориса качнуло вперед. Ноги, перебирая как в лихом танце, выбросили во все стороны рой темных капель. В лицо Асмодея плеснуло соленым, залепило багровой пленкой глаз. Тот чертыхнулся и огрел еще раз. Черное облако спокойно разлетелось от завывающего оружия, а затем столь же неторопливо опустилось на поле волдырей. Асмодей покосился на остывающий шашлык и замахнулся снова.
Борис вздрагивал, раскачивался, как ворота, по которым долбили тараном. Наконец, он не выдержал и взвыл:
;Ты кого лупишь!? Навязался же диверсант на нашу шею! Тут и так зверья, охочего до меня, не счесть! И ты еще!!!...
Борис дернул ногой наугад. За спиной охнуло, через секунду бухнуло, затрещали ветки, застонало, потом донесся плаксивый голосок:
;Помирая от голода, не взирая на трудности и невзгоды, я бросился тебе на помощь! А ты!?.. В неравной борьбе против несметного воинства я едва не пал смертью храбрых. И что же получил взамен!? Пинки и поругание! О, позор…
Глава 20.
Стеная средь кустов; только ноги торчали наружу; Асмодей замер на вздохе: ушей коснулся далекий вой. Чуть погодя ему ответил второй, третий.
По лицу хлестнуло. Асмодей выскочил, как ошпаренный, и замахал руками. Пальцы тыкали в сторону леса, побелевшие челюсти не желали расцепляться.
;Что машешь?; недовольно буркнул Борис.; Опять медведь?; он прислушался, лицо посерело, Борис вскрикнул. ; О, черт! Руки в ноги.., ээ, и бегом, пока нас не унесли по частям! Руби!!!
Громослав недовольно дернул плечом, перерезал шкуру и с хрустом разогнул затекшие ноги. Борис лихорадочно складывал добытое. Увязав веревкой, он хотел закинуть на спину, но тюк перехватили в воздухе. По плечам Громослава влажно шлепнуло. Веревка впилась в плечо, грудь. Морщась и припадая на левую ногу, тот заковылял по тропинке.
Впереди бегал туда-сюда Асмодей, со страхом посматривал по сторонам. Он махал руками, топал ногами, делая большие глаза. Голова вдавилась в плечи. Они совсем усохли, выгнули горбиком позвоночник. Асмодей стал похож на худенькую черную черепашку.
;Гром, давай быстрее!; поторапливал в арьергарде Борис.; Еще минута –и они будут здесь.; он напряженно вглядывался в заросли малины по бокам тропинки.
С каждым мгновением темнело. Наконец, Громослав выдохнул и перешел на бег. Борис рванулся следом. Впереди несся, раззявив рот и выпучив глаза, Асмодей. Тропинка виляла, как гулящая девка. Отвисший лапник бежал на них, но отпрыгивал от невиданных двуногих зверей и сворачивал в сторону. По лицу хлестали ветви, цеплялись в волосы, одежду; за ноги хватали коварные корни.
Сзади взвыло громче, зарычало. Затем рык и треск начали расти. Примолкли птицы, даже сова страшилась ухнуть. Асмодей оглянулся на бегу. От черного лица веяло первобытным ужасом. Он запнулся, семеня ногами, побежал, догоняя тело. Но голову тянуло назад.
;Беги вперед, дурень!!! Только не останавливайся, иначе смерть!; крикнул Борис, нагибаясь под вынырнувшую ветвь.; Там… должна быть вода! Если мелко, то вверх по течению, а там…
Его голос отрезало: резко приблизившийся топот и завывания оборвались... Борис в страхе обернулся. На него падал белый зверь размером с лошадь. На приплюснутой морда со множеством зубов горели пурпурные глаза. Шесть растопыренных лап с тускло блеснувшими кинжалами бесшумно приближались. Длинная шерсть трепетала.
Борис отскочил в сторону. Перед лицом сверкнули острейшие клыки. Свистнул меч –раздался дикий визг. По тропинке бухнуло. Разъяренная тварь крутнулась, пробуя ухватить обидчика и распалась на две половинки. Из темного чрева брызнула черная кровь, посыпались внутренности. Борис перепрыгнул через голову, где щелкали страшные зубы, и ринулся за удаляющимся топотом…
За спиной хрипело, скрежетало зубами, затем жалобно взвыло сразу в десяток глоток. Невесомый меч покачивался в руке, срезая кусты. Ветер срывал капли. Едва догнав друзей, Борис хрипло заорал:
;Быстрей, улитки! Если не прибавим, как пить дать, задницы пооткусывают!
Громослав вздрогнул. В руке неуловимо быстро очутилась секира. Уши дернулись –описав полкруга, секира замерла на ладонь от лба Бориса. Тот отшатнулся, вломился, как метеорит в кусты. Топот удалился.
Взревев, Борис вырвался из цепких объятьев и ломанулся, что было сил. Опять показалась спина богатыря. За пяток шагов Борис крикнул:
;Гром, это я –не зашиби!
;Понял: не дурак!; хрипло рыкнуло спереди.; Во всяком случае уже…
Почва пошла вниз. Пахнуло рыбой и влагой. Впереди радостно взвизгнуло, зашлепало. Они вынеслись в тонкую полосу горящей крови. Над головой темно-синее небо. С одного края уже фиолетовое, а второй горит меж верхушками сосен багровым, поджигая и журчащую прохладу. Асмодей остановился посреди речушки, нетерпеливо оглянулся. Следом влетел, окатив того с ног до головы, Громослав… Через мгновение из темного полога выпрыгнул с бешеными глазами Борис. Плеснуло во все стороны, Борис заорал:
;Вверх, вверх по течению, остолопы!!!
Асмодея словно выпустили из пращи. За ним тяжело бежал Громослав. На склонившиеся ивы плескали алые водопады, в которых виднелись вытаращенные глаза плотвы. Ветви пригибались, уныло спускали потоки к корням. Оттуда вымывалась земля, глина. Борис уже бежал в серо-коричневом потоке, разбрызгивая не кровь, а гной. В спину тянуло ветерком. "Хорошо,; думал Борис, вытирая на бегу лицо,; хоть не учуют".
;Мы ж несемся, как мастодонты!; крикнул спереди Асмодей.; Такой грязи тут и весной, наверное, не увидишь! А слышно нас и вовсе за версту!
;А ты ори побольше!; буркнул с неудовольствием Борис.; Они крикунов любят…
Асмодею будто кляп с лету загнали. Дальше он несся летучей мышью, наступая на плавающие звезды, словно балерун.
"Хорошо, если зверье не столь догадливо,; думал Борис, когда проскакивал очередной поворот.; Глядишь, зигзаги отрежут звук, а ветер –запах… А что муть в обе стороны, так тут нужно логическое мышление, чтоб связать причину и следствие, что у зверей вообще-то не очень".
Слышался плеск, сопение, сдавленная ругань, когда со всего маха да ногой о подводный булыжник. Ноги окоченели. Суставы скрипели, как у древних стариков. Борис ясно видел, как у него в коленках кость стирается в песок. Он то и хрустит, размалывается в пыль под тяжестью шести скачущих пудов мяса и костей.
Далеко позади разочарованно взвыло, словно прямо из пасти вырвали уже пережеванный кус и сожрали на глазах. Борис усмехнулся, но заставил себя еще минут десять бежать, не смотря на жалобные глаза Асмодея…
Их качало от одного до другого берега. Руки хватались за ветки, отправляя в долгое плавание листочки и сломанные отростки. Борис, наконец, остановился, оперся о меч и прохрипел вслед бредущим друзьям:
;На берег!
Те тут же повалились в воду. Зашипело…
;А на… какой?; чуть слышно спросил Асмодей.; А то я что-то не сильно желаю встретить всяких там…
Он держался за ветку ивы, практически распластываясь по водой. Сильное течение болтало его как тряпку, ветви натянулись, дрожали, но Асмодей вцепился, как клещ
;Я тоже, ;буркнул Борис, пытаясь заставить смерзшиеся мозги работать. Его потряхивало. Зубы выбивали чечетку. Потом он выдавил.; Кажись, по правую руку.
;А если по левую?; пискнул Асмодей.
Едва раздвинув посиневшие губы, Борис усмехнулся и шатнулся вбок. Кусты приблизились сплошной черной стеной. Он взмахнул мечом –прошелестело, ветки с тихим плеском упали.
;Тогда хоть согр-р-реемся!; процокал он и пошел врубаться дальше.
В ноги ткнулось твердо-гибкое. Глаза напрягались, но видели лишь плавающие пятна. Борис сомкнул брови, но пятна завели хоровод. Он потрогал руками. Пальцы нащупали холодные шершавые отростки. Чуть выше скользкая глина, земля, потом пошли стебли осоки, ствол.
Махнув на уровне груди мечом, Борис подхватил падающее дерево и рыком швырнул вверх и за голову. Там плюхнулось, испуганно заорало, спину достало несколько холодных капель.
Борис покарабкался наверх. В воду обрушивались пласты земли, под руками трещало, ноги соскальзывали. Борис несколько раз срывался, но, в конце концов, втащил себя наверх, постоял, отсапываясь… Хрипло втянув сырой воздух, он начал прорубаться дальше. Через три взмаха протяжный треск и глухие удары прекратились. Борис вывалился на крутой, но невысокий травянистый берег.
Стрекотали кузнечики, пахло цветочным медом. Сзади устало взревело, свистнуло, протрещало – Борис ощутил спиной присутствие огромного раскаленного тела.
;Ну, что? Пойдем или здесь заночуем?; дохнуло в ухо горячей волной.
;Не на склоне же,; буркнул Борис.
Глубоко вздохнув, он полез по склону.
;Меня, меня… подождите!; жалобно вскрикнуло сквозь плеск и отчаянное пыхтенье.
Борис оглянулся, прохрипел слабо:
;О, Род! Когда же мы услышим что-нибудь иное!? Хоть для разнообразия послал бы нас подальше!
;Послать?; с готовностью осведомился приближающийся голосок.
;Я… те… пошлю!!!; сдавленно рыкнул Громослав, вылезая наверх.; Так пошлю, что будешь жутко завидовать буриданову ослу!
;Хм… Л-л-люблю тестовую систему… Может, все таки попробовать? ; глянув во тьму, где сопело, трещала ткань, видимо, от рубахи Громослава, шли волны жара, Асмодей протянул горестно.; А толку то!? Все равно не пойдете. Навязались тут, как листы… зеленые такие… в бане.
Не зная что ответить, Громослав всхрапнул, оттолкнул Бориса и пошел проламываться сквозь кустарник и коряги. По лесу разнесся треск, шелест. Парни ежились, но шли, боясь потеряться в кромешной тьме. Борис пару раз сбивал лбом ветки. Когда острый сучок ткнул в глаз, он не выдержал и вскрикнул:
;Гром, мы так можем и назад прийти: не видать же ни зги! Сколько раз так бывало!
;Да?...; треск еще некоторое время слышался, затем прекратился. Уши лишь ловили скрежет, словно ногтем скребли по конской щетине. Затем смущенно выдохнуло.; И точно: помню, помню, как от деда убегали в лес, но выходили неизменно на него. Хыыррр…
Тяжело бухнулось, земля вздрогнула, треснуло, храп зазвучал с новой силой. Всхлипывая от радости, мимо прополз Асмодей. Шорох прекратился, но родилось посапывание.
Борис закинул меч за спину, выставил руки и пошел на ориентир. Через несколько шагов под подошвой дернулось. Борис поспешно отступил, опустился на колени. Пощупав, он отыскал сперва Асмодея, а потом и храпящего как разъяренный бык богатыря. Борис поднатужился, перевернул набок горячее, твердое тело –храп прекратился.
В голове мутилось, уже начали проступать расплывчатые образы. Засыпая на ходу, Борис все таки скинул медвежью шкуру. Он набросил ее на друзей и заполз сам, подпер спиной Асмодея. Ноги блаженно вытянулись, тело расслабилось, но рука не отпускала рукояти меча. В голове мелькнуло:"Интересно: смогу ли я спать без меча после этого похода?"; все завертелось, расплылось. И, наверное, поэтому всю ночь снились битвы, резня, нескончаемый бег. Оскаленные хари, монстры все лезли и лезли, и не было им конца…
Под конец Борису приснилось, что лежит голым на льду, а гигантский краб ухватил его за живот и давит, давит, а вокруг бегает по тонкому, трещащему насту Асмодей. Он каждый раз толкает его в плечо и орет:"Вставай, вставай, а то съест…"
"Я знаю, что съест,; вяло думал Борис, моргнув глазами.; Такая громадина и не съест!? Да, я ему на один кутей зуб или что там у него вместо зубьев".
В уши кроме треска ворвался птичий щебет. Ноздри дернулись от аромата запеченной птицы. Борис распахнул глаза.
Лес. Мокрую щеку холодит. Трава усыпана сверкающими бусинами. Бок, на котором он спал, свернувшись улиткой, заледенел. В низ живота давит раскаленная глыба. За плечо трясет Асмодей и настойчиво шепчет, косясь на костер:
;Вставай, Борька, да, вставай же! Он же сейчас сожрет! Уже лапы свои непомерные тянет. Сам поймал, сам и съест! А мы голодные попрем!
;А лытка?; приподнял брови Борис, вскакивая одним движением. Он метнулся за пару деревьев. Оттуда зажурчало, облегченно выдохнуло.; Хо-ро-шо…
;Какая, такая лытка?; изумился Асмодей.; Тебе приснилось что ль?; он смотрел абсолютно честными глазами в лицо скачущего, улыбающегося Бориса.; Кроме наших шести, больше ничего и нет!
Борис подбежал к костру, по пути смахнув с листа папоротника горсть крупных жемчужин. Ладони метнулись к глазам, меж пальцев брызнуло. В животе радостно квакнуло. Борис ржанул, помахал пальцем перед лицом Асмодея:
;И не отпирайся: я же видел, как ты ляжку обкорнал и в мешок сунул!
;Разве ж это ляжка!?; возопил Асмодей. Он пучил глаза, разводил руками, открывая рот, как рыба. В конце концов, оттуда вырвалось пулеметной очередью.; Да, это же даже таким словом назвать –просто оскорбить! Это ж была лапка кузнечика… Что там кузнечика! И этот скрипач – просто гигант в сравнении с той муравьиной лапкой, что я уже съел!
;Ага!; пережевывая шашлык, пробурчал Борис. Он подмигнул скалящемуся Громославу.; Вот он момент истины! Муравьи то у нас слонам не уступают!; Борис покосился на Асмодея, что с наглой ухмылкой обжевывал лапку.; Ты б познакомил нас с такими.
Глаза исцарапанного парня подернулись пленкой, потом его тряхнуло, из ослабевшей руки вывалилась поджаренная лапка, покатилась в пепле. Асмодей сказал с дрожью:
;Не дай нам Род встретить таких!
;Ха, ха!; заржал Громослав, вспугнув птиц в радиусе ста метров. Кузнечики замолкли.; Да я из лука, что хочешь, прошибу! И секира у меня не тупей твоего ножика!
Борис крякнул, отвел глаза в сторону. Челюсти продолжали перемалывать белое мясо.
;Так то оно так, ; пробормотал Асмодей, очищая мясо от прилипших угольков. Потом похрустел с минуту, проглотил и добавил.; Просто они очень быстры. И даже разрубленные на части живут довольно долго. Так что хватит и того, что по нам прокатится туша в пару тонн, а если достанет жвалами… ; Асмодей передернулся.
Громослав нахмурился, лоб избороздили морщинки, даже жевать перестал:
;Но у них же, насколько помню со школы, есть нервный узел, который, если поразить, то муравей умирает, так же как у человека –мозг!
;Они быстры…; напомнил Асмодей.; Но кроме этого, муравьи не ходят по одному.
;Но что ж тогда получается? ; хмуро выдавил Громослав.; Кирдык?
Асмодей развел руками, беспомощно посмотрел на Бориса. Тот старательно обгрызал истекающие соком ребрышки. С пальцев капало, Борис подхватывал капли языком.
;Почему ж?; усмехнулся Борис. ; Человек может многое, коли он –Человек! Ты ж не станешь бодаться с падающей скалой? А муравей –та же скала, только живая. Тут надо идти другим путем: просто отойти –и он проскочит мимо, так как почти слеп.
Богатырь покачал головой, пробормотал задумчиво:
;Не знаю, не знаю… Тут и дрофы напоминают поросят с крыльями… Ты не заметил, сколько в сумме ножек мы слопали? То-то! Четыре ножки и два крылышка, а у муравьишек здесь и вовсе зрение может появиться!
Борис внимательно пересчитал птичьи конечности, покосился на кусты, где какой-то мелкий зверек уже утаскивал одно из четырех копытец, и стиснул зубы. Он вымученно улыбнулся и сказал:
;Да ладно вам жути нагонять! Может быть, впереди не столь страшно, а намного более ужасно, чем вы даже можете себе представить! Так что в путь, пока не убежало!!!
;Благодарю!; скривился Асмодей.; Утешил, так утешил…
Пока Асмодей затаптывал с ворчанием костер, Борис открыл было рот, чтобы напомнить, что никого не звал с собой, но подумав, сцепил челюсти и пошел сворачивать одеяло. Когда он повернулся, оба смотрели на него хмуро, но решительно. Борис подошел, крепко обнял друзей и сказал убежденно:
;Мы все равно добьемся своего!; его глаза сверкнули пронзительной синевой.; Мы –люди и, поэтому нас ничто не остановит!
Сосняк постепенно редел. Воздух пронизывали наклонные столбы света. В них влетали из зеленого воздуха жуки, бабочки. Крылья сразу сверкали, начинали переливаться всеми цветами радуги, но как только вылетали, то сразу тускнели. Неподалеку исступленно долбился дятел. Дробный стук разносился по лесу далеко, отражался от могучих стволов. Высоко над головой стрекотали, прыгали с ветки на ветку белки.
Кусты боярышника, волчьей ягоды, дикой яблоньки преграждали дорогу на десятки метров. Их оббегали, чтоб не разодрать себе остатки живого мяса: и так уже все тело покрывали кровоточащие царапины. Ноги превратились в сплошные раны. Даже у Асмодея одежда стала больше напоминать кучу ленточек, а Борис с Громославом уже давно неслись в подобии юбочек. Только ни одна девушка такое бесстыдство б не одела.
Борис опасливо поглядывал под ноги:"Как бы очередная коряга не подцепила чего",; но при виде страдальческого облика Асмодея рот сам собой расплылся до ушей.
;Ты его к ноге привяжи,; посоветовал Борис преувеличенно серьезно.
;Ага! А если примерещится что-нибудь гладкое круглое и розовое?!; жалобно возопил Асмодей, пролезая под особо высокой корягой.; Тут вы задницами сверкаете... Оторвет ж ногу, как пить дать!
;Гы, гы!!!; ржанул Громослав.; А зачем тебе третья нога!? Тебе и двух хватит!
;Завидуйте, завидуйте,; проворчал Асмодей, выбираясь из завала.; Есть чему.
;Дурень,; ласково бухнул Громослав и ударом ноги отшвырнул пень, через который Борис перепрыгнул, а Асмодей пролез змейкой. Грохнуло, потом еще раз. Оказавшаяся на пути сосна вздрогнула, зашелестела.; Я ж о тебе пекусь! Ты ж в трех соснах плутаешь, а с тремя ногами вовсе с места не стронешься, как та сороконожка, которую спросили, с какой она ноги начинает движение. Та думала, думала и околела с голоду.
Солнце сперва смотрело через просветы в затылок. Прохлада встопорщивала волосы на руках и ногах так, что те напоминали толстых гусениц. Ноги разбрызгивали росу. Парни старались обогнать друг друга, так как заднему доставались все прелести лесного кросса: удар отведенной веткой по морде и сотни капель, что падали с потревоженного древа за шиворот. Однако, через полчаса внутренний жар поднялся на поверхность, выступил каплями пота. Красными мордами можно было разжигать костер, жилы на шеях вздулись, как канаты. За плечами подпрыгивает тяжелое, цепляется за низкие сучья, тянет назад.
Воздух постепенно прогрелся. Роса выпарилась. Ноги сухо шелестели, вырывали с треском клочья травы, но путешественников это совсем не радовало. В глазах ясно читалось недоумение: "Как они могли мерзнуть? Что это вообще такое, когда легкие с сипом выплевывают пламя, обжигая гортань и высушивая рот?"
Сосны словно обрезало ударом гигантской секиры. Асмодей резко остановился: в лицо ударил кулак раскаленного воздуха. Сзади приблизился топот. Затылок обожгло. С криком:"Низко пошел! К дождю…"; его саданул по всему телу неведомый великан.
Асмодей задохнулся, пушечным ядром проломил крапивное заграждение и кубарем полетел по пологому склону. Трава, небо, солнце –все носилось вокруг него, будто карусель. Земля колотила камнями, холмиками. Пальцы вцепились во что-то тонкое. Руку дернуло. Затрещало. В плече хлестнуло горячей болью. Борис пропахал носом еще пару метров и остановился. Вокруг еще кружилось, понемногу замедляясь, внутри стало муторно, к горлу подкатило. Земля дрожала все сильнее и громче. С ревом:"Вода!!!" ;по бокам промчались два бронтозавра, в нос шибануло потом.
Асмодей развел глаза и приподнял голову. Покачиваясь вместе с землей, два грязных папуаса удалялись к блестящей узкой полоске метрах в шестидесяти.
"А вот хрен вам!"; прошептал Асмодей одними губами и воздел себя в стоячее положение. Его шатнуло пару раз, но потом ветер засвистел в ушах, пятки замелькали выше головы. Воздух стал вязким как смола, мешал двигаться. Он хватал за руки, волосы, толкал в грудь, шершавил язык. Правда, еще охотнее воздух боролся с широченным здоровяками.
Асмодей сцепил челюсти, рывком приблизил две бугрящиеся масляными валунами спины и проскользнул между ними. Взгляд нащупал небольшую проплешину в густой ивовой ограде. На ходу сорвав арбалет с мешком, Асмодей выпустил их из рук и прыгнул рыбкой...
В глаза сверкнуло. Разбив небесное золото, сомкнутые ладони погрузились в струящуюся прохладу. Тысячи пузырьков метнулись от него вверх. Асмодей опускался все ниже, становилось прохладнее и темнее. Уши сдавливало ласковыми тисками...
Асмодей насторожился: где-то на дне шевельнулось. Он сделал еще пару гребков. Практически сливаясь с илом, на дне вяло шебуршился толстый как бревно налим метра полтора от носа до хвоста. В груди радостно стукнуло:"У Грома был поменьше! Сейчас я его!.." Асмодей пустил гирлянду пузырьков и хватанул того за жабры.
Пальцы ожгло, затем в бок лупануло так, что его завертело, бросило вверх. Рука сгребла ил, разбрасала мутную тучу. Из раззявленного рта вырвалось крикобульканье. Гирлянда расширяющихся пузырьков унеслась в светлеющее пятно…
Борис нырнул. Спугнув придонного рака, гребанул вверх и ринулся вразмашку к противоположному берегу. Двадцать три гребка –и ноги оттолкнули глинистый берег. Вспенив широким клином волны, Борис пропахал треть ширины без движения на спине. Перед глазами чистое небо, ослепительный раскаленный шар, что пригревал лицо, покой…
В груди дернулось. Погруженные в воду уши уловили какой-то звук. Борис только перевернулся на живот, как омут взорвался тучей брызг, в которых хрипло кричал и размахивал руками Асмодей. Глаза невидяще смотрели в небо. Он сам весь рвался ввысь, бестолково шлепал ладонями, но несколько раз скрывался… Крик прерывался, захлебывался.
Борис в три гребка оказался перед Асмодеем, схватил его за руку. Тот тут же, как дикий кот, забрался на голову, притопил его. Борис хлебнул воды, оттолкнулся, вынырнул. Ухватив Асмодея за волосы, потащил к берегу, загребая одной рукой. Тот барахтался, отчаянно размахивал лапками. Среди прозрачных брызг мелькнуло красное. Внутри сжалось. Пробуя всмотреться, понял: что-то не так…
;Что… такое!?; сдавленно прогремело над рекой. Вздымая полуметровые волны, работая руками, как лопастями, из-за крутого поворота выметнулся Громослав.
Бориса качнуло, плеснуло в рот. Он нащупал ногами дно и выволок хрипящего Асмодея на траву. Следом выпрыгнул Громослав, захватив на теле тонну воды вперемешку с грязью. Все это стекло бурным потоком, обрушило пласт глины, земли с травой –обнажились белесые корни.
Асмодей скорчился, скулил, как побитый щенок. Борис тряхнул его, как тряпичную куклу, заорал прямо в лицо:
;Да что с тобой!!? Хорош сопли распускать: и так скользко!
;Вот!!!; выкрикнул Асмодей.
Он расцепил сомкнутые в двойной кулак ладони. На правой мизинец и половину безымянного срезало, словно бритвой. Из эллипсов обильно текла кровь. Вторая ладонь была целой, но красной. С нее на траву падали тяжелые капли.
Губы Асмодея тряслись. Глаза с ужасом и непониманием смотрели на руку. Он чувствовал, что у него есть абсолютно все пальцы. Асмодей пробовал их согнуть, но сдвигал с места лишь то, что осталось.
;Доверили дитю ножик!; рявкнул Громослав. Желтые глаза обеспокоенно обсматривали друга. Затем он ткнул в синий бок страдальца.; А это еще что?!
;Ох… ; Асмодей скривился, отшатнулся и выдавил плачуще.; Рыба, я ж говорю, что рыбина здоровенная –вот как ты, Гром, цапнула меня ни за что, ни про что, а потом ка-а-ак даст пинка… Наверное, переломала мне все ребра!
;Ничего ты такого не говорил,; проворчал Громослав.; Правда, Борь?!
;Ага…; Борис похмыкал, покосился по сторонам.; Но хорошо, что сказал. Надо срочно костер развести: в слюне может оказаться яд –тогда помрет. Прижечь бы…
Не дослушав, Громослав буквально растворился. Только утихающая дрожь земли и топот говорили о его движении. Бугристая спина вбежала на пригорок и нырнула, как в омут, в тень лесного полога. Оттуда раздался треск, хруст, затем топот стал громче, а земля затряслась сильнее. Борис оторвал пару полосок от своих шорт, перетянул Асмодею руку чуть выше локтя. Положив тряпочку в место скрутки, затянул сучком, потом привязал палочку, чтоб узел не размотался. Рядом хрупнуло.
;А у меня рука то не отвалится?; тяжело дыша, простонал раненый.
Асмодей посмотрел на Бориса, потом на свою ладонь. Его колотило, как в лихорадке. В распахнутых глазах отразились пальцы на фоне травы и цветочков. Со срезов уже не бежало. Едва набиралось по алой капельке, как она провисала, тяжелела… и падала в зелень. Глаза начали закатываться –Асмодей сглотнул и перевел взгляд на разгорающийся костер.
;Лишь бы ты от руки не отвалился,; бросил через плечо Борис. В лицо пыхнуло жаром. Прикрыв ладонью глаза, Борис сунул кинжал в огонь.
…Прошло пять минут. Руку уже жгло, но кинжал оставался все таким же серебристым. Ресницы потрескивали. Щурясь, Борис торопливо надергал травы и обернул ручку. Подержав еще минуту, он скрипнул зубами и возмутился:
; Что за ерунда!? Он уже давно должен раскалиться! У меня уже кожа пузырится!
;Значит, на конце градусов с тысячу есть,; со знанием дела пророкотал Громослав и повернулся к Асмодею.; Думаю, что тебе хватит…; глаза расширились.; Куда!!!
Асмодей несся вдоль реки, словно заяц, и орал благим матом:
;А-а-а!!! Спасите! Помогите! Хулиганы зрения лишают! На-а-афа-ня!!!
Глава 21.
Громослав выругался и бросился за пациентом. Из-под ног с возмущенным цвириканьем выпрыгивали зеленые кузнечики, кувыркались серые кобылки. Крылышки сверкали радужными пятнами и исчезали из виду. Трава встала стеной, захлестывала по пояс, репьи цеплялись, как озверевшие. В ушах ревел ураган, сердце тяжело бухало, как кузнец с подмастерьем. Громослав наддал, сколь мог, смутно удивляясь:"Ведь первопроходцу должно быть труднее",; но Асмодей несся скользкой молнией, то ли просачиваясь сквозь, то ли между травинками. Громослав запнулся. Едва не сломав ногу в ямке, он прокатился с хрустом и шелестом, вскочил и кинулся вновь. За спиной рассерженно верещало.
"Эх, не успеваю!"; выдохнул Громослав и метнул то, что инстинктивно зажал в руке при падении. Грозно пролопотав, толстый сук настиг беглеца. Глухо щелкнуло. Асмодей взмахнул руками, словно собирался взлететь, и скрылся в траве.
"Только бы не убил, только б…; лихорадочно металось в мозгу Громослава, когда подбегал к распростертому парню.; Силы ж своей не знаю, медведь неуклюжий!"
Громослав нагнулся, потрогал затылок. Пальцы ощутили влажное, липкое. Асмодей дернулся, застонал, руки, ноги зашкрябали, словно еще бежали.
;Асмодеюшка, ;ласково прогудел Громослав, крепко придерживая беглеца за пояс. ; Не шебуршись, дурилка: это же для твоего блага.
… Громослав вскинул его на плечо, сперва двинулся шагом, а потом перешел на бег. Больной подпрыгивал на плече, словно куль с отрубями. Ресницы затрепетали. Лязгая зубами, Асмодей простонал:
;Те-е-бе б… та-а-кое… благо. Чем ты меня?
;Во имя спасения друга!; торжественно поднял палец Громослав, толчками приближаясь к полыхающему костру. Борис все еще держал лезвие в огне, а второй рукой яростно подзывал бегунов. Потом здоровяк смутился, буркнул чуть слышно.; Просто щепочкой.
Асмодей заелозил, воскликнул горестно:
;Ага… Щепочкой! Если для тебя травинка, то для меня бревно! Ирод, как же тебя земля еще держит!?
Громослав едва открыл рот, дабы пояснить, что держит весьма неплохо, а вот некоторым достается все таки не зря, не зря, как тоненько треснуло, желудок прыгнул к горлу. Трава ринулась ввысь. Мелькнули переплетенный корешками дерн, выпученные глаза мураша. В ноги стукнуло. В нос пахнуло сыростью подземелья. На голову посыпались комья земли с травой, рухнул взвизгнувший Асмодей, чуть не вывернув шею. Сзади, спереди, тяжело ухнуло, придавив волосы и сапоги.
Громослав топырил глаза: "Должен хотя бы увидеть клочок неба, ведь откуда-то же я провалился? Но почему не видно ни зги? Засыпало что ль?"; Громослав дернул носом. Пахло как-то странно, не подземельем… Запах странно знакомый, но…
Громослав чертыхнулся, дернул шеей и придушенно рыкнул:
;Слезь с меня! И когда ты постираешь…; он осекся, вспомнив, что Асмодей только что из воды: "Значит, не старое",; Громомслав передернулся и взревел.; Скунс переросток, тебе, видно, придется еще кое-что прижечь!
Вверху затрещало, на голову посыпались комочки.
;Слезаю, слезаю, только больше не кричи,; донеслось приглушенно, затем громче. В глаза ливанула голубая даль, а в грудь –воздух.
Громослав стиснул зубы. Глаза забегали из стороны в сторону. Он лежал на полу прямоугольного помещения метрах в четырех под землей. Стены из изъеденного бетона покрыты плесенью, а понизу и вовсе сочатся влагой. Над головой прямоугольная полоска шириной более метра да длинной метров двенадцать. На срезе, где обвалилось, виден состав: железобетонная плита, полметра земли, переплетенье корней, трава. Такие же плиты уходят в стороны от него. Все они жутко прогнулись, в середине раскрылись трещины. Бетон сжатой части крошится, трещит. Все вместе проседает. Громослав медленно привстал, подергал ногами. Держит… Указав Асмодею взглядом на зажатое, шевельнул губами:
;Дай нож, а то начну дергаться –нас засыплет!
;Зачем?; Асмодей поднял брови домиком, поспешно отступил.; Как лиса, хочешь себе ноги отрубить, чтоб хоть калекой, но выжить? Нет! ; Асмодей плотоядно облизнулся.;Давай я сам: мне удобней!
;Уу…; Громослав покраснел, побелел, затем пошел пятнами. Медленно выпустив через ноздри запертый воздух, пророкотал.; Я… всего лишь… взрыхлю… землю.
Лицо Асмодея разочарованно вытянулось, он протянул тускло:
;Аааа… Ну, ладно…
Громослав в два движения взрезал дерн, вытянул ноги. Покряхтев, встал на корточки, осторожно распрямился. Смерив взглядом яму, Громослав подошел к краю.
;Асмодей, иди ка сюда.; здоровяк поманил пальцем и усмехнулся.; Будем выбираться: тебя доктор ждет!
В глазах больного мелькнул страх, он побледнел, отступил на шаг, другой, но везде трещало, отлетали мелкие камешки. Асмодей вздохнул, затравленно покосился по сторонам.
;Я ж не запрыгну,; жалобно сказал он, приближаясь с видом агнца на заклание.
;А от тебя это и не требуется!
Блеснув зубами, Громослав схватил друга за шкирку, приподнял на уровень пояса и поставил обеими ногами на ладонь. По широкому как луна лицу пролегла тень, Громослав предупредил:
; Не вздумай убегать, а то в следующий раз могу и не рассчитать. Понял!?
;Да, понял, понял,; тяжко вздохнул Асмодей. Загоревшиеся было глаза погасли.
;Смотри у меня!!!; рыкнул Громослав и вытолкнул его, как пробку из бутылки.
Перед глазами Асмодея промелькнула рассыпающаяся стена, просаживающиеся плиты, разлом земли. По лицу стегнули стебли травы и он выпрыгнул в жару.
Спасенный воровато оглянулся на богатыря. Тот пытался уцепиться за грунт, но тяжелое тело выламывало целые пласты. Громослав ругался, косился наверх, лез снова. Асмодей с издевкой усмехнулся и отступил.
;Куда!? Стой!!!; выкрикнул Громослав.
;Ага!.. Держи карман шире!
И тут Асмодея смело, завертело, как порыв осеннего ветра сухой лист. Над ухом отвратительно радостно проревело:
;Нашелся таки мой подопытный кролик! А где Гром?
Сзади коротко треснуло, словно выстрелило, тяжело ухнуло, земля дернулась.
;Здесь я!; рявкнул Громослав и обнял Асмодея со второй стороны. Глаза с любовью и нежностью смотрели в бегающие очи чумазого страдальца.; Теперь уж мы тебя спасем!
Перед внутренним взором промелькнули красочные сценки спасения. Нос дернулся, уловил сладковато-паленое. Из голубого неба сгустились черные снежинки, заплясали, закружились, слились в черное полотно...
В голове булькало, плескало. Было прохладно. Асмодей приоткрыл глаз, тут же распахнул оба до треска. Заорав, он рванулся и погрузился с головой в мутную жижу. Вверху глухо проревело. Руки, плечи сжало, как клещами, рвануло вверх. Грудь разрывал кашель. Рядом шлепало, брызгало. Перед лицом пронеслись вспененные массы воды с грязевыми струями. Затопало, его раскачивало, тащило уже над грязью, хлестало по глазам осокой. Наконец, он шваркнулся о медвежью шкуру, скорчился, извергая проглоченную воду. Плечи, спину пригревало, затем на него пала широченная тень. Над головой раздался мощный глас:
;Борис, давай быстрее, пока опять не убег! Больно неспокойный у нас больной!
;Уже несу!; крикнул Борис через плечо и намотал еще пучок травы на рукоять.; Ты уж, если чуть чего, сразу анестезию готовь.
;Не сумлевайся: раз в лоб дам –ухи отпадут!
;Ты что!? У нас ниток нет! Чем стягивать будем?!; испугался Борис.
"Добрые какие,; думал Асмодей, глядя на приближающийся кинжал.; Любят, заботятся, даже садизму обучаются, лишь бы мне было хорошо".
Он сидел на мохнатом, прижав ноги к груди. Руки обхватывали колени. Левая ладонь сжимала предплечье правой. Асмодея мелко, мелко потряхивало. Его глаза видели только холодно поблескивающее острие и кисть на рукояти. Однако, волна жара, что докатилась в первую очередь до ран, говорила, что глаза подло врут. Асмодей инстинктивно отстранился, но спина ткнулась в волосатые столбы. Над головой предостерегающе заворчало. Асмодей напрягся, сжал челюсти так, что захрустели зубы.
;Тихо, не шевелись!; выдохнул Борис и схватил руку Асмодея.; Не то промахнусь!
Кинжал приближался.., замер –и дернулся. Зашипело... От раны пронеслась дикая боль, что воспламенила нервы. Асмодей выгнулся дугой, замотал головой, глухо застонал сквозь зубы. Борис вдавил лезвие еще чуть –запах горелой плоти усилился. Потом он перевернул кинжал другой стороной и приложил к половинке безымянного, приговаривая ласково:
;Ну, вот… Это ж только кажется, что больно, а на самом деле ничего страшного… Над чужой головой тучи темнее! Правда, Асмодеюшка?
;Сунь руку в костер –сразу поймешь,; проскрежетал Асмодей, мрачно зыркнув на доктора.; А лучше весь залазь, для полноты ощущений, так сказать.
Борис сунул кинжал в чехол и замахал руками:
;Что ты, что ты!? Два мудреца в одном месте –это явный перебор! ; сокрушенно вздохнув, он добавил.; Пусть я останусь просто умным. Глядишь, и от меня толк будет.
;А что!? Я –мудер!; подбоченился Асмодей. Но тут же скривился.
;Да, да…; смутился Борис. Потом добавил.; Но будь осторожен: во многой мудрости много горя! Приобретая одно, всегда теряешь что-то другое. Это закон!
Асмодей вздохнул, посмотрел на палец, вздохнул еще горше.
В реке возился Громослав. Он затащил на мелководье шкуру, притопил по краям камнями. Середина вздулась, как шатер. Заворчав недовольно, богатырь кинул туда камень. В воздух взметнулась трехметровая волна. Край шкуры колыхнулся, выдавили на поверхность пару здоровенных пузырей с мелочью. Разбившись в экстремуме на тысячи сверкающих капель, вода ринулась вниз. Громослав стал мокрый как рыба. Глыбы коричневых исцарапанных мышц засверкали рельефней. Он оглянулся и крикнул:
;Берите ножи и в реку!
Борис кивнул, легко вскочил…
Пару часов шкрябали шкуру. Остатки мяса мутили розовым воду, колыхаясь дождевыми червями, медленно отплывали. Мелкие рыбешки сновали серебристыми стайками прямо за ногами, подхватывали на лету, щекотали пальцы. Асмодей наотрез отказался лезть на корм неведомым чудищам. Он так дрожал и трясся, что Борис сплюнул и пошел один.
;Я вам лучше что-нибудь подстрелю!; донеслось сзади счастливое.
;Не надо нам ничего отстреливать!; крикнул Борис, отшатываясь в испуге.
Он развернулся на бегу. Пятясь, Борис настороженно следил, как больной натягивает тетиву на арбалете. Щелкнуло, Асмодей выдохнул и вскинул арбалет к плечу. Глаза поднялись, он досадливо мотнул головой:
;Да, не вам, а всем нам!; Видя что и это не принесло счастья побледневшему другу, торопливо добавил.; Птичку какую заполюю…
;А…; в глазах Бориса отразилась мучительная борьба. В желудке согласно заурчало. В голову вползла мысль:"Пусть чем-нибудь занимается, а то от безделья еще и не то сотворит".; Ладно… Только когда две птицы на реке начнут материться и отстреливаться, то знай, что это мы и нужно поискать в другой стороне.
;Да, ну!..; хмыкнул Асмодей недоверчиво.; Отстреливаться с дыркой в голове?
…Когда парни разогнули ноющие спины, солнце уже проделало от зенита до заката не меньше половины пути. Борис упер руки в поясницу и развернулся. Взгляд прочертил дугу по небосводу. Там неторопливо плыли маленькие облачка. Будто стадо овец, они разбрелись по всему куполу. Одни облака величаво выплывали из-за горизонта и выталкивали других, что тут же исчезали за виднокраем. На берегу потрескивал костер. Рядом угрюмо сидел Асмодей и крутил на палке толстую тушку. Ветер донес аромат жареного. В животе взвыло. За спиной шумно сглотнуло, донесся голос Громослава:
;Борька, хватай быстрее шкуру! Я уже в воде вижу тень от своего позвоночника!
Вытащив будущую одежду, парни бросили ее на траву. Вокруг кружили оводы, комарье. Ежась и оглашая шлепками окрестности, Борис метнулся к кустам.
"Крылатые твари, ; злобно думал он,; тупые скотинки! А вдруг я –ядовит! Откуда знаете, что меня жрать то можно!?"
Засверкал, засвистел меч, в воздух взлетели веточки, листочки. Поспешно нарубив, втащил ветки на склон. Он наделал из них рогулек и вколотил по периметру штук тридцать, а внутри прямоугольника еще пару. Набросав на них жерди, ухватил за край шкуры и потянул. Та доползла до сооружения и стянула за собой жерди. Борис чертыхнулся, со злостью уставился на жующих парней. Те задергались…
;Жрем-с! ; рявкнул Борис так, что Асмодей поперхнулся.; А помочь не хотите!?
;Сейчас, сейчас, кхе.., кхе.., ам..., ням; промямлил охотник, подымаясь.; немного осталось.
Борис нахмурился, стиснул зубы.
;Не слушай его, Борь!; сказал Громослав, отбрасывая в сторону кость.; Тут еще на два обеда осталось. Редкостного зверя завалил.
Под прищуренным взором Бориса парни подбежали и ухватились за шкуру. У Асмодея подгибались ноги, а руки отвисали ниже колен. Он углядел сброшенную палку и полез под шкуру. Там шебуршалось, жердь выпятилась с кряхтением и встала в пазы. Из-под сооружения донеслось приглушенное с позевыванием:
;Я тут пока полежу, подержу, чтоб не выкатилось… Хоть и жутко неудобно, но ради дела чем только не пожертвуешь: комфортом, едой, женщинами… Эх…
Посмеиваясь, парни втащили шкуру шерстью вверх, растянули, расправили складки.
Борис обошел вокруг и пнул шкуру рядом с круглой выпуклостью.
;Эй, сурок, ты опять спишь!?; в ответ раздалось молодецкое:"Ыхх.., хыр…"; спущенные с жердей пологи раздувались, словно не легкий бриз дул с реки, а по меньшей мере турбовентилятор с переменной тягой.
;Не трогай его,; прогудел Громослав, направляясь к костру.; Пусть спит: умаялся…
Борис пожал плечами и пошел следом. Он уселся на поскрипывающее бревно, потер в предвкушении руки. Пламя колыхалось от ветерка. Оно то обжигало колени, лицо, руки, заставляя отшатываться, то улетало к Громославу. Борис отломал заднюю ляжку, с урчанием впился в ароматное мясо. В желудке рычало, подпрыгивало, на лету хватало падающие куски. С пальцев срывался сок и исчезал в траве.
Огненная болванка еще не остыла, но пекла заметно меньше. Насытившись, Борис огляделся вокруг. С этой стороны реки звенел от трелей кузнечиков луг метров с полста в ширину. Он упирался в стену сосен, залитую солнцем. Пологие лучи пробивают эту стену еще на столько же, постепенно слабея, разбиваясь о стволы и кустарник. Пахнет клевером, где-то в бору долбит дятел.
За рекой равнина пошла к неведомому океану пологими волнами. Рощи берез, клинья сосен отбрасывали по траве длинные тени. С каждой минутой они удлинялись, стремясь пересечь реку и добраться до них. Однако, воздух, который напился за день солнечной влаги, рассеивал первые щупальца ночи. Ночь хитра: она никогда не уходит, лишь затаивается у стволов в полдень. Утром нехотя уползает, а вечером крадется, словно кошка, но эту кошку не прогнать.
Громослав неторопливо обгрызал ребрышки, взрыгивал, отшвыривал одно за другим. Борис морщил лоб. Язык вчитывался в ощущения, глаза мерили кости:
;Если бы не размеры, то по вкусу я бы сказал, что это заяц,; сказал он.
;Заяц, заяц,; кивнул Громослав и прыснул, чуть не удавившись.; Ха… Кхе… Кхе…; Борис с готовностью похлопал по спине друга: ему нравилось по ней хлопать. Удары получались вкусные, словно огромная рыбина шлепала хвостом по воде. Наконец, богатырь откашлялся, разогнулся красный как рак и сипло выдавил, уловив в глазах Бориса вопрос.; Только Асмодей сперва решил, что это бык ушастый:" Иду, говорит, иду… Из-под подошв кузнечики скачут да высоко так, словно соревнуются. Слышу, в траве шуршит что-то. Крадусь… Вдруг из зарослей мне по пояс как выскачет, как выпрыгнет и кувырком с пригорка. Я за ним несусь пулей, только ветер свистит. Стебли бьют в грудь, хватают за ноги. Солнце немилосердно палит –уже чую запах жареных плеч. Словно назло со всех полей сбежались камни, норки бурунуков, какие-то палки… В общем навернулся… А он "шур, шур" и пропал. Я вскочил, оглянулся, подпрыгнул пару раз, но тихо: затаился где-то.
В отчаянии я повесил арбалет за спину и побрел, зыркая по сторонам. Легкий ветерок… Слабо шевелятся вершинки трав. Спустился я во впадинку, поднялся на холм и обмер: на следующей выпуклости в жарком мареве колеблется спина с полуметровыми ушами. А спина то шире моей. Не заяц, а штангист! А тень от него и вовсе Громославу не уступит. У меня все затряслось, руки вспотели… Срываю арбалет, а он прыгает, бьет прикладом, как норовистый конь, смотрит то в небо, то в ноги. В мозгу только одно:"Хороший мой, ушастенький, сиди, дружок, грей косточки: все нам меньше топлива жечь!" В конце концов, успокаиваюсь, запираю дыхание и дергаю курок… Щелк…-и мимо!!! Я аж взвыл, только молча. Заяц –сволочь сидит, как изваяние, природой любуется.
Едва попадая в колчан пальцами, я вытащил вторую стрелу. Пару секунд я тупо смотрел:"Что же делать?"; потом воззвал к Роду, требуя заменить опилки на мозги, и закрутил ворот. Дуги загнулись с легким скрипом, стрела вошла в ложе. Щелк… Мимо!!!
Зубы жутко скрипнули. Небо обрушилось на плечи, согнуло хребет. На глаза упала кровавая пелена. Дыхание вырывалось со всхлипами. Мрачный как ночь, я пошел вперед...
Передо мной была только ненавистная спина, что плавала в красном тумане. Почва под ногами сперва понижалась, затем устремилась вверх. "Стой, сволочь, где стоишь!; беззвучно шептал я, оскалив зубы.; Сейчас подойду и шандарахну по твоей гнусной башке прикладом".
И осталось уже пару метров, как он развернулся с быстротой молнии. Воздух потряс грозный рык. В солнечном свете сверкнули острые как иглы клыки длиной с палец. Гадостно пахнуло. Я обмер: "Заманил!!!" ;ослабевшие руки выпустили арбалет. Тот хрястнул по пальцам. Я взвыл, упал на пузо. Над головой пронеслось тяжелое, за волосы дернуло, раздраженно взревело. Я откатился, замер, шаря по поясу. Сердце мявкнуло и скатилось в пятки, но устрашившись близкой гибели, нырнуло в голову. Глаза выворачивались в орбитах, следили за напружинившимся монстриком. Ладонь нащупала шершавую рукоять, сжалась до хруста. Прыжок, радостный рев, блеск сотен кинжалов и красные как у демона глаза, свист полоски стали –все слилось в одно ощущение. В лицо брызнуло красным, в грудь садануло двумя таранами…
Я отпихнулся, слизнул с губ соленое, подумал:"Сопли или кровь? ; поспешно вытер. Глаза стрельнули на ладонь –с облегчением выдохнул,; красное!"
Дрыгая лапами, тушка скатилась в низину. Из обрубка шеи бил красный фонтан, затихая. "И зачем стрелял?"; подумал я, выпихивая из-под бока зубастую голову. Она покатилась, подпрыгивая и брызгая красной шутихой. Скакнув на бугорке, башка взлетела … Кувыркнувшись пару раз, башка бухнулась и уставилась в небо.
Тяжко вздохнув, я приметил направление и начал искать стрелы ".
;Да, уж…; сказал Борис, вперив немигающий взгляд в огонь.; Ему, действительно, несладко пришлось… Сперва полхолма изрыл в поисках стрел, а потом еще и такую тушу притащил! Этот "волкроль" явно весил не меньше Асмодея! Пусть дрыхнет.
;Пусть, ;согласился Громослав, но поднялся, ; но стоит перенести поближе: его зверь любит, так что отбою от дичи не будет –с голоду не помрем.
;Это точно,; усмехнулся Борис.; Правда, дичь может не знать, что она –дичь!
Громослав вызвался сторожить первую половину ночи. Борис лишь кивнул и упал спиной к костру. Усталые глаза все медленней моргали, выхватывали то темень, то наливающийся злобой глаз в окружении багрово-серых облаков. Раскаленная форма опускалась за виднокрай, на далекие вершины пролило алую жижу. Вокруг носились комары. В ухе противно звенело. Земля вздрагивала. Потом взревело: …ис, …бис!!! Борис, просыпайся –тебя уже жрут!!!
Борис распахнул глаза, взвыл от боли. Он двинул сапогом в зубастую пасть, которая намеревалась поужинать его икрой, и вскочил одним движением. В трепещущем свете костра ревел красный как демон, Громослав. Секира свистела, описывала круги. Под ногами беспробудно спал Асмодей. Могучие глыбы мышц играли, переливались, сбивались в кучи и расходились. Со всех сторон визжало, выло. В освещенный круг влетали оскаленные пасти, плотные тела. Страшно сверкали клыки, когти. Меч описал полный круг, практически не встречая сопротивления, и под ноги упали, брызгая кровью, неравные половинки. Черные тела дергались, отрубленные головы щелкали пастями, норовя ухватить за ногу.
С Громослава текло ручьями красное. Секира свистела не переставая, с легкими шлепками отбрасывала во тьму головы, когтистые лапы, гирлянды кишок. Часть падала вниз. Под ногами хлюпало, сапоги скользили по внутренностям.
"Твари! Вот вам! Мало!? ; рычал Громослав.; Так получите еще!!!; он захохотал.; Еще?! Хо-ро-шо!!!"
Борис сам орал что-то, но что, не помнил. Чувствуя гремящую мощь во всем теле, вертел мечом быстрее ветряка. Вокруг него мерцал красным защитный купол, а во все стороны отлетал мясной винегрет и веера черной жижи. Перед ним уже образовался вал из шевелящихся деталей живых организмов, когда он почувствовал, что разрезает воздух.
Дыхание вырывалось с хрипами, грудь бурно вздымалась. Борис воткнул меч в землю. Смахнув липкую прядь, он вперил взгляд во тьму. Горящие глаза, прижатые уши отступали в степь тесными рядами. За спиной хрипело, шумно сглотнуло, потом озадаченно крякнуло.
Борис оглянулся. За спиной Громослава звери так же медленно отступали в степь.
;Чего… это они?; прохрипел Громослав через плечо.; Испужались что ли?
Борис нервно хохотнул:
;Может быть, они, наконец-то, разглядели Асмодея и решили, что с нами лучше не связываться?!
;Ага, ; бухнул Громослав, ; чего это мы –дурни железом махали!? Надо было всего лишь этот трупик распинать и все! А то у меня уже и плечо болит… Слышь, шелестит что-то…
Громослав осекся: тихий шелест усилился, добавилось потрескивание, хрупанье, словно от гигантского катка. Он резко повернулся, уставился туда же, куда и Борис. За рекой метрах в ста по березовой рощи что-то двигалось. Вершины шевелились, трещало. Наконец, стволы раздвинулись, с треском развалились, словно целина от плуга.
В поле высунулась треугольная голова размером с двухсотлитровую бочку. Лунный свет посеребрил чешуйки на извивающемся теле. Змейка быстро приближалась, бросая одну за другой петли, словно привередливая речушка. С каждым мгновением она становилась ближе и … больше. У воды змея остановилась, собирая кольца. У Бориса похолодело в груди, стиснулось. Каждое кольцо оказалось метра три в поперечнике, а само тело со столетнюю сосну. Глаза были, как плошки. Они горели желтым пламенем, выделяя вертикальный зрачок. Немигающий взгляд холодно оценивал, взвешивал, пробирал смертью до костей. Борис изнутри превратился в ледышку, хоть снаружи и обливался потом. Его грубо встряхнуло.
;Не спи!; зло каркнуло над ухом.; Хватай лук!!!
Борис сдернул холодную дугу с плеча, пока второй рукой вытаскивал толстый цилиндрик, рядом щелкнуло, вжикнуло, потом еще раз… Воздух потрескался от громового шипения. Бешеные глаза лопнули с негромким всхляком. На них неслась серебристо–черная голова. В распахнутой пасти белели полуметровые клыки. Кольца разматывались с бешеной скоростью, выталкивали поршнем чешуйчатое бревно.
;В сторону!!!; только и успел крикнуть Борис, выдергивая из кучи мяса Асмодея.
Их толкнуло, смяло, затем швырнуло так, что вылетело дыхание, а перед глазами замелькали заросли травы, параллельно в другую сторону неслась речка. Шелест, удар… Кости затрещали. Перед глазами мелькнул круговорот звезд, стянулся в точку и погас…
Борис очнулся от булькающего кашля, грудь разрывало ершиком. Глаза распахнулись. В них тут же хлынуло холодное, залепило пленкой. Во рту вода. Его трясло так, что земля подпрыгивала. С волос на лицо, грудь и дальше по бокам стекало ледяное, а тут еще и ветерок. Борис взмахнул руками, смел какой-то смутный силуэт. Вспикнуло, прошелестело, бухнулось.
Борис поднялся, дико огляделся... Всюду разбросаны волкролики. Посреди их стоянки здоровенный змей застыл неровными кольцами. Голова набок, из глазниц величиной с голову младенца стекла на морду и уже свернулась черно-бардовая кровь. Над лесом расширялась светлая полоска.
;Еще и дерется!..; простонал Асмодей, выбираясь из травы.; Я ему, можно сказать, сознание вернул, а он... Эх!... Кровью истек на десять раз, избит, болен, но о себе не думаю –все о друзьях. И что же я получаю вместо благодарности!?
Борис окинул взглядом страдальца. Весь в броне запекшейся крови. Волосы торчали буро-черным гребнем, как кокошник у древних боярынь или нимб у их святых. Под глазом корка осыпалась, обнажился кровоподтек в пол-лица. Асмодей осторожно трогал гематому, морщился, шипел гадюкой, которой придавили хвост.
;На себя посмотри!; буркнул Асмодей и потащился к змеюке. Оглянувшись, он бросил. ; Пойдем.
;Зачем?
; Там Гром зачем-то под этого толстого гада залез. То ли утащить хотел, то ли еще чего, а пресмыкающееся было не против, поэтому нежно вжало своим прохладным,; он передернулся,; телом по самые уши, один нос торчит.
;Не-е-е…; задумчиво протянул Борис. Он шел к месту, где часть змеи чуть шевелилась и слышалось придушенное сопение.; Вряд ли она ему понравилась: он же сам ей глаза вышиб. Конечно, она в чем-то даже прекрасна: вон как чешуйки переливаются, но…
;А что ж он тогда так сладострастно извивается? Смотри, уже глазки закатывает… Прям как я, когда с Аленкой, гм…, иль с Настей… Да и с Вероникой в общем то неплохо…
Глава 22.
Борис пожал плечами и выдернул меч. Первый солнечный луч выстрелил копьем и попал точнехонько на лезвие. Во все стороны брызнули искры.
;Да вытащите вы меня или нет!? ;едва слышно простонало снизу.
;Ну,..; Борис наморщил лоб и начал рассуждать, помахивая мечом.; Этот вопрос нельзя решать с кондачка. Тут надо подойти обстоятельно и сурьезно. Все зависит от того, где Роду от тебя будет больше пользы.
;Ну, не здесь… же…
;Кто знает, кто знает?..
;Я… знаю…; сдавленно выдавилось снизу
Борис покачал головой и присел на кольцо напротив погребенного. Тот бормотал что-то неразборчивое, но явно недоброе."Иначе от чего у меня волосы под мышками встали дыбом",; подумал Борис и опасливо подобрал ноги: вдруг вырвется и укусит.
; С одной стороны ты участник похода, значит, на стороне добра, но с другой никто не знает, что может быть дальше. Вдруг тебе взбредет в голову, что наше дело вредоносно, а его проводники должны быть уничтожены? Как быть?
Асмодей сглотнул, нервно пощупал тщедушную шейку и отступил за другой виток змеи. Ее чешуйки переливались на солнце от темно-зеленого до нежно-салатного.
;Ты того… не спеши, обдумай, а я сейчас костерок разведу –пожарим, пожуем, пока не пропало. Вон уже мухи вьются, личинок откладывают. И зачем столько намахали? Вчера едва одного умяли, а здесь сотни, да еще змей. Кровожадные какие-то! Потом еще подумаем, поспим, а там, глядишь, и придет в голову что-нибудь путное,; торопливо сказал Асмодей.; Утро вечера мудренее. Семь раз отпей, один раз отлей. Гм… О чем это я?
;Нда… Сложно, очень сложно, ; покачивая головой, говорил Борис. Он нехорошо улыбнулся и вперил подозрительный взгляд в Асмодея.; Вот и ты темная лошадка, хоть и чешешь очень гладко! ; Борис опустил хмурый взгляд в землю и пробормотал.; Теоретически каждый способен на злодеяние. Тогда можно всех еще в младенчестве удушать… Но тогда не будет никого: ни тех, кто за, ни тех, кто против.
;Да, да, никому верить нельзя,; истово закивал Асмодей и на всякий случай отошел еще подальше,; даже себе! Помню: только хотел пукнуть...
;Нет,; мотнул головой Борис,; верить надо всем, но только до первого раза, а потом… Потом слова исключены, но остается дело.; он улыбнулся, посмотрел на Асмодея, потом под змею.; Но вы мои друзья. А друзья не предадут никогда!
Свист сверкающей полоски справа и слева от распростертого Громослава выбросил черные комочки слизи. Скрипнули зубы, мощно выдохнуло. Борис отскочил в сторону, но вырубленный цилиндр тяжело откатился назад. На дрожащих ногах поднялся Громослав, суставы хрустели, словно у столетнего деда. На земле из слизи и примятой пожухлой травы остался чудовищный отпечаток человека.
Богатырь постоял несколько минут, опираясь руками на шершавую кожу, потом с усилием распрямился. Охнув, тут же сгорбился и метнулся с несолидной для такого тела скоростью за змею. Мощно зажурчало. Выше змеиного бока взлетели желтые брызги. Слышалось невнятное бормотание:"Демагоги недоделанные… Нашли время…" Из-под низу начал выбиваться пенистый ручеек.
Асмодей схватил пару волкролей и утащил на пригорок. Постояв чуть в задумчивости, он просиял, сбегал за хворостом и начал разводить огонь. Журчание все длилось и длилось. Ручеек ширился, превращался на ходу в речушку. Борис смутно удивился:" Неужто родник пробил?"
Наконец, Громослав облегченно выдохнул, повернулся и бодро пошел к костру. Лицо сияло, как начищенный таз. Грудь раздулась до треска, воздух со свистом влетал в трепещущие ноздри. Пахло дымом и жареным мясом.
;Я голоден как сто волков!; воскликнул Громослав, присаживаясь на корточки. Глаза буравили шипящее мясо.; Так бы целого коня и сожрал!
;Коня нет,; рассудительно сказал Борис, подходя следом.; Но есть покрупнее. Хочешь? Тогда иди вверх по ручейку: он и выведет.
Солнце незаметно подымалось. Плечи с макушкой припекало. В небе кружилась стая черных крестиков. В траве шуршало, потихоньку растаскивало трупы. Воздух гудел от полчища черных мух. Хоть еще не воняло, но в конце дня тут будет невыносимо.
Борис отбросил кость, повел воспаленными глазами по сторонам и сказал:
;Все, ребята: берем шкуру и на тот берег: еще немного и мы просто задохнемся.
Со всей возможной скоростью собрали пожитки. У всех все на месте, только Борис с полчаса рылся в куче трупов. Мухи налетали с сердитым жужжанием, лезли в нос, уши, глаза. Он отмахивался, скрипя зубами. Всюду хлюпало, скользило. Наконец, Борис выскочил красный словно маков цвет, сжимая в руке дугу с серебряной струной. С нее скатывались тяжелые капли, некоторые зависали кровавыми соплями. В уголке меж струной и стальной пластиной намотались сизые кишки. Борис дернул и вытащил разрубленный вдоль тушки труп. Чертыхнувшись, он выхватил нож. Чиркнув по гирлянде, Борис выскочил из мельтешащей тучи.
Парни зажимали носы, морщились, словно хлебнули дерьма. Не глядя на них, Борис рванул к реке. Спустя мгновение за спиной затопало. Кусты прыгнули навстречу, хлестнули по плечам и пропустили к водной прохладе. Под ногами скользнуло. Борис проехал пару метров, словно на лыжах. Руки взмахнули –лук саданул по коленке. Зашипев как смок, Борис прохромал к воде. Он перешел по мелководью на другой берег, закинул мешки с оружием на склон и бросился в прохладное, струящееся. Вынырнув, Борис отплыл, где помельче, и принялся яростно сдирать слизь и кровь. Вода помутнела, стала бурой.
Сбоку, похохатывая, неторопясь шел Громослав. У него на загривке на рулоне шкуры сидел Асмодей. Глаз с ужасом косились в омут, где двигались неясные тени. Громослав предлагал искупаться, вспомнить, как ныряли с помоста. Он, мол, за други своя, даже готов на время побыть вышкой, даже подкинуть. Асмодей визжал, цеплялся за шкуру так, что не всякий клещ был бы способен такое повторить.
Вскоре за спиной послышались шлепки. В поясницу ударила волна, обтекла Бориса и пошла ширится к другому берегу. Парни встали чуть сзади и сбоку, принялись плескаться.
Помывшись, Борис вернулся за мечом и встал рядом. Глаза сканировали мутную жижу. Вот мелькнула вытянутая тень. Внутри екнуло, заколотилось. Борис примерился и махнул рукой. Сверкающая полоска бесшумно прорезала клокочущую поверхность. Руки чуть тряхнуло, булькнуло, вода замутилась красным, на поверхность выплыли кишки, влекомые воздушным пузырем с кулак. Не поворачиваясь, Борис сказал с тихим напряжением:
;Уважаемые путешественники, попрошу подобрать нелишние конечности и отступать в стратегическом направлении. Если ж у кого-то возникло желание порыбачить…
Плеск как отрезало. Сзади взвизгнуло, окатило с ног до головы, часто-часто зашлепало, на спину, голову брызнуло прохладное. Капли перелетали через плечи, падали дождем, мешая присматриваться.
Захохотал Громослав, Борис скрипнул зубами: "Доржешься сейчас! А особенно смешно после будет, когда выкусят пару кило лишнего мяса" Стиснув челюсти, он прочертил перед собой дугу. Меч задрожал, вверх всплыло месиво внутренностей, голова с жуткими зубищами, но тут же все скрылось рывком, словно поплавок на поклевке.
Борис пятился, осторожно щупая дно. Вода падала. Сперва бурлила в уровне пояса, затем она била под колени, потом ласково омывала ступню. Нога почувствовала дуновение.
Борис скакнул назад, выставив перед собой меч. Следом из глубины прыгнуло черной молнией существо, состоящее из головы и хвоста. Пузо зашуршало по песку, остановилось. Зубы щелкнули в миллиметре от пальцев. Красные глаза злобно сверкнули. Борис вздрогнул, дернул руками -голова укоротилась на ладонь. Рыбина отчаянно задергалась, как разорванный червь… Плеснула волна и черное тело скрылось в глубине. На берегу остались сотни срезанных зубов с сочащимися кровью губами.
Не спуская глаз с воды, Борис попятился, затем поскакал по склону. В пяти метрах стояли собранные к походу друзья. Губы Асмодея шлепали. Он то со страхом косился на кишащую воду, то растерянно ощупывал тело: "Все на месте? Странно…"
На том берегу почернело. Оглушительное карканье разносилось на несколько километров окрест. Ранее прилетевшие падальщики ввинчивались с криками навстречу новичкам. Сыпались перья, хлопали крылья, топорщились словно закаленные в масле когти, но после обмена приветствиями оба устремлялись вниз: всем хватит.
;Давайте-ка отсюда подальше, пока не приползло что-нибудь еще,; сказал Борис, закидывая мешок, лук, колчан. Вжикнув, со стуком влетел в ножны меч. Рукоять торчала над левым плечом. Он подпрыгнул, проверяя, как сидит, и вопросительно взглянул на друзей.
Громослав с Асмодеем переглянулись. Асмодей помялся и спросил:
;Борь, а когда одежкой займемся? В лесу всех покровянило и комарье жреть!
;Где вы видите лес?; вскинул брови Борис.; Пару верст отбежим, а там посмотрим.
Парни вздохнули и побежали следом…
Под подошвами шелестела, сминалась трава. Как оголтелые выпрыгивали кузнечики. Толстые пчелы тяжело продавливали воздух, словно бомбардировщики, приземлялись на мелкие полевые цветки. Те сразу наклонялись, не в силах удержать полосатые бочонки. А пчелы пробирались меж лепестков к нежному нектару, перемазывались пыльцой, вовсе и не догадываясь о коварном плане цветка.
Солнце бросало сперва на плечи, голову дождь из расплавленного олова, а затем жгло левое плечо и темя. По лицу, спине текли раскаленные струи, срывались в прыжке под ноги. Мимо тянулись березовые, осиновые рощи, что изредка перегораживали дорогу. Тогда Борис чуть замедлял бег, перепрыгивал поваленные деревья, валежины. Воздух становился влажным прохладным с запахом перепревших листьев. А раскаленная болванка хоть и бросала в злобе огненные копья, но натыкалась на прочнейшую преграду из тоненьких зеленых листочков –уже не обжигала. Но минут через десять парни вновь выныривали в раскаленный ад…
Взбежав на очередной пригорок, Борис остановился. Во рту запеклось, грудь тяжело вздымалась, внутри мощно бухало. Солнце уже взяло верхний рубеж и потихоньку покатилось с небесной горки. Метрах в двухстах перед ними застыла дубовая роща. Не один листочек не шевельнется, ветви вяло опущены. С одного бока тяжело, но глубоко дышал Громослав, с другого сопел Асмодей. Шею, лицо кололи сотни иголочек. Борис улыбнулся:
;Там и расположимся,; сказал он и ткнул пальцем в самую середку дубравы.
Радостно вскрикнуло. Его с обеих сторон зажало меж жарких тел, толкнуло назад. Пахнуло потом. Перед глазами замелькали пятки, в лицо сыпанули травинки, сор. Протопало, затихая. Вся в играющих буграх широченная, как дверь, спина чуть отстала от малой с острыми лопатками, но скорость впечатляла.
Борис сунул два пальца в рот, оглушительно свистнул –парни затормозили, нетерпеливо оглянулись. Добежав до друзей, Борис ме-е-едленно выпустил через рот воздух, втянул носом и опять выпустил.
;На тот свет торопитесь?; прошипел он и снял лук.
;А он есть?; вяло огрызнулся Асмодей.
Борис дернул плечом, набросил стрелу и рявкнул зло:
;Не знаю и знать не хочу! А ты?
;И я… Но никого ж нету,; проворчал Асмодей, но снял арбалет.; Что зря кожилиться? А то придет опасность страшная и неведомая, а мы и рук поднять не сможем.
;Вообще то опасность бывает и неожиданная. Ты готов к этому?; негромко спросил Борис. Глаза стрельнули на Грома, что наложил стрелу. На левой руке у того поблескивала кольчужная перчатка.; Мы рощи могли от начала до конца просмотреть, а тут такая ограда, что дальше второго ряда и не видать. Ты уверен, что там никто не притаился?
Асмодей потупился, уши вспыхнули, подожгли щеки. Он помотал головой. Острые скулы натянули кожу, дрожащие пальцы торопливо крутили ворот.
Громослав крякнул и скользнул меж деревьями. Асмодей со взведенным арбалетом шел следом, а Борис замыкал их диверсионную группу.
Первые три метра пришлось протискиваться, словно волосам сквозь густой гребень от вшей. Затем поредело –даже Громослав мог вздохнуть полной грудью без риска попасть в коричневый плен. На полусогнутых Борис шаг за шагом выдвинулся вперед. Взгляд словно насадили на стрелу, чей кончик рыскал по сторонам. Стволы в два обхвата. Никакого подлеска, только мелкая трава. Зеленый полумрак, прохладно. Распаренная после бега кожа тут же покрылась мелкими капельками. Сильно пахнет дубильными веществами. Под ногами мягко пружинит ковер из опавших листьев, похрустывают прошлогодние желуди. В изумрудной выси чирикают птахи. Прошли около сотни метров. Деревья отстоят друг от друга настолько одинаково, что невольно думается о неком садовнике. Борис переглянулся с хмуро улыбнувшимся Громославом и испуганно косящимся по сторонам Асмодеем.
;Да… Тут поработал опытный лесник,; усмехнулся Борис.
;Ты считаешь, что кроме нас еще есть разумные!?; вскрикнул Асмодей.; Ящеры? Пауки с гипермозгом, умные пчелы иль рыбы?
;Слушай… Точно!; пряча улыбку, хмыкнул Борис.; Я даже об этом и не думал, а ты раз и догадался. А все говорили: "Асмодей думает вовсе не той головой, что сверху!"; врут гады, подло врут! Как только у них языки и поворачиваются!?
Асмодей подбоченился, выпятил грудь, задрал нос и попер, только перьев не хватало, чтоб докончить образ. Глаза полузакрыл. В мечтаниях он уже парил гордым орлом в поднебесье и небрежненько эдак побрызгивал пометом.
;А что…; цыкнул он через губу. ; Я вообще то –парень хоть кого. И тут поспел и там пострел, правда, той нижней я совсем не думаю: что там думать? Делать надо!
;Ну, ну.., пострел,; буркнул Громослав,; спустись-ка лучше на грешную землю: вдруг тут хомяки такие, что и дубы им на один зубок. А представляешь, какие они норки роют? Уж ты то точно проскочишь! А хома сидит внизу с распахнутой пастью и ждет-с!
Асмодей подпрыгнул, дико заозирался по сторонам, словно его выдернули из прекрасного сна, где он летал бетменом, всех побеждал… А тут жестокое настоящее, за окном осень, слякоть, грязь, но нужно выбираться из-под теплого одеяла и идти на работу. Он уставился в землю, чуть ли не роя носом… Хряск! Асмодей хряпнулся на задницу. Перед глазами фейерверк, а в ушах затихал злорадный гогот и мягкое пояснение Бориса:
;Увы, мой друг, есть или нету таких хомяков –вопрос, но деревья тут растут точно!
Асмодей вскочил, чуть не наступив второй раз на те же грабли, заметался с бешено колотящимся сердцем, подхватил арбалет и побежал за мелькающими меж стволов фигурами.
Когда он нагнал остановившихся друзей, то непонимающе ткнулся им в спины:
;Что случилось?
Парни молча повернулись боком. Асмодей замер. Челюсть отпала, а голова все задиралась и задиралась, пока в шее не хрустнуло, а глаза не закатились под лоб...
От ног начиналась поляна диаметром в сотню метров. Зеленая трава, зеленый воздух, наполненный запахом живицы, зеленый купол. А в центре высится исполинский дуб в десять обхватов. Весь перекрученный, узловатый с глубокими ущельями трещин он мощно раскинулся на всю поляну. Под ногами только желто-коричневый ковер вперемешку с крупными золотыми желудями. Ни кустика, ни травинки. Самые нижние ветви начинались на высоте десяти человеческих ростов. В обхват они были, как столетние сосны. Ветви смыкались с кронами окружающих дубков светло-зеленым фонарем. Основная крона пропускала лишь жалкие позеленевшие лучики.
;Да…; с придыханием вымолвил Асмодей.; Вот так и возникают боги…
Громослав шевельнул ушами, хмыкнул через пару секунд:
;Боги, которых жрут свиньи… Наверное, для них свиньи-боги! Недаром же позволяют такое учинять.
;Где свиньи?; крутнулся на месте Асмодей, но перед глазами лишь мелькнула коричневая стена стволов и взгляд снова выпал на поляну.; Какие сви…?
Асмодей осекся. С дальнего конца поляны донеслось негромкое похрюкивание. Вот выглянули розовые пятаки с тарелку. Они морщились, шумно нюхали воздух. Потом высунулось несколько рыл чуть уже стволов. Они бодро тряхнули лопухами, хрюкнули и выбрались на поляну. Здоровенные с коня вепри тут же принялись пожирать желуди. За ними вывалились свиноматки с оравой истошно хрюкающих поросят, подсвинков. Над поляной повис неумолчный хруст, чавканье, визги носящегося молодняка…
Вепрям, видимо надоело жрать одно и то же. В воздух взлетели листья, перепрелый грунт, черные комочки. Они выбрасывали изогнутыми как сабля клыками целые пласты земли, быстро погружались в землю. На поверхности остались только необъятные задницы с пружинками хвостов. Наконец, задницы начинали пятится, копыта переступали, упирались изо всех сил. Показались лопухи ушей. Пасти сжимали натянутый как тетива корень, сопели. Земля вспучилась по обе стороны ям, выпустила белесый канат наверх. Моток головы –и корень с треском рвался, брызгала белесая жижа. Кабаны вытягивали тонкую часть, распахивали грунт словно струной, тут же со смаком пожирали.
Уже всю дальнюю часть поляны изрыли, но все не унимались. Толстые паразиты выдергивали корни просто ради забавы: обожрались.
;Так нам и места ровного не оставят, ; прошептал Борис, оттягивая тетиву.
Щелчок. Годовалый поросенок подпрыгнул на метр, истошно завизжал. Все стадо всколыхнулось, захрюкало, пищал придавленный молодняк… Земля задрожала: с писками, хрюканьем пожиратели желудей рванули к стене деревьев. Топот отдалился, мелькнула зелеными чешуйками последняя спина –и все стихло.
;Тут темнеет быстро,; сказал Борис, задумчиво обводя взглядом сплошной лиственный купол,; так что придется уже сейчас для костра запасы делать. Асмодей, займись!
Асмодей всплеснул лапками, завопил:
;Да где тут хвороста то найти!? Сами ж видели, что от самого начала рощи лишь листья да желуди!
;Если чего-то нет, но нужно, чтоб было, ; бухнул Громослав, ; его надо создать!
;О! Господин маг,; Асмодей сделал реверанс, ткнулся лбом в землю.; Прошу!
Громослав загадочно усмехнулся и пошел к крайним дубам. В руке появилась секира. Размах. С грозным лопотанием, вращаясь как бумеранг, секира блеснула зеленым, прошла сквозь нижнюю ветвь, как нож в масло, и ринулась к земле. Тупнуло, отлетел разрубленный пополам желудь, и из листвы осталась торчать только рукоять. В следующее мгновение бухнуло, затрещало примятыми ветками.
Асмодей плюнул с досады и пошел к хрякящеру: "Люблю работать: особенно, пожрать!"
Громослав притащил ветку. Нашинковав поленья, он развел огонь. Асмодей нарезал мяса, нанизал его на прутики и с нетерпением пялился на огонь:"Когда ж ты прогоришь малость!" Он отгреб в сторону угли, воткнул над ними четыре рогульки, на каждую пару положил по палке, а уже сверху прутики с мясом. По поляне потек запах жареного.
"Чертов Асмодей!; думал Борис, глотая слюни.; Тут работать надо, а он отвлекает!"
Борис сцепил зубы, отвернулся от костра, но нос не обманешь. И тот незамедлительно сообщал желудку о форме, цвете и даже расстоянии до вкусностей. Борис с остервенением полосовал шкуру, словно злейшего врага. "Ни замерить, ни примерить…; крутилось в голове. Он застыл над материалом, хищно поигрывая ножом. Красные блестки отпрыгивали от граней, бросали на хмурый лик алые пятна. Борис хмыкнул.; Хотя почему, сейчас…"
Он отрезал полосу от шкуры шириной в палец и длиной в свой рост. Срезав лишнюю шерсть, Борис сложил концы полоски, а в середине сделал надрез. Потом сложил надрез и каждый конец, чиркнул по вогнутости. И так много, много раз, пока не получил сносный измеритель. Обмерив себя, Борис накромсал кусков и крикнул в сторону чавканья:
;Иди сюда, оглоед! Еще закат не наступил, а ты уже брюхо набиваешь. Если так будешь лопать, то костюм станет малым еще на стадии шитья.
Громослав, который с интересом наблюдал за кройкой, блеснул глазами и прогудел:
;А мы сие предусмотрим! Все швы будут на шнурочках: надо –распустил, нет –подтянул. Или откормим так, что он станет колобком, тогда сошьем ему большой шарик с несколькими дырочками для всяких нужд и вперед, навстречу опасностям. Зато представляешь, какая польза?!; Громослав подмигнул Асмодею. Тот кисло улыбнулся.; Во-первых, на нем можно плавать: не утонет в любом случае. Даже если в воде всякая живность кусачая, то пока до нас доберется, аппетит малость поубавит. Опять таки по полям на нем ездить одно удовольствие. Асмодей будет жрать и газы выпускать по касательной, а мы сбоку на люльках от всяких монстриков отмахиваться, если догонят, конечно. Кра-со-та!
Борис хмыкнул, глянул вверх. Везде темно, только в одном месте проблескивало красным: "Закат…"; костер потрескивал, вздымался на метр от земли, но в десяти шагах уже не видно ни зги. Лишь иной раз, когда пламя взметывалось повыше, можно было заметить отсвет на ближних стволах. Да по траве дергались тени от поленьев, вещей, раскорячивались черные в красном оттиски Громослава с Асмодеем. Над огнем вились мотыльки…
;Все это, конечно, хорошо, но работать все равно придется,; сказал Борис, переводя взгляд с одного опечаленного лица на другое.; Асмодей, нарежь шнурков и начинай сшивать. Один лоскут накладывай на другой с перехлестом в два пальца. Не делай такие большие глаза: пальцы твои, а не Грома. А мы с тобой, Громослав, займемся кройкой…
…Позади осталась прохлада дубовой рощи. Под ноги бросалась твердая потрескавшаяся земля. Сухая от зноя, истончившиеся трава шелестела по прочным штанам. Над головой бескрайняя синь с раскаленным диском.
Борис жадно хватал ртом раскаленный воздух, под одежкой текло, отчаянно свербело. В голове билось:
"Хорошо хоть, что со штанов мех ободрали,; он перепрыгнул муравейник. В стороны прыснули кузнечики. Остальные не прекращали полуденного концерта, ; а то у меня на спине можно что-нибудь варить, не подсаливая".
Расплавленный воздух едва овевал свекольные лица. Мелкие капельки не успевали высыхать, как кожа выдавливала новые. Все это собиралось в ручьи, стекало по носу, щипало глаза. С каждым прыжком брызгало в стороны, сверкали мутные жемчужины.
Черные полоски по бокам виднокрая начали постепенно сходится, а из-за горизонта вылезли золотисто-зеленые зазубринки. С ненавистью поглядывающий вверх Асмодей приободрился, начал поскакивать, словно и не неслись в знойном мареве последние пару часов. Громослав бежал тяжело. Однако, ровно вздымающаяся грудь, сомкнутые губы и сухой лоб говорили, что двигаться так он может долго.
Травяные горки постепенно уплощались, словно волна от брошенного в озеро камня. Березовые рощицы то рассыпались небольшими скоплениями, то сгуживались овцами перед загоном. Правда, проход все же оставался, так что бежали без радостей лесного кросса.
;Ну, когда же.., когда же?; шептал на бегу Асмодей.
Его взгляд вцепился в далекие сосенки. Асмодей даже наддал, постепенно обошел Громослава и приблизился к Борису. Тот покосился через плечо, хмыкнул понимающе:
; Побыстрее хочешь до прохлады добраться? Так это еще не скоро… К вечеру разве что, а то и к ночи.
;Да, не-е-е! ; досадливо отмахнулся Асмодей.; Давно что-то нас никто не жрал, не терзал, не выпрыгивал и под землю не утаскивал –скучно-о-о!
Сзади крякнуло. Борис задумался, на бегу вытер потный лоб: "Действительно, что-то слишком спокойно –не к добру… И в роще относительно мирно, и сейчас одни насекомые снуют… Не иначе, как впереди какая-то особо крупная гадость затаилась!"
В груди дрогнуло. Пальцы пощупали рукоять, отдернулись. Борис зашипел, подул на покрасневшие подушечки. Челюсти стиснулись, глаза дернулись по сторонам".
;Вы того.., ушами то меньше хлопайте,; буркнул он.
;А что случилось?; прогудело сзади, а Асмодей оглянулся, вскинул брови:
;Это ты мне или Громославу? У меня вообще-то такой возможности и не предусмотрено при изготовлении,; ухмыльнулся он, ;а так бы похлопал: жарко…
Сзади посопело, топало некоторое время молча, а затем прогудело обидчиво:
;У меня тоже не могут: они на этом пекле в трубочки свернулись!; потом злорадно добавило.; Хотя точно: Асмодею надо говорить про другое,; Громослав хохотнул.; А помните в детстве сказку про волка, что в проруби хвостом рыбку ловил? Как это мы не догадались? Такую возможность упустили!
Борис усмехнулся, с ходу перепрыгнул серую каменюку по пояс –хрустнуло, каблуки вмяли траву в землю. Борис покосился на Асмодея. Тот спал с лица, даже бежал как-то скованно, едва семеня ногами.
Так бежали довольно долго. Солнце выдавливало из них реки пота. Странно даже, почему в небе не собрались грозовые тучи от таких испарений. Асмодей давно выдул свою баклажку и теперь с вожделением прислушивался к бульканью со сторону друзей. Лоб морщился. В мозгу шла титаническая работа по определению места бульканья: в животах, так как у самого там совершалась революция, или в емкостях. А если в емкостях, то дадут или нет.
Постепенно тени удлинялись, поворачивались по часовой стрелке. Они указывали на человечков, что бежали в закат, словно хотели сказать:"Смотрите, смотрите, что за странные существа!? Почему им не сидится, зачем они куда-то движутся? Что им надо, когда все есть на месте: солнце в небе, а вода в земле –живи не хочу".
Огненные стрелы притупились, так что хоть и жгли лицо, грудь, но уже не пригибали к земле. Угрюмая стена лесных стражей приблизилась на расстояние километра. Расплавленная болванка на треть опустилась за зубчатый виднокрай. Она была золотистая без привычной багровости, но явно остывшая. Сосновое поле до самого горизонта покрылось золотом вперемешку с тенями.
Глава 23.
;Все.., привал… Уух…; выдохнул Борис и остановился, как вкопанный.
В спину ткнулось, едва не сбило с ног, потом хряпнулось. Загремело, словно с пары метров сбросили мешок с костями. Сзади приблизился тяжелый рык, топот. Борис подпрыгнул, как ужаленный, развернулся. Свистнула стальная полоска, по глазам стегнуло закатным отблеском. Борис хищно пригнулся, проморгался, потом с руганью закинул меч за спину.
Перед ним стоял Громослав. Широченная грудь вздымалась и опадала, как волны в бурю, кожа масляно блестела. В этой необъятной бочке и ревело загнанным зверем. Полы безрукавки расходились и сходились, то обнажая кубики живота, то скрывая коричневой шерстью. В желтых глазах отражался далекий лес и тонущее солнце.
Борис криво усмехнулся, вскинул ладонь ко лбу и отчеканил:
;Пионер всегда готов! Пойду для костра что-нибудь поищу, а то в чистом поле только травушка да мошкара… Уу!.. Будь она неладна!!! Отдыхайте пока…
Борис развернулся и помчался догонять солнце...
Ноги гудели после десятичасового бега, топали, как деревянные колоды. Со всех сторон
цвирикало, шуршала мелкая живность. В темно-синем небе наливался желтизной ущербный диск. Неподалеку горела первая звезда.
Борис старался бежать быстрее: хоть от комарья малость спасает. Не успевают, а то и просто ленятся, прознав своим чутьем, что через некоторое время этот двигающийся обед вернется.
"Уж вернусь. Не сумлевайтесь,; думал Борис, вглядываясь в приближающиеся сосны.; Если меня, конечно, никто не сожреть".
Мертвенный свет проникал в чащобу не дальше, чем на полметра. Напряженно вглядываясь, Борис раздвинул кусты боярышника и скользнул вовнутрь. В быстро сгущающемся сумраке он рассмотрел в десяти шагах поваленное дерево. Черные стволы, таинственные громады кустов медленно приближались и сдвигались назад. Под ногами хрустели шишки, проминался хвойный ковер, пахло смолой. Что-то шуршало. Над головой бесшумно пронеслось, обдало ветерком. Через секунду пискнуло, захлопали крылья, скрипнула ветка.
Под подошвой с оглушительным треском переломился сучок. Борис присел, стрельнул глазами по сторонам. Никого… В груди мелко тряслось, на лбу и ладонях выступил холодный пот. Борис сглотнул, вытер руку о безрукавку и вытащил меч.
Взмах руки, негромкий посвист –и трехметровое бревно с треском хряпнулось на землю. Напряженный как тетива Борис застыл… Гробовая тишина… Стиснув зубы, Борис воткнул меч, наклонился к бревну и взвалил его на плечо… Поудобнее устроив на плече, чтоб сучки не давили на ключицу, Борис цапнул теплую рукоять и развернулся.
Сквозь ограду из черных столбов, погруженных основанием в массивы кустов виднелась степь. Лунным снег серебрил ее, проглядывало звездное небо. А чуть ниже, у корней…
Борис выругался, затравленно покосился по бокам. "Старые знакомые… Или новые, но похожи…" Около каждого дерева на уровне пояса неподвижно горело по паре круглых огней со змеиными зрачками. Борис взревел, швырнул бревно меж деревьев… Затрещало, качнулись кусты, глухо бухнуло. На него молча метнулось сразу с десяток серых мохнатых тел. Борис крутнулся. Меч дрожал, пригибался, но завершил полный круг. Его толкнуло, в лицо брызнуло теплое соленое, к ногам упали теплые шевелящиеся тела.
Сбоку негромкий рык, прыжок желтых огней, свист стали… Руку полоснуло, словно ножами. Взвыв, Борис завертел мечом вокруг себя со скоростью ветряка.
Свистело, мелькали глаза, пасти, со всех сторон рычало… Теплое липкое плескало дождем, лапы, головы, разрубленные туши разлетались по сторонам, стоял неумолчный визг, рев. Перед Борисом вырос вал из теплых трупов. Он упирался в колени, подпирал с боков. Отступив в сторону, Борис разрубил еще одну тушу: слева упала голова с лапой, справа все остальное...
По лицу текло соленое, липкое. Меч рассекал воздух однотипным свистом. Борис дернул головой, дико огляделся, всмотрелся во тьму: "Все таки я их шинкую быстрее, чем плодятся!"
Борис хрипло заперхал, сплюнул и двинулся к выходу. Под ногами скользило, с тихим хлопками лопалось, поднимало волны смрада. "Хорошо, что не вижу, во что наступаю",; думал Борис, продираясь сквозь кусты.
С кряхтением Борис поднял будущее топливо и медленно двинулся по шелесту. За тяжелые как колоды ноги цеплялось, потрескивало. Борис спотыкался, бессильно ругался. Ушей коснулся приближающийся топот. Рука дернулась вверх, сомкнулась на скользкой рукояти, но глаза разглядели две неравновеликие фигуры, что неслись во весь галоп. У большой поблескивают два полумесяца на серебристой палке, а у малой арбалет. Борис облегченно выдохнул, остановился и растопырил ноги.
Асмодей заорал еще за десять шагов:
;Что ж ты нас так пугаешь!? Кто ж с таким ревом рубит? А если б сбежались всякие, разные, а мы далеко?...; он приблизился вплотную, осекся. Глаза заморгали. Асмодей всмотрелся в перепачканное лицо друга и слипшиеся волосы. Заглянув за спину Борису, сгорбился и прошептал.; Так это не ты?
;Конечно, не я! Как ты мог подумать, что такое грязное чучело –это я!?
Асмодей пригнул голову, воровато оглянулся по сторонам и прошипел:
;Да не-е-ет!.. Орал там ты иль не ты?
;А то кто же?! Я с компанией! Мы там концерт любительский устраивали,; усмехнулся Борис и покачнулся. В голове загудело, лица друзей перечертили черные мухи, Борис прохрипел,; на спор. Кто хуже поет, тому голову вон, так что я оказался знатным певцом… Столько претендентов было и все уступили мне свой голос…; бормотал он заплетающимся языком.; Никто попробовать не хочет?
Борис почувствовал, что с левого плеча исчезла тяжесть, потом чернота… Очнулся уже на толстом слое травы, бок греет. На фоне звездного неба над ним склонилась темная фигура с острыми ушами и костлявыми плечиками. Из-за бокового зрения выдвинулась массивная туша с секирой в руках и пошла по кругу. Алые отсветы выхватили тяжелую челюсть, ухо и кончик носа, бугрящиеся валуны рук, груди. Лицо повернуто в степь, где в шести шагах от костра виднелась граница вытоптанной травы.
;Борька, ты сегодня уж спи,; прошептал костлявый. Руку дергало, стянуло в районе плеча, а чуть ниже ныло словно тупым ножом по стеклу.; Крови много потерял, но рана не серьезная: через пару дней заживет как на волке!
;Он же всю ночь не сможет,; сипло прошептал Борис и указал глазами на Громослава, который завершил один круг и начал новый.; А если и сможет, то завтра в буреломах что-нибудь, но сломает. А если и не сломает, то глаз, другой выткнет обязательно.
Асмодей всхрапнул, засопел, веревка на руке у Бориса нервно задергалась.
;Полночи он, полночи я,; с вызовом раздалось над головой.; Я уже не маленький, чтоб меня оберегать! Я себе всю руку истыкаю ножом, но не усну!!!
;Кто спорит, кто спорит?; неловко пробормотал Борис, смежив глаза.; Парень ты… большой, да и голова у тебя… не малая. Надеюсь утром увидеть тебя…
;Что за намекивания!?; возмущенно воскликнуло сбоку.; Громослав уснет, я на страже, так кого ж ты еще увидишь!? Конечно, меня полного сил и бдительности!
;Спите!… уже.; прогудело за спиной.; А ты, Асмодей, в особенности: тебе через три часа вставать, так что закрывай глазки. Но арбалет для случая какого далеко не прячь.
;Сплю, сплю!; пискнул тот и рухнул рядом. Некоторое время слышалось сопение. Асмодей толкался, устраиваясь, как щенок: то камни мешали, то голова низко. Наконец, он успокоился… Перед глазами Бориса поплыли цветные пятна, закрутились хороводом, зазвучали голоса, как все это рассек скальпель асмодеевского голоска.; Как красиво!...
;Чего?; буркнул Борис не открывая глаз. Ухо нервно дернулось.
;Красиво, говорю,; торопливо зашептало сбоку.; Костер, стрекочут кузнечики, рядом надежные друзья, а над всеми нами бездонный купол звездного неба. Я никогда не думал, что звезд так много и что они так далеко…; он прерывисто вздохнул.
Борис скрипнул зубами и смежил глаза. Звездные рои заплясали, крутнулись водоворотами, исчезли. Потом приснились ласковые руки матери, как он сидел на коленях, а она с хлопком раздавила клеща. Но почему запах вовсе не тот?
Борис дернулся, распахнул глаза. Сердце стучало, в животе урчание заглушало похрапывания Громослава с той стороны костра. С груди свалились пахучие пучки травы. Борис огляделся: "Так и есть… Заботливый Асмодей нарвал сена.., нет, срезал: корешков не видать, и укрыл их обоих.; Борис восхищенно покрутил головой.; И не побоялся же к очищенному краю подойти, чтоб на тот похрапывающий стог нарвать".
В ноздри упрямо влезал аромат жареного мяса. У костра на пеньке сидел нахохлившийся как воробей страж. Волосы всклокочены, под глазами мешки. Медленно моргая, он поворачивал над огнем прутики с мясом.
;Доброе утро!; бодро сказал Борис и вскочил одним движением. В животе урчало, но он сбегал на край полянки, с мокрым шуршанием провел ладонью по траве, протер глаза.; Как дозор прошел? Без атак саблезубых и чешуйчатых?
;Утро доброе,; вяло проскрипел Асмодей. На Бориса поднялись красные как у кролика глаза.; Нет, как ни странно, но никто не кидался.; Асмодей кивнул на костер.; Бери, ешь.
Борис сплел руки над головой, сладко зажмурился и потянулся до хруста. Безрукавка распахнулась. Солнце едва вылезло над виднокраем, зажгло розовую дымку. Его лучи огранили каждую жилку могучего тела. Борис подошел к Громославу пружинистым шагом, толкнул в плечо и рявкнул
;Вставай быстрее: Асмодей последнее доедает!
;Не-е-ет!!!; заорал богатырь и вмиг оказался на ногах. Пучки травы разлетелись по всей поляне, часть упала в костер. Там тут же затрещало, пошел желто-белый густой дым, мощно пахнуло травами, взметнулся жадный огонь.
Громослав осмотрел себя предельно внимательно, тряхнул головой. Он обвел диким взглядом поляну и уставился на Асмодея. Тот очищал у костра мясо от соломы. Крякнув, Громослав сел рядом и потянулся за шашлыком. Зубы разрывали сочное мясо, глотка тут же хватала и пропихивала дальше, пока не ощущала где-то внизу приятную тяжесть.
Подняв глаза, Громослав встретился с вопросительным взглядом Бориса. Смущенно уставившись в угольки, что медленно покрывались пеплом, Громослав проворчал:
; Приснилось тут, что никого нет, а меня пожирают… Уже не чувствую ни ног, ни рук, только глаз проворачиваются в орбитах. Смотрю вниз и вижу, как что-то темное волосатое чавкает, объедает живот и уже подбирается к сердцу. Последнее судорожно дергается, замирает… И тут ты про Асмодея вякнул. Это волосатое чуть отстраняется, а на меня в упор смотрит с лютой злобой и жадностью лицо Асмодея. Все в крови, зубы как ножи. С них стекает алое, а глаза такие же красные как и сейчас!; богатырь вздрогнул.
;Да, уж…; Борис поежился, покачал головой.; После такого лучше вовсе не спать.
;Вот, вот: и я про тоже, ; невнятно пробормотал Громослав, дожевывая последний кусок. Вытирая о траву руки, подозрительно уставился на закидывающего мешок Асмодея.; Но так ведь можно и в дороге вырубиться, а он тут, как тут!
;Оно, конечно, так,; подвигал Борис бровями,; куда ж он денется?
;Да не стану я тебя есть, не стану, ; устало выдохнул Асмодей, подымая арбалет,; ты ж мой друг и к тому же твердый, невкусный… Все зубы обломаешь, пока прожуешь.
;Ага!.. ;воскликнул Громослав и потрес толстым как палено пальцем. Прищурившись, рявкнул.; Вот и поймали сиза селезня за гузнышко! Откуда знаешь!? Значит, пробовал!? То-то я чувствую себя истерзанным, словно меня пожевали и выплюнули!; громослав завертелся, пытаясь рассмотреть спину, локти. Он подскочил к ухмыляющемуся Асмодею, вздернул его одной рукой за грудки и потряс, как тряпичную куклу, приговаривая.; Где!? Где куснул!!? Признавайся!!! Почему не чувствую? Или ты, как клещ поганый, измазюкал все в слюне анестезирующей, а потом и отъедал мало-помалу?
;…Не-е-е ку-у-усал…; лязгая зубами, выдавил Асмодей. Перед его глазами все тряслось, дергалось, прыгало. Во рту стало солоно и больно.; Вы ж оба на вид твердые ка-а-ак дерево. А я не бобер, чтобы такое жрать!
Громослав перестал вытряхивать из Асмодея пыль, но на землю не отпускал. Недоверчивый взгляд прыгал по предельно честному лицу с черными кругами под глазами. Не спуская глаз с агрессора, Громослав бросил вбок.
;Борь, глянь: там у меня все целое.
Борис кивнул и предельно серьезно начал щупать огромные мышцы на спине, залез под безрукавку, потрогал ноги и печально вздохнул. Громослав нахмурился, скрежетнули зубы. Асмодей выпучил глаза, быстро-быстро замотал головой, мол:"Не я! Как пить дать, не я!!! Земляные гады подрылись!"
;Ты, прав,; сокрушенно выдавил Борис. ; В тебе кое-чего недостает…; сзади учащенно задышало, вспикнуло. Борис торопливо добавил.; Нет топора, мешка и лука. Сколько спать будете?! Вперед и с песней!!!
За спиной протяжно выдохнуло, обожгло шею, взвихрило волосы на затылке.
Трава сперва нехотя раздвигалась, царапала руки и щекотала живот, но когда за плечами затопало громче, Борис перешел на бег. Роса уже испарилась, лишь у корней сохранилась влага. Она впитывалась в сапоги, наливала темной тяжестью низ штанин.
Светло-коричневые стволы с золотисто-зеленой шевелюрой преградили путь. Борис замедлил бег, остановился в десяти шагах от сосновых стражей. Вжикнуло, меч ткнул в небеса. Синеватые всполохи бегали по острию, кололи в глаза. По бокам засопело, заскрипело… Борис покосился по сторонам. Громослав вытащил секиру, а Асмодей спешно натягивал ворот арбалета. Звякнуло, стрела легла на ложе.
Борис приблизился к подлеску. Раздвинув кусты, он вышел на место ночного дровокоса. В нос ударил трупный запах. Вся трава в окрестности десятка метров была залита слизью и свернувшейся кровью. Толстые как пчелы зеленые мухи взвились, сердито зажужжали, замельтешили перед лицом. Борис отшатнулся, махнул мечом. Недовольно покружившись, мухи снова пикировали вниз и рылись в затхлом месиве. Кое-где уже лазили белые червячки. Асмодей скривился, покосился по сторонам.
;А где трупы, трупы то где?; прогундосил он, зажимая ноздри.
Борис пожал плечами, обошел полянку и двинулся дальше. За спиной прогудело:
;Или мухи съели, или кто-то до них… Муравьи иль лисички, да мало ли…
Через двадцать шагов вонь рассеялась, забилась запахом прелых иголок. Борис перешел на бег, глаза держали мшистые стволы и наклоны солнечных лучей. Столбы света сперва едва освещали верхнюю часть крон, но постепенно проникали глубже, упирались в кусты, разнотравье. Тяжелый полумрак постепенно светлел, птички звенели веселее. По воздуху барражировали жуки; танцевали, бросались из стороны в сторону бабочки-пожарницы. Рисунок крыльев напоминал страшную морду.. Когда бабочки приседали на цветки, то становились неотличимы от серого сучка, которых в округе горы.
Пробежали мимо гор муравейников в человеческий рост. В нос бил кислый запах. Борис перепрыгнул поваленное дерево, следом гупнуло, сбоку бежал Асмодей. Он мычал, слюнявил ладонь. Теперь муравьями пахло постоянно, но уже от него.
;Напали, сволочи, ; плаксиво выдавил он.; Ни за что, ни про что!
;Прям прибежали и накинулись на тебя нещщасного?; ухмыльнулся Громослав.
Он проломился сквозь малинник. По губам медленно сползала красная капля. Громослав облизнулся, довольно зачмокал.
;Ну, да!; возмутилось с придыханием.; Я у них только муравьиной кислоты попросил. А так как они по человечачьи не разумеют, то я пошел на контакт с помощью жестов!
;У кота гениталии не казенные –хорош тянуть!; подбодрил Борис.
;Да, сунул палочку в мурашник, а они как бросятся, как схватят зубьями!
Борис хмыкнул и помчался дальше. Спина говорила, что за такие жесты, странно, почему не растерзали. Побоялись, наверное, асмодеевской кислоты. Помощнее, видать…
На него набежала паутина, закрепленая на двух деревьях. Взмах меча –медленно колыхаясь, паутина опустилась саваном и прильнула к соседней опоре. Зашуршало. Как десантник по линю, спрыгнул темно-коричневый паук с детскую ладошку. Паутинка сверкнула серебром, а парашутист приземлился и тут же начал запихивать снасти в пасть. Глазки злобно пучились на разрушителей.
Так бежали пять дней. Лес то сгущался в непроходимые чащи, буераки, то разряжался солнечными полянами. Иногда приходилось пробираться ползком, а то и прорубаться сквозь засеки, завалы. Бывало здоровые с виду деревья с треском и хрустом рушились, за этим следовал глухой удар, вздымалось облако трухи. Царапины сплошь покрывали руки, ранки кровоточили, воспалялись…
По вечерам, а то и во время бега подстреливали то птиц, то кабанчиков. Во всяком случае все, что летало называли птицами, а что с пятаками и хрюкало, то свиньями.
Через речушки переправлялись в полной боевой готовности. Искры сверкали на обнаженных лезвиях. Через глубину не лезли, предпочитали прозрачное мелководье. Если и хотелось переплыть десятиметровую речушку, то стоило поглядеть на культяпки Асмодея, как всякая охотка пропадала. Красные бугры шрамов всякого заставляли стискивать зубы и ломиться вдоль берега до брода.
Где можно было, там рубили деревья. Подталкивали в нужную сторону и срезанные стволы с протяжным треском падали на другой берег. В воде мелькали черные тени. В кустах плескало так, словно Громослав долбил веслом со всего маха. На берег выплескивались полуметровые волны. Асмодей выстукивал зубами непонятные сигналы: то ли приманивал, то ли пытался отпугнуть подводных чудищ, но полз. В расширенных глазах отражалась темная вода с неясными бликами.
Редкая ночь проходила без того, чтобы кто-нибудь, да не пытался попробовать их на зуб. Обычно нападали стаи белых волков. Тогда тот, кто на страже, распинывал остальных, если успевал. Если нет, то просыпались сами, когда рычащее полутуловище падало сверху, заливало теплой жижой и скользкими внутренностями.
Теперь уже подхватывался и Асмодей. Его кинжал мелькал, как молния, рассекая толстые черепа с той же легкостью, что и секира Громослава или меч Бориса. Но ему было страшнее: приходилось подпускать белых тварей ближе. Когда у горла щелкает сотня острейших зубов, то протряхивает от кончиков ушей, до пяток. Никто из зверюг не отступал. Такое ощущение, что с мутацией инстинкт самосохранения подпортился. Порубленные, израненные они все равно пытались вцепиться, пока не мерк бешеный огонь в глазах.
Однажды на залитую кровью поляну с еще шевелящимися обрубками спикировал нетопырь. Пара красных огней, длинные зубы с розовыми проблесками от костра метнулись на спину Асмодея. Секира свистнула и снесла черному зверю ухо и черепную коробку. Крылья задергались, тело рухнуло на Асмодея, сбило с ног. Тот покатился с визгом… Извернувшись на теплом и мокром, с остервенелой руганью Асмодей распластал нетопыря от паха до черепа.
Асмодей лежал в дымящихся внутренностях. Глаза дико вращались, прыгали по сторонам, остановились на Борисе. Тот ходил меж шевелящихся тел, добивал раненых…
К полудню шестого дня в лицо подул странноватый запах. Если бы не дикий лес, то можно было б подумать о деревообрабатывающем заводе где-то за деревьями. Борис невольно замедлил шаг. Мягкий топот догнал и оборвался. С левого бока дохнуло горячим в плечо, а с правого в затылок. Послышалось сопение и удивленный голос Асмодея:
;Прям как у меня в столярной мастерской… Кто тут?.. Бобры что ли…
Борис крякнул, почесал затылок, перебирая возможные варианты. Но на ум ничего путного не приходило. Если не люди, то кто-то кто грызет сосны, но кому это еще надо?
;Там впереди просвет намечается,; глубокомысленно прогудел Громослав, ; земля понижается и воздух сыроватый… Чуете?
Борис раздраженно дернул ухом: "Логисты чертовы! И без вас ясно, что впереди река. Если судить по карте и средней скорости бега, то приближаемся к Оби".
;Знаю!; буркнул он и упругим шагом пошел вперед.
Глаза цепко выхватывали из-под куста шиповника бусинки мышиных глаз. В зарослях малины справа мелькнул рыжий хвост. Над головой стрекотала белка, сыпалась шелуха и веточки.
Местность понижалась, ноги сами перешли на бег. Деревья расступились, открыли солнечную поляну. Асмодей вырвался вперед, пятки мелькали выше головы. Асмодей подбежал к пню, заостренному как карандаш, оглянулся, глаза живо сверкнули :
;Я же говорил, что бобры!; заорал Асмодей счастливо. Он гребанул крупную стружку, подкинул ломтики древесины –запах стал сильнее.; Много бобров!
"Запасливые звери,; думал Борис, хмуро осматривая обширную поляну. Та тянулась вправо и влево метров на двести, а в ширину метров на сто до самого спуска к реке. Каждая уцелевшая, то бишь, оставленная на развод сосна занимала круг двадцатиметрового диаметра. Между ними в окружении стружки торчали чуть потемневшие пни. Мелкая по колено трава еще не освоилась с освободившейся территорией, но к следующему году тут появятся и какие-нибудь кусты. Этим летом, видимо, большая стройка как началась, так и закончилась, иначе б уже что-нибудь наросло.
Около спуска спеет облепиха, а в лесу набирают красноты плоды боярышника. Сожрет какое-нибудь животное… Тот же олень иль медведь полакомится, потом выложит все это в нужном виде. И вырастет здесь сперва малый кустик, а потом затянет и весь подлесок, пока сосны не спохватятся. Да и малина тихой сапой может заползти или так же в чьих-нибудь животах дойти.
" Интересно, как они бревна доставляли до спуска? И борозд не видать… По направляющим что ли скатывали? А то и так утаскивали: всемером и батьку бить легче".
;Много бобров –это хорошо,; потер руки Громослав. Жадный взор щупал широкий разлив стоячей воды, на котором черенели сотни куполов.; Из них шапки хорошие получаются.; Громослав подбоченился, гордо посмотрел на друзей.; Знаете, какие я шапки умею делать? Нет? Просто загляденье! Если попросите, то и вам смастерю!
;Гром, да зачем тебе шапка летом?; воскликнул Асмодей и постучал себя по лбу. Звук получился протяжный, гулкий. Он нахмурился, пошевелил бровями, затем просиял:"Зато петь хорошо, для резонанса! А девки песни любят, особенно про любовь!"
Громослав постукал костяшками по черепу, прислушался, постукал о дерево: "Глухо, как в танке. Знать, крепок. Хоть вместо тарана используй стены прошибать –все нипочем!"
;Как зачем?; удивился Громослав.; А зима в пути застанет! Уши то и отпадут!
;Что уши!!?; воскликнул Асмодей и бодро направился к спуску.; Главное –хвост!
Под ногами потрескивали мелкие сучья, иссохшие, посеревшие стружки. Тихо хрупнула и рассыпалась розовая шляпка сыроежки.
Борис внимательно огляделся по сторонам:"После очистки стволов тут должны горы веток валяться, однако, пусто, словно у порядочного лесника. Погрызли они их что ли? Иль тут короеды такие?"; по позвоночнику пробежали ледяные лапки, плечи передернулись.
Борис остановился на краю полого спуска, что, похоже являлся лишь продолжением выкорчеванного леса. Правда, отсюда деревья убирали подчистую, только пеньки едва выглядывали из зеленого покрывала. В десяти метрах ниже по спуску неподвижно поблескивала водная гладь. В темноте под воду уходили такие же светлые головки, но уже в двадцати шагах от водной кромки все очертания терялись. И насколько тянутся в глубину эти бывшие деревья было непонятно.
Асмодей услышал приближающиеся шаги, оглянулся, спросил напряженно:
;Может, обойдем?
;А что не так?
;Да… как-то не хотел бы я повстречаться с бобрами, что гнут столетние сосны, как ивовые прутики,; пробормотал Асмодей, щупая глазами плотину.
;Ха! Бобры!; обиженно грохнул Громослав и напряг чудовищную мускулатуру.; Я тоже их как спички ломаю!
Глаза Громослава прищурились. В них отразилась длинная стена, что перегораживала реку. Толщиной она была метров в десять. Над нижнем уровнем реки плотина вздымалась метров на двадцать.
Издалека плотина напоминала многохвостную косичку из соломинок, что перекинули через ручеек. Только вот место травинок в ней занимали стволы в два обхвата.
Богатырь сдулся в два раза, плечи обвисли, глаза погасли.
;Как два пальца…; торопливо сказал Асмодей.; Ты просто титан, но как ту фазу вычислить? Сложно… А эти… бобры, если бобры, явно никаких фаз не знают. Строят себе да строят.., когда надо.
;Та-а-к, ; протянул Борис. Его взгляд выстрелил из-под бровей. Он сканировал реку ниже и выше по течению, но все чаще останавливался на плотине.; Но у нас выбор не велик: либо по воде, либо по плотине. Плотина достаточно ровная, а если сравнивать с лесными завалами, то вообще эталон плоскости. Там и оружие не потянет на дно, да и рыбки всякие вряд ли достанут.
;Вовсе не обязательно на дно!; горячо возразил Асмодей. Он оглянулся на Громослава. Но тот упорно рассматривал свои сапоги, вздыхал, качал головой, словно раздумывал:"Когда ж их кормить придется".; Вот смотри: вверх мы, конечно, не попремся: больно широко, а вниз по течению можно. Срубим плот, а то и брод какой найдем и спокойненько переправимся, даже ног не замочим.
Борис заколебался, но потом сжал челюсти и отрубил:
;Нет! Мы и так уже потеряли кучу времени,; в его глазах блеснуло злое нетерпение, костяшки пальцев побелели на рукояти,; а в больших речках и рыбка может жить немаленькая. Смекаешь!? Что для нее наш плот? Так… Осенний лист…
;А если эти строители вылезут?; жалобно пискнул Асмодей.; И нас, как бревна?!
;Что пнем об бобра, что бобром об пень –все одно пень пострадает,; буркнул Громослав и пошел к плотине. Солнце поблескивало на напряженных до предела руках, дельтоидах. Громослав расширился в два раза, в руке покачивалась секира.
Асмодей раскрыл рот, посмотрел на Бориса. Тот пожал плечами и пошел следом. Асмодей обреченно вздохнул и пристроился сзади.
Глава 24.
Деревянная косичка выходила из травы гармонично, словно гигантская лоза винограда. Асмодей прижимал к груди арбалет. Взгляд прыгал по черным хаткам. Те тоже являли собой произведения ручного плетения, но уже из более тонких в пол-обхвата ошкуренных бревен. Эти купола уходили в воду, постепенно расширялись и пропадали в глубине. На поверхности торчали лишь верхушки метра четыре в диаметре и три в высоту. "И щелочки не видать,; думал Борис.; Как они друг на друга не наступают в темноте?"
;Борь, ; робко сказал Асмодей.; Мне кажется, что за нами наблюдают,; он попытался сглотнуть, но во рту пересохло, а шершавый язык царапнул нёбо, ; и причем не с самыми лучшими намерениями.
;Я тоже чувствую, что с меня заживо сдирают кожу и плескают кипятком,; признался Борис. ; Но ты не обращай внимания и старайся по сторонам не глазеть. Тебе бы тоже, наверное, не понравилось, если бы по твоему огороду какие-нибудь чужаки шастали. Может быть, ничего не потопчут, не сопрут, но все равно неприятно. ; он глубоко вдохнул –в нос ввинтился сырой воздух с сильным запахом рыбы –и мельком глянул на купола.; Пока тихо… Глядишь, и проберемся тихой сапой.
;Не лучше ли вернуться,; едва слышно прошептал Асмодей. Он горбился, ежился, словно в лютую стужу. Почти наступая на пятки, как слепой котенок, тыкался в спину Бориса.; Плот.., брод или еще чего придумаем.
;Мужчины не возвращаются –мужчины погибают; буркнул Громослав спереди.; Начал песню, пой до конца. Сделал дело –гуляй смело. Бросил на половине –все одно, что и не делал, а впустую семечки пролузгал.
;Так и я о том же!; заторопился Асмодей.; Мы ж такое задумали, что было б дуростью раков кормить из-за всякой ерунды. Мы ж просто крюк небольшой сделаем!
В основании плотны со стороны хаток плеснуло, начали расходиться дугой волны. Асмодея пробила дрожь, выступила липким страхом на лбу и ладонях. Он запнулся, толкнул Бориса. Тот взмахнул руками, перескочил на соседнее бревно и прошипел сдавленно:
;Уу, порося глистное! Что корми, что не корми –все равно одни уши торчат!; Асмодей обиженно засопел, отстал. Борис помолчал, потом буркнул.; Конечно, можно и воротиться, но что-то останавливает… Да к тому же мы уже почти на полпути.
;Суеверный, значит?; донеслось сзади саркастическое сквозь стук зубов.
;Нет, через плечо плевать не стану, хоть и хочется,; усмехнулся Борис.; А это выражение о том, что нельзя возвращаться, возникло у наших предков из собственных ощущений. Ты ж чувствуешь некое напряжение, когда тебя отрывают от чего-либо?
;Ну да!; оживился Асмодей. Глазки покрылись масляной пленочкой.; Бывало играешься с девахой на сеновале, а тут батя ее… Как оторвет, так оторвет, гм…
Борис безнадежно махнул рукой. Ноги переступали, как чугунные тумбы, все тело одеревенело. Такое же чувство появлялось, как он помнил, если кто-то рассматривал его сзади. Но тогда застывала только спина. Сейчас же весь от макушки до пят словно покрылся гипсовым корсетом. Перед глазами маячила напряженная как струна фигура Громослава. Он тоже двигался так, будто продавливался через кисель.
Внезапно легонько скрипнуло, все замерли… Надежные бревна ушли из-под ног. В ушах звенел крик Асмодея. Плотина скакнула вверх, перекрыла голубое небо. Перед глазами мелькнули стены колодца из горизонтальных стволов, спина Громослава -плеск, холод, гирлянды пузырьков между пальцев.
Борис дернулся вверх, но к нему рванулись темные рыбины… Он выхватил нож, успел садануть во что-то, руку дернуло. Перед глазами возникла морда с белыми зубами и бешеными глазами. Мелькнуло темное, волосатое… Удар!!! Вспышка боли завертела водоворотом, в рот хлынула вода…
В грудь саданули, словно тараном в трухлявые ворота. Желудок подпрыгнул к горлу, выметнул горький фонтан с кусочками полупереваренного мяса. Часть вернулась, плеснула вонью на лицо. Яростно кашляя, Борис повернулся на бок. Ноги подогнулись к животу. Грудь разрывало калеными щипцами, сотни иголок вонзались в легкие. Он перхал, содрогался всем телом, выдавливая последние капли жидкости. Глаза то бессмысленно смотрели перед собой, то закрывались на красном как вареный рак лице.
Рядом участливо сопело. В помещении все предметы, воздух имели зеленоватый оттенок. Лежа на боку в теплой луже, Борис вывернул глаза к ногам. Там в трех метрах, прислонившись к стене, сидел Громослав. Мокрые штаны прилипли к бедрам, прорисовывая каждую мышцу. Шерсть на безрукавке слиплась и повисла темно-коричневыми сосульками. В груди у богатыря хрипело. С поблескивающих пластин срывались в обширную лужу капельки , разгоняли круги. Правый глаз заплыл, бровь рассечена наискось. Из ранки на щеку стекала алая капелька.
"Значит, минут пять прошло,; невольно отметил Борис,; не больше".
Второй глаз то посматривал на Бориса, то хмуро косится вбок. Борис проследил за взглядом и невольно вздрогнул. Из низа стены вырастало консолью, задиралось под потолок сооружение, напоминающее носик чайника. Только этот носик из прирубленных бревен, а кончик заходит на полметра за центр купола. По бокам настил из половинок бревен. От верхних бревен консоли до вершины купола метра два с половиной. А от пола до вершины влегкую поместятся четыре человека, если встанут друг другу на плечи.
Вдоль консоли к полу идет лестница. С нее еще капает, стекает в лужу. Направляющие из бревен в голову человека, а метровые ступеньки из располовиненных чурок. Сливаясь со стенами, около лестницы застыли две мохнатые фигуры. В росте не уступят Громославу. В плечах, правда, поуже, но зато зад, что у асмодеевского медведя. На конце толстых как бревна лап чернеют когти с палец толщиной. Усатые морды, белые резцы зубов, живые блестящие глаза. В общем бобры, только малость переросли свое. Около головы хлюпнуло, невесело вздохнуло.
;Ну, и как тебе эти красавцы?; спросил Асмодей.
;Вполне,; прохрипел Борис и закашлялся.; Кхе, хике…
Асмодей покосился на Громослава, нервно хихикнул и зашептал:
; Хотел волк курятиной полакомиться. Прибегает в стайку. Глаза блестят, зубы клацают –страсть божья! Куры кудахчат, разбегаются, теряя перья. У серого слюни до земли, уши торчком. Вертит лобастой башкой, не зная, какую вперед ухватить. И тут из тени в освещенный луной прямоугольник выбегает цыпленок с миниганом наперевес и как-а-ак рявкнет:"Лапы вверх, жопу вниз! Выполняйте мой каприз!!! Чрез три секунды стреляю!"; ну, серый растерялся, глазами хлопает, пятится. Как быть, если счету не обучен? А желтый комочек загнул три пера на хохолке и дерг за курок! Грохот, всполохи выхватывают кур, падающих в обмороке с насестов, их тени на стенах, что быстро покрываются брызгами крови… Гм…
Борис отполз к стене и сел. Спина облокотилась на прохладные бревна. Все лицо ныло, распухло, а нос едва дышал. Губы, как оладьи. Во рту остался привкус железа Борис прокашлялся. Перханье гулко металось под сводами, нехотя пропадало. Асмодей ежился, косился на неподвижных стражей, втягивал голову в плечи, словно улитка в панцирь.
;Ты это о чем?; сдавленно просипел Борис, пытаясь удержать кашель.
;Да, так …; Асмодей неопределенно мотнул головой. Потом подполз к Борису и едва слышно прошептал.; Как думаете выбираться?
;Не знаю, ; одними губами сказал Борис и обвел помещение хмурым взглядом. В трех метрах от вершины купола по всему периметру светилась зеленая полоска. То ли плесень, то ли еще какую-то гадость на бревна налепили. Взгляд задержался на лестнице.; Как я понимаю, выход отсюда только один, мимо той неразговорчивой пары… Ты как? Смогешь их заломать? Если медведя, гм.., то и их одной левой...
;Н-н-нет! ; помотал головой Асмодей, а потом пожал плечами.; А толку то? Видал, сколько хаток? То-то! А под водой с ними особо не поборешься, тем более без оружия.
;Эх, сюда бы мою секиру да лук!; мечтательно прогудел Громослав. Кулаки сжались. Он часто задышал. Здоровый глаз блестел, как фонарь, ощупывал белозубые копны. Те зашевелились, что-то скрежетнули. Громослав скривился.; Смотри-ка, оно еще и разговаривает.; он скрипнул зубами, поморщился.; Я б тут устроил пир! Всех гостей бы упоил красным вином так, что больше б никогда не запросили.
Бобры переглянулись, защелкали зубами, поцокали когтями по стене. Вверху негромко булькнуло. Парни вскинули подбородки. Над дощатым помостом возникла широкая волосатая морда с покатыми плечами. Коричневые глаза блестели недобрым. Два торчащих зуба напоминали долота. Борис встретился с осмысленным взглядом зверя и прошептал:
;Ты сильно то не мечтай: во-первых, у нас только мы сами и наши тела, а во-вторых, они могут и не лезть сюда вовсе. На кой ляд им гибнуть? Ты ж не бобер, чтоб дерево грызть –так что сам коньки откинешь и на подносе преподнесешь.
;Я ж и прорубиться бы смог: сам знаешь, что раз плюнуть, а там вплавь…; Громослав осекся, вспомнив, с какой скоростью их окрутили, повесил голову.
Помещение наполнил запах тревоги, отчаяния. Парни сидели хмурые, старались не встречаться друг с другом глазами. Борис все пытался понять, что ж от них нужно:
;Ну, удавили бы нас по тихому или загрызли,; буркнул он, чувствуя удивление в своем голосе.; Вон зубищи какие! Что нас мурыжить? К нам уж точно ничего не прибавится.
Асмодей вымученно усмехнулся и выдавил:
;А они, наверное, сидят в самой большой хатке и думают, что же с нами учудить. Видимо, не часто к ним такое попадает. Сейчас подумают, поцокают и решат, как же нас лучше всего исказнить, чтоб больше не приходили.
;Уж мы то точно больше не придем,; усмехнулся Борис.; Только что после нас кто-нибудь припрется. Только когда это еще будет... Мохнорылые и сами забудут.
Громослав заерзал задом, прогудел возбужденно:
;Слушай, Асмодей! Чувствую, что у нас есть неплохой шанс выбраться! И только благодаря тебе, о непревзойденный!
;Ну-ну, ; приподнял бровь Асмодей.
Спина разогнулась, а хилая грудь начала надуваться. Громослав осклабился, кивнул на бобров:
;Вот смотри: у них хвост и у тебя хвост –вы ж похожи, как братья-близнецы. Ну-ка, наморщи нос и подними верхнюю губу… Так, так… Ну, вылитый бобер!!! Ты уж по родственному с ними договорись, а там уж и мы каким-нибудь боком примажемся. Скажешь:"Неудачненькие получились".
;Да, ну, тебя!; Асмодей сплюнул с досады, но тут же застенчиво растер ногой.; Ты здоровый, как бобер, так что тоже можешь попытаться в контакт войти.
Громослав задумчиво оглядел мохнатых, поднял взгляд на выход, но там уже пусто:
;Нет…; он медленно покачал головой.; Вы ж меня не подарите, так что пасть мне раскроют и все зубья проверят. А уж тут с ними равных нет.
Невесело посмеялись, повздыхали и угрюмо уставились в пол. Асмодей ежился, с надеждой посматривал на друзей, нехотя отводил глаза: оба сидели мрачнее тучи. Брови сбивались с невидимым грохотом, а в бревнах от взглядов появлялись такие же дыры. Асмодей ощущал теплое щекотание в мозгу, в сердце, печени, словно кто-то водил тонким перышком по коже. Он вздрогнул, дико оглянулся по сторонам, но никого кроме друзей и бобров не обнаружил. В животе начал сосать еще живой солитер. Как ни закидывл мясными бомбами, но тот упорно выползал из-под обстрела.
Асмодей уставился на вершину купола и проговорил с тоскливым вздохом:
;Все таки жаль, что больше не увидим звезд… и не достигнем… А мне так бы хотелось побродить по просторам галактики, вдохнуть атмосферу далеких планет, поплавать в солнечном реакторе…
;Эк хватил,; крякнул Громослав и покачал головой. Челюсти сжались, он выдохнул.; Ну, ничего… Пройдет время и кто-нибудь придумает то же самое и проложит дорогу по Вселенной… Лишь бы ничего не случилось.
;То-то и оно. У природы очень много неожиданностей. А если учесть и повышенную мутагенность, то сюрпризы можно помножить на сто и более, но все равно не угадаешь. А если еще взять и космический фактор, а он очень и очень вероятен, то тут вообще… Белый арктический зверек придет не только нам, но даже этим милым зверушкам.
Асмодей прислушался к ощущениям. Покалывание усилилось и одновременно защелкали, зацокали длиннозубые стражи. Осененный внезапной догадкой, он встал и раскинул руки. Глаза загорелись звездным пламенем. Он страстно воскликнул:
;Огонь и смерть охватит всю нашу землю. А сама Земля потрескается от удара, в те трещины поднимется огненный гной. Высохнут реки, испарятся моря , сгорят леса и звери, а затем и сама земля вспыхнет в огненных объятиях Солнца; закрыв глаза, смачно описывал он.; И ничто не уцелеет.. Ничто!!! ; Асмодей осекся, поколебался, потом выдавил.; Правда, сперва гигантская волна всех затопит…
Сзади слышался горячий шепот Бориса:"Ты что такое несешь!? Перед кем концерты устраиваешь? Перед нами или перед другими бобрами? Сядь, а то решат, что какой-то больной и того!.. Наши предки больным и увечным головы рубили, а эти поди отгрызают!"; следом рассудительно прогудел Громослав: "Да пусть жрут. Съедят и потравятся все, а мы живы, здоровехоньки дальше в путь".
Досадливо отмахнувшись, оратор выставил вперед ногу… Он взглянул на бобров, покосился наверх, где с плеском показались сразу две головы и продолжил:
;Как больно сознавать, что весь этот прекрасный мир исчезнет… И еще хуже, когда понимаешь, что мог воспрепятствовать разрушению, шел нужной дорогой, а теперь! Ээх…; Асмодей махнул рукой, повесил гриву и поплелся к стене. Рухнув с таким грохотом, словно высыпали полную кастрюлю костей, Асмодей подтянул к груди колени. На колени он положил руки, а них голову и замычал тоскливо.; А мы могли б, могли…
Громослав прислушался к урчанию, буркнул:
;Ничего мы уже не могем. Пожрать бы хоть перед смертью дали, а то что-то совсем грустно.
;Делать им больше нечего, как только пищу на нас переводить, ;проворчал Борис, глядя как две новые головы медленно опустились, исчезли за стенками водяного входа.; Что корми поросенка перед резкой, что не корми, один ляд сало не прибавится.; Борис толкнул скрючившегося Асмодея, тот завалился набок, нелепо задрав ноги. Из уголка рта текла слюна, а едва слышное сопение прервалось всхрапом… Он растопырил глаза, непонимающе покосился по сторонам. Борис проговорил со злым восхищением.; Смотри, спит! Тут два твоих родственничка смылись. Видно, чтоб саблезубого позвать, а то даже у меня руки чешутся головенку твою оторвать, чтоб не мучился!
Лежа на боку, Асмодей покосился на лестницу. Там все еще стояли два бобра, но теперь в них что-то неуловимо изменилось. Волны тепла накатывали с той стороны, словно в парилке, когда ливанешь ковшичек, другой на каменку. Асмодей посмотрел на Бориса:
;В смысле? Все ж на месте? Или еще кто-то приходил, пока я… думал?
;Ага,; кивнул Борис.; Когда ты, гм.., размышлял над судьбами мира, за тобой наблюдали два мохнатых таких, но ушли… ;плеснуло.; Ага, вот и они!
Асмодей напрягся, в груди дрогнуло: "Все таки звери. Кто его знает, что придет в голову хоть и большую, но косматую". Он сжал челюсти, наблюдая, как третий бобер подымается по плечи. Тут высунулась лапа с чем-то бьющимся. В воздухе мелькнуло, описало дугу дергающееся тело… К ногам Громослава упал метровый осетр в веере брызг.
Парни вздрогнули. Осетр дергался, разевал пасть, разбрасывая капли. Сильно запахло рыбой. Богатырь тупо уставился на подарок, затем в открытом глазе промелькнуло понимание. Громослав быстро взглянул на ехидно улыбающихся друзей и встал. Он неуклюже поклонился и развел руками:
;Ну, ребята, благодарствую, конечно…;Громослав помялся.; Но не с нашими зубами такое лопать. Это у вас резцы, так резцы –что хошь, то и грызи, аж, завидно.
Ему показалось, что бобры улыбнулись. Хоть на их мордах и не сдвинулся ни один усик, но что-то неуловимое проскользнуло. Наверху булькнуло. Он вскинул голову и встретился взглядом с глазами четвертого бобра. Тот что-то процокал и махнул сразу двумя лапами.
Брызги упали на лицо, грудь, а в руки влипли хрустящий мешочек и асмодеевский нож. Парни замерли, переглянулись. "Явно же знают, что этой штукой можно продырявить не одну шкуру,; читалось в их глазах,; но отдали. Значит, уверены, что не кинемся".
Громослав помял мешочек, который оказался воздушным пузырем какой-то крупной рыбины. Внутри похрустывало что-то тяжеленькое. Он сделал небольшой надрез, всмотрелся в серые поблескивающие комочки, понюхал… и недоверчиво лизнул.
;Соль… Ребята, это же соль!; сказал Громослав, выпучив глаза.; Живем!
Парни сгрудились у стены, бросая на бобров изумленные взоры. Громослав одним движением взрезал рыбину от хвоста до затылка. Осетр слабо дернулся и затих, когда острие вошло в мозг. Отделив от хребта полоски белого жирного мяса, Громослав нарезал их на небольшие кусочки. В животе бурчало, кидалось на ребра.
Щеки Асмодея стали, как у хомяка, он пробормотал невнятно:
;Сбылась мечта идиота.
;Ну, вот: все таки признался!; помахал пальцем Борис. Губы приподнялись, но глаза оставались серьезными.
В животах постепенно тяжелело. Запах рыбы, казалось, впитался в кожу, одежду. Есть уже не хотелось, но делать то нечего –вот и жевали потихоньку, поглядывая на выход.
;Все: больше не могу,; Асмодей отодвинулся к стене. Глаза с отвращением смотрели на белые комочки. Он начал медленно моргать. Голоса друзей отдалились, поплыли волнами… Его грубо тряхнули. Асмодей непонимающе уставился в оскаленное лицо Бориса.
;А больше и не надо. Ты и так для них, что гусь, у которого требуху набили гречневой кашей,; прошептал Борис. Он мотнул головой за спину.; Пойдем. Твои родственники приглашают нас поплавать по принципу "дольше, глубже, темнее".
;Мне бы как-нибудь наоборот, ;простонал Асмодей, но в груди радостно екнуло. Что-то говорило ему, что не сожрут и даже топить не станут.; Люблю, знаешь ли, солнышко.
Асмодей выглянул из-за спины Бориса. Последний бобер забирался уже на верхнюю ступеньку. Те даже не поскрипывали, хоть и принимали на себя немалый вес. На метр сзади волочился толстый и широкий как лопата хвост. "Вот меня чем саданули,; подумал Борис, подымаясь.; хорошо, что в воде, а так бы вообще всмятку".
Бобер стоял наверху, нетерпеливо покалачивая хвостом по настилу. Громослав забрался первым, следом Асмодей, а замыкал шествие Борис. Они сгрудились на одной стороне, а бобер махнул лапой в сторону темной поверхности, что-то проверещал.
;Ты уж, брат, не сумлевайся: плавать умеем,; хмуро кивнул Громослав.
В глазах бобра читалось неприкрытое недоверие. Он ощупал взглядом их тела. Заглянув за спины, покачал головой, усы зашевелились. Мохнатый зверь выразительно помахал хвостом, а потом посмотрел в глаза Асмодею. Тот показал большой палец.
;Здорово! С таким хвостом можно плавать не хуже рыбы,; восхитился Асмодей и помахал руками.; А мы ручками, ножками… Хоть и пародия, но плыть можно.
Бобер презрительно фыркнул:"Куда там рыбам!"; и оттолкнулся от помоста. Лапы подогнулись, вжались в шерсть. Под грузным телом пронесся полуметровый бортик. С негромким плеском вода расступилась и поглотила пловца. Волны в пару ладоней разошлись в стороны. Плеснув о бревна, они заколыхались, быстро успокаиваясь. В глубине мелькнул хвост, всколыхнул изнутри мокрую массу и пропал.
Парни переглянулись. Асмодей нервно сглотнул. В животе похолодело. Темная поверхность не сулила ничего хорошего. Он сразу представил, как не хватает воздуха, как грудь разрывается, он раскрывает рот в паническом крике. Вверх взлетает гирлянда пузырьков, он судорожно втягивает воздух, но в рот вливается вода… и он умирает. Содрогнувшись всем телом, с бешено колотящимся сердцем Асмодей попятился. Под пяткой пустота. Он качнулся, в груди все обмерло, но с боков подхватили, дернули назад.
;Нам туда,; Борис кивнул в воду,; не путай! У тебя ж только хвост, а крылья у Грома –если навернешься, то костей не соберешь.; Борис потоптался, вздохнул и уронил тяжело.; Ладно… Я пошел. Не будем же вечно здесь сидеть. Асмодей, потом ты, а Гром сзади: чуть чего поможет.
Борис несколько раз глубоко вздохнул, а потом втянул столько воздуха, что грудь затрещала и прыгнул… Ладони прорезали темное, холодное, штаны попытались сползти, но, кажется, застряли, булькнули пузырьки.
Не видно не зги. Руки иногда задевали скользкие бревна колодца, уши сдавливало в токарных тисках, но он греб все ниже и ниже. "Еще немного, давай еще,; уговаривал он себя. Сердце глухо бухало, легкие начали дергаться, пытались выбраться через глотку наружу. В мозгу забилось паническое.; А если не успею –опять захлебываться! Сколько можно!?"
В это время мокрый непрогляд всколыхнулся. За руки схватило и рвануло вниз. Чуть не заорав, Борис сцепил зубы. Вода податливо противилась. По бокам невидимо клубились реактивные струи от хвостов двух буксиров. Кольца, сжимающие череп, начали ослабевать.
Далекое светлое пятно над головой приблизилось, разрастаясь в стороны. В ушах шумели водопады, грудь судорожно дергалась… И тут пятно разорвалось мириадами брызг, а в глаза ударило алым копьем закатное солнце.
Казалось, легкие расширились до бесконечности и содрали с треском всю атмосферу. Вытаращенные глаза ничего не видели, кроме багрового края неба с остывающим слитком над черной полоской. В раскрытый рот влетал вместе с капельками воздух, насыщенный рыбьим запахом. Борис кашлял, но дышал, дышал… Он чувствовал, что его куда-то тащат, по плечи в воде, затем выпихивают на что-то твердое.
За руки больше никто не держал. Колени, ладони упирались в твердое теплое раскачивающееся. За спиной плеснуло раз, другой. Там хрипело, раздавались сипы, перханье. Голые руки, грудь овеяла прохлада. Борис смахнул мокрую прядь с глаз и протер водяную пленку.
Он стоит на карачках на плоту из бревен, что хитро стянуты лыком. Громославу можно лечь хоть вдоль, хоть поперек, но все равно не замочит ни головы, ни пяток. Посреди плота; Борис вытаращил глаза; лежит все их оружие в целости и сохранности.
Плот качнулся, в ноги ткнулось сипящее. Борис торопливо отполз к середине и развернулся на карачках. Асмодей распластался на бревнах, как лягушка на столе юного натуралиста. Он трясся, как осиновый лист, что-то булькал , уткнувшись в мокрые бревна. Рядом вылезал Громослав. Чудовищная грудь блестела, словно медные латы, расширяясь от двухсотлитровой бочки до монгольфьера. Когда богатырь навалился на край всем тело, поверхность под Борисом качнулась, накренилась. Звякнув, с кучи скатилась секира и впилась в дерево на волосок от носа Асмодея.
Борис чертыхнулся, попятился на самый край –стало чуть поровнее. С Громослава текло, будто с искупавшегося пса. Соломенные волосы потемнели, опустились медузой до подбородка. Осторожно взобравшись, тот переполз ближе к середине –бревна под Борисом плюхнули, опустились в воду на треть, а потом ниже. Так же молча, шлепая руками, Громослав добрался до кучи оружия с мешками, выдернул секиру и положил рядом с собой.
Он резко вскинул голову –веер брызг разлетелся, волосы унеслись к затылку, обнажили широченный лоб. Левый глаз горел словно янтарь. Громослав повел глазами по сторонам, толкнул друга и приглушенно ревнул:
;Асмодей, нехорошо жопой к хозяевам поворачиваться! Тем более если они родственники. Встань хоть, ручкой помаши!
;Я твой мать, ты моя отец,; непонятно к чему пробормотал Асмодей и перевернулся на спину. Глаза провернулись в орбитах из стороны в сторону.; Сколько ж вас!
Плот находился в двадцати метрах от плотины, чуть ближе к яростному закату, чем к противоположному берегу. На сотню метров вверх по реке от древесного шлагбаума простиралось целое поле хаток. Между ними вся поверхность забита поблескивающими коричневыми головами. Усы топорщились, как ежики.
Детеныши пытались забраться на головы матерям, а особо сметливые влезали на купола. Белые зубы, блестящие глаза устремлены на них. Вокруг плота осталась метровая полоска черной воды. За четыре угла их посудину придерживали четыре исполинских бобра. Воздух был пропитан запахом интереса и нетерпения. Вздохнув, Асмодей встал сперва на карачки, а затем осторожно выпрямился на полусогнутых, с дрожью косясь на близкую воду.
Глава 25.
Асмодей раскинул руки, словно хотел обнять белый свет, и воскликнул:
;Друзья! Да, все мы друзья и братья, ведь у нас общая мать –Земля.; Он, как можно ярче, вообразил бело-голубой шар с красно-коричневыми пятнами материков. Все поле голов застрекотало, переглядываясь. Физически сгустилось непонимание.
Асмодей представил бобра, что несется в межзвездном пространстве, а за ним огненная комета. Он приближается к бело-голубому шару, затем уже несется в такой же чаше и ныряет в белое молоко. По бокам проносятся клочья тумана. Усы загнулись за спину, глаза слезятся от встречного ветра. И вот он прорывает облачный покров, а рядом человек. И вот они уже вместе таранят свистящий, острый как ножи воздух. Быстро приближается трава, которую разрезает блестящая ниточка. Затем трава разрастается до леса, прыгая в стороны, чтоб растянуть ниточку до широченной речной глади. Видна плотина, стремительно увеличивающиеся из точек купола хаток. Удар, плеск на десять человеческих ростов, пузыри и усиливающаяся тьма… Ноги отталкиваются от дна… В сопротивляющихся струях вырастает белое пятно… Но почему оно наливается ослепительно желтым? Голова прорывает пленку. Все небо пылает, воздух с ревом сгорает от приближающегося гигантского шара. Вскипели реки, сгорели леса, потрескалась Земля и разлетелась на куски. Какие в дикий холод космоса, а иные в огненное жерло Солнца…
Над рекой повисло облако страха. Асмодей обвел горящим взглядом изрядно поредевших слушателей. С тихим плеском начали появляться головы, полыньи уменьшались.
;Все это будет, если мы не продолжим наш путь!; тяжело сказал Асмодей. Помолчав, он воззвал.; Вы можете нам помочь,; он представил, как плот несется по реке в кровавый закат. Сзади скептически хмыкнуло.; Ведь так поможете и себе!
;Асмодей, ты случайно не во сне разговариваешь,; ядовито прошипел Борис, глядя, как оратор спокойно садится и хватается за плот.; Если наши не поняли, то…
Плот резко дернулся и начал набирать скорость. Борис покачнулся, клацнул зубами, прикусил язык. Сквозь навернувшиеся слезы ошарашено смотрел на реку. Бобры расплылись в стороны так, что от плота до берега образовалась закатная дорожка.
Плот несся мимо зубастых голов, уверенно разрезал красное... Вода по бокам бурлила, плескала на бревна. Берег приблизился. По дну чиркнули карандашные огрызки сосен, бревна ткнулись в берег, с легким треском вдавили траву в дерн. Обогнув торец, догнала и плеснула на склон волна. Звякнуло железо.
Борис вытащил из кучи свой рюкзак, меч, лук со стрелами, из-под самого низа достал нож и ступил на берег. Плот даже не шелохнулся. Борис повернулся и увидел тех же бобров. Их черные когти погрузились в бревна до половины, наружу выдавился белый сок.
Парни разобрали амуницию, вскарабкались по склону на пару метров от кромки воды и остановились. Все чувствовали некоторую неловкость. Борис встретился взглядом с глазами Асмодея, кивнул на ожидающих. Тот скривился, вздохнул и начал разворачиваться...
В этот момент неподвижная гладь за плотом разорвалась с плеском тремя снопами брызг. Пролетев по воздуху, к ногам парней шлепнулись извивающиеся рыбины и тут же запрыгали вниз. В руках путешественников, словно по волшебству, возникли три кинжала и пригвоздили рыбин к земле.
Асмодей ухватил осетра за жабры, помахал им и закинул на плечо. Он вскинул руку, ободряюще улыбнулся и воскликнул:
;Благодарю! Пусть реки будут всегда полны рыбы и не обмелеют. Пусть леса не поредеют, а ваш приплод будет здоровым и многочисленным! Мы с вами не прощаемся, так как надеемся вернуться… с победой! И мы вернемся!
Бобры заволновались, глаза и зубы сверкали, словно поле огней, вода бурлила, молодежь верещала, нарезала круги…
Асмодей постоял в молчании несколько секунд.., повернулся и пошел вверх по склону. Борис с Громославом одновременно вскинули руки и развернулись. Рыбьи хвосты смачно встретились друг с другом, плеснув на противника несколько капель.
Мимо проплывали такие же остроконечные пеньки, как и на той стороне реки. Под ногами хрустела стружка и мелкие веточки. Мелькнула и ушуршала под корни мышка.
Парни шли скованно, чувствуя на спине то тысячи колючек, то теплые волны. И только когда изгиб холма скрыл от них реку, все выдохнули с облегчением. Борис оглянулся назад, сказал с нервным смешком:
;Эмпаты, ядрена вошь! Хорошо, что не ударились во все тяжкие с кровавым планированием, а то бы нас точно растерзали и на корм рыбам пустили, чтоб не пропало! Хозяйственные!; Борис замер на полушаге. Глаза щупали напрягшуюся спину Асмодея. Борис спросил подозрительно.; А ты то как догадался, что они читают мысли?
; Читают?.. Вряд ли…; покачал головой Асмодей. Лоб изрезали морщины.; Скорее видят образы, ощущения, хоть и это совсем не мало!
;Ладно, пусть так,; кивнул Борис, догоняя парней на кромке леса. Рука вытянула меч. Он с удовольствием заметил, что не меняя выражения лиц, один потянул арбалет, а второй лапнул секиру.; Но я, к примеру, и не различал, когда они думали так иль эдак.
;Так то ты, а то я,; гордо сказал Асмодей и выпятил грудь.; Видеть я не видел, но ощущал ясно, когда они о нас думают хорошо, а когда совсем наоборот. Как только Гром начал их мысленно резать и на жаркое пускать, я почувствовал, как на шее сомкнулись их зубки. А когда я про жизнь всего сущего вспомнил, то кое-что изменилось. Так что кое-что могу!; он показал им язык и ехидно прищурился.; А вы нет!
;Куда уж нам, сирым да убогим,; пророкотал Громослав и выломился сквозь малинник на небольшую полянку десять на двенадцать шагов.; С такими то родственными отношениями… Кому ж еще понимать друг друга, как не близким, гм.., людям.
Над головой зажигались звезды. Луны не видать: спряталась где-то за сосновой оградой, лишь верхушки с одного края серебрились.
Асмодей набрал сухих веточек, спешно начал разводить костер. Сбоку трещало –это Борис тащил сушину. Несколько ударов по кресалу –и сноп искр породил легкий дымок в кучке тоненьких веточек. Асмодей упал на колени, осторожно подул –слабо заколебался огонек. Несколько секунд и легкий треск поднял огонь на ладонь, осветил багровым лицо поджигателя. Довольно отдуваясь, Асмодей подложил нарубленных Борисом веток ;пламя чуть стихло, затем взметнулась с треском выше ;и утешительно сказал:
;Да, ты не переживай так… Вот дойдем до слонов –тут уж я ничем не смогу помочь!
Громослав засопел, налился дурной кровью. Не чувствуя в стиснутом кулаке ножа, шинковал вместе с рыбой и пенек. Ровные ломтики беззвучно отделялись, а лезвие впивалось в сухое дерево до половины полуметрового обрубка. Нож приблизился к осетровому хвосту и в конце отделил полено полностью. Тихонько тупнуло: деревяшка и хвост завалились на траву. Громослав несколько раз провел ножом в воздухе. Глаза не отпускали тщедушную шейку взбледнувшего Асмодея.
Ощутив неладное, Громослав посмотрел на хвост, что валялся в траве рядом с щепкой, а потом прошелся тяжелым взором по невинной мордочке шалуна. Тот вспикнул и метнулся за круг света. Что-то невидимое протопало с шуршанием. В отдалении затрещало, стихло…
Плечи Бориса подозрительно подрагивали. Тот молча заготавливал дрова. Уже целая метр на метр стопочка вкусно пахла смолой, но Борис все тянул и тянул сушину на брошенную поперек палку. Свист багровой полоски–и бревно укорачивается на очередную чурку. И так до тех пор, пока не остался сучковатый огрызок на два полена. Удар –и чистый срез окончил работу.
Борис выстрагивал тонкие прутики из полена без сучков. Прислушиваясь к бульканью и трубному реву за деревьями, Громослав насаживал куски на палочки и укладывал на рогульки. Через пару минут белые кусочки заскворчали. С них в костер падал сок, уголья сердито шипели, с них вздымался белый дымок, потек ароматный запах. Меж их животами началась перекличка. Как во всяком соревновании планка повышалась, пока не дошла до трубного рева.
Ноздри трепетали, словно флаг под порывом ветра. Внезапно Борис дернулся: в нос вместе с запахом жареной рыбы ввинтились миазмы. Громослав втянул воздух и задержал дыхание. Глаза пучились, как у рака, а безрукавка трещала на спине.
Под порывами ветра пламя то взлетало, то льнуло к углям. Круг деревьев то прорисовывался, то терялся во мгле. Через раз дыша, Борис глянул в сторону вздохов с бульканьем и заорал:
;Асмодей, ты там умер что ли!? У меня аж глаза слезятся!
;Судя по запаху,; гундосо просипел Громослав,; он умер пару дней назад!
;Не-е-ет!.. Скор-е-е-е нао-о-оборот!
;Наоборот?!; Борис уткнулся в костер: пусть лучше дым съест глаза, переглянулся с синим от непродыха богатырем и нерешительно выкрикнул.; Рожаешь что ли?; потом ржанул.; Ха-ха!!! Теперь то я понимаю, почему все младенцы рождаются сморщенные, как моченое яблоко, и посиневшие! Куда им, если даже Гром в ауте!
Затрещало. Мягкое топанье приблизилось. Пламя вырвало из тьмы желто-красного Асмодея. Он отмахнулся от мохнатого мотылька с крыльями в две ладони и подсел к костру.
По звездному небу плыли чернильные утюги. Искры рвались вверх, постепенно истончаясь. На высоте в три человеческих роста они пропадали, лишь серый пепел сыпался на плечи и поджарившееся мясо. Во тьме рычало, пищало, шуршало, раздавались душераздирающие вопли и рев…
Асмодей с ходу ухватил шашлык и впился зубами. Морщась и кривя губы, он с урчанием стягивал кусочки и жадно жевал. Глаза пучились, лицо багровело, но по горлу то и дело проталкивались огненные куски, падали в пасть ненасытного зверя.
Борис сглотнул, спросил с надеждой, следя за лицом Асмодея:
;Прожарилось?
;Что ты!?; замотал тот головой и цапнул вторую палочку.; Вы не торопитесь, а то еще всяких червячков нахватаете! Кто знает, что в здешних реках водится…
;Оно, конечно, так, но…; пробормотал Борис, провожая взглядом очередной шашлык, и спросил.; Но ты то как? Мы вылечить только универсальным способом можем.
Асмодей раскачивался на пеньке, осоловело щурился. В руке вяло болтался уже четвертый шашлык. Асмодей икнул, вяло пробормотал:
;А что я? Да за вас…
Он как качнулся, так и кувыркнулся назад. Сапоги задрались кверху. Загремело…то ли просто костями, то ли костями о палки… Через мгновение захрапело.
Мимо просвистело. Громослав проводил тоскующим взглядом шашлык, что улетел во мрак. Там хрустнуло, сразу же зачавкало, словно давно ожидало подарка. Возле земли у деревьев люминесцентно блеснули два глаза и тут же пропали.
Громослав вздохнул, потыкал тоненькой палочкой в ужарившиеся кусочки –коричневая корочка податливо треснула, взвилась струйка пара. В нос ударили умопомрачительные запахи. Они не заметили, как сдернули последний кусок, а в животе оскорблено взвыло:"И это все!!!? Караул, фашизм возвращается!!!"
Борис погладил взбурливший живот, кивнул Громославу на мешок:
;Доставай скорее! Нашему проглоту дежурить последним, а это смертельно опасно для оставшихся осетров!
Громослав понимающе хмыкнул и вытащил рыбину, что уже свернулась каралькой.
Пока богатырь полосовал осетра и нанизывал на прутья, Борис зажал нос и нырнул за освещенный круг. Во все стороны прыснуло, словно стая мальков решила порезвиться на суше. Нарубив лапника, Борис рванулся с выпученными глазами назад. Он расстелил добытое в метре от костра, перенес на мощный запах сосны мягкого с болтающейся головой Асмодея.
Глаза выворачивались вне воли хозяина. В них все время полыхал костер с слабо шипящими палочками. Бардовый здоровенный как демон Громослав любовно проворачивал шампуры, брызгал на их водой из баклажки. Уголья шипели, вздымались белые дымки. Борис присел рядом. Глаза заворожено уставились на этот труд.
Руки что-то шарили по траве. Наконец, пальцы ухватили тоненькое и шершавое и потянулись к желанному. Только когда это появилось в поле зрения шашлыков, Борис разглядел щепку. Подстегиваемый рычанием и водопадами слюны, аж глотать не успевал, он потыкал мясо:" Мягко!!!"; и тут же сорвал… Обжигая язык, нёбо, Борис с Громославом вмиг перемололи по паре шашлыков вместе с хрящами. Уже медленнее, чувствуя приятную тяжесть, они прикончили остатки.
;Гром, подежуришь первым?; заплетающимся языком выдавил Борис. В глазах все расплывалось, а богатырь вовсе казался двуликим монстром. В уши только вплыло ватное:"Хо-ро…"; как рыжие иголки метнулись навстречу чугунным векам…
В голове плавало:"Ну, счас отосплюсь!"; губы растягивалисьв улыбке, как его грубо потрясли за плечо. Глаза распахнулись, с бешено бьющимся сердцем Борис тупо уставился в лицо, нависшее над ним на фоне черноты. С одного боку оно было красное с мешком под узким глазом, а вторая часть словно и вовсе не существовала.
;Вставай…; проскрипело чудовище усталым голосом Громослава.; Твой черед…
Не слушая Бориса, Громослав разогнулся и превратился в великана. Последний сделал два шага в сторону и рухнул сперва на колени, а затем плашмя на живот. Руки, ноги раскинулись, земля вздрогнула. Засопело.
Борис встал. Его шатнуло. Сгоняя сонную одурь, он потряс головой. Пламя задергалось из стороны в сторону. Вздохнув с подвыванием, Борис поежился и глянул вверх:"Ни звездочки…И луна скрылась". Он сунул руки под мышки, подсел к костру. Подкинув пару поленьев, Борис уперся в них бараньим взором. Огонь сперва приутих, несмело пробуя новичков на вкус, а затем весело затрещал… Пламя взметнулось к скалам над головой.
В кустах шуршало, над головой проносились невидимые существа, обдавали гниением. Следом придушенно пищало, хлопали крылья.
"Значит, это хищники… И при том не последние в своем ареале,; думал Борис, невольно пригибаясь.; Только тот, кто не боится, что его поймают и сожрут, может позволить себе иметь такой запах".
Костер колебался от волн летунов. Борис дергал головой, всматривался в звуки до цветного мельтешения перед глазами, но тучи упрямо скрывали сородичей. От огня пригревало. Глаза медленно моргали, отчего пламя троилось, четвертилось, словно разгорающийся пожар. Борис потряс изо всех сил головой, сморщился: мозг колотился о черепную коробку, как било в колоколе.
Не зная, чем еще заняться, Борис проверил лук –струна басовито загудела, демонстрируя неизменность натяжения. Меч остер. Хоть бы царапинка осталась. Хотя если бы и осталась, то чем точить, непонятно. Стрел полон колчан, кроме двух. Одну потерял, когда впопыхах пару дней тому поцелил в стадо хрякящеров. Пробив двух животных, та воткнулась в третьего, но только ранило, так как кровавый след тянулся до самых холмов. На их склонах виднелись сотни полуметровых дыр. К одной из них и вели кровавые отпечатки. Но попробуй сунься! Оттуда грозно хрюкало и посматривало совсем не мертвыми глазками. Растопчат и не заметят. Вторая стрела, пробив куропатку, упала в болото. В обоих случаях не голодали, но бонусы тревожно таяли.
"Хоть спички вставляй,; мрачно думал Борис, расшиперивая пальцами веки.; Что бы такое поделать? Ну, хоть что-нибудь…; но в голове противно звенело, перекликиваясь с комариным полчищем. Устало отмахнувшись, шаркнул ухом по плечу. Там истошно пискнуло, поджигая красным хрящ. Внезапно глаза расширились.; Эврика!"
Разделав последнюю рыбину, Борис зашвырнул голову и кишки в кусты. Там бросилось с писком врассыпную, а потом тихонько зашуршало.
"Жрите, жрите,; буркнул Борис, нарезая осетра кусочками.; Как отъешьтесь, можете приходить долги возвращать".
Шашлыки шипели, забрасывали по ветерку ароматные щупальца. Асмодей беспокойно заворочался. Борис ухмыльнулся, потер ручки, взял шашлык и пересел к Асмодею. Борис провел ароматным мясом перед носом спящего и прогудел нараспев:
;Хочешь это?
Губы Асмодея заплямкали, пальцы сжались, словно птичьи лапы. Глаза под сомкнутыми веками бегали туда-сюда. В животе нарастало бурление, словно в закипающем котле.
;Хо-чу…; едва слышно пробормотал тот.
;Так возьми же!..; возвышенно протянул истязатель и положил на шевелящиеся губы шашлык. Рот тут же открылся, но Борис отдернул палочку.; Эх, нельзя… Задохнешься!
Жадно раззявленная пасть захлопнулась. Челюсти зашевелились. Асмодей довольно сглотнул… Улыбка погасла, он нахмурился, нижняя губа жалобно выпятилась. Из уголка сомкнутых век выкатилась капелька и, оставив блестящую дорожку на щеке, упала на лапник. Борис злорадно оскалился. Положив холодный шашлык на костер, он взял горячий и снова начал водить перед носом Асмодея…
На востоке меж мохнатыми вершинами чернота переплавлялась в серость. Борис наморщил лоб: "Часиков пять то уже есть". С сожалением вздохнув, он положил прутик с мясом на рогульки, толкнул Асмодея и отрапортовал:
;С добрым утром! За время дежурства происшествий не случилось!
Асмодей поднялся, как мумия. Руки вытянуты перед собой, только бинтов не хватает. Лицо осунулось, в районе пояса предсмертно хрипит, кожу на животе пучит, словно младенец тыкает кулачками. Ноздри дергаются. Глаза безошибочно провернулись, зацепились за колеблющееся пламя, над которыми шипело мясо. Шумно сглотнув, Асмодей скакнул к костру прямо из сидячего положения.
Борис улегся на освободившееся место, сладко потянулся. Во всем теле разлилась блаженная усталость, глаза закрывались. До ушей донесся хруст, торопливое чавканье.
;О, господи,; невнятно воскликнул Асмодей. Язык едва шевелился в охомячившихся щеках.; Вот почему такие ужасы снились!
Уже проваливаясь в полусон, где он мановением пальца двигал горы, спасал Ляну и что-то доказывал восторженно верещавшему Штейнеру, Борис пробормотал:
;Что за ужасы? Опять поди про жуткий стояк, что закончился гангреной и отрезанием?
Асмодей подавился, заперхал, потом выдавил сквозь кашель:
;Боже.., упаси! Кхе!..; из раскрытой пасти вылетали полупережеванные куски и падали в костер, где шипели, пахло горелым. Об красную рожу можно было зажигать светильник. Асмодей отдышался, прохрипел. ; Так и до инфаркта недалеко! Кхе… кхе… Нет! Снилось, что я –пес голодный как волк, а кто-то большой и невидимый кидает мне мясо. Я со счастливым визгом бросаюсь, проглатываю и прошу еще, но не тут-то было! Чувствую, как с трудом выпрошенное удаляется из желудка и подбирается к горлу. Ну, я, есно, блеванул, а тут еще один кусок упал перед мордой. Я хвать! Глотаю –та же песня. И так много, много раз…
Асмодей осекся… Уши уловили перехрапывание. Словно две морские волны бились об утес или друг с другом. Асмодей вздохнул и повернулся к костру. Глазки масляно заблестели. На сердце словно ливанули бальзама. Костер, лесная тишина, пять шашлыков и ты. Правда, комарье под утро кидалось, как озверевшее: видимо, разглядели свинячьими глазками. Но что все это в сравнении с истекающими соком ломтями, когда они падают на язык… Уум!
Темная серость над головой перетекла в более светлые тона. Ночь постепенно сдавала позиции, отступала куда-то за деревья. Слабый ветерок ерошил мохнатые верхушки, но у земли сходил на нет. Асмодей неторопясь трудился над последним шашлыком. Рука вяло отмахивалась от наседающих кровопийц. Все лицо, грудь и руки пузырились белыми укусами.
Вдруг откуда-то со стороны реки едва слышно взревело. Но как-то странно… Словно пасть открыл шагающий экскаватор и орал на неумелого слесаря. Челюсти Асмодея заработали медленней. Уши хрустели, стремясь уловить далекий звук. Глаза отсутствующе уставились в костер, а руки уже положили палочку с мясом и с тихим пощелкиванием крутили ворот. Стрела легла на ложе. Правая рука любовно поглаживала приклад, а вторая взяла отложенное дело. Челюсти заработали, замерли… Рев стал отчетливей, к нему присоединился хруст, протяжный треск, словно падали деревья, застревая на соседях и ломая ветви.
Асмодей медленно провернулся, сидя на заднице. Стволы двинулись по кругу. Глаза впились в древесную стену, но взгляд едва пробивался на пару метров. Рев и треск усилился. Во рту пересохло. Асмодей сглотнул и бросил быстрый взгляд по сторонам. Привычные шорохи, цвириканье, писки и умирающие вопли отрезало, как ножом. Наступила тянущая тишина. Даже деревья, казалось, испуганно застыли. Сердце всхлипнуло и заколотилось, как у пойманной птички. Пальцы стиснули приклад, а указательный все щупал курок.
Глава 26.
"Разбудить, не разбудить,; думал Асмодей, до чертиков вглядываясь в помертвевший лес. В тишине лишь усиливался хруст и рев, в котором прорезалось торжество напавшего на след.; А если что-нибудь неважное? Как обезьяна-ревун? Орет так, что и царь зверей в мышиную норку забивается, а на самом деле мыльный пузырь. Нет, подожду, а не то мне ж потом не жить. Скажут:"Сам выспался –скучно стало, вот и пристаешь!"
И тут совсем рядом оглушительно треснуло, с шумом повалилось. Почва подрагивала, стукала зубами. Шагах в двадцати за кустами и соснами, что только, только проступали из тьмы, мелькнуло серо-зеленое. На высоте в три человеческих роста сверкнула пара круглых как у ящерицы глаз с кулак каждый. Они отстояли друг от друга на полметра. Асмодей на миг встретился взглядом с глазами замершего зверя и похолодел, как лягушка пред ужом. Из левой руки выпал шашлык, правая, соскользнув с арбалета, укололась об сучок.
Зверь шумно втягивал воздух. Слышались тупые удары, тонкий хруст, словно тот раздраженно дергал хвостом из стороны в сторону, колотя по деревьям и сминая кусты.
Внезапный рев ударил оглушительным смрадом. Глаза рванулись прямо на Асмодея. Крайние деревья вздрогнули. Затрещали, разлетелись по сторонам сломанные ветки –на поляну выметнулся звероящер. Огромная как стол голова с сотнями кинжалов в жерле пасти потянулась к Асмодею. Тот тонко взвизгнул, руки что-то вскинули, пальцы дернули крючок… Вжикнуло, хлюпнуло, затем тихонько треснуло… Пробив насквозь череп, стрела прошуршала в вершинках и исчезла. Один огонь погас, на лицо Асмодея плеснула жижа, кровь. Воздух потряс предсмертный вопль-скрежет, на который вдали ответили несколько десятков яростных. Погас и второй глаз, словно выключили на реостате ночную лампу. Маленькие прижатые к груди лапки дернулись, а задние как у бройлера с трехэтажный курятник подогнулись. Перед лицом Асмодея мелькнули острейшие зубы –он откатился в сторону. Пламя блеснуло на чешуйках, и зверь рухнул на костер.
В агонии толстый как бревно зеленый хвост ящерицы заметался по поляне. Когти задних лап, словно зубья плуга, вспахивали грунт, выбрасывали в воздух пласты иголок, землю с кореньями... Пара комков шлепнулась Борису на голову.
;Что за!?; хрипло заорал тот и очумело подскочил.
В этот момент чудовище дернулось –хвост смел Бориса, словно веник пылинку. Тот вломился лицом в кусты, как озверевший вепрь. Треск… Лоб чиркнуло острым огнем. Перед глазами мелькнули сучья, листья, красные комочки боярышника, и Борис перелетел за подлесок. Он хряпнулся всем телом так, что дыхание вылетело, а внутренности сплющились о землю. Позвоночник хрустнул. В голове заплясали звездочки. Нос уткнулся в хвойный ковер. Сквозь наброшенное на уши ватное одеяло донесся глухой удар, земля под ним подпрыгнула. Белые от боли губы чуть приподнялись:"Все таки в чем-то величина тела мешает, мешает… Меж деревьев не удалось проскользнуть. ; Борис полежал чуть, приводя колотящееся сердце в норму, когда многоголосый рев буквально подкинул его в воздух.; Придурок, чему радуешься!? Гром поди об дерево все кости переломал!"
Прорвавшись через кусты, Борис глянул в сторону недавнего удара. Около сосны в два обхвата Асмодей помогал Громославу подняться. Весь в иголочках, мусоре тот мучительно кривился, но вставал. Правая рука висела как плеть. Припадая на тот же бок, Громослав качнулся к разбросанному оружию. Рев нарастал…
Асмодей ежился, пыхтел как ежик, но тащил Громослава. Борис уже закинул свою амуницию на плечи и собирал оружие с мешками друзей.
Ящер раскинулся от одного конца поляны до другого. Морда ткнулась в белое тело сосны. Рядом валялась содранная кора. На зеленые чешуйки стекал сок. Хвост вытянулся и пропадал в кустах малины на противоположном конце поляны. Сильно пахло раздавленной ягодой, паленой хвоей и горящим мясом.
Борис обвешался оружием, словно мародер после боя. Его уши дергались, ловили приближающийся треск, рыки. Глаза тревожно бегали по лицу друга. Теперь уже весь лик Громослава напоминал луну, только буро-синюю с узкими щелочками глаз.
;Цел!?; крикнул Борис, ; Надо быстрее убираться: скоро здесь появятся штук десять таких, не меньше!
;Жив!; ревнул Громослав и криво улыбнулся. Левая рука требовательно протянулась.; Давай секиру! Это наш последний бой! Но ты ошибся: их десять пар…
Борис беззвучно выругался и заорал, толкая Громослава в спину:
;Крови захотелось!? Благородно помереть решил!? Да кто увидит наше благородство?! Кто его оценит? Эти ящерицы-переростки, для которых мы –не более, чем добыча, куски мяса и костей!?; в груди все сперло от злости, в желудке начало жечь каленым железом.; А как же наша цель!?
Громослав вяло бурчал: "Эти жалкие пресмыкающиеся еще будут гонять Человека, как белку…Да, ни в жизнь!"; но шаг ускорил…
И вот уже они бежали по буреломам, пролезали под валежинами. Те опирались о землю сломанными ветками, что потрескивали, изгибались. И не угадаешь, в какой момент сучья обломятся и бревно рухнет…
За спиной рев затих. Несколько секунд они слышали только хруст веток под ногами и хриплое дыхание. Деревья неслись в лобовую, но углядев в руках смертоносную сталь, испуганно сворачивали в стороны, мелькали коричневой стеной.
Через несколько секунд заревело так, что ноги превратились в воду. Однако, Асмодею, что бежал последним, словно подкинули топлива. Растолкав здоровяков, как шар кегли, он унесся вперед, только треск и сломанные ветки указывали его путь.
Борис оглянулся на Громослава. Тот бежал, прихрамывая и сцепив зубы. С каждым прыжком богатырь все сильнее припадал на ушибленную сторону, рука придерживала бок.
;Видать, обнаружили товарища.; сипло выкрикнул Борис. Ноги перепрыгнули через выворотень, хрупнули шишками.; Теперь бегут нас на поминки приглашать.
;Ага, ; буркнул Громослав, проползая на карачках под поросшим мхом стволом. Колени с ладонями продавили мох, сразу намокли.; В качестве закуски, а Асмодея, как пряность.; выбравшись, он покосился на небо –темно-зеленые разлапистые ветки практически смыкались, оставляя небольшие серые пятна. Почти рассвело.
Борис хихикнул. По ногам хлестала трава. Сапог сбил ядовито-красную шляпку. Следом хрупнуло: Громослав докончил в прыжке. Подвигав бровями, Борис выкрикнул:
;А я уж думал.., что нашел способ.., как нас оградить… от ночных гостей…
;И какой же?; хрипло выдавил Громослав. Под сапогом хлопнуло. До колена взвился рыжий дымок, остался позади. ;Чертов дедушкин табак!
;Чего?; Борис оглянулся. В висок кто-то лупанул. В голове загудело, взорвалось фейерверком. Ноги пробежали вперед, прыгнули в воздух, а он со всего маха хряпнулся на землю. Перед глазами придавив травинки мелькнул посыпанный коричневым сапог.; Аа… Понятно.; простонал Борис. За руку схватило стальными тисками –земля с суетящимися мурашами ринулась вниз. Его толкнуло –и деревья радостно бросились навстречу, но он не дурак –пусть обнимаются с такими же деревянными.
Громослав перепрыгнул валежину, крикнул:
;Хотел предложить Асмодею побольше жрать всякой гадости, а вечером рядом со стоянкой выкладывать результаты. Ведь целую ночь на нас никто не кидался, не пытался сожрать иль хотя бы куснуть… Комары не в счет.
;Да… Для мелких животных это смертельно, ;рассудительно бухнул Громослав и пошкрябал затылок, ;но для крупняка, видимо, лучшей приманки и не найти.
;Что ж лучше-то?..; сам себя спросил Борис.; Множество мелких или несколько крупных? Мелких мы бьем, а от крупных бежим… Но с другой стороны мелкие не дают толком спать, а большие пока прибегут, то и выспаться можно. Дилемма…
Рев приближался. Местность под ногами понижалась. В воздухе появился запах гниющих растений. И тут сосны словно отрезало –они выскочили в редкий березняк. В пяти метрах от темной ограды поджидал Асмодей. В побелевших руках он сжимал заряженный арбалет. По лицу катились крупные капли пота.
;Ну, быстрее же, черепахи!; прошипел он.; Ждете, когда за задницы кусать начнут!?
;Куда нам простым парням,; выдохнул Борис и бросился дальше, набирая на более ровном скорость.; У тебя ж есть тайное оружие! Тебя реактивная струя толкает вперед, а нас отбрасывает, но зато направление держим четко!
Асмодей фыркнул и помчался следом. Трава под ногами мелькала, сливалась в зеленый ковер. За спиной радостно взревело в двадцать глоток. Асмодей в страхе подпрыгнул, покосился через плечо… В двухстах шагах позади, в тридцати метрах от кромки быстро удаляющегося сосняка качались деревья. Будто двадцать кабанов в траве неслась по радиусам круга, в центре которого бежали три маленьких двуногих существа. И длина этих радиусов вовсе не увеличивалась. На миг средь вершинок показалась чешуйчатая голова. Взвизгнув резанным поросенком, Асмодей ринулся вперед, не разбирая дороги. Волосы дыбом, глаза вытаращенные. Он пронесся мимо бежавших друзей, взвихрил их волосы ураганом.
;У страха глаза велики,; презрительно бухнул Громослав, но шаг ускорил.
;Точно! ; выдохнул Борис, догоняя.; А прыгает то как, прыгает! Словно кузнечик!
Когда Асмодей перескочил куст волчьей ягоды высотой с себя, у обоих вырвался завистливо-восхищенный выдох.
;Шире шаг! Вот бы самому так.; хрипло пробулькал Борис.
Громослав посмотрел назад, посоветовал севшим голосом:
;А ты оглянись.
;Чего я там не видел?; пожал плечами Борис и глянул через плечо.; Мама родная больная и голодная, роди меня обратно!!!; заорал он и словно включил кнопку подсоса –Асмодей резко приблизился. Под ногами что-то мелькало: ямы, выворотни, даже небольшие кривые березки, а в глазах стояло приближающееся с каждой секундой зеленочешуйчатое стадо с распахнутыми пастями. "Тираннозавры!; выскочило у него в голове.; Черт бы вас побрал, да убоится!"
Земля подрагивала, но вот под ногами захлюпало, трава измельчала. Пахнуло сыростью и гнилью, лягушачьей икрой. Березы проносились по бокам больные до половины поросшие мхом. Ветви перекрученные. Черная редкая листва безнадежно свисает. Впереди показалось колыхающееся молочное море. В воздухе можно было плавать. Борис крикнул:
;Рубите каждый по жерди, только не останавливайтесь!
Борис чуть придержал шаг, хоть в груди все пищало и опускалось сжатое в пятки, имахнул мечом двухметровый сук. Влажно тупнуло. Чуть сбоку Громослав, резанул что-то кривое, но толстое кинжалом и метнулся дальше, срубая на ходу лишние веточки. Асмодей уже вбегал с сухой палкой наперевес в лоскутья белой мглы. Его фигура поблекла и хлюпающе пропала.
;Стой,; заорал Борис и припустил быстрее.; Потеряешься!!!
;Не могу!; испуганно донеслось словно сквозь ватную пелену.; Лучше сами догоняйте, пока не съели.; Хлюпнуло, плеснуло.; А дьявол! Тут вода.
Борис с Громославом нырнули в белое. Туман заклубился за их спинами, отрезал от реальности. Но только не для преследователей. Сзади приближались мокрые шлепки, надсадное дыхание. Чувствуя, как сверху опустится распахнутая пасть и с легкостью откусит голову или выхватит клок мяса из спины вместе с позвоночником, Борис наддал сколько мог.
Под подошвами хлюпало, выдавливало мутную жижу. Крупные капли грязи покрыли их с ног до головы. По лицу, спине, груди бежали холодные струйки. Они пробовали проникнуть дальше, но пояса на штанах не пропускали, так что влага выплескивалась через край. В трех шагах уже ничего не видно, кроме белого месива. Они бежали, едва различая то, что попадалось по ноги, спотыкались. Внезапно из тьмы тонко выкрикнуло:
;Осторожнее: дальше болото!
Пробежав по инерции пару шагов, Борис наткнулся на вынырнувшую из белого непрогляда тонкую фигурку с палкой. Асмодей зашипел, как рассерженная гадюка. Следом ткнулся Громослав и выбил обоих с осклизлого берега. Асмодей вспикнул и исчез. Плюхнуло. Заорав, Борис взмахнул руками, словно хотел взлететь… И даже взлетел, на мгновение замер в белой невесомости… Но тут же из молочного выкристаллизовалась темная поверхность с расходящимися кругами, ударила по лицу мокрым, вонючим. Борис скрылся с головой, заорал, забулькал. В раззявленный рот попыталось проскользнуть что-то толстое, шевелящееся. Он стиснул зубы, вынырнул, выплюнул и перекривился от гадостного привкуса. Борис стоял по пояс в холодной воде. Сзади шевелилось что-то огромное. Борис в ужасе развернулся, замахнулся палкой… Узнав Громослава, он остановил удар возле самой головы.
;Выбирайтесь быстрее!; донеслось сзади паническое.; Эти твари сейчас…
Мощное шлепанье приблизилось вплотную. В лицо Бориса шмякнулся ком грязи.
;Поздно,; приглушенно выдавил Громослав и попятился,; они уже здесь.
Борис вынужденно отступил, не решаясь шагнуть в сторону. Перед Громославом что-то мощно втягивало воздух, сопело. Борис вложил в протянутую к нему ладонь рукоять секиры. Богатырь облегченно выдохнул.
Разорвав пелену, перед лицом Громослава возникло чешуйчатое рыло, распахнулось красное жерло с белыми клыками. Взревело, давануло туман смрадом. Громослав взмахнул рукой –лезвие разрубило рыло от переносицы до глотки, превратило язык в змеиный и с плеском врубилось в жижу. Рожа исчезла с хрипом. Там в белесой мгле заклубилось. Слышалось сопение, хрип. На миг настала тишина, затем предсмертный хрип прервался хрустом, взрыкиванием, треском разрываемой плоти. Из тумана в лицо брызнуло что-то теплое с запахом тины.
Борис лизнул: "Соленое,; он потрогал лицо, приблизил красную ладонь к глазам.; Сожрали своего… Может, им хватит,; с надеждой подумал Борис, но, вспомнив, что на полянке им уже оставляли одного, приуныл.; Нет, они почему-то хотят именно нас на зуб попробовать".
Треск, хруст и смачные чмоканья кончились. Громослав остановился, а за ним и остальные. Уши напрягались, глаза пялились в шевелящиеся клочья, ноздри дергались. Уже начали прорисовываться хрипящие кони, что превращались в ящеров, а ящеры растекались в кусты. "Нет, ; думал Борис,; глазам тут доверять –последнее дело". До слуха донеслось сочное буханье, жижа на уровне пояса колыхнулась.
;Залегли, сволочи,; донесся из-за плеча жаркий шепот,; и ждут, раззявив пасти, когда глупая добыча выйдет. Поди уже и поделили, кому кто достанется.
;Рано нас еще делить,; глухо проворчал Громослав,; мы пока… живы.
;Не беспокойся, дорогой, это быстро пройдет!; бодро прошелестел Асмодей. Его зубы выбили дробь, а голос осел. ;Вот стоим мы, ни видя дальше своего носа, а в это время со всех сторон к нам подползают по дну, подплывают мерзкие зубастые твари…
С этими словами Асмодей тихо погрузил палку в жижу и резко ткнул в ногу Бориса. Тот подскочил, заорав, как резанный. С берега донесся ответный рев. Борис провернулся в прыжке. Свистнуло лезвие, Асмодея окатило с ног до головы зловонной грязью. В руке осталось полтора метра шеста вместо первоначальных двух.
Борис облегченно выдохнул, прошипел дрожащим голосом:
;Асмодей,; Меч бориса покачивался на волосок от крючковатого носа.; еще раз так сделаешь и тебе не жить! Понял!?
;Понял,; согласился тот и замер. Глаза скосились на острие.; Как не понять? С такими лекарствами мыслительная способность повышается стократно.
;Вот, вот… А то можно и в самом деле промыть… Чик по черепушке и в болото!
;Хорош в больничку играть,; рыкнул Громослав,; что делать то будем, хлопцы?
Борис скрипнул зубами, с великим сожалением отвел острие и закинул меч за спину. Вжикнуло, рукоять стукнула о ножны. Борис наморщил лоб, прислушался к взревываниям на берегу, потыкал палкой в болотное дно и сказал со вздохом:
;Делать нечего –придется идти в болото…
;Не-е-е…; протянул Асмодей.; Я ж не водяной и даже не болотник: жабер у меня нету!
;Ну, что ты цепляешься?; поморщился Борис.; Пусть через болото.
;А, может быть, как-то по другому?; жалобно спросил Асмодей и передернулся.; Что-то совсем тонуть не хочется, а так же идти на корм болотным тварям не спешу.
;Ааа…; догадался Борис.; Так ты желаешь на бережок выбраться? Поздоровкаться?
;Неплохая идея,; прогудел Громослав.; Его сожрут и сдохнут, а мы выберемся!
Идет?; он потянулся огромной лапищей к Асмодею.; Жертва ради великой цели –что может быть благороднее? Ты великий человек… был.
;Нет, я не то имел…; выпучив глаза, вспикнул Асмодей и отшатнулся.
Белое покрывало запахнулось за истончившейся фигурой. Там вскрикнуло, плюхнулось. В живот ударила вода, а из белого киселя вылетели капли и расплылись грязными плевками на груди, лицу. Послышалось хлюпанье, кашель, жижа качнулась. Из белого мрака выступила фигура… Если судить по черным глазам и орлиному носу, то Асмодей, а если по черной роже, ряске на ушах и водорослях на голове, то вылитый кикимор.
Борис усмехнулся. Вытащив из мешка веревку, он протянул конец болотному пловцу.
;Обвяжись. Если кто-нибудь оступится, то остальные вытащат, да и не потеряемся.
;А если Гром рухнет, то утянет и нас, ; бурчал Асмодей, но споро обвязывался.
;Как узнаем, куда идти?; спросил Громослав.; В таком месиве через пару шагов уже не понимаешь, где зад, где перед. Того и гляди, выйдем в распростертые пасти друзей.
;А ты потужься,; с готовностью предложил Асмодей,; с той стороны, где потечет, перед, а где поползет и булькнет –зад!
;Сейчас ты у меня сам сперва булькнешь, а потом поползешь,; рявкнул Громослав. Все присели от громового рева, торопливо отошли на пару шагов.; Я о деле, а он, эх!..
;Что я могу сказать?; Борис развел руки с палкой, зажатой в правой ладони, помолчал, потом хмуро бросил.; Сперва просто пойдем от рева. А там, глядишь, и туман рассеется: не может же он здесь постоянно клубиться!? Выглянет солнышко и выпарит гнусь.
Громослав посмотрел на Асмодея и спросил грозно:
;Все понял? Жить тебе до того, как увидишь солнце.
;Не любите вы меня,; обидчиво сказал Асмодей и двинулся в туман.; Вот уйду от вас, стану болотником да потоплю к такой, растакой бабушке, чтоб пиявок кормить.
;Хм… Товрисч, а вы себя в зеркале видели?; ухмыльнулся Борис.
;Где я посреди этой лужи зеркало отыщу?; проворчал Асмодей.; В воде и то одна ряска плавает, да и наклоняться боязно: вдруг выпрыгнет что-нибудь –и хвать за нос.
; Да, нет, не должно,; задумавшись, покачал головой Борис,; что чудовищу твой нос?... Его в это время совсем другое будет интересовать. То, что поближе и побольше.
Асмодей вспикнул, затрясся, спешно полез в штаны. Некоторое время он что-то сосредоточенно щупал, а потом выдохнул с облегчением:
;Нехорошо… Просто не по товарищески так надругиваться над святыней!
Борис скривился, но смолчал. Палка с легким плеском проникала перед собой, по бокам, ощупывала болотное дно. Ноги погружались по колено в ил, что нехотя выпускал сапоги обратно. Вода то опускалась ниже колен, то подымалась по грудь. Асмодей же в этих местах вообще шел на цыпочках. Снаружи оставалось только лицо, вздернутое к гипотетическому небу. Несколько раз Асмодей оступался, глотал жижу, отплевывался. Его вытаскивали. Изо рта бил фонтан из пиявок, ряски и полупереваренной рыбы. Все это растекалось мутным пятном.
То тут, то там булькало, со дна подымались гирлянды пузырьков, а то и пузырищ с голову Громослава. Гадостно воняло. Квакали невидимые лягушки. Асмодей то и дело натыкался на кувшинки в полтора обхвата, с которых что-то неторопливо плюхалось, раздвигало ряску. Волны били в тело, словно рухнуло нечто не меньше камня с конскую голову.
Через полчаса наткнулись на заросли камышей. Вязкое дно под ногами повышалось. Сердце радостно забилось. Асмодей рванулся, как тягач. Борис с Громославом еле успевали ноги переставлять. Озлившись, Борис перехватил веревку –Асмодей кубарем укатился в молочные клубы. Плеснуло, затем топанье приблизилось. Из белых вихрей вылетел болотник, промчался, стегнув по лицу водорослями, и тут же нырнул в белую мглу.
Борис присел. Рука нащупала жесткую осоку и мелкую хрупкую травку, видимо, мокрицу. Послышались приглушенные шаги. В поле зрения вывалился Асмодей. Грива опущена, руки болтаются, как плети. Асмодей шмыгнул, сказал горестно:
;Островок одиннадцать на тридцать шесть шагов. По периметру камышовая ограда, а дальше болото. Будь оно неладно. Сейчас бы костерок да пожрать
;Ну, так в чем дело?; приподнял брови Борис.; Ломаешь камыш, разжигаешь костер. Потом ловишь лягушек, жаришь и ешь. Я читал, что в древности какие-то хранцузы их жрякали так, что за ушами трещало. А африканские туземцы…
;Какие, какие?; переспросил Асмодей.
Борис нахмурился, пояснил сердито:
;Африканские. Материк такой есть.., во всяком случае был в древности. Так вот: они пиявок жарили, как кровяные колбаски. Червей, тараканов, улиток и муравьев в шоколаде лопали и не морщились. ; Борис подмигнул осклабившемуся Громославу.; В нашем варианте самое надежное –это пиявки. В крови столько белков, что и не перечислить. И даже знаю, на что их ловить… Асмодеюшка!
;Прочь руки от трудового народа, империалистические кровопийцы!!!; взвизгнул Асмодей и ломанулся на другую сторону острова. Затрещало, плюхнуло. Из-за белого полога донеслось.; Предупреждаю: я вооружен и оч-чень опасен! Где веревка?
Борис с Громославом переглянулись, заржали, вообразив самое опасное оружие. Борис кинул веревку, прислушался: "Плеска нет, значит, поймал",; тут его дернуло.
;Пошли, чего здесь высиживать?; донесся голос Асмодея.; Со жратвой туго, так что как ни оттягивай конец, но он от этого лучше не становится.
Хмыкнув, Борис ткнул палкой перед собой и сошел с островка. Веревка нетерпеливо дергала вперед. Сзади печально вздохнуло и плюхнуло. В спину ударила волна. Так плелись еще пару часов. Видимость постепенно улучшалась. Борис уже видел бредущего впереди Асмодея. Тот то нырял в белые клочья, то показывался целиком. Через несколько минут его фигура, покрытая водорослями, уже не пропадала, даже если веревку натягивало до предела. Круг видимости все расширялся… Вот уже на двадцать, тридцать шагов.
Наконец, над головой словно прорвало пелену. Огненный столб впился в мутную жижу, просветил чуть ли не до дна. Второй, третий пробили, разорвали молочный полог, согнали с кувшинок наглых жаб. Рассерженное кваканье, шлепки и брызги разнеслись вокруг. Поверхность ходила волнами. Те сшибались, вздымали ряску, бились о притопленные выворотни. То тут, то там встречались коряги, поросшие мхом, осклизлые на острых сучьях. По ним ползали толстые слизни, оставляли за собой слюдяную пленку. Изредка попадались небольшие березки. Жутко перекрученные неведомыми болезнями они вяло обмакивали ветки в жиже.
Глава 27.
Вот уже на сотню шагов во все стороны открывалась нерадостная панорама болотного края. По болоту неслись быстрые тени. Борис вскинул голову, взгляд пробежался по голубому с белыми барашками небу. Солнце как раз прорезало бок очередной тучки, выстрелило в глаза. Борис зажмурился, потом прикрыл глаза ладонью. Нахмурив лоб, он что-то прикинул и сказал:
;Немного свернули, но поправимо. Асмодей возьми чуть левее.
;Это мы с удовольствием,; кивнул тот и чуть сдвинулся.; Правда, не ждет там никто окромя тех же жаб и пиявок. Э-хе-хе… Даже левом назвать стыдно.
;А может, тут царевна-лягушка есть,; бухнул Громослав.
;Да?; Асмодей задумался, а потом нерешительно сказал.; И что же мне теперь всех перецеловать, чтоб распознать, какая из них царевна, а какая жаба пупырчатая?
;Не-е-ет!; Громослав осклабился.; То с нормальными лягушками, а тут мутанты.
Асмодей открыл было рот, но потом в глазах промелькнуло понимание. Его лицо заполыхало так, что даже сквозь грязь проглядывало алым, а об уши можно было щепки зажигать. Стиснув зубы, Асмодей попер вперед, как ледокол. Только за ним расплывалась ряска и вздымались пузыри. С кулак, а то и больше они лопались, наполняя воздух запахом тухлых яиц.
Асмодей остановился как вкопанный. На периферии зрения из серой пелены болотных испарений то выступали, то пропадали странные деревянные постройки. Парни подошли и встали рядом. Борис медленно вытащил из-за плеча меч, а Громослав достал и положил на плечо секиру. Солнце бросалось на оружие, отпрыгивало от острых граней.
За двести шагов прямо из воды торчали буро-серые столбы. На высоте в два человеческих роста на столбы опирались настоящие избушки из ошкуренных бревен. Крыши двускатные из наложенных в два ряда досок. Во всех щелях мох. Между домиками провисали крытые мостики. Домиков много. Борис присмотрелся. Этот самый крайний, но от него вглубь и в стороны тянулся и исчезал в мареве целый лес бревен.
Борис переглянулся с Громославом. Тот оскалил рот в понимающей ухмылке: эту деревеньку не миновать. Рука побелела на рукояти секиры, он сделал шаг вперед. Кваканье вокруг внезапно прекратилось. Заорала и осеклась болотная птица. Парни насторожились. Асмодей крутил трясущимися руками ворот арбалета. По его бледному лицу ощущалось, что ничего хорошее от встречи с обитателями болота он не ждет.
Вода в основании свай крайнего домика вспучилась в пяти местах и лопнула со смачными хлопками. Расплескав корону тяжелых брызг, на поверхность выдвинулись серо-зеленые фигуры. Они угрожающе вскинули палки с чем-то острым на конце, завыли и рванулись к ним. Или их рвануло что-то, так как они чуть откинулись, но сами не двигались.
Сдавлено выругавшись, Борис потянулся за луком, но существа уже остановились в десяти шагах. Руки отвели за плечи. Остроги с наконечниками из костей нехорошо белели. На них виднелись глубокие зазубрин.
"Если уж всадишь, то назад только с мясом и кишками,; невольно прикинул Борис.; Да и кто знает в какой гадости они мазали острие. Вон с кончиков сочятся мутные капельки. Только вода ли это? Желание проверять почему-то не возникает".
Существа начали подыматься. Вода схлынула с блестящих зеленых холмов, на которых они сидели. Их вознесло на три метра от ряски. Та возвратилась, покрыла взбаламученную жижу зеленым ковром.
На парней с тупым равнодушием уставились зеленые глаза огромных жаб. Бельма то покрывали глаза с кулак размером, то исчезали. Белесые зобы пульсировали, хлопали об воду. Волна билась в живот, а Асмодею в грудь. Она то навешивала, то смывала мелкую зелень.
Существа чем-то напоминали людей. Во всяком случае по форме тела. По две руки, две ноги, но пальцы оканчиваются острыми когтями. Желто-зеленая кожа с темными пятнами и выпученные глаза говорили о родстве с их кониками. На блестящих как валуны головах можно было устраивать соревнования конькобежцев. На месте ушей какие-то морщинистые холмики. Передний открыл безгубый рот, что-то проскрежетал, в пасти мелькнули желтые редкие клыки. Его рука отлепилась от загривка животного и указала в грудь Борису.
Тот вскинул брови, переглянулся с друзьями, потом догадался:
; Аа! Я –человек. Борисом звать. ;В груди бешено колотилось, кровь раздувала мышцы. Пальцы вминались в металл.; А вы кто?
Существо посмотрело на остальных, потом произнесло квакающее:
;Человек? Какой же ты человек, когда человек –это я!; зеленый ощерился, ткнул себя в грудь когтем, а потом себе за спину.; И вот они люди, а вы звери! Убить! ; он квакнул и стукнул по затылку своего коня.
Борис не успел моргнуть, как живот, спину сдавило так, что кишки выдавили глаза на лоб. Его дернула сотня взбешенных коней. Борис вылетел из воды, как поплавок. Сапоги вспахали воду, будто плугом. Здоровенная как стол пасть метнулась навстречу. Борис дернул рукой, свистнуло. В лицо прыгнула взбаламученная жижа, накрыла с головой. Борис забарахтался , ноги скользили. Рука с мечом куда-то тыкала, ее дергало. Вверху озлобленно ревело, затем его лупануло, протащило под водой.
Наконец, Борис кое-как вылез, дико огляделся по сторонам, ничего не видя кроме зеленой мути. С него шумно стекало. В груди хрипело. Борис протер заляпанные глаза. В семи метрах билась огромная жаба. Из распоротого брюха с шипением выползали кишки. Жаба дрыгала лапами, гоняла волны. Из пасти вывалился обрубок языка, с которого брызгало красным. Рев сменился предсмертными хрипами.
Позади жабы жижа кипела. С двух оставшихся болотных коней соскочили наездники и бросились к бурлению. Они нырнули, под водой задергались зеленые тела. Солнце проникало сквозь тонкий слой, отсвечивало от склизкой кожи.
В конце концов, волны взметнулись россыпями брызг –на поверхность вырвались три фигуры. Двое поддерживали третьего. Средний качался из стороны в сторону, хрипло дышал. Его узкая грудь до треска натягивалась, ребра прочерчивали кожу дугами. Еще две жабы лежали навзничь. Белесые холмы животов смотрели в небо. Жабы чуть дергались, из середин лбов выбивались слабеющие бурунчики, стекали красным по морде.
Вода приобрела бурый оттенок. Наездники с ног до головы в тине и грязи стояли по бокам животных и с ненавистью смотрели на невредимых чужаков. Остроги целились куда-то за спину. Борис покосился назад. Там Асмодей со вздохом облегчения вставлял стрелу в ложе натянутого арбалета, а Громослав приглашающе улыбался. Левый глаз зажмурен, а возле правого, что горел яростным огнем, дрожал кулак с зажатой стрелой. С острого кончика стреляли искорки. Из двух надрезов на кулаке, который сжимал дугу лука, вытекали крупные красные капли и падали в воду.
;Убивать, всех убивать,; хрипел средний, обвисая на руках,; на корм пиявкам!
Двое с острогами нервно покосились на вожака и отвели руки для броска. Тот, что справа весь перекрученный с узловатыми руками и широкой грудью бросил опасливый взгляд на оскаленного великана. Солнечные всполохи играли на необъятных плечах Громослава, полутени вылепляли чудовищные рельефы груди, плеч и глыбы бицепсов.
;Линь, постой!; торопливо квакнул кряжистый.; Вспомни старика!
;И что!?; прошипел вожак и небрежно отстранился. Глаза сощурились. Через посеревшую на морде кожу виднелись играющие желваки.; Что старик? Если они угроза племени, то мне никто не указ! Я имею право принимать решение о смерти или жизни всех, кто только может повредить нам! А эти… уже убили трех жабусов!
Третий, что медленно ощупывал глазами Громослава, квакнул:
;Коряга имел ввиду, что эти в чем-то похожи на Старика. Посмотри: у них такие же уши и нет бельмов!
Средний злобно просканировал всех троих, несколько дольше задержал взгляд на носе Асмодея и проскрипел вынужденно:
;Хм… И правда…; он отдышался, а потом выкрикнул.; Эй, вы! Следуйте за нами, да не вздумайте шутковать: у нас десять тысяч воинов, так что ваших жал на всех не хватит!
Он проквакал едва слышно – двое по бокам отпустили его и метнулись к жабусам. Борис не успел моргнуть, как из раскрывшихся пастей что-то выметнулось, и в следующее мгновение советчики шлепнулись на загривки чудовищ. Наездники вцепились в ремни на шее, ударили пятками по бокам и жабусы скакнули вперед.
Волны наталкивались на бревна, мертвые тела, разбивались, отпрыгивали частью назад. Возвращенцы сшибались с набегающими. В некоторых местах волны вздымаясь выше, чем каждая в отдельности, а где-то и ослабляли друг друга до мелкой ряби.
С разгоряченных плеч, груди, головы словно сдернули раскаленный утюг. По болоту пробежала темная полоса, пожирая яркие краски. Полоса догнала и накрыла наездников. Она вспорхнула по бревнам и помчалась дальше, накрывая постройки угрюмой серостью.
Борис проводил взглядом удаляющиеся спины. Ряска за ними расходилась широким клином, но через пару секунд медленно начинала сползаться. Подул ветер, захолодил шею, руки, пробрался под безрукавкой до поясницы. По болоту пронеслась рябь. Борис вскинул голову, передернув плечами. Из-за спины медленно, но неотвратимо как каток накатывала черная с темно-серой окалиной туча. Борис взмахнул рукой и пошел за зеленоватой троицей. Те уверенно резали болотную толщу, закручивая туда-сюда туловища.
Сзади забурлило, в спину ударила волна, на руки брызнуло холодное.
;Борь, может, как-нибудь обрулим?; сквозь плеск донесся прерывистый голосок Асмодея.; Если уж мы им с первого взгляда не понравились, то теперь точно скормят…; Асмодей чертыхнулся, плюхнул по воде. Перекривившись, он выдрал с живота красного извивающегося червяка. Зубы скрипнули, пальцы стиснулись – на ладонь плеснуло алым. ; пиявкам скормя!
;Разуй глазки!; зло бросил Борис.; Глянь под дома!
; И что?..; фыркнул Асмодей и осекся…
По периметру меж всеми крайними сваями вода бурлила, стекала с подымающихся холмов. Насколько хватало глаз из болота вырастали существа на жабусах. Они воинственно потрясали острогами и что-то неприветливо орали.
; Нда… ; Асмодей скривился.; То ли они трусы, то ли мы –великие герои…
;Ну, нам в общем-то особой разницы нет,; хмыкнул Борис, напряженно вглядываясь куда-то поверх воинства.; В любом случае, если нападут всем скопом, то мы станем ежиками наоборот.; его лицо осветилось.; хотя мне кажется, что все таки не нападут.
;Мне бы твою уверенность,; пробормотал Асмодей.
Руки судорожно стискивали арбалет. По мере того, как приближались к деревне, внутри все обмирало, с дрожью стекало в пятки.
Над головами загремело. Сильный порыв толкнул в спину, поднял полуметровые волны. Они били сзади и чуть сбоку. Брызги с грязью и водорослями взлетали выше головы. Парни тут же вымокли до нитки. Если б затаились, то можно было пройти в двух шагах и не отличить от кочек.
Провожатые рванули вперед… Один остановился, махал руками, тыкал когтем в небо. Резко потемнело, стало словно глубоким вечером. Ослепительно-ветвистая вспышка разодрала угольные горы над головой. Через секунду грохнуло так, что Асмодей присел, ожидая, когда от раскалываемых скал на темечко вывалится кусочек.
Сзади заплескало, с силой выдохнуло. Асмодей ощутил гравитационную аномалию: почему-то не на темечко сверху, а по заднице саданул осколочек. Его приподняло, пронесло по воздуху и, перекувыркнуло через голову и бросило вслед убегающей волне.
;Эх, низко пошел,; бухнул Громослав, на бегу вытаскивая за шварник барахтающегося друга,; к дождю видать!
Над головой грохнуло. Воздух прорезали сперва крупные редкие капли, а затем вокруг зашуршало. Грязь, зелень взлетали фонтанчиками выше головы. Толстые струи с силой били по головам, плечам. Частокол столбов скрылся в серой пелене.
Борис что-то орал, тянул захлебывающегося Асмодея вперед. Сзади подталкивал Громослав. Еще десять шагов –и они выскочили в лабиринт из бревен. В пяти метрах над головой поскрипывали настилы. По бокам поквакивали жабусы. Стена дождя обрывалась в полуметре. До них долетали капельки и водяная взвесь.
Асмодей с ходу ткнулся одному жабусу в лапу. Приоткрылось бельмо… Жабус внимательно посмотрел на пришельца, покосился на хозяина, но тот молчал, и огромное земноводное снова смежило бельма. Над головой поскрипывали. Сквозь щели виднелись толпящиеся фигуры.
Дунул ветер –серая стена качнулась, обдала холодными брызгами. Жабусы недовольно дернулись, приопустились в уже нагретую жижу. Над головой скрипнуло. Борис покосился на звук. Там открылась метровая дыра. Запыхтело, показались зеленые руки, что опускали лестницу. На последней паре метров руки разжались. Всплеснуло, во все стороны брызнуло. Осклизлые бревна с прирубленными перекладинами прогнулись, затем в другую сторону. Гупнуло. Наверху заматерились, поминая нерадивых детей кикиморы, тут же квакающе заржало в десяток голосов. Под лопатку кольнуло, затем в оба бока.
;Чужак, лучше убери свою штуку,; угрожающе раздалось сзади,; и лезь наверх.
Борис вывернул шею. На него злобно пучили глазища трое существ. В лапах они держали остроги, что заканчивались в местах покалывания. Чуть дальше вокруг Громослава собралось аж десяток хоть и мелких, но не надо иметь груды мышц, чтоб проткнуть иголкой палец. В руках у каждого дрожала острога. Острия продавливали плотную кожу под левой грудью, в области печени, щекотали горло. За спиной, видимо, тоже знали, от чего человек мрет, так как Громослав застыл, как муха в янтаре.
Асмодея, наверное, особо в расчет не принимали. Всего двое щекотали его сердце со спины и спереди. И то верно: всяк считает себя спокойнее и комфортнее, когда вокруг лилипуты. А Асмодей был ниже большинства бойцов этого мокрого племени.
Встретившись взглядом с Громославом, Борис покачал головой и вдвинул меч в ножны. Из них хлюпнуло, брызнуло. Громослав вздохнул и закинул лук на плечо, а стрелу в колчан. Асмодей повесил арбалет на спину. Атмосфера страха и ненависти стала спадать. От богатыря отошла половина охранников и полезла на своих коняк.
Борис начал взбираться по лестнице. Пальцы и ноги скользили. Борис сжимал перекладины так, что брызгал белесый сок. Приблизились доски ляды. Сглотнув, Борис высунул голову. Перед глазами топтался лес из босых ступней. Меж пальцами натянуты перепонки. Ноги голые. От середины бедер начинаются плотно прилегающие шорты из пятнисто-зеленого материала. "Видимо, из тех же жабусов,; подумал он.; Интересно: а жрут они их же или что-нибудь другое? ; Борис криво улыбнулся, когда перед лицом заплясал лес копий.; Другое… Сегодня у них небольшой праздник в честь поступления редкой дичи".
Борис остановился на последней ступеньке, вскинул брови. Вокруг нарастал удивленный говор. В невнятных звуках он различил только "звери.., убить.., старик..., ждать ". Наконец, копья посторонились –Борис выбрался на освободившийся пятачок. В колени толкнуло. Борис невольно надавил на острие. В ребра, живот кольнуло, потекло горячее, но тут же копья отдернулись. В круглых глазах зеленых существ метнулся страх.
Дождь лил сплошной стеной, обрываясь за краем двускатной крыши. Мельчайшая пыль наполнила воздух. В голове прояснилось, но жутко воняло рыбой и лягушачьей икрой. По боковой террасе прошла волна. Перила выгнулись, затрещали от отхлынувших спин, но выдержали. Из за поворота выплыла белая голова с волосами до плеч.
Перед Борисом посторонились и он оказался лицом к лицу с недавним знакомым, которого называли Линем. За ним двигался широкий в плечах, ростом с Бориса мужчина лет шестидесяти. Широкие плечи покрывал блестящий чешуйчатый плащ. На ногах поскрипывали сапоги. Штаны и рубаха навыпуск была так же из пятнистой кожи, только без чешуи. Бледно-голубые глаза с недоверием впились в лицо Бориса, пробежали по волосам, задержались на ушах, руках, заглянули за спину.
;Кто вы?; произнес Старик сильным чуть хрипловатым голосом.
;Мы –люди!; четко сказал Борис и махнул за спину.; Пришли из леса.
Вокруг загомонили, зашумели, тыкая когтистыми пальцами на них, потом друг на друга.
;Какие же вы люди!?; выкрикнул Линь.; Люди –это он, он и он…; с каждым словом Линь тыкал костяным ножом в сторону довольно ухмыляющихся морд. ; Вы вовсе на нас не похожи! У вас какие-то лопухи по бокам головы, а на черепе водоросли! И когтей вовсе нету, а перепонки… Где ваши перепонки? Как вы можете плавать без них!!?
С каждым словом оратора белоголовый мужчина морщился, кривился, даже отодвинулся, когда до него долетела слюна. Когда Линь выдохнул весь воздух в возмущенной отповеди, Старик положил на его плечо узловатую ладонь и сказал:
;Дети мои, люди могут быть всякими! Еще в мое время одни были черные как головешки с кучерявым мхом на головах, черноглазые; другие с желтой кожей и узкими щелочками глаз, третьи были с белой кожей и светлыми волосами, как вот эти… Ээ, за исключением мелкого, который, видимо, какая-то смесь…
Вокруг недоверчиво переглянулись:"Врет Старик и не смеется: сколько живем, ни разу таких не встречали. А было… Что там было, то быльем поросло. Может, ему уже от старости всякое снится, а он и пересказывает, принимая за воспоминания ".
Асмодей всхрапнул, глаза налились кровью, а губы злобно шептали:"Сами вы ублюдки жабомордые. Жаб едите, с жабами спите, ничего кроме их пучеглазых морд и не видели!"
Старик остро взглянул на парня, что посматривал исподлобья, губы изогнулись.
;Да, они люди!; крикнул он. Все ошарашено вздохнули. Помолчав, Старик сказал.; Если кто не верит, то пусть взглянет на меня, а потом на них.
Глаза Линя сверкнули желтым огнем, он выкрикнул зло:
;И что!? То ты, а то они! А если они приведут вслед за собой других, а те нападут на нас!? Что тогда!?
Со всех сторон заорали, засвистели:"Смерть! На корм пиявкам, да и жабусы пусть полакомятся! Так надежнее, а то кто его знает! От добра бобра не оттянешь! Нашей рыбой нам же и по мордасам!"
Старик обвел строгим взором толпу; там притихло; и вскинул руки:
;Вы правы, конечно, правы… Нам не нужны опасные чужаки. Нам вообще не нужны чужаки! Но кто сказал, что я их собираюсь отпустить!? ; вокруг переглядывались, пожимали плечами. Старик сказал ворчливо. ; Правильно, я такого не говорил. Я лишь расспрошу их о планах, зачем пришли, где жили и сколько там таких, как они. А потом.., потом посмотрим, что делать.
Всеобщий выдох чуть не вывернул желудок Бориса наизнанку. Рядом судорожно сглатывал Асмодей. Лишь Громослав невозмутимо стоял, возвышаясь над всеми на две головы: до него вонь просто не достала.
"Радуйтесь, радуйтесь,; думал Борис, следуя за Стариком. Тот ежился, сводил лопатки под острым взглядом Бориса. ;Посмотрим, как запляшете, когда начнут петь наши стрелы, а затем концерт продолжит виолончель меча и бандура секиры!"
Они шли по крытому переходу, прямому, как стрела. В перспективе взгляд упирался в пол: видимо, терраса взбиралась на островок. Через каждые двадцать-тридцать метров влево уходили ответвления, в конце которых виднелись двери. За стеной дождя угадывались смутные очертания домов, блеклые пятна на стенах. В каждом ответвлении на столбе у поворота висел моток веревки. Борис хмурил брови, внимательно вглядывался, но не мог понять, зачем…
Наконец, после третьего поворота дошло. Сквозь редкие доски виднелась лестница, к концу которой и тянулась веревка. Морщины на лбу разгладились, Борис улыбнулся, выдохнул с облегчением.
Как оказалось, веревка опускала лестницу, а возле каждой двери –люк. "Там то они и спускаются к своим жабусам. Вон из воды торчат массивные валуны с шишками. И не убегают же,; невольно подумал Борис, вглядываясь в шелестящую завесу.; Ни цепей, ни веревок, а сидят, словно их сестры на кувшинках".
И тут дождь как обрезало. Только что вокруг лило, словно из ведра, а теперь лишь редкие капли плюхали в взбаламученную воду. Уровень значительно поднялся, но жабусы вроде бы и не заметили: головы торчали все так же. Стена дождя стремительно убегала в ту сторону, куда они направлялись под конвоем, но много быстрее.
Черное небо посерело, разорвалось тучками, что поплыли наперегонки по голубому. Огненное золото плеснуло в промокший мир. От освещенных крыш, бревен, настила повалил пар. Борис придвинулся к краю –на бедро словно плеснули горячего. Ряска, кувшинки, жабусы сверкали умыто-зеленым, периодически скрываясь в пробегающих тенях. И тогда все становилось серым, невзрачным, словно из бытия выдрали три четверти жизни.
На девятом повороте Старик свернул. За ним свернули и Борис с друзьями. Да и как не свернуть, когда позади злобно сопят и тыкают острогами в спину. Асмодей вскрикивал, выгибался. Стражи ржали, как огромные квакушки, пока Асмодей не сцепил челюсти и не выпрямил спину. Конвоиры еще пару раз потыкали, а потом разочарованно отступили.
Борис шел вслед за стариком, что направлялся к широкому, шагов на двадцать дому. Тот отличался лишь размерами, а так стены из таких же ошкуренных бревен, что и у остальных. С двускатной крыши еще стекали редкие капли. Внизу плюхалось, вздымались фонтанчики, опадали расходящимися волнами.
На крыше и стенах их всех щелей выглядывал черно-зеленый мох. С правой стороны ската виднелась труба из серых камней. Самые верхние поставлены на ребро, образуя своеобразную двускатную крышу. Из бокового отверстия вьется дымок. С каждой стороны галереи в стенах по два окна метр на метр, что затянуты какой-то мутной пленкой.
Всхлякнула дверь –в деревянных уключинах выступила влага. На настил упал неровный желто-красный свет. Старик наклонился и скрылся внутри. Из проема донеслось с насмешливым предостережением:
;Заходите, гости дорогие!
Внутри заколотилось, Борис стиснул зубы и шагнул следом. Одно утешало: "Хотел бы убить, не тащил бы так далеко".; Борис потянул носом, огляделся. Он в прямом коридорчике, противоположный конец которого упирается в стену с окном. Справа и слева по двери. А в полуметре над головой с двух сторон идут ряды каменных чашек. Из них вырываются язычки пламени, пахнет рыбьим жиром.
От той двери, что слева, несло ароматами жареной рыбы, еще чего-то вкусного. Желудок взвыл, кинулся на ребра, кусанул под ложечку.
За дверью скворчало, звякало, слышались голоса, но какие-то слабые, словно детские или женские. "Ну, еще бы!; стукнул Борис себя по лбу.; Кому же еще там быть, когда мужики на охоте!"
Старик толкнул правую дверь и исчез в проеме. Широкая тень изломалась об пол и кухонную дверь. С каждым удаляющимся поскрипыванием тень все увеличивалась, серела, пока совсем не растаяла.
Борис переступил порог. На том же уровне, что и в коридоре, развешаны на деревянных вилках чаши. Коптящее пламя потрескивало, стремилось к потолку. На нем над каждым светильником чернело пятно. По дощатым стенам, полу прыгали бледные тени.
В комнате доминировал овальный стол пять на три метра. У дальней стены сидел старик. Он расположился в вершине овала, на пару ладоней от затылка торчала спинка стула. Руки Старика лежали на столе. Ладони были со вздутыми венами и распухшими суставами. Пальцы перестукивали по отполированным доскам с волнистым узором. Мешки под веками и сбившиеся брови образовали неприступные дзоты. Из глубины черепа выстреливали искорки и впивались в подходящих парней, словно огонь в бересту.
;Садитесь ближе,; сказал Старик. Взгляд переместился за их спины. Он мотнул головой, качнул пальцем –стукнула дверь. Шум голосов как отрезало.; Рассказывайте.
Громослав с Борисом отодвинули стулья в паре метров от хозяина. Асмодей вытаращился в великом изумлении, спросил с обидой:
;А как же насчет сперва накормить, напоить, в баньку сводить, пятки почесать, а уж потом выспрашивать? ; вытаращив глаза, нагло осведомился Асмодей.
Громослав скрипнул зубами, желтые огни люто сверкнули на провокатора. Тот невинно хлопал ресницами, но не отводил глаз от Старика.
Взгляд хозяина заволокло пленкой, губы тронула легкая улыбка:
;Аа… Старый обычай …гос-те-при-им-ства… У нас хоть и нет гостей, но я помню из детства нечто подобное. Хорошо! Тем более подошло время ужина.
Старик хлопнул в ладоши – двери распахнулись и со всего маха лупанули о стену. С входной перемычки посыпалась труха. Асмодей подпрыгнул вместе со стулом, оглянулся, как ужаленный.
В открывшийся проем ввалилось с десяток воинов с острогами наперевес. Выпученные глаза кололи пришельцев. Старик успокаивающе вскинул руки, указал взглядом за спины. Лес копий изломался, раздвинулся. Скрипнуло. В нос шибанул аромат жареной рыбы. Донеслось шипение, бурление, веселые голоса.
В образовавшийся проход протиснулось невысокое существо. На нем было мешковатое платье из тонкой нежно-розовой шкуры, поверх которого накинут черный передник. Мягкие черты лица и чуть полноватые губы выдавали представительницу слабого пола. Растительность на лице, да и на остальных виднеющихся частях отсутствовала напрочь. Девушка шла, откинувшись назад. Глиняное блюдо с пятнистой рыбиной ощутимо оттягивало тонкие ручки. Над блюдом колыхался воздух.
Асмодей сглотнул тягуче. Скрюченные как у курицы пальцы потянулась вслед ускользающему блаженству. Девушка поставила блюдо перед Стариком, обогнула стол с другой стороны и прошлепала к выходу.
Как только девушка скрылась, один за другим вошли три подростка. В руках первого покачивалась чаша с горкой кровяных колбасок. У второго черно-красные раки сдвигались, поскрипывали панцирями, а последний тащил коричневое блюдо с тушкой о двух окорочках и маленьких культяпках. Парень пыхтел и пучил глаза на парующую тушку. Торопливо просеменив на полусогнутых, он водрузил блюдо на стол, выдохнул и так же бегом удалился. Дверь захлопнулась.
Пробормотав о пользе коллективизма, Асмодей метнулся к друзьям.
Пленка на окне просвечивало красным. В течение десяти минут комнату наполняло чавканье, хруст панцирей и костей. Старик отрезал костяным ножом по тоненьким ломтикам от каждого блюда, неторопливо пережевывал. Глаза перебегали с одного лица на другое. Пальцы разламывали панцири раков, вытряхивали из хвостов, клешней спрятанную вкусность, но взгляд постепенно мрачнел.
Вокруг Громослава выросли настоящие хребты выпоторошенных членистоногих. Асмодей облюбовал тушку, а Борис доканчивал рыбину. Их челюсти двигались все медленней. Один за другим парни отваливались от стола, недоуменно посматривая по сторонам: "А где же постелька?"
Старик хлопнул в ладоши –прихватив с собой говор и запах напряжения, вбежали давешние парни. Они сгребли посуду с объедками и умчались на кухню. Следом, прижимая к груди чашу с водой, впорхнула девушка. Она подошла к старику. Тот омыл жирные руки, затем кивком пригласил сделать то же самое и гостей.
Парни один за другим сполоснули ладони и с ожиданием уставились на хозяина. Тот проводил взглядом девушку; дверь стукнула; и сказал с усмешкой:
;Ну, вот: все ритуалы соблюдены, так что препону для рассказа нет.
;Как так!?; воскликнул Асмодей.; А в баньке помыться, а поспать, пятки почесать?
Носопырки затрепетали, старик побагровел, потом побелел. Жутко скрипнули зубы, Старик приподнялся, кулаки уперлись в стол. Блеклые глаза налились кровью, накололи смельчака, словно рыбу на острогу. Тот съежился, втянул голову в плечи, даже за дверью притихли… Старик прошипел так, что у всех в животе дрогнуло и сжалось:
;Вас сперва обмыть, а потом почесать или сперва почесать, а затем искупать? У нас расчески заточены тютелька в тютельку для таких случаев, да и банька с ароматными травами ждет не дождется … гостей.
Асмодей выставил перед собой руки и выпалил:
;Нет, нет, благодарствуем! Нам многого не надо. Да и не ленивы, чтоб мыться слишком часто. Где надо, там почешем, хоть и это еще долго не понадобится…
Старик вскинул брови:
;Почему?
;Так под дождем только что полоскались –чище жаб стали!
Старик повращал глазами, крякнул и медленно опустился на стул. Лицо постепенно возвращалось к желтому цвету. Бурно вздымающаяся грудь до скрипа натягивала рубаху.
;Это вряд ли: чище них нет существа,; проворчал хозяин, потом перекатил взгляд на Бориса.; Ну?
Борис вкратце рассказал о его задумке, горечи осмеяния и о том, как решился уйти, чтобы доказать всем, утереть им носы, потыкать мордами в собственное дерьмо… Он скрипел зубами, тяжело дышал, заново переживая позор, а старик внимательно слушал…
;И что же… Ты вот так и ушел? Даже не зная толком, что впереди и как докажешь свою точку зрения, когда доберешься до места?; удивился седоголовый.
Борис мрачно усмехнулся, развел руками:
;Да. Именно так.; он помолчал, потом поднял взгляд на Старика и спросил напряженно.; А что мне оставалось делать? Если бы я не ушел, то уже бы никогда не разогнулся! Мужчина с горбатой спиной жалок, да и не мужчина он вовсе, если не выстоял в первом же испытании и соступил на протоптанную дорогу. У каждого должна быть цель. И пусть она кажется невозможной, пусть в тебя летят палки и плевки, пусть тебя уговаривают бросить камень и кубарем катиться в теплое болото…; Борис спохватился. Смущенно улыбнувшись, развел руками.; Ох, простите! Это всего лишь метафора.
Старик нахмурился, рявкнул:
;Чего? ;Потом наморщил лоб, выпустил воздух сквозь стиснутые зубы и бросил. ; А… Сравнение, значит… Хорошо. Продолжай!
;Да я в общем-то объяснил,; пожав плечами, сказал Борис. ;Гни свою линию –и в конце концов, упрямое стадо пойдет туда, куда ведешь ты.
;Так, так,; Старик забарабанил пальцами по столу, а потом перевел острый взор на Громослава с Асмодеем.; А вас что заставило покинуть теплую постель и сладких девок?
;Ох, дорогой, прошу: не наступай на больную мозоль!; простонал Асмодей с таким придыханием, что друзья заржали, а хозяин невольно улыбнулся. Вытерев слезу, Асмодей вздохнул и ответил предельно серьезно.; Сперва я хотел вволю поиздеваться над умником, чтоб не больно то зазнавался. А то ишь: все дураки, а он один гений!.. Он бы осознал свою дурость и мы б вернулись. Но потом как-то ощутил, сколь я.., ну..,; Асмодей сглотнул несколько раз, покраснел и выдавил.; в общем не весьма высоко парю, хоть и орел. ; Асмодей выдохнул и пробормотал с кривой усмешкой.; Мне ж тоже хотелось быть самым, самым и причем не когда-нибудь, а желательно сейчас. Ну, в крайнем случае через пару секунд.
;Быстрый какой!; ухмыльнулся Старик.
Асмодей скользнул взглядом в сторону, пробормотал:
;Все мы такие… по молодости.; потом добавил.; Еще я понял…
;Да что ты мог понять!?; презрительно фыркнул Старик.; Тебе сколько лет?
;Восемнадцать.
;Да в этом возрасте в башке окромя баб ничего и нет!
Рядом хмурился Громослав, набычился Борис. Асмодей стиснул зубы, поиграл желваками, выдохнул и спросил ласково:
;Тогда в чем отличие сильного от слабого?
;Глупый вопрос!; усмехнулся старик.; Взгляни на себя и этого богатыря.
Громослав крякнул, а Борис отвел взгляд от Старика, шаркнув по темному окну.
Асмодей мягко улыбнулся, приподнял брови:
;Да?! А я –дурак почему-то теперь думаю, что слаб тот, кто стремится возвысится за счет других. Сильный же пробует перепрыгнуть, взять недосягаемую ранее высоту, а затем еще и еще… Сильному не нужно топить окружающих: он просто шагнет выше!
Хозяин покачал головой, сказал с прищуром:
;Ну, тебе эту планку вряд ли когда взять,; сощурился хозяин.
;Да, не в этом дело!; Асмодей досадливо поморщился.; Но тот, кто попытается добраться до солнца, все ж увидит больше, чем тот, кто стащит Икара в тенистую рощу.
;Он кончил плохо!; с предостережением заметил хозяин и повернулся к Громославу.; А ты, богатырь? Что тебя заставило пуститься в столь опасный путь?
Тот посопел. Хмуря брови, Громослав почесал затылок и буркнул нехотя:
;Борис –мой друг… И пусть он даже был бы не прав, как, признаюсь, сперва думал и я, ; Громослав смущенно улыбнулся,; то я все равно его бы не оставил. К тому же с хорошего коня не стыдно и упасть. А конь, как ни крути, не прост!
;Значит, теперь всех… вас ведет цель?; спросил Старик со странным напряжением.
Под потолком словно сгустились тучи. Парни кивнули, шеи скрипели, не желали сгибаться. Парни чувствовали себя ежами наизнанку. Асмодей поежился, стрельнул глазками по сторонам и поинтересовался,:
;А вас как звать? А то все:"Старик да старик",; неудобно как-то.
Хозяин сощурился. В глазах заплясали чертики. Он откинулся на спинку стул и спросил:
;А что такого? Старик и Старик…; он пошевелил бровями и усмехнулся.; Да и не помню уже, как звали. Почитай, неполная тысчонка годков минула…
По комнате пронеслась поземка, засыпала изморозью тела. Асмодей передернул плечами, придержал прыгающую челюсть и пропищал тоненько:
;Д-д-дедушка, вы произнесли то, что мы услышали или оговорились?
Старик довольно заулыбался, перевел взгляд с выпученных глаз на электрошоковые шевелюры и сказал небрежно:
;Смотря что вы услышали. Но я помню еще тот мир, до катастрофы…
;Так вы что же… бессмертны.., как Кащей?; спросил Борис голосом, едва слышным сквозь бешеный стук сердца. ; А смерть в игле, а игла в яйце? Брр… Больно, наверное…
Старик скрипуче рассмеялся, но это не был скрип щепки –скорее столетнего дуба:
;Не думаю, что так…; выдохнул Старик и усмехнулся.; Если отрубят голову, то вряд ли прирастет. Да и если что-нибудь другое повредят –тоже либо травма, либо смерть. Я, конечно, не проверял, если не считать сотни шрамов и несколько десятков переломов, но мои дети погибали.
;Какие дети?; выпучил Асмодей глаза. Он переглянулся с друзьями.; Что-то я никого на вас похожего и не заметил. Одни лягухомордые лупоглазы.
Старик скользнул смущенным взглядом по стенам. Те сдвинулись, от них пахнуло угрозой. Асмодей поежился. Старик прокашлялся, посетовал:
;Ну, что уж так сразу… Если присмотреться… под определенным углом, то они просто вылитые из меня. ; во взгляде полыхнула гордость. Он выпятил челюсть, откинулся на стул и сказал твердо, ; Да, они мое семя и их много, очень много, ведь они тоже не умирают, а живут, пока не погибнут. К тому же кто сказал, что люди должны быть такими, как я или вы?; он приподнял брови, а потом сбил их в седой утес и проговорил с железобетонной убежденностью.; Цивилизация, которая существовала до катастрофы, зашла в тупик, от чего и погибла. Так почему же мы должны походить на них внешне, если отличаемся внутренне?
;Бедолага,; сочувствующе прошептал Асмодей,; от безисходки и на жабу полезешь. Царевну –лягушку, видать, искал. Не пойму только, как она не лопнула.
Громослав покраснел, надулся. Уронив взгляд на стол, он беззвучно сотрясался.
Старик приподнял бровь, заметил сухо:
;К сведению присутствующих я хоть и стар, но могуч. Во всяком случае слышу не только писк комаров в этой комнате, но и плеск рыбы за стенами.
Асмодей вспикнул и юркнул за спину Громослава. Старик усмехнулся, проводил тяжелым взглядом фантазера и продолжил со старой болью в голосе:
;Из тридцати тысяч нас осталось всего двое… Я и Марина. Мы были на экскурсии в шахте по добыче железной руды, когда тряхнуло…
Часть 3. Глава 29.
Оглушительный треск бросил нас на землю. Сзади грохнуло, трещали крепи, по бокам лопотали белые щепки, нас закрутило воздушным кулаком, бросило, как перекатиполе. Если бы мы не оторвались от основной группы, то я бы с вами сейчас не разговаривал… ; старик помолчал, блеклые глаза подернулись пленкой, потом мрачно выдавил.; Когда выбрались, то чуть не умерли от дикого ужаса: все наземные постройки разрушены, оплавлены. Повсюду груды битого кирпича, перемолотый железобетон с арматурной сеткой. Все это торчало ежиком в низкое багрово-черное небо. Обгорелые лысые сосны повалены вершинками от города. То здесь, то там попадались почерневшие сплющенные тела. Лопнувшие животы выставляли напоказ разорванные внутренности. Чернели острыми краями вылезшие ребра. Стояла гробовая тишина.
Ни пение птиц, ни свадебный призыв кузнечиков не разгоняли гнетущего молчания. В сторону города дул холодный ветер, бесшумно вздымал пепел, крутил вихрики. Под ногами хрустело. Сердце оборвалось и забилось под стельку, оттуда скулило жалобно .
Мы шли рука об руку белые как мертвецы с черными кругами под глазами. Ладони сжимались столь сильно, что хрустели пальцы. Внутри все опустело. Только надежда, что там, в городе остались люди, и тихое дыхание рядом не давали мне броситься головой о камень.
К городу подошли, когда раскаленная болванка совсем остыла и подожгла темные громады над головой. По дороге попадались обгоревшие остовы машин. Чем ближе к городу, тем больше машины деформировались. Под конец попадались лишь сплющенные, оплавленные груды металла.
Когда подошли к окраинам, то на плечи словно рухнули Уральские горы. В ушах загудело, перед глазами замелькали черные мухи. Они сгустились, словно хотели поглотить меня без остатка, но тут в бок толкнуло…
Сквозь рев водопадов пробился комариный писк. Я ме-дле-нно с хрустом позвонков повернул шею. В поле зрения возникло едва видимое через черное мельтешение лицо Марины. На нем была написана такая тревога за меня, что я застонал от стыда: "Я –мужчина, который априори обязан хранить и защищать женщин и детей, разнюнился… Еще чуть и грохнулся бы в обморок.. скотина!",; сердце всхлипнуло и начало разгоняться. В лицо плеснуло ведро крови. Скрипнув зубами, я через силу улыбнулся и притянул дрожащую девушку к себе. Марина прильнула ко мне спрятала на моей груди лицо и я невольно выпрямился и раздулся… Еще, еще…
Ее ресницы царапали мою грудь сквозь разорванную рубаху, а сердечко билось, как крылья колибри… Старик запнулся. Ээ, ну, это такая маленькая пташка с клювом как спица. Крылья так машут, что не уследить простым глазом.
Во мне проснулась такая нежность к этому испуганному созданию, что сердце захолонуло. Рука погладила ее по голове, пропустила между пальцев волнистые пряди. Пальцы задрожали, ладонь не желала спускаться с затылка, словно боялась, что шейка переломится.
Черпая силы друг в друге, мы стояли в мертвом безмолвии. Под ногами уходил на сотню метров вниз гигантский кратер. Его стекловидную поверхность покрывала бурая пыль. Противоположная дуга кратера вздыбилась валом в паре километров. На десятки километров от центра лишь перемолотая земля. Дальше где дымились, а где полыхали завалы. Горизонт окружили красные стены, в небо рвались языки пламени, подсвечивали кровью грязные облака. Пахло дымом.
Мы заснули прямо там, на гребне вала. Мы знали, что обречены…
Утром проснулись от своего кашля. Спотыкаясь и протирая слезящиеся глаза, выбежали из дымной полосы. Марина говорила, что нужно остаться, чуть потерпеть и они просто уснут… навечно. Ведь лучевая болезнь, хоть и не чувствуется сперва, но совсем скоро они превратятся в покрытых язвами скелетов. А она так бы не хотела, чтобы ее видели… такой.
Я скрипел зубами, но упорно тащил ее из города. К вечеру набрели на деревеньку. Со всех сторон сосны. На ветру скрипит калитка первого дома. Не слышно ни лая, ни визга, ни гогота. Мы заглянули в этот, в следующий дом, но везде трупы животных, а на постелях, во дворе, просто на полу или за столом –мертвые люди.
Под ложечкой сосало. Волосы встали дыбом во всех местах. А девушка стиснула мою ладонь так, что щипцы посрамлены. Она смотрела отчаянными глазами то по сторонам, то умоляюще на меня. Я чуть не выл от бессилия. Я должен что-то сделать! Но что я мог?!
Закатное солнце плеснуло рыжим на дома, что стали домовинами для их хозяев, окрасило улицы, деревья и заборы.
Когда болванка погрузилась наполовину за виднокрай, в одном из дворов услышали хрюканье. Я аж подпрыгнул, распахнул калитку и метнулся к сараю… В животе свирепо бурлило, из дверей на меня странно осмысленно смотрел пятимесячный поросенок.
В ту ночь мы остались в этом доме. Я уволок трупы через дорогу, а хрюкнувшая свинья стала нашим ужином.
С первыми лучами солнца я начал стаскивать трупы в погреб дома на краю деревеньки. Многие как сидели, так и закоченели и не входили в ляду. Приходилось рубить на куски. Кровь загустела и выдавливалась из бледных сосудиков колбасками. Кишки выпадывали, покрывали слизью вытоптанную траву. Пару раз я чуть не загремел вместе с пациентом. Лето стояло жаркое. По деревне поплыли миазмы...
К концу дня я вымазался, как трупной червь. Глаза с ненавистью следили за багровой болванкой у волны виднокрая. Задыхаясь от вони, я сбегал на речку. Когда я оттерся, солнце село, а над головой высыпали звезды.
Едва живой я приполз на единственный огонек средь темных пирамид. В животе ворочалась ледяная глыба, промораживала до костей. И лишь мысль, что меня ждут, что я нужен хоть одному человечку, не давала мне умереть от безнадеги.
Еще три дня я убирал смердящие тела. В один не влезли, да и таскать далеко –пришлось занять еще три погреба. Под конец вонь стала невыносимой. Кожа на трупах отрывалась, стоило лишь посильнее сжать пальцы. Обнажался желтый жир, тянулись нитки вен. В нос било с силой молота Тора. Голова кружилась. Желудок прыгал норовистым конем и несколько раз добился своего. Пришлось повязать лицо мокрым полотенцем. Хоть и мало помогало, но все таки какое-то облегчение. На закате я бежал к реке и отмывался все дольше, натирался полынью, а то самому противно приходить в дом.
Марина встречала меня на пороге. В глубине черных глаз пряталась тревога. Мое сердце трепетало от нежности и страха за нее.
Все огороды были полны овощей и ягод. Я наготовил дров, обнаружив в сарае дружбу-два и топоры.
Меня поразила золотая лихорадка. Как волк, с горящими глазами я рыскал целыми днями по домам. К себе я возвращался под вечер, увешанный как елка топорами, ножами, ружьями. Порой нагрузишься под завязку, но решишь под конец забрести еще в одно место, а там… Сердце обливалось кровью, руки тряслись, но не бросать же набранное непосильным трудом… Я стискивал себя в кулак и шел домой, а ночью снилось, что оставил…
Отдельно я совершал рейды за садовым и слесарным инвентарем. Забив под завязку две стайки в своем дворе, подумывал о постройке нового, но потом решил, что лучше использовать для этого соседние дома. Так прошла неделя, другая…
Постепенно мир вокруг оживал. В небе каркали вездесущие вороны. Их стаи носились над домами, садились на бесхозные огороды. Горох и подсолнечник таяли на глазах. Я поставил в четырех ближних огородах по пугалу, чтоб хоть что-то оставили. Из леса доносился тоскливый голодный вой, словно волк-одиночка не мог найти самого завалящего зайца. Начали появляться кузнечики, вечером свиристел сверчок.
Опустошив пару соседних домов, я забил под завязку углярку, дровяник. Хотел больше, но подумал, что всегда успею, ведь вряд ли кто его использует, а тут итак на три зимы. В погреб, где обнаружился к великой радости ледник, я натаскал копченостей: окорока, половинки кабаньих туш, колбасы.
…Подходила осень. Над летней кухней беспрестанно вился дымок. Раскрасневшаяся Маринка делала заготовки на зиму. Уже наварены ведра варенья из виктории, малины. Теперь подошла очередь черной, красной смородины. В бочках и банках солили огурцы, помидоры. В сентябре выкопали картошку, лук с морковью, собирали облепиху, яблоки. Делали кабачковую икру. В октябре солили, квасили капусту, убирали чеснок.
В первой половине сентября жара стояла под тридцать, а во второй однообразное небо противно и безнадежно хныкало…
Березы пожелтели, печально устилали дороги прилипшей листвой. Зелено с подпалиной рябины горделиво выставили ярко-красные гроздья. Зато весь октябрь радовал пронзительной синью. Днем воздух прогревался до двадцати градусов, но ночью опускался до нуля. Все чаще по утру на траве обнаруживали изморозь. Те мелкие помидоры и огурцы, что наросли после засолки и уборки основного урожая, почернели вместе с листвой. Тополя облетели, стояли, как метелки, часто моросил дождь…
Первый день ноября оказался родным братом прошедшего месяца. Но уже на следующее утро я продрал глаза, не понимая, почему проснулся ночью и какого ляда Маришка гремит посудой. Над головой монотонно шуршало. Я выглянул в окно, а там черно-серая пелена дождя и едва различимая светлая полоска на горизонте.
На улицу выбегали только по нужде, да набрать дров с углем. Промозглая сырость пробиралась за шиворот, вздыбливала волоски на руках и ногах, заставляла ежится. Я клял себя за то, что летом не додумался устроить туалет прямо дома. А всего-то надо было вырыть яму метра на четыре в глубину и провести трубу под небольшим уклоном ниже уровня промерзания. "Ничего,; думал я,; на следующий год обязательно сделаю".
Так прошла неделя… Однажды, я очнулся от того, что постель подбрасывает меня, будто батут, а рядом мелко-мелко цокает. Губы посинели, из окна бил слепяще-белый свет. Рядом, свернувшись калачиком, дрожала самая ласковая и нежная, но упорно не желала просыпаться. Я дохнул на ее шею. Воздух сорвался с губ, сгустился в белое облачко.
Чертыхнувшись, я вскочил, как ошпаренный, приволок груду одеял. Укутанная словно холм, Маришка постепенно расслабилась и распрямилась. Синий и в мохнатых пупырышках, я метнулся на кухню.
Одежда холодная. Пока одевался, сотрясался до судорог, даже прикусил язык. Напялил фуфайку с шапкой, но согрелся только, когда растопил печь. Под плитой радостно затрещало, загудело, я прислонил к чугунке синие руки, отогревал несколько минут…
Низ живота зажгло, задавило… С шипением я выбежал в сени, распахнул дверь в огород, а там белым бело... Только это я и успел заметить: мне было не до красот. Под ногами хруст, глаза цепко держали туалет. Стукнула дверь, зажурчало…
"Хорошо то как!"; думал я, когда шел обратно. Все деревья, дома укутались в зимние шали. На дорогах и огородах сплошной девственный снежный ковер. Не видно не единого следика. В груди заныло, сжалось, но тут из дома послышался голосок –и все наполнилось смыслом…
…Маришка ни с того, ни с сего начала нервничать, огрызаться, закатывать истерики по пустякам. Один раз даже кинула в стену тарелку. Я ходил мрачный, как дождливая ночь. На сердце тревога боролась со злостью. Молча страдал, заметив у нее круги под глазами и искусанные губы. Наконец, взмолился:"Что случилось, любимая! Расскажи, не мучай меня!"
Она призналась, что беременна. Меня словно обухом садануло по голове. В ушах звенело. Я стоял и тупо смотрел в ее огромные глаза. Попытался представить, как я держу на руках толстощекого малыша, а он звонко заливается от смеха, дергает папу за нос и что-то гугукает. Сердце затрепетало, щеки заполыхали. Я ощутил себя горным великаном, богом, который смог, создал, продлил себя в веках, что мое существование не бессмысленно…
Мелькнул недоверчиво-счастливый лик девушки и комната закружилась вокруг нас. Маришка визжала, смеялась, но вот ее личико потускнело, словно тучка закрыла солнце. Меня словно ткнули шилом под ребро. Я задохнулся от боли и прохрипел со страхом:
;Ты думаешь о том же, что и я?
Марина тяжело вздохнула, прошептала:
;Да, любимый, ; она вскинула голову вверх. Глаза блестели, словно горные озера, голосок дрожал.; Эта ужасная радиация… Я безумно надеюсь, но… и боюсь. Я очень хочу ребенка, но в то же время меня всю трясет, как представлю, что внутри что-то ужасное.; запруда прорвалась, по щекам пролегли блестящие дорожки. Маринка всхлипнула.
У меня в глазах все расплылось. В груди рвалось, коробилось расплавленное железо. Я поспешно обнял ее дрожащее тельце, чтоб она не видела моих слез: мужчина должен быть стоек, аки гранит, а тут какие-то сопли. Я торопливо вытер морду о плечо: не дай бог, упадет на ее нежную кожу –сразу обожжет.
Ее сотрясали рыдания. Мы были вроде бы и одни, и в то же время уже втроем. Стояли долго, за окном потемнело… Постепенно ее плач перешел в бессильные всхлипы…
Зима прошла в нервно-тягостном ожидании. Меня обуяла жажда деятельности. Я обшарил все дома и натащил пеленок, распашонок, маленьких одеялец на целый детский сад. Принес кроватку и несколько колясок. Одна из них шире второй вдвое. Маришка вскинула брови, я пожал плечами и сказал с невинной улыбкой: "Вдруг двойня". Она меня начала колотить, а я испуганно верещал:"Согласен! Пусть будет тройня! Ай! И четверо сойдет!"
За лесом, где когда-то был город, по ночам призрачно мерцало. Становилось жутко, когда из разноцветных сполохов сплетались фигуры великанов, чудовищ, выдвигались, словно из тумана, призмы небоскребов и звездолетов.
За окном бушевали метели, трещали декабрьские морозы, а у Марийки развился жуткий токсикоз. Ее то тошнило, то хотелось кислого, то горького. Раздражалась по пустякам. Вдруг начала колупать известку и лопать горстями. Я взвыл, пригрозил откусить уши, быстро оделся и, впустив седые клубы, выметнулся за дверь.
Солнце прыгало с морозного неба на хрустящий наст, а оттуда в глаза. Я щурился, как тунгус, но упорно ломился по сугробам, проваливаясь до пояса через шаг да каждый шаг. Когда добрел до школы, то свекла могла б удавиться от зависти, если бы увидела мою морду. Жадно с хрипами разевая рот, ярванул верхнюю пуговицу полушубка – словно из гейзера, вырвались струи пара и осели изморозью на шерсти.
Набрав в комнате завхоза полный рюкзак мела, я выбрался из школы. На фоне блеклой синевы подымался далекий столб дыма. От нее тянулась прямая, как стрела, линия, что заканчивалась возле ног глубокими следами. Я подумал с усмешкой:"Как здорово издалека видеть результат, но вот способ достижения -хреново".
Вроде бы и ходил недолго, но когда притащился к воротам, то горизонт пламенел, словно лисий хвост, а внутри блистал оранжевый пятак. Веки потяжелели, нависли обмерзшими карнизами, высокий воротник обледенел возле губ…
Пришел март. Днем сквозь стекло жарило, словно летом, но воздух оставался таким же холодным. Настроение поднялось. Я выбегал за углем в рубахе нараспашку. Рот расплывался до ушей. Глаза жмурились на яркие лучи.
Птицей влетев в дом, я бухнул два ведра к печке и побежал за дровами. Когда вернулся, обнаружил Маринку за растопкой. Грозно рыкнув, шлепнул ее по заднице и отобрал бумагу со спичками. Марина взвизгнула и мстительно ущипнула за бок. Я изобразил умирающего лебедя, но спички не отдал. Маришка фыркнула и, переваливаясь как гусыня, пошла чистить картошку.
На следующую ночь я проснулся от толчка. Сердце колотилось, пыталось проломить ребра. Перед глазами растворялась сценка из детства. Я не мог понять, почему темно, когда в бок еще раз толкнуло, а ушей коснулось дрожащее завывание. Резко повернув голову, наткнулся взглядом на личико Марийки. На нее падал лунный свет, в глазах застыл ужас, зубы клацали, а губенки тряслись.
Я метнул взор в окно. Там мелькнули две огненные дуги, остроконечные уши, блеснуло белым –и пропало. Прохрустело, затихая. Я откинул одеяло, вскочил, метнулся к стене и сорвал карабин. Дрожащей рукой я позвенел патронами и бросился к выходу. У самой двери остановил крик:"Не уходи!!!"; и столько в нем было ужаса не за себя, а за меня, что я замер. Протопало, за шею обняли тонкие руки, к пояснице прижался огромный живот.
Всю ночь я просторожил возле окон. Марийка не могла заснуть, пока я сел на кровать. Она вцепилась обеими ручонками в мою ладонь, положила ее себе под щеку и только тогда облегченно выдохнула. Поерзав как щенок, вздохнула раз, другой, потом тихонько засопела. Во сне ее личико дергалось, то искажаясь в страхе, то расслабляясь, когда я нежно целовал ее щечку, касался пальцами волос. Не знаю, сколько так просидел, но спина затекла. Я попробовал высвободить руку, но ее губы искривились, брови выгнулись, Маришка часто, часто задышала. Я скрипнул зубами и чуть не взвыл, что и там во сне не могу совсем изгнать нечисть. А она, бедняжка, наверное, убегает, просит о помощи…
Уже совсем рассвело, когда Марина открыла глазки. Увидев меня рядом, она улыбнулась светло, потянулась губами. Я обнял ее, поцеловал, пожелал доброго утра. Вдруг ее спинка напряглась, взгляд метнулся к окну. На ее вопрос я нехотя кивнул: "Да, это был не сон. Пойду посмотрю".
Под окнами обнаружились следы. Если бы не размером с ладонь, то можно было бы сказать, что волчьи. Да и отпечатки глубокие, словно от медведя. Зверь кружил вокруг дома, заглядывал в окна. На оцинкованных сливах виднелись царапины. Возле того окна, где мы его увидели, топтался довольно долго: весь снег сплющен в бурую полянку. В груди сжалось:"А если бы ворвался, когда мы спали?"; а проломить стекло явно мог. Видно просто изучал незнакомую еду.
Заметавшись с тягостными мыслями по двору, обшарил сараи, но ничего подходящего не нашел. Башка раскалилась, как валун в вулкане. Еще чуть и начнется извержение серных пробок. И тут перед глазами всплыла картинка автомастерской в ста метрах, где я побывал, когда до снега лазил по окрестностям. Как я помнил, там валялись пачки арматуры от прутков до оглобель толщиной в руку, лежали пачки листового проката.
Я хотел тут же бежать в цех, но:"Как же быть с Мариной?"; мечтая разорваться хотя бы надвое, я влетел и крепко обнял вздрогнувшую девушку, стараясь не прижиматься к объемному животу. Я снял со стены второй карабин, торопливо принялся объяснять, как пользоваться.
Зарядив полный магазин, я положил карабин на кухонный стол. Марина непонимающе слушала меня, косилась на ружье, как на ядовитую змею или особо крупную мышь. Потом девушка перевела на меня взгляд, глаза расширились:
;Ты оставляешь меня?; спросила она с дрожью. Глаза подозрительно заблестели.; Одну… на растерзанье? Милый, мне страшно!
Я безмолвно взвыл, подбежал к девушке и прижал ее к груди. Сердце колотилось, замирало от страха за нее. Однако, в животе все леденело от того, что может случиться ночью, если все оставить, как есть.
Я поцеловал ее волосы и прошептал с мукой:
;Радость моя, так надо! Я хочу сделать решетки и металлические ставни, чтоб ночью нас не слопали, как красных шапочек!
;А если!?..
Я развел руками, указал глазами на ружье.
Строго настрого наказав запереться и не выходить из дома, пока не приду, я выбежал за дверь…
Три дня я готовил заготовки, благо там оказался дизельный генератор, пропановские с кислородными баллоны, и резак. Зверь днем не появлялся, а ночью прибегал да не один, а с товарищами. Я обтянул вокруг дома леску. В четырех окнах в соответствии со сторонами света я просверлил ручной дрелью отверстия. Протянув леску по периметру, я закрепил внутри дома колокольчики.
Когда ложились спать, я поставил у изголовий по ружью, а я еще и топор для надежности. Маринка пискнула, мол: "Она и близко не подойдет к этой штуке, но я был неумолим: случаи всякие бывают".
В бревнах под подоконниками я высверлил коловоротом отверстия и установил на жестких подставках заряженные ружья. С обоих концов заткнул сеном, чтоб не дуло, а в середину дыры под спальным окном я положил кусочек мяса.
Предупредив Маринку, чтоб не пугалась, притащил ей мотоциклетный шлем. Она покрутила пальцем у виска, но надела, даже щиток опустила.
На крючки я накинул по веревочке и принялся ждать. Маришка натянула одеяло до подбородка, поворочалась, а потом под шлемом засопело. От закинутой на живот ножки пошло тепло и я не заметил, как все расплылось.., а потом вдруг зазвенело…
Я вскочил, внутри колотилось, взгляд вперился в окно. За стелом рычало, мелькали белые мохнатые тени, сверкали в лунном свете зубы. Под подоконником скреблось, сопело. Злорадно усмехнувшись, я потянул веревочку. Грохнуло. Запахло порохом, гильза сверкнула в верхней точке, звякнула и откатилась в угол. Рядом вздрогнуло, но не проснулось, лишь натянуло одеяло на шлем. Снаружи визжало, затем рыкнуло в несколько глоток. Предсмертный визг оборвался –на стекло брызнуло темным. Слышались чавканья и треск, утробное взрыкивание.
"Жрите друг друга, жрите!; думал я.; Жаль только, что без моей помощи нет аппетита. Ну, этой беде я, пожалуй, помогу,; я горестно улыбнулся и дернул за веревочку два раза подряд". Грохот выстрелов звенел гильзами, затопотало, вой отдалился...
…Наконец, я закончил с решетками и ставнями. Теперь по ночам спали спокойнее. Эти твари, что напоминали мохнатых шакалов с теленка, пытались отдирать толстые листы, но обломали зубки и на следующий день уже не появились.
Снег потемнел, взялся влагой. Ночью и утрами еще стояли заморозки, но днем уже хоть в рубахе ходи. Шла вторая неделя апреля. Кое-где на прогалинах зеленела трава, а на холмиках уже распускались первые одуванчики, но почки еще не набухали, видать, боясь холодов.
Маринка ходила, перегнувшись назад. Двухведерный живот ощутимо перетягивал.
По небосводу побежали тучки. Задул теплый ветер, потрескивал голыми ветками тополей. Желтые листья шуршали, кувыркались с клочков осени на потемневшие остатки сугробов. Дождь сперва посыпал мелкий, мелкий, но постепенно усилился.
Ночью вокруг дома бродил кто-то огромный. Низкий с металлическим взвизгом рев подбросил нас на постелях. Маринка смотрела расширенными глазами на окно, где скрежетало, стены тряслись. Сквозь образовавшуюся щель просунулись кинжалы ногтей. Наружное стекло треснуло и со звоном осыпалось в межрамное пространство. Край листа в два пальца толщиной начал отгибаться. Показался зеленый как у змеи глаз с кулак. Сверкнули зубы в двухведерной пасти. Из ноздрей с шумом выметнулся пар, покрыл стекло мутной пленкой. Внутри все сжалось.
Стиснув зубы, я вскочил, цапнул в углу ружье. На цыпочках я подкрался к окну, прицелился… Морда опустилась. Наши взгляды встретились, его глаза вспыхнули зеленым. От бешеного рева руки затряслись, внутри все похолодело. Озлившись на себя, я разбил стекло, сунул ружье прямо в глаз и вдавил курок. Грохнуло. В лицо брызнули какие-то сопли. Рев оборвался, словно прутик под ударом секиры.
Чертыхаясь, я продирал глаза. По металлу противно взвизгнуло, когти исчезли. Тяжело гупнуло. Пол под ногами вздрогнул.
;Милый, что это было?; тоненько пискнуло сзади.
;Не… знаю, ;прерывисто прохрипел я и осторожно приблизил лицо к пустой раме. Под ногами хрустело. В щель виднелось что-то чешуйчатое. Первые лучи отразились от зеленых пластинок. Я сказал напряженно. ; Похоже на ящера… Но я знаю точно: если такое приперлось раз, то не факт, что в следующую ночь не появится нечто страшнее. Надо уходить.
Маринка вскрикнула, словно птичка, у которой разоряют гнездо:
;Куда!?В лес? Но там мы погибнем еще быстрее! ; она прижала кулачки к груди. Глаза стали большие и блестящие.; Мне скоро рожать… И я чувствую, что там не один малыш, как ты и накаркал, противный! Мне уже трудно передвигаться, а дома и стены помогают!
Я подошел и положил голову ей на колени. Руки обхватили ее бедра, а затылок уперся в живот. Там тут же уперлось, лягнуло. Мариша охнула, засмеялась уже иначе с нотками материнства. Нежные пальчики перебирали мои волосы. На моем лице появилась глупая, счастливая улыбка. Я захрюкал, чуть не пустил слюну от наслаждения. В груди разливалась щемящая нежность, глаза начали закрываться… Взгляд скользнул на пол, но наткнулся на черного усача, что уверенно пер под кровать. Вздохнув, я отстранился. Внутри разлилась тянущая боль, словно рвал по живому. Я поцеловал ее алые губки, погладил живот и пошел к двери.
Глава 30.
Через два дня из деревеньки выехал бульдозер с тремя телегами на жестких связях. Гусеницы скрежетали, перестукивали по асфальту. На первой телеге булькали жестко связанные бочки с соляркой, машинным маслом и бензином. На второй –куча инструментов, дизель-генератор, гвозди, молотки, скобы, веревки… На последней мы расположили съестные припасы: мешки с картошкой, свеклу, морковь, бочку с растительным маслом, капусту, варенье, мешки с мукой, пару канистр с колодезной водой. В углу позвякивала посуда, электропечь с запасом конфорок. Рядом тряслись узлы с вещами. Брезентовые полотна прикрывали все телеги. Восходящее солнце весело прыгало по кабине, поливало золотом ветви сосен, траву.
Я дергал за рычаги, а Маринка тряслась рядом со мной. По ее бледному лицу катились крупные капли. Она кусала губки. Пальцы побелели, вцепились в сиденье. Глазки стреляли по сторонам, проникали в щели металлических жалюзей. Единственная разница от заводских состояла в том, что они были сделаны из листа толщиной в тридцать миллиметров, как и вся поверхность кабины. Чтоб дверца не оторвалась, пришлось наварить гаражные шарниры. За кабиной покачивалось стреловое оборудование. Хоть и пару тонн берет, но все ж не вручную.
Впереди дорогу перегородил завал из сгоревших автомобилей.
Марина что-то прокричала, кивнула вперед, но рев двигателя заглушал все. Мужественно улыбнувшись, я опустил трехметровую лопату и вдавил рычаг газа. Над головой взревело, выпустило клубы дыма. В кабине завоняло непрогоревшей соляркой с маслом.
Наш танк ринулся со скорстью бегущего человека и врезался в свалку. Заскрежетало, куча сдвинулось, душераздирающе взвизгнуло разрываемое железо. Сверкнули острые грани. Ход замедлился. Бульдозер заскрипел, забуксовал по асфальту. Я прибавил газу –взревело сильнее, взвизгнуло, но мы с места не стронулись.
Маринка вцепилась в мою коленку, с тревогой посматривала то на меня, то на дорогу. Я ободряюще усмехнулся, ругаясь про себя, как заправский извозчик, и переключился на заднюю скорость.
Малость отъехав, я растолкал кучу по бокам, а уж потом направил стопы каравана вперед. Заскрежетало, с грохотом и лязгом сверху скатился исковерканный остов какого-то джипа. Из окошек посыпались кости. Гусеницы с хрупом раздавили череп и прорвали заслон. Меня ущипнуло за бочок –я покосился вправо. Маришка разевала ротик, словно рыбка. Я чуть приглушил мотор.
;… когда кушать будем!!? ; прорвался крик.; Малыши меня сейчас загрызут!
;Погоди немножко, дорогая!; заорал я, перекрывая рев двигателя.; Отъедем хоть немного, а то больно пейзаж живописный!
Маринка кивнула, прокричала:
;Как-то нехорошо! Не похороненные… Как собаки подзаборные!
;Им сейчас все равно. ; напрягал я жилы на шее.; Да и нет сейчас тех богов, что следят за ритуалами. Погибла паства –исчезли и боги! Остались одни кости.
;Но мы… Мы же живы!
;Живы… Да, живы!; зло выкрикнул я и с наслаждением направил гусеницы на скелет. Хрупнуло… Я рыкнул.; Но нашей жизни не хватит, чтобы захоронить всех, да и не хочу я кланяться тем, кто допустил такое.
Марина сжала губки. Отвернувшись, она хмуро уставилась на дорогу. Чистый лобик прорезала морщинка. Одной рукой Маришка держалась, а другой гладила живот.
Сосняк разбежался по сторонам, сменился березами, осинами. Вскоре и они поредели, превратились в рощицы на буро-коричневых полях. За поворотом мы остановились.
Я заглушил мотор. Блаженная тишина звенела в ушах. На обочине развели костер и разогрели картошку. Полуденное солнце поливало расплавленным оловом голову и плечи. Обедать устроились в тени трактора. Хоть и пахло солярой, но жара нам казалась большим злом. Достали соленых помидор с огурцами, разложили вместе с картошкой и хлебом на скатерти. Схрумкав все это дело, мы обреченно переглянулись и полезли в раскаленную кабину. Затарахтело…
Вскоре поля сузились, по бокам потянулись склоны песчаника. Они были столь круты и ровны, с четкими полосами, словно их обтесывал великан. По верху склоны поросли соснами. Последние теснились, терлись спинами, что человек с трудом бы протиснулся.
Через десяток километров склоны перешли в зеленые холмы, а те пологими волнами ушли в равнину. Тут уже часть деревьев повалена вершинами от бывшего города, а часть навалена сверху, но уже в другую сторону. Лишь редкие дубы стояли ободранными поленьями с потемневшими обломками вместо ветвей.
На третьем повороте мы свернули налево. То и дело гравийную дорожку перегораживали вырванные с корнем березы, осины. Погладив себя мысленно по головке, я врубал пониженную и потихоньку сдвигал препятствие на обочину. Двигатель ревел, как сто быков, Маришка ежилась, испуганно посматривала по сторонам. У меня тоже тряслись поджилки: "Набегут еще всякие разные-несуразные!"; но смотрел соколом и раскатисто смеялся.
Солнце освещало вершинки оранжево-красным, когда на очередном повороте сосновая чаща расступилась. Бульдозер пошатывало на колдобинах. В телегах звякало. Маринка причитала по поводу посуды и банок, просила ехать осторожнее, но как сие осуществить, не говорила. На мои горестные вопли о том, что дорога давно перешла в направление, лишь пожимала плечами:"Ты мужчина –вот и придумай что-нибудь!"
Местность полого опускалась. Дорожка с выбитой колеей вилась змейкой меж берез. Снег сошел везде, кроме коряг, где затаился в тени серых корней и мшистых сучьев. В правый глаз прыгали красные лучики. Впереди блеснуло. Я прибавил газу, двигатель взревел. Деревья поплыли по бокам чуть быстрее, расступились, открыв бескрайнюю водную гладь. Может быть, край и существовал, но скрывался в дымке испарений.
На протяжении километра глаз видел только воду. По периметру озера тянулось кольцо ивняка шириной в пару десятков метров. Вода затопила кусты чуть ли не до середины, подступала к берегу, покрытому прошлогодней травой. Среди голых ветвей затесались серые глыбы льда.
В тот вечер мы пообедали холодным и заснули в салоне бульдозера. Хоть и тесновато, зато такую раковину и раскусить непросто. Наутро я отцепил телеги и поехал в лес за сосняком. Маринку пришлось брать с собой: и ей не так страшно, и мне спокойнее, а то вылезет какой-нибудь рачок и цапнет за нежный бочок.
За день я напилил столько, что должно было хватить, чтоб построить плот десять на двадцать, даже если уложить бревна в два ряда. К вечеру зацепил на буксирный крюк с десяток стволов и поехал на берег. Любуясь оранжево-серыми с фиолетовостью облаками, но алыми снизу тучками вокруг остывающей болванки, развели костер, благо верхушку на одном стволе я оставил не срубленной.
Пока Маришка жарила картошку, я слазил в телегу за огурцами и капустой. Поужинав, еле дополз до кабины. В щеку мне ткнулось что-то теплое, и я провалился в царство снов, где боролся с деревьями на локтях. Уговор был таков: "Кто кого заломает, тот того и съест",; я еще смутно удивился, как же они меня жрать будут? Я то их как-нибудь пожую. Хоть и не бобер, но зубы есть. А они то чем меня перетирать будут? Но потом какой-то дуб махнул скрипучей веткой в чащу, а оттуда, помахивая хвостами, выбралась компашка облизывающихся ящеров. "Симбиоз, однако! ; подумал я.; Эти зверюги сожрут меня, потом выложат в виде удобрения под деревьями, ну, а те уж потихоньку всасут то, что с дождями попадает в почву".
Весь следующий день мы перевозили бревна. Некоторые на ровное место вытаскивал краном, некоторые тросом и буксиром, а потом все вместе увязывал на удавку и тащил к берегу. Весь мокрый как мышь я обтесывал ветки, срезал верхушки, чтоб от комля до меньшего диаметра оставалось десять метров, и укладывал стволы.
Маришка с ружьем наперевес организовала круговую оборону. Я молил небо, чтоб никто не вылез. Мало того, что от страха руки затрясутся и вряд ли попадет в выскочившего монстра, но в железной кабине рикошет может и ее достать. А этого я не переживу. Сие я знал абсолютно точно. И никакой инстинкт самосохранения не поможет, если нет смысла существования.
На следующий день после завтрака я принялся сооружать плот. Бульдозером я нарезал ровную площадочку до самого спуска. По габаритам она чуть превышала размеры будущего плавсредства. Вбив вдоль кромки воды пару колышков, я скатил первое бревно. Сперва я соединил два бревна скобами по торцам, чтоб вся масса не укатилась, а потом начал накатывать бревно за бревном. После этого крановым оборудованием я уложил второй ряд поперек первого слоя. Чтоб все это не развалилось, я наострил полуметровые арматурины.
Крупные зверюги к счастью не забредали, но комарье здесь нападало вовсе озверевшее. Мало того: оно было крупнее обычных раза в три. Оглянуться не успеешь, как проклятый кровосос надувает брюшко, как у осы. Хлоп –и на руке кровавое пятно величиной с ладонь.
Когда при свете луны я вбивал последний штырь, молоток выскользнул в замахе и поскакал по бревнам. Проводив его мутным взором, я тяжело вздохнул и побрел к бульдозеру. Когда взбирался в кабину, в голове звенело, ноги подгибались. Маринка причитала и пыталась тянуть, а я бессильно ругался и лез сам. Помню запах машинного масла и борща, но дальше все расплылось…
Утром я вскочил бодрый как огурчик, поцеловал Маринку в губки, навернул полкастрюли холодного супа с лепешками и выскочил из бульдозера. Приготовив троса и проверив крепление бревен, я впрыгнул в кабину.
Маринка зевнула во весь ротик, прыснула, как солнечные зайчики, и показала мне язычок. Я пригрозил, что откушу, а та хитро прищурилась и высунула его снова. Делать нечего –пришлось кусать, но коварная дивчина в самый последний момент спрятала его в ротик и я его несколько минут доставал проказника своим.
Легонько куснув, я грозно вопросил: "Страшно? Будешь еще!?" ; на что она истово закивала. Нахмурив брови, я погрозил пальчиком и рыкнул:"Брысь!" ; Маринка разочарованно вздохнула, села и возбужденно закрутила головкой. В руках появилась расческа.
Затарахтел двигатель, я потянул рычаг и развернулся к плоту. Столкнув его в воду, тут же отъехал на прежнее место. Мотор заглох, я выскочил и бросился в воду: плот от толчка уже отплыл на пять шагов. Брызги взлетели выше головы, вода поднялась до пояса, затем по грудь. Ноги засасывало в ил, я с трудом добрался до плота и схватил веревки.
На берегу я закрепил плот с помощью веревок и бревен. От берега на плот я набросал бревен и сбил их скобами.
Солнце практически взобралось к зениту. Выгнав Маринку на берег от греха и, чтоб заодно готовила обед, я подцепил тележки. Я маневрировал минут десять, пока не встал точно по курсу на плот. Посидев пару секунд, я сжал челюсти и поехал на самом малом вниз.
Бульдозер наехал на бревна –те трещали, но держали. Плот чуть накренился. Облизнув губы, я въехал на плот и нервно глянул в зеркало. Пока все нормально. Телеги спокойно зашли и остановились задними колесами в полуметре от края.
Впереди дернулось. Я чертыхнулся и едва успел затормозить. Глаза чуть не вылезли из орбит, а сердце ухнуло в пятки, когда гусеницы высунулись за край, где темнел непрогляд.. Трясущимися руками я дернул рычаг –включился задний ход. Трактор чуть отъехал и остановился. Я выскочил, осмотрелся:"Ничего не свисает –пойдет…"
Пообедали. Борщ на природе казался таким ароматным, таким вкусным, что просто пальчики оближешь. Пока Маринка мыла посуду, я нацепил мотор, проверил масло, бензин. Когда девушка залезла, я завернул причальные бревна на плот и втащил трос.
Шестом я оттолкнул сооружение чуть поглубже, дернул за тросик зажигания. Мотор взревел, за бортом забурлило, запенилось. Плот медленно, словно нехотя, начал сдвигаться. Маринка счастливо запрыгала, завизжала:"Позагораем!"; и вытащила на доски одеяло. Она лежала совсем голенькая, выставив солнцу шар живота и набухшие груди, а я, закрепив мотор, сходил за ружьем: "Кто их знает, вдруг и в озере чего-нибудь завелось. Как выскочит, как выпрыгнет, и мама не успеешь вякнуть!"; от таких мыслей меня пробрала дрожь и я отсел к середине плота.
Зеленое пятнышко выплыло из-за горизонта и медленно приближалось. Через четыре часа мы пристали к берегу. Островок небольшой. В лучшем случае шагов сто в длину и половину того в ширину. Он густо порос ивняком, тополями. Только в середине его рассекала каменистая полоса, словно совсем недавно здесь неслись бурные потоки. Я соорудил сходни и выгнал по ним караван. Когда все хозяйство оказалось на берегу, я отцепил телеги и потянул плот на сухое. Хрустело, из-под гусениц разлетались осколками, скрежетали под надвигающимися бревнами, вминались в песок. Пахло горелым камнем.
За пару дней на самом высоком месте я расчистил землю от деревьев. Осталось лишь четыре тополя. Они словно нарочно выросли на углах квадрата со стороной в десяток шагов. Правда, ветви пришлось обрубить на высоту пятнадцати метров. Еще через две недели соорудил дом о четырех ножках. Они возносили пол на пять человеческих ростов, а конек двускатной крыши и вовсе спорил за верховенство с тополями. Сбоку на консолях я выдвинул лесенку. В середине пролета я подвел под нее столбы, а то прогибалась от собственного веса.
Маринка шастала по острову нервная, спать в бульдозер уходила только под страхом смертной казни. Ее глаза не отрывались от домика. Носик дергался, втягивал насыщенный смолой воздух.
Я сердился, требовал, просил сидеть на месте, но она так жалобно смотрела на меня… Маринка говорила, что умирает от жары, и я, скрепя сердцем, разрешал ей немножко погулять, но с оружием. Она счастливо улыбалась, блестела глазками, хлюпала носом.
Бодро вскинув руку, Маринка рапортовала:"Есть, товарищ генерал!!!"; и с ружьем на плече отправлялась бродить. Она так переваливалась, что я не мог сдержать улыбки.
Я работал с утра и до ночи. Когда в окошко заглядывал месяц, я зажигал светильник и продолжал дальше. При трепещущем пламени я настилал полы из малость просохших досок, делал столы, стулья, кровати.
Маринка за это время перетоптала остров вдоль и поперек. В день она делала кругов двадцать, а то и больше. Пробегая мимо дома, всякий раз спрашивала:"Скоро? Когда справлять новоселье будем? Я чувствую, что рожу в пути!" Я стискивал зубы, чтоб не выругаться, но отвечал весело:"Не пройдешь и тысячного круга, дорогая!" Маринка грозилась ускориться, но я то знал, что скорость с ее пузом не набрать.
Когда до тысячи оставалась пара десятков кругов, мы заселились. А на следующую ночь она страшно закричала. Я вскочил, как подброшенный. Губы плямкали, глаза с ужасом обшаривали ее красное лицо с крупными градинами пота.
;Что… Что случилось!?; крикнул я, падая на колени. Ее мокрые пальцы стиснули мою ладонь.; Милая, скажи, что делать!?
;У меня… уже… началось,; прохрипела она. Ее лицо исказила гримаса. Она выкрикнула, страшно выпучив жилы на шее.; О, боже, как больно! Ма-а-ма, роди меня обратно!!!
По всему дому разнесся зубовный скрежет. На столе, что у изголовья кровати, стоял светильник. Огонек бросал на стены трепещущие тени, плясал в безумных глазах девушки.
;Воды.., согрей во-дыыы!; выдохнула Марина. Часто, часто подышав, как пес на жаре, она простонала.; И прокипяти ножницы с ножом, иголку и ни-и-итки.
;Ззззачем!?; зазаикался я и выронил таз. Тот загрохотал, саданул по пальцам. Я перекривился, взвыл.; Твою… Зачем нож с нитками, и ножницы? Ты что-то шить собралась?
Марина усмехнулась через силу, мотнула головой:
;Нет…; На лбу вздулась вена, мокрая прядь прилипла к щеке.; Ты… шить будешь, но сперва резать, если что не так пойдет… ; она помолчала, облизала сухие губы и прошептала чуть слышно.; Дети… Главное дети…
Я передернулся всем телом.
"О, черт! Как же я ее буду резать?; думал я. Внутри все стиснулось. Дрожащие руки поставили таз с водой на печь, а я взмолился.; Не дай бог! Хоть и не верю ни во что, но если есть кто, то помогите ей!!! Она –все для меня! Не дайте ей умереть!!!"
Сзади раздался животный крик. Я метнулся к кровати. Марина хрипела, напряженная как струна. Согнутые в коленях ноги скреблись. Вдруг я почувствовал, что под простынею что-то есть. Осторожно откинув, заглянул. В полумраке что-то махало ручками, ножками. Я, обмирая, сосчитал раз, сбился… Потом второй раз: "Ура! Две ручки и две ножки! Голова и пиписька! Мальчик!!! А что сморщенный, так они все, говорят, такие. И цвет сине-багровый!"
;Режь пуповину или грызи…; донеслось от изголовья с мукой в голосе.; Быстрее! Да носик с ротиком ему прочисть: кричать должен! Уже следующий на подхо-о-оде!
Я только потянулся к малышу, а он как заорет, да еще басом, что я аж отскочил и бухнулся на задницу. Перевернувшись на четыре кости я гордым львом метнулся к кипящей кастрюльке, выхватил ножницы. Обжигаясь и шипя как смок, подбежал к месту рождения и ухватил пуповину…
Роды длились два часа. Малыши вылезали с периодичностью в полчаса. Я шлепал по заднице тех, кто не хотел кричать, а потом перерезал пуповину. Пальцы скользили, но я завязывал ее в десяти сантиметрах от тельца. Каждого я обмывал в теплой водичке и ложил рядом с матерью под одеяло.
Под конец я дышал, как загнанный конь. После четвертого, который тоже заорал сам, я тупо уставился в ее окровавленные ноги. Я стоял, как мясник, руки по локоть в красном, липком, с пальцев капает на пол. Марина еще напряглась… Вылез какой-то кожистый мешок с четырьмя трубочками. Кровь уже начала стекать на пол. Марина тяжело дышала. Глаза на бледном лице запали. Под ними проступила чернота.
;Милый, зашей… там,; прошептала она, ; иначе я истеку кровью.
Мысленно простонав, я изогнул иголку дугой, принес светильник и всмотрелся в разорванное мясо. В ушах зазвенело, замельтешили черные мухи. Я часто, часто задышал, потряс головой и начал сшивать…
Через пару дней Маришка начала вставать, а через неделю уже бегала по дому, стряпала и стирала пеленки, которые четыре свиненка уделывали по десять раз на дню. Весь дом превратился в сплошную прачечную. Я спешно устанавливал террасу. Еще через три дня я натянул веревки на новом сооружении –в доме хоть стало попросторнее и легче дышать.
Она кормила верещащих пузанов грудью, а я рассматривал их со смесью нежности и брезгливого страха. Маринка подняла на меня глаза. Из них тут же брызнули слезы. Я подошел, сел рядом и обнял ее за талию. Она судорожно вздохнула, шмыгнула носом и положила голову мне на плечо.
Я погладил ее по голове, прошептал нежно:
;Ничего страшного, любимая… Ну, и пусть кожа желтая: мало ли китайцев было. Пусть рот широк, а глаза большие: больше скушают и увидят! А ушей нет, так и вовсе не беда: у нас они все равно почти атавизмы!
;Да… Они такие хорошенькие,; сказала Марина, а потом нехотя отстранилась. В голосе проявилась строгость.; Руслан, Фенрир, оставьте Зое и Афродите покушать!
Детишки росли быстро. Уже в полгода сидели, ползали, а в восемь месяцев вовсю бегали. Меня такой восторг захватил, когда Зоя сделала первый шажок. Она сама опешила, когда пробежала на слабеньких ножках из рук отца в материнские объятия. Мы счастливо засмеялись, у Марины выпала слезинка, а Зойка заверещала вместе с нами.
Им было два годика. Дети вовсю бегали, что-то верещали, гугукали, пробовали произносить первые слова. У девочек это дело получалось лучше. Зоя с Афродитой уже четко требовали:"Дай, мама!"; а парни только по слогам: "Да! Ма! Па!"; последнее меня больше всего радовало. Губы складывались в трубочку: так и хотелось посюсюкать.
В конце мая всем колхозом садили картошку на выкорчеванном участке. Вокруг шумели тополя. Жарило, словно в июле. Мощные столбы света пробивали кудрявые кроны, наполняли листочки изумрудной свежестью. С западной и восточной стороны тополя выкорчевали до самой реки, так что посадки освещались целый день. То и дело в месте выкорчеванных пней проклевывались тоненькие росточки, которые тут же изничтожались.
Я копал лунки, а Маришка бегала с ведерком, закидывала картошку. Она утром встала какая-то бледная и вялая. Я хотел садить один, но она улыбнулась и сказала, что просто немного не выспалась.
Голопузые парни все чумазые как чертята, блестели лысыми головами. Они с самым серьезным видом таскали из мешков по картошке и топали за мамкой. Ребятишки спотыкались, падали, но целеустремленно добирались до лунки и кидали клубень. И сколько реву было, когда мама успевала бросить туда раньше. Маришка тут же забирала свою картофелину и говорила: "Русланчик, извини! Это я все перепутала: твоя картошечка вырастет большой и сильной, как ты!"; малец недоверчиво шмыгал крохотным носиком, размазывая грязной ручонкой сопли, а потом растягивал рот, как полумесяц, и бежал за следующей. Девочки закапывали ручонками лунки, лепили кулебяки из земли.
В обед, когда почти заканчивали, а солнце яростно кидало расплавленное олово на голову и плечи, за спиной гупнуло, потом заревело квартетом: "Мама, мама! Папа!" Я обернулся –внутри все помертвело. Бледная как полотно Марина лежала навзничь рядом с мешками. Рядом валялось перевернутое ведро с рассыпанными клубнями. Дети облепили ее, тормошили, плакали. Не помню, как я оказался рядом… В груди все оборвалось, горло перехватило кузнечными клещами. Хотел вздохнуть, но не мог. Я подхватил ее на руки. По бокам замелькала земля. Навстречу рванулся дом, лесенка… Сзади беспомощный рев...
Я положил Марину на кровать. За спиной плач усилился, протопала маленькая кавалькада. Они взобрались на кровать, требушили ее вялое тело. Последней прибежала Зойка. Захлебываясь в плаче, она теребила ее болтающуюся голову, целовала в синеющие губки. Глаза Марины остекленели, безжизненно смотрели перед собой.
Под левой грудью, лопаткой кололо, терзало тупым ножом… Невыносимая боль разрасталась, ударила кувалдой в голову. Все потемнело, окрасилось в бардовый цвет. Я чувствовал, что умираю, задыхаюсь.
Я раскачивался, словно утлое суденышко в шторм. По щекам текло горячее. Я задрал голову к потолку, с которого сыпался черный снег, и заорал в дикой муке:
;За что!!?; Жалобный рев примолк, а потом разросся с новой силой.; О, боги, за что, почему она умерла!!? В чем мы провинились!!?
На грудь словно взвалили стотонную глыбу. Я не мог вздохнуть, только хрипел. Кадык дергался, лицо кривилось, в переносице заломило. Ее бледное лицо расплылось, словно за стеклом в осеннюю погоду. По щекам бежало горячее, стекало соленым на губы. Я смотрел в потолок, но видел там лишь серую муть. Кулаки сжались, зубы скрипели, не в силах выдержать адской боли, что раздирала грудь калеными щипцами.
На шее и лбу вздулись жилы, лицо побагровело, я прохрипел:
;Как мне теперь жить? Зачем мне теперь жить!?; но в ответ лишь горестный детский плач. Ко мне прижались маленькие трясущиеся тельца. Теплые ручонки обхватили меня. Я дико огляделся. ; Дети…; выдавил я. В груди защемило. Я нежно погладил их по головкам, прижал к себе и прошептал.; Только вы у меня остались. Только вы…
Глава 31.
Стояла жара. Я не хотел видеть, как мерзкие насекомые станут ползать по лицу любимой, забираться под веки, в нос, выкладывать яйца. В тот же день я ее похоронил. Новые условия –новые обычаи. Островок мал, поэтому если начать закапывать в землю, то через пару поколений возникнут понятные проблемы. Я отвез ее на глубину на небольшом плоту. Тот раскачивался. Волны шлепали о бревна, распыляли водяную пыль. Солнце прыгало по волнам, слепило глаза. Рядом сидели карапузы и непонимающе смотрели, как я привязываю к ногам Марины большой с барана камень. Афродита заплакала. Глядя на нее, заревели и остальные.
;Дети…; с трудом выдавил я,; попрощайтесь с мамой. Теперь она будет жить здесь, в воде. Больше с нами она не сможет видеться, но нас все равно не оставит, ведь она сольется с озером. Мама не допустит диких зверей, которые кружат на дальних берегах. Она всегда напоит нас и накормит…
Дети заплакали, бросились к хладному телу. Они целовали и теребили, звали ее, но Маришка молчала. Веки ее закрыты, руки одеревенели на груди. Вокруг вились оводы…
;Ну, все, все…; я оттянул их на середину плота. Зойка цеплялась за ее платье, как клещ, слезы лились рекой. Я не знал, что делать: не разрывать же ребенка. В груди ворочалось тяжелое, царапало острыми гранями сердце.
Заплаканный Руслан вытер пухлыми кулачками слезки и серьезно взглянул в мое искаженное лицо. Доковыляв до Зойки, он что-то настойчиво прогукал, дергая девочку за рукав. Та залилась пуще прежнего, но отцепилась и пошла к хлюпающим братьям и сестрам. Они уселись на бревна, тесно прижались друг к другу. Их плечики, подбородки тряслись, словно от лютого холода. Ручки прижались к груди. По щекам бежали ручьи. В больших как абрикосы глазищах отражалась мать. Ветер трепал складки ее платья, шевелил волосы, раскидывал по мраморному лицу.
Не чувствуя веса, я подхватил Маришку на руки и прижал груди. Сердце зашлось от боли и щемящей нежности. "Боже! ; взмолился я мысленно.; Пусть все это будет сном, а я сейчас проснусь, а в объятиях она, такая теплая и нежная. Я поцелую пунцовые губки и скажу:"Любимая, не покидай меня никогда, мне плохо без тебя!.." Но в ответ лишь плеск волн и холод в руках…
Стиснув зубы, я отстранил ее. Было больно, словно рвал по живому. Волны приняли ее тело без плеска. маришка медленно погружалась, утаскивая канат. Не в силах смотреть, я зажмурился и столкнул камень. Плот качнулся, плюхнуло. Меня окатило с ног до головы. Сзади горько зарыдало. Я подполз к детям, обнял их.
Так мы сидели долго… Солнце слезло с затылка и прогревало спину. Рубаха успела высохнуть, а дети истощив силы, обессилено всхлипывали. Афродита с Фенриром уснули, маленькие ручки обнимали мои ноги…
Затуманенный взор очистился, Старик дико оглянулся и сказал с мукой в голосе:
;И я поклялся,; морщинистое лицо исказилось в болезненной гримасе,; самой страшной клятвой: жизнью своих детей, что никогда у нас не будет богов! Больше никто и никогда не станет слушать их нелепые придумки и не пойдет туда, куда зовут. Ведь один приглашает туда, а другой в противоположную сторону –отсюда и вражда. Нет!; Старик тяжело задышал, бешено оглядел бледные лица ; Отныне и навеки мы будем только жить.., просто жить и дадим жить другим!
Асмодей зевнул во всю пасть, потряс головой. Громослав хмуро прислушивался.
;Хм,; Борис переглянулся с Асмодеем, заметил; Ну, такое уже было у китайцев, по-моему. Те тоже просто жили, даже дорогу перед собой подметали, чтоб на жучков не наступить. Не все, правда, но все же… Надо сказать, размножились так, что земля прогибалась. Но где они теперь?
;Да?; старик пристально посмотрел на Бориса.; И почему же они исчезли? Ведь они не должны были вступать в противодействие?
Борис усмехнулся, заметил:
;А они скорее всего и хранили нейтралитет, но был такой принцип: "Кто не с нами, тот против нас!"; а два миллиарда у кого хочешь фобию вызовут. Так что под шумок и этих сидней накрыли.., ради социальной справедливости.
Старик облегченно выдохнул и разжал пальцы. Он откинулся на спинку стула и сказал:
;Вот и хорошо. Тем проще жить нам.
;А нам?; поднял брови Борис.
Асмодей съежился, стрельнул глазками по сторонам. Громослав подобрался, подогнул под себя ноги.
Старик увел взгляд в сторону, помолчал, а потом сказал с кривой усмешкой:
;Что "вам" ?; В его глазах блеснула угроза.; У вас пока есть шанс остаться с нами и помочь осуществлять наш замысел.
В комнате повисло напряженное молчание. Асмодей втянул голову в плечи, Громослав зыркнул на стены. Те сдвинулись, светильники испуганно притухли. За дверями, где только что приглушенно переговаривались, все смолкло.
Взгляды Бориса и Старика перекрестились, беззвучно прогремел гром. Борис сжал челюсти, мотнул головой и сказал отрывисто:
;Нет. У нас другие задачи, хоть мы тоже желаем выжить.
Старик опустил взгляд, меланхолично махнул дланью и произнес буднично:
;Что ж… Было б предложено. Стража, взять !!!
Двери распахнулись, со всего маха саданули о стену. Бухнуло. Огоньки в светильниках колыхнулись, по стенам заплясали тени. Громослав одним движением отшвырнул стол, а сам прыгнул к старику. Огромная ладонь стиснула горло. У двери грохнуло, послышался хруст, стоны. Асмодей сорвал арбалет, а Борис в мгновение ока натянул лук, целясь в проем. Старик хрипел, лицо побагровело. Его ноги шкрябали пол, глаза налились кровью, вылезли из орбит.
;Всем стоять!!!; страшно заорал Борис. С наконечника сорвался огонек и, казалось, кольнул в глаза сразу всем в проеме. Там тяжело дышали, лягушачьи лица перекошены от ненависти. В перепончатых ладонях дергаются остроги.; Дернитесь –старик умрет!; Борис бросил через плечо.; Гром, приотпусти деда. Пусть скажет, чтоб дали дорогу.
Громослав поставил пленника на пол, чуть ослабил пальцы, но приставил к печени кинжал. Старик отдышался, убрал с лица белую прядь. Лицо спустило дурную кровь, побелело.
;Говори, ; нахмурив брови, рявкнул Громослав.; Или сдохнешь.
;Напугал козу капустой,; криво усмехнулся Старик.; Я сам жду встречи с костлявой. С того самого дня и жду… Сделай одолжение: сожми пальцы. Дети не хотят, а сам я не могу. И не страшно, но не могу.
Старик вскинул руки. Все перестали дышать, взгляды скрестились на его лице.
;Огонь; крикнул старик, и ото всех стен свистнуло. В шею, руки, грудь, спину, ноги кольнули сотни иголочек. Пол встал дыбом и ударил Бориса в челюсть.
Перед глазами пробежала к щели мокрица, но тут же на нее наступил сапог, что в следующее мгновение метнулся к лицу. В голове загудело, вспыхнуло и провалилось во тьму.
Тупая ноющая боль… Борис застонал, поднял веки. Те распахнулись на толщину волоска. Кругом темно, только в маленьком окошечке вверху, что и голову не просунуть, плавает узкий серпик. Под ним яркая звезда. Мертвенная полоса вычленяла бревенчатый стык стены и пола. Во тьме зашебуршало, спросило отвратительно бодро:
;Проснулся уже?!Что хорошего видел? Я вот жрал большущего поросенка, а он бил меня копытами, а потом саданул сразу двумя и я здесь оказался. Темно, страшно. Рядом хрипит липкая гора мяса… Тебе, наверное, привиделся слон… Нет, слона жрал Гром: он до сих пор сипит, проглотить, видать, не может.
В висках работали молотобойцы. Борис с силой зажмурился, простонал:
;Заткнись!; зубы скрипнули. ;Как ты можешь о еде думать!? Утром нас самих на корм пиявкам пустят. Ползи сюда!
;Я не только думать, но и есть могу,; обиженно проворчал Асмодей, перекатываясь колбаской. ;От таких переживаний у меня зверский аппетит разыгрался.
Почувствовав, как в ноги ткнулось что-то тепло-угловатое, Борис усмехнулся:
;Тогда у тебя есть шанс совместить приятное с полезным. Грызи веревки!
Снизу воскликнуло оскорблено:
;Я тебе бобер что ли!?
;Это как посмотреть. Любишь же кусать ближнего своего?
На кисти дохнуло теплым, крякнуло:
;Ну, уж…
;Любишь, любишь! А чтоб профессионализм не терять, что надо?
;Не знаю,; с неудовольствием буркнул Асмодей.
Борис хмыкнул и пояснил ласково:
;Тренироваться, милок, надо!
;Может, лучше ты?; с надеждой спросил Асмодей.; Коль уж я профессионал, то должен же себе смену готовить.
;Грызи, грызи, ;сказал Борис сквозь зубы и перевалился спиной к Асмодею.; Ты с бобрами в родстве, так что должен мне еще и спасибо сказать за такое удовольствие.
Во тьме тяжко вздохнуло. Борис почувствовал, как за кисти дергают, тормошат. Через бесконечность легонько треснуло, онемевшие руки разбросало в стороны. Послышался брезгливый голос:
;Тьпфу… Бээ… Где ты такие вонючие веревки нашел!?
Борис скрипнул зубами, прошипел:
;Догадайся!
Он лежал и тер ладони одна о другую, потряхивал, но кисти болтались абсолютно безвольно, словно неродные. На лбу выступила испарина:"Только бы не застой крови",; думал Борис. И тут в кистях загудело, будто прокачивали кипящую воду. Он радостно хлопнул ладонями –в них тут же впились тысячи иголочек. Застонав, Борис подождал, пока руки отойдут и распутал ноги. Рядом пыхтело, извивалось.
;Ну, скоро там?; нетерпеливо прошептало из темноты.; Развязывай уже.
;Как только лебедь раком щуку,; буркнул Борис, растирая ноги.
Пока развязанный Асмодей, стонал и барахтался на полу, Борис на полусогнутых пошел во тьму. Рука скользила по полуцилиндрам, цеплялась за сучки, шероховатости. В палец впилась заноза. Чертыхнувшись, Борис засунул его в рот и чуть не навернулся, когда налетел ногами на какой-то холм. Под подошвами хлюпало. Сердце сжалось в тревоге. Борис торопливо наклонился, потрогал руками. Все тело Громослава оплетали толстые в два пальца веревки. "Пауки болотные!"; зло прошипел Борис, руки скользнули выше. Пальцы нащупали липкую шею и пухлое как подушка лицо.
Губы под пальцами шевельнулись, прохрипели:
;Хватит меня щупать. Чай не баба! Развязывай давай.
Щупая узлы, Борис прошептал обрадовано:
;Я уж думал все: каюк! Под ногами все в крови. Натекло, как с освежеванного кабана. Наивный! Да тебе ж это, что слону дробина.
;Да, гм…; прошлепал разбитыми губами Громослав.; Хорошо бы. А что это у меня с глазами? Ни черта не видать. Выбили, наверное? Или веки изрядно офонарели?
;Плюнь через левое плечо. Не бойся: Асмодей справа –не утонет. Можешь веки не тревожить: все равно ничего не разглядеть.
Минут десять они ворочали Громослава с боку на бок, пока не распутали. Хотели помочь подняться, но он послал так далеко, что мы решили сразу не идти, а сперва направление разузнать. Несколько минут богатырь постанывал, скрежетал зубами. Добрый Асмодей предлагал сделать массаж, но Гром проревел, что если кто подойдет, то все трогалки то повыдергает.
Через пять минут Громослав поднялся и начал щупать стены. Один раз лунный луч выхватил из мрака его лицо. Борис содрогнулся. Рядом жалостливо вдохнул Асмодей.
Лицо Громослава напоминало серобурмалиновую подушку. На бровях рассечения, нос сломан и без того большие губы сейчас напоминают оладьи. Все это покрыто кровавыми сгустками.
;Ага… Нашел,; пробормотал Громослав.; Крепкая зараза, из бревен… Интересно, из чего шарниры.; в темноте хмыкало, бормотало.; Если из дерева, то шансы есть.
;Вообще-то я у них ни одного металлического предмета не видел,; заметил Борис.; Но ты особо то не радуйся: нас, наверняка подстерегает с десяток острог.
;Но как-то же выбираться надо!; отчаянно прошептал Асмодей.; Утром нас ждет гибель неминуемая и вряд ли простая: мы для них самые страшные враги! Уж они постараются… Например, можно нас заживо скармливать тем же жабусам. Представляете, ты еще живешь, все чувствуешь, а тебя медленно пожирают. Сперва голени, затем бедра, добираются до живота. Ты кричишь от дикой боли, с ужасом смотришь в отвратительно равнодушные глаза, острые алые от твоей крови клыки…
Борис содрогнулся, выдавил с лязгом:
;Зззамолчи! Не дай бог, услышат.
;Что же делать, что делать, ; выкрикнул Асмодей и забегал по комнате, стукаясь о стены. Бухало. Он ругался, но снова несколько шагов и удар, стон…
На ногу наступило, Борис зашипел, гаркнул:
;Да, сядь ты! За тебя не страшно: сотрясения не будет, но стены порушишь –нас же задавит!
;Не могу! Меня аж подбрасы… ; всхлякнуло, загремело, с уровня пола застонало.
;Бедолага,; бухнул Гром.; Я ж говорил, что периодически сопли вытирать надо.
;Я вытираю,; обиженно проворчал Асмодей. ;Это ты, когда в беспамятстве лежал, за организмом уследить не мог. А он знай себе потихоньку вырабатывает…
В темноте скрипнуло, грозно выдохнуло:
;Ты это на что намекиваешь, скунс-любитель!?
;А зачем?; нагло хмыкнул Асмодей.; Я ответственно утверждаю, что навернулся в том месте, где ты соизволил возлежать. А запах, что за ужасный запах… ;послышалось шмыганье.; Пардону прошу! Это ж от моей подмышки пахнет. С чего бы это? Вроде бы и испугаться сильно не успел. Надо и остальное проверить… Уф… Там сухо и комфортно.
Невесело посмеявшись, замолчали. За стеной слышался скрип, негромкие голоса. Месяц ушел в сторону, освещал только стенки окошка. Можно было считать годы жизни дерева, в котором вырезали отверстие.
Глаза закрывались за ненадобностью. Сонная одурь пробиралась в голову, когда за стеной послышались крики, через секунду в ярость вмешались нотки боли, страха. В стену бухнуло, она затряслась. Крики то приближались, то удалялись, донесся квакающий рев.
Борис вскочил, уставился на окошко, откуда и лились звуки, справа проворчало:
;Ишь какие горячие. И не скажешь, что на болоте живут. Видимо, не сошлись в том, какой казни нас подвергнуть –вот и бьются лютым боем, а кто победит, тот на нас за все отыграется: за себя и за товарищей, ; Асмодей вздохнул, а потом предположил радостно.; Хорошо если бы передрались, а потом, чтоб убрать камень преткновения, решили бы нас по быстрому к праотцам отправить. Чик по горлу и в болото!
;Что за суицидные наклонности, ; проворчал невидимый Громослав.; Мне, к примеру, ни так, ни эдак подыхать средь этого благоухания не хочется. Залазь ко мне на плечи.
;Зачем?
;Посмотришь, что там делается. Вдруг в мутной водичке удастся рыбку половить.
Громослав присел на корточки. Асмодей нащупал его шею, вскарабкался. Воздух тут же ринулся вместе с желудком вниз. Он в панике наклонился к самой шее, чтоб не расплющило о потолок, а потом осторожно выпрямился. Виднелся только следующий ряд домов и водяная дорога.
На террасах мелькали факелы. Неровное пламя выхватывало оскаленные лица, отблескивало от наконечников копий и острог. То один, то другой замахивались. Остроги вылетали из рук, пропадали во тьме. Там плескалось, шлепало, утробно ревело, кричало от боли. Вдруг затрещало. С криком сломав ограждение, с террасы вылетел человек с факелом в руке. Факел вырвался, взлетел, осветил на миг полоску воды. Асмодей вскрикнул. В воде огромный угловатый жабус дожевывал вопящую жертву. Рядом еще несколько десятков таких же. На их спинах по два существа. Одно со щитом, которым успевает прикрывать и себя и напарника. А второй мечет стрелы. На террасах стоит крик, ругань. Народу как селедок в банке –можно особо и не целиться, что стрелок явно понимает. Те раненые, которых не успели подхватить, с криками падали в воду. Брызги взлетали на три человеческих роста, окатывали стоящих. Но как бы ни были искусны напавшие, но то один, то другой откидывались назад, пронзенный копьями. Асмодей хмыкнул: не надо быть стратегом для понимания, что напавшие рано или поздно, но полягут все до единого.
;Быстрее!; Асмодей заелозил, намереваясь сползти с широченных плеч.; Нападение! Пока они мечутся, как всполоханные курицы, мы можем затеряться.
;Кто напал то?; крикнул Борис, пялясь во тьму. Кулаки сжимались, сердце часто, часто забилось, вздувая мышцы.; А-а-а… Какая разница… Гром, можешь дверь выбить?
;Гарантию не дам, но попытка не пытка,; напряженно сказал Громослав.; Утром нас все равно не чай с печенюшками ожидает, так что… Банзай!!!
С диким ревом мимо Бориса пронеслось что-то огромное, в бок толкнуло воздушным кулаком. Борис не успел крикнуть, чтоб получше прицелился, как грохнуло, треснуло… Весь дом затрясся. В неровный проем с вырванными косяками влился нестерпимо яркий звездный свет .
Чуть не наступив на распростертого Громослава, Борис прищурился и выбежал следом,. Богатырь проломил ограждение и лежал на террасе, свесившись за бортик по грудь.
Навстречу бежал лягушатник с занесенной острогой. Глаза выпученные, из раззявленного рта рвался гортанный крик. Борис отклонился, двинул боковым в челюсть и огляделся по сторонам. Из вырванного прохода выбежал Асмодей, взгляд сместился на крик. В его черных орлинных глазах отразился падающий человек. Асмодей запнулся об Громослава, хотел нырнуть следом, но Борис удержал за шиворот:
;Ему дорога на запад, а нам на восток. Дом старика видишь? Бегом марш!
Раздавая оплеухи направо и налево, Борис побежал по террасе к следующему завороту. Зеленокожие, что обстреливали напавших, начали оглядываться. Их недавний знакомый по кличке Линь что-то зло крикнул. Сразу с десяток воинов отлепились от перил и побежали к ним навстречу. Сзади мощно затопало. Бориса догнал радостный рев: "Поберегись!!!"
Он отскочил к ограде. Мимо пронесся с дверью ребром синий как чернослив богатырь в распахнутой безрукавке. Глаза сверкали через узкие щелочки.
Мужики с острогами затормозили, разбежались по сторонам. У одних острие целилось в печень, у других –в сердце. Лягушатники переглянулись, на рожах проступили гнусные ухмылки, но Гром, оскалив сплющенные губы, на бегу развернул дверь плоскостью и с ревом пронесся дальше. Дверь затряслась от бухающих ударов. По бокам с криками разлетались тела. Следом летели куски перил. Через мгновение крики сменялись плеском и бульканьем.
Линь потряс кулаками, махнул рукой и уже пара дюжин лупоглазых с кинулась навстречу беглецам. Громослав добежал до ответвления на дом Старика. Дверь с грохотом бухнула в настил, преграждая путь квакающей ораве. Громослав пригнулся за ней, как за стеной. Воздух прорезали несколько копий, с глухим стуком впились в преграду. Асмодей с Борисом круто повернули и поскакали к главному дому.
Мимо просвистело. В пол, в опорные столбы под крышу впились копья. Несколько плюхнуло в воду. Асмодей на бегу выдернул одно. Сзади взревело, заорало десятком голосов, смачно хрустя, заплюхало. Он на бегу оглянулся. Громослав размахивал дверью, раскидывал по сторонам сплющенные тела. С бревен срывались веером черные брызги. Всю дверь утыкали, словно ежика. Древки частью поломались, серели расщепами. Гром смёл тех, кто уже не встанет, и с силой кинул дверь в набегающее воинство. Там вскрикнули, закрылись руками… Дверь с хрустом смяла их в стонущий ком. Гром не стал дожидаться следующей партии и кинулся вслед за друзьями.
Борис был в пяти шагах, когда дверь распахнулась, как от пинка. На пороге стоял Старик. Он вскинул к плечу нечто продолговатое и блестящее. Один глаз щурился. Палец пролез в скобу и начал сдвигаться. Из черного зрачка взглянула смерть.
Сзади крикнуло: "Пригнись!"; Борис тут же упал плашмя. Над головой просвистело, с чмоканьем слилось с грудью старика. Тот неверяще уставился на древко, что торчащее из тела. В белых глазах мелькнуло сожаление, пополам с нетерпением. Он что-то хотел сказать, но из глотки вырвался лишь хрип, сменился бульканьем. Изо рта плеснула кровь, залила подбородок, закапала на грудь. Глаза затуманились, колени подломились и Старик рухнул вниз лицом. Бревна вздрогнули, загудели.
Борис ощутил, как над ним что-то пронеслось. Он дернулся. Прямо перед глазами, едва не отдавив пальцы, бухнули в доски сапоги. Они бросились к двери, в мгновение ока разрослись до Асмодея. Тот перепрыгнул Старика и скрылся в проеме. Сзади нарастал тяжелый топот...
Борис вскочил и метнулся в дом. Огоньки под потолком дрогнули от ворвавшегося урагана, разбросали тени по углам. Борис влетел в комнату, где их кормили. Сзади хлопнула дверь. Через секунду приблизился топот, крики, ударило тяжелой дробью.
;Бейтесь, бейтесь,; злорадно рявкнул Громослав.; Лучше лбами: должно помочь!
Асмодей лихорадочно крутил ворот арбалета. Руки тряслись, губы кривились, испуганные глаза прыгали по окнам. Борис с Громославом подбежали к столу, на котором грудой лежали меч, секира, ножи и луки со стрелами. Даже мешки валялись нетронутые. За дверью скрипнуло, затихло.
Меч сам прыгнул в ладонь. Борис ощутил щенячью радость. Пространство скрутилось в жгут и влилось в него небесной мощью. Вскинув к потолку руки и голову, Громослав тряс секирой и грохочуще смеялся. Синее обезображенное лицо на глазах бурело, наливалось желто-фиолетовым. Опухшие веки раскрывались…
Под окнами мелькнуло. Асмодей вскинул арбалет, но за мутной пленкой лишь однотонная светлеющая пелена. Он развернулся на шорох…Темный силуэт пропал за рамкой другого окна. Руки взмокли, Асмодей вздрагивал, косился вокруг. Со всех сторон шуршало, слышался скрип досок. Облизнув губы, он прошептал:
;Будем отстреливаться?
Громослав пожал плечами, поудобнее перехватил секиру.
;Тогда берите луки: нас окружают!
Борис покачал головой, сказал коротко:
;Стрел мало –когда-то, да кончатся,; он мрачно усмехнулся.; Нет, мы пойдем иным путем! Быстро собирайтесь!
Парни в мгновение ока закинули амуницию за спину и замерли посреди комнаты. Глазами они пожирали командира. Борис подбежал к дальней стене, потыкал мечом в бревна и с ходу вырубил трехметровую лодочку. С той стороны глухо застонало. Борис оскалился, вытянул клинок с красными потеками и кивнул Грому. Тот в два прыжка подлетел к стене и прыгнул вперед ногами. Бухнуло. Вырубленный проем со скрипом исчез. Затрещало. Из открывшейся дыры пахнуло лягушачьей икрой и гниющими растениями, в метре за стеной торчали обломки перил.
В уши ворвался крик, чмокающие удары, стоны, ругань, рев жабусов. Борис выскочил на террасу. Схлапывающиеся как парус ноздри уловили запах смолы и крови. Оскалив желтые зубы, с копьями наперевес на бориса неслись два жаболюба.
В груди забухало, в голову ударил алый жар. Борис зарычал, прыгнул вперед. Меч замелькал серебряной змейкой. По сторонам разлетелись наконечники, затем словно умелая хозяйка начала шинковать морковь: отлетали пальцы, руки, головы…
Словно из ниоткуда с визгом выпрыгнул невысокий, но чудовищно широкий жаболюб. Внутри вздрогнуло, Борис отшатнулся. Злой за испуг он рубанул с плеча. Острога с рукой перелетела через перила, желтомордый прохрипел, одна половинка лица сдвинулась относительно другой и упала под ноги. С бардового меча веером сорвались капли. Борис перепрыгнул шипящие внутренности. Сзади хлюпало, ругалось.
Борис подбежал к перилам, перегнулся. Внизу тихо, тихо плыл чужой жабус с двумя наездниками. "Ха! Чужой! А те, значит, свои". Жабусы остановились прямо под досками, на которых стоял Борис. Животное присело, прикрыло глаза. С первого взгляда и не отличишь от холма, что порос мелкой травкой с кочками.
Существа с легким плеском соскользнули головой вниз. Под водой мелькнуло. Пузырьковая колея протянулась от жабуса к террасам. На них сотни мужиков орали, топтались, со кидали копья и остроги в лучников. Оружие лопотало в полете, доски скрипели, прогибались. Возле соседних опор зеленая жижа раскрылась короной. Из нее выметнулось два тела и через мгновение оказались на середине столбов. Руки, ноги споро перебирали по осклизлой поверхности, оставляя белые царапины. Уцепившись ладонями за край настила, они кувырком взлетели и обрушились в гущу врагов. Там хрустнуло, закричало в ужасе.
Эти двое оказались на голову выше остальных и в плечах шире раза в полтора. Они вертелись, как молнии. Топот, что усиливался из-за углов здания, оборвался. Вскрикнуло, топот удалился.
Первые лучи прорезали болотную дымку. Борис насторожился: в кривых угловатых лапах пришельцев сверкали явно не костяные ножи. Во все стороны отлетали головы, руки с зажатыми копьями.
;Чего это они?; дохнуло из-за плеча. Борис обернулся. Асмодей смотрел вытаращенными глазами на безумный рейд.; Их же все равно заколят, как бы ни махались!
;Тебе не все ли равно?; дернул плечом Борис и махнул два раза мечом. Доски рядом с ближайшим столбом беззвучно исчезли, внизу плюхнуло.; Лезь за мной!
Жабус дернулся, приоткрыл оба глаз, но увидел плавающие доски и снова замер.
Борис закинул меч за спину и прыгнул вниз. Столб метнулся навстречу, саданул со всего размаха в грудь. Воздух с всхлипом вылетел из легких. Доски резко ушли вверх, приблизился смрад зеленого гниения. Борис стиснул руки, ноги, прижался щекой –под пальцами, на лице собрались валики слизи. Пальцы ломило от усилий, внутреннюю поверхность бедер сводило судорогой.
Борис остановился в двух метрах над поверхностью болота, прерывисто вздохнул и оттолкнулся. Руки скользнули, сердце екнуло, но ноги приземлились на упругое. Меч саданул по затылку. Жабус распахнул глаза, испуганно-яростно взревел, дернулся, но Борис, считая звезды, плюхнулся на него всем телом. Руки уцепились за узду, дернули –зарождающийся под ним шторм сразу пошел на убыль.
Зверь косился, выворачивал голову, но бежать явно не решался. Борис переполз ближе к шее. В зеленых глазах жабуса страх и раздражение смешивались с болью. Откуда-то из-под зоба тяжело капало красное и вихриками смешивалось с мутью.
На плечи обрушилось, дернуло назад. Вмиг налившись кровью, Борис уцепился за ремни. Холм под ним жалобно квакнул, скакнул. Мимо пронесся столб, волосы чиркнули по настилу. Не зная что делать, Борис заорал:"Тпру! Стой, животное!!!" ; листья кувшинки прыгнули вверх. Во все стороны плеснуло. Бориса распластало от навалившейся тяжести. Язык ожгло. Во рту стало солоно. Жабус замер, непонимающе оглянулся на наездника.
;Стой, конячка, стой,; хрипло выдавил Борис. Рука успокаивающе похлопывала по массивному лбу. Борис обернулся, чувствуя что бока сжимают железные клещи. Хмыкнул.; И долго будешь здесь болтаться? Иль уснул?
Асмодей лежал наполовину в болоте. Лицо набрякло, глаза крепко зажмурены. Асмодей приоткрыл один глаз, простонал:
;Уснешь тут!; и покарабкался на округлую спину.
Под глазом у него наливались синевой два фонаря. Он морщился, сплевывал красное.
Плеснуло. Борис подобрал ноги. Волна лизнула бока зверя и ушла дальше. Сзади матерился Асмодей. Ухнуло, шлепнуло. Жабус просел. Раздался приглушенный рокот:
;Как летели то!.. Куда там орлам! Я уж думал, что от счастья позабудете про меня –придется вплавь догонять. Даже начал подумывать, чтоб с зелеными ребятами остаться. Ведь ежели по принципу "лететь и гадить"… Гм… А я внизу…
;Да это все Асмодей, ; теребя узду, пробормотал Борис.; Как скаканет сверху. Перепугал жабуса до икотки – у меня аж руки затряслись.
;Ага,; глубокомысленно крякнул Громослав. ; Давай трогай, а то одного из хозяев нашей лошадки на копья подняли –скоро и нами заинтересуются.
Глава 32.
Обеспокоенно поглядывая в сторону криков, лязга и стонов, парни закрепили себя ремнями. На террасе сверкала алая полоска. После каждого взмаха в воду сыпался красный горох, руки, кончики копий, жутко вскрикивали, хрипели раненные.
Солнце высвечивало звероватого лягушатника. Весь красный, как демон, он двигался все медленнее, но все еще быстрее окруживших его противников. Он словно видел спереди и сзади, успевал развернуться и укоротить противника на величину ошибки. Но вот кто-то исхитрился проползти ужиком и полоснуть по сухожилиям. Здоровяк взревел, качнулся, руки вытянулись. Он извернулся и подмял нескольких нападавших, затрещало, захлюпало.
На упавшее тело набросились валом, словно стая гиен на поверженного льва. Часто, часто зачмокало. Виднелись дергающиеся сверху вниз руки, оскаленные морды. Наконец, на террасе вскинули к синему небу руки, радостно заорали. А внизу на водяной улице закричало с яростной болью, сабли замелькали чаще. Вжиканье перешло в сплошной гул. Крики радости изломались, проросли стонами. Стрелы пробивали плетеные щиты, доставали местных жителей. Несколько стрел с мокрым тупаньем впились в навес.
Часть перелетала террасу, шлепалась перед мордой жабуса. Одно острие на излете клюнуло его в лоб. Зверь отшатнулся назад, утробно заревел. На террасе повернулись. В их сторону вытянулись руки, раздались крики. Из толпы вырвалось с десяток копий и плюхнулось в метре перед ними. Древки встали оградой, качнулись. Наверху обозлено заорали, бросились к ним по переходу.
Борис саданул пятками в бока их коню, заорал, дернул поводьями вбок. Туша ударила его в зад и попробовала вырваться, словно скользкая рыбка. Орущая группа оказалась с ними на одном уровне и сдвинулась назад. На миг Борис скрестил взгляды с Линем, который что-то бешено квакал вслед, но тут же воевода прыгнул вверх, а к ним метнулось покрытое кувшинками болото. Плюхнуло. Во все стороны вырвались массы воды. Солнце пробило мутную корону –проявились взлетевшие пиявки, водоросли и маленькая лягушка с растопыренными лапами.
Под ними поверхность ходила буграми, то с силой ударяла снизу, то проваливаясь так, что внутри все обмирало. "Хорошо, что не жрамши,; думал Борис, сглатывая желудок,; А то раскидали бы метки –нас бы в два счета обнаружили".
Они скакали под домами, то разбрызгивая мутную жижу, то проносясь в нескольких миллиметрах под настилами. Схватка осталась далеко позади. Мимо мелькали столбы, покрытые серо-зеленой плесенью. Мешок и меч взлетали птахами, и тут же сапсанами били по спине, голове. Сзади постанывало, слышался стук, шлепки, словно колотушкой долбят по куску мяса, но попадают по столу.
;Бо…о…рис, по…о…го…ня!; с лязгом донеслось сзади.
Борис оглянулся. Метрах в двухстах позади вдоль домов по чистой протоке неслось на жабусах десятка два лягушатников. И что самое неприятное –они вовсе не отставали…
Борис стиснул зубы и потянул узду вбок. Жабус дернулся, еще в воздухе развернулся и прыгнул через лес стволов. Когти выбросили со дна пару тонн ила. Сваи метнулись навстречу, одна скользнула по плечу жабуса. Мотнуло, чудом удержавшись, они вылетели на болотный проспект. Сзади нарастали крики, угрозы, требования остановиться. Вдалеке по террасам топало: видать, не могли без прощания.
"Ага, сейчас!; злобно пронеслось в мозгу Бориса.; Может быть, еще и портки самому спустить!" Вздув желваки, он дернул поводья и саданул пятками.Жабус придушенно квакнул, скакнул выше крыш, а затем они ринулись вниз. В ноздри, как в мешок, набились миазмы. Глаза выпучились, внутри обмерло… Плеск… Волны разлетелись короной, копчик вмяло. Чуть не расплющив, их взметнуло вверх. Лица побледнели, словно брюхо жаб, под глазами и подбородком отвисли мешки.
…Жабус скакал, как ужаленный, но плыть упорно не хотел. Их догоняли. Ушей касались издевательские вопли:"Выше, еще выше! Пока вниз долетите, мы копий понатыкаем и рассядемся вокруг кружочком. Рачков сварим, пиявок пожарим. Давай!!!"
"Смейтесь, смейтесь… ; Борис покрылся красными пятнами, как леопард, бессильно скрежетал зубами.; Хорошо смеется тот, кому живется без забот". Но он понимал, что противопоставить нечего. Хоть и хилые у них кони, но по прямой шли шустрее.
Подвигав плечами, чтоб чувствовать рукоять меча, Борис дернул поводья. Зверь устало квакнул, но ходу не прибавил. Из здоровенных носопырок с каждым прыжком вырывались струйки перегретого пара. Солнце выливало на голые руки, шею расплавленную сталь. Над головой свистнуло. Борис проводил хмурым взглядом копье. Лопатки сами собой сошлись.
Впереди наметился поворот. Оттуда слышался какой-то шум, тонкие вскрики. "Окружили демоны,; пронеслось отчаянное, а потом злое.; Ну, ничего… Сейчас отведаете нашей стряпни. Хотите вечно жить в болоте? Будет вам … в болоте!"
Рванув поводья, Борис заорал яростно:"Смерть желтопузым!!!"; и со свистом выдернул меч. Стена свай ринулась навстречу, но чего-то испугавшись, резко скользнула вбок. Пальцы вцепились в натянутые струной поводья. Сухожилия трескались. Борис судорожно сжал бедрами горб жабуса. Если бы не ремни, что придерживали за пояс, то полет был бы обеспечен. Солнце, которое грело правое ухо, прыгнуло в глаза.
Жабус выметнулся из-за поворота. Парни плюхались на нем как мешки. В груди кипело, руки тряслись, готовые рубить, повергать. Борис открыл рот, чтоб отдать приказ остановиться, но задохнулся, словно саданули поленом под дых. Жабус пронесся в три прыжка мимо вопящей суеты. Издевательские крики преследователей как обрезало. Вместо этого позади заорали так яростно, что у бориса по спине побежали ледяные мурашки величиной с жуков-носорогов. В затихающем шуме слышались свист, боль, проклятия и плеск.
По бокам прыгали, мчались на них, а затем исчезали за углом зрения сваи, скакали вверх-вниз дома. Плескалась, бросаясь под брюхо жабуса зелено-золотая дорожка. Жабус каждым приземлением разбивал это золото. Борис держал взглядом крайние дома. Пустые террасы, рапахнутые двери дергались мимо, а перед глазами стояла последняя сценка.
Пришлые лягушатники тащили к перилам визжащих женщин. Другие торопливо рубили мужиков. Те отчаянно бросались, орали, но падали под быстрыми ударами кривых мечей, как спелые колосья под косой жнеца. Лезвия сверкали, во все стороны летели алые брызги. Раненые ломали ограждения, падали в воду. Внизу волны взлетали до середины свай, сыпались бурым дождем в муть, где теряя очертания, погружалось тело.
Женщин не трогали, не насиловали на трупах мужей, но осторожно спускали в руки принимающих. Слабый пол царапался, кусался, но угловатые здоровяки не обращали на это внимания. Когда Борис с друзьями пронеслись мимо сего действа, то выскочившая следом погоня взвыла, но кинулась на помощь своим. Угловатые парни оставили добычу с парой мужиков в охране и попрыгали вниз. Взметнулись тучи брызг…
Берег скачкообразно приближался. Жабус уже трясся. Прыжки становились все короче. Зверя пошатывало, лапы бессильно свисали в прыжке, лишь перед самой водой чуть сгибались.
На берегу редко росли чахлые березки, виднелась трава. Борис уже представил, как свалится в мягкое, зеленое, подставит онемевший зад под солнечный прогрев, но жабус с хрустом обрушился на первые ряды камышей и замер. Волны взметнулись на высоту человеческого роста, а брызги в два раза выше. Водяная гора поглотила камыш, но на полпути к берегу уже чиркала по верхушкам коричневых цилиндриков, а обратно возвратилась лишь слабая рябь. Из камышей вылетел селезень и, отчаянно хлопая крыльями, рванул от берега в болото. Борис сглотнул, проводи цветастую тушку тоскующим взглядом. В животе полумертво вякнуло, сигнализируя, что еще живо. Борис дернул узду и рявкнул:
;Н-но, волчья сыть! Берега никогда не видел?
;А он поди думает,; простонал над ухом Асмодей, ;как в такой густой воде плавать.
;Нечего скотинке думать: хозяин видит, где лучше пастбище. Во многих знаниях много горя. Правда, Гром?
;Оно, конечно…; протянул богатырь, почесывая затылок кулаком, в котором сжимал секиру. Лицо искривилось в задумчивой гримасе. Притухшие глаза вспыхнули золотом. Он хлопнул ладонью по влажному боку жабуса. На милю разнесся звук, словно кит шлепнул хвостом по воде. Жабус жалобно квакнул, качнулся и присел на задние лапы. Гром ржанул.; А я не мог понять, откуда столько шишек сыплется! Оказывается, мы умны и мудры, аки миллион бобров, а то и миллиард… Вот только что-то с памятью моей. Выковырять бы оттуда те бедоносные пласты: глядишь, на что-нибудь бы и сгодились, а то лежат мертвым грузом и нас пытаются умертвить.
;Сложно вспомнить, когда не знал, да еще и забыл,; пробормотал Асмодей чуть слышно, а потом дико взвизгнул.; Скотина лупоглазая, будешь ехать иль нет!!?
Жабус вздрогнул от истошного вопля, но с места не стронулся, даже чуть попятился. В выпученных глазищах застыл непередаваемый ужас.
Борис вздохнул, сказал нехотя:
;Эх, придется пройтись.
Рука держала узду. Борис отстегнул постромки и спрыгнул.
Влажный пятнистый бок скользнул вверх. Ноги пробили блестящую пленку. Борис погрузился в жижу по грудь, в сапоги хлынуло холодное. Наверху горестно запричитало и плюхнулось рядом, следом еще раз. Волны взметнулись до подбородка. Борис вскинул голову, пережидая пик зловонной жижи, и отпустил зажатый ремешок. Жабус недоверчиво покосился, чуть отодвинулся…
Радостный квак-рев пролетел над болотом. Зверь исчез. Парней толкнуло, бросило в мокрое и вонючее, закружило, завертело… Борис рванулся вверх, закашлялся, прорвал мутную пленку. В паре шагов Громослав держал в вытянутой руке, как котенка, Асмодея. Тот перхал, конвульсивно перегибался, сворачивался каралькой. Изо рта, носа вылетали брызги. Он сделал: "Бээ..."; в воду плюхнулись зеленые сгустки, что-то черное. Оно извернулось, вильнуло и пропало в поднятой мути.
Борис пощупал за спиной –облегченно выдохнул: все на месте. На пределе видимости к деревне прыгал, как резвый зайчик, их жабус. "Куда и усталость делась,; криво улыбаясь, думал Борис.; К хозяевам спешит бедолага. Прям как пес".
Асмодей скривил рожу, страдальчески простонал:
;Какая гадость –эта ваша заливная рыба!; сплюнув, он вытер дрожащей рукой мокрые губы. Горло передавливало. Асмодей тяжело сглотнул, дернулся, как оживший Пинокио, и возмущенно вспикнул.; Да, отпустишь ты меня или нет!?
Громослав пожал массивными плечами и расцепил пальцы. Асмодей взмахнул руками, шлепнул по блестящей поверхности. Во все стороны взлетели брызги. Асмодей скрылся с головой, вынырнул зеленый, на ушах ряска, вода плескалась под подбородком.
Повернувшись, Асмодей смерил богатыря многообещающим взглядом. Тот невинно хлопал белыми ресницами. Сцепив челюсти, Асмодей мотнул головой –с мокрой шевелюры веером слетели капли и окропили виновника. Продавливая плотную жижу, Асмодей двинулся к камышам. Болотное дно резко повысилось. Кувшинки тыкались в пузо, потом в бедра…
Камыш скользил по груди бархатными цилиндриками. Рос плотно, словно волосы на медведе. Из зарослей вылетели тучи мошек, комаров. Пища от радости, они набросились на добровольные пожертвования. Асмодей взвыл, ринулся вперед. Стебли трещали, отгибались, отталкивали назад, но он упорно ломился. В глазах отражалась приближающаяся поляна с редкими березами. Деревья скрутило неведомыми болезнями, как столетних старушек. Наконец, полоса мохнатых сосисок раздвинулась. Перед асмодеем оказался неровный грунтовый срез. Из воды выходил желтый глиняный склон. Наверху тонкий слой чернозема, пронизанный травяными волосами.
Асмодей с повертел головой по сторонам, но всюду примерно та же картина. Лишь метрах в ста болото полого выходило на сушу, но, пока туда доберутся, от них останется одна шкурка. Из груди вырвался тоскливый вздох.
Асмодей набычился и прыгнул вверх. Ноги с чпоканьем отлепились из ила. Под пальцами трескались тонкие стебельки, глина с плеском рушилась, разводила желтую муть. Асмодей втянул пузо наверх, пробовал закинуть отяжелевшие ноги, но на них будто привязали по гире. Он хекал, задирал ногу, но чуть-чуть не доставал и с каждым разом это "чуть-чуть" росло. За спиной усилился плеск, хруст. Ногу сжало в тисках, рвануло вверх. Трава перед глазами провернулась, мелькнул вверх ногами лик улыбающегося Громослава. Асмодей шмякнулся на спину, с размаху саданул пятками в землю. Он сморщился, уставился в голубое небо, по которому плыли редкие белые словно сметана облака.
Тяжело плюхнуло, ругнулось… Перед глазами Асмодея возник Громослав. Снизу он казался приплюснутым чудовищным карликом. Громослав протянул узловатую руку.
;Не примазывайся!; бухнул здоровяк.; Вставай!
;Ты это о чем?; вытаращил глаза Асмодей.; Дай хоть немного отдохнуть, а то после такого путешествия каждая клеточка плачет, а задницу я уже не чувствую.
;Я крепок, как дуб, а ты похоже тоже им хочешь стать? ;напряженно сказал Гром.; Еще малость поваляешься и уже точно ничего не почувствуешь.
Затопало, в поле зрения показался Борис. Асмодей встретился с его взглядом, прочел в глазах тревогу, дернулся, но не тут-то было. В животе похолодело. Вся нижняя часть словно приросла к земле. В груди часто-часто забилось, на лбу выступил пот. Асмодей рванулся изо всех сил. Затрещало, по спине, ягодицам и ногам стегнуло обжигающей болью.
Ругаясь, как литейщики, Борис с Громославом, подхватили Асмодея под руки и дернули с двух сторон. Он встал бледный как полотно, шатнулся. На почерневшей земле остался отпечаток его тела. В почву быстро зарывались тонкие волоски с красными капельками на конце. Вся задняя часть лежуна сочилась кровью. Сорвав безрукавку со штанами, парни присвистнули. Словно тысяча иголок прошила его бледную кожу.
Асмодей качался, закатывал глаза… Подхватив на руки друга, парни бежали до тех пор, пока сочная тоненькая травка не сменилась обычной, а березки не приобрели нормальные размеры и форму.
Белые с серыми полосками стволы чередовались рощицами осины, елей. Миазмы гниющей растительности и жабьей икры сперва смешались, а потом переплавились в запах прелых листьев и хвои. Солнце то пряталось за густыми кронами, то выпрыгивало огненным копьем в прорехи. Над головой свиристели, носились птахи. По лесу разносился, отскакивая от стволов, дробный перестук дятла. Бусины костяники разошлись, мелькнула острая мордочка хорька с лягушкой в зубах.
Асмодея положили на живот. Из травы, в которую тот уткнулся, донеслось слабое:
;Пожрать… Попить бы… Сил не-е-ету…
Борис бросил прицельный взгляд окрест, хмыкнул:
;Ага… И далее по кругу. Жрать еще рано: солнце не село, так что нам еще бежать и бежать. А какой бегун из нажратого?
;Какой-никакой, а бегун, уж ползун точно… А сейчас я и с места не сдвинусь.; едва слышно пробубнило.; Если только на ваших шеях.
Борис сбил брови, наморщил лоб. В желудке зажгло: и так задержки за задержкой, а ведь топать еще о-го-го сколько, к осени бы успеть, а тут еще этот больной. Но с другой стороны тащить на горбу, с которого хитрый гад будет подкалывать и поливать окрестности жидким пометом, тоже не хотелось.
Сжав челюсти, Борис сорвал лук и в одно движение наложил стрелу. Деревья провернулись вокруг. В густой еловой пирамиде показалось пятнисто-коричневое, блеснула черная бусина. Борис разжал пальцы, свистнуло. В двадцати метрах отчаянно вскрикнуло, затрещал лапник, в траву рухнула крупная с барана птица. Отчаянно хлопали переломанные крылья, но птица пыталась ползти. Борис подбежал, свернул зеленую шею с красной маской на глазах.
Пока Громослав стоял настороже с секирой в руках, Борис ощипал птаху, разрезал на две части и толкнул страдальца. Тот со стоном повернулся, непонимающе уставился на заднюю половинку птахи, с которой обильно сочилась кровь.
;Чего смотришь? Жри давай!; раздраженно сказал Борис.
Асмодей часто-часто заморгал, спросил недоверчиво:
;Сырую?; он покосился на Громослава. Тот с урчанием разрывал свою долю зубами, с хрустом перемалывал тонкие косточки. Вокруг рта все покраснело, с подбородка капало, вспыхивая под солнечными стрелами чистейшими рубинами.
;Ага, хрм.., чмок,; Борис впился в белую спинку зубами, дернул головой, сглотнул.; И поешь, и попьешь за раз, да и быстрее кровь восстановится.
Глядя, как Громослав дожевывает последнее крылышко и уже посматривает желтым глазом, Асмодей вздохнул и взял полутушку. Мясо с трудом отрывалось, а жевалось и вовсе, как сапог. Видно фазан попался из спортсменов. Только сел передохнуть после лесного кросса, как на беду попался Борьке на глаза.
Асмодей измазался, как мясник, но проталкивал кусок за куском через пищевод. Глаза лезли на лоб, лицо багровело, но страдалец упорно жевал и глотал, пока в животе не потяжелело.
Жутко хотелось спать, но ноги к удивлению уже не дрожали, в груди забухало чаще, глаза стали как у кролика. Асмодей оглянулся по сторонам, всхрапнул: "С кем бы подраться?!"; но рядом приплясывали от нетерпения два здоровяка, а с ними бороться все равно, что со столетним дубом бодаться.
Разочарованно вздохнув, Асмодей отвернулся и перетряхнул одежку. Корешки под солнечными лучами высохли и рассыпались желтой пылью. Асмодей торопливо оделся, закинул за спину мешок, арбалет со стрелами и побежал за солнцем. В голове тряслось, сон постепенно отступил, затаился до вечера.
Под ногами хрустели сучья, шишки. Они бежали по пояс в папоротнике. Березы постепенно остались позади. Меж елей все чаще начали попадаться бук, граб, дуб. Наконец, хвойный запах исчез вместе с носителями, остался лишь терпкий аромат перепрелых листьев. Подошвы топтали желто-зеленый ковер, наступали на желуди и хрустели на скорлупках буковых орехов.
Солнце почти завершило свой дневной труд. Пологие лучи с трудом пробивали лиственную преграду, бросали небесное золото от вершинок одного до корней следующего дерева. Асмодей крикнул на бегу с придыханием:
;Слушай.., Борь.., так это у них свадьба такая что ли?
;Какая свадьба!?; выдохнул Борис и стукнул в прыжке по дубу.; "Тук, тук".; "Кто там?;"Сиди, дура, сам открою!" ; Не видел что ли, что баб похищают?
Асмодей надулся, как мышь на крупу, обиженно крикнул:
;Ну, так это ж она и есть! Я по истории Руси ;это такая страна была на этой земле. Там наши предки жили; узнал, что у древлян практиковался такой обычай "Женитьба способом умыкания".
;Да брось ты!; бухнул Громослав.; Поймали дурех. Сейчас отимеют, чик по горлу и в болото, а сами на лягух –только их и видели!
;Разве вы не заметили, что девок и пальцем не тронули!?; горячо возразил Асмодей, перепрыгивая через ямку.; А те дрались, лягались и кусались, как дикие кошки!
;Похоже, что ты прав,; протянул Борис. Он задумался и едва успел поднырнуть под толстую ветку бука. Борис чертыхнулся, выбежал вприсядку из-под низкой кроны и выдохнул в лицо обернувшимся друзьям.; Если бы они были добычей, то кто позволил бы ей пускать в ход зубы и когти? Вмиг бы выбили!
;И я про то же, ;самодовольно выпалил Асмодей и ускорил бег. Но потом ноги замедлились, Борис обогнал его, а Асмодей нерешительно сказал, догоняя.; Одного не пойму…
Борис завистливо вздохнул, бросил через плечо:
;Счастливец! А я чем дальше, тем больше!
;Да ладно.., что уж там!; губы Асмодея растянулись так, что и Гром от зависти бы помер.; Но все таки почему те, что у дома старейшины, так яростно бросались на жителей?
;Знамо дело,; прогудел Громослав.; Те им тоже, наверное, чем-то насолили.
;Гм…; сказал Борис.; А по моему они просто отвлекали, пока эти сватались.
;Тогда я вообще ничего не понимаю!; несчастно пробормотал Асмодей и со злостью сорвал на бегу папоротник.; Какой им резон подыхать, если бабы не достанутся?
Борис раздраженно пожал плечами и наддал от дурацких вопросов.
…Из груди вылетал раскаленный воздух. Борис смахнул со лба пот. Ни ветерка. Темно-коричневые стволы постепенно вытесняли золотистый окрас к верхушкам. У корней сгущался сумрак. Парни бежали в тени, проносились под раскидистыми лапами граба, дуба, оббегали или подныривали под ветки бука. То и дело попадались муравьиные кучи. Справа в папоротнике лазил длинноносый вальдшнеп. Слышался хруст, щелканье клюва: видно насекомым там сейчас не до шуток. Под ногами шмыгали зайцы, мелькнул рыжий хвост, острые ушки с желтыми глазками.
Громослав на ходу подстрелил толстого зайца. Борис еще пару. Пронзенные насквозь те подпрыгивали на высоту человека, жалобно вскрикивали и падали вниз. Лапы еще дергались, шебуршили траву, а зайцев уже подхватывали за уши и толкали в мешок. Стрелы хоть и вонзились в дерн, но на поверхности остались торчать кончики: сказывался опыт.
Они как раз выбежали к полянке, где мощно вздымался дуб, когда солнце закрылось красным стеклом. В лесу разом потемнело. Глубокие тени чередовались с кровавыми полосами, ломались на деревьях.
Асмодей, что бежал последним, с надеждой буравил глазами отвратительно широкие спины. Ноздри дернулись, ушей коснулся то ли глюк, то ли журчание.
Борис бросил мешок под корни дуба и махнул рукой. Грудь вздымалась, язык царапал небо. Шатаясь, на полянку выбрался Асмодей. Глаза вспыхнули.
;Стреножьте коней, снимите седла: пора передохнуть,; прохрипел Борис и упал у ручья на четвереньки. Ледяная вода зашипела, испарялась еще на языке. Он отвалился только тогда, когда зубы стали трещать, а десны занемели.
Сжимая секиру, по собачьи лакал Громослав. Асмодей упал на пузо, лицо погрузилось в воду. Борис с беспокойством слушал, как в него с бульканьем вливается вода. Острый кадык дергался, как поршень. Асмодея приподымало, словно в животе накачивали воздушный шар.
;Эй, хорош дуть! Ты ж лопнешь, деточка!!!; Борис оторвал Асмодея от ледяной поверхности и оттащил к теплому стволу. Прслонив спиной, вытащил зайца и взрезал шкуру.; А тебе еще топливо собирать. Или предпочитаешь в темноте и сырое с кровью?
;Нннет,; выдавил Асмодей синющими губами.; Т-т-только не в темноте!
Тени у корней сгустились. Лишь самые вершинки еще озарялись красным. Деревья злорадно выставили корни и ветки. Держась за ствол, Асмодей со стоном поднялся и выпал в темноту.
Асмодея раскачивало, как маятник со смещенным центром тяжести. С каждым шагом громко булькало. "Тоже польза,; думал Борис, вспарывая живот уже второму зайцу. Вытащив кишки, он забросил их в кусты.; Хоть не потеряем. Правда, спать от него придется подальше: вдруг переохладится".
Громослав сгреб листья с тоненькими веточками и мерно бил кресалом. Искры вылетали злые, но лишь с третьего раза белые дымки породили слабенький огонь. Богатырь осторожно подул… Огоньки дрогнули, растянулись вдоль земли, с треском пошли вгрызаться уже сами. Из листьев поднялся густой дым и колыхнулся на поджигателя. Громослав закашлялся, на глазах навернулись слезы. Слабое пламя подсвечивало снизу мощный подбородок, высокие скулы, широкий в два пальца высотой лоб. Глаза прятались в черноте пещер.
Закончив обдирать третьего зайца, Борис забросил в чавкающие кусты шкуру и оглянулся на усиливающееся бульканье и треск. Из кустов показалась спина Асмодея. Тот вцепился в толстую сушину едва ли не зубами. Он чуть не лежал на спине. Пятки скользили, пропахивали борозды, но Асмодей упорно тащил, пока не вступил в круг света. Лесоруб с хрустом повернул голову. На Бориса взглянуло распаренное лицо, рот распахнут, из горла вырывается сип, глаза закрываются на ходу.
Пальцы разжались, выпустили ствол. Асмодей всхрапнул, рухнул навзничь на желудевый ковер и выдал протяжную трель. Неосторожного комара втянуло, словно пылесосом. Пискнуло, Асмодей примолк, довольно подвигал челюстями и сглотнул.
Борис восхищенно присвистнул и толкнул Громослава:
;Ты смотри, как нам повезло!И от комарья спасает и подножным кормом сыт!
Асмодей дернулся, недовольно заворчал, уши запрядали, как у коня.
;Тише, тише, ;шикнул Громослав, опасливо поглядывая на умаявшегося дровника. Борис пододвинулся. Прикрыв рот ладонью, Громослав горячо прошептал на ухо друга.; Не дай бог, чтобы он услышал. Спросонья не разберет и разорвет, как тузик грелку!
;Ну, да… Гм…; Борис обошел по широкой дуге Асмодея и вытащил меч.; Если уж медведя слопал без остатку, то уж нас и вовсе.., как тех комариков.
Полоска стали часто-часто замелькала с легким тупаньем, посверкивала красным. Свист воздуха трепал пламя. На траву сперва падали толстенькие с бедро поленья, а затем уже и ветки. Громослав подбросил в костер самых тонких, затем потолще. Пламя притухло. Круг света сузился, из веток пошел желтоватый дым… Через несколько секунд затрещало, пламя победно взметнулось, отбросило тьму к крайним деревьям.
Борис нанизал на вертела тушки и поставил на рогульки. Огонь лизал мясо. Через пять минут мясо зашипело, нижний бок подрумянился. Отодвинув лицо от жара, Борис повернул тушки на четверть оборота. Оказавшиеся сбоку ножки упорно перевешивали, стремились повернуться тем же местом. По поляне потек аромат жаркого.
;Черт! Так и сгореть недолго,; рыкнул Громослав и отдернул руки.
Он пытался удержать двух кроликов в нужной позиции, но жарило невыносимо. Запахло паленым боровом, а золотистая поросль на руках у богатыря свернулась и укоротилась.
Борис тер покрасневшие ладони. Лоб наморщился. Глаза с сожалением следили, как корочка снизу все темнеет, а розовая спинка остается розовой. Внезапно он просиял. Вытащив кинжал, Борис сделал на торцах вертелов крестообразные зарубки. Потом крутанул тушки, как надо, и вставил в нужный расщеп меч. Теперь чтобы провернуться, надо было поднять по меньшей мере один вертел, что сложновато…
Через полчаса равномерной прокрутки тушки приобрели нежно-коричневый цвет. В ноздри ввинчивался умопомрачительный запах. В желудках выло, царапалось, возмущенно булькало: "Ну, чего ж вы еще ждете!? Они ж совсем ужарились! Скоро вовсе в улиток превратятся! Снимайте быстрее!!!"
Асмодей беспокойно зашевелился, руки вытянулись вперед. Он сел. Глаза закрыты. Пальцы сжимались, как куриные лапы, губы плямкают. Из уголка рта стекала слюна.
Усмехнувшись, Борис вытащил меч из пазов. Тушки провернулись под неизбежным тяготением. Морщась, Громослав вытащил ближнюю к себе, перебросил из руки в руку, взвыл и уронил в траву. Чертыхнувшись, он отщипнул тонкое волоконце, положил на язык. Из белого шрама на коричневой корочке вырвались струйки пара. Гром отшатнулся.
С затаенной улыбкой Борис подал в конвульсивно дергающиеся руки шампур. Борис едва успел разжать руки: оголодавший дернул с силой лошади, скакнувшей в карьер. Тушка шлепнула прямо в лицо. Там заурчало, зачмокало, трещали кости. Через минуту зубы Асмодея клацнули, перекусив влажный в середине и подгоревший по краям шампур. В руках остались две половинки. Блестящее от жира лицо Асмодея скривилось, он вытолкнул языком щепки и разжал руки. Бухнуло, так и не проснувшись, Асмодей завалился на спину. На лице блуждала дурацкая улыбка, раскинув руки, ноги, он бессовестно дрых.
Пожав плечами, Борис впился в аппетитную ляжку, тут же сглотнул. Руки задрожали, до хруста сжали шампур. Лицо покраснело, глаза выпучились. Борис сидел так минут пять, злобно поглядывая на похрапывающего провокатора и довольного здоровяка. Громослав подмигнул, задрал вверх большой палец:
;Ну, ты и молодец, Борька! Как ловко придумал меч вставить! Просто объедение!
;Угу…; буркнул Борис, шевеля горящим языком лохмотья на нёбе.; Я рад за тебя.
Морда Громослава довольно лоснилась. Он отсалютовал оставшейся лапкой:
;А я за тебя! Что не ешь то? Не голоден поди? Так давай я оприходую: что продукту то пропадать!?
Борис яростно завращал глазами, спрятав зайца за спину, отодвинулся.
;Ладно, ладно,; здоровяк примирительно поднял руки, вздохнул, сказал с обидой.; Ешь один, если тебе совесть позволяет… ; Он отвернулся, сокрушенно покачивая головой.
Не находя слов, Борис раздулся, как пузырь. Безрукавка разошлась. Огонь плясал на обнажившихся латах римского легионера. Скрипнув зубами, разодрал зайца на две половины.
;Держи!; отрывисто бросил Борис и протянул мясо другу.; Мне все равно… много.
Богатырь мгновенно развернулся. Улыбка сияла зубчатым полумесяцем. Он шлепнул Бориса по плечу и впился в добавочный пай, бормоча:
;Вот это правильно, вот так и надо, ням.., хрум.., чтоб и горе, и радости делить…; он замер, желтые глаза, где плясали огненные всполохи от костра, нащупали спящего.; Гм… Может быть, тогда и Асмодея разбудить, чтоб уж по справедливости?..
;Нет… Только не это!
;Да? Гм… Почему же?..; Громослав нахмурил лоб, похмыкал.; Впрочем ты прав. Действительно, не стоит. Горести и радости должны быть, так сказать, в пропорции. Не буду же я ему взваливать дерево в два обхвата, как и себе!
В эту ночь дежурили вдвоем. Сперва Громослав, затем в три часа подошла очередь Бориса. Асмодей спал без задних ног. Борис сидел спиной к костру, дергал головой на подозрительные звуки.
Под утро, когда над дальним лесом погасли звезды, а черноту пожирала фиолетово-серая полоска, за спиной что-то зашуршало. Борис осторожно повернулся. Одна рука вытащила меч, а вторая прикрывала глаза от костра.
К Асмодею подкатился мохнатый ком с лайку в холке. Ни лап, ни пасти. Так сказать, колобок-хиппи. Чем он его зацепил, непонятно. Но Асмодей, с хрустом сминая желуди, споро пополз вслед за колобком. Борис выпучил глаза. Спохватившись, он подбежал и ухватил друга за ноги. Колобок дернулся, остановился. Мохнатый напрягся, запыхтел. Борис не поверил сам себе, но ноги взрыхлили грунт и его, как пахаря, потащило вслед. Ругнувшись, он подскочил к голове Асмодея и рубанул тьму меж ним и колобком. Меч прошил воздух, прорезал землю. Мохнатый шар пискнул, улетел во тьму.
Ругаясь, как сапожник, Борис подтащил друга к костру и осмотрел в трепещущем свете. Хмыкнул. От груди, прилипнув так, что оторвать можно лишь с кожей, тянулись два прозрачных жгута. Они даже не блестели. Если не щупать, то лишь по деформациям травинок, желудей под ними Борис понимал, что тут не воздух.
Глава 33.
Когда солнце подожгло золотым огнем верхушки, он растолкал друзей. Наблюдая, как их пасти разрывает от зевоты, Борис сам распахнул так, что перекрыло весь обзор. Асмодей бурчал, ежился от утренней сырости, но молча одевался. Громослав провел огромной лапищей по зеленой травке; та заблестела; и растер влагу по лицу.
Асмодей запахивал безрукавку, когда руки нащупали жгуты на груди. Он насторожился, медленно опустил голову. Глаза расширились, руки судорожно дергали что-то невидимое. Он взвизгнул, заорал в панике, мелко-мелко прыгая:
;Аааа! Меня жрут! Противные червяки впились в меня! Я умираю!!!
;Где, что!?; рявкнул Громослав и в мановение ока оказался рядом.; Покажи!
Асмодей потряс хлыстами и плачуще крикнул:
;Ты что не видишь!? Вот же они-и-и!
Безумно вращая глазами, богатырь, наконец, углядел что-то болтающееся. Асмодей не успел мявкнуть, как плечо сжало в тисках, а грудь рвануло –тело развернуло боком. Из двух ран брызнула кровь, потекла струйками по ребрам, собралась в ямке пупка и вниз…
Глядя на красные пятна, что болтались в руках богатыря, Асмодей прошептал, бледнея:
;Ты что наделал!? Разорвал… Теперь они у меня… внутри! Я –труп!
Асмодей с Громославом медленно повернулись на странные булькающие звуки. В их глазах отразился катающийся по траве Борис. Тот держался за живот, бессильно ржал. Глядя на друзей сквозь слезы, Борис умоляюще выдавил:
;Ох… Хо-хо! Не смешите меня, а то кончусь прям счас! Это ж просто паутина, только толстая. Какой-то мохнатый чудик возжелал утром Асмодея, а я перерубил его потуги!
;А…; Асмодей недоверчиво открыл рот, потом пощупал, морщась, ранки, и глубокомысленно изрек.; Ага… Гм… Ну, правильно: утром всегда самый стояк.
;Именно!; выдавил Борис, вытирая глаза. Он поднялся и посмотрел на деревья, где солнце золотило крону и спускалось по стволам все ниже.; Как говорится: "Вперед и с песней!"
;Сейчас! Бегите! Я вас догоню!; крикнул Асмодей.
Спины друзей уже мелькали меж деревьев. Асмодей подобрал откинутые Громославом жгуты и намотал вокруг живота. Они чуть тянулись, слипались меж собой, образуя пояс, так что движению нисколько не мешали. Зато если кто-нибудь захочет дать под дых, то рискует вывихнуть руку.
Закинув амуницию, Асмодей бросился со всех ног за треском, что затихал с каждым мгновением. Деревья мчались навстречу, но стратегически отступали в сторону. Они ж хитрые, хоть и литые. Знают, что сразу не пойму, кто корни выставил, а разбираться некогда. В полусотне метров мелькнули за стволами грабов две широкие спины. Отразив солнечную атаку, луки сверкнули в глаза, , и тут же пропали вместе с хозяевами в тени. Ноги зацепились за серый бугорок. Асмодей скатился кубарем с холма, сжал челюсти, когда арбалет саданул по затылку, и бросился дальше. В глазах мельтешили черные снежинки, но с каждым шагом все реже…
Асмодей догнал их через полчаса. Борис оглянулся на побитого, исцарапанного товарища, скорчил ехидную рожу и наддал еще. Громослав неодобрительно покачал головой, но шаг ускорил, хоть в груди и сипело на все лады.
"А вот дулю вам с маслом! А можно и без оного по самые… ограничители!; злобно думал Асмодей, заставляя гудящие ноги двигаться быстрее.; Думаете, что начну жаловаться, просить пощады, чтоб передохнуть!? Не тут-то было!"
Так бежали с неделю. Лиственные леса сменялись сосновыми гаями с неизменными белками и дятлами. Под ногами мелькали муравьиные тропы, пахло кислым и хвоей. Меж фиалками порхали бабочки сами больше похожие на цветы. Болота с озерами обходили стороной. Асмодея, что решил половить рыбку на шмат мяса, едва не сожрали. Благо выпустил удочку и отскочил. Так что выпрыгнувшая на берег пасть с двухсотлитровую бочку лишь показала три ряда кошмарных клыков и убралась восвояси. Оглушительно шлепнул хвост.
Мелкие речушки перебегали вброд, а крупные переплывали на плоту, не выпуская из рук оружия…
К обеду седьмого дня дубовая стена расступилась. Они стояли перед пологим спуском в огромную котловину. Километров в пяти на ее дальней границе виднелась стена леса. Котловину пересекала серебристая нить. Метров на сто по спуску, начиная от их ног, тянулась поляна, что заросла чертополохом, а дальше виднелись какие-то развалины.
Асмодей пощупал лук, с тоской вздохнул:
;Опять река! Опять какая-нибудь гадость поджидает.
;Не опять, а снова,; наставительно бухнул Громослав и выпрыгнул вслед за Борисом в полуденное пекло. ;Пора б уже привыкнуть к подаркам природы. Несмотря на все разнообразие есть одна общая утешительная черта. Люблю, понимаешь, порядок…
Догнав друга, Асмодей хмыкнул недоверчиво:
;И какая же?
;Кого б ни взяли, но все хотят нас слопать, откусить, загрызть, всадить яд…; высунув язык от усердия, принялся перечислять здоровяк.; Оторвать голову, руки, ноги…
;Благодарю покорно за такое утешение!; пискнул побледневший Асмодей.; Что ж нужно, чтобы тебя огорчить? Чтобы мы пропутешествовали без забот?
;Да, нет…; Громослав отмахнулся, губы тронула бледная улыбка.; Хотя было бы неплохо. Просто так все понятно. Мы дичь для них, а они для нас –вот и вся недолга.
Под ногами шелестела трава, сгибаясь, потрескивали срубленные бодыли. Борис в авангарде размахивал блестящей полоской, раскидывал колючие стебли по сторонам. Розовые бутоны сплошь покрывали верхушки. Мощно пахло медом. От кустика к кустику перелетали полосатые миссершмиты, забирались в мохнатые цветки, глотали нектар. В воздухе стояло гудение. С небесной доменной печи на плечи, затылок падал расплавленный металл. Все тело усеивали крупные капли пота.
Наконец, последний кустик отлетел в сторону. Парни вышли на дорогу из мелких камней, что утопали в грязной пыли. То тут, то там гравий переходил в серые, выщербленные куски. Листья набились в щели. Сквозь гравий прорывались кустики травы. По бокам дороги громоздились камни, валуны, посыпанных коричневой пылью. Из развалин мощно пер в небо раскоряченный дуб, чуть подальше еще один.
Борис наметил взглядом направление к реке и пошел, мрачно посматривая по сторонам. Из-под подошв взлетала серая пыль. Асмодей кашлянул, торопливо сдвинулся вбок.
Руины тянулись бесконечным угрюмым полем. Парни наткнулись на перекошенный каркас из колонн и тринадцати перекрытий. Куда там пизанской башне. Каркас изогнулся турецкой саблей. Часть сжатых колонн раскрошилась, а растянутых лопнула.
Асмодей растопырил глаза, гаркнул восторженно:
;Вот это да! Это ж какой город был!? Народу поди, как муравьев. Друг на друге спали, друг по другу ползали! Вот и передрались.
;Ерунда!; Борис отмахнулся. ; Ты ж видел, какие территории пустуют. Тесно, так расселись, построй еще город иль два.
Асмодей хитро прищурился, невинно осведомился:
;Тогда в чем же дело?
;Будто сам не знаешь!; хмыкнул Борис.; Людям тесно всегда, но мы как-то миримся с этим, учитываем общие интересы, хоть и хочется больше, лучше и слаще. Тогда же стало тесно не отдельным человечкам, а народам. Это у нас ни связи, ни транспорта, так что за границей города –конец света, а перед катастрофой планета казалась маленькой коммуналкой. Облететь ее можно было вдоль и поперек за пару суток, а для того чтобы увидеть, что делается в любой точке Земли, и вовсе достаточно было включить телевизор или комп.
;А это что такое?; удивился Асмодей.
Борис помялся. Прорисовывая руками в воздухе нечто квадратное, выдавил:
;Ну… Это такие ящики, где картинки показывают. Помнишь на информатике проходили средства вывода информации?
Асмодей закатил глаза, издал неуверенно:
;Аа… Ну, да…; похоже он вообще вспоминал, что такое информатика. ;Ну, и что? Ну, вижу я, что кто-то по другому что-то делает, и дальше что?
Борис усмехнулся, посмотрел на Асмодея, как на ребенка, и пояснил:
;Помнишь, как на соревновании лесорубов ты прыгал, махал руками, ; он подмигнул навострившему уши Громославу,; все хотел выхватить топор и показать, как надо?
Асмодей сдвинулся в сторону, проворчал:
;Да, е называл я его земляным червяком и трухлявым пнем –враки это все.
Громослав раздулся, огромная лапища протянулась к всезнающему и умеющему. Асмодей, что шел боком, взвизгнул придушенным поросенком и метнулся за поворот. Под его подошвами захрустели красные крошки и тонкая фигура исчезла из вида. Послышался жалобный вскрик, затем вопль Асмодея:"Прочь чудовище! Не тронь ее! Не умирай, красавица! Я уже бегу!!!"
Выругавшись так, что на голубом небе солнце стыдливо спряталось за тучку, Борис бросился следом. Камешки со скрежетом вылетали из-под ног. Мимо пронеслись кирпично-красные развалины вперемешку с серыми глыбами. У земли и в щелях вылезала трава, мох. В нескольких местах средь красных камней мощно корячатся дубы.
За спиной тяжело топало. Чувствуя, что не успевает, Борис скрипнул зубами и сорвал лук. В следующее мгновение они выметнулись на перекресток. Во все стороны красные, серые кучи щебня, из которых кое-где торчат колонны, сломанные плиты со ржавыми потеками. Слева посреди дороги высится странное дерево без веток. Сплошь острые сучья. А Асмодей стоит и обнимает его, что-то приговаривая. Несколько серых веток впились в его спину и наливались на глазах красным.
В мозгу помутилось. Борис тряхнул головой, но на фоне развалин посреди улицы Асмодей обнимал, перебирал локоны роскошной обнаженной блондинке. Та горько плакала, причитала, прижималась к нему всем телом. Девушка подняла прекрасное личико и так жалобно взглянула на Бориса, что из ослабевших рук выпал лук, а стрела больно стукнула по пальцам. Как сомнамбула, не обращая ни на что внимания, он двинулся к прекрасной незнакомке.
Взревело, мимо пронесся вихрь, смачно затупало, словно мясник рубил тушу на колоде. Красавица тонко вскрикнула. Нежный голосок измялся, в нем прорезалась визгливость, скрип. Образ девушки расплылся. Борис обалдело выпучил глаза. К нему бежал Громослав. За спиной падало срубленное дерево. Бухнуло, из среза текло красное. В одной руке у богатыря покачивалась секира. С блестящего лезвия в пыль капало алое, сворачивалось катышками. Левой рукой богатырь прижимал безвольное тело Асмодея. За ним тянулся кровавый след.
Пряча глаза, Борис торопливо стянул с себя безрукавку и расстелил на дороге.
;Клади его сюда! Быстрее!; крикнул он и покосился на дерево.
Там стонало. Дерево ворочалось, что зверь лесной. В Бориса били волны страха и боли. Его корчило. В голове сбивались образы. Хотелось то кого-то спасать, то убить, разорвать самого себя -мерзавца.
Шатаясь под ментальными ударами, Громослав опустил Асмодея спиной вверх. С круглого красного как закатное солнце лица текли крупные капли. Распахнутый рот кривился. Глаза все косились назад. Рука побелела на рукояти секиры.
;Да заруби ты ее к чертовой матери!!!; заорал Борис, чувствуя, как рука тянется к кинжалу.; Или она нас доконает. Я уже себя ненавижу так, что готов удушить!
Громослав прохрипел что-то невразумительное. Он развернулся, будто в смоле, качнулся в эпицентр бури образов и ощущений. Бориса кинуло на землю. Он хрипел. Руки стиснулись на горле, сжались. Лицо покраснело, потом побагровело, глаза вылезли из орбит. Зубы клацали не в силах достать вожделенного, грызли руки, во рту стало солоно, появился привкус железа…
Внезапно все стихло. Из горла вылетел хрип. Борис непонимающе смотрел на клочья мяса, что он же и вырвал из левого предплечья. Из раны бурунчиком била кровь и стекала в пыль. Сзади раздался смертельно усталый голос:
;Борька, я сегодня не сделаю и шага… Надо передохнуть.
Борис приподнял голову. Перед глазами двоились кучи, качалось небесное озеро с еще низкой блистающей тарелкой. Мотнув шевелюрой, Борис просипел:
;Солнце высоко, а идти нам далеко… Да и камни я еще жрать не научился.
Борис со стоном сел, повернулся. К нему шел Громослав с пеньком в руках. Секиру он закинул за спину. С пенька капало красное. Устало улыбнувшись, здоровяк просипел:
;Если пойдем сейчас, то нас и муравьи лапами загребут.; он сел на горячую глыбу и протянул Борису пенек.; Дерево то мясное, так что дело за костром.
Борис отодвинулся. Лицо перекосилось от отвращения.
;Ты что ж предлагаешь есть… вот это! Да еще после того, как оно напилось асмодеевской крови?!
;А что такого?; спросил здоровяк. Он пожал плечами, повертел в руках кус мяса. В центре белела кость, вокруг которой розовели волокна мышц. Все это было защищено толстой серой кожей, под которой виднелись трубочки кровеносных сосудов.; Белки есть белки, зато станет кровным побратимом.
;Да, ну, тебя!; Борис отмахнулся и взял кус. Он вырезал кожаную повязку, примотал ей рану и сказал.; Кислота в наших желудках растворяет все подряд. ; Борис помолчал, потом сказал огорченно.; Жаль только, что камни не растворяет.
;Тем более!; Громослав убрал остатки шкуры и на ней же нарезал мясо кусочками.; Тогда вообще нет разницы, что жрать. Лишь бы годилось телу, как строительный материал.
Борис стиснул зубы, бросил:
;Уговорил. Посмотри Асмодея, а я пойду что-нибудь горючее поищу.
Громослав кивнул и осторожно приподнял у пострадавшего безрукавку. Борис поспешно отвернулся, но глаза все ж быстрее. На красной в багрово-черных потеках спине зияли три лунки. Их заполняли черные с багровым отливом сгустки. Ребра Асмодея чуть приподымались, расширялись...
Мрачный как дождливая ночь в сентябре Борис побрел в правое ответвление. По бокам тянулись груды щебня, битого кирпича, большей частью разложившегося в пыль. Все это поросло травой, кустами. Деревья высились мощные, разлапистые. Некоторые забрались на вершины куч. Толстые корни раздвигали камни, вылезали на поверхность серыми узлами.
В каждой куче у земли чернело по несколько ям, в которые можно было протиснуться на четвереньках. В темноте сверкали огоньки, что-то шебуршало. В голове замелькали, как в калейдоскопе, крысы как собаки, змеи толще бревен, отвратительные щупальца с присосками. В груди заколотилось дурным дятлом. Шершавый язык поскреб по пересохшим губам. Борис вытащил меч, пошел дальше на полусогнутых. Глаза стреляли на каждый подозрительный шорох, левый глаз начал подергиваться.
Как назло, вблизи не было ни одного сухого дерева. Когда Борис взбирался на кучу, из-под ног сыпались к подножию камешки. Оглянувшись окрест, Борис заметил слева метрах в ста поваленное дерево. Ствол лежал основанием на куче, а иссохшая крона на дороге. Злобно растопырившись, корни торчали к небу, словно хотели кого-то схватить.
Борис торопливо спустился, побежал в намеченному месту. Мимо пронеслась одна куча, вторая… Он повернул –перед глазами открылось искомое дерево.
Солнце светило в затылок, обжигало руки и поясницу. Что-то тихонько скрежетнуло за спиной. Из-за спины по земле метнулась черная тень. Борис упал, откатился в сторону. Лезвие сверкнуло. Красно-серое тело скрыло огненный диск. Перед лицом щелкнул белый оскал. Из красной как жерло печи пасти пахнуло гниющим мясом. Рык перешел в истошный визг. На Бориса плеснуло горячим. Он откатился еще, вскочил весь в липком, красном. Внутри все тряслось. Рядом бился в предсмертных корчах перерубленный пополам зверь. Лапы дергались, когти разрывали собственные кишки. Меж белых с палец клыков, пузырилась, выплескивалась кровь. Зверь напоминал волка, только размером с теленка.
Борис подобрал кровоточащую печень, закинул ее в рюкзак. Настороженно поглядывая по сторонам, он подошел к дереву…
Бревно покачивалось, давило на левую ключицу. Борис перегибался на другую сторону, чтоб хоть немного распределить вес. Можно было положить его на оба плеча сразу, но мешался лук. Да и пришлось бы выпустить меч из рук, чего почему-то очень не хотелось. Волки и собаки, как он знал, редко ходят по одиночке, так что ушки надо держать на макушке.
Грудь не могла наполнится до конца. По лбу текло соленое, жгло глаза. Борис дышал мелкими, прерывистыми глотками. Ноги быстро-быстро перебирали, сдвигали шуршащие камешки назад. Жутко хотелось сбросить давящую ношу, но сама не покатится, поэтому приходилось тащить.
Кучи однообразно бежали на него и смещались в бок и за спину. Борис тряхнул головой. Веером разлетелись мутные брызги –зрение чуть прояснилось. Борис наморщил лоб: "Те же камни, те же деревья… Еще не хватало заплутать". Прокашлявшись, он крикнул:"Гром, ты где?!!"; но из пересохшего горла вырвался лишь едва слышный сип.
Борис стиснул зубы, покраснел с запертым дыханием, опустил бревно торцом. На уровне колена оно скользнуло меж ладоней, глухо бухнуло по щебенке. Прислонив бревно к плечу, Борис отер дрожащей рукой мокрый лоб. Глубоко вздохнув, он огляделся вокруг и заорал:"Ау, ау, ау!!! Все равно я вас найду!!! Эгей-гей!!!"
;Кто это там обзывается!?; рявкнуло из-за левой кучи.; Вот я кому-то уши оборву!
;Гром, это я!; обрадовано крикнул Борис. ;Я уже иду! Только уши не трожь, ладно!?
Борис ухватил бревно, на лбу вздулись жилы. Из горла вырвался рык –бревно хряпнулось на плечо, в спине что-то хрустнуло.
Шипя закипающим чайником, Борис обогнул развалины и остановился, как вкопанный. Привалившись к куче камней, сидел Асмодей. У его ног на чем-то сером валялась груда печенок. Одну из них он и пожирал. Окровавленные пальцы впились до половины в темно-багровый шмат. Челюсти мерно пережевывали, чавкали, из уголка губ по подбородку стекала красная струйка. Асмодей довольно жмурился, сопел.
Вокруг валялось штук двадцать изрубленных волков из той же породы, что напали на бориса. Лапы, головы с разрубленными черепами, кучи кишок усеивали побуревшую дорогу в радиусе десятка метров. Некоторые еще шевелились. Громослав вытер о красную шкуру секиру и закинул за спину. Встретив вопросительный взгляд Бориса, он пожал плечами:
;Только ты отошел,; пояснил богатырь,; как нами решили полакомиться эти милые зверушки,; Громослав усмехнулся,; но мы, видать, оказались голоднее.
Борис хмыкнул:
;Оно и видно!; и уронил бревно на тушу. Чавкнуло, бухнуло. По бокам разлетелись тяжелые брызги. Асмодея окропило. Тот слизнул с носа зеленую капельку, скривился и сплюнул. Борис продолжил с усмешкой. ; Бедолаги хотели вас на всю компашку заполевать, а вы, не мелочась, на пару решили предложить встречный вариант! Не жирно будет?
;Что делать!?; спросил Громослав и сокрушенно вздохнул.; Жизнь такая: либо они нас, либо мы их хоть и не съедим, но понадкусаем, как мифические хохлы.
Судя по солнцу, было часа два. Палило немилосердно, в синем небе с белесой окалиной ползли белые барашки. Откуда-то из-за солнца вылетел один крестик, за ним второй. Круги становились все уже, концентрировались над путешественниками. Появились первые мухи. Отовсюду слышались шорохи. Борис вертел головой по сторонам. Рука щупала за спиной рукоять.
;Гром, нам надо отсюда сматываться,; нервно выдавил Борис,; тут скоро со всей округи зверье сбежится. Еще примут за конкурентов.
Громослав, что уже замахивался секирой на бревно, замер. Уши дернулись, повернулись как у зверя, брови нахмурились. Он постоял, потом нехотя кивнул, подхватил будущие дрова, как соломинку, и вскинул на одно плечо. Асмодей уже завязал печенку в шкуру и целеустремленно тащил, вздымая пыльный след. Присвистнув, Борис догнал Асмодея, отобрал мешок и рыкнул строго:
;Себя донеси!
;Да донесу, донесу.; суетливо проговорил больной.; Своя ноша не тянет!
Борис чуть не выронил сверток. Смерив Асмодея с ног до головы, сказал:
;Ты все это один собрался оприходовать!? Да… Мала птичка, но клюв удался на славу!
;Как ты такое мог подумать!?; оскорбился Асмодей.; У меня ж зубы слабые –мешок уж никак не сгрызу!
Борис покачал головой: "С ним препираться себе дороже",; и побежал за Громославом.
Сзади завыло. Краем глаза Борис уловил мелькнувшие тени, но шорох камней не приближался, значит, не по их душу. Асмодей обогнал его и побежал в середке, часто оглядываясь. Белое лицо перекашивало, губы тряслись…
Минут через тридцать развалины расступились, открыли широкую набережную. Сплошь заросшая яблоневыми деревьями, она тянулась до реки с полусотню шагов. Яблоки висели еще зеленые, некоторые с ярко-красными боками. Обрадованный Асмодей подбежал к ближнему дереву и разочарованно остановился. Из коричневой точечки спелого на вид плода вылез белый червяк и издевательски уставился на двуногого.
Поискали проход, но деревья наросли так густо, что пришлось долго идти в одну сторону, прежде чем обнаружили нечто похожее на гравийную тропинку. Яблони и тут подступили вплотную. Ветви цеплялись за одежду. Громослав раздраженно взревывал: бревно застревало, упиралось в кривые сучья. Не выдержав, он вытащил секиру и пошел стесывать препятствия.
Ветки с яблоками падали под ноги. Под подошвами потрескивало, хрупало, брызгало белым соком. Воздух наполнился сладковато-кислым ароматом. В листве чирикало, свистело на все лады. Кусты разошлись, сверху плеснуло расплавленное олово. Громослав прищурился, вскинул к глазам руку с зажатой секирой и спросил:
;Как, говоришь, этот город назывался?
;Когда-то здесь был Курган.; мрачно ответил Борис.; На реке Тобол.
;Чей курган!?; заинтересовался Асмодей.; И почему на реке? Размоет же!; его глаза загорелись. Он чуть не захлебнулся от обильного слюноотделения.; Может, поищем а? Вдруг отроем древние сокровища Мудрых или мудрые богатства Древних!
;Во-первых, не курган, а Курган, а во-вторых, мне почему-то не хочется перенимать мудрость тех, кому она, скажем мягко, не помогла.; скривился Борис.
;Аа… Понятно…; протянул Асмодей. Его лицо вытянулось, как у коня. Он покосился на мешок за плечами Бориса, кадык дернулся.; Ребята, давайте хоть пожрем. Что-то у меня от таких мыслей аппетит прям волчий разыгрался.
Борис обошел вокруг Асмодея, глаза подозрительно ощупывали худое тело.
;Гром, а казачек-то засланный!; хмыкнул он. ; Я так подозреваю, что в его шкуре живет пришелец из космоса. Видать, на родине голодно –вот и отправили пополнять стратегические запасы. Как думаешь, где у него телепортатор находится?
;Так сразу и не скажешь,; Громослав наморщил лоб.; Если следовать логике, то где-то после рта. Но вот где точно… Хм… Интересно бы узнать.
Асмодей затравленно озирался. Губы парней шевелились, они хмыкали, переглядывались. Глаза оценивающе перебирали каждую косточку раскрытого агента.
;Может быть, пусть живет!?; нерешительно бухнул Гром.; Хоть и шпиен, а парень хороший. Чего только стоит его охота на комаров.
;Ладно…; великодушно разрешил Борис.; Пусть это будет от нашего человечества вашему, гм… В качестве помощи малоимущим цивилизациям Вселенной. Авось зачтется.
Пока Громослав рубил бревно на поленья, а Борис разжигал из лучинок костер, Асмодей настрогал палочек и нарезал небольшими кусочками печенку. Костер почти прогорел. Толстые поленья рассыпались древесными угольями. Нетерпеливо ерзающий повар пристроил на поперечинах палочки с нанизанной печенкой. Ровный жар не обугливал, а постепенно прожаривал. Комочки шипели, приобретали коричневый цвет. Асмодей любовно переворачивал, следил, чтоб не подгорело.
Громослав шумно сглотнул и пробулькал:
;Сколько можно издеваться!? Сымай!
;Да, да!; Борис втянул запах.; Они ж совсем маленькие, скоро вовсе испарятся.
Асмодей посмеивался, но непреклонно крутил палочки, периодически стягивая кусочки на пробу. Так оголилась одна палочка, вторая… Борис с Громославом с надеждой следили за лицом дегустатора, но оно кривилось, а руки ворочали шашлыки дальше. И тут их лица вытянулись, в глазах блеснуло жгучее подозрение. Парни переглянулись. Борис сглотнул и злобно прошипел:
;Ты посмотри, что он делает!? Он же нам мозги пудрит! По кусочку, по кусочку –и нет шашлыка! Он же решил из-под стоячих подметки выдрать! С нами это не пройдет!
Борис с Громославом расхватали палочки и с урчанием впились в обжигающие кусочки. Асмодей хмыкнул, насадил печенки еще на пять палочек и повесил над костром…
Огненный шар катился к виднокраю. Поперек реки к ним протянулась золотая дорожка. Редкие серые тучки на голубом небосводе по краям загорались желтым. И хоть до темноты еще несколько часов, но судьбу решили не искушать: и так с ног валились. Асмодей вздохнул: первое дежурство выпало на его долю. Одно радовало: будет чем заняться. Благо печенки еще осталось полмешка.
Парни, как стояли, так и рухнули на траву. Забряцало оружие…
Луна постепенно наливалась нездоровой бледностью в медленно темнеющем небе. Солнце напоследок подожгло набежавшую тучку и облегченно удалилось на покой. Воздух звенел от комариных плясок. Озверевшие мошки тучами вились вокруг, лезли в глаза, пищали в ушах, кусались, как крокодилы. Асмодей яростно отмахивался веткой, с жалостью поглядывая на друзей. Их лица распухли. Комары садились тонкие, просвечивающиеся насквозь, а от них отлеплялись, словно вишневые ягодки. Летели тяжело, будто груженые бомбардировщики. Не зная, что бы еще придумать, набрал срезанных веток и укрыл похрапывающих здоровяков. Сам же подсел ближе к костру и подкинул сырых веток.
Круг света сузился до метра. Асмодей опасливо косился на темные громады деревьев. Огонь просвечивал сквозь листочки желтизной. Дым пошел густой, как молоко, сладковато-едкий. Асмодей взмахнул веткой –вокруг заклубились, растворяясь, белые клочья. Комарье пискнуло и разлетелось. Листья потемнели с середины. Прорвав преграду, огонь взметнулся вместе с искрами. Тьма испуганно отпрыгнула за крайние кусты.
;И куда в вас столько сна влезает!!?; рявкнуло над ухом.
В груди бухнуло, бешено заколотилось. Борис распахнул глаза. Рука дернулась вперед. Сверкнуло. Кончик лезвия заплясал на волосок от глаза Громослава. Его широкое лицо словно разрубили топором. Одна половинка красная, другая съедает черным контуром далекие огоньки за спиной. Зрачок стянулся в точку, будто пытался защитить мозг от проникновения. Громослав сглотнул, выдавил осевшим голосом:
;Ты… чего!? Спать хочешь, так ладно… Давая я до конца отдежурю.
;Прости,; смущенно прохрипел Борис и убрал меч.; Что-то я нервным стал.
;Да, ничего,; голос Громослава дрогнул. Умащиваясь спиной к костру, он пробормотал.; С кем ни бывает. Я еще удивляюсь, как ты умудрился остановиться. Я б на твоем месте или лужу пустил, иль располосовал от носа до задницы.
Низ живота давило горячее. Борис перекатился на бок, вскочил и метнулся в кусты. Ветки стегнули по лицу, вцепились в волосы. Он нетерпеливо дернулся –тоненько протрещало, висок ожгло. Пара огоньков мигнула и прошуршала. Борис шипел закипающем чайником, дрожащими руками распутывал завязки на портках . Как назло, бантик затянуло вторым узлом. Подвывая и приплясывая, Борис еле успел развязать веревку. Зажурчало. Горячие потоки с гудением ринулись от подошв по ногам. На лице расплылась дурацкая улыбка. Облегченно выдохнув, Борис растряс горячие капли по кустам и затянул веревку…
Рассвет застал Бориса на пеньке в позе роденовского мыслителя. Он ковырял палочкой затухающий костер. Пепел взлетал серыми облачками. Ветерок уносил его в сторону, присыпал Асмодея. Черные угольки на несколько секунд наливались красным жаром, но в следующее мгновение чернели.
Полоска неба за городом посветлела. Солнце еще не вышло, но уже выплескивало золото по холмистому контуру. Борис следил за облачком, что бежало на восток. В этот момент ярчайший луч выстрелил в глаза, поджег розовым огнем обнаглевший туман. Борис зажмурился. Веки царапали глаза, словно под них сыпанули песка. Борис прикрылся рукой, огляделся. Вершины яблонь налились солнцем. Плоды блестели, словно натертые воском. В переплетении веток неуверенно чирикнуло и выдало радостную трель:"Цвирик-рик-тильк!!! Вставайте, вставайте все скорее! Новый день родился! Впереди столько нового, интересного и неизведанного. Просыпайтесь жучки и червячки! Я ваш!.. Трильк!.. Иль вы мои… Просыпайтесь же! Не хотите? Ну, как знаете, а я пошел!!!"
Борис со вздохом поднялся, растолкал друзей. Те ворчали, отворачивались. Громослав всхрапнул, мазнул по мучителю красными глазами, словно у быка при виде тореадора, и молча поднялся. Асмодей отбрыкивался, натягивал на голову несуществующее одеяло, но когда понял, что не отстанут, распахнул глаза. В их черных омутах плавало столько укора, что Борису стало стыдно. Он отвернулся, затоптал костер, поправил оружие и бросил через плечо:
;Надо идти.
;О боже!; простонал Асмодей, спускаясь вслед за Борисом к реке.; Скоро мне начнут сниться кошмары с тобой в главной роли, а самое жуткое –не зубы и когти, а эти слова!
;А сейчас тебе что снится?; хмыкнул Борис.; Бабы и мясо?
;Что ты, что ты!? Род с тобой!; замахал руками Асмодей.; Сперва мясо, а потом уж бабы. Организм свое дело знает туго. Бабами сыт не будешь, а скорее наоборот: как ни крути, но ведь работать приходится. Опять таки потери белков…
Солнце не проникало в низинку, лишь от противоположного берега к ним ширилась, словно под катком, светлая полоса. Ноги скользили по росе. Бухнуло. Мимо, будто на санках, с проклятиями пронесся Громослав. Он подпрыгнул на последнем бугорке, взвился в воздух и кубарем вломился в кусты. Мелькнули руки, ноги, ветки затрещали, тяжело плюхнуло. Выше кустов ивняка взлетели брызги и дождем окропили постанывающего на мелководье здоровяка. Асмодей ринулся вниз. Взмахнув руками, он вскинул ноги выше головы…
Ойкнув, Асмодей повел дикими очами по сторонам, встретился с насмешливым взглядом Бориса. Тот отпустил его руку, продолжил спуск и бросил через плечо:
;Я бы в лыжники пошел, пусть меня научат. Научи, а!
Утренняя сырость пробирала до костей. Парни ежились. Асмодей дрожал, синтезируя зубами клацающую мелодию. Но через полчаса, пока собирали топляк по берегу, от них жарило так, что пот шипел, едва выступал, и улетал в небо дымкой. К полудню связали бревна в плот, вырубили весла.
Глава 34.
Асмодей гордо правил балом, то бишь пыхтел и боролся с рулевой лопастью на корме. Борис с Громославом ворочали веслами по бокам, отталкивая берег все дальше и дальше за спину.
Через полтора часа войны с течением, за которые их унесло километров на десять, плот приблизился к другому берегу. Внезапно проскрежетало. Весла лягнулись, как норовистые кони. Здоровяки воспарили, словно птахи, но погадить не успели. Мелководье метнулось навстречу, шлепнуло по пузу великанской ладошкой. В стороны разлетелись брызги.
Борис поднялся, потер ушибленный бок. С другой стороны плота разогнулся Громослав. С него стекало водопадом. Левую часть лица разукрасил кровоподтек. Щека раздулась, выпирала сковородкой. Богатырь морщился, сплевывал. Кровавые сгустки, колыхаясь как медузы, опускались по течению на дно.
;Бедолаги!; лицемерно поцокал Асмодей.; Как я вам сочувствую.
Борис покосился на сияющую морду рулевого, буркнул:
;Вижу. Крупными буквами. Если б мне было так же плохо, как у тебя на физии нарисовано, то я б гопака плясал.
Стиснув зубы, парни начали разбирать плот. Асмодей скакал по мелководью. Как только распускался очередной виток веревки, Асмодей отталкивал бревна дальше по течению. Те нехотя уплывали, вращались. Основная часть выплывала на быстрину, но некоторых прибивало к берегу чуть ниже по течению.
Асмодей посматривал на друзей, вздыхал, хмурил брови, но когда забывался, то сиял, как начищенный медный таз. "Как приятно, когда большие и сильные сели в лужу, а ты даже без царапинки!"
…Сложив веревку в мешки, парни поднялись по травянистому склону до набережной. Здесь пришлось пробиваться через заросли сирени и рябины. Последняя была сплошь покрыта желто-оранжевыми гроздьями. Борис сорвал одну, попробовал, передернулся и выплюнул. На ягодки рябины села синичка. Удивленно посмотрев одним, а затем вторым глазом, она чирикнула и упорхнула.
Борис шел впереди, мерно помахивая мечом. Ветки с шелестом сыпались, хрустели под подошвами. Солнце немилосердно жарило…
То ли здесь работали более совестливые строители, то ли дожди и холод обходили этот берег стороной, но когда выбрались из кустов, то увидели по бокам заросших дорог настоящие остовы. Кирпичные пятиповерховые здания зияли пустыми проемами. Часть стен, перекрытий обрушилось. По верху стен цеплялись тополя. В темных углах, в щелях меж кирпичей зеленел мох. Внутри остовов громоздились кучи камней и упавших переломанных плит. Из глыб вырастали дубы, бук, меж их корнями розовел шиповник.
Борис внимательно всматривался в проплывающие по бокам конструкции. На периферии зрения мелькало что-то полупрозрачное, зашуршало, из темных проемов выкатились камешки. Со всех сторон дышало опасностью. Волосы на загривке встали дыбом. Громослав глухо ворчал, бросал по сторонам острые взгляды. В его руке сама собой появилась секира. Асмодей трясся, как осенний лист на ветру. Глаза пучились, вылезали из орбит. Он жался к Борису, тыкался в спину, как щенок в пузо матери.
Через три часа бега, когда солнце перевалило через зенит, впереди мелькнула зеленая стена. Ноги невольно задвигались быстрее. Напоследок подошвы выбросили с хрустом камешки и со стоном удовольствия прыгнули в траву. Во все стороны прыснули кузнечики. Кобылки кувыркались, взмахивая слюдяными крыльями, слепили глаза вероятным охотникам и падали на прежнее место. Трава хлестала по ногам. Пахло вереском и полынью.
Грабовое воинство расступилось. Борис вбежал в зеленую прохладу. Под ногами пружинил лиственный ковер. Пахло прелым. Ощущение смерти от сотен острейших копий как отрезало. Борис оперся руками о коричневый ствол. Дыхание с хрипом вырывалось из груди. Громослав остановился рядом, подозрительно оглядываясь. Асмодей повалился в двух шагах, как подрубленный, уткнулся носом в землю, простонал невнятно:
;Я уж думал, что нас разорвут на множество маленьких путешественников. Под конец я чувствовал, что и молекул не останется: на атомы расщепят. Странно…
Громослав сжал секиру покрепче и сказал с кривой усмешкой:
;Я тоже не понял, почему мы еще живы. Не меньше тысячи прозрачников ломились по развалинам, соседним улицам, даже под землей.
Борис собрал на лбу морщины, предположил озадаченно:
;А может быть, они нас вовсе и не хотели жрать. Что если мы для них вовсе несъедобны. Вдруг они солнечной энергией питаются?
;Цветочки нашел!; глухо-язвительно донеслось от почвы.; Что ж тогда нас гнали, как баранов… Или даже, как отвратительных, вредоносных гадов, насекомых!?
;Хм…; Борис удивленно покосился на Асмодея.; Ну, ты и голова! Мы для них, наверное, и есть нечто вроде тараканов.
;Так прихлопнули бы тапкой и дело с концом,; бухнул Громослав.
;А если мы им настолько отвратительны, что терпеть невозможно, а прикоснуться противно так, что аж блевать тянет… Интересно, чем они блюют.
;Ну, что ты такое говоришь?; крякнув с неудовольствием, буркнул богатырь.; Как кто-то вообще может допустить такую крамолу в отношении нас, царей природы!?
Борис криво улыбнулся, отвел глаза. В солнечном столбе плясали пылинки, бактерии, вирусы, для которых мы –среда обитания. Муравей подбежал к сапогу и начал ощупывать его сяжками: видимо, Борис встал на его тропинке. На ветке бука в десяти шагах сидит ворон. Пока что мы для него не представляем интереса. Но если погибнем… Для планеты наши предки выступили разорителями и лютыми врагами. Для вселенной мы –меньше пыли под сапогом. Мы –часть природы. Но вот какая часть –зависит от нас.
Через день деревья разбежались в стороны и остались позади. В нос пахнуло полевым букетом. Насколько хватало глаз, тянулась бескрайняя зеленая степь. Аквамарин неба смыкался с ней на виднокрае. Ветерок гонял зеленые волны. Они бледнели там, где обнажались бодыли, и набирали цвет, где смыкались верхушки. Борис вздохнул полной грудью. Голова закружилась от сладковато-горьких ароматов. Асмодей восторженно выпучил глаза и заорал, потрясая кулаками:
;Ур-ра!!! Теперь ни одна зараза не подберется к нам незамеченной!
Он понесся вниз, как болид. Трава поднялась выше колен, добралась до пояса, стегнула метелочками по лицу. Асмодей оглянулся на скалящихся друзей и развел руками:
; Ну… Большая зараза…
Вперед пустили Громослава. Тот бежал тяжело, но неутомимо. Трава трещала, путалась под ногами, но в итоге за ним оставалась просека, словно прошел каток. Солнце сперва поливало макушку и плечи, но постепенно сместилось на грудь, било в глаза. Из-под ног вылетали дрофы, куропатки, еще какие-то невиданные птахи. Все на редкость толстые, раза в два больше обычных. Зайцы выскакивали такие, что Асмодей отшатывался и все выглядывал, где ж у них сумка с детенышами. Борис еще на выходе из леса подстрелил толстенную дрофу и вручил по гастрономическому праву Асмодею. Тот сперва обрадовался, начал высматривать место для костра, но поняв, что галоп друзей утомится лишь со звездами, взвыл:
;На кой ее тащить!? Тут же на каждом шагу что-нибудь прыгает, летает и чирикает! Можно, не глядя, палкой кинуть и пришибить какое-никакое, а мясо!
;Я тебе брошу!; крикнул через плечо Борис.; Мускулатуру развивай!
Асмодей шатался, но бежал, молча проклиная буйные корма с радиацией –сестрой роста. Он спотыкался, зашиб пальцы. Наконец, Асмодей не выдержал и взвыл:
;Куда больше!? Я и так, как стальной канат. Развивать меня –дело гиблое: перервусь как амеба.
Борис перепрыгнул муравьиную кучку, оглянулся. В глазах промелькнула жалость. Асмодей все больше отставал. Взгляд невидяще приклеился к их спинам. Со свекольного лица катились крупные градины. В распахнутый рот с сипом втягивало сухой воздух.
;Ладно, железный человек, оставь птичку. Пусть звери порадуются.
Асмодей разжал побелевшие пальцы, сзади шмякнулось. Его бросило вперед. Ноги запутались о корешки. Навстречу прыгнула земля с измятой травой. И тут его что-то схватило за плечи. Перед глазом остановился острый корешок. Его тряхнуло, прошиб холодный пот. Трава пронеслась, встретилась с небом, по глазам ударил огненный меч.
;Благодарю,; прохрипел он. Асмодей встретился с внимательным взглядом Бориса, криво усмехнулся.; И так калека, а тут чуть в циклопа не превратился.
;Все в долг, все в долг…; пробормотал Борис.; А вообще то плюс есть. Целиться удобно.; он шлепнул страдальца по плечу.; Догоняй, а то Гром уже в точку ушел.
Борис рванул по проторенной дороге, а Асмодей за ним, тихо радуясь, что есть за кем прицепиться хвостиком. Если бы он догонял Грома, видя, что до него, как до луны пешком, то сдулся бы и сел в траву горевать. А так главное не отпускать надежную спину. Не дать увеличиться разрыву. А там, глядишь, и Громослав покажется. Все таки ему хуже: первым пашет целину. Правда, и мощи в нем на двух Борисов и десяток Асмодеев.
За день пересекли три речки. Те издали казались серебряными ниточками, но по мере приближения толстели, набирали мощи. Посреди бескрайней зелени, замысловато изгибаясь, реки бросали ловчие петли, расширялись омутами, словно змеи, наглотавшиеся мышек.
Как только подбегали к журчащей поверхности, сбрасывали мешки с оружием и бросались в прохладу. Борис, как правило, оставался бдеть, пока не набулькаются и лишь потом купался сам. Он отходил чуть выше по течению, иначе солено-мутная жижа выедала глаза. И ладно, если б это был пот от безрукавок, что хрустели солевыми выступами. Но Асмодей несколько раз с блаженным видом замирал, булькало, а потом поспешно отгребал в сторону. Мелкая рыбешка всплывала вверх пузом. Крупняк высовывал морды из воды.
Долгие вечера, розовые закаты сменялись звездными ночами. На ночлег останавливались в прозрачных березовых рощицах. Костер потрескивал, метался под ветерком. Искры улетали и гасли под первыми ветками, осыпались серым пеплом. Белая кожа берез отбрасывала рыжие всполохи. По траве метались тени. Воздух наполняло цвириканье и писк комаров. На ужин подстреливали пару дроф или кроликов.
Хоть и никто не нападал вот уже три дня, но дежурство не отменяли. Асмодей дергался, вглядывался в шорохи за трепещущий круг света.
;Чего тебя коробит?; прогудел Громослав, обгладывая кроличью ляжку.; Переел чего? Я ж тебе говорил, чтоб не подбирал всякую гадость, а ты:"Ягодка, ягодка!"
;Да, нет!; отмахнулся Асмодей. Он стрельнул глазками по сторонам, глянул на спящего Бориса и прошептал, прикрывая рот ладонью.; Неспокойно что-то мне… Глаз правый чешется уже полдня… О, черт! И второй зачесался…
;Чудак-человек!; удивился богатырь. Он зевнул во всю пасть, сладко потянулся, хрустя суставами, и добродушно добавил.; Давай, я буду в день тебе пару подзатыльников отвешивать, а Борис освещением пути займется –сразу лимит неприятностей исчерпаешь.
Асмодей наморщил лоб, поколебался, но затем решительно мотнул головой:
;Нет, так не пойдет. Это как внутренние взаимодействия в изолированной системе. Что-то и происходит, но летящему в эту систему камню по фигу, что конкретно делается.
;Ты прав: камню безразлично, кому отдать энергию. Но вдруг система приобретет сверхпрочность? Тогда ей до лампочки станут комариные укусы булыжника.
Громослав подкинул в костер поленья. Огонь шарахнулся, присел, как собака, но потом затрещал, утробно загудел, пожирая новое кушанье. Асмодей опасливо косился на кулаки здоровяка. Они мало уступали в размерах его голове. Кашлянув, он сказал:
;Было бы, конечно, неплохо. Но меня терзают смутные сомнения, что таким способом получится не закалка, а раскалка моего чуткого организма.
Громослав с сожалением вздохнул, сжал и разжал кулаки:
;Эх, ты! Ладно… Спи давай! Не понимаешь, глупый, от какого счастья отказываешься. Сперва всегда вздуваются пузыри, а затем образуются мозоли крепкие как конские копыта.
;На голове? Мозоли?; пробормотал сквозь сон Асмодей.
Еще через день трава сдала в росте. Даже Асмодей бежал, выглядывая из бледно-зеленых бодылей по пояс, а уж Громослав несся, как олень. Трава едва чиркала ему по коленям.
Солнце светило злее. Сухой воздух выпарывал влагу, как губка. Потрескавшаяся земля бросалась под ноги и с силой била в подошвы, испуская позади пыльный выдох. Часто пили. Вместительные баклажки пустели за пару часов. Все, что вливали, тут же выступало мелкими каплями, которые через пару секунд срезало встречным ветром, словно наждаком. Оставалась только сухая кожа да белые пятна на безрукавке. Скукожившийся язык царапал нёбо. На потрескавшихся губах выступали темно-красные капли и запеклись сгустками.
Березовые, дубовые рощицы изредка появлялись малыми островками в бескрайнем зеленом океане. На горизонте показались кучевые облака. Через несколько часов они чуть подползли к ним и вверх. Стало видно, что они нанизаны на белые зубья с серым налетом у десен виднокрая.
Степь начала кукожиться, пошла мелкими, непомерно пологими волнами. Еще через пару часов слева от стыка земли с небом отделилась черная ниточка и поползла к далеким горам. За ней было так же зелено, как и с этой стороны.
Из груди Бориса вылетал сип. Его глаза щурились, пытаясь понять странное явление.
;Может быть, кто-то лесополосу насадил,; донесся сзади хрип Асмодея.
;Больно уж ровно идет,; рыкнул Громослав.; Если деревья посадить даже по струночке, то через пару десятилетий они разрастутся, как малина. Да и черные почему-то.
;А если так и есть, просто мы не видим из-за расстояния?
;Разберемся,; сказал Борис.; Эта ниточка явно забирает к горам, значит, встретимся.
По голубому куполу плыли мелкие облака. Словно игривые барашки, они сталкивались меж собой, превращаясь из коней в медведей, рыб, бесформенных слизней. Солнце пряталось за тучи, рисуя по краю огненную кайму. Легкий ветерок гонял по зеленому ковру темные отпечатки. Солнце недвижимо пробегало на другой конец небесного дыма и, как всегда, неожиданно выпрыгивало огненным копьем. Борис прищурился. На ресницах запульсировала радуга. Словно кувалда из-за угла, на плечи обрушилась жара. Ноги мерно отмахивали километр за километром. Черная дуга все приближалась, преграждая путь к горам, что мощно выпирали из-за виднокрая. Пологие словно ряд коренных зубов вершины носили белые колпаки. Самые верхние плавали в молочном месиве и теперь становилось понятно, почему они белые. Просто на них налипли небесные сливки.
;Что-то мне… не нравится… мельтешение на стене,; выдохнул Громослав в такт с землей, что бухала по пяткам.; Как бы эти мураши нас не покусали…
Асмодей вытаращил глаза, пораженно выдохнул:
;Ты еще что-то видишь!? Я хоть и впереди, но окромя плоской ленточки, ничего не различаю.
Громослав пошкрябал на бегу затылок, хмыкнул:
;Ну, если взять орла с дятлом и забросить их на пару километров ввысь и даже дать стукачу полететь чуть ниже, то вряд ли дятел разглядит лучше.
Асмодей хрюкнул, отбежал к Борису и тут же чертыхнулся: от ног товарища отлетали мелкие камешки и сыпались в лицо, порошили глаза.
Борис несся, как лось. Солнце прыгало в злобе на рукоять меча за плечом, оскальзывалась и в ярости колола в красные слезящиеся глаза Асмодея. Трава сухо шелестела, бросаясь под ноги серыми пыльными стеблями. Асмодей обидчиво выпалил:
;Тоже мне орел! С твоей-то пипкой! Правда, и на дятла не тянешь… Вот я –орел, так орел. Особенно в профиль!
;Хм…; Громослав пожал плечами. Загорелые до черноты глыбы мышц спины прищемили скрипнувшую безрукавку. Короткая рыжая щетина вытерлась на боках до серой кожи. Громослав сказал насмешливо. ; Не знал, что у орлов куриная слепота бывает.
Асмодей что-то невразумительно булькнул, чуть замедлил шаг. Его маслины лазерами вспарывали далекую ленточку. Он вытянулся вперед, как конь. Глаза вспыхнули.
;Ура!; заорал Асмодей.; Я тоже вижу! Ползают, как пить дать, ползают!
;Чего зубы скалишь.., птица зоркая!; прошипел Борис.; Смотри, как бы нас не заметили. А то набегут, жвалы растопырят. Что делать будем? Делать нечего –придется выбирать меньшее из зол. Значит, поближе знакомиться с ними тебе!
Постепенно из зеленого поля начали вычленяться зеленые же остроносые холмы. Борис щурился от режущего ветра. "Хм, какие-то странные горы…; подумал он, морщась. В нос бил невыносимый запах полыни,; больше на шатры похожи. Да и на таком ветре за пару сотен лет любая иголка до нитки сотрется.
В это время средь холмов хаотично задвигались изумрудные пятна. Борис потряс головой. Пятна дернулись к ним, оставляя позади маленькие облачка пыли.
;Ложись! ;сдавленно крикнул он и рухнул плашмя.
По лицу стегнули листики Иван-чая, перед глазами в серую трещинку нырнул красноголовый мураш. Борис прильнул ухом к горячей земле. За спиной шуршало, обогнуло с боков. В шею дохнул горячий шепот Асмодея:
;Прием, прием, земляне! Как слышимость? Какая у вас погодка? У нас на Альтаире идут свинцовые дожди и кусаются золотые шмули.
Борис наморщил лоб, губы шевелились. Глаза замерли на суставчатом стебельке.
;Погода предгрозовая,; напряженно прошептал он, не отнимая уха от теплого и шершавого.; На небе ясно, поэтому дождей не ожидается, но с полусотню молний нам обеспеченно.
Борис отнял голову от земли и покосился назад. С боков пекло, как от двух костров. Громослав с Асмодеем прерывисто дышали. В сверкающих глазах нарастала тревога. Они так же прильнули ушами к земле, лица вытягивались, как у коней.
;Что делать, Борь, что делать то будем!?; отчаянно зашептал Асмодей.
Он лежал, подогнув под себя дрожащие руки, как крокодил. Почва вибрировала под ладонями. Уши уловили прерывистый гул. Он то исчезал под порывами ветра, то выкристаллизовывался, пока не утвердился окончательно. Громослав молчал, скрипел зубами. Ноздри раздувались, со свистом выпускали воздух. Он повернулся на бок. Пальцы до хруста стиснулись на рукояти секиры.
Борис морщил лоб, лицо мучительно кривилось. Он приподнялся, выглянул на миг и тут же упал обратно. В глазах успела отпечататься картина мчащихся на конях людей. Вдали засвистело, заулюлюкало. Борис сдавленно выругался, бросил в бок злое:
;Докаркался! Что делать, как быть –вечный вопрос. Бежать: нас заметили!; и вскочил…
Асмодей мчался быстрее ветра. По бокам все слилось в сплошное поле. Прямо на него мчались травинки. Они проталкивались меж коленями, хрустели под подошвами, исчезали за спиной. Он бежал за серой пляшущей тенью, но никак не мог ее догнать.
"Убежал, так и воротиться недолго,; крутилось у него в голове.; Мы должны выжить, чтобы… ; За спиной свист, рев и сухой топот приближались. Он сжал зубы и, что есть мочи, припустил. Воздух сгустился. Асмодей продавливался, словно сквозь кисель. Руки ходили шатунами, пытались уцепиться скрюченными пальцами за плотную массу, но не тут-то было. В грудь и лицо упорно давила прозрачная стена, по спине упорно стучало.
В мозгах стало горячо от бешеного бега. Асмодей мучительно пытался сформулировать, зачем им нужно жить, но в голове гудел вакуум. Думал спросить у Бориса, оглянулся через плечо, но увидел лишь метрах в восьмидесяти всадников, что неслись за ним на лохматых лошадях. Они орали:"Стой, мутаген!";и крутили что-то над головой. Раз в пять дальше средь бьющихся коней вертелись, как бесы, две фигуры. Вокруг них сверкали искорки. В лицо ударила жаркая волна. Асмодей застонал от гнева и стыда. ; Трус, трус!!! Там твои друзья бьются, а ты убежал! Жить… Зачем тебе жить после такого!? Хочется, конечно, показать Штейнеру и прочей надутой компании кузькину мать, но, как я буду смотреть в глаза друзьям!? Они никому не расскажут –это железно и никогда мне не напомнят, но я то знаю и не забуду!!! "
Топот приблизился вплотную, в криках прорезалась торжествующе-насмешливая нотка. Асмодей сдернул с плеча заряженный арбалет. Ноги бухали по окаменевшей от жара земле. Во все стороны выскакивали кузнечики.
"Нет. Жить, помня каждое мгновение, что оставил в трудную минуту тех, кто никогда бы так не поступил, нельзя! Да, и уже не получится".
Асмодей в три длинных прыжка остановился, откидываясь назад, резко развернулся. Зеленое море провернулось вокруг оси. Глаза ухватили вырастающих с каждым мгновением всадников.
Передний выдвинулся на полкорпуса. Конь вытянулся в струнку. Всадник несся, цепко удерживая желтыми глазами маленькую фигурку. Коричневые острые зубы ощерились. Рука мелькала над головой, выписывая конус. Сухой грохот заглушал, прибивал цвириканье насекомых. За хвостом клубилась пыль. Из нее выныривали остальные охотники и тут же скрывались в следующем облачке. Они перестроились друг за другом, то ли желая укусить впередискачущего за хвост, то ли опасаясь железки в руках Асмодея.
"Совершенно в тютельку, ;жестко улыбнулся Асмодей, вскидывая арбалет. В перекрестье зафиксировался самый быстрый.; Только вот выводы у вас неправильные!"
Палец дернул спусковой крючок. Толкнув в плечо, вжикнуло, многоголосо вскрикнуло. Ухмылка у охотника сменилась гримасой боли. Руки лапнули красное пятно на груди. На зеленые обнаженные плечи упала веревка.
Асмодей отскочил. В груди бешено колотилось. Мимо пронесся первый всадник, что взмахнул руками и рухнул навзничь с седла. Бухнуло, ноги остались в стременах, всадника поволокло по траве. Конь дико заржал, закусил удила и поскакал, прижав уши. Глаза у Асмодея стали, как плошки. То, что он спереди принял за часть одежды, оказалось второй парой рук. Ими существо управляло конем. Следом летело месиво из коней и людей. Крики, стоны, лошадиное ржание разрывали барабанные перепонки. Кони били копытами друг по другу, по хозяевам, взрыхляли землю. В воздух взлетела серая туча, скрыла неистовство.
Кашляя, Асмодей выбежал на свежий воздух. Глаза щупали пыльное облако, а уши ловили прорывающиеся крики, ржание. В облаке мелькали темные силуэты. Выскочили два коня и отбежали на двадцать шагов. Они остановились, прядали ушами, всхрапывали, морды с бешеными глазами тянулись к оседающей туче.
Асмодей торопливо вертел ворот. Губы бормотали:"Сейчас, сейчас, только погодите чуть…"; взгляд скакал по проявляющимся телам, прыгал в сторону бьющихся друзей. Он сжал челюсти. Курок зафиксировался. Облегченно выдохнув, Асмодей вставил болт и упер приклад в плечо. Кровь ревела в ушах, цевье скользило в ладонях…
Пыль осела, а с ней ослабли и крики боли. Асмодей рыскал взглядом через прицел. В нем мелькали дергающиеся тела. Асмодей крякнул и опустил арбалет.
Лишь трое из четвероруких людей шевелились. Их придавили тяжело всхрапывающие кони. Животные вращали глазами, ноздри дергались, чуя кровь и смерть. Существа лежали вповалку с конями. Асмодей медленно двинулся вдоль кучи. Палец то и дело щупал спусковой крючок.
У всех всадников на груди, спине, а у живых в плечах зияло отверстие. Кровь затихающими бурунчиками выплескивалась из дыр. Она частью запеклась, а в основном тут же впитываясь в иссушенную до трещин землю. Охотники серели с каждой потерянной каплей. Их глаза туманились, но смотрели на приближающегося Асмодея с первобытным ужасом. У одного кровь плеснула изо рта, залила подбородок, он пробулькал:
;Демон!
;Где демон!?; Асмодей подпрыгнул, развернулся по кругу, но везде лишь пустота. Вдалеке клубилась пыль, сквозь которую сверкают искорки. Слышатся крики.
Раненый жутко скривился, дернулся и вытянулся. Лицо смотрело в небо. В крупных изумрудных глазах проплывали мелкие облака…
На лице Асмодея проступило разочарование пополам с облегчением. Он закинул арбалет на плечо, постоял... Вздохнув, Асмодей повернулся на крики и побежал…
В груди разгоралось пламя. Борис стиснул челюсти. Ноги мелькали, с треском вырывая клочья травы, бросали под ноги и отшвыривали назад. Ноздри хищно трепетали. Сердце бухало мощно, часто, до треска раздувая мышцы. В мозгу плавал красный туман, вспыхивало, вызывая зубовный скрежет:"Сволочи! Убивать, грызть зубами, кишки наружу!!!"
Грохот, пыльное облако, оскаленные рожи налетели ураганом. Часть обогнула парней и скрылась за спиной. Шею что-то сдавило. Он рванулся. Всадник, который сжимал в руке второй конец веревки, вылетел из седла, как пташка. Борис прыгнул вперед, махнул мечом. Руку тряхнуло. На землю упала рассеченная надвое туша. Две руки с одной стороны, две с другой скребли землю. Куча внутренностей, испуская вонючие газы, расползалась по траве. Вокруг расплывалась багряная лужа.
Борис только вытащил голову из петли, как на плечи накинули еще пару. Умело поводя конями в разные стороны, два всадника затягивали петли. Руки притянуло к туловищу. Бешено зарычав, Борис прыгнул на одного. Веревка провисла. Сзади заржало, дернуло. Кисть провернулась. Веревка распалась от прикосновения лезвия, как паутинка. Тут же он прыгнул ко второму. Тот удивленно рассматривал упавший вниз конец, когда лезвие начисто срубило коню ноги. Конь дико заржал, рухнул на обрубки. Всадник кувыркнулся через голову. Свист стали оборвал истошный крик. Тело шлепнулось на задницу, из обрубка на плечах били алые фонтаны. Голова подкатилась к спине Застывшие глаза непонимающе уставилась в спину хозяина: "Чего сидишь? Бери меня!"
Оскаленный как волк Борис повернулся по сторонам. С отведенного в сторону лезвия ссыпались алые капли. От него шарахнулись, словно от чумы. Чуть в стороне в пыльном облаке топтались, ржали кони. Громослав яростно ревел где-то в середине. Всадников дергало, но они все же удерживались в седлах, оттягивали коней назад.
Борис прыгнул вперед. Меч свистнул. Он обежал вокруг столпившихся коней, оставляя за собой шлепки, проклятия и дикое ржание. Отсеченные задние копыта дергались. Кони падали на круп, заваливались на бок. Кричали придавленные хозяева.
Смачно хрустнуло. Из оседающего облака вылетел всадник. Четыре руки бессильно повисли вдоль тела. Он шлепнулся перед Борисом и остался так лежать. На месте лица истекало кровью вогнутое вовнутрь месиво. Где был нос, там выплескивались два бардовых бурунчика. Переломанная челюсть скосилась. Рот зиял беззубым провалом. Лобные кости вогнулись вовнутрь. Покачав головой, Борис заработал мечом…
Искромсав оставшихся снаружи, он вскинул голову на удаляющийся цокот. Один из всадников скакал во всю мочь в сторону гор. Шлейф пыли вился за ним, как змея. Сдавленно выругавшись, Борис перепрыгнул через бьющиеся тела. Громослав не глядя, саданул ногой. Борис отшатнулся, дернул головой, отклоняясь от мелькнувшего бревна, и заорал истошно:
;Ты что охренел совсем!? Своих уже не узнаешь!!?
;Все свои, а вещи все равно пропадають,; проревел Громослав и пнул поднявшегося четырехрукого. Тот воспарил… Пролетев метров пять, шлепнулся уже бездыханным с аналогичным фэйсом, что и у остальных.
Богатырь неторопясь обернулся. Все тело в красных брызгах. Руки по локти, а ноги по колено в кровавых чулках. Штанины отяжелели, потемнели. Под ногами хлюпало. Грудь тяжело вздымалась. Вместо шевелюры –красные полоски.
Борис покосился на секиру, что валяющуюся в стороне. Брови взлетели на середину лба:
;Ты чего вручную!? Силушку захотелось проверить? Поди еще и зубами рвал?
;Да вот…; Громослав смущенно развел руками. С пальцев сорвались тяжелые капли.; Понимаешь… Они же безоружные –вот и, чтоб уж по честному…
;Какое "по честному"?!; хмыкнул Борис. Он обвел мечом вокруг. Поблескивающий кончик указывал на горы тел.; На тебя ж человек сорок насели!
;Но я ж усех победил.
Борис покачал головой, смолчал. Громослав ухмыльнулся, глядя куда-то за спину друга. Желтые глаза блеснули. Борис обернулся на приближающийся топот. По степи к ним несся Асмодей. Он перепрыгнул через подергивающихся коней. Шарахнувшись от изуродованных всадников, подбежал к друзьям. Асмодей дышал, как загнанный конь. Горячее дыхание обжигало потрескавшиеся губы. Он то и дело облизывал их шершавым языком. Черные глаза обшарили Бориса с Громославом с ног до головы. Не обнаружив ран, Асмодей шумно выдохнул:
;Слава Роду, вы живы!
;Зря радуешься: это ненадолго.; хмыкнул за спиной Громослав.
Асмодей заглянул за плечо Борису, посерел. Тот обернулся, как ужаленный. Средь острых зеленых пиков что-то зашевелилось. Выросли, как грибы после дождя, облачка пыли.
Борис затравленно оглянулся по сторонам, скрипнул зубами:"Всех коней порубил, ирод! Вот теперь и скачи на своих двоих! Ну, и поскачу. Скачи, скачи, только, если и Асмодея догнали, то уж вас и подавно настигнут!"
Борис стиснул зубы, выбрался из месива тел. Громослав с Асмодеем шлепали следом. Ноги оскальзывались о внутренности, кровавые сгустки. Наконец, они спрыгнули с тел на твердую поверхность и отбежали на ровную площадку. Там они встали полукругом, готовые в любой момент замкнуться в боевой треугольник. Три пары глаз хмуро мерили приближающееся облако. Раза в три больше первого оно еще и сплошь поблескивало искорками. А арканы не блестят…
Глава 35.
В груди бешено колотилось. Пальцы стискивали рукоять отведенного за спину меча. Борис покосился на мрачного Асмодея. Закусив губу, тот, как ребенка, нянчил арбалет.
;Слушай, а как ты одолел тот отрядик, что погнался, когда ты тактически отступил?
Асмодей с неудовольствием зыркнул на Бориса. В чрных глазах промелькнуло смущение. Вскинув арбалет на плечо, Асмодей почесал затылок и сказал:
;Оказывается, я умен, как сто Штейнеров! Бежал до тех пор, пока не почувствовал, что они вытянулись в одну линию, а потом прыг-скок, щелк и готово!
;Как так "щелк"!?; потряс головой Борис, а Громослав крякнул.; Не щелк, щелк…
;У меня автомат что ли!?; оскорбился Асмодей.; Одним выстрелом всех уделал!
Борис подумал, потом уважительно посмотрел на арбалет и закинул меч за спину. Ручка щелкнула о торец ножен. Пальцы сорвали лук, вытащили стрелу. Громослав хмыкнул, но лишь крепче сжал секиру: везет только дуракам и начинающим. Ни к тем, ни к другим он себя не относил. Секира покачивалась, отбрасывала искорки…
Пыльное облако разрослось. Напряженные уши уловили прерывающийся топот. Сердце дергалось, бешено гоняло кровь. Поднявшийся ветер гонял по степи волны. Словно кто-то огромный закрыл заслонку в печи –жар исчез с плеч. Изумрудная трава потемнела. Борис вскинул голову. Темные горы утюжили небо почти над головой. Белоснежные барашки трусливо отступали, словно пешие перед танками.
Облако ширилось. От грохота копыт тряслась земля. Больше сотни всадников неслись полумесяцем рожками вперед прямо на них. У каждого в двух верхних руках покачивался в такт скачке лук с натянутой стрелой, а нижняя сжимала овальный щит с метр в длинной части и в половину от этого в широкой.
Они орали, свистели, страшно корчили рожи. Полумесяц вытянулся в подкову. Крайние обошли троицу с боков и замкнули круг. Борис натянул лук. Острый кончик нацелился в война с длинными белыми волосами. Окладистая белая с зеленоватым оттенком борода падала на широкую грудь, укрытую кольчугой с нашитыми металлическими бляхами.
Воин осадил коня в десяти метрах и хмуро осмотрел неподвижное месиво из лошадей и людей. Лицо, испещренное глубокими морщинами, кривилось. Высокие скулы выпирали, готовые прорвать кожу. В блеклых, словно покрытая инеем трава, глазах подозрительно блестело. Он мотнул головой. С десяток всадников соскочило с коней и бросилось к трупам. Еще столько же сорвалось с места и прогрохотало туда, куда Асмодей делал сусанинский маневр.
Все замерло в напряжении. Борис не отпускал лука. Седовласый то с ненавистью поглядывал на замершую троицу, то с надеждой на соратников, что переворачивали тела. Руки уже подрагивали. Стрела пыталась выскользнуть из взмокших пальцев. Борис сглотнул, судорожно стиснул пальцы. В голове полнейший туман.
Войны вернулись, взобрались на коней. Один молодой, чем-то напоминающий седовласого, подошел к нему, что-то тихо сказал. Предводитель хмуро кивнул. Во взгляде, которым он наградил Бориса, сквозило обещание мучительной смерти. Седовласый вперил взгляд за спину Бориса. Тому жутко хотелось обернуться. Топот приблизился, распался на дробь копыт. Из-за угла бокового зрения выметнулся мутный всадник и, с каждым мгновением обретая четкость, подскакал с седовласому.
За несколько шагов всадник осадил коня, раздирая рот удилами. Тот заржал, взвился на дыбы, помесил воздух копытами и бухнулся на все четыре. Воин заорал:
;Доблестный Улан-бек, сын Великого хана мертв! Мертвы и все его одиннадцать батыров! Каждый от одной раны. Там все в крови, но мы нашли всего лишь одну стрелу!
Борис хмыкнул. За спиной Асмодей издал самодовольное:"Ага! Знай наших!"
Со стороны гор приближалось маленькое облачко. Ветер сдул пыль –обнажил всадника.
Седовласый потемнел, горящие как факелы глаза обрекающе вперились в ощетинившуюся троицу. Рука седовласого до скрипа сжала кривую саблю… И в это время подскакал новый всадник. Меньше всего он походил на бойца. В седле подпрыгивал, как мешок с внутренностями. Его лошадь, вероятно, видела молодость седых гор на горизонте. Она замерла возле исполинского коня предводителя, едва доставая ушами до крупа, и смежила веки. Голова опустилась, губы заплямкали.
Голову подъехавшего покрывала вышитая геометрическими узорами тюбетейка. Из под нее выбивались редкие волосики. От подбородка на грудь спускался клинышек бороденки. Острый как ледяная игла взгляд прорезал круг воинов, чуть дольше задержался на застывших в центре фигурах. Старичок положил узкую ладошку на кулак предводителя и продребезжал:
;Почтеннейший, Улан-бек! Не стоит такому мудрому и опытному военачальнику поддаваться презренным чувствам. Твой ум подскажет тебе верное решение…
Улан-бек отдернул руку, прорычал:
;Достойный визирь, мудрейший Соломон!; Но эти существа уничтожили отборный отряд во главе со светлейшим Исмаилом!
Его голос задрожал, слова вылетали из кривящегося рта рваные, скомканные. Визирь вздохнул, похлопал тонкой ладошкой по длани седовласого и сочувствующе сказал:
;Я все понимаю… Тебе тяжело: как-никак с пеленок воспитывал его, но оставь этот вопрос для нашего потрясателя вселенной и брата солнца, великого хана Надира.
В голосе Соломона пронеслась тень насмешки. Улан-бек метнул яростный взгляд на старичка. Пальцы трех свободных рук сгибались, как у коршуна, а ладонь четвертой побелела на рукояти сабли. На лице проступила мучительная борьба. Все замерли, с ожиданием следили за тем, кто же победит в теле старого война: мудрость или ярость.
Борис подбадривал мысленно: "Ну, чего тянуть за хвост!? Уже пальцы онемели! Того и гляди, стрела сама выскользнет. Давай, давай махай саблей или что там у тебя, не слушай глупого старика, а то хан еще придумает чего хорошего от такого счастья".
Улан-бек внимательно всматривался в лицо Бориса. Морщины дергались от ярости и боли. Широкоскулый лик внезапно озарился свирепой радостью. Борис кисло улыбнулся. Седовласый понимающе оскалился и поднял вверх руку:
;Слушайте вы, осквернители! Вашу судьбу решит величайший хан. Выбирайте: либо вы идете к стойбищу, либо сложите свои головы здесь.; он выжидательно замолчал.
;Как же.., дождешься,; прошептал Асмодей.; Борька, не соглашайся! Все равно там нам ничего хорошего не светит. Разгневанный папаша приготовит из нас мясное рагу и нас же заставит жрать или еще чего похуже: на собственных кишках подвесит…
;Да, ладно тебе… Утро вечера мудренее. Глядишь, либо ишак сдохнет, либо шах…
;Ты надеешься дожить до утра?; приятно удивился Асмодей.; Или думаешь столько идти? Чуть чего напомню: еще всего лишь три часа, а если даже ползти, то к шести успеем в любом случае,; он покосился на тяжелую серую плиту над головой. Две клубящиеся громады с грохотом сошлись, скрыли последний голубой клочок, ; Правда, мокрые как крысы, но успеем.
Громослав сопел, но молчал. На лице читалось сожаление, что не взял вовремя лук. А секирой много не побьешь на таком расстоянии. Хоть она и способна в броске перерубить все войско, но вряд ли повезет так, как Асмодею. На данный момент все за то, что из него преспокойно сделают большого такого ежика, а он лишь угробит одного из сотни. Вот если бы всю толпу положить в кровавой бойне, а потом умереть от множества ран на коленях прекрасной девушки… Громослав мечтательно вздохнул. Из сладких грез вырвал громкий голос Бориса:
;Мы согласны, но пойдем пешком и с оружием.
Седовласый скрипнул зубами, рыкнул:
;Через несколько минут хлынет такой ливень, что рыбы нам позавидуют, а потом ливень перейдет в обложной до ночи. Вы этого хотите!?
;А нам некуда спешить,; буркнул Борис и толкнул друзей,; все дороги ведут в Рим.
Седовласый сверкнул глазами, прорычал что-то невнятное. Раздирая удилами рот, он развернул коня. Свистнула плеть. Конь рванулся с оскорбленным ржанием, словно камень из пращи. Сухо простучали копыта. Ветер трепал седую гриву. Всадник быстро уменьшался. Из-под копыт вылетали облачка пыли, но поднявшийся ветер тут же сдувал их в сторону.
Степь ложилась под ударами воздушной плетки, колыхалась волнами. Вокруг свистело, завывало. Небо разломилось по ослепительно-ветвистому шву. Над головами с треском ломались скалы. Кони испуганно ржали, подымались на дыбы. Всадники с руганью удерживали животных.
Борис неторопливо двинулся вслед ускакавшему. Ворчание Асмодея доносилось слева, а справа угрюмо сопел Громослав. Вокруг них носилась кавалькада из полторы сотни бойцов. С кончиков сабель и стрел слетали искорки.
Первые крупные капли пропороли воздух. Асмодей передернулся: холодные амебы упали за шиворот и растеклись по позвоночнику. Волосы на руках стали дыбом. Они стали напоминать ветки малины, если бы та вырастала до такой толщины.
Небо разорвалось ослепительным грохотом. От туч до земли пространство перегородила серая стена. Горы исчезли, словно их и не было. Быстрее выпущенной стрелы стена мчалась прямо на них. Борис удовлетворенно хмыкнул: по пути она поглотила игрушечного с ноготь всадника.
Через пару минут шуршание тараканов приблизилось вплотную. Борис инстинктивно втянул голову в плечи. Сзади Асмодей простонал:"Что ж я маленький не сдох!"; и на плечи обрушилась ледяная гора. Земля вскипела. Грязные фонтанчики выстреливали выше человеческого роста, окатывая их с ног до головы. Но новые, только что из небесных хлябей потоки вымывали их до чиста и снова, снова…
В десяти шагах уже ничего не было видно. Через каждые несколько минут из серой пелены вычленялась мокрая тень на коне. Она разевала рот, видимо, вопя во все горло, тыкала куда-то пальцами. Борис понимающе кивал и корректировал направление, думая:"Мог бы и не напрягать связки: я и себя то не слышу, а уж кого-то постороннего…"
Его била крупная дрожь. Борис брел по колено в грязной воде. Голова пряталась в плечи, клонилась, чтоб дышать хоть и мокрым воздухом, но воздухом, а не смесью воды и грязи. Сзади тыкался Асмодей. Борис дергал плечом, но это не помогало.
Внезапно тяжесть исчезла с плеч, шелест отдалился. Разевающиеся рты всадников прорезались криками. Борис разогнулся, огляделся вокруг. Глаза встретились с мокрым как мышь Соломоном. Взгляд старичка красноречиво говорил, что он сто раз пожалел о своем предложении. Борис усмехнулся. Дряблое как моченое яблоко лицо Соломона надело маску бесстрастности.
С светло-серого неба сыпались частые, но мелкие как крупа капельки. Черные громыхающие скалы уплыли за спину, отбросывая от себя слабую тень. Словно с молока слили сливки, оставив обрат. Но зато этого обрата много…
Вода быстро уходила в землю. Кони сперва вздымали волны, брызгали мутной смесью во все стороны, а потом лишь месили копытами грязь. Копыта до бедер, кончик хвоста и брюхо покрылись слоем грязи. Слипшаяся шерсть торчала клочками.
Всадники ругались, с ненавистью поглядывали на пришельцев. Молодой парень несколько раз подскакивал к Соломону и, злобно оглядываясь на чужаков, чиркал ребром ладони по горлу. Тот покачивал головой. С мокрой тюбетейки, блеклых волос срывались капельки. До Бориса лишь доносилось "нельзя и Надир-хан". Понурив голову, парень посылал коня к группке переговаривающихся воинов. Выслушав активиста, те мрачно замолкали и ползли черепашьим шагом вслед за остальными.
;Господи, до коли!?; возопил Асмодей, в очередной раз шлепаясь в грязь.; Подайте мне сюда того, кто сказал: "Сядь на грязь –будешь князь!"; убью скотину!!!
;Единственное, что можно сделать –это наплевать на его могилу, если найдешь, конечно. ; хмыкнул Борис, с чавканьем переставляя ноги. На подошве налипло по ведру грязи. Она отрывалась, с чмоканьем падала.; Правда, еще до катастрофы это выражение принадлежало забытому автору, состоя в ряде поговорок. Посему его отнесли к разряду народного творчества. То есть виноват весь народ, а значит, и вся земля –плюй куда хочешь!
Сплюнув от такой логики, Асмодей угрюмо потащился дальше. Чавканье неслось со всех сторон. Кони повесили головы, устало фыркали, едва переставляли ноги. Всадники уже не носились по кругу, а сунув ладони под мышки, сидели нахохлившись.
"Сейчас бы самое время наброситься, положить всех в жестокой сече. Вскочили б на коней и вперед.; загорелся Борис. Он несколько минут прикидывал варианты, а потом вздохнул, глаза погасли.; Нет, как бы они ни устали, а хоть одним глазком, но поглядывают, так что всех не уложить. Разве что ближних, а потом на коней, но опять таки наши с Громом задницы слишком тяжелы. Лишь Асмодея даже заморенная конячка могла б унести, да не побежит он один, коль остановился".
Их била крупная дрожь. Зубы лязгали так, что положи гвоздь, перекусили бы и не заметили. Кто-то из всадников радостно вскрикнул. Борис поднял голову. На них надвигались и уплывали вбок остроконечные шатры, раскрашенные под полевую зелень. На шлепанье и крики приоткрывались пологи, из них выглядывали мужские лица, недоумевающе провожали взглядами процессию.
Минут двадцать шли меж шатрами, пока перед ними не открылась широкая больше сотни шагов в поперечнике поляна. Посреди нее стоял огромный шатер. Вершина вздымалась на пять человеческих ростов. У земли ткань простиралась метров на полста в диаметре, а на радиусе в двадцать метров стояли дополнительные подпорки на четыре метра. Уже от этих вершин к земле тянулись веревки, привязанные к вбитым колышкам. Визирь сделал знак остановиться, спешился, откинул полог и проскользнул вовнутрь.
По обоим сторонам перед входом стояли два гиганта средь местных. Ростом с Бориса они возвышались на голову над остальными. В плащах. Остроконечные капюшоны скрывали лица в тени. Четыре руки скрещены на груди. Каждая сжимает тяжелый палаш.
Полог откинулся. На порог вышел маленький круглый человечек. Из-под зеленой тюбетейки выбивались жиденькие волосики. Носик пуговкой сморщился, когда на него капнуло сверху. Над верхней губой два черных мазка усиков. Из-под тупого клинышка бородки вываливаются два дополнительных подбородка. Он надул круглые щеки и тонко выкрикнул:
;Всемилостивейший и вселюбимый, потрясатель вселенной и ужас великанов, могучий и ослепительно красивый светлейший хан Надир приглашает преступников и осквернителей на скорый, но уж-ж-жасно спр-р-раведливый суд!!!
;Значит, можно и отказаться, раз приглашение?; серьезно спросил Асмодей.; Понимаете, я на сто процентов не уверен, стоит ли посетить данное мероприятие. Вдруг там всякое, разное, бесовские пляски возле костра, то да се, а нам мораль сие не позволяет.
;Как отказаться!?; ахнул пузырь. Его губы затряслись.; Ведь это Сам приглашает!
;Ах, Сам…; кисло протянул Асмодей.; А я уж подумал, что кто-то вместо него.
За спинами раздраженно сопели. Борис чувствовал, как под ребро, в печень, в позвоночник с хрустом втыкают сотни острейших жал. Он двинулся вперед. Колобок торопливо отскочил, задирая голову, чтобы разглядеть гигантов. Он покатился перед ними, кланяясь и улыбаясь, кланяясь и улыбаясь, остановился лишь под теряющейся во тьме вершиной.
В тени под упругими стенами скрипели натягиваемые тетивы. Борис сжал челюсти. Слева чертыхался Асмодей, а справа тяжело задышал Громослав. Борис сжал их руки и шепнул: "Не сейчас: умереть всегда успеем. Поглядим малость на представление".
Пахло рыбьим жиром. По дуге, что выгнулась рогами в сторону входа, потрескивали фонари на металлических подставках. Неровный свет бросал красно-желтые блики на стены, освещал сидящие под ними фигуры. Все как один в зеленых халатах, таких же тюбетейках, с белыми бородками и морщинистыми лицами.
В самом дальнем от входа месте на деревянном троне сидел здоровенный мужичина. Он упер в колени толстые как бревна руки и вперил в пришельцев ненавидящий взгляд. Желтое лицо покраснело, набрякло. Глаза поблескивали через узкие щелочки. Он нетерпеливо щелкнул пальцами. Из тени выбежали двое воинов, схватили крайние светильники и бегом поднесли к замершей посередине группки. Асмодей прижмурился. Громослав вскинул длань, заслоняясь от огня. Хан растопырил глаза, настороженно смерил плечи богатыря, его выпирающую грудь. Глаза заморгали, он весь как-то усох и визгливо закричал:
;Кто такие!!? Как посмели поднять длань на богоизбранный народ!?
Пока Борис морщил лоб, пытаясь сформулировать ответ, Асмодей нагло вякнул:
;Ну.., мы эти… посмевшие. А насчет избранничества…; Асмодей с жутким скрипом почесал шею, задирая подбородок. Пора б побриться.; Все, кого встречали, считали себя избранными. Да и мы, что уж таить, грешны малость.
Хан побагровел, посинел, надулся как лягушка, глаза выпучились. Рванув ворот, он заорал:
;Какие еще другие!!? Мы –единственные, кто остался после великого очищения!; он ткнул пальцем вверх.; Всевидящий нашел средь гнили самый чистый народ и спас его от невидимой чумы. В знак неизъяснимой милости он сотворил нас такими, как я!!!; хан Надир раскинул все четыре лапы в стороны и отрубил.; Все остальные мутагены –нелюди! А вы, вы,; он скрипнул кривыми зубами,; вы убили моего единственного сына!!!
Борис сжал кулаки. Изнутри подымалась раскаленная лава и затапливала мозг. Он часто, часто дышал. Рядом Асмодей хватал воздух, словно выброшенная на берег рыба. Громослав скрежетал зубами, раздувался с каждым мгновением. Безрукавка трещала, раздвигаясь. Фонари высвечивали исполинскую фигуру. Хан отшатнулся, вскинул руку. Скрип и свист стали наполнил шатер. Воздух стал спертым, насыщенным запахом пота и гниющих зубов, лука… Борис всхрапнул, повел налитыми кровью глазами вокруг и медленно выдохнул, трезвея. Он придержал Асмодея с Громом, что были готовы броситься на хана и прохрипел:
;Многие так считают, да немногие имеют право зваться людьми. А тот, кто взял в руки палку, должен понимать, что такая же, а то и больше, может оказаться у жертвы.
Хан затопал ногами, завизжал:
;Тупые, отвратительные животные!!! Вы не понимаете своими корневищами на плечах нашей великой цели! Смерть им!!! Вспороть брюха, вытащить кишки и заставить жрать сырьем и веки.., срезать веки, чтоб видели друг друга!!!
Со всех сторон одобрительно загудело, раздались выкрики:"Слава великому и справедливому хану!" Из тени к ним метнулись с веревками в руках с десяток фигур.
Асмодей простонал:"Чертовы слухи! Уж и пошутить нельзя –сразу все прознали!"; и в мгновение ока выхватил арбалет. Стрела уперлась в лоб величайшего и светлейшего. Свистнуло. Борис выхватил меч и оскалился, как демон. Гром замахнулся секирой...
;Всем стоять! Еще шаг и вы лишитесь своего самого, самого,; крикнул Асмодей.
Войны замерли на полпути, нерешительно покосились в сторону фонарей.
Хан посерел, щеки опали, как у бульдога. Он вжался в спинку трона, засовал ногами. Глазки метнулись по сторонам, встретились с неодобрительными взглядами старейшин.
С одного бока нашептывал предводитель, а со второго визирь. Глаза хана сошлись на острие стрелы. Надир медленно выпрямился, титаническим усилием оторвал взгляд от арбалета, уперся им в лица оскаленных парней. Челюсти сцепились в капкан, он отчеканил:
;Смерть –лишь переход на поля вечной охоты, пиры, прекрасноликие девы для тех, кто соблюдал покон. А тех, кто соступил с пути, ждут геены огненные, постоянные муки. ; он помолчал, глаза загорелись.; А я не отошел от заветов предков ни на шаг, так чего же мне бояться!? Стреляй! Ваша судьба решена… А там мой сын. Он ждет…
Соломон обвел глазами просветлевшие лица совета мудрых, вслушался в рокот голосов, покачал головой: "Ну, прям драчливые дети в телах старцев! Того и гляди сами кинутся".
Визирь наклонился к уху хана и выдохнул громким шепотом:
;Великий и непревзойденный в мудрости и силе, разве стоят эти черви благородного меча? Хочу тебе напомнить, ведь среди важных дел невольно что-нибудь да забудешь, что в каменоломнях рабов не прибавляется и темпы строительства стены упали. К тому же скоро начнется великий сход!
Под потолком собрались тени и горным хребтом обрушились вниз. В воздухе словно выпал иней. Мудрецы стали белее снега, в тени под стенами шатра дробно клацнуло.
Хан втянул голову в плечи, бросил взгляд вверх, передернулся и просипел:
;Ты прав… Но что могут эти трое? К тому же они убили моего сына!; сдавленный голос хана дрогнул, ноздри затрепетали. Он оскалился.; И кто сказал, что распорем мечом!?
Вокруг пронеслась шуршащая волна голосов, где мелькнуло, что не только его сын отправился сегодня на небесные поля. Хан метнул острый взгляд по сторонам –все утихло.
;Мудрейший хан примет верное решение достойное Настоящего правителя,; с нажимом произнес Соломон. Он почтительно поклонился и отступил.; Правителя, что ежечасно радеет и думает о своем народе, забывая про сон, еду и женщин.
Седовласый Улан-бек довольно хохотнул, оглаживая окладистую бороду:
;Что может быть правильнее, чем покарать преступивших законы племени!
Хан досадливо поморщился, а потом метнул на визиря такой взгляд, что будь тот вещественен, от старичка остался б только пепел, да и тот развеялся.
Хан хлопнул ладонями по подлокотникам, вздул желваки и гаркнул:
;Хорошо. Пришельцам место в каменоломне. Пусть послужат моему народу хоть так. Решение окончательное!
Он взглянул в глаза Асмодея, чей палец дрожал на спусковом крючке, усмехнулся и вскинул руку. Где-то над головой тонко звякнуло. Асмодей чертыхнулся, вскинул арбалет вверх. Глаза уловили блеск, палец дернул крючок –дзинькнуло. В самом верху появилось светлое пятно. Блеск рухнул сверху. Их прижало друг к другу. Асмодей запоздало понял свою ошибку, заорал, дернулся. Металлическая сеть сдавила лицо, подняла щеки к глазам, обнажила зубы. "Как я смешно выгляжу", ; думал Асмодей, глядя на набегающего воина…
Борис скрипел зубами, бился в путах, выворачивал кисть, прорезая сеть у ног… Вокруг бегали с веревками, заматывали врагов, словно паук муху. Громослав взревел –сеть немного ослабла. Борис рванулся, с треском распорол веревки и сеть со своей стороны, начал продираться к отпрянувшим рожам и тут в голове взорвалась бочка с порохом…
…В голове мутилось, покачивалось. В живот, грудь давило, било. Затылок пульсировал тупой болью. Слышалось чавканье, фырканье. За руки, ноги цеплялось холодное мокрое. Борис сжал пальцы. Руку потянуло назад, потом треснуло. Он открыл глаза. Мокрая трава выдвигалась с одного бока, проплывала перед лицом, и исчезала за конским хвостом. Борис лежал на коне, словно мешок с картошкой. Копыта вздымали лепехи грязи, перемешанной с травой.
Со стороны грязного помахивающего хвоста застонало. Борис скосил глаза. Асмодей покачивался в той же позе на кауром конике. Черная щека прижималась к забрызганной шерсти. Веки затрепетали, приоткрылись. Некоторое время Асмодей тупо смотрел в проплывающую траву, а потом встретился с сочувствующим взглядом Бориса.
Еще дальше колыхалась на мощном битюге туша Громослава. Со слипшегося затылка свисала кровавая сосулька. Руки и ноги чиркали по земле, оставляли в грязи борозды. Бедный конь прогибался, косил глазом, нервно переступал копытами, стараясь не наступить на конечности.
Асмодей криво улыбнулся разбитыми губами, прохрипел:
;На себя посмотри!; он вытаращил заплывший глаз, спросил.; Чем это меня?
;Чем-то тупым, ;буркнул Борис и повернул шею туда, куда их везли.
;Странно… А у меня такое ощущение, словно раскроили череп на две части, а мозг прыгает туда-сюда, как буриданов осел, не зная какую выбрать для проживания.
За мордой транспорта Бориса помахивал хвостом еще один конь. На раздутых боках покачивались сапоги, вдетые в стремена. Больше ничего не видать. Покряхтев, Борис завернул шею. Хрустнуло, кольнуло, словно шилом. Голова упала вниз, но глаз успел ухватить всадника, к седлу которого приторочена узда его коня. За ним вдалеке виднелась черная стена. "Значится, паровозиком едем,; мелькнуло у него в мозгу,; в депо "каменоломня".
В голове только начал сформировываться дерзкий план побега, как перед лицом прогрохотали копыта, в щеку шлепнулся шмат грязи. Раздался зычный голос:
;Бежать и не думайте! Вы безоружны, а сторожат вас, как горного великана.
Борис наморщил лоб, прикидывая размеры великана. Хмыкнул. "Даже если раза в два побольше, то они о-го-го какие молодцы! Боятся –значит, уважают.., наверное".
Через несколько минут перед глазами Бориса прополз земляной холм. Его покрывали редкие травинки. Дальше почва полого понижалась. Миновали полуметровый глиняный срез, потом копыта зацокали, захрустели по камешкам. Приблизились голоса. Раздалось:"Тпрууу!!!"; и они замерли.
Чьи-то пальцы оттопырили веревку, что притягивала бориса к конскому крупу. Перед глазами мелькнул нож. Веревка с легким скрипом распалась. Их дергали, распутывали. Борис скрипел зубами от унижения. В мозгу вспыхивали одна за другой картинки, как он вскакивает, расшвыривает этих тупых уродов. В руках две сабли. Он машет ими так, что лезвия сливаются в одну сплошную свистящую стену. А все, кто бросается на них, тут же превращаются в винегрет из рук, ног, голов и ливера…
Борис напружинился. Как только последняя веревка упала со спины, он резко оттолкнулся, саданув локтем отвязывающего, развернулся в прыжке и замер… В грудь уперлось два десятка копий, кольнуло. Одно острие под левым ребром прорвало кожу, погрузилось в плоть. Из-под него потекло красное. Борис осторожно отступил. Кольнуло под лопаткой. Он выгнулся, словно гусеница. За оградой из мрачно сопящих воинов стоял Улан-бек. Грудь укрывали кожаные доспехи. Тонкие губы кривились в снисходительной усмешке.
;Ты мог бы обхитрить разве что нашего младенца,; сказал седоватый.; Хоть и здоров, как бык, но быков и ребенок водит. Всему надо учиться, не правда ли?
Борис всхрапнул, повел налитыми кровью глазами по сторонам. Не будешь же объяснять хрычу, что он учился, но только не втыканию железок в людей. Сбоку послышался хруст камешков, шаги. Борис осторожно повернул голову. Мрачный как грозовая туча приближался Громослав с унылым Асмодеем. Их окружало еще более гостеприимное кольцо. Все тело богатыря покрывали кровоподтеки. Обрывки безрукавки едва прикрывали мощную грудь. Из ранок от копий текли алые струйки. Лицо превратилось в кровавую маску. Борис содрогнулся. На месте глаз наплывы. Губы расплылись драниками.
Воины приблизились, слились с группой Бориса. Парни стояли, тесно прижавшись, и угрюмо посматривали вокруг. Несколько копий укололо под лопатки, заставляя идти.
Бледно-серое небо растворилось под ударами заката. В проемах меж дымчатыми клочьями проявилась высокая синь. Погрузившись до середины за виднокрай, остывала багровая болванка. Облачка возле нее загорались алым, оранжевым. Воздух наполняло цвириканье, писк комарья.
Их подвели к широкому метров на десять провалу. Сзади остались навалы из мелкого щебня, песка. На той стороне провала в полуметре от края высилась стена в пять человеческих ростов. Борис повернул голову влево, вправо, но стена и провал все длились, сужаясь в ниточки, покуда не исчезали за горизонтом. На сотню метров в обе стороны неоконченная стена возвышалась щербатой улыбкой. По камням ползали четырехрукие существа, прилаживая поднятые глыбы. Скрипели ручные краны, веревки. Гранитные глыбы скрежетали по стене, оставляли белые царапины. Вниз сыпалось каменное крошево.
По подвесному мосту под стены подвозили раствор в деревянных кадках. Тут же на небольшой площадке пять на пять шагов раскладывали в малые емкости и затягивали веревками наверх.
Сзади захрустели, зацокали камешки. Раздался злорадный голос:
;Нет, дорогие мутагены, любоваться закатом вам не положено, так что прошу!
Подталкиваемые копьями, они подошли к некому подобию крана. В двух метрах от края лежала, не касаясь каменной площадки, метрового диаметра шестерня. К ней крепилось передаточное устройство с ножным приводом. Все отблескивало металлическим. К шестерне прикреплен вертикальный столб, а уж к нему приделано деревянное бревно с противогрузом на конце. Рядом стояла деревянная корзина, обитая по периметру металлическими полосами. Она подвешана на канате, который идет к верхнему концу бревна. Канат шел вдоль бревна и наматывался на барабан с фиксатором у основания.
Перекрывая рабочие звуки, Улан-бек прокричал:
;Залезайте!; и кивнул на корзину.
Громослав зарычал, копья впились, продавили упругие мышцы, скрипнули по ребрам. Чувствуя, что сам готов броситься на копья, Борис стиснул зубы и прошептал:
;Гром, Гром, не сейчас. Наше время еще не пришло. Вдруг, да рак на горе свистнет.
Громослав мотал головой, ярился, но дал затащить себя в корзину. Крановщик натянул веревку –их приподняло, зацокали зубчики поворотной шестерни. Мир провернулся на девяносто градусов, земля отошла вбок, они повисли над пустотой. На дне плескало, слышались голоса, щелканье бича. Вверх уплывали темно-коричневые стены со свежими сколами. Скрипела веревка, ролики. Борис встретился взглядами с заглянувшим сверху Улан-беком.
;Ты правильно мыслишь, строитель нового мира, нашего мира! ; осклабился седовласый. Борода свисала, открыв толстую, красную как бревно лиственницы шею.; Надежда умирает последней. Но ей еще долго гореть, ведь хозяину нет смысла забивать хорошую скотинку: кто ж работать станет!? Мы будем вас кормить, поить… Гм… Ну, с этим у вас порядок. Ха-ха! Только работайте. А не захотите работать…; его лицо приобрело злое выражение.; Что ж… Сдохните, как крысы!
Глава 36.
Корзина плюхнулась в воду, замерла. Ноги оказались по щиколотку в мокром. Из темной ниши, что шла лентой вдоль всей стены, выстрелила толстая волосатая лапища и притянула корзину к стене. Бухнуло, металлические полосы скрежетнули по камню. Рыкнуло:
;А... Новенькие… Давно пора!; вслед за рукой высунулась морда, сплошь заросшая рыжей шерстью. Даже брови покрывала шерсть, только мелкая и плотная. Борис отшатнулся. Морда усмехнулась, показав длинные клыки.; Чего испужался? Еще не встречал таких? Ничо, ничо… Здесь еще и не такое увидишь. Залазьте быстрее: скоро время ужина. Сейчас мужики полезут, подумав что жратву спустили. Как бы вами не закусили! Ха-ха!
;Человека не шкура определяет,; пробормотал Борис и ухватился за протянутую лапу.
Волосатый забросил Бориса вовнутрь, хлопнул по плечу и хмыкнул:
;Молодец, понимаешь! Я поначалу, признаюсь, чудился. Спишь и видишь кошмар. Просыпаешься от того, что тебя кто-то трясет. Открываешь глаза, а над тобой кошмар еще ужаснее и говорит:"Не храпи, браток!" Потом, правда, как-то затушевалось. А как иначе, если из сотни работников двух одинаковых не найти? Вот и приходится по сути смотреть".
Как только Громослав, что оказался последним, перелез через край, веревка дернулась и корзина исчезла за каменным карнизом. В нише глубиной и высотой по два метра можно было бы разместить не одну сотню людей или тех, кто по габаритам подходил к ним.
Асмодей подполз к краю. В черной маслянистой поверхности плавали звезды. Темные фигуры плескали, разбивали звездную гладь, скрипели веревки, что-то подымали.
Проревела труба. Плеск прекратился, затем возобновился с новой силой, приближаясь к ним вместе с усталыми голосами. Асмодей отполз назад. В спину пахнуло теплом и запахом хищного зверя. Он обернулся, как ужаленный. В темноте горели два фонаря с вертикальными зрачками. Один закрылся и тут же загорелся вновь.
;Рази ж можно так бледнеть!?; рыкнуло существо.; А что будет, когда смокичей увидишь. Ты, человече, на всякий случай портки сними, а то стирать замучаешься.
;Не смешно, ;пискнул Асмодей и подполз к Громославу.; Да и не увижу… сейчас.
;Как? Почему?; огни расширились, освещая морду.; Заболел что ли?
;В отличии от всяких зверюк, человеки нашего вида ночью спят,; буркнул Асмодей.; А раз так, то нам неча в темноте разглядывать. Вот!
;Вот это мутагены, так мутагены,; присвистнуло от двух огней и недоверчиво посмотрело на прислонившихся к стене Громослава с Борисом. ; Неужто и вы такие?
Борис сокрушенно развел руками, а Гром кивнул, поудобнее умащиваясь.
;Да-а-а… Расскажи кому, так не поверят. Чтоб такое уродство, так это ж вообще!.. Ужас!!!; воскликнуло пораженно.; Кстати меня зовут Бальтозаром. Я –десятник.
В это время зашуршало, послышались шаги. Едва озаренные лунным светом в нишу начали подыматься темные существа. Борис напряженно всматривался в фигуры, автоматически отвечая на приветствия. Сбоку часто, часто дрожал Асмодей, клацал зубами.
;Что ж ты трясешься?!; раздраженно прошипел Борис.; Видишь что ли?
;Нет, зато такое представляю!
Борис сплюнул со злости. Тут же из тьмы возмущенно взрыкнуло:
;Эй, полегче! Тут мое место!
;Извините,; пробормотал Борис в сторону пострадавшего, ; больше не повторится.
;Ничего, ничего,; донеслось мирное.; В следующий раз сразу в рыло!
Все расселись. Слышались усталые вздохи. Напротив них у края осталась фигура. В обе стороны от нее через каждые двадцать метров сидело на корточках еще по фигуре. Они высовывались за край ниши, задирали головы вверх. Вокруг нетерпеливо бормотали: "Померли там что ли?! Скорей бы уж да на боковую: руки отваливаются! ; в ответ раздавалось.; Да на кой тебе руки, если такой хвост?; тут же отвечало.; Так я про хвост и говорю!; хмыкало.; А руки?; в ответ раздраженно взрыкивало..; Какие руки!? У меня ж одни хвосты! ;Тут же извинялось.; Прости, забыл... Ты так ими хорошо управляешься!"
Донесся скрип. Те, что с краю, радостно заорали:"Раскрывайте пасти, вынимайте зубы с полок: к нам пожаловала жратва!" ; из-за верхнего карниза показался край раздутой корзины, чуть дальше вдоль стены такой же. Запахло жаренным мясом. Борис сглотнул. В животе квакнуло, заскреблось, пытаясь отодраться от позвоночника. Вокруг рычало дикими зверьми.
;Стой! Хорош!; заорали принимающие, притягивая борт к нише.
Корзина дернулась, со скрипом закачалась. Ее край оказался на полметра выше уровня пола ниши. Зашуршало, зацокало. Силуэт корзины исчез за темной оградой тел.
;Не толпитесь, граждане камнетесы, знаете же, что всем хватит!; раздался рык, по которому Борис признал Бальтозара. ;Подходите по одному.
;Первым, как всегда, все лучшее достанется,; раздалось ворчливое.; Жуй потом кролика, который совсем недавно зарывал лапкой дерьмо…
Постепенно темный занавес разбрелся. Слабый свет провел неровную полосу по краю ниши. Приноровившиеся глаза разглядели массивную фигуру рядом с покачивающимся кубом. Осеребрившуюся шерсть существа трепал легкий ветерок. Со всех сторон чавкало, хрустело, прямо таки воняло жаренным мясом. Рядом шумно сглатывал Асмодей. Где-то в районе пояса разъяренно бурлило, словно на порогах горной речки.
;И долго я буду ждать?!; проревело от корзины. Желтые фонари уставились прямо в глаза Бориса.; Здесь и на вас порция есть. Хозяин у нас заботливый и точный: тот, кто работает, тот ест. Налетай, не зевай!
Рядом взвихрился воздух. Протопало, отмечая движения вскриками, руганью.
;Простите, я нечаянно. Ээ.., пардон…;нетерпеливо извинялся Асмодей.; Разрешите!
;Так мы ж еще ничего не сделали,; пробормотал Борис, осторожно пробираясь меж разбросанных конечностей.
;Считайте, что это аванс за будущую службу!; хохотнул Бальтозар и заорал.; Эй, вы, там на верху! Забирайте емкость! Благодарствуем! Мы в очередной раз ощутили себя императорами! Куропатки малость подгорели, а в общем молодцы!
Сверху донеслись шуточки, смешки. Заскрипело, темный прямоугольник качнулся, поплыл вверх. Стукнуло, проскрежетало, прямоугольник исчез, и в чуть более светлой, чем пол, полосе к ним двинулось чернильное пятно. Мощно пахнуло псиной.
Воздух наполнил храп, свист, невнятное бормотание. Средь этого концерта с двух сторон доносилось чавканье, хруст, плямканье, довольное мычание. Борис нерешительно мял в руках тушку. Пальцы нащупали мощные окорочка, культяпки крыльев. Поджаренная корочка лопалась, в нос с силой кузнечного молота били запахи жареного, сводили с ума желудок. Тот бешено рычал, догрызал дыру в животе.
Воздух колыхнулся. Сбоку устало вздохнуло, потом заурчало, послышался треск разрываемой плоти. Борис повернул голову на звуки и встретился с горящим взглядом.
;Ты ешь, ешь, не стесняйся, ; проурчало голосом Бальтозара.; Восстанавливай силы. Тебе же они понадобятся, верно?
;Ну, да… Гм…;пробормотал Борис, теребя крылышко.; Работа ведь тяжелая…
;Нет, ; огоньки сузились, покачались туда, сюда, ;не в этом дело… С такой жрачкой через пару недель даже ваш хилый друг окрепнет так, что сможет руками камень ломать. ; хруст со стороны Асмодея замер, послышалось учащенное дыхание.; А вы и сейчас не выглядите слабыми. Просто в ваших глазах что-то есть иное.
;Еще бы! Мы ж ни черта не видим!; криво усмехнулся Борис и глубоко задумался. Пальцы сами по себе отщипывали тоненькие волокна, челюсти вяло шевелились.
"И что же в нас такое,; думал Борис.; Единственное, только, что мы хотим показать нашим сородичам, где раки зимуют, а Штейнеру три фиги под нос поднести. И со всех сторон чтоб фанфары и девки в воздух чепчики бросали! "
Рядом хмыкнуло. Борис вздрогнул, повел вытаращенными глазами по сторонам, возвращаясь к реальности. Перед ним полоска чуть светлее мрака, тьма по бокам и пересвистывание бьется с перехрапыванием. Пальцы сжимали тонкие кости. Борис наморщил лоб, похлопал руками по полу. Ладони попали по чьим-то ногам, чиркнули по крючку носа.
;Не там ищешь,; усмехнулось сбоку.; Пояс распусти, а то лопнешь!
Борис непонимающе потрогал раздутый живот. Тут же возникла распирающая тяжесть, подкатилась к горлу отрыжкой. Борис смущенно пожал плечами, прикрылся рукой, рыгнул…
…Вокруг гудело, словно кто-то разворошил улей. Борис морщился, за плечо дергало. Он распахнул глаза с твердым намерением отлупить шутника, но замер, провожая взглядом трехголового монстра, что проходил мимо. Трехголовый подошел к едва различимому краю, повернулся к нему лицом, стал спускаться. Из щелей на безгубых мордах вразнобой выметывались раздвоенные языки, вертикальные зрачки сфокусировались на Борисе. Покрытые чешуйками приплюснутые головы кивнули:
;Приветс-с-ствую новых с-с-строителей мира квадрогов! Пора вс-ставать!
Борис замедленно кивнул. В уши вплелось препирательство Асмодея и Громослава:
;Не буду таскать их чертовы камни и все тут!; мотал головой Асмодей.; Делать мне больше нечего!; он упрямо сжал губы, провожая взглядом спускающихся чудищ.
;А что еще делать?!; буркнул Громослав и толкнул Бориса.; Ну, и соня!
;Да не сплю я уже, не сплю,; буркнул Борис. Елозя локтями и отталкиваясь ногами, он вскарабкался в сидячее положение, прислонился к стене. Поведя по сторонам воспаленными глазами, буркнул. ; Снилась хрень всякая. Морды страшные, вы с Асмодеем… Может, я и не спал вовсе? А то глаза открыл, так то же самое.
Ниша опустела. Внизу плескало, гудели голоса. В нише остались только они трое. Борис посмотрел по сторонам. Везде только груды костей. В животе забурлило.
;Пожрать бы, если уж заняться нечем. Ни у кого ничего не осталось?
Громослав угрюмо покачал головой, а Асмодей бодро вскочил, подбежал к краю:
;Нет, конечно!; воскликнул он, вертя головой. Борис от стены видел только снующие на веревках вверх, вниз ведра. Те стукались о стену, выплескивая воду и исчезали за карнизом.; Но не беда: в обед покормят. Ты же слышал, что на всех хватит!
Громослав покатал косточку, нехотя выдавил:
;А я что-то слышал про аванс.
;Да? Гм…; Асмодей почесал затылок. Рожа вытянулась, а потом озарилась.; Ну, и что!? Им же самим много –неужто не поделятся… в диетических целях?
Из-за каменного края выросла мохнатая голова. Медвежья рожа усмехнулась. Обнажились белые клыки:
;И не думайте. Не только не поделятся, но еще и накостыляют.
;За что!?; воскликнул Асмодей.; Мы ж никому ничего не сделали!
;То-то и оно!; рыкнул Бальтозар. Он вылез до пояса, оперся толстыми лапищами о пол. Неимоверные плечи приподнялись, зажали голову, разошлись по метру в стороны.; Никто клещей не любит, к тому же тут есть небольшая особенность.
Асмодей прищурился:
;И чем же ваши каменоломни отличаются от других?
;Если трутней кто-нибудь из жалости иль еще почему-нибудь покормит, то на следующую кормежку община не досчитается трети пайка, а если еще раз…
;А зачем же им говорить, что они кормили?; пожал плечами Асмодей.; Молчали бы.
;Да никто и не скажет, но это их не спасет…; Бальтозар растянул губы в жестокой ухмылке.; Ведь зачем-то существую здесь я!
Асмодей поперхнулся, переглянулся с друзьями. Громослав нахмурился, отвел взгляд. Борис медленно кивнул, стиснул челюсти, поднялся и шагнул к лесенке…
Первый рабочий день для них прошел, как один сплошной мокрый кошмар. Ведро гремело о стены, падая с высоты. Плеск, звон удара ручки о ведро, бульканье и скрип веревки… Ведро ползет вверх, раскачивается, бьется о выступы –на них льются ледяные потоки…
За ночь вода остыла, а утренние лучи медленно раскрашивали золотом стену сверху вниз, бросали угловатые тени. Борис с тоской подгонял неторопливую полоску взглядом, но та словно приросла к середине стены. Вздохнув, он топил ведро, вытаскивал с бульканьем. Поправив сбившуюся веревку, он подталкивал ведро вверх.
По всему телу выступили пупырышки, волосики вздыбились. Асмодей посинел, клацал зубами. Бледные как червяки пальцы согнулись в птичью лапу. Сверху гремело, покрикивало все чаще, видимо, принимающие уже разогрелись. Асмодей с завистью поглядывал на купающихся в желтых лучах четырехруких. С зелено-бардовых морд капало. Они шумно отдувались. Асмодей лизнул прилетевшее сверху: "Соленое!"; заорал, уклоняясь от брошенной емкости:
;Эй, граждане квадригеры, не желаете охладится!?
;Жар костей не ломит, уффф…; отдуваясь, бухнул толстяк наверху.; А коли взопреем, то можно и так…; он опрокинул на лысую голову ведро с ледяной водой, гулко захохотал.; Ох-хо-хо! Вы там тоже, наверное, того… вспотели. Рекомендую!
Асмодея передернуло от макушки до пят, по спине пронеслись ледяные мыши.
По пояс в воде они черпали ненавистную жижу вместе с остальными существами. Асмодей дергался, когда натыкался взглядом на чешуйчато-волосатых монстров, опускал глаза перед собой, разглядывал себя любимого. Получив пару раз ведром по макушке, стал посматривать по сторонам, вверх. Четырехрукие наверху ржали, кидались ведрами в неуклюжих новичков. Асмодей испуганно отскакивал, ругался. Он падал в ледяную воду, вздымал тучи брызг. Соседи отшатывались, цокали, шипели: видимо, матерились … Чуть подальше существа посмеивались, напряженно ожидали реакции.
Громослав демонстративно не обращал внимания на падающие ведра. Где другие бултыхались по пояс, там он стоял как скала по колено. Работяги наверху поначалу азартно закидывали равнодушного гиганта, стараясь на спор разозлить, но он лишь щелкал пальцами, с дзиньканьем превращая емкости в лепешки. Их пыл постепенно угас, тем более что были более интересные кандидатуры.
Борис попробовал столь же стойко преодолеть издевательства, но вышло не очень, когда несколько раз прилетело ребром донышка в лоб. Взвыв, он заскрежетал зубами, поминая всех предков четырехруких до первого колена. Наверху развеселились, переключились с Громослава на остальных новичков. Борис проревел люто:
;Ублюдки непарнолапые, кто еще раз кинет, тот труп!!!
Лысый краснорожий толстяк, который все выцеливал Асмодея, заржал. Он выглядел снизу, как шарик с толстыми бревнами по бокам. Размазывая слезы, толстяк пробулькал:
;И как же ты это сделаешь!? Как паучок, по стеночке взберешься!?
Вокруг захохотали, засвистели, заухали на все голоса разномастные твари. Борис сжал челюсти, ноздри раздувались. Мрачно обойдя взглядом скалящуюся кодлу, он посмотрел наверх. Толстяк вытер пухлым кулаком глаза, смачно высморкался. Зеленые амебы плюхнулись рядом с Борисом. Тот побледнел. Сжав кулаки, Борис выдохнул:
;А ты попробуй, коли смелый такой!
;Да, легко!; хихикнул толстяк. Глаза сузились. Он привязал веревку к кисти и начал раскручивать ведро. ; Готовь лоб, урод безрукий!
Рядом с краснорожим скучилось с десяток зрителей. От посверкивающего с лопотанием ведра с воплями шарахнулись. Несколько четырехруких предостерегающе крикнули, но лысый лишь отмахнулся левой нижней и метнул орудие вниз.
Борис дернулся в сторону, взбурлил волну. Рука метнулась вбок, вильнула как змея, обвив веревку. Ведро плюхнулось, во все стороны взлетели брызги. Ухмылка толстяка исчезла, он посерел, лапнул веревку… По бокам все замерли, выпучили глаза… Борис злорадно улыбнулся и дернул рукой.
Над каменоломней пронесся визг придушенного поросенка. Полы халата залопотали. Массивное тело понеслось вниз, мгновенно приблизилось. Кулак Бориса метнулся навстречу. Визг отрезало, как ударом ножа. Хрустнуло, хлюпнуло. Красномордого сплющило, словно гусеницу, отбросило к стене. Оттуда, где голова вмялась в тело, плеснула кровавая корона. Неопрятная лепешка зависла на стене в метре от зеркальной поверхности, а через мгновение с всхляком отлепилась и плюхнулась вниз. Веер брыз окатил всех в радиусе десятка шагов. Кусок мяса плавно опустился на дно, вокруг него подкрашивало воду.
Волны бились о замерших камнеломов. Их глаза медленно передвигались с тяжело дышащего парня на огромное красное пятно на стене. У пятна выросли ложноножки и протянулись к воде.
Существа мерили глазами плечи Бориса, руки, широченную грудь… Лица вытягивались, спины горбились… А когда сравнили с Громославом, то после секундного размышления общая дрожь сотрясла разноликих рабов.
Наверху затопало. Борис мрачно проследил за бегущим вдоль стены четырехруким. Через несколько мгновений топот отдалился, фигура скрылась из вида, приглушенно закричало:"Смаргла расплющили!" ;В ответ раздалось недоуменное:"Ты в своем уме!? Он сам, кого хочешь, расплющит!";"Уважаемый Улан-бек, это новенькие!"
Топот приблизился. На краю показался юркий паренек. Его волосы, переливающиеся на солнце светло-зеленым , стояли ежиком. Через несколько минут приблизилось звяканье и многочисленные шаги. Рабочие наверху и внизу повернули головы на звук.
Стиснув зубы, Борис ждал. Забурлило с двух сторон. Расталкивая волны как танкер, подошел Громослав. Асмодей почти подплыл. Из-за стыка стены каменоломни и той, что перегораживала ее поперек, показалась седая шевелюра. Вслед за ней явился и носитель в сопровождении десятка стражей с луками и копьями.
Улан-бек грозно смотрел вниз. Белые усы шевелились, как сяжки. Из-за плеча высовывались трофейные секира и меч, на поясе кинжал. С одной стороны Улан-беку, подпрыгивая и сверкая глазками, быстро-быстро нашептывал молодой, а со второй скрипел колченогий одноглазый ветеран.
Седовласый морщился, кривился, качал головой. Раздраженно дернув плечом, выдвинулся вперед –оба советчика замолчали. Взгляд Улан-бека впился в кровавую муть на воде, переполз на кучку новичков, пробежался по лицам остальных в яме. Покачав головой, седовласый сказал:
;Простите, если сможете, моих людей,; Улан-бек стиснул челюсти.; Мне стыдно за них.; он повернулся к своей группе.; И если кто-нибудь из вас еще раз унизится до такого, то я сам нашинкую из него капусту и скормлю падальщикам! Убрать … этого!
Борис встретился глазами с седовласым, чуть наклонил голову, принимая извинения в этом, но и только в этом. Улан-бек понимающе прищурился, пожал плечами, мол:"Такова жизнь, паря. Сейчас моя взяла, но все меняется…"
Наверху засуетились, забегали, словно тараканы по полу, когда ночью включают свет. Дробно застукало. По стене скатилась, разворачиваясь на ходу, веревочная лесенка, плюхнулась на зеркальную поверхность. Разбегающаяся волна всколыхнула отражения.
Улан-бек еще раз извинился, грозно повращал глазами на подчиненных и круто развернулся. Распахнув рты и вытаращив глаза, стража стояла с натянутыми луками. Вжикнуло –рядом с Борисом коротко всхлякнуло. Один из сопровождающих переводил тупой взгляд с левой руки, что сжимала пустой лук, на правую, застывшую пустой щепоткой возле уха. Молодой парень густо покраснел. Взгляд метнулся вбок, где удалялась блестящая спина предводителя. Опомнившись, войны убрали оружие и заспешили следом за Улан-беком.
Лесенка заскрипела. По ступенькам, словно пауки, сбежали один за другим двое четырехруких. В груди Бориса забилось, бросило жар в лицо. Рядом учащенно задышало. В мозгу метались картинки одна другой круче. "Вот они хватают этих хозяев, пальцы стискиваются на горле. Начинается беготня, опять припрется злой как черт Улан-бек. Борис страшно перекосит рожу и заорет, что они сделают из этих гнусно пахнущих настоящую падаль, если им не опустят корзины и не дадут уйти".
Взгляды Бориса и трехголового змеечеловека встретились. Средняя голова прошипела:
;Не с-с-стоит этого делать, поверь мне.; жало стреляло.
;Почему!?; одними губами шепнул Борис.; Может, и вы выберетесь!
;Думаешь ты один такой умный? Это могло бы стать прец-ц-цендентом, когда за меньшее теряют большее, но с ними это не пройдет!
Спустившиеся со страхом посматривали то на кусок мяса, то на тех, кто его так оформил. В восемь рук они продергивали под трупом веревки, красная муть поднялась, перекрыла обзор. Напряженный как струна Борис прошептал:
;Но как же?.. Ведь их люди погибнут. Разве свои стоят дешевле?
;Для них важнее стена, а для этого должны работать и здесь, и наверху. Ты заметил, что они катаржанятся поболее нашего, но камни кладут сами? ;прошипел змей.
Борис кивнул, наморщил лоб. Сзади пихнуло. Он обернулся, встретившись с намекающим взглядом Громослава. Грудь богатыря вздымалась девятым валом. Асмодея трясло то ли от возбуждения, то ли от холода. Борис медленно покачал головой.
Два квадригера суетливо баламутили воду, чуть не ныряли. Лица они брезгливо отворачивали от воды. Наконец, они разогнулись. С них текло. Квадригеры посерели, мелко тряслись, поглядывая вверх, но солнце лишь освещало стену в полуметре над головами. Не в силах расцепить смерзшиеся челюсти, левый махнул рукой. Наверху затрещало. Вода выгнулась холмом. Заскрипела, чуть прогнулась крановая стрела. Рыжие потоки хлынули с подымающейся галеты. Веревки впились в мясо, выдавили жижу. Труп закачался, разбрасывая красноватые струйки.
Побросав кладку, на стене и под стеной сгрудилась куча народа. Бледные лица, вытаращенные глаза, в которых отражался бывший Смаргл, роднили всех, как братьев. Туша поднялась до подножия стены. Поворачивая стрелу, затрещала поворотная платформа. Рабочие бросились врассыпную, словно от чумы. Несколько чуть не сорвалось вниз, из-под подошв вылетели камни. Рядом с Борисом тукнуло, булькнуло, ругнулось.
;Эй, народ!; раздался мощный рев. Борис вздрогнул, обернулся, увидев лохматого Бальтозара. Вскинув руки, тот стоял на ступеньках у ниши.; Посмотрели? Все всё поняли?; в ответ чудовища хмуро кивали, отводили взоры.; Тогда за работу!!!
И заскрипели веревки, застукались о стены ведра, плеская вниз прозрачные капли. Незаметно светлая полоска спустилась, прыгнула на воду, ласково укутала плечи. Синие губы, у кого они были, пунцовели, плечи расправлялись, раздался смех, оживились разговоры.
Рабочие все чаще оглядывались, щурились от веселого светила. И вот там заскрипело, раздался звучный рев:"Обед, кому обед!?"; заревело, засвистело, послышалось шипение, в котором угадывалось общее: "Мне, нам, опускай сюды, пока не спортилось на жаре!!!"
Рабочие резво, как буксиры, вспенивали волны, словно и не пахали полдня в ледяной воде. У ступеней возникла давка, нетерпеливо-веселые крики.
Борис подождал, пока лестница опустеет, и неторопливо двинулся вслед. Асмодея не было видно. Шумно сглатывая, Громослав гнал волны в спину. От покачивающихся корзин пахло жареным. Через плетеное днище капало, расплываясь по воде жирными пятнами.
;Ну, что плететесь, словно на казнь,; заорал Бальтозар, выглядывая из-за края корзины.; Думали, что вас накажут? Так зря! Здесь наказывают за лень.
Борис смущенно усмехнулся, поднимаясь по мокрой лесенке. Покрытые жиром лапы сунули в руки упитанного зверька. Ладони ожгло. Он зашипел, побежал, перебрасывая тушку с руки на руку, к стене, где заметил Асмодея. Тот что-то втолковывал трехголовому.
Борис с громославом подошли, сели рядом. Средняя голова змея продолжала разговаривать с Асмодеем, а левая обернулась на здоровяков, поймала взглядом Бориса:
;Здорово, ты его! Молодец! Достали уже со своими шуточками! Теперь если кто-нибудь сотворит такое, то вмиг сыграет полет бабочки!; прошипел трехголовый.; Мы раньше боялись, терпели, а теперь все, баста!!!
Борис криво усмехнулся:"Еще бы!"; и впился зубами в истекающее ароматом мясо.
После обеда Борис еле поднялся. Ноги гудели, живот притягивала к полу приятная тяжесть. Друзья привалились к стене, похрапывали. Борис потоптался, посмотрел вслед удаляющимся спинам, вздохнул и тряхнул Асмодея за плечо. Кудлатая голова мотнулась, словно на перебитой шее, стукнулась о стену. Асмодей зашипел, распахнул глаза, стегнул Бориса взглядом, будто хлыстом. Тот пожал плечами, виновато улыбнулся:
;Извини, но надо отрабатывать пожратое,; и стукнул по плечу Громослава.
Богатырь, как храпел, втягивая мегаметры воздуха, так продолжил сие дело. Со ступенек спускался последний парень. Он был слоноподобен с лопушастыми ушами и вислым ниже подбородка носом. Внизу уже раздавался властный голос Бальтозара. Борис покосился на толстошкурую спину, стиснул зубы и пинанул по ляжке.
Что-то мелькнуло. В грудь садануло, как тараном. Пол и потолок несколько раз поменялись местами, взрывая в затылке сверхновые. В хребте хрустнуло. Перед глазами мельтешили звезды. Где-то в бесконечности переговаривались боги. Один визгливо наседал, другой гулко оправдывался:
;Ты совсем охренел, что ли,; визжало резанным порося, ; на своих кидаешься! Чужих мало? Или по принципу "Бей своих, чтоб чужие боялись"!?
;Так он же сам, а я спал… Ну, и того… махнул, не глядя, чтоб не приставали всякие!
Борис моргнул, вытаращил глаза, но перед ним лишь плавали разноцветные пятна, громыхало, визжало на все лады. Он пару раз вздохнул –пятна обрели форму, проявились две фигуры. Маленькая напрыгивала петушком на большую, что казалась сплошными плечами.
Борис вскарабкался на четвереньки и простонал:
;Ату, его, ату!
С двух сторон подхватили, помогли подняться по стенке. Борис тряхнул головой, унимая шаровую камнедробилку, мотнулся в сторону белой полосы.
Солнце ударило молотом, вбило глазные яблоки в череп, словно бильярдные шары в лузу. Прищурившись, Борис начал спускаться. Сапоги щупали ступени. Булькнуло. Ноги погрузились по бедра в прохладное, облегающее. Мысленно простонав, Борис прошел к стене, где заметил пустое ведро. Его догоняли волны, доставали до развилки, где тут же оквадрачивалось.
Через час с прожаренных плеч будто сгребли слой углей. Борис плеснул воду в лицо –зашипело, взвились струйки пара. Вздохнув, Борис продолжил бесконечное черпание и подъем…
Незаметно обнажились колени, затем вода опустилась до середины голеней. Каменоломня погрузилась в тень, лишь со стороны ниши медленно истончалась светлая полоска. Борис содрогнулся, вся кожа пошла пупырышками, вздыбилась волосами.
;Эй, ты здоровила!; Борис обернулся на рев. К Громославу подходил Бальтозар с чем-то напоминающим коловорот.; Не стыдно детскими ведерками жонглировать? Держи! В углу набури дырок, а твой шустрый приятель пусть наколотит в них колья.
Борис проследил, как парни отправились к поперечной перегородке, и повернулся.
;А мне?.. Что? Так и играться?
Бальтозар смерил парня с ног до головы, указал взглядом на кровавое пятно на стене:
;А что ты еще можешь?; хмыкнул он.; Сила есть, ума не надо!; и отвернулся.
Борис вспыхнул, словно закат перед жарой. Краска залила шею, поднялась к ушам. Рот раскрывался, как у рыбы на воздухе, пальцы стиснулись, скрежетнуло. Борис сместил горящий возмущением взгляд со спины Бальтозара под ноги. Ладони сжимали смятое в лепешку ведро. Он развел руки, булькнуло.
Грудь бурно вздымалась. Хотелось догнать, развернуть и двинуть в наглую лохматую морду, чтоб узнал, понял… "Но что я так докажу? Только то, что он сказал и не более!" Борис со свистом выпустил воздух сквозь стиснутые зубы и схватил пустое ведро…
Над головой одна за другой вспыхивали звезды. Вокруг стоял скрежет, звяканье. Собирали последние остатки мутной жижи, сливали в стоящие ведра. Спина ныла от постоянного нагибания, то тут, то там слышался кашель. Асмодей перхал, обеспокоенно крутил головой по сторонам. Он скакал на одной ножке, белки пожелтели, там качалось, как в водяном уровне. Мимо пробегало в сторону ниши что-то вроде осьминога только с туловищем и парой ног. Вокруг головы торчало несколько дюжин гибких шлангов вперемешку с глазами.
Асмодей ухватил за один шланг, лицо кривилось, изо рта вырвалось сипение:
;Слышь, браток… Где тут у вас отхожее место?; по лицу текли крупные капли и срывались вниз.
;А тебе куда отойти надо?; непонятно каким местом проскрежетало существо.
;Да, есть тут одно дело…; выдавил Асмодей, ; переполняет меня важностью…
;Аа… Тогда тебе туды,; чудо-юдо махнуло в сторону ниши,; после меня будешь.
Асмодей вымученно кивнул и просеменил за многоглазым.
В эту ночь спали, как убитые. Изрядно похудевший Асмодей спешно восполнял потерянное, но не смог одолеть и половину, заснул с ляжкой куропатки в руках.
У Громослава изо рта торчало крылышко. Он всхрапнул, распахнул глаза, чувствуя как через горло в легкие вогнали полено. Пещеру сотряс пушечный выстрел. Что-то просвистело. Во тьме заорало, ругнулось длинной многоэтажной серией, поворочалось, стихло. Громослав сглотнул, повернулся на бок и удовлетворенно закрыл глаза…
Над ухом проревело:"Подъем, зяблики!!!"; Борис дернулся, в груди бешено заколотилось. Он распахнул глаза, отшатнулся, стукнулся затылком о каменный выступ. Над ним склонился Бальтозар. Собачий нос влажно поблескивал. Клыки высунулись ниже подбородка. Удовлетворенно ухмыльнувшись, десятник пошел к спуску.
Борис проводил взглядом мохнатую гору и со стоном поднялся. За ночь все суставы закостенели, мышцы трещали, словно каждая клеточка превратилась в кристаллик льда. В пояснице кольнуло. Стиснув зубы, Борис опустил взгляд на пол. Справа свернулся клубочком Асмодей. Он мелко, мелко трясся, подпрыгивал на камнях, цокоча зубами. Слева раскинулся, словно хотел обнять весь мир, Громослав. Его грудь мерно вздымалась. Безрукавка распахнулась, обнажая могучие пластины. Борис размял плечи, покрутил руками, хрустящей шеей, с завистью вслушиваясь в могучее дыхание: "Такую тушу хоть на мороз положи –не околеет". Растолкав Асмодея, схватил его за шкирку и подтолкнул к богатырю.
;Давай буди его! Теперь твоя очередь.
Исполняя танец скелетов, Асмодей остановился в паре метров от Громослава и затравленно оглянулся. Его подкидывало то ли от страха, то ли от холода. Борис ухмыльнулся. Обреченно вздохнув, Асмодей уже сделал замах ногой, но замер. Трясущаяся рука пошкрябала примятую на один бок шевелюру, лицо осветилось.
;Громослав!!! По тебе ползет огромный паук,; замогильным голосом завыл Асмодей.; Его мохнатые лапы трогают лицо, оплетают тебя паутиной… Слюнявые маскилы приближаются к твоему рту. Там собирается яд, он вот-вот пустит его в тебя…
Грудь Громослава замерла, он дернулся. Глаза распахнулись. Богатырь вскочил, со всего маха треснулся о низкий свод. Грохнуло, по каменному потолку пробежали трещины, камни со скрежетом просели. Огромные ладони метнулись к лицу, сдирая что-то невидимое. Борис заорал, дернул Громослава к выходу, где уже мелькал Асмодей…
Борис не понял как, но через мгновение они уже смотрели на нишу снаружи. В груди исступленно колотилось. Огромные глыбы вываливались из ниши и с грохотом падали, раскалывались. В воздухе свистело, по стенам чиркало, то тут, то там охало, вскрикивало. Под ногами вздрагивало. Наконец, все прекратилось…
Сквозь галдящую толпу протиснулся Бальтозар. Оглядев новичков, он злобно заорал:
;Что у вас опять!? Свалились на нашу голову… три катастрофы!
Борис насуплено уставился в мохнатую морду, раздраженно буркнул:
;Не ори, начальник. Гром так торопился на работу, что не рассчитал ваших лилипутских потолков. Да и не рвались мы сюда… Коли кому что не нравится, то мы могли б и уйти.
;Шутники!; нервно хохотнул Бальтозар, косясь наверх,; уйти они хотят! Ха-ха!!!
Самым здоровым выдали буры, а остальным спустили кувалдочки с вязанками сухих заостренных палочек. Борис с Громославом налегали на металлические ручки. Над всей каменоломней стоял жуткий хруст, скрежет, тупые удары, взвивались клубы пыли. Пыль опадала, смачивалась водой, оставшейся в ямках, превращалась в чавкающую под подошвой грязь. Мелькали молотки, хрустели, сплющиваясь, клинья…
Асмодей ворчал, попадая ногами в лужу:"И так вчера намерзся –вот в груди колет, а сегодня опять грязь!" Проходящий мимо Бальтозар хмыкнул:
;Дурень! Зато воду таскать не надо: заколотил в такую ямку –клин сам напитается.
;Сам такой, если здесь сидишь, а не греешься на солнышке с такой же лохматой и красивой, как ты!
Бальтозар нахмурился, глаза сверкнули. Он промолчал, резко развернулся и пошел в другой конец каменоломни, раздраженно порыкивая по сторонам. Асмодей проводил долгим взглядом сгорбленную спину, пожал плечами и вставил в очередную щель чопик…
Напившиеся воды клинья разбухали, с треском ломали прочнейшие глыбы. Сперва дыры высверливали наискось к полу. Валуны откалывались конусовидные с острыми нижними гранями. То тут, то там коротко трещало, во все стороны с криком разбегались волосатые, чешуйчатые, покрытые слизью существа. В воздух выстреливали острые осколки, отскакивали от стен, с лопотанием пробивали шкуры… Пол покрылся красной слизью. Асмодею рассекло лоб. По лицу, заливая глаза, текло красное.
Отколотые глыбы стаскивали к поперечной стене. Там еще вчера выбили яму, куда стекли остатки воды. Четыре многоруких дикарщика обтесывали глыбы до форм, приближенных к параллелепипедам. В сильно больших бурили дырочки, забивали чопики и поливали водой. Еще двое укладывали готовый к кладке материал в корзины на колесиках, а потом откатывали их к стене.
Скрипел канат, крановая балка прогибалась, но выдерживала подымающуюся тяжесть. Трое накладывали мелкие куски, щебень в небольшие корзинки. Пыхтя и отдуваясь, они отволакивали емкости к стене противоположной от строящегося сооружения, вываливали в здоровую метр на метр емкость.
Борис уже покрылся с ног до головы пылью, руки гудели, дыхание обжигало губы. Из-за края ямы выползла раскаленная болванка и пролила огненные слезы при виде букашек, пашущих как папы Карлы. Борис оскалился:"Себя пожалей! Вот вырвемся с колыбельки –останутся от тебя одни протуберанцы".
Громослав чихал, чесался, как шелудивое порося. Крепкие ногти сдирали налет грязи, обнажали покрасневшую кожу. На лице так вообще выступили прыщи, из глаз текли слезы, прочерчивали на грязной маске светлые полосы.
Глава 37.
Где-то наверху истошно заорали. Борис задрал голову. Каменщики сыпались со стены, как горох. Вместо них по гребню засновали люди в кольчугах и шеломах. Солнце отскакивало от обнаженного оружия, стреляло в глаза. Борис сощурился, прикрыл ладонью глаза.
По бокам напряженно перешептывались. Борис оглянулся по сторонам. Лица, морды, жвалы потемнели, заострились. Кто-то скрежетал клыками от бессильной ненависти, а кто-то трясся, как поповская груша, пятился к выемке в скале.
Наверху в проломе торопливо укрепляли два гигантских самострела на рамах. Молотами приколачивали рамы к стене. Орудия расположили в пяти метрах друг от друга. Возле каждого застыло по два четырехруких. Они нетерпеливо посматривали вверх. С обоих сторон стен тяжело бежали воины. Каждая пара тащила на плечах по цельнометаллической стреле. Рты раззявлены, с зеленовато-бардовых морд слетают капельки и падают соленым дождем на камнетесов. Воинов перекашивало на одну сторону. Наконец, они добежали до недостроенного куска стены, торопливо сняли стрелы. Их руки тряслись, они все время косились куда-то за стену. У одного бойца цилиндр выскользнул из рук и треснул по сапогу. Хрустнуло, разиня завопил… На него тут же заорал напарник и лучники. Постанывая, страдалец привязал к веревке свой конец стрелы и помог ее спустить. Стрелу тут же подхватили, вставили в ложе. Ворот закрутился, самострел уставился куда-то за стену. Все напряженно замерло, слышалось сдавленное дыхание и барабанный бой сердец.
Борис насторожился: под ногами вздрагивало. До ушей донесся далекий приближающийся с каждым мгновением рев, буханье. Борис обвел взглядом стену. В проломе два самострела, да метрах в полста от них еще по одному. Рядом с дальними толпится человек по пять народу. Дальше не видать, но по логике таких точек должно быть много.
Топот подбрасывал землю. Асмодей беспомощно оглядывался по сторонам, не спускал выпученных глаз с двух самострелов. Мощный рев стегнул по нервам, заставив заорать:
;Да, стреляйте же, ящер вас задери!
Войны у самострелов дернулись, но не сдвинулись с места. Руки все время двигались, подкручивали ворот. С тихим щелканьем хвосты самострелов быстро расходились друг от друга. Мысленно проложив через них прямые, Борис увидел приближающуюся цель. Волосы встали дыбом:"Кто же способен так бежать и быть настолько тяжелым, что земля бьет по пяткам, как норовистый конь?!"
Тяжелый запах страха повис над котлованом. Солнечные лучи пытались выбить, испарить его, но он ускользал, опускался на застывших существ горным хребтом.
Наконец, на стене что-то изменилось, все как-то подобрались. Борис сжал кулаки. Свистнуло. Самострелы дернулись. Стрелы исчезли. Оглушительный рев разорвал барабанные перепонки. Стрелки замерли, словно бандерлоги пред удавом. В следующее мгновение чудовищный кулак смел один самострел вместе с частью стены и квадригером.
Камни пушечными ядрами сыпанули в яму, частью перелетев на другую сторону. Они раскололись на сотни осколков и со свистом догоняли сыпанувших по сторонам существ. В каменоломне стоял крик, стоны… Тело стрелка шмякнулось о стену и прилипло безобразным пятном. Красно-зеленые потеки раскрасили бугристую поверхность.
Вокруг все металось с выпученными глазами, кричало раззявленными ртами. Вторая ладонь с ворота в сарае смела самострел со стрелком, с хрустом сжалась. Крик ужаса оборвался хлюпом. С неба посыпался кровавый дождь.
Рядом глухо бухнуло, простонал Асмодей. Борис обернулся, как ужаленный. Друг ворочался на спине, как жучок, пытался скинуть с живота камень с конскую голову. Камень блестел острыми сколами. В груди что-то всхлипнуло и оборвалось. Борис подлетел, скатил обломок. Глаза тупо уставились на абсолютно целый даже не покрасневший пресс. Асмодей поднялся, шатнувшись, схватился за руку друга…
Мощные удары сотрясали стену. Целые участки вылетали с диким хрустом, бились о стену, проносились дальше, где падали с грохотом. Над проломом показалась голова с дом. Круглые голубые глаза размером с окна провернулись в орбитах, уставились вниз. На глазных яблоках извивались красными змеями полопавшиеся сосуды. Толстые губищи раздвинулись, показались редкие коричневые как придорожные валуны зубы.
;Еда!!!; проревело смрадным ураганом из ощеренной пасти. ;Много еды…
Слюни вылетели хлопьями. Асмодей брезгливо дергался, вытирал лицо, плевался. Борис бессильно скрежетал зубами. Рядом исподлобья смотрел на титаническую рожу Громослав. Чудовище подтянулось на руках, показались необъятные холмы плеч, но видно зад тяжел… Яростно взревев, великан отпустил трещащие стены, замахнулся... Кулаки задвигались, как поршни. От каждого удара вылетали глыбы –пролом ширился.
Со стен просвистело. Борис дернул головой. Трясущиеся, как осенние листья под порывами урагана, четырехрукие вставляли новую стрелу, натягивали воротом тетиву.
Над головой заскрипело, затопало. Борис отскочил от летящей сверху глыбы. Рядом всхлякнуло, бухнуло. Во все стороны плеснуло кровью. Голова задралась вверх. Там по раскачивающемуся мосту, перепрыгивая проломленные дощечки, кто-то бежал.
"Хм, что за сумасшедший!?; подумал Борис.; Тут впору со всех лопаток нестись в другую сторону, а он прет на рожон. Явно кто-то решил свести счеты с жизнью!"
Борис отбежал чуть в сторону, сталкиваясь по дороге с мечущимися напарниками. Слышался крик Бальтозара: "Все в выемку! Без суеты! Быстрее!!!"
Перебежав мост, на тропинку под стеной выметнулся широкоплечий воин в сверкающих доспехах. Полный шлем скрывал лицо, будто это могло уберечь от стотонного пресса. Белые волосы, сливались с бородой, развивались по ветру. Воин добежал до места, над которым суетились, безбожно матерясь, арбалетчики, и вскарабкался по сброшенной веревке не хуже паука. Что-то рыкнув, воин отбросил арбалетчиков и прыгнул за лафет.
Ворот закрутился, самострел рыскал хищным носом. Улан-бек что-то рыкнул. Борис не услышал, что было и не мудрено в таком реве и грохоте. Он увидел лишь прищуренные глаза, кривящийся рот, после которого распростертые бойцы приподняли головы, затем вскочили. Борис напряг глаза. Подхватив что-то, те сделали движение, будто натягивают лук. Блеснули колючие огоньки. Рядом крякнул Громослав. Борис переглянулся с ним, хмыкнул и уставился наверх. Рядом рухнула глыба с человека. Грохнуло, в плечо садануло поленом, рука повисла плетью, но Борис не отрывал глаз от дурных лучников. Их руки мелькали, стрелы срывались, догоняли одна другую. Грохот прекратился. Великан лапнул ухо, недоуменно обернулся к настырным насекомым.
;Муравьи кусаются,; прогрохотал он, протягивая к Улан-беку лапищу.; Сейчас я вас прихлопну, ма-ле-нь-кие па-ра-зи-ты!
Улан-бек пошевелил кривящимися губами, крутанул ворот и дернул за рычаг. Стрела исчезла, хлопнуло. Тут же она возникла в глазнице гиганта. Толстая как баобаб тянущаяся рука замерла, бессильно обвисла. Титаническая голова исчезла за стеной. Тяжело бухнуло. Земля дернулась под ногами и все стихло…
Изготовившиеся к смерти каменотесы неверяще переглядывались. На искаженных ужасом лицах медленно разгорался огонек надежды. Из выемки нерешительно выглядывали хоть и разные по облику, но одинаково осунувшиеся хари, бросали перепуганные взгляды на пролом, а потом на просветлевших соратников.
На стене во весь рост стоял Улан-бек. Он держал на сгибе левой руки шлем, ветер трепал седые волосы. Переползшее через небесный перевал солнце поджигало по контуру его доспехи, вызывая немое восхищение. Борис чувствовал щенячью радость, рвущееся из груди ликование. Он оглянулся по сторонам. Везде сияющие лица, горящие глаза, рты открываются в диком крике жизни:
;Уррра!!! Мы живы!!! Как хорошо жить!!! Слава Улан-беку!!! Спаситель наш!!!
…Заскрипело. Борис обернулся. По стенам спускали корзины, пахнуло жареным. В желудке взвыло, кинулось на ребра. Рядом шумно сглатывал Асмодей.
Обедали прямо посреди разбросанных камней, под голубым небом с бегущими барашками. Асмодей взял толстую рыбину и подсел к Бальтозару. Щеки раздулись, как у хомяка. Асмодей забубнив набитым ртом:
;Слушай, товарищ надзиратель, ну, не поверю я, чтоб тебе хоть раз не приходили мысли о побеге. Все таки здесь не медом намазано или я ошибаюсь?
Бальтозар усмехнулся, медленно помотал головой, пережевывая откушенный кусок:
;Ты не ошибся. Конечно, я не мечтал все жизнь провести в каменоломнях. Но время шло, а удобного случая все не подворачивалось… Ну, а однажды пришел гигандроморф…
;Кто-кто?; выпучил глаза Асмодей.
;Ты его сегодня видел. Лупоглазый такой, камешки разбрасывал.
;Аа… Великан! Так бы и сказал, а то путаешь всякими непонятностями.
;Нет, ;Бальтозар помотал головой,; то не просто великан. Те общественные животные и не столь велики. Живут в горах, жрут всяких козлов и баранов, рожают детишек… Но каждый десятый из их детей рождается таким вот гигандроморфом. До половой зрелости они великаны: мальчики или девушки, а потом… Потом с ними происходят какие-то внутренние изменения. Они меняются, становятся чем-то средним между полами, быстро растут. Их характеры меняются до неузнаваемости. Они раздражаются по пустякам, дерутся, калечат всех подряд. И племя изгоняет их. Гигандроморфы спускаются с гор и убегают, как можно дальше. В непонятной злобе они уничтожают все живое на своем пути. Гигандроморфы останавливаются лишь с первыми холодами, ищут пещеру или роют землянки, а по весне там появляется семья великанов.
Асмодей развел глаза, что исследовали кончик носа, хмыкнул:
;Ага… Значит, они таким макаром размножаются… Как малина корнями. Ползет, ползет под землей и на тебе!
;Ну, да, похоже,; кивнул Бальтозар.; Только эти прут по земле. И однажды такая ягодка появилась в моем племени…; его глаза затуманились, лапы сжались. Меж пальцев выдавило фарш от куропатки. Судорожно вздохнув, Бальтозар провел ладонью по лицу. Взгляд уперся в Асмодея.; Я со своим другом и двумя девочками собирал в лесу грибы, когда услышал рев, дикие крики… Никогда не забуду лица матери. Мы выбежали с плачем из леса, неслись, не отпуская лукошки, к деревни. Там настоящая гора давила двумя колоннами дома, людей, животных. Мать, видно, пряталась под мостом небольшой речушки, потому что заметила нас и увидела, что чудовище поворачивает в нашу сторону голову. Она выскочила, бросилась прямо ему между ног, пробежала перед мордой… Гигантская рука схватила ее, подняла к распахнутой пасти. Лицо матери покраснело, глаза вылезали, но она молчала, лишь отчаянно махала руками в сторону леса. А потом…
Бальтозар вздохнул, словно на грудь навалили целую гору, выдавил:
;Мы убежали в лес, выжили, питаясь ягодами и кореньями, а когда чудовище ушло, вернулись в деревню… Там моя семья, дети, но мне всю жизнь не давали покоя мысли о этих гигантах. Мы видели их еще несколько раз, но на этот раз прятались в пещерах. Я всю жизнь хотел найти тот рассадник, из которого берутся эти существа и уничтожить!
Его кулаки сжались, зубы скрежетали, глаза полыхнули.
;Ну, и как? Нашел?; поинтересовался Борис.
;Нет, ; Бальтозар зло мотнул вверх головой,; меня перехватили эти.
;Тогда ты тем более не должен испытывать к ним теплых чувств.
;Я и не испытывал, но, как я уже говорил, как-то нас посетил гигандроморф. Его с трудом завалили, и я понял, что вовсе не зря здесь нахожусь. А эти парни на стене гибнут и за меня, и за всех тех, кто за стеной не знает людей гор.
;Но там твоя семья,; напомнил Громослав.; Они ждут тебя, надеются.
Лик Бальтозара перекосило страданием, он отвернулся, глухо выдавил из-за плеча:
;Тут стража не дремлет, меня все равно убьют, ;он помолчал, а потом поднял глаза и рыкнул.; Нет, я не боюсь смерти, но будет ли от нее польза?! Здесь я хоть что-то делаю не только для своей семьи, но и для множества других народов, а если я даже сбегу? Как я стану смотреть в глаза своей женщине, зная, что кто-то защищает ее и меня, а я живу в неге и сытости, хотя мог большее!?
Парни задумались. Асмодей тер лоб, Борис хмуро чиркал прутиком в пыли, колупал подсыхающую грязь. Где-то высоко вскрикнуло. Борис задрал голову. В голубом небе парил крестик, сбоку к нему присоединился второй, третий… Они постепенно опускались, уже различались маховые перья на крыльях, которые трепал встречный ветер. Хлопнули крылья. Каменоломню пересекла тень, причудливо изломавшись в углах, и нырнула за стену.
Бальтозар поднялся, отряхнул пыль и хлопнул в ладоши:
;Ну, что, дорогие соратники, потрудимся!? Ради тех, кто за нами!?
;Даешь стену за два дня! Поработаем, братцы! Чтоб пар из задницы пошел! А я и сейчас могу! Тю на тебя! Ребята, уберите скунса! Ему надо клапан открыть, а то взорвется! Ха-ха-ха! А может наоборот заколотить? У меня есть хор-р-роший чопик!
Морды, хари, лица горели словно в огне, глаза сверкали. Упавшие глыбы раскалывали по швам, спешно подавали к пролому. В пару часов очистили яму от старых глыб, вытащили мусор и начали углубляться в пол. Хруст и скрежет подымали клубы пыли. Со всех сторон стучало, трескалось, волокли отколотые камни…
Работали и при лунном свете. Но когда черная дыра сожрала хоть и хилое, но светило, разочарованно взвыли. На веревках уже спускали еду. Камнетесы с сожалением оставляли сверла, молоты и плелись по лесенкам в нишу. Кромешная тьма состояла из хруста, чмоканья и начинающегося храпа. На тело навалилась усталость. Уже вырубаясь, Асмодей услышал бессвязный шепот Бальтозара, что за этот день выполнили недельную норму…
Асмодея пытали, били, выворачивали руки. Он орал, но кто-то невидимый зажимал рот, что-то настойчиво требовал. Асмодей вывалился из кошмара в кромешную тьму. Сердце колотилось, в носу булькало, грудь судорожно дергалась, пыталась втянуть хоть глоток воздуха через зажатый рот. На ухо шептало голосом Бориса:"Не ори –и я отпущу, слышишь!?"
Асмодей закивал, глаза лезли из орбит. Борис убрал руку. Воздух с хрипом влетел в расширившуюся грудь, ребра трещали. Ладонь едва не притянуло назад. Асмодей с минуту отсапывался, потом злобно пробулькал:
;И какого ляда тебе от меня надо посреди ночи? Бессонница мучает, скуч…?
Борис сжался, саданул Асмодею по пузу. Тот всхлипнул, но через секунду прошептал:
;И вовсе не больно! Чего дерешься то?
;А ты тут никак жить собрался? ;прошипел Борис.
;Почему бы и нет?; невидимый Асмодей явно пожал плечами.; Кормят, как на убой, работу дают, крышу над головой… И ребята тут неплохие, если на рожу не смотреть.
;Так, так… Значит, уже забыл, зачем мы поперлись из дома?!
;Штейнеру уши надрать что ли?; донеслось вялое.; Неплохо, конечно, но как-то мелко по сравнению с целью этих четырехруких!
;Зато свое! Я уважаю их желания, но никто меня не спросил:"Хочу ли я этого?"; меня как-то не привлекает всю жизнь камни колоть, когда я знаю, что способен на большее!
;Так-то оно та-а-ак,; зевнул с подвыванием Асмодей,; но как выбраться? Тут метров десять до края, а у меня еще присоски на руках не выросли.
;Думать надо, думать, а не спать!; зло выдавил Борис.; Под спящего Асмодея вода не потечет, если животом вниз не дрыхнуть! Кстати как это тебя камень не расплющил?
;Камень-то? Ну… Секрет фирмы! Скажи вам, так самим захочется, а мне паутины и самому едва хватает до груди замотаться! А вы и так здоровые, особенно череп Грома!
;Какая.., такая паутина?; ошарашено выдохнуло рядом.
;Да, помнишь меня колобок пытался в лес утащить, а ты перерубил?
;Черт тебя задери на множество маленьких Асмодеев! Что ж ты молчал!? Буди Грома!
Кое-как растолкав здоровяка, что все норовил лягнуть да двинуть назойливого будителя, парни пробрались меж спящих тел к выходу. Громослав зевал во всю пасть, тер глаза кулачищами. Борис повертел головой:"Везуха!"; на гребне каменоломни виднелась темная оглобля крановой стрелы. Еще выше по периметру стены через каждые полста метров горели костры. К темному небу взлетали искры, раскаленные уголья. Неровные всполохи выхватывали из ночного мрака стражу, что курсировала от костра к костру. Блестели красно-желтым кольчуги, шлемы. Сабли бренчали о доспехи, под ногами скрежетали мелкие камешки. Стража переговаривалась, обсуждала события минувшего дня. Кто-то, видимо, из молодых интересовался ломким голоском:"А если Гигандроморфы подкрадутся ночью!?"; в ответ успокаивали, мол:"Ночью они спят, а во-вторых, никогда не собираются в стаю!"
Борис подошел к стене. Сзади спотыкался, бурчал Асмодей. Скрежетали камни под ногами Громослава. Борис нетерпеливо щелкнул пальцами: "Давай сюда!"
;Сейчас, сейчас,; проворчал Асмодей, с негромким треском что-то отдирая.; Пока раскрутишь… Взяли бы да помогли, чем стоять ушами хлопать!
Громослав всхрапнул, схватил что-то гладкое и рванул в сторону. На месте Асмодея возник шуршащий вихрь. Мелкие камешки выскакивали из-под ног и щелкали по стенам.
Борис поймал Асмодея за руку. Хрустнуло, из темноты слабо простонало:
;Ироды! Руку вывихнули! Теперь на загривке меня потащите!
Борис усмехнулся и свернул паутину кольцами. Глаза цепко держали выступающее над ямой бревно. Борис прикинул расстояние, отмотал несколько витков и запер дыхание. Рядом учащенно поглощало воздух и выпускало раскаленными струями в затылок и шею. Борис размахнулся, свистнуло… Он дернул, вверху скрипнуло, в руках завибрировало. Борис для надежности повис на паутинке –выдержала.
;Асмодей, лезь первым, ; прошептал Борис. Сердце колотилось, как у пойманного за уши зайца. Он оглянулся на пещеру, нервно сглотнул.
;А что я!? Чуть чего, так сразу Асмодей!
Борис скрипнул зубами, втолковывал настойчиво:
;Ты легче, так что больше шансов, что не оборвешься, а когда залезешь, то сможешь и корзину нам скинуть.
Асмодей вздохнул и прыгнул на паутинку. Пальцы сомкнулись, паутинка скользнула вверх, пятки ударились о твердое. Асмодей непонимающе уставился на руки, прыгнул еще раз –тот же результат. Рядом нетерпеливо сопело. Оттолкнув Асмодея, Борис прыгнул сам и изо всех сил вцепился в твердо-эластичное. Тоненько проскрипело, его повлекло вниз. В колени больно уперлись острые грани. Борис поднялся, сердито сплюнул. Потоптавшись, он тоскливо поглядел вверх, как лиса на вороний сыр. "Только природу не перехитрить, ; мрачно думал он, болтая в руке гладким концом паутины.; Разве что воспользоваться".
Борис просиял, торопливо привязал к концу булыжник, размахнулся и швырнул его вверх. Свистнуло, затихая, потом свист приблизился. Борис в панике:"Не дай бог, камень хряпнется –всех же перебудит!"; дернул за веревку –руку рвануло, возле головы пролопотало. Бориса прошиб холодный пот. Он приглушенно крикнул:"Ложись!"; и сам рухнул плашмя. Одновременно рядом шмякнулись два мешка. Один с мясом, а второй –супнабор.
Вверху что-то поскрипывало, овевая ветерком, пальцы дергало. Борис осторожно привстал, вытянул руку… В предплечье что-то шмякнулось, он зашипел:
;Хорош валяться, полезай в петлю: мы тебя подымем!
;Ты что совсем озверел!?; пискнул Асмодей.; По трупам забраться хочешь!?
;Дурень, ногой наступай, ногой, а мы тебя втащим, словно через полиспаст!
Асмодей недоверчиво покачал головой, но наступил на веревку. Борис привязал веревку к поясу и пошел на другой конец каменоломни. Назад тянуло, словно Асмодей потяжелел раза в полтора, но Борис упорно брел, наклонившись чуть ли не до земли, пока сверху не вскрикнуло тоненько. Он остановился. Меж стиснутых зубов со свистом вылетал горячий воздух, обжигал губы. Веревка дрожала, потом резко ослабла –его бросило вперед. Пропахав носом совсем не мягкий камень, Борис беззвучно выругался и побежал назад.
Таким же образом его затащил Громослав, а потом они, чуть не надорвавшись, втянули Громослава. Минут десять все лежали, прижимаясь к холодному камню, унимали дыхание.
Борис привстал, глаза бегали по краю стены, провожали неспешно вышагивающих часовых. Борис осторожно двинулся меж темных громад корзин, куч камней, еще чего-то объемного к стене, где еще днем заметил веревки. Под ногами поскрипывали камешки, выдавливали с хрустом песок… Борис уже занес ногу на плоский вытянутый холм, что развалился поперек, но тут в ночную проталину выглянул серебряный серп. Бледные лучи прыгнули вниз, отразились от доспехов спящего воина. Белые волосы, окладистая борода. Сердце екнуло, Борис замер, потом медленно опустил ногу.
Он вскинул руку и попал в раззявленный рот Громослава. Тот сплюнул, Борис вытер палец о штанину и сдавленно прошипел: "Мать твою за ногу, Улан-Бек, какого дьявола притворяешься ветошью!? Придется сапоги вытереть!"; Борис приблизился к седой голове, что лежала прямо на камнях.
Справа блеснуло, он присмотрелся. Руки затряслись, пальцы конвульсивно сжались. В кучке лежала секира, его меч, кинжал, лук и колчан, полный стрел, мешок. Сглотнув выступившую слюну, Борис схватил мешок. Меч соскользнул, звякнул о секиру. Он сунул руку в мешок, отмахнулся второй от зашевелившегося Улан-бека. Хрустнуло, седая голова с хрупом упала назад. Все тело конвульсивно вздрогнуло, расслабилось, носки сапог развернулись в стороны.
Борис пошарил в мешке, пальцы наткнулись на что-то шуршащее. Он вытащил это, повернул так, чтоб падал свет… Губы выдохнули:"Карта! Боги, примите этого Плюшкина к себе!"; завязав мешок, Борис закинул его на плечи, схватил меч и мотнул головой:
;Разбирайте и на стену!
Секира сама прыгнула в руки. Громослав всхлипнул от счастья. Трепетно поцеловав лезвие, он нехотя закинул оружие за спину. Асмодей нацепил лук, кинжал. Согнутый хребет выпрямился, орлиный взгляд озирал окрестности. Чертыхнувшись, он побежал к каменоломне. Там сдавлено дышало, шуршало… Через несколько минут Асмодей подбежал к друзьям, что нетерпеливо посматривали, и вытянулся по стойке "смирно".
Борис растянул губы в улыбке, прошептал:
;Ну, что ж… Тогда вперед и вверх!
;И с песней?; едва слышно осведомилось сзади.; С ней же веселее шагать.
;Не в этом случае. А если запоем, то веселиться нам до первой стрелы! Все! Тихо!
Борис дождался, когда стражи на стене только, только начали расходиться к кострам и ухватился за веревку. В несколько секунд он взметнулся на самый верх, осторожно перевалился на горизонтальную поверхность и прижался к камням. Горячее дыхание выдувало с камней пыль. Щеку холодило. Сердце подбрасывало тело, кровь гудела в ушах.
На его счастье месяц скрылся за очередной тучкой, а свет костров выявлял стену лишь на пять шагах в обе стороны. Снизу показалась массивная голова, здоровенные плечи. Громослав вылетел как пушинка, перевернулся, свесился головой за стену. Снизу дернуло. Темные бревна согнулись, заработали, как поршни. На Бориса посыпались витки каната, приближалось шмяканье, сдавленные стоны.
Борис прядал ухом, как пес, напрягся. Еще издали переговариваясь, стражи возвращались. Борис пригибался, он так и чувствовал, как через него бьют звуковые волны, пронзают, как решето, огибают. Наконец, чуть слышное ворчание Асмодея дохнуло жаром в ухо:
;Исколотили всего, как грушу! Я –вам отбивная что ли!? Зря надеетесь!
Борис зашипел, шепнул сдавленно:
;Ползи к краю, супнабор ходячий, перебрось веревку и спускайся.
;Абрек, а что это там шевелится?; крикнул левый страж.
Второй вытянул саблю, сказал с небрежной легкостью:
;Сейчас дойдем и проверим!
Асмодей только начал сползать по веревке, как зловредная луна прорвала заслон туч и высветила затаившихся парней. Стражи замерли, потом истошно заорали и кинулись вперед. На их крик в отдалении засвистели, завопили, взметнулись костры, затопало… Мимо дальних огней пронеслись в их сторону новые бойцы. Свистнули сабли, блеснули серебристыми полосами. Борис вскочил, выхватил меч, оскалился, как смерть и рыкнул:
;Асмодей, чего зенки вылупил!? Мухой вниз! Гром, за ним!
Стража налетела с выпученными глазами и оскаленными ртами, замелькали четыре сабли. Борис прыгнул вперед, махнул мечом. Дзинькнуло, блеснуло -оба лезвия улетели во тьму. Следующим ударом Борис развалил остолбеневшего война с двумя обрубками в руках от макушки до пят. Полутуша рухнула, брызгая черным под ноги, за стену отвалилось и исчезло во тьме зеркальное отражение.
За спиной завыло, всхлякнуло. Борис развернулся в прыжке с поднятым мечом, но встретился с хмурой усмешкой Громослава. Под ногами брызгали кровью две половинки, только перерубленные по поясу: ноги отдельно, а туловище отдельно.
;Я же сказал вниз!!!; металлически проревел Борис.; Быстрее, быстрее!!!
;Ладно, в следующий раз так и сделаю, ; проворчал Громослав и шагнул к краю.; Правда, этот … уже нацелился на твои ухи… Но ты прав: и без них проживем.
Борис зарычал. С двух сторон уже подбегали группки лязгающих и завывающих. Всаженный в камни костыль, к которому привязали веревку, скрипел и раскачивался, медленно выползал. Борис покосился за спину, бессильно выругался. Руки поплотнее перехватили меч, он отступил от края с мыслью:"Надо дать им уйти!"; когда снизу крикнули:"Слезай!!!". Борис сжал зубы, закинул меч в ножны и прыгнул вниз. Внутри все стиснулось. Он втянул голову в плечи, уже ощущая, как холодная сталь с хрустом перерубает позвоночник, гортань и голова летит вниз. Над ним свистнуло. Ветер смерти смел прядь с макушки. Борис почти разжал ладони. Кожу ожгло о напряженный канат, что внезапно превратился в червяка. Наверху злобно захохотало. Внутри все оборвалось, желудок прыгнул вверх. Бориса начало переворачивать спиной к земле, где острые камни, щебень… Воздух свистел в ушах и… внезапно все кончилось. Пища трамбанула выход. Его ударило о два бревна. Над ухом охнуло. Луна, что нагло уставилась в глаза, чиркнула за спину, взгляд уперся в стену, в ноги стукнуло…
Наверху разочарованно взвыло, по ушам стегнул крик:"Бежим!!!"; и он помчался за темными глыбами. По бокам свистело, чиркало о камни, выбивало искры. Спину ожгло. Борис скрежетнул зубами, но заставил ноги мчаться еще быстрее.
Земля пошла в пляс, заволновалась. В низенькой траве скрывались валуны. Борис то и дело спотыкался, пальцы хрустели. Асмодей с Громославом с криками падали, вскакивали, хромали дальше. Наконец, впереди выдвинулся сосновый клин.
Задыхаясь, Борис оглянулся -костры превратились в огненное ожерелье. Борис вбежал под темный полог, что пах перепрелой хвоей, зацепился плечом за ствол. Его отбросило в сторону. Затрещало, руки, грудь царапнуло. Борис проломился через малинник, упал лицом вниз. В щеку кольнуло. В груди булькало, хрипело. По спине текло теплое…
Сзади затопало, затрещало. На поляну вывалился Асмодей, а следом, расширив просеку, Громослав. Асмодей запнулся о что-то, с руганью перепрыгнул препятствие, что почему-то застонало. Асмодей охнул, вернулся назад, торопливо присел.
;Борька, ты чего?; вскрикнул он, ощупывая друга.; О, дьявол, стрела!
;Где?; бухнул Громослав и присел рядом.; Ни черта не вижу! Костер бы…
;В мешке… кресало…; прохрипел Борис невнятно.; Разожгите, только в ямке…
Громослав запустил в мешок лапу, нашарил искомое. Асмодей в несколько взмахов выкопал кинжалом углубление, тут же вслепую натаскал тонких веточек.
Громослав примерился.., мощно ударил и взвыл от огненной боли. В темноте злорадно захихикало. Палец запульсировал, разросся до размеров вселенной. Зубы скрежетнули, богатырь неловко перехватился, осторожно ударил, потом скорректировал, и уже в третий раз сноп искр упал на приготовленное топливо. Заклубились новорожденные дымки. Асмодей тут же тихонько дунул. Сквозь рыжие облачка прорвались огоньки, несмело лизнули сосновые веточки, потом захрустели, взметнулись вверх…
Костер растрескивал веточки, трепещущее пламя очерчивало круг метра три в диаметре.
Асмодей щупал мокрую от крови безрукавку, тупо смотрел на торчащий из нее прутик с перьями на конце. Борис простонал сквозь стиснутые зубы, глухо выдавил:
;Ну, чего ждешь!? Пока кровью изойду? Ломай древко и снимай шкуру.
Асмодей просиял, чиркнул кинжалом по прутику. Вдвоем с Громославом стянули тяжелую одежку. Пальцы покраснели, липли друг к другу. Асмодей брезгливо пошаркал о траву, вытер о штанину и потянул за обрубок. У земли сдавленно охнуло, тело дернулось. Руки дрожали, пока тянул стрелу, на лбу выступили крупные капли пота. Кожа вокруг стрелы вздулась бугром, что разделился на две вершинки…
Громослав, что напряженно следил за процессом, напряженно сказал:
;Кажись, стрела выходит быстрее, чем бугор растет.
Асмодей замер, задержал дыхание. Через бровь что-то прокатилось, влетело соленым в глаз. Асмодей заморгал. Все расплылось. Снизу донеслось сдавленное:
;Режь!
;Чего!? ; булькнул Асмодей.; Мне хоть тебя и жалко, но не до такой же степени!
;Какой дурак!!!; простонал Борис. ;Распарывай кожу, пока не соскочило!
Асмодей вытащил кинжал, тщательно стер землю и протянул Громославу. Тот подержал над костром, а потом с поклоном вручил хирургу. Асмодей скривился, но ухватил скользкий словно ерш кинжал. Лезвие приближалось к залитой кровью спине. Внутри все обмерло, конвульсивно сжималось, словно это он лежал и к нему сейчас приближалось острейшее лезвие. Асмодей легонько чиркнул с одной стороны, потом с другой. Кожа распалась, словно от удара топора. С чмоканьем выдвинулось в кровавых соплях острие. Углубление тут же заполнилось черной маслянистой жижей. Края раны разошлись. Асмодей смотрел на спину Бориса со смесью отвращения и жалости. "Долго зарастать будет",; мелькнуло в голове.
Борис тяжело дышал. С каждым вдохом края раны расходились, из нее выплескивалось, стекало по спине. Борис тягуче сглотнул, потом проскрежетал:
;Чо пялишься!? Бери иголку и зашивай!
;Ты с-с-совсем охренел!; трясущимися губами выдавил Асмодей.; Я ж не швея!
;Ничего, ничего,; бухнул Громослав,; сумел портки разодрать, сумей и заштопать!
Кровь залила рану, как озеро, а теперь уже вытекала ручьем по спине, на бок и впитывалась в хвою. Над костром иступлено носились толстые мохнатые мотыльки. Предсмертно пискнуло, захлопали крылья, заухало, словно хотело испугать.
Асмодей порылся в мешке, ойкнул, отдернул руку. Пососав палец, полез снова…
…На спине Бориса остался неровный шрам звездочкой. Белые нитки пропитались красным. Во тьме что-то шуршало, попискивало, верещало. Привлеченные запахом крови, на Бориса пикировали с визгом стратосферных истребителей комары. Борис постанывал, дергался, но не просыпался. Спину покрыли белые волдыри. Комарье отлетало толстое, с раздутыми рубиновыми брюшками. Рядом бессовестно дрых Громослав. Асмодей яростно махал веткой над больным, стегал себя нещадно, словно занимался самоистязанием. Но наглые комары заходили во фланг, контратаковали, пока не кинул перепрелых иголок. Костер притих, меж веток показалось желтое молоко. Асмодей махнул веткой –дым заклубился над спиной Бориса, слизнул живность, как корова языком.
Глава 37.
Как только солнце зажгло верхушки сосен, Асмодей растолкал Громослава и рухнул возле костра… Ему снилось, что они вернулись в родной город с победой. Враги раздавлены морально и, восстав из пепла, поют им осанны. Столы на улице, смех… Он раздирает руками жаренное мясо, глотает, по рукам течет сок…
Асмодей распахнул глаза. Сбоку потрескивал костер. Над ним скворчало, распространяло одуряющий запах что-то шестилапое с культяпками. Закрываясь ладошкой от жара, Громослав поворачивал вертел. Красно-коричневая корочка трескалась, из нее вырывались струйки пара. На костер капал жир, оттуда стреляло искрами. Из-под продолговатой кучи лапника кашляло, постанывало.
Асмодей зевнул с подвыванием, потянулся и важно заметил:
;Гром, я чую, что сие существо нуждается в испытательной дегустации!
Громослав усмехнулся, сожалеюще покачал головой. Покрасневшие глаза прищурились:
;Опоздал ты, паря! Я уже троих таких отдегустировал вместе с Борькой. Это твое.
Асмодей подпрыгнул, вмиг оказался на ногах и завопил:
;Что ж ты молчал, как рыба об лед!; Руки тряслись, глаза сверкали, как антрацит.; Нужно срочно определить готовность!
Громослав сыто рыгнул, поковырялся в зубах и пробубнил:
;Определяй. Восьмая пара ног была чуть недожаренной, но остальное, думаю, вполне поспело.
Асмодей возмущенно вспикнул, стащил вертел с костра и положил рядом, пока тушка не приобрела нормальные габариты о двух лапках…
Трое суток провели в этой рощице. Бориса трясло, морозило. Шов распух, кожа вокруг раны покраснела. Громослав нашел какие-то травы, начал жевать и прикладывать к гноящемуся бугру. На вопрос Асмодея о том, видел ли он такие растения дома, богатырь раздраженно дергал плечом и жевал дальше.
Как ни странно, но на вторые сутки опухоль спала. Громослав часто менял повязки, приматывал травы асмодеевской паутиной. К концу третьих трясучка прошла, травы вытянули гной. Борис забылся крепким сном…
Свист, тук, треск.., шуршащее топотание удаляется, потом приближается и так несколько раз… Со всех сторон стрекотало, свиристело, где-то вверху истошно каркало… Сбоку пригревало, потрескивало, тянуло чем-то таким, отчего в животе беспокойно заворочалось. Лицо прижигало. Пахло хвоей, лицо покалывало. Борис хрюкнул, недовольно приоткрыл глаз, тут же зажмурился. Черное пятно пульсировало, превращалось в чистейше белое и обратно. Борис ругнулся и повернулся набок. Захрустело, легкая тяжесть свалилась вбок. Ладонь прикрыла глаза, Борис выглянул, словно из дзота.
В выкопанной ямке еле тлел костер. На двух рогатках покрывался румяной корочкой упитанный как пенек зверь. Четыре лапки бесстыдно торчали вверх. С него капало на угли. Там шипело, взвивалось сизыми прогорклыми дымками.
Все лицо чесалось. Борис привстал. Проскрипев ногтями по двухдневной щетине, он оперся на ладони. Куча лапника нехотя сдвинулась с груди вниз. В спину кольнуло, но как-то иначе. Будто боль еще жива, но поскуливала, словно собака с перебитым хребтом.
С другой стороны костра похрапывал Громослав. Комарье пикировало на него, но через мгновение разочарованно взмывало и летело к Борису либо к Асмодею. Тот топтался в паре метров от костра. Трава под ногами превратилась в мочало. В полста метрах поскрипывала на ветру сосна в три обхвата. Ее ствол напоминал дуршлаг. Сквозь многочисленные дырочки виделись дальние деревья, вытекал сок. Асмодей с сопением натягивал лук. Загоревшие до черноты пальцы дрожали возле уха. Борис хмыкнул. Взгляд ощупал стройную фигурку парня. Асмодей всегда проигрывал друзьям в росте и силе, так что на него если и обращали внимание, то лишь за острый язык. Но за поход он окреп, раздался в плечах. Если жира на нем и раньше не было, то теперь хилое мясо переплавилось в тугие жилы. Все тело превратилось в обтянутый эластичными канатами костяк.
Борис уважительно следил, как посеревшие пальцы оттягивали стальную тетиву. Еще, еще немножко… Руки мелко, мелко дрожали, перевитые молниями вен. Наконец, оперенный кончик выглянул за затылок, свистнуло, звякнула под ударом тетивы стальная рукавица. В сосне появилась новая дырка. Лук упал на вытоптанный круг.
Асмодей метнулся к прозрачному дереву, только пятки сверкнули. Сосна с хрустом просела, накренилась. Он остановился, взрыхлив дерн, попятился. Протяжно затрещало. Ломая ветви, дерево завалилось на соседей. С хрустом падали ветви. Сосны раздвинулись, подточенный ствол рухнул. Бухнуло, земля вздрогнула. В голубой просвет уставились белые зубья. Асмодей метнулся к пню, упал возле него на карачки да так и пополз, лишь трава колыхалась. Вдруг бодыли замерли. Меж стеблей сверкнул кинжал, вонзился в землю. Во все стороны взлетели черные комочки, хвоя. Асмодей вскочил и помчался назад. В руке поблескивала стрела.
;Ну, как я ее?!; воскликнул он, потрясая стальным цилиндриком.
;Могешь, могешь, что тут сказать… Прогресс перед глазами,; солидно похмыкал Борис и кивнул на костер.; Ты вот лучше скажи, где ты этого мутанта нашел? Отравить никак нас вздумал?
Асмодей опешил. Брови взлетели на лоб. Он перевел взгляд с Бориса на нежнейшего поросенка, а потом на Громослава. Богатырь хмуро тыкал ножом в блестящий бок. Кожица трескалась, оттуда капало, шипело, выстреливали струйки пара.
;Вы что? Это ж всамделишный поросенок! Я первым выстрелом просадил дерево и его насквозь. Прятался с братанами и свиноматкой в кустах. Те как рванули –только я и успел разглядеть толстые розовые задницы и хвосты пропеллером! А этот и не мявкнул!
;Ах, он еще и мявкать должен был!; еще более подозрительно прошипел Борис.; А копыта почему четыре? Я тебя спрашиваю, почему всего четыре копыта!!?
;А…а… сколько их должно быть?; выпучил глаза Асмодей.; У нас же четыре…
Борис крякнул, переглянулся с покрасневшим Громославом, развел руки:
;Прости… Уж и сами забыли, как выглядят нормальные животные.
;Ничего страшного. ; присаживаясь, успокоил Асмодей.; Я и сам не поверил.
Развалив зверька повдоль; Асмодей отказался, сославшись на диету; парни торопливо позавтракали. Борис чувствовал, как с каждым проглоченным кусочком силы восстанавливаются, кровь струится по жилам все быстрее, а в голове проясняется.
Борис вскочил, чуть сморщился, но вскрикнул бодро:
;Гей, хлопцы, по коням!
Асмодей оглянулся, разинул рот:
;Где ты их увидал!?Я б с удовольствием!
;Ишь чего захотел! Мы сами еще те жеребцы!..
Рощица осталась позади. Земля под ногами постепенно повышалась, выгибалась горбиками. Словно гигантские кроты рыли, рыли, но устали, остановились, да так и уснули навеки.
Прозрачные сосновые рощицы, каменистые склоны двигались на них и исчезали за спиной. Земля с каждым шагом становилась тверже, злее била в подошвы, колола острыми камешками. Склон задирался все круче к беспощадно синему небу, словно думал под конец сделать мертвую петлю. Сосны вырастали из серо-зеленой поверхности, а затем с усилием выгибались к солнцу. Вокруг далеких остроконечных пиков сгрудились белоснежные бараны. Асмодей залюбовался их причудливой игрой. Они напрыгивали друг на друга, бодались, срастаясь во что-то чудовищное. Им явно тесно, но разбегаться не спешили.
;Через пару часов дойдем, у подножия привал сделаем, сожрем что-нибудь…; мечтательно протянул Асмодей,; и в путь к вершинам славы!
Борис, что шел в авангарде, издал какой-то странный звук, сзади фыркнул Громослав:
;К завтрашнему вечеру бы дойти –и то неплохо.
Асмодей выпятил губу, хмыкнул. Казалось, что до конуса перевернутого мороженного рукой подать. Однако, шли весь день. Гора все вырастала, тянулась к небу. Борис скорректировал движение и постепенно она сдвинулась, открылся целый хребет. Исчезающие в облаках пики переходили в ущелья, чередовались с черными зубьями, меж которыми виднелись долины сперва зеленые, а чем выше, тем безжизненнее. Каменные волны гуляли под ногами и только к вечеру следующего дня вздыбились девятым валом.
Солнце норовило скатиться за дальний склон. По склонам протянулись длиннющие тени. Борис с тоской смотрел на плотный венчик сосняка у подножия. Глаза поднялись, он облегченно выдохнул. Ширина хвойного пояса не превышала и сотни метров. Но как только они влезли в первые лесные ряды, Борис понял, что обрадовался рано. Каждый шаг брали с боем. Сосны, как радетельные хозяева, использовали под свои нужды все, до чего смогли добраться. Стволы стояли так плотно, что иной раз и Асмодей мог протиснуться, лишь оставив на шершавых цилиндрах клочья безрукавки.
Впереди мелькнул просвет. Борис хрипло хекнул и махнул рукой. Лезвие прочертило двухметровую дугу, туго завершило круг. Его занесло. Сзади шарахнулось, испуганно заорало. Сосны скатились с косого среза, глухо воткнулись в хвойный подстилок. Заваливаясь вбок, они цеплялись ветками за соседей. Протяжно шелестело, потрескивало, затем бухнуло с хрустом. Борис перепрыгнул пеньки. Подошвы топнули по серому камню, хрустнули мелкие веточки. Ноги, руки мелко дрожали. В десяти шагах вверх склон обрывался каменистым перевалом. За ним виднелись заснеженные вершины, что взбивали пенную дымку. Борис вздохнул и с усилием разогнул колени…
Зелено-коричневая стена сдвинулась назад. Хватаясь за серые булыжники, трещины, Борис втащил себя на вершину холма. Ветер ударил в лицо свежей струей, взвихрил волосы. Борис убрал прядь с глаз, всмотрелся. В животе квакнуло. Он пошарил за спиной, но пальцы нащупали лишь пустые ножны. Нетерпеливо обернулся на скрип и шорох:
;Гром, давай быстрее!
;А что такое?; осведомился Громослав и обогнал Асмодея.; Ничего себе!.. Козел!
;Ты за что Борьку обозвал!? ; возмутился Асмодей.; У него ж даже бороды нет!
Богатырь отмахнулся, как от навозной мухи, торопливо сдернул лук, выхватил стрелу. Вжикнуло. Борис фыркнул. Спина Громослава чуть сгорбилась. Асмодей непонимающе выглянул из-за мощных спин. Неподалеку на выходе из впадины пасся рогатый, мерно потряхивал бородой, пощипывая что-то зеленое.
Асмодей ухмыльнулся, сплясал гопака и запел мерзким голосом:
;Акелла промахнулся, Акелла промахнулся! Стар стал, ослабел… Понимаю… Хошь, класс покажу?
У Громослава возникло стойкое желание свернуть певцу шею. Скрипнули зубы, заиграли желваки, Громослав буркнул, доставая вторую стрелу:
;И без сопливых скользко. Рот прикрывай, а то ветер сильный. Выдует ненароком –так хряпнемся, что и костей не соберем.
Асмодей вспикнул и замолчал, губки поджались. Его взгляд цеплялся за стрелу, пригибал острие, колол спину конкуренту. Громослав оттянул тетиву за ухо. Стрела едва высовывала кончик за дугу лука. Направив острие чуть вбок и вверх, Громослав разжал пальцы. Блестящий цилиндрик исчез. Мохнатое животное подпрыгнуло, взмекнуло так, что задрожали горы. С вершин сорвались камни, пыльной лавиной накрыли животное. Треск и грохот взметнул облако пыли до напрягшихся парней.
Борис кашлял, тер покрасневшие глаза. Рядом перхало, грохотало, словно из пушки. Серо-коричневое марево осело, открыло две похрустывающие каменные фигуры.
;Горы волнуются раз, горы волнуются два, горы волнуются три, каменная фигура на месте замри!; выплевывая грязь и отряхиваясь, проскрипел Борис.
;Чего!?; выпучил белки Асмодей, а потом хмыкнул с прищуром.; На себя, старичок, посмотри да песочек в кучку собери.. на будущее.
Солнце прижалось к горе, налилось от злости краской, подожгло алым низ облаков. В белесой синеве парил едва различимый черный крестик.
Громослав усмехнулся и прыгнул в оседающее марево. Камни срывались из-под ног, со стуком скакали вниз. За спиной топало, хрустело, шутливо переругивалось. Пыль уже осела, скрипела на зубах, отхаркиваясь черными сгустками. Наполовину присыпанное мохнатое тельце приближалось странно медленно. В груди стукнуло. Громослав сдвинул брови, ускорил шаг, еще не понимая, отчего взволновался. Пару минут парни пробирались через завалы. Камни сдвигались, так и норовили переломать ноги. Сзади затихло, присвистнуло.
Припорошенный пылью мохнатый зверь вырос в холм. Рога торчали слоновьими бивнями. Голова, что туша быка. Из-под камней выглядывали вершинки кустарника. Переднее копыто толщиной с бревно подергивалось, терлось о скалу. От судорог сдвигались глыбы, пахло паленым камнем. От копыта вылетали искры, за ним оставались белые борозды. Асмодей крадучись приблизился, привстал на цыпочки, дотянулся до рога.
;Вот это… козлик!; голос дал петуха, Асмодей с восторженной боязливостью оглянулся на друзей. За их спинами на багрово-сером фоне холма пронеслась огромная тень. Он вскинул голову, заорал, скакнул зайцем в сторону.
На них пикировал чудовищный орел. Круглые глаза размером с блюдце горели желтым. Клюв, что не уступал плугу, распахнулся. Мелькнул красный зев, клекот заложил уши. Громослав только сдернул лук, как в паре десятков метров над головой распахнулись крылья, закрыли полмира. Оглушительный хлопок смел Бориса, закинул в узкую расщелину. Мимо кубарем прокатился Громослав. Лук отлетел в сторону. Камни с кулак неслись следом в туче пыли, стучали по спине, рукам… В лоб садануло, как поленом. На миг наступила тьма, но тут же рассеялась вместе с пылью. Орел топтался по трупу козла, разевал клюв, топырил крылья, но до Бориса не доносилось и звука. Черные изогнутые как сабли когти вонзились в шкуру, брызнула кровь. Птаха приспела, оттолкнулась лапами… Хлопок выковырял Бориса из камней. Небо и скалы трижды менялись местами, но всякий раз средь темнеющего неба на фоне седых вершин он видел медленно удаляющегося титана. В лапах болталось что-то маленькое…
Борис лежал в груде камней. Ногу прижимала тупая тяжесть. Спину, лоб саднило. Правый глаз видел, как сквозь красное стекло. Он подергал ногу –булыжник откатился. Борис приподнялся. В колено стрельнуло. Он зашипел, выпрямился, перекосившись на левую сторону.
Борис оглянулся. Впереди каменная насыпь, за ней почти отвесная истресканная стена. Кое-где из скалы торчали пучки травы, слабые цветочки. За спиной перевал. Перед самым краем небольшую ямку завалило булыжниками с человеческую голову, набросало холмик.
Вдруг камни беззвучно зашевелились. Борис, ругнулся, потряс головой. Мозги бултыхались по черепной коробке, с силой били в виски. Он морщился, но тряс головой все сильнее. Сердце всхлипнуло. Борис засунул пальцы в уши, поколупал, но безрезультатно.
Холм вспучился, осыпался с плеч Громослава. Тот встал весь побитый, волосы на голове слиплись в красно-серую массу. Руки, лицо в синяках. Он шатнулся, выбрался из ямы. Несколько глыб неслышно скатилось в освободившееся место. Губы Громослава шевельнулись. Он вскинул брови, смотрел непонимающе. Бориса прошиб холодный пот. Он скривился и саданул себе по лбу. Черная завеса перерубила свет…
Борис растопырил глаза. Над ним склонилась массивная фигура. За плечо дергало.
;Ты совсем охренел что ли?; проревело широкое лицо в кровоподтеках.
Борис выпучил глаза, обежал взглядом окрестности. Еле слышно верещал кузнечик. В траве прошуршала ящерка, мелькнул серо-зеленый хвост. Борис заорал:
;Ура!!! Я слышу, слышу! Гром, скажи еще что-нибудь столь же хорошее!
Громослав покрыл трехэтажным матом всех заумников и недоумков, которые все таки где-то сходятся. Борис наклонил голову и умильно слушал. Уши подрагивали. Сзади зашуршало, заскрежетало. Борис обернулся, встретился взглядом с Асмодеем, что осторожно высунулся из-за пригорка. Асмодей посмотрел на счастливого Бориса, потом на здоровяка и спросил с надеждой:
;Ну, что? Привал? Солнца нет, да и жрать больно хочется.
;Все б тебе жрать!; проворчал Борис и внимательно посмотрел на голубое небо.; Тебе как?.. Кашки из пыли сварить или жаркое из булыжников?
Асмодей вздохнул, выбрался на карачках. Отряхиваясь, он косился по сторонам. Действительно, ни удавиться, ни зарезаться нечем. Голые скалы, россыпи камней, лишь в стороне вцепилась в расщелину серыми щупальцами тонкая сосенка. Она была обнажена на высоту в пять человеческих ростов и лишь на самой макушке помахивала куцым веником.
Борис подобрал перевязь с мечом, закинул за спину и подошел к мощно вздымающемуся массиву. Глаза ползли по стене, но все никак не могли нащупать край. В шее захрустело, взгляд погрузился в далекое серое марево.
Громослав ворчал, бродил вокруг, часто нагибался, расшвыривал камни. Глыбы трескались, со стуком раскатывались. Богатырь чуть ли не вспахивал носом скалу. Борис хихикнул: в голове почему-то промелькнули уши, что докатились к батарее. Наконец, Громослав упал на колени, вытащил что-то тонкое, тщательно обтер и сунул в колчан.
Борис ощупывал трещины, набыченный взгляд прыгал по камням, намечал путь. Сзади захрустело, за локоть легко тронуло, сказало голосом Асмодея:
;А как насчет: "Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет?"
;Ты надеешься найти где-нибудь дырочку?; хмыкнул Борис.
;А почему нет? Если тут все такие мутанты, то вполне вероятно, что крот или червячок вырастили себе алмазные зубки и понагрызли ходов, выходов,; он даже начал заикался от возбуждения.; Тут, может быть, вообще не горы, а дуршлаг! Поищем, а!?
Громослав подошел ближе, сказал удивленно:
;Хочешь с ними познакомиться? Чур, ты первый! У меня шкура хоть и дубленая, но не настолько.
Асмодей скис, со страхом оглянулся на далекое подножие, сглотнул и глянул вверх.
;Доставай паутину,; бросил Борис.; А то с голодухи свалишься, отскребай потом.
Асмодей вымученно улыбнулся, кивнул. С треском размотав прозрачную веревку, он протянул ее Борису. Тот закрепил один конец вокруг пояса Громослава, ко второму примотал себя, а за середину веревки прицепил вторую, на которую и подвесил Асмодея.
Парни проверили узлы, поправили оружие. Борис выдохнул: "С нами правда", ; и вонзил пальцы в щели…
Первые полчаса Борис ощущал постоянное натяжение веревки. Пальцы онемели, кровоточили, но он упорно нащупывал щель или камень вверху, опирался ногами о шероховатости и затягивал себя чуть выше, потом еще и еще. Щека прижималась к прохладной пооверхности, что через мгновение нагревалась от дыхания.
В груди клокотало, хрипело, бухало так, что отталкивало в пустоту. Руки, ноги дрожали, закостенели. Глаза покрывала мутная пелена. В подошвы ткнулось, заворчало. Борис опустил взгляд, проморгался –и пальцы чуть не разжались. Внутри все съежилось, вспикнуло и рухнуло к неимоверно далекому подножию. Судорожно стиснув пальцы, Борис прижался к скале, словно прилип. С обеих боков дохнуло жаром, будто проползли две печки, его дернуло вверх. Над головой каркнуло отвратительно бодрое:
;Борька, не спи: замерзнешь! Помочь!?
Всхрапнув, Борис стиснул зубы и рванулся к темнеющему небу со скоростью беговой черепахи. Он догнал друзей, перегнал и теперь полз, приговаривая про себя: "Тут совсем невысоко, падать недалеко, так что расслабься и лезь потихоньку",; дыхание выравнивалось, мышцы распутывали узлы, несколько пальцев выскочило из щели –в груди всхлипнуло, затрепыхалось. Борис стиснул зубы и пополз дальше.
Через некоторое время Борис ощутил, что его дергают вверх, но одновременно внизу кто-то тяжело сопит. Он поднял глаза… В пяти метрах неутомимо карабкался Асмодей и что-то напевал под нос.. гад ползучий!
…Казалось, прошла бесконечность. Мертвенный свет серебрил пластинки слюды перед глазами. Скала подрагивала, едва слышно бухало, гудело. Откуда-то из темноты сыпалась пыль, мелкие камушки. Сверху радостно заорало:
;Братцы, поднажмите! Уже виден путь в светлое будущее!
Борис монотонно переставлял руки. Пальцы, словно крючья, бесчувственно впивались во что-то, а руки так же сгибались в локтях, подтягивали занемевшее тело. В голове вяло всплыло из тупого марева:"На что нажать? И почему тогда темно?"
Скала дрожала все сильнее. В бухающие удары вплетались хеканья, хруст. Веревка натянулась, как струна, Борис едва успевал переставлять руки. Гиря на поясе то разрывала его на части, то превращалась в пушинку.
И тут рука, что поднялась для зацепа, нашарила пустоту. Пальцы упали, наткнулись на твердое. Под мышки подхватило, потянуло, как домкратом. Борис вполз на восхитительно ровную площадку, сделал несколько гребков, как тренирующийся пловец и уткнулся макушкой в камень. Через минуту к собственному хрипу добавился мощный рык, клокотание. По ногам проползли уральские горы. Немного не дотянув, хребты остановились…
Буханье и сотрясение камней под ним становилось сильнее. В замутненный усталостью мозг доносились взрыкивания, треск. Послышался нетерпеливый голосок Асмодея:
;Вы тут полежите, ладно, а я сгоняю посмотрю, что там за шум!?
;Стоять!; просипел Борис и подобрал под себя дрожащие конечности.; Я …счас…
Он подергал ногами –обжигающее давление заворчало и откатилось. Борис по стеночке, по стеночке воздел себя в стоячее положение. В двух метрах от края, покачиваясь, разгибался Громослав.
Опираясь о скалу двумя руками, Борис с тревогой посматривал на Громослава, что топтался возле бездны. Богатырь качнулся к звездному куполу. У Бориса внутри все сжалось, он рванулся к краю, но Громослав с усилием выпрямился и мотнул головой в сторону Асмодея. Тот повизгивал, подпрыгивал около темного прохода меж скалами, оглядывался.
Борис осторожно шел в кромешной тьме. Вместо ног он едва шевелил дубовыми колодами. Под подошвами похрустывало. Борис то и дело спотыкался. С губ слетали сдавленные проклятия. С боков давили отвесные стены. Далеко вверху холодно подмигивали звезды, по правую руку по стене пролегла изломанная линия раздела тьмы и серого камня.
Удары, треск разрывали затаившуюся ночь все громче. Со склонов скатывались камешки, со свистом проносились рядом, цокали… Борис двигался по стеночке за Асмодеем, когда впереди на фоне посветлевшего прямоугольника проявилась его нервная, ускорившая шаг фигура. В плечо пихнуло. Мимо протопал Громослав, пахнуло загнанным конем.
Он догнал Асмодея, рыкнул приглушенно:
;Не лезь наперед батьки в пекло!
Асмодей попридержал коней. Борис ускорил шаг. Плотной группкой они подошли к скальному устью. Борис выглянул из-за угла. Там на широкой каменистой площадке двое великанов остервенело мутызгали третьего. Лунный свет выхватывал лохматые как у медведей тела, массивные черепа с тяжелыми надбровными дугами. Толстые как дорические колонны ноги топтались по земле, с хрустом растирали в пыль булыжники. Кулаки с двухсотлитровую бочку переходили в ручищи толщиной со столетние сосны.
Бились молча. Воздух наполняло сдавленное дыхание, хеканье, мощный запах табуна загнанных жеребцов, смрад гниющего мяса. Светловолосый великан отшатывался от чудовищных замахов противников, но сам бил точно, умело. Он закрывался локтями, покачивался… Оскалив редкие зубы, его колотили по плечам, пытались достать в голову, чиркали по серебристой волне.
…Кулак белогривого смачно погрузился в толстое брюхо правого, выбил дыхание. Хакнув, тот согнулся, отшатнулся и бухнулся на задницу. Земля под ногами подпрыгнула. Титан насел на следующего…
Площадку, на которой дрались гиганты, заливал призрачный свет. С обоих сторон площадку зажимали скалы, сужались через полусотню метров в ущелье. Дорожка обрывалась перевалом в широкую долину, где виднелись россыпи огней, пахло дымом.
Из-за перевала выдвинулся валун, повернулся. Стали различимы высокие скулы, нос картофелиной. Глаза прятались в темной пещере. Увидев, что двое уже не бойцы, голова поднялась, за ней показались горы плеч, толстенные руки, тумбы ног. Великан выпрямился, крадучись двинулся к дерущимся. Из-за спины новенький вытащил палку, на ее конце примотан камень. Сравнив размеры великана и орудия, Борис невольно содрогнулся. Палка –ствол сорокалетней сосны. Камень –обломок скалы с упитанного барана. Если такое хряпнет по темечку, то прическу того… попортит. Приблизившись к золотоволосому, новенький вскинул орудие над головой. Под его подошвами не хрустнул и камешек.
В груди Бориса часто, часто заколотилось, кулаки сжались. Справа возбужденно сопел Асмодей, подпрыгивал, дергал руками. Он уже весь был в схватке. Наносил и парировал удары, разметывал по скалам хладные останки… Со второго бока рыкнуло. Борис дернул головой. Мимо пронеслась глыба мрака, на ногу наступило. Хрустнули пальцы. Борис зашипел, зажмурился, тут же распахнул глаза.
Громослав выметнулся на освещенную площадку, с ходу выдернул секиру. Широченная морда великана исказилась в гнусной гримасе. В руках Громослава сверкнуло, свистнуло, унеслось горизонтальным кругом. Тот прошил великана на уровне шеи, с хрустом врубился в скалу. Диверсант содрогнулся, колени подогнулись, огромное тело рухнуло навзничь –грохнуло, земля содрогнулась, сверху посыпались камни.
Двое противников золотоволосого уже опомнились, с яростным ревом молотили врага. Как только Громослав выпустил из рук топорище, то тут же бросился в схватку. В руке у него сверкнул кинжал… Борис заорал:
; Дурень, куда!? Затопчут!!!; и бросился вперед…
Тут же недоуменно взревело. Ближний к ним исполин пошатнулся, взмахнул руками. Золотоволосый сдвинулся в сторону, жестко саданул снизу в подбородок. Великан выгнулся дугой, сапоги отделились от земли, его повлекло к пропасти. Мелькнули выпученные глаза, яростно скрипнули зубы –и тело пропало из виду.
Последний из нападающих яростно зарычал, махнул ногой. В одну сторону отлетело сверкающее, звякнуло. В другую –пронесся темный ком, глухо шмякнулось, загудела скала. Золотоволосый в прыжке трахнул коленом в грудь оставшемуся. Хрустнуло, из оскаленной пасти выметнулся черный фонтан. Взмах рук, тело шатнулось, остановилось на краю… Скрюченные пальцы тянулись к горлу обидчика, но тяготение победило – край плиты с треском ушел вниз и следом исчезло тело.
Яростный рев пропорол воздух. В нем не было страха –лишь сожаление, что ненавистный ворог жив, топчет зеленый ряст. Дрогнула скала, ухнуло –рев прервался. Несколько затихающих шлепков окончились еле слышным гупом.
Глава 38.
Борис метнулся к скале, где виднелся скомканный холм. Внутри сжималось, вскипало яростью. Усталость исчезла, словно ее корова слизнула. Сзади топал Асмодей. Впереди что-то матово поблескивало. Борис не обратил внимание, прыгнул дальше… Ноги взлетели выше головы. Перед глазами мелькнуло звездное небо, похабно подмигнула луна. В позвоночник садануло. Борис проехался в чавкающем по инерции, уперся ногами во что-то мягкое. Около ушей чавкнуло, чуть выше заорало, забросало лицо тепло-соленой массой. Борис скривился, узрел падающее на него пятно, напрягся. Воздух вышибло из сплющенной груди. Он застонал, сбросил извиняющегося Асмодея в мокрое, хлюпающее.
;Пардону просим, ; пробормотал тот, вскарабкиваясь на колени.; Бээ… Гадость!...
Ноги разъезжались, но Асмодей с упорством коровы на льду хлюпал по теплому месиву дальше. Борис поднялся и гордым львом заспешил следом.
Хрупнуло, в вышине густо проревело:
;Кто это тут под ногами шарится? Что за букашки?
Борис не ответил: тормошил Громослава. Тот скрежетал зубами, но подняться не мог. Асмодей заорал, боясь, как бы титан ненароком не наступил в темноте:
;Это мы, люди!
;Хм, люди?.. Лилипуты что ли?; пробормотало так, словно над головой дробили камни в пещере.; И откель вы только вылезли? Хм… Впрочем знаю.., откель.
Тяжело протопало. Золотоволосый скрылся за поворотом. За скалой треснуло, хрустнуло, еще несколько раз. Дрожание земли приблизилось. Показалась громадная фигура. За ней потрескивало, шелестело. На сером неровном фоне с рельефными глыбами плыла чернильная тень. В семи шагах великан расцепил руки. Бухнуло, из охапки выпали стволы, затрещали. Великан проворчал, присел на корточки. Громадные ручищи что-то ломали с треском, передвигали…
Оглушительно чиркнуло. Метрах в пяти над головой родился сноп искр, упал на холм из веток и бревен и взвился слабым дымком. Серые клочья качнуло в сторону, развеяло ударом ветерка. Великан раздраженно рыкнул, со скрежетом стукнул еще раз. Искры выметнулись фейерверком, вцепились в дерево, как собаки в чужака. Затрещало, через дым прорвались язычки пламени. Золотоволосый покряхтел, встал на колени, с силой подул… Мелкие сучья, искры пронеслись к пропасти, там разделились: кому вверх, а кому вниз. Огонь прошил древесный холм, пригас меж веток, но тут же с ревом выметнулся, словно узник из темницы. Красные цветок лизнул титаническое лицо. Сверкнули алым зубы. Высветился аквамарин глаз. Затрещали волосы, пахнуло паленой псиной. Великан отшатнулся.
Золотоволосый плюхнулся на задницу, уставился на суетящихся около стены существ. Даже сидя он возвышался над Борисом более чем в два раза. Губы сложились в трубочку:
;И такая мелюзга завалила двух человеков? Дела…
Борис дернул плечом, буркнул недовольно:
;Это не мы, а только вот тот, что валяется горой костей и мяса.
Он вправлял Громославу кости, тот скрипел зубами, но не проронил и слова. Золотоволосый нагнулся, с интересом следил за действиями друзей. Асмодей вздрагивал, косил глазом на нависшую громадину. Вскинув брови, великан медленно покачал головой:
;Невероятно! А если бы все трое вышли на тропу войны? Хана племени!
;Да, ну… Мы –мирные, аки одуванчики…; польщено пробормотал Асмодей. Видя, что великан не понял, покрутил пальцами.; Ну… Это такие цветы на равнине. Воздушные, как легкие облачка.
Великан наморщил узкий лоб, а потом громыхающе хохотнул:
;Аа… Ха-ха !!! Понятно! Облачка тоже, если разозлятся, превращаются в грозовые тучи! И тогда всякая тварь спешит спрятаться. Помочь чем?
Асмодей пожал плечами, задумался. В животе бурлило. Он просиял:
;Нашему другу к костру б поближе да силы восстановить после боя…
;Вот дубина!; богатырь хлопнул себя по лбу и вскочил с места.; Сейчас, сейчас!..
Трехметровое пламя высветило титаническую спину, что свернула за угол. Искры взлетали в звездное небо роями, словно хотели поселиться средь долгоживущих огоньков. Но немножко недотянув, герои гасли. На голову падали черные хлопья. Треск поленьев, запах смолы наполняли воздух. Из-за скалы донеслись смачные удары, протяжный треск…
Затопало, показался золотоволосый титан. В одной длани он тащил лохматую шкуру, а в другой –тушу какого-то животного. Бросив мясо на камни, великан расстелил шкуру около костра и перенес туда Громослава.
В груди у Бориса сжалось, когда толстые как бревна пальцы подхватили избитое тело. Борис представил, как титанические ладони сожмутся –хрупнет, во все стороны плеснет красным, а на землю упадет одна лишь шкурка. Превращаясь на ходу в мышей, от кобчика к загривку пронеслись ледяные мурашки. Стиснув зубы, Борис проследил, как Громослава положили на шкуру, и облегченно выдохнул.
Великан вбил в щели меж камнями толстенные рогатины. Вытащив из кучи бревен одно потоньше, он заострил каменным ножом торец и вогнал его в окровавленную тушу.
Над костром зашипело. Великан поворошил уголья –пламя пригасло, сузило светлый круг, куча дров нырнула во тьму. Жмурясь и отворачивая от жара лицо, великан крутил вертел, подставлял то один, то другой бок туши. С мяса капало, уголья шипели, взвивались струйки пара. Заметив, что Громослав сел, великан прогрохотал участливо:
;Ну, как… ты? Цел?.. Не ушибся?
Громослав огляделся вокруг, пощупал затылок и прохрипел:
;Жив…А остальное поправимо.
;Слова не мальчика, но мужа! ;похвалил великан. Он помолчал, задумчиво ощупывая помятую фигуру Громослава, и спросил.; А почему ты мне помог?
;Не люблю, когда слабых обижают.
Золотоволосый выпучил глаза. В блестящих сферах отражался огонь и нахохленный Громослав. Великан раздулся, как монгольфьер. Борис опасливо отодвинулся:"Сейчас как ржанет, так полкостра с козлом сдует". Гигант замер, затем сипло выдохнул:
;Это я то слабый!? А, ну, давай на руках поборемся!
Громослав пожал плечами, буркнул:
;А смысл? Это сейчас сильный, а тогда слабый был. Все таки двое на одного, да третий с молотом сзади…
;Это так… Вы ешьте, ешьте. С боков уже срезать можно. Козел здоровый, так что все равно полностью не прожаришь, только слоями.
Над площадкой колыхался мощный запах жареного мяса. Великан срезал мясо с ребер и положил перед Громославом. Тот тягуче сглотнул, благодарно кивнул и протянул руку к скворчащему куску. Громослав сморщился: каждая жилка плакала. Любое движение причиняло боль. Он осторожно жевал. В челюсти стреляло, отдавало в виски. Рядом смачно чавкал Асмодей, жмурился, как кот. Громослав отщипывал по ворсинке, ненавидяще косился на друга. Внутри прыгал зверь, бросался на ребра, выпячивал живот. Ему было до лампочки, что наверху какие-то проблемы. Вынь да положь нормальный кус!
Борис неторопясь насыщался. Великан одной рукой поворачивал бревно, а другой запихивал в пасть кусман. Как ни странно, но ни одного кровопийцы не жужжало над ухом. Звезд высыпало видимо, невидимо и все яркие, яркие, правда, мелкие.
В десяти шагах к спуску в долину лежало громадное тело. Пламя взмывало вверх –трепещущий свет выхватил из тьмы голову. Остекленевшие глаза с кровавой яростью уставились на пирующих. Борис зябко передернул плечами, уселся спиной к долине, но теперь казалось, что холодное лезвие прокалывает ребра под левой лопаткой. Борис встретился взглядом с великаном и спросил осторожно:
;Как тебя зовут и что эти… люди хотели, если не тайна?
Великан усмехнулся, доглодал заднюю лытку, отшвырнул кость в пропасть и сказал:
;Ярый я… А эти,; он кивнул на обезглавленный труп, ;от меня вряд ли что хотели… А вот со мной кое-что сделать… намеревались. Там лежит Ратбор – жених моей любимой… Такой выбор сделал ее батюшка. Но Цветанна никого не хотела видеть, кроме меня –вот приятели Ратбора и подстерегли меня, когда возвращался с охоты. Тот видно собирался остаться чистым, но не вышло…
;Да уж…; Борис оглядел лужу крови, в которой плавал труп. Из нее выбегал ручеек и по трещине стекал в долину.; Не остался, гм.., и не чистый, гм…
Великан ухмыльнулся, потом спросил с интересом:
;А вы куда путь держите?
;За солнцем мы идем,; сыто рыгнув, сказал Борис. Он с отвращением рассматривал зажатый в руке кусок. Мясо уже встало поперек глотки, но не бросать же. Тяжко вздохнув, Борис поднес пищу ко рту и с силой расцепил челюсти…
;Через горы?; не поверил Ярый.; Да вы знаете, сколько вам топать!? А дальше?...
;Вниз, вниз и вниз топтать пыль равнин и буреломы лесов!
Великан отшатнулся, воскликнул с ужасом:
;Сумасшедшие!!! Там же невидимая смерть!
Парни переглянулись. Хмурые усмешки тронули губы. Громослав зашипел. При падении он влип всем передом в скалу. Из почерневших лепешек выступила алая капелька.
;Мы это знаем,; за всех ответил Борис.; Одна надежда, что сразу не помрем.
Ярый всмотрелся в глаза одному, второму, глянул на Асмодея. В этот момент все трое казались родными братьями, не смотря на разницу во внешности. Великан смолчал, покачал головой и подкинул дров в костер. Пламя притихло, потом распробовало подношение и с треском начало насыщаться. Золотоволосый посмотрел на их потрепанные наряды и сказал нейтрально:
;У козла шкура теплая. Давайте спать, а утром можете делать с ней, что захотите.
Пряча улыбку, Борис наклонил голову:"Великан стесняется навязывать свою волю, чтоб не сочли за дурогона. Хорошо… Значит, достойного… человека спасли".
Ярый убрал в сторону сильно похудевшую тушку и отгреб горящие бревна. Он набросал лапника на нагретые камни, улегся лицом к костру. Громослав прижался к необъятной спине, дальше лег Асмодей. Борис натянул на всех шкуру, что еще пахла кровью, и умостился с краю.
Мохнатые ворсинки щекотали прохладой шею, но постепенно нагрелись от тела, стало жарко. Борис откинул край, уставился в черное небо, выгнутое глубокой чашей, глаза перебирали серебряные гвоздики. Веки все медленней моргали, в голове заплясали расплывчатые образы... Под ухом умиротворенно сопел Асмодей, похрапывал Громослав. Ярый мощно вдыхал, втягивал пламя, и медленно выдыхал. По скале плясали тени, всполохи, пахло паленой шерстью и хвоей…
;Добр-р-рое утро, путешественники!; проревело над ухом сквозь цокочущий дуэт.
;Утро добрым не бывает,; простонал рядом Асмодей.
Борис растопырил глаза, но не увидел ни зги. Его трясло, как овечий хвост, зубы стучали так, что он смутно удивился, почему на сей звук не сбежались с округи все зайцы. "Должны были б подумать, что здесь грызут морковь,; он задумался.; Ну, все правильно: хруста не хватает! А так взять бы камешки да раздавить –неплохая приманка получилась бы".
Борис откинул шкуру. Над головой пронзительная синь. Лицо обожгло холодом. Изо рта вылетали облачка тумана. Солнце еще пряталось за горами, но изрезанные трещинами края уже позолотило. А по отмокшей стене, под которой чернело пятно от прогоревшего костра, пролегла четкая граница дня и ночи.
Борис вскочил, сдернул одеяло и бодро крикнул:
;Вставайте, лежебоки! Нас ждут…
Асмодей, что лежал, скорчившись в каральку, приоткрыл один глаз и проворчал:
;Ага, ждут не дождутся, чтоб догнать, наддать и поддать. И хватило ж совести в такую рань будить!
;Кто раньше встает, тот больше всех получает,; прошипел Громослав сквозь зубы.
Он медленно разогнулся. Распухшее лицо было в синих с прозеленью гематомах, на груди огромный кровоподтек, что уходил под рубаху. Из заплывших век на Бориса сверкнуло, Громослав хмыкнул:
;Усе…Я готов. Еще пару таких встреч и не надо будет готовить!
Ярый хмыкнул, растребушил уголья и раздул огонь. Подогревая мясо, он посматривал, как парни разрезали шкуры на широкие одеяла. Остатки мяса на шкурах выскоблили ножами. Сложив вдвое длинный кусок в полтора роста каждого, они вырезали дыры для головы и тут же напялили на себя. Асмодей блаженно хрюкал, кутался.
Борис недовольно вертел лоскуты по бокам, потом вырезал из оставшегося куска шкуры длинный пояс, прорезал дыры в своем одеянии и перемотался. То же самое затем сделал Громослав. Асмодей просиял, торопливо последовал примеру друзей. И вот перед костром спешно насыщались великан и три его уменьшенные копии.
Асмодей наелся раньше всех, подхватился, начал собирать мешки. Сбегав к скале, он с хрустом выдернул секиру Громослава, оттащил к костру. Парни наблюдали, как Асмодей переворачивал камни, рыскал по площадке, как волк. Наконец, из-за края скалы выстрелило огненное копье и ударило в россыпь камней. Сверкнуло. Асмодей с радостным воплем кинулся туда. Булыжники вырывались из-под ног, скатывались с гупом вниз. Подобрав кинжал, раскрасневшийся Асмодей подбежал к друзьям. Борис за это время напихал полный мешок мяса. Постояв в неловком молчании, парни вскинули руки и пошли по тропинке.
Через несколько шагов их догнало громыхание:
;Дальше развилка. Идите по левой, что ведет вниз. Спуститесь, а потом –через ледяной хребет, а дальше по солнцу... Прощайте!
;Счастья тебе!; бухнул Громослав.; Пусть твоя девушка всегда встречает тебя блеском глаз и поцелуем. Детей тебя умных и здоровых…
Борис удивленно покосился на богатыря. В глазах Громослава, что едва виднелись сквозь сине-желтые наплывы, промелькнула непонятная тоска. Тот поймал взгляд друга, натянуто улыбнулся и прибавил ходу.
Тропинка для великанов, для них же настоящая дорога опоясывала скалу. Справа пропасть, слева отвесная стена. Площадка, где ночевали, давно скрылась за поворотами. В голубой вышине нестерпимо ярко пульсировала раскаленная до бела болванка. Воздух чуть прогрелся, но оставался прохладным несмотря на одуревшее светило. Под ногами хрустели камешки. На стене в щелях кое-где виднелся мох, лишайник. На больших камнях грелись серо-зеленые ящерицы. Они удивленно косили вертикальными зрачками на невиданных животных, в нерешительности дергались: то ли убегать, то ли погодить малость.
Дорога подошла к развилке. Справа тропа круто взбиралась к темному входу в пещеру, а слева полого уходила вниз. Асмодей повеселел: "Вниз –не вверх !"; и поскакал впереди.
К обеду тропинка вывела к подножию длинного и столь высокого хребта, что вершины исчезали в молочном болоте. Сглотнув, Асмодей трясущимися руками вытащил прозрачные веревки и привязал к поясам друзей. Он похрустел пальцами и жизнерадостно сказал:
;Ну, что, товарищи альпинисты, кто кого до облаков!?
;Ишь раздухарился,; проворчал Громослав. Прикусив губу, он затянул веревку на поясе, осторожно выдохнул и сказал.; Никто и никого, если постромки удержат.
Асмодей разочарованно вздохнул и полез по камням вверх.
…Солнце сперва жгло плечи, затылок, затем переместилось на макушку. Вдруг огненное покрывало истончилось, превратилось в вуаль, да и та растворилась. Борис глянул вверх. На бледно-сером фоне плавал белый пятак. Он то бледнел, когда ветер нагонял очередной слой облаков, то проявлялся. Внутри мощно бухало. Изо рта вырывалось раскаленное дыхание и оставляло выжженные пятна на камнях. Только начавшие заживать пальцы вновь окровянились. На скале, в щелях оставались алые отпечатки. На губы упало теплое, соленое. Борис тряхнул головой – брызги разошлись веером и унеслись вниз. Под ногами и чуть сбоку сдавленно ругнулся Громослав. Борис покосился наверх, увидел прямо над собой Асмодея и прохрипел:
;Асмодей, сдвинься в бок. С тебя что-то соленое капает.
;Пот трудового человека!; гордо выдохнул тот.
;А почему желтый и вонючий?
Сверху вскрикнуло возмущенно:
;Где желтый, где!? ; после паузы крякнуло и пробормотало смущенно.; Аа… Гм… Концентрированный, значит.
Хрустнуло, мимо просвистели камешки, зацокали внизу. Что-то восторженное пискнул Асмодей. Борис поднял голову. В шее хрустнуло. Ноги друга исчезли в мутном месиве. "Хорошо, что на веревке,; подумал Борис.; А то тут и потеряться недолго".
Со всех сторон плавали клочья тумана. По мере подъема они сплетались, уплотнялись, превращались в сплошное кисельное бытие. Под ногами сопел Громослав. Борис ощущал его лишь по дергающейся веревке, но не видел ничего, кроме скалы перед глазами. Все тело покрыли мелкие капельки влаги. Раскаленное нутро сперва не ощущало холода, но затем его пробила дрожь, зубы клацнули. Волоски на руках встали дыбом. Шкура потяжелела, тянула двухпудовой гирей вниз…
Сколько так ползли –неизвестно. Белое месиво вокруг без конца и края. Мятый шорох камней, клочья голосов и окоченевшие пальцы. В животе начало бурчать, когда наверху радостно замычало. Борис сперва не понял в чем дело, но когда молочное озеро разорвалось на клочки, а почва под ногами упала вниз, внутри все взыграло.
Растопырив во все стороны руки, Борис осторожно встал. В голове помутилось. В груди всхлипнуло, оборвалось. Казалось, что его повлекло спиной в пропасть. Дико хотелось упасть на все четыре, прижаться телом к надежной тверди. Поборов ужас, с колотящимся как у кролика сердцем Борис распрямился. Сзади захрустело, послышалось хриплое дыхание. Из туманных массивов выполз Громослав. Он преодолел пару метров по-пластунски, уткнулся в мокрые ботинки Бориса и остановился. Удивленный взгляд ощупал встопорщившегося товарища, Громослав прохрипел от земли:
;Ты чего? Левитацией овладел что ли?
;Нет, гравитацией, ;хмыкнул Борис.; Вставай! Мы выбрались на плато.
Громослав недоверчиво оглянулся вокруг. В паре метров Асмодей развязывал веревку, напевая что-то про коня, которого он бы сожрал, даже если б тот упирался всеми четырьмя. Через мгновение Асмодей подбежал к Громославу, ловко стянул веревку и убрал ее в мешок. Черногривый умчался куда-то в сторону. Там средь камней серело нечто разлапистое. Сверкнуло лезвие, захрустело. Сжимая кинжал, Асмодей махал руками и вопил:
;Ну, что за черепахи! Я тут дерево нашел. Кто с кресалом, подходи!
Борис двинулся к Асмодею. Под ногами сдвигались булыжники, скрежетал щебень. Пронизывающий ветер свистел, холодил щеки. На ресницах, руках образовалась наледь. Шкура похрустывала при каждом движении. Громослав прогудел, выталкивая белые клубы, что тут же превращались в кристаллы и осаживались вниз:
;А тем, у кого нет сего инструмента, помирать на холоде и в голоде!?
Асмодей всплеснул руками, возопил возмущенно:
;Да, что ты, Гром!? Конечно, подходи! И тебе работа найдется. Возьми котелок, нагреби снега: похлебку сделаем.
Громослав укоризненно посмотрел на друга, пробормотал:"Эксплуататор",; и поплелся к белым языкам, что спускались по черным отрогам.
…Огонь потрескивал, жадно лизал стенки чугунка. Снег внутри темнел, медленно таял, напитывался влагой. На стыке посеревшей массы с металлической чашей выплывали, лопались пузырьки. Парни сгрудились возле огня. Спину холодило, а спереди сосульки подтаяли, пахло мокрой шерстью. Колени начало прижигать. Борис стискивал зубы, но терпел. Только отодвинься –сразу холод проберется во внутренности. От одежды подымались белесые струи, тут же растворялись в воздухе. Громослав подогревал мясо на палочке, пахло жареным. Борис сглотнул тягостную слюну, воткнул пару кусочков на меч и сунул в костер. Аромат жареного подымался снизу, плавал над головами. Асмодей вздохнул, поперхнулся и с трудом отвел взгляд.
…Солнце перевалило через зенит и теперь медленно склонялось к белым вершинам. Парни сидели на корточках посреди широкой чуть наклонной площадки метров сто на сто тридцать. Вокруг разномастные камни. От глыб с коня до мельчайшего песка.
На западе плато переламывалась, вспучивалось снежными отрогами. За спиной и по бокам –бездна. Борис содрогнулся, представив, что снова придется подыматься по таким же кручам. Пальцы саднило, ломило. Все мышцы ныли, молили о пощаде.
Когда Борис стягивал шипящий кусочек, зубы клацнули о меч. В животе радостно подпрыгнуло, ухватило лакомство на лету. В котелке, наконец, забурлило. Асмодей накидал кусочки сырого мяса, уставился на притихшую поверхность. Через пару минут бурление возобновилось. Прошел час…
Острый пик царапнул округлое брюхо золотого кота. Через площадку, изламываясь на камнях, пробежал черный треугольник, нырнул в молочную пропасть. Асмодей потыкал палочкой клокочущую массу. Нахмурившись, он вытащил белый кусочек, пожевал. Взгляды Бориса, Громослава и Асмодея скрестились. встретился взглядом с глазами отдувающихся друзей. Лицо последнего вытянулось, глазки быстро, быстро заморгали. Выплюнув полупережеванный кусок, Амодей выругался и возопил:
;Ешкин кот, да сколько ж тебя можно варить?! Даже снаружи все сырое!
Борис хмыкнул, заглянул в котелок. Кровь вымылась из мяса, подкрасила воду. Кусочки бултыхались, переворачивались. Глаза подернулись пленкой, затем просияли. Борис звучно хлопнул себя по лбу и провозгласил радостно:
;Так оно ж и не сварится! Тут давление низкое, так что кипение происходит, когда температура воды еще не достигает ста градусов!
Асмодей открыл рот, глаза выпучились, как на Марсе. Из ослабевших пальцев в костер выпала палочка и тут же затрещала, вспыхнула. Асмодей тупо уставился на котелок, скрежетнул зубами и злобно зыркнул на довольного Бориса. Ни слова не говоря, Асмодей снял котелок с костра и выплеснул несбывшийся обед в пропасть.
Пока Асмодей поджаривал мясо, Борис поворачивался то одним боком, то вторым. Шкура подсохла, блаженное тепло укутало его сонным покрывалом. Он потряс головой, посмотрел на торопливо жующего Асмодея. Зевнув во всю пасть, Борис рыкнул:
;Пора в путь. Асмодей, хорош жрать: колобка из тебя все равно не выйдет!
Тот помотал головой, потом закивал, но все равно остатки запихал в пасть. Чуть не удавившись, Асмодей сглотнул и бросился за друзьями…
На каменистое плато словно пытались напасть и проглотить снежные амебы. Но, видимо, сил не хватило, так что они подавились и издохли, застыв белыми языками. Амебы соединялись в потрескивающий наст, что в пяти метрах вздыбливался скалой. Борис с тоской вздохнул и всадил сапоги в стену…
Несколько часов пробирались по потемневшему склону. Вверху Асмодей, снизу Громослав –оба хрипели, глотали разряженный воздух. С губ срывались белые клубы. Грудные клетки раздувалась, как шары. Борис широко раскрывал рот, но все никак не мог надышаться. Руки и ноги сперва мерзли, а теперь он их вовсе не чувствовал. Пальцы сперва красные как вареный рак теперь побледнели, уже не топили льдинки.
Наконец, выбрались на вершину. Борис стоял, покачиваясь под слабым ветром. Тот холодил щеки, относил испарину в сторону. По бокам хрипло дышали, булькали друзья. Заиндевевшие ресницы обрамляли мрачные взоры. С усов свисали сосульки. Далеко внизу бугрилась белая равнина. Холмы сдвигались, как песчаные барханы. Все внизу шевелилось, словно живое. Борис повернулся вокруг. Перед глазами проплыли хороводом острые пики, заснеженные вершины. Некоторые чуть ниже, а часть взбиралась выше и выше, словно намеревалась достичь надсмехающееся светило.
Челюсти смерзлись. Солнце отражалось от белого наста, слепило глаза. Не в силах вымолвить и слова, Борис мотнул головой в сторону спуска. Громослав угрюмо кивнул и механически зашагал вниз. Асмодей вздохнул и поплелся следом. Ноги загребали снег. За ним оставался след словно от плуга.
Вдруг в свисте ветра прорезалось что-то постороннее. Внутри стукнуло, забилось быстрее, начало разгонять застывшую кровь. Борис застонал, пережидая ломающую боль в конечностях, покрутил головой по сторонам, потом вскинул взгляд вверх…
Глава 39.
Из слепящего круга вылетело черное, растопырило голубые, сливающиеся с небом крылья. Они были перепончатые, словно у летучей мыши и закрывали полмира. Солнце просвечивало кожу, показывало толстые кости. По всей площади ветвились багровые шланги.
Свист перешел в ураганный рев. Огромная шипастая голова тянулась к замершим фигуркам. По чешуйчатой шее прокатилось утолщение с бычью голову. В выпуклых змеиных глазах быстро увеличивались три фигурки на белом склоне. Пасть распахнулась. В ней можно было поместить не самый малый сарай и овин впридачу. Сверкнуло два ряда клыков, из красного жерла с шипением вырвалась тугая струя огня, догоняя Асмодея, разошлась лепестками по склону. Асмодей с криком отскочил, упал и откатился в сторону. Снег потемнел, пошел потеками. Чудовищная масса обрушилась сверху. Земля вздрогнула, по горам загуляло эхо, где-то сошли лавины.
Черные когти что сабли великанов пропахали наст, вздыбили снежные волны. Крылья с шелестом начали складываться. Костистый гребень встопорщился от загривка до кончика хвоста. Пасть распахнулась, потянулась к Борису. Тот выхватил меч, прыгнув в сторону, с силой рубанул по нижней челюсти. Невыносимый рев разорвал барабанные перепонки. Через несколько секунд горы заревели, загрохотали в ответ.
Смрадная волна перекатила Бориса, он перевернулся, выставил перед собой меч, ожидая неминуемой смерти. Чудовище мотало башкой, из раны обильно лилась черно-бардовая жижа и брызгала окрест. Снег просел, багровел ямками. Перед мордой валялась половинка челюсти. Глаза затуманились болью. Борис начал вставать. Зеленые плошки тут же отыскали обидчика, вспыхнули огнем. Змей раздраженно заревел, с ног до головы забрызгал Бориса кровью и потянулся к нему…
Рев осекся. Змей дернул головой. Толстая как баобаб шея блеснула чешуйками, изогнулась, унося клыкастую пасть. Борис увидел краем глаза, как Громослав, остервенело размахивая секирой, перерубал хребет. В реве пробился щенячий визг. Змей дернул задом. Громослава подкинуло вверх. В верхней точке он застыл, потом все быстрее закувыркался вниз. Мелькнул чудовищный хвост, встретился с падающим телом, шлепок –и Громослава смело в пропасть.
Борис подскочил, как ошпаренный, метнулся к шее чудовища и с криком:"Получай, тварь!!!"; рубанул чешуйчатую колонну. Меч со свистом сверкнул, легко, как масло, перерубил чудовищную шею. Рев прервался бульканьем. Шея распалась, сдвинулась в разрезе. В пропасть ударили багровые струи толщиной с дерево.
Борис попятился, волоча дымящееся лезвие по снегу. За ним оставалась темная полоска. Борис дико оглянулся окрест:" Один… И только ветер… "; стало тяжко дышать, грудь разрывало от невыносимой боли. Борис стиснул зубы, замычал, уставился под ноги.
Оглушительно хлопнуло. В спину толкнул плотный, как бревно воздух. Борис вскрикнул, побежал, откинувшись назад, и едва успел остановится перед пропастью. Внутри бешено колотилось. Сверху заревело:
; Здорово, Борис!
Борис обернулся, как ужаленный. На плато пикировал дракон здоровее прежнего, крылья вздулись парусами. Чуть согнутые лапы, казалось, были нацелены прямо на него. Сверкнули острейшие когти. На загривке сидел Ярый и махал рукой.
Крылья зверя чуть изменили наклон. Черная гора ринулась вниз. Площадка вздрогнула от обрушившейся массы. Во все стороны взметнулся снег, заклубился, скрыл дракона.
В ледяном тумане двигались тени, тяжко вздохнуло, бухнуло. Снег начал оседать, показалась рогатая голова, выпуклые глазища. Завыло, порыв ветра смахнул шуршащую массу в пропасть –открылось плато с живой скалой и наростом на ней.
Дракон полуприсел на лапах, заинтересованно смотрел на Бориса. Костяная башка повернулась к хозяину, из пасти вырвался рык. Ярый покачал головой. Дракон тяжко вздохнул и плюхнулся на брюхо. Глаза покрылись, крылья свесились в пропасть. Ярый спрыгнул, снег хрустнул, вмялся до гранитной плиты.
Борис вздохнул, угрюмо рассматривал приближающегося великана. На груди у того что-то зашевелилось, из шкур выглянуло золотое. Сердце Бориса сбилось с ритма, затем сжалось в страхе, но тут же заколотилось.
Золотое встряхнулось, отлетело каскадом в сторону –открылось веснушчатое лицо Громослава. Довольный как слон Ярый подставил ладонь и Громослав выбрался весь. Чуть помятый в слипшейся от драконьей крови шкуре он спрыгнул на снег.
;Не так то от нас просто избавится,; прогудел он и крепко обнял Бориса.; Еще повоюем.; отстранившись, Громослав повертел головой, потом нахмурился и спросил напряженно.; А где Асмодей?
Борис с трудом оторвался от надежного друга и с болью взглянул тому в глаза. Громослав почернел, с ненавистью оглянулся на истерзанного змея.
;Будь ты проклят, уж-переросток!!!; взревел он и бешено пнул ближайшую лапу.
Лапа от удара сдвинулась. Под ней снег зашевелился, там что-то простонало. Громослав тупо смотрел на громадный след в снегу. Утрамбованная корочка хрустнула, из трещины вылезли пять белых червяков. Мимо пронесся смерч. Громослав только увидел спину Бориса. В следующее мгновение тот бухнулся перед следом на колени, во все стороны полетели комья снега. За его спиной послышалось цоканье, стон. Борис попятился, повернулся, лицо сияло, как медный таз. К себе он прижимал хрипящего Асмодея. Тот разевал рот, как рыба, со свистом заглатывал морозный воздух, кашлял, трясся, словно в лихорадке.
;Цок, цок…цволочь крылатая!; сотрясаясь всем телом, процокал Асмодей.; Нашел, на что опираться! Ррребята, костерок бббы хоть малый: зззамерзаю!
Ярый наклонился, положил ладонь перед друзьями, прогрохотал с улыбкой:
;Костер не из чего сделать, но согреться можете. Полезайте в карман: со мной быстрее доберетесь. Да и вообще доберетесь, а то зимы тут такие…;он содрогнулся.; Брр!
Асмодей, подпрыгивая и подергиваясь, как бесноватый, с готовностью забрался на коричневое плато. Оно было сплошь изрезано глубокими трещинами. Над ладонью воздух колыхался, могучие поры раскрылись, испаряли влагу. Асмодей остановился посередине, выжидательно уставился на друзей. Борис почему-то медлил. Посматривая на последнего, и Громослав топтался рядом. Борис поднял глаза на Ярого, спросил осторожно:
;А как же твоя девушка? Что скажет на твое отсутствие?
;Да не успеет приготовить ужин, как я вернусь!
Великан подмигнул, запрокинул голову к небу и громоподобно расхохотался. Из распахнутой пасти вырвались клубы пара. Плато под ногами заходило ходуном. Хрупнуло, словно ломались горы. В двух шагах от Бориса по твердому насту пробежала изломанная трещина. В пропасть рухнул целый склон, обнажились серые мерзлые камни. Рассвирепевшее эхо металось меж вершин. Вдалеке сразу на двух горах сошли лавины и, клубясь, понеслись вниз. Змей приоткрыл глаз, вытянул шею к пропасти. Борис напрягся. Рука потянулась к рукояти за плечом. Огромная голова проплыла над ним, осмотрела склон, вернулась назад и бухнулась на лапы. Глаза закрылись. Из ноздрей вылетели белые клубы.
;Чего это оно,; севшим голосом прохрипел Борис.
;Молодой, любопытный еще,; прогрохотал Ярый.
;Ничего себе молодой!; воскликнул Борис и полез на ладонь.
Ярый осторожно выпрямился. Подождав пока парни переберутся в карман, добавил:
; Ему всего полста лет. Мы с ним почти ровесники. Только он чуть младше.
В кармане было тепло, пахло крепким потом и шерстью. Глыбы мышц перекатывались под шкурой, грели, словно печка. Бориса будто обухом по голове саданули. Их затрясло, швырнуло из стороны в сторону. Цепляясь за шерсть, Борис вылез, ухватился за край кармана. Рядом высунулась голова Громослава. Ярый как раз взбирался на дракона, привязывал себя веревками.
;А ты неплохо сохранился,; выкрикнул Борис снизу вверх.
Перед глазами выпирала массивная челюсть. Из огромных с ноготь пор торчали рыжие пеньки.
Ярый с хрустом наклонил шею. Под подбородком собралось с десяток складок. В выпуклых глазах отразились маленькие головки. Ярый хмыкнул:
;Вам виднее, но вообще в нашем племени тысяча лет –не срок, да и то своей смертью еще никто не помирал. То камень свалится, то подерутся… Держитесь!
Ярый похлопал своего питомца по шее. Тот оглянулся. Из пасти выметнулся толстый язык и с чмоканьем залепил лицо хозяина. Тот погрозил кулаком, заорал:
;Кролик, я те дам! Всего обслюнявил. Взлет!
Змей прижался всем телом к земле, закрыл глаза, скульнул, делая вид, что прям умирает от страха. Шипастый хвост мотнул из стороны в сторону, расшвыривая тонны снега. Толстый зад елозил по насту…
Мощный толчок швырнул Бориса на дно кармана. Рядом кувыркался Громослав, орал придавленный Асмодей. В следующее мгновение Борис ощутил себя легче пушинки, но недолог был полет. Оглушительный хлопок вмял, сплющил их, затем невесомость, потом еще хлопок…
Наконец, вроде бы успокоилось. Борис вытер сопли. Руки окрасило алым. Чертыхнувшись, Борис высунулся за край. Морозный воздух свистел, врывался острыми струями в нос, леденил глаза. Змей мерно махал крыльями. Бориса слегка кидало вверх, затем норовило опустить в карман. Снизу зашебуршилось. Показалась голова Громослава, вылез согревшийся Асмодей, от которого шел пар.
Дракон проплывал над скалистой страной. Горные пики, заснеженные вершины чуть ли не царапали его брюхо, но зверь уверенно продавливал воздух, догонял уставшее солнце. Шипастая голова вытянулась вперед, как у гуся. Ярый сидел на загривке меж толстых игл, придерживался за переднюю.
Змей обернулся, с интересом покосился на мелюзгу, что шебаршилась на теле хозяина. Мощные пещеры на морде шумно схлопывались, раздувались, выпуская струи пара.
Асмодей поежился, спросил подозрительно
;Что это он так смотрит?
;Кролик у меня любопытный,; радостно пояснил Ярый.; Принюхивается к новому.
;Лишь бы на вкус не захотел опробовать. Так сказать, для полноты информации.
Великан поскреб в затылке, сказал задумчиво:
;Ну, вообще-то он по одному внюху может определить характер и структуру живого иль неживого вещества. Так что вряд ли…
Громослав покосился на Асмодея, а потом спросил озабоченно:
;У тебя гороха или бобов с собой нет случайно?
;Нет… ; растерянно прогудел Ярый.; А что? Надо?
;Что ты, что ты!?; прогудел Громослав испуганно.; Очень даже хорошо. Просто на всякий случай спросил. Не хотелось бы, чтобы о нас составили определенное мнение, гм.., из-за некоторых способностей, гм.., кое-кого...
Асмодей густо покраснел и исчез за краем кармана.
Прямо под ними по кручам прыгали какие-то мелкие животные. Великан что-то крикнул, хлопнул ладонью по крупу. Ревущий ветер унес слова, но дракон вроде бы понял, изогнулся, чуть изменил наклон крыльев. В ушах заревело, воздух бил снизу в лицо. Борис открыл рот, чтоб спросить, куда летят, но щеки чуть не лопнули. Ледяной комок пронесся в легкие –Борис закашлялся. Тело полегчало, сделало попытку воспарить, но Борис вцепился всеми четырьмя и зубами.
Надвинулись и замелькали по бокам белые вершины. Сверкнуло, белое истончилось, унеслось ввысь языками. В ушах свистело. Трещины, черные камни слились в сплошную пелену. Стена отдалилась, плато прогнулось под ними, растеклось по сторонам. Черная угловатая тень стремительно настигала улепетывающих во все лопатки животных . Казалось, дракон остановился, но остановилось и стадо, только земля неудержимо мелькала под брюхом. В свист и рев воздуха вплелись цокот, треск. Из под копыт рогатых вылетали снопы искр. Звери неслись вперед, прыгали из стороны в сторону, пытаясь обмануть преследователей. Однако, что помогает против гепарда, то не действует против змея.
Кролик опустил голову, выдвинул когти и ринулся вниз. Скрежет стегнул по ушам, крепчайший базальт пропарывался, вылетал из-под лап, словно чернозем. Змей пропустил все стадо и хряпнулся на последних. Бориса швырнуло на теплое дно.
Снаружи хрустнуло, потом зачавкало, затихало дробное цоканье. Борис с Громославом полезли наверх. Их тряхнуло. Оба позорно скатились вниз, где так шандарахнулись лбами, что вспыхнул ослепительный свет миллионов звезд. Только он ничего не освещал.
;Эй! Вы там в спячку не впали?; прогудело сверху, вибрируя греющей поверхностью кармана. ; Тепло, хорошо!.. Аж, зависть берет! Жаль только, что лапы нет.
Щурясь, Борис выбрался наружу, осторожно ступил на гигантскую ладонь. Подождав, пока выберутся остальные, Ярый опустил друзей на землю.
Борис соскочил с ладони на мертвые камни, подумал с усмешкой: "Что ж человек за существо такое? Прошло то всего ничего, а уже привык. Глядишь, еще чуть-чуть и, озябнув, Асмодей заорет: "Эй, мясная гора! Ну-ка, ладонь гони!"
Борис передернулся: тепло улетучилось мгновенно. Рядом зябко ежился Асмодей. В нескольких шагах самозабвенно хрумкал, чавкал Кролик. Он подгреб огромными лапами что-то мохнатое. Довольно жмурясь, дракон вырывал куски в поласмодея и смачно пережевывал. Щеки раздулись, из пасти стекала, пузырилась красная слюна. Из-под чешуйчатых лап выбегал алый ручеек и утекал в широкую щель.
Великан вскинул голову. Напившись за день крови, небесный зверь устало опускался в подземный мир. За ночь он отдохнет, переварит сожратое и снова вынырнет из спальни в брызгах бодрого сияния.
Ярый подошел к туше козла, что валялась в десяти метрах и отчекрыжил ляжку.
;Ребята, налетай! ; сказал он. ; Сейчас Кролик пожрет и полетим дальше. Деревьев нет, так что придется сырым есть или возьмите с собой: вдруг там жрать нечего.
;Оно, конечно, ; кивнул Асмодей и начал тромбовать мешок вырезкой. ;Вдруг голодные края пойдут. А тут все ж какой-никакой, но запас.
Борис крякнул. Запас тянул Асмодея назад так, что тот побагровел, на шее вспучились жилы, а глаза выдвинулись, как у рака. Покачав головой, Борис отрезал ломоть с ладонь, посолил и отодрал зубами кровоточащий кусочек. Рядом хрумкал Громослав. Он вскинул руку с зажатым мясом и проорал невнятно:
;Ярый, присоединяйся! Все равно сырое полезнее, а зубы у тебя и камень перетрут!
Великан сидел на обломке скалы, наблюдал за трапезой. Над ним колыхался воздух, конденсировался в пар. Все четверо, включая дракона, чавкали, трещала разрываемая плоть. Асмодею пришлось скинуть рюкзак, иначе он не мог проглотить и кусочка. Ярый покосился на трехногого козла, прислушался к бурлению, на миг задумался…
;Так то оно так,; выдохнул он,; но что скажет Цветанна, когда припрусь сытым?
;Скажешь, что слопал по дороге козлячью ляжку,; хмыкнул Асмодей.; С твоей пастью можно и всего козла заглотить с козлятами и козой в придачу!
;Ты что!? ; замахал великан руками. Поднявшийся ветер качнул парней. ;Сразу развод и девичья фамилия! Я как-то раз отказался, так потом все проклял! "Милый, ты сыт? Где ты был? Просто не хочешь есть? Ах, так тебе не нравится, как я готовлю! Может быть, и я тебе не нравлюсь!!?"
Ярый развел руками, встал и пнул похрапывающего змея. Тот недовольно хрюкнул, что-то прорычал, прикрыл морду лапой и захрапел пуще прежнего.
;Вставай сурок!; рявкнул Ярый так, что со склонов сорвались камни. Великан ухватил огромную голову за шипы и потряс из стороны в сторону.; Ба-бу-шке сво-ей бу-де-шь рассказывать, что устал и налопался так, что с места не сдвинуть! Мы с тобой иной раз горы вдоль и поперек избороздим, целый день в небе, а тебе хоть бы хны!
Дракон приоткрыл один глаз, тонко взвизгнул и ухватил Ярого лапами. Красный влажный язык выметнулся, залепил великану лицо. Тот заорал, начал отпихиваться, но не тут-то было. Кролик в мгновение ока вылизал его с ног до головы.
;Стой, крольчатина! Хватит, ну, хватит же! Я ж теперь весь липкий мокрый противный… Бээ!.. Кто ж меня такого любить будет!?
Кролик подпрыгнул на всех четырех, завизжал по-поросячьи и зашаркал языком с новой силой. Ярый прикрикнул. Кролик притворился смертельно испуганным, бухнулся на толстую задницу, замахал хвостом. Скала задрожала, шипы скрежетали по камням. Борис растопырился, чтоб не свалиться. В глазах дракона читалось:"Я, я тебя буду любить всегда хоть вылизанным, хоть чумазым!"
;Я тоже тебя люблю, зайчик! Ну, не прыгай, не прыгай. Надо увезти друзей, а потом домой, а завтра полетаем.
С шумом втягивая воздух, змей в сомнении смотрел на троих лилипутов. Мол:"Такую мелюзгу в друзья то зазорно брать. То ли дело мы с тобой!"
Кролик привстал, выпятил грудь, взбугрил чудовищные мышцы и шаркнул лапой. Вылетели искры, куски базальта, запахло паленым камнем.
Великан покачал головой и наставительно бухнул:
;Мал хариус, да вкусен! Помнишь, как ловили?;.; А эти парни ту змейку завалили в два счета. Так что поосторожнее с ними. Явно съесть хотели, не успели просто.
Зрачки сузились, толстые костяные плиты на лбу сдвинулись, заскрипели. Из ноздрей, затихая, вылетел пар. Змей сдулся, смиренно присел.
;Молодец! Понимаешь! Если того смогли полностью, то от тебя ляжку, но откусят.
Ярый опустил ладонь. Асмодей торопливо затащил на теплое мешок, влез сам. Борис вспрыгнул на твердо-податливое. Следом залез Громослав. Скала тут же пошла вниз. Зацепившись за глубокую бороздку, богатырь перекувыркнулся, исчез с глаз. Внутри у Бориса всхлипнуло, оборвалось. Он пополз к краю, в страхе ожидая увидеть распростертое тело, но тут возникла вторая рука, а на ней Громослав. Обе ладони подплыли к карману.
Сдавленно выругавшись, Борис спрыгнул в темный мешок. Снизу мощно ударило животным теплом. Из светлой полосы над головой вынырнул Асмодей, обрушился на плечи.
Пошатнувшись, Борис ткнулся носом в вонючие шкуры, уцепился за скатанную шерсть. Последним осторожно спустился Громослав. У Бориса внутри все кипело. Сцепив челюсти, он набычился на спускающегося парашютиста. Со спины тот выглядел виноватым. Когда богатырь повернулся, Борис медленно выдохнул и, не говоря ни слова, сел в углу.
Шкура затряслась из стороны в сторону, вверх, вниз, послышалось буханье. Теплая стена раздулась, внутри родился рык, выплеснувшийся наружу в мощное хмыканье:
;Кролик, что-то я сомневаюсь, что к ужину поспеем…
Обиженно взвизгнуло, со скрежетом протопало. Их затрясло, как поповскую грушу. Податливый пол ухнул вниз, а желудок, видимо, испугавшись до колик, прыгнул к горлу. Борис Глаза выпучились, Борис судорожно сглатывал. Снаружи свистело, затем заревело. Оглушительно хлопнуло. Рядом прохрипело:"Мама!" Сапоги до треска натянули кожу их квартиры. Кровь отхлынула, собралась в заднице, голова закружилась. Хлопанье повторилось, затем еще и еще, каждый раз вдавливая их вниз. Внезапно все кончилось. Свист ветра врывался через трепыхающийся край кармана, взвихрял белые клубы.
Борис высунулся наружу. Лицо обожгло холодом. Над головой раздалось приглушенное:
;Не беспокойся: скоро на месте будем. Ты лучше залезь, а то просквозит.
Борис выпятил челюсть и, еще не остыв, хмыкнул:
;Да, ну! Меня да просквозит!?
;Ну, смотри…; пожал плечами Ярый.
Борис самодовольно хмыкнул, высунулся чуть ли не до пояса. Далеко внизу проплывали серые сухари в молоке. Скрывшееся было солнце вылезло из-за края, подожгло золотом облака. Небо над головой налилось темной синью. На востоке синь перетекала в фиолетовость. На севере горела одинокая звезда. Пронизывающий ветер пролез под рубаху, морозил уши, выбивал сопли. Глаза слезились. Бориса тряхнуло. Пальцы, что вцепились в край кармана, покраснели, словно колбаса. Борис вздохнул горсть холода, кашлянул и проорал:
;Зачем так высоко? Холодно ведь!
Ледяной свист уносил слова. Великан приподнял брови. Он сидел, как нахохленный воробушек, даже руки засунул под мышки. Напрягая жилы на шее, Борис прокричал снова:
;Говорю: не лучше ли пониже? Там теплее да и вообще…
Громослав напрягся, потом заулыбался: видимо, услыхал ;и прокричал:
;Нет. Ниже –дольше, а тебе ведь надо быстрее? Впрочем как и мне.
Борис кивнул, промычал что-то, не в силах расцепить задубевшие челюсти и упрямо уставился вниз. Его било, как в лихорадке. В голове перекатывались стеклянные шарики. Сопли вымерзли, словно выстиранное белье. Глазные яблоки с хрустом проворачивались в орбитах, следили за мучительно медленным оборотом планеты.
Он не заметил, чтоб Ярый что-то делал, но белое с серыми проталинами провернулось, выскользнуло из-под ног и уставилось в лицо. Засвистело. Ветер выворачивал веки, влетал через ноздри и, промораживая внутренности, вылетал из задницы,.
Сухари с каждым мгновением росли, превращались в рассыпанные осколки, затем в глыбы, что плавали во взбитых сливках. Наливаясь алым, солнце катилось к западу.
Дракон с ходу протаранил белое марево и, разрывая в клочья облака, понесся вниз. Резко потеплело. Все тело покрыли мелкие капельки. Полумертвый язык щупал мокрые губы. Борис со злым удовлетворением чувствовал, как кожа оттаивает, пальцы начинают слушаться. И хоть в груди хрипело, но губы тянула дурацкая улыбка.
Кролик вырвался из белого месива, понесся к подножию горного хребта. Под брюхом мелькали, сливаясь в серую полосатую плоскость, камни, трещины. Наискось пронеслось стадо козлов, оставляя за собой пыльные клубы.
Склон начал выворачиваться в перевал. Змей несся прямо на пологую площадку. Борис нырнул вниз с криком:"Держитесь!!!"; упал на дно, саданул локтем во что-то застонавшее и вцепился в мохнатое...
Удар, треск, оглушительный скрежет. Бориса кинуло к выходу. Руки рвануло. Он лишь успел ухватиться за край шкуры. По дуге мелькнул Ярый, темнеющее небо, скалы. В плече хлюпнуло, стегнуло болью. Тоненько затрещало. В пальцах остались клочья шерсти.
Борис повис на одной руке. Перед глазами топорщились иглы драконьего гребня. Сверху плюхнулось горячее, застлало красным взор. Борис перехватился второй рукой, задрал голову. Над ним нависало лицо Ярого. Из расквашенного носа текло алое. Борис спрыгнул на спину змея, следом выбрались остальные. Великан простонал:
;Кролик, пора уж научиться мягкой посадке. Ты, наверное, забыл, что у тебя крылья есть?
Дракон распластался на перевале, как высушенная лягушка. Крылья раскинул по сторонам, морда уныло свисала по склону, хвост взбирается по скале к темно-синему куполу. Бока раздувались, как у стельной коровы. Крупные чешуины, превратившиеся на спине в костяные плиты, с хрустом раздвигались и смыкались. Внутри могучего тела кто-то исступленно бухал гигантским молотом. Бориса подкидывало с каждым ударом.
Услышав хозяина, Кролик задвигал хвостом. Изогнув шею, он повернул осунувшуюся морду. Из-под хвоста с хрустом вылетали камни, следом белели глубокие борозды. В потускневших глазах читалось: "А помнишь, как скакали по скалам, перепрыгивали через пропасти. Внутри все замирало от страха и восторга, в ушах свист, а мы несемся вверх, вниз, пугая диких козлов!?"
Взгляд Ярого смягчился, он потянулся, почесал Кролика за ушными щелями.
;Конечно, помню…; нежно прохрипел великан.; Но теперь-то мы с тобой летуны!
Борис скатился со спины змея. Острые камни больно впились в подошвы. Рядом бухнуло. Он оглянулся. Отряхивая руки, распрямлялся Громослав. Вверху завопило, прошуршало. Не в силах расстаться с заветным, Асмодей летел с зеленой горки. Глаза выпучены, тонкие пальцы вцепились в мешок. Последняя ступенька выгнулась трамплином. Вжикнуло, шелестнуло. С диким: "Аа!!!" ; Асмодей взвился вслед за мешком в воздух.
Громослав дернул рукой. Клацнуло, застонало. На могучей длани, плаксиво скривившись, повис Асмодей. Мешок вырвало, перекатило. При ударе о землю шнур, что стягивал горлышко, лопнул. Несколько кусков мяса вывалилось, искатались в каменной крошке, пыли. Асмодей вспикнул, задергался. Вырвавшись, он с горестным воплем подбежал к мешку, потряс, начал запихивать чистое оратно. Во взгляде, что он бросил на Громослава, читалось скорое обещание голодной смерти. Тот пожал раменами, пошел к стайке сосен, что росли чуть в стороне.
;Ладно, ребята, мне пора,; едва ворочая языком, бухнул Ярый.
Борис с тревогой смотрел на его посеревшее лицо. Великан раскачивался, словно под ударами урагана. Неверное дыхание дергало могучую грудь. Змей выглядел не лучше.
;Может быть, останешься, отдохнешь, ;спросил Борис.; А то еще сверзишься где-нибудь над пропастью, так костей не соберешь. Да и крылан замаялся.
;Ага, а завтра отвезешь нас еще подальше,; предложил заботливый Асмодей.
Великан мотнул головой и прохрипел:
;Нет… Рад бы, да не могу…
;Почему? Невеста ждет? Так ей ты живой нужен, а не кровавая лепешка!
;Именно поэтому. Если я еще с часок на этой высоте побуду, то из без падения сдохну. Для нас с Кроликом тут давление высоковато. Вон видишь: гребень повесил.
;А как же гигандроморфы?; выпучил глаза Борис.; Они ж спускаются с гор!
;Кто-кто? Аа… Измененные… Ну.., тем и пропасть по развилку! На то и измененные. Все. Не могу больше! Успехов вам, что бы ни искали! ;Ярый шлепнул по спине Кролика.; Родной, выноси! Меня уже сплющило, даже таращиться не могу!
Глава 40.
Дракон оглянулся, с пониманием что-то прогрохотал и чуть подался назад. Лапы напряглись. Он поелозил задом, как котенок перед броском на злостный фантик… Земля под ногами качнулась, учетверено бухнуло. Голубая туша с черным надолбом мелькнула перед глазами и рухнула в пропасть. Асмодей вскрикнул и бросился к краю. Донесся хлопок, второй. Едва не сверзившись, Борис остановился на самом краю,. Из-под ног вылетели камешки, с цокотом запрыгали вниз. Снизу в паре сотен метров выпахнул огромный серый крест. Светило, что почти погрузилось за виднокрай, пробило перепонки алым. На спине виднелась фигура человека.
Кролик сделал прощальный круг над головой, махнул крыльями. Волосы взъерошил воздушный кулак. Борис прищурился, махнул в ответ. Ярый раскачивался, дракона бросало из стороны в сторону. Рядом сочувствующе сопело. Борис покосился вбок. Асмодей сжал кулаки, глаза высверкивали из-под бровей, следили за летунами. С каждым взмахом змей, казалось, набирался сил, а Ярый все меньше обращал внимание на встречный ветер. И вот маленький с ноготь крестик нырнул в серые тучи. Борис с облегчением выдохнул. Еще несколько секунд он держал взглядом снежное поле возле гор, а потом опустил глаза. Ушей коснулось потрескивание, потянуло дымком, жаренным мясом.
Борис обернулся. Громослав сидел на камне. Перед ним разгорался костер. Красные сполохи подсвечивали снизу его лицо, выявляли высокие скулы, упрямо выдвинутый подбородок, широкий лоб. Глаза прятались в темных пещерах. С одного бока лежала куча сухостоя, с другого –раскрытый асмодеевский мешок. Богатырь неторопясь накалывал кусочки мяса на выструганные палочки и развешивал над огнем.
…Небо быстро темнело. На виднокрае догорали плоские словно из рисованного мира облака. Просвечивающаяся насквозь луна наливалась реальностью. Над ней горела первая звезда. Асмодей подбежал к костру и возмущенно всплеснул руками. Глаза бегали с изрядно опустевшего мешка на шашлыки и обратно. Жмурясь, Громослав стянул зубами кусочек, прожевал и протянул палочку Асмодею. Тот раздулся, как петух из Освенцима, грозно сбил брови. Не зная, что сказать, он постоял, выдернул палочку и уселся напротив…
Утро застало Бориса на камне у костра. Поленья потрескивали, искры выстреливали к светлеющему небу. Раскаленный пепел подымался вверх, остывал и падал на голову серыми хлопьями. Пару часов назад прошло, как он сменил Асмодея. Тот едва дополз до нагретого места. Еще стоя Асмодей закатил глаза, начал посапывать, колени подогнулись –и он рухнул. Загремело, будто упал мешок с костями.
С гор подул ледяной ветер. Костер вспыхнул, затрещал, бросив на него сноп искр. Борис чертыхнулся, отскочил, хлопая по дымящейся шкуре. Запахло паленым.
Растолкав друзей, Борис сунул им в руки по палочке с мясом и сел с подветренной стороны. Асмодей автоматически поднес шашлык ко рту, стянул один, второй кусочек. Лишь когда в пасти исчез последний кусок, в глазах Асмодея появилось осмысленное выражение. Громослав держал в руках завтрак, в застывших глазах отражался костер.
;Эй, ешь давай, а то остынет –будешь жир в животе топить!; крикнул Борис.
Он толкнул богатыря в плечо. Тот, как сидел, так и завалился на спину. Шашлык выпал из рук, ткнулся в шею. Глаза уставились в небо. Изо рта вырвался хрип. У Бориса екнуло внутри. Он тряхнул друга сильнее. Хрип оборвался, зрачки сузились. Гром огляделся.
;Чего? Аа… уже утро… Как быстро. Сон такой интересный видел. Какой, правда, не помню, но знаю, что интересный.; затараторил он, словно оправдываясь.; А это что на мне валяется? Раскидывают тут съестные припасы!; подымаясь, проворчал Громослав. Он зевнул во всю пасть, потер красные глаза.; Что за черт!? Словно песка сыпанули. Это не вы случаем?
Борис с Асмодеем переглянулись. Ухмыльнувшись, они дружно помотали головами.
Как только позавтракали, тут же собрались, обвязались веревками и начали спуск.
С востока из-за высоких пиков выплывали белые кучерявые облака. Меж ними, словно в проталинах, голубело небо.
За ночь камни остыли, отпотели. Пальцы скользили. Из-под ног выскакивали камешки и по дуге уносились к далекому подножию.
Борис спускался первым, следом чуть в стороне пыхтел Громослав. Последним полз Асмодей. На плечи упал жаркий взгляд всевидящего ока. Борис застонал от удовольствия.
Легкий ветерок снизу и золото с неба быстро выпарывали из камня сырость. На темно-блестящей поверхности возникали серые пятна. Они ширились, словно Русь во времена Ермака. Сверху раздался довольный голос Асмодея:
;Я уж грешным делом подумал, что светило не решится сегодня выйти.
;С чего бы это, ; зависнув на кончиках пальцев, сдавленно просипел Громослав.
;Так ему поди стыдно смотреть, как мы ползем. Само то уже, хрен знает, сколько кругов намотало, а мы все на том же месте, будто мураши какие.
;Так уж и на том?; проворчал Громослав.; Я, к примеру, двигаюсь.
;А это смотря откуда наблюдать.
Борис сжал челюсти и тяжело задышал. Стиснутые на камнях пальцы побелели. В груди разгорался пожар. Он задвигал руками, ногами быстрее. Подошвы скрежетали, камни сыпались вниз… Пальцы соскальзывали, он то и дело зависал на одной руке… Веревка натягивалась, сверху раздраженно порыкивало…
Над головой лениво прогрохотало. Ветер трепал волосы, завывал в щелях. Бегущие по скалам тени слились с опустившейся серостью. С плеч сбросили пуховое одеяло. Борис вскинул взгляд вверх. Облака посерели, сбились в кучу, как испуганные овцы. Солнце превратилось в белое пятно, мутно смотрело из-за грязной пленки на природное безобразие. На раскаленные руки сыпануло холодное. Только что высохший камень избороздили темные черточки. Зашелестело. Черточки слились в сплошную мокрую поверхность. Изо рта вырывался пар. Пальцы скользили, напрягались до судорог…
Дальнейший спуск превратился в сплошной кошмар. Руки задубели. Шкура хоть и сохраняла поначалу тепло, но промокнув, прилипла ледяной кожей. Глаза покрывала полупрозрачная пленка. С волос по позвоночнику бежали ручьи. Бориса потряхивало. Он едва удерживался на скользкой поверхности. Над головой сперва сдавленно ругалось, причитало, но потом слышались лишь сипы, хрипы.
"Сколько же можно?; возопил Борис про себя и глянул вниз". Перед глазами стояла мутная пелена. Он тряхнул головой –мокрый веер улетел в сторону. Взор чуть прояснился. Внутри захолонуло. В полупрозрачной шелестящей дымке едва виднелась серо-зеленая плесень. Пальцы чуть не разжались от безнадеги:"Ползти не переползти. Один ляд где-нибудь, да сорвусь!" В голове завертелось. Борис зажмурился и прижался всем телом к мокрой поверхности, вцепился каждой клеточкой в щели. "Держись, трусливая сволочь, держись, говорю!; шептал он про себя.; Хочешь легко сдохнуть!? Не выйдет. Придется еще трудно пожить! Кто клялся Штейнеру глаз на жопу натянуть, а!? Ты мужчина или тряпка? Раз сказал –надо сделать".
Бориса дернуло за пояс, прогудело смертельно устало сбоку:
;Ты чего? Уснул?
;Ага, ; пробулькал Борис.; Десятый сон заканчивал, а вы тут будите, бессовестные.
;Нашел место!.. Чертов Асмодей! С кем поведешься, от того и дети будут.
Через пару часов мучительного спуска Борис услышал частое бульканье, словно лопались пузыри. "Откуда пузыри в воздухе?; тупо вынырнула мысль и тут же угасла.; Бред какой-то. Еще малость и разноцветные дракончики запорхают".
Борис не мог опустить глаз: знал, что если сделает это, то полет ему обеспечен. Однако, уши напряглись. Усилилось шуршание, плеск. Борис еще некоторое время полз, пока на голову не обрушился грязевой поток. Борис инстинктивно отшатнулся. Пальцы выскользнули из щелей, судорожно стиснулись на пустоте. Тело неудержимо повлекло вниз. Сердце всхлипнуло и остановилось…
Перед глазами мелькнуло низкое серое небо. Угрюмые холмы истекали слезами. Взор расплылся, в спину плеснуло, садануло великанской лопатой. Дыхание вылетело со свистом. По бокам взметнулся водяной кратер, вернулся назад и захлестнул с головой. Борис судорожно вздохнул. Грязная жижа хлынула в рот, проникла рассерженным ежиком в легкие. Борис перевернулся на все четыре. Из горла рвался неудержимый, как выстрелы, кашель.
Рядом плеснуло, тяжело бухнуло, охнуло, затем еще раз. Борис перхал, содрогался всем телом. Лицо побагровело, горло раздувалось, как у пеликана, вспучивались жилы. Борис покосился вбок. Слева, припадая на одну ногу, распрямлялся Громослав. Чуть дальше нетерпеливо подпрыгивал Асмодей. Шкура слиплась. Волосы прильнули к черепу. Такой же мокрый, как и остальные, он был, однако, много бодрее. Асмодей фыркнул, распылил с губ воду, и откинул черную прядь:
;Борь, конечно, я понимаю, что вода –наша праматерь… Родственные связи, родовая память, то да се… Но мы ж, как ни как, малость эволюционировали!
;Да, уж,; хмыкнул Громослав и передернулся.
Борис поднялся, мотнул головой и качнулся вперед…
Серая стена толчками двигалась навстречу. Под ногами плескало во все стороны. Борис тяжело бежал по предгорьям. Чуть отставая, шлепали, скрежетали по мокрым камням Громослав с Асмодеем. Шкура на плечах с хлюпаньем отлипала и с силой вдавливала вниз. С клокотанием их обгоняли, толкали в ноги бурные ручьи. Серые воды несли травинки, листья, мертвых насекомых, кувыркали мелкие камни.
Постепенно горбатая земля выпрямилась, словно стиранное белье под утюгом хозяйки. В подошвы стало бить мягче, ноги уже путались в зарослях травы. Вырванные клочья повисали на сапогах. В груди полыхал огонь, а снаружи промораживало сыростью. Ноги тукали, как колоды, все тело налилось свинцом… Борис заприметил чуть слева Асмодея, из последних сил наддал…
Серую пелену как отрезало. Он влетел под сень столетнего дуба, ошалело оглянулся. Шелестящую завесу прорвала пара бесформенных болидов, тут же превратилась в Грома с Асмодеем. Ствол в обхват держал над ними зеленый зонт. Дуб был сплошь покрыт бесформенными наплывами. Растопыренные ветви начинали расти лишь с высоты в два человеческих роста.
Плотная крона не пропускала ни капельки. Под ногами прогибался прошлогодний ковер с низенькой травкой. Несколько свежих золотых листочков лежали вразноброс. Борис прислонился спиной к стволу, медленно съехал вниз, выжимая из шкуры влагу. Его потряхивало. Слякотный холод проник во внутренности, в горле начало поскрипывать. Рядом пристроился клацающий зубами Асмодей. Пощупав за спиной мешок, он облегченно выдохнул. Друзья соприкоснулись плечами, одновременно оглянулись… Бориса тряхануло так, что заболели зубы, а из стиснутых посиневших губ вырвался стон.
Громослав с усмешкой посмотрел на трясущихся приятелей и стянул через голову шкуру. Огромные рамены напряглись, по всему торсу вздулись чудовищные глыбы. Шкура перекрутилась, заскрипела, захлюпала. Под ноги ливанули мутные потоки. Борис представил, как он раздевается… Едва не оторвав голову, Бориса передернуло, затылок саданулся о ствол. Борис замычал, замахал руками. Громослав, выпучил глаза, пожал плечами. Борис скривился, постучал по лбу, потом выдал азбукой Морзе:
;Нннадень, пожжжалуйста!
;Ага, счас!; ухмыльнулся богатырь.; Только портки выжму.
;Зажечь бы что-нибудь,; выдавил Асмодей.; Я б мяса нажарил…
;Так разведите костер!
;Из чего?; горестно воскликнул Асмодей.; Все ж мокрое!
Громослав посмотрел на обоих, как на разговаривающих жаб, свернул шкуру в рулон и вывалился за мерцающий полог. Огромная фигура постепенно уменьшалась. Наконец, бледная тень колыхнулась и размазалась в сером.
…Борис напряженно вглядывался за стенки стакана, что накрыл дуб. Уши трещали, проворачиваясь локаторами, но ничего кроме миллионов трущихся панцирей и журчания не улавливали. Руки нащупали что-то продолговатое, округлое. Пальцы прошлись по гладкому… Глаза опустились… Желудь.
С веток падали мощные струи, разбиваясь о землю в чаши из мельчайшей пыли. Воздух насытился запахом озона, влаги и перепрелой листвы.
Через несколько минут расплывчатое пятно сформировалась в перевернутый треугольник. Тот вывалился из шелеста блестящим как рыба Громославом со свертком в руках. От Громослава пахло свежестью. Богатырь тряхнул шкуру –на землю посыпались куски бересты, несколько тонких сучьев. Громослав встретился взглядом с Борисом, кивнул на топливо и скрылся за пеленой дождя.
Борис прислушался к далекому треску, негнущиеся пальцы потянулись за кресалом. Несколько безуспешных ударов разогрели кровь. Борис ощутил боль от попаданий. Стиснув зубы, он чиркнул еще пару раз и на тонких лоскутках бересты заклубились дымки, тоненько затрещало, вспыхнули огоньки…
Две недели они неслись по лесу, что менялся на глазах. Земляные волны разгладились, по подошвам упруго бил толстый лиственный ковер. Рощи буков, грабов, вязов сменялись дубравами. Постепенно отдельные золотые ветви на зеленом море разрослись, переметнулись огнем на соседние. Весь лес полыхал осенним пожаром…
Несколько раз напарывались на пораженные болезнью участки. Чудовищно искривленные березы, из коры которых сочилась мутноватая жижа, провожали гостей черными листьями. Трава мягко лопалась, сочилась чернотой, обвивала голени, будто водоросли. Почва понижалась. Под подошвами хлюпало.
Впереди деревья тонули в молочно-желтой дымке. По мере приближения они нехотя проявлялись. Корни вылезали из земли, цеплялись за ноги. Борис несколько раз падал. Руки всякий раз погружались по запястье в грязь. Он кувыркался, вырывая горсти гнилой черной травы, осклизлых листьев и снова несся, уворачиваясь от хищных сучьев. Затылок болезненно пульсировал. Меч словно специально колотил в одно и то же место.
То позади, то сбоку, иногда впереди слышались чертыхания, шлепки, треск и хриплое дыхание. Еще не понимая отчего по спине побежали крупные мурашки, Борис замедлил шаг. Хрипы и шлепанье приблизились, в ухо дохнуло горячим. "Не слышно зверей,; понял он.; Ни кваканья, ни птичьих криков, ни стрекотания насекомых –только тишина".
Деревья исчезли, затаились в дымке, словно хищные звери. Туман разделился по горизонтали, словно от удара гигантской секиры, приподнялся на пару метров. Обнажилась черная бескрайняя идеально ровная маслянистая плоскость. Лишь на пределе видимости она смыкалась с плавающим над головой хребтом. Борис сдавленно выругался. Взгляд вперился в туманный горизонт так, что казалось, там вот, вот высверлится дырка.., но тщетно.
Чмокнуло, ноги провалились по колено, штаны плотно, плотно притиснуло к голяшкам. Борис остановился посмотрел по сторонам и сказал сквозь стиснутые зубы:
;Придется плыть,; сквозь стиснутые зубы выдавил Борис.
;А что? Неплохая идея!; воскликнул Асмодей.; Сейчас сделаем плот и вперед!
Его слова еще висели в плотном воздухе, будто муха в патоке, а быстрое шлепанье удалялось. Послышалось вжиканье, шелест, хруст, тяжелый удар, тряхнувший землю. Но поверхность озера или болота даже не вздрогнула.
Хмыкнув, Громослав присел, пошарил в тумане, что колыхался на уровне колен. Когда он распрямился, то в руке оказалось что-то угловатое. Громослав широко размахнувшись, метнул толстый сук… Взвихрив дымку над головой, тот исчез. Через секунду вынурнул, без плеска нырнул в черное озеро. Борис выпучил глаза, попятился…
Внезапно вся поверхность взорвалась лесом щупалец. Черная жижа поднялась с их телами на пару метров и с тягучим плеском стекла вниз.
На конце каждого щупальца зияла пасть, усеянная зубами, как ежик иголками. За ней по кругу блестела гирлянда черных глаз. Все это метнулись с жутким ревом прямо на них. Борис поскользнулся, шлепнулся на задницу и пополз так, отталкиваясь руками.
За шиворот дернуло. Самое ближнее чудовище, которое в мечтах уже пережевывало лытку Бориса, вцепилось только в сапог. Шкура затрещала, съехала на горло. В глазах потемнело, в позвоночнике с всхлипами лопались жилы. Его дергало вперед, назад, не сдвигая с места. Над головой взревело, свистнуло. Бориса поволокло спиной по земле. Ногу дергало, выворачивало суставы. Наконец, отпустило. Раздался крик Асмодея:
;Что такое?... Ни фига себе! Тебя ж жрут!
Ногу рвануло, его шмякнуло о траву. Борис лежал, жадно глотая гнилостный воздух. Через несколько секунд черные мухи разлетелись, проявился грубо скроенный, но крепко сшитый лик Громослава.
;Ты как? Живой?
;Нормально,; вставая, скривился Борис.
Тряхнув головой, Борис собрал глаза в кучку и перевел взгляд с богатыря на Асмодея. Тот тыкал палкой еще живой обрубок. Голова извивалась, клацала зубами. Хрустело, словно мясорубка перемалывала палку. Десятки глаз с ненавистью смотрели на мучителя. Из среза текла мутно-белая жижа. Обрубок шеи сокращался, выдавливал из трубки пищевода опилки пополам со слизью. Асмодей отбросил огрызок с ладонь и пробормотал с завистью:
;Живучие же гады! Боюсь, что нам не то что проплыть, с берега спустится не дадут. А если и дадут, то вряд ли в том виде, в котором хотим мы.
Борис тоскливо посмотрел на шевелящийся лес, покосился в туман и выдавил:
;Ты отвратительно прав! Тогда нечего ждать. Мы и так отстаем –вперед!
Борис метнулся по берегу, только подошвы сверкнули и пропали в тумане. Асмодей хотел спросить, от чего отстаем, но в плечо толкнуло –пронесся темной глыбой и исчез Громослав. Асмодей заорал и рванулся следом…
Изредка перекликаясь, они неслись по краю болота. Все это время за ними следили, бросались с ревом, клацали зубами несчетные щупальца. Деревья выныривали из тумана внезапно, хватали крючковатыми лапами за волосы, одежду. Влажно трещало. Ветки обламывались, тащились следом, путались под ногами, пока их не отбрасывали. Корни кидались под ноги.
Берег изгибался по окружности. Через пару часов парни выскочили из тумана и понеслись по касательной вслед заходящему солнцу…
На ночь старались устраиваться под могучими раскидистыми дубами. Как правило у них из-под корней били роднички. Борис разжигал костер, а Громослав стрелял многолапую живность. Асмодей самозабвенно жарил пойманное над костром или запекал целиком в глине, если располагались вблизи оврагов.
Утрами подмораживало. Несколько раз просыпались, покрытые инеем. Клацая зубами, торопливо распаляли костер. Матюгали дежурного, а Асмодей, сжавшись в комочек, жалко оправдывался, мол: "Только зажмурился от яркого пламени и… уже утром открыл глаза от того, что кто-то пинает меня по ребрам!" Вытягивая над огнем озябшие ладони, Борис буркнул:
;Я не пинал. Это судороги от холода. Еще раз, и шею ненароком сломают.
Подул холодный ветер. Деревья гнулись под резкими порывами. Пожелтевшую листву срывало, кружило в диком танце, бросало в лицо. Под ногами шуршал обновившийся ковер. На озерах собирались стаи птиц. Во всяком случае у них были крылья. Два, четыре, а когда и больше. Стоял дикий гвалт, кряканье. Пернатое месиво покрывало практически всю поверхность воды. То и дело взлетали мощные вожаки, а за ними тянулась вся стая. Собравшись клином, они делали прощальный круг и устремлялись к югу.
У Асмодея руки тряслись: так хотелось пострелять. Божился, что с одного выстрела пробьет всю стаю. Он умоляюще смотрел на Громослава, но тот непреклонно мотал головой:
;Зачем тебе столько мяса? Все сразу не съешь, а тащить не с руки: себя б унести.
Асмодей тяжко вздохнул. Огонь в глазах медленно угасал и он бросался догонять друзей, что не останавливались ни на миг. В ушах затихал птичий крик. Под ногами хрустели желуди, разлеталась листва…
Борис исступленно твердил:"Вперед, вперед!" Горящий взгляд буравил горизонт. Дубы, вязы бросались наперехват, но встретившись с яростным ликом Бориса, испуганно разбегались по сторонам, словно былинки на сенокосе под порывом ветра.
Вечером темнело быстро, но на ночлег останавливались не раньше, чем пробегали дневную норму. Асмодей жаловался, что сучьями раскровянил всю морду, а Громослав нанес серьезный урон природе, сшибая лбом дубы, но Борис неумолимо ломился дальше. Асмодей благодарил всех богов, что над головой звездное небо с ярчайшей луной, и с ужасом представлял, что было бы, если б собрались тучи.
Несколько раз на них нападало что-то рычащее и огромное. Но теперь даже Асмодей, отпрыгивая в сторону, успевал распластать супротивника от макушки до задницы. Внутренности с шипением выползали из брюха. Во все стороны брызгало темным и горячим...
Из-за деревьев за ними следили сотни огней. В руках бегущих парней поблескивало оружие. Луна протягивала по лесу крючковатые тени, отскакивала от острых лезвий…
На привал выбирали широкую поляну. Громослав ссекал ближайшее дерево. Борис профессионально добывал огонь, а Асмодей нарезал мясо…
Через неделю по пронзительно синему небу побежали облака. Словно где-то за горизонтом разгорелся пожар, но больно далеко, поэтому докатывается только тяжелый дым. К обеду солнце скрылось, превратилось в бледный пятак на сером фоне. Голые деревья подметали грязное низкое небо. Начал накрапывать дождик…
Под ногами скользило. Через несколько дней непрерывного небесного горя земля разбухла, налипала пудовыми гирями на сапоги. Внутри отвратительно хлюпало. Пальцы мерзли, изо рта вырывались клубы пара. За шиворот текло. Вся кожа покрылась пупырышками, волосы на руках встали дыбом, зубы выбивали дробь. Вода заливала глаза.
Парни угрюмо трясли головами, смахивая пленку, размазывали грязь по лицу и шлепали дальше. Ноги гудели, наливались свинцом. Парни падали, подхватывались на разъезжающихся ногах и снова бросались вперед. Асмодей ругался, Борис скрипел зубами, а Громослав лишь хмуро сопел. Всем передалось жгучее нетерпение Бориса. В голове билось:"Уже скоро, скоро…"
Глава 41.
Дождь не прекращался ни на минуту. Небо стало равномерно серым. Столь же бесцветно сеяла водяная крупа. Серый день равномерно перетекал в вечер, а затем и в ночь. Борис подгонял, хотел передвигаться так же, как и раньше, до полуночи, но когда сучок ткнул в глаз, понял, что не стоит.
Мокрые как мыши рубили ветки, устраивали шалаш. Кашляя, они грудились около огня, глаза слезились. Молочный, подсвеченный красным, дым стлался под крышей, не желая вытягиваться в оставленную щель.
Наутро парни просыпались с тяжелой головой. Череп то сжимала, то отпускала когтистая лапа. Глазные яблоки шаркали воспаленными капиллярами по глазницам. Борис сжимал до хруста кулаки, стискивал челюсти. Губы шептали проклятия, подгоняя уставшее за год солнце…
Через день подбежали к излучине реки. Ночью ветер выл, раскачивал шалаш. К утру черный полог разодрался, а к обеду по кристально синему небу бежали серые тучки. Наперегонки с ними неслись такие же, только в широкой речной глади.
Унимая вздымающуюся грудь, Борис медленно выдохнул и вытащил карту. Наморщив лоб, он водил подрагивающим пальцем по голубой ниточке, косился на реку. Через несколько минут Борис сказал нерешительно:
;Кажись, прибыли.
Асмодей подпрыгнул, крутнулся по сторонам. Вытаращенные глаза обежали голый ивняк по берегам, дубраву на холме с подлеском из пламенеющей дички.
;Что!? Как !? А где ж,; он пошевелил пальцами,; оно?!
;Ну, не совсем прибыли,; смущенно пробормотал Борис, засовывая карту в мешок.; еще верст полста с гаком от этого затона и в лес, если по прямой.
;А сколько в гаке то?; опасливо спросил Асмодей.
Два дня бежали по голому, словно обворованному лесу. Граб рос вперемешку с буком –под ногами хрустели орешки, пустые скорлупки. Бук прорастал в дубовые рощи. Здесь встречались стада чудовищных кабанов, свиноматок с подросшими за лето поросятами. Они бесстрашно провожали троицу маленькими глазками и снова рылись в листве, хрумкали янтарными желудями.
Асмодей сглотнул, оглянулся на аппетитные ходячие окорока и взмолился:
;Борь, давай подстрелим поросеночка, а? Так давно нормального мяса не ел.
Борис хмыкнул, не отпуская взглядом несущиеся навстречу деревья:
;Твое дело. Если хочешь стреляй, но тащить тебе полста верст… с гаком.
Асмодей тяжко вздохнул, хотел перепрыгнуть валежину, но подумал и обошел. Руки сорвали красную каплю с рябины и отправили в рот. Кисло-горькое искривило лицо. Он выплюнул семена и понесся дальше, истово клянясь, что как только прибудут, то нажрется, так нажрется! Держитесь свиньи, Асмодей идет!
К обеду следующего дня выбежали на обширную поляну. По периметру мощные дубы. Под ними алый пояс рябин. Вся площадка укрыта золотым ковром. Посреди поляны громоздился странный холм, поросший кустами боярышника, яблонь, калины. Он казался облитым каплями крови. Рыская глазами по сторонам, Борис пробежал мимо. Край поляны приблизился вплотную, за спиной топало, шуршало листвой… И вдруг Борис затормозил, словно уперся в стену. Сапоги зарылись в желтые ковер, в плечо толкнуло, развернуло лицом к холму. Рядом стоял Асмодей, грудь вздымалась. Он недоумевающе вскинул брови. Чуть поодаль остановился Громослав. От его ног тянулись рвы раскроенного ковра. Богатырь уперся руками в колени. В распахнутый рот со свистом влетал воздух. С красного мокрого лба капало.
;Ты чего?; пробулькал он.; Потерял что-нибудь?
;Наоборот… нашел, кажется…; напряженно вглядываясь в холм, сказал Борис.
;Значит, гак того, закончился!?; жарко дохнуло сбоку.
Борис нервно усмехнулся и ответил:
;Надеюсь! Сейчас проверим.
Борис подошел к холму, медленно вытащил меч. Сзади непонимающе кашлянуло, мощно сопел Громослав. Борис покосился назад, дернул плечом:
;Я ожидал увидеть сверкающий металлом корпус или по крайней мере укрытый
защитной сеткой, но не учел, что за столько лет на него нанесет листьев, пыли. ; Борис взбежал чуть повыше и ткнул мечом. Тонко звякнуло, но меч не остановился, продолжил погружаться, словно обычный нож в дерево. Он ругнулся, голос подрагивал от щенячьей радости.; Черт, не хватало еще продырявить! Наше железо все таки покрепче!
В несколько ударов Борис взрезал грунт, словно пробовал арбуз на вкус. Поддев мечом кусочек, налег на лезвие всем телом. Влажно прошуршало, посыпались листья, комочки грязи, показались срезанные корни. Негромко протрещало. Поддетый кусок развалился на две половинки. Борис отпихнул верхний комок, поддел мечом остаток. Тот вывалился, скатился к подножию холма, разбрасывая земляные катышки.
Солнце заглянуло в ямку, высветило матово-серую округлую поверхность с глубоким порезом. Борис медленно распрямился. Губы неудержимо ползли к ушам. Глядя на него, заулыбались и Громослав с Асмодеем. Глаза Бориса засияли, он прошептал с силой:
;Братцы, мы на месте, мы добрались. Смотрите!
Парни в мгновение ока оказались на холме. Они стукнулись лбами, охнули, но не отвели от ямки взглядов. Асмодей, как стоял, так и скакнул назад. Перекувыркнувшись через голову, он оказался в двух метрах от холма. С дурацкими воплями Асмодей прыгал и кувыркался, как обезьяна. Громослав посмотрел на все это непотребство и хмуро бухнул:
;Ну, ну, рано радуешься. Ну, на месте, а дальше что?
Асмодей замер в стойке на руке вниз головой. На лицо, словно на солнце, набежала тень. Из спины выдернули стержень. Рука подломилась -он рухнул мешком с тряпьем, уткнулся в листья. Глухо, словно из-под земли, раздался расстроенный голос:
;Чтоб тебя! Умеешь же портить настроение.
Борис спрыгнул. Хрупнуло. Ноги утонули в мягком по щиколотку. Внутри все прыгало. Он не мог стоять на месте, засновал туда, сюда пред напряженными друзьями.
;Напрасно ты его мордой в грязь, напрасно,; бодро сказал Борис и резко остановился. Он достал карту, вгляделся.; Так… Тридцать метров от угла на север, а затем, повернув на девяносто градусов вправо, еще сорок. ; Борис поднял сияющие глаза на друзей. ;Ну, что? Пошли?
;Пошли, пошли!; воскликнул Асмодей. Его дергало, подкидывало.; Где угол?
Борис показал на левый угол, если стоять спиной к сферической части здания и начал мерить шаги. Рядом, шлепая губами, вышагивал Асмодей:"Десять.., двадцать…"
На слове "тридцать" они остановились. Асмодей на пару метров позади. Из-за спины раздалось саркастическое:
;Я предлагаю мерить в попугаях: так меньше идти. Экономия времени и сил.
;Нет, Гром! ; прошипел Асмодей.; Ты лучше иди, иди. Да не просто иди.., а иди!!!
Борис сдвинул брови, сказал напряженно:
;Погоди, Асмодей, не злись. Он прав. Надо найти что-то эталонное. Есть у кого какие-нибудь идеи?
;А ты метр с собой не взял?; Асмодей с надеждой посмотрел на Бориса. Тот медленно покачал головой.; Нет? Жаль… Как же ты так.., если знал, что придется мерить?
Борис стиснул зубы. Под ложечкой зажгло. Он отрывисто бросил:
;А вот так! Не предполагал, понимаешь, что шить придется.
Друзья неловко отвели глаза. Борис выпятил челюсть и воинственно перевел взгляд с одного на другого. Помолчав, он примирительно выдавил:
;Пардон, ребята. Сам балбес прошляпил! Торопился больно.
;Да ладно… Что уж там,; бухнул Громослав.; А вообще-то во мне ровно два с половиной метра.
;А во мне два!; восторженно выкрикнул Борис.; Ну, ты и молодчина! Асмодей, давай свой канат. Сейчас мерку делать будем.
;Гиганты, блин!; ревниво проворчал Асмодей.; Меня тоже, если разделить на сто семьдесят кусочков, а потом набрать сотню, можно в качестве эталона взять.
Со зловещей улыбкой Борис потащил меч из ножен. Тот, словно подыгрывая хозяину, пронзительно вжикнул. Солнце отшвырнуло в глаза Асмодею солнечного зайца.
;Ну, тогда приступим?; приподняв бровь, прошипел Борис.; Ложись.., эталон.
Асмодей попятился. Не спуская глаз с блестящего лезвия, он проговорил осторожно:
;Ээ, я все таки думаю.., что у нас маловато времени на сей процесс. Давай лучше уж тебя поделим.
Асмодей вытащил из мешка что-то прозрачное, чуть переливающееся на солнце. Асмодей придержал один конец паутины около подошв Бориса, а Громослав пометил у головы…
Через полчаса изготовили треугольник из веток наподобие циркуля. Борис заново прошелся от точки отсчета. Поворот оказался ближе к тому месту, где тогда остановился Асмодей. Тот заулыбался, выпятил грудь, гордо посмотрел по сторонам:"Девки, вы где!? Ау! Смотрите, какой я молодец!"
Повернув на девяносто градусов, для чего расчертили в точке поворота равнобедренный треугольник, отмерили сорок шагов до места икс. Асмодей тут же вогнал туда палку.
Борис стоял перед колышком. В голове хаотично метались образы. В груди колотилось так, что ребра трещали. Рядом кашлянуло, проблеяло нерешительно:
;Ну, что? Давай?
;Чего давать?; прошептал Борис, заворожено уставившись на палку.
;Вот чудак! Чего ж еще ты можешь дать!? Копать, конечно! Мы ж не паломники.
;Я много чего могу дать и чем, и по чему,; проворчал Борис, но воткнул меч в землю.; По ушам, например. Хошь?
;Чуть что, так сразу по ушам!; отодвинувшись, воскликнул Асмодей.; Я ж дело говорю, а ты!? Лучше Громославу дай или сам себе, чтоб полнота ощущений возникла.
;Не… Самому себе больно, а этому бугаю попробуй дай по ушам. Без всякой лопаты в землю по хохолок вгонит, а если польет, то что-нибудь да вырастет.
Борис докончил круг, разрубил дерн на несколько кусков и стоял в сторонке, наблюдая, как Асмодей отшвыривает куски. Комочки земли с шелестом падали на листья.
Потный, перемазанный как черт Асмодей вытащил последний кусок и посмотрел на Бориса. Тот вытащил карту. Губы прошлепали:"Метр вглубь от грунта". Нахмурившись, с тяжестью внутри Борис спрыгнул в ямку. Осторожно, боясь повредить поверхность входа, он потыкал мечом, как щупом. Ни ответа, ни привета. Ледяная глыба разрослась, заморозила внутренности. Тяжко вздохнув, он поднял мрачный взгляд на потемневшие лики друзей. Те напоминали мертвецов. Борис отвел глаза в сторону и прохрипел:
;Нету… Может быть, с углом малость ошиблись? Или север неверно нашли… Надо искать… Будем копать по спирали…
Сгорбленные, уменьшившиеся в росте, не глядя друг на друга, парни разошлись чуть в сторону от ямки и начали копать…
Солнце упорно двигалось к виднокраю. Над головой пролетела стая ворон, огласила лес склочным карканьем и унеслась куда-то вдаль. "А вы то куда?; подумал Борис, провожая воронье взглядом.; Тоже на юга что ли?"
Черная тяжесть постепенно сдавливалась, накаляла внутренности, как в изотермическом сосуде. Борис злобно выдохнул и воткнул меч в ненавистную землю. Рядом Громослав махал секирой с хеканьем. Во все стороны разлетались комья земли, сыпались на голову, плечи. Завывающий Асмодей рубил кинжалом землю. Лицо было искажено ненавистью…
Глядя на бесчинствующих людей, солнце налилось яростью, подожгло облака на виднокрае. Борис привалился к горке земли. Из груди вырывались хрипы, клокотанье. Сердце бешено стучалось, просилось наружу. По лицу текали мутные реки, пробивали красные дорожки по черному. Волосы стояли дыбом. По черепу что-то бегало, чесалось. Деревья на краю поляны двоились, расплывались. Смахнув трясущейся рукой пленку с глаз, Борис дико огляделся. Вся поляна выглядела смесью лабиринта с окопами. Земля, перемешанная с листьями, срезанные корни навалены на узких перешейках. Борис криво усмехнулся, крикнул слабо:
;Ребята, не хило мы нарыли, правда? Можно оборону держать!
;А то!; донесся голосок справа.; Мы еще и не то могем. Вот только до деревьев дороемся, так такие завалы устроим, что никакие танки не пройдут.
;Какие танки за столько лет,; устало бухнул слева Громослав.; Сгнило все.
;Ага,; согласился Борис.; За столько то лет…
Его словно саданули под дых ручкой от лопаты. Борис выпучил глаза и просипел:
;Какой же я –идиот!
;Наконец-то, догадался,; проворчал Асмодей.; Надо ли было столько копать, чтобы дорыться до этой истины? У меня б спросил: я и так знал, кто самый умный.
;Убью, студент!; беззлобно рыкнул Борис.; Гром, ты просто титан мысли! Такое подсказать! Если на продуваемом всеми ветрами гладком наземном корпусе собрался метр земли, то на горизонтальной поверхности что?..
Над лабиринтом повисла напряженная тишина. Громослав сопел, драл крепкими ногтями затылок. Асмодей похрюкивал, что-то невнятно бормотал.
;Эврика!; выкрикнул он.; На земле скопилось, как минимум, два метра! И-ди-о-ты!!!
Не чуя ног, Борис бросился к эпицентру лабиринта. В это же самое время к нему подлетели остальные. Страшные ликом, чумазые как стахановцы парни освещали все вокруг пылающими глазами. Страшный треск взорвал мироздание россыпью искр. "Только почему-то ни черта не видать, ; подумал Борис, уставившись в небо.; И бровь болит…"
Звезды погасли, перед глазами проявилось вечернее небо. Он ощутил, что лежит на мягком сыпучем. В сторонке постанывает. Справа донеслось заплетающимся языком:
;А я все таки первый! Ха-ха! О-хо-хо, вот это шишка!
Борис сполз с земли, стянул за собой шуршащие комочки. Морщась, он пытался проморгаться, но левый глаз скрывала алая пелена. Борис покосился влево. В канаве ворочается на спине, как жук, Асмодей. Согнувшись в три погибели, Громослав колупается в самой первой яме. Выкидывая землю, он выпрямился –Борис, не удержавшись, прыснул. На лбу богатыря точь-в-точь меж бровей набухала на глазах бардовая шишка.
;На себя посмотри, ;буркнул Громослав.; Асмодей, давай сюда, а то я что-то не помещаюсь. То ли зад, то ли плечи широковаты.
Асмодей взвизгнул и вжикнул мимо Бориса мухой. Он даже не стал ничего говорить о ширине, а тут же нырнул в яму. Руки, ноги работали, как у кошки. Постепенно он скрылся весь, но земля уже не вылетала, ссыпаясь назад. Пришлось вытряхнуть из одного мешка содержимое и набирать землю в него. Асмодей так расщедрился, что без разговоров освободил свой. Через полчаса звякнуло. Асмодею сбросил палку, он отбросил кинжал и предельно осторожно колупал дальше…
;Все… Вот оно,; чуть дыша, донеслось из ямы.
Борис подслеповато щурился. Солнце уже зашло. На темно-синем небе проявлялась луна, но мало что освещала. Он всмотрелся, потом нетерпеливо сказал:
;Вылези, а! Не видать же из-за твоих широких… плеч.
Асмодей хмыкнул, протянул руку. Громослав выдернул его, как поплавок. Борис спрыгнул вниз, пощупал металлический край. Подумав, сказал настойчиво:
;Придется расширять. Мы на самое начало наткнулись, но этого мало.
Еще пару часов расширяли яму, обкапывая крышку цилиндра. Когда выбрались наружу над головой высыпало бесчисленное множество звезд,. Борис лежал без сил, прислонившись к прохладному земляному холму. Рядом с всхлипами втягивал воздух Асмодей.
Громослав с кряхтением разогнулся и, глухо топая, пошел к деревьям,. Мягкие сыпучие шаги затихали… Через некоторое время донеслись неверные удары, затем мощнее… Затрещало. Бухнуло с хрустом. Треск, похрустывание, шуршание приблизились. Затем несколько бухающих, тренькающих ударов, сопенье, скрежетание и на лицо Бориса упали неровные оранжевые блики…
Борис проснулся от того, что его трясут, как грушу. Он распахнул глаза. Неясные образы сплелись в хищный лик с изогнутым носом. По лбу, носу, подбородку пробегал колеблющийся шрам. Словно лицо слепили из двух половинок. Одна черная, практически неразличимая на фоне звездного неба. Другая огненно-красная. Единственный глаз полыхает красным. Борис покосился на потрескивание. В двух шагах пожирает наваленные поленья костер. За ним похрапывает гора. Мерно вздымается и опадает грудная клетка. К небу рвутся багряно-оранжевые хвосты, но не дотягивают, а выстреливают раскаленными палочками. Огоньки взвиваются на несколько метров, внезапно гаснут, возвращаются на землю хлопьями пепла. Борис приподнялся, сел. Асмодей тут же рухнул на его место, засопел…
Борис подкинул дров. Огонь осторожно лизнул, заурчал, а потом радостно взметнулся. Красные блики метались по изрытой поляне, причудливо изламывались в лабиринте. В животе урчало, булькало. От нечего делать и чтоб хоть как-то отвлечься от вопящего желудка, прыгал, как козел, по кучам. Пару раз сверзился, напоследок вывихнул лодыжку. Постанывая, Борис захромал к костру. Глаза неудержимо слипались, хоть спички вставляй.
Ночь все не кончалась. Луна потихоньку перебралась на другой край небосвода. Земля, листья искрились выступившим инеем. Зябко ежась, Борис удалился от зубного цокота у костра. На всякий случай спустив в яму пару толстых веток, спрыгнул вниз. В ноги с силой ударило, лодыжку ожгло, протяжно загудело. Охнув, Борис завалился на бок, полежал чуть и осторожно поднялся. Он попробовал опереться на ногу, но не тут-то было. Скрипнув зубами, допрыгал до веток, срезал ответвление –получился костыль. Довольный сметливостью, доковылял до металлической крышки. Пальцы трепетно прошлись по отпотевшей поверхности, нащупали крышечку пульта. Сердце бешено заколотилось, в голову бросилась кровь. Страстно хотелось нажать кнопку и одновременно дикий страх сжимал внутренности. "Нет, не сейчас,; Борис отдернул руку, облизал пересохшие губы.; Парни обидятся".
Край неба на востоке медленно наливался светом, упорно теснил ночь. Звезды –эти глаза космического демона тускнели, закрывались, словно не в силах выдержать даже слабого взгляда дневного бога. Борис с интенсивностью лазера вспарывал пространство взглядом, пытаясь выковырять сонное солнце. И вот из-за далеких отрогов вырвался первый луч. Борис прищурился. Луч прихватил с собой друзей и те залили лисьим золотом верхушки леса. Через изрытую поляну протянулись длинные кривые тени.
Борис тряхнул Асмодея за плечо и крикнул возбужденно:
;Подъем, подъем! Уже закат!!!
Асмодей вскочил, зубы лязгали. На правой стороне волосы слежались, на другой торчали дыбом, морда, что у трубочиста. Он дико уставился на золотой край неба.
;Бр-р-решешь!!!; выдавил Асмодей, пробежавшись взглядом по поляне. Он покачал пальцем перед лицом и прошлепал губами.; Меня не проведешь! Там восток.
;Я что тебе собака?; пожал плечами Борис, тормоша Громослава.; Земля круглая –для кого-то закат, для кого-то восход.
;А для кого-то ночь глубокая,; приоткрыв глаз, проворчал Громослав.; Чего надо то? Ночью люди спят! Как совести хватает в такое время будить!?
;Так это…; Борис развел руками, пожал плечами, переводя несчастный взгляд с одного на другого.; Так того…; сплюнув, он выкрикнул.; Ну, что вы впрямь!? Спать и дома можно было! Не хотите, как хотите! Один пойду.
;Не злись,; примирительно прогудел Громослав,; встаем, встаем… Пожрать поди тоже ничего нет? Ага… Ладно… Сейчас…
Громослав встал, передернулся от утренней свежести и метнулся к лесу. Он скакал по стенам лабиринта, отламывая с каждым прыжком комья земли. Огромная фигура выметнулась на край поляны. Проломив кустарник, она разбросала ярко-красные ветки, мелькнула меж стволов и пропала. Еще некоторое время слышался топот, но затих и он…
Через полчаса Громослав появился с толстым кабанчиком через плечо. Борис извелся от ожидания. Над костром крутились шашлыки, желудок исступленно завывал. Рядом ронял слюни Асмодей, слышались могучие бурчания со стороны Громослава…
Борис то и дело посматривал на солнце, что уверенно взбиралось по небосклону. Зубы нервно перемалывали мясо. Внутри то сжималось до размеров атома, то бухало огненной кувалдой в череп. Асмодей дергался, давился, ронял шашлык в грязь. Наконец, не выдержав, он зашвырнул палку с мясом в сторону и завопил, бешено вращая глазами:
;Доколе жрать будем, товарищи!? Меня ж сейчас порвет!
Борис вскочил и заковылял в сторону ямы. Одной рукой он размахивал, как на параде, а второй опирался на палку. Сзади торопливо топало, слышалось шуршание скатывающихся комочков. Он добрался до ямы, потоптался. Злое нетерпение бросило его вперед. Снизу метнулась матовая поверхность, саданула в пятки. Лодыжку стегнуло болью. Он перекувыркнулся через голову. По затылку садануло рукоятью меча. Борис со всего размаха влип в земляную стену. Застонав, отвалился. Солнце больно кололо в глаза, мелькали расплывчатые пятна, в ушах звенело. Наконец, тени сформировались в тревожные лица друзей.
Борис стиснул зубы, начал подыматься. Тут же его подхватили с боков, вздернули вверх.
;Ты что офонарел!?; взвизгнуло под ухом.
Борис кивнул и дернулся к металлической крышке. По бокам злобно сопело, но подтащило к выпуклости. Борис упал на колени, трясущимися руками поддел крышечку. Сердце екнуло и бешено заколотилось. Над буквенной панелькой горел красный огонек. Руки на плечах сжались. Часто, часто задышало, взвихрило волосы на затылке.
;Смотри-ка, работает!; изумленно выдохнул Асмодей, а потом затараторил.; Давай набирай быстрее код, пока оно не издохло!
;Не издохнет,; выдавил Борис.; По крайней мере до конца дня точно не издохнет.
;А потом?; настороженно поговорил Асмодей.; Звиздец? Ядерный взрыв?
;Да нет… Просто завтра мы уж точно сюда не попадем.
;Почему? Чем завтра отличается от сегодня и от вчерашнего дня?
;Сегодня начался новый тысячелетний цикл перебора вариантов,; сказал Борис.; Я знаю только один код, который может сработать именно в этот день, так что…
;А ты уверен, что сегодня именно тот день?; со страхом спросил Асмодей.
Борис нервно усмехнулся, пробежал пальцами по кнопкам. На дисплее появилось слово "sapiens". За спиной затаили дыхание. Красный огонек мигнул и вспыхнул зеленым. Загорелось "Доступ первого уровня открыт". Борис шумно выпустил воздух. Черные мурашки истончились и пропали. За спиной выдохнуло с такой силой, что он качнулся, как от ураганного порыва. В глубине вздрогнуло, загудело. Борис как наяву видел просыпающиеся от тысячелетнего сна механизмы. В обескровленные сети подается напряжение, срабатывают хитроумные запоры, скрежещут ржавые шестеренки. Если они есть, конечно.
Через несколько секунд круглая словно срез гигантского шара поверхность пошла вверх. Гудело… Борис отступил, прижался к земляному склону. Цилиндр диаметром в пару метров все лез и лез, будто гриб после дождя. На высоте в три метра он замер, гудение прекратилось. Солнце, отражаясь от девственно-чистой поверхности, слепило глаза.
Борис медленно обошел вокруг, остановился перед единственной красной кнопкой. Не отыскав циферблата, он хмыкнул и ткнул пальцем в кружок. Зашипело. На абсолютно гладкой поверхности от крыши до основания возникла трещина, быстро разошлась. Открылась внутренняя полость. Борис шагнул внутрь. За спиной слышалось шарканье, чертыхания, несколько грязных комков ударило в спину, упало к ногам. Затем затопало, толкнуло в плечо. Борис ощутил мощный запах разгоряченных тел.
;Что ждешь то, что ждешь? Жми быстрее, а то вдруг эти чертовы программисты ориентировались вовсе не на этот часовой пояс,; прошипел Асмодей, приплясывая.
Борис аж подпрыгнул. Внутри все сжалось от страха, руки затряслись. Он задержал дыхание, медленно выдохнул, унимая дрожь:
;Еще раз гавкнешь под руку, я тебя сам покусаю. Гром заткни ему рот!
За спиной завозилось, вспикнуло, рыкнуло и затихло. Только слышалось хлюпающее сопение, бульканье, словно на болоте лопались пузырьки. Борис вытащил карту, перевернул, всмотрелся в двадцатизначный код. Стиснув зубы, он навис пальцами над кнопками, словно паук над жертвой, и быстро пробежал по горящим кнопкам. Пискнуло. На экранчике загорелось "Доступ второго уровня открыт". Мелодичный женский голос произнес: " Вас приветствует экспресс Аида! Господа, во избежание защемления прошу не совать в щель нужные предметы. Двери закрываются! Следующая остановка Тартар!"
;Чего это?; выдохнул Асмодей, вытирая зеленые сопли.
Рядом Громослав, брезгливо морщась, тер руку о штаны. Из пазов выдвинулись толстые как брусья цилиндрические плиты и с жужжанием поползли навстречу друг другу. Они сомкнулись так, что не осталось и щелочки. Пол под ногами дернулся. Тихонько засвистело. Борис почувствовал себя воздушным шариком, только желудок почему-то прыгнул к горлу, а кровь прилила к голове. Щеки Асмодея раздулись, как у хомяка. Глаза вылезли из орбит. Он с усилием сглатывал. По горлу прокатывалось туда, сюда утолщение с яблоко. Борис позеленел, поспешно отвернулся.
Внезапно тело налилось тяжестью, внутренности стекли вниз, пытаясь вывалится через задний проход. В голове стало легко, легко, но стихло и это. Их бросило к стене. Борис понял, что лифт теперь несется по горизонтали. Асмодей слабо простонал:
;Изверги! Что ж это за техника? Явно какой-то садист изобретал.
Борис почувствовал, что их уже не прижимает к стене. Несколько секунд они слышали только негромкий посвист. Асмодей потоптался и, не зная, чем себя занять, уселся на пол. Свист изменил тембр, их повлекло к противоположной стене. Борис отклонился в другую сторону… Через мгновение все затихло. Раздался тот же сексапильный голосок:
;Господа, поездка успешно завершена. Осталась одна небольшая гигиеническая процедура. Снимите одежду. Положите ее в ящик.; у стены щелкнуло, выдвинулась крышка, за которой что-то темнело.; Вот в этот. На выходе вы все получите назад.
Парни переглянулись. Делать нечего, пришлось раздеваться. Сложив одежду вместе с мешками и оружием в ящик, Борис задвинул крышку.
;Закройте, пожалуйста, глаза. Если кожу будет щипать, не бойтесь. Это нормально.
Борис зажмурился, прикрывая обеими руками хозяйство. Сзади стеснительно сопел Асмодей. Зажужжало. По каждой клеточке, казалось, пробежали муравьиные лапки. Тело обдал порыв тепла сверху вниз, и все стихло.
;Какие мужчины,; игриво раздалось из пространства.; Особенно вы с хищными ногами и носом. Ээ… О чем это я? Можете выходить.., господа.
;Наверное, у меня мощные ноги?; самодовольно хмыкнул Асмодей.
;Нет, кривые и волосатые!
Асмодей сгорбился, выскользнул из кабины наружу. Они словно попали в огромную секцию стоячей трубы метров двадцать в поперечнике. Борис оглянулся. Их лифт застыл посреди зала сверкающей колонной. Потолок возвышался от пола на два человеческих роста. На его зеркальной поверхности в квадратах два на два метра, располагалось в шахматку по полуметровому светящемуся белым квадрату. Стены и пол, труба лифта –все сделано из матового металла. Куда бы Борис не поворачивался, но всегда видел, хоть и смутно, себя и Громослава с Асмодеем.
Щелкнуло. Нащупав взглядом ящичек, что выдвинулся из лифта, Борис пошел к нему. Вытащив чистую, сухую одежду, залез в мешок, но все сухое настолько, что непонятно, чем стирали. Он вгляделся в стенку лифта, провел рукой по волосам.
;Я уже и забыл, как выгляжу,; усмехнулся Борис и пошел по кругу.
Через каждые три метра в стене располагалась дверь. Все услужливо открывались, обнажая коридор с боковыми дверями, кроме одной с надписью "Лаборатория высоких энергий. Вход строго по пропускам". Борис сверился с надписью на обороте карты и отстучал код. С чмоканьем дверь отстрелило в сторону. Зашипело. По всему периметру выстрелили струйки пара. Борис замер с колотящимся сердцем, бросил через плечо:
;Ну, что? Пойдем, поэкспериментируем?
;А что? Мы того, готовы!; бодро отрапортовал Асмодей. Выворачивая глаза, он привстал на цыпочки и заглянул в нагромождение странных машин, приспособлений. Почесав затылок, спросил.; Но как насчет слона в посудной лавке?
;Так вы ж не слоны,; отпарировал Борис.
;Но и лавка не посудная!
Громослав подошел, положил на плечо Бориса тяжелую длань и прогудел:
;Борь, ты уж не обижайся, но мы лучше здесь побудем. По сусекам поскребем, поищем что-нибудь съестное, поглядим, чем предки жили. Один ляд от нас толку, как от козла молока. Только под ногами мешаться будем.
;Ну, ну, археологи,; усмехнулся Борис.; Дерзайте! Только стены рыть не стоит.
…Как Борис помнил, он зашел в лабораторию в одиннадцать двадцать, а когда вывалился из проема, то над дверью горел первый час ночи. Прямо напротив дверей появились три дивана буквой пэ. Меж ними столик с тремя стульями. Скрипнуло. С одного дивана приподнялся Асмодей. Глаза сонно моргали. Он махнул рукой в сторону стола и сказал вяло:
; Ну, ты брат и работать! Борька, ты уж прости, но мы тебя не дождались. Тут, оказывается, столько запасов. И все сохранилось, словно вчера приготовили. Садись, ешь.
Борис в сомнении приблизился к столу. На нем стояло несколько вскрытых жестяных банок. Тушенка, персики, сливы в собственном соку. В слипшемся желудке квакнуло, забурлило. Он подцепил кусочек мяса, осторожно прожевал. Неплохо, совсем неплохо.
;Ну, как?; осведомился Асмодей, присаживаясь рядом.
;Есть можно,; промямлил Борис, пожирая все, словно лесной пожар.
Через десять минут рычание в животе сменилось тяжестью, затихло. Видимо, зверя закидали едой и он погиб, не справившись с тяжестью. Борис с трудом встал, побрел к расплывающемуся дивану. Сбоку придержало. Тяжелые как тумбы ноги сделали несколько шаркающих шагов… В колени уперлось. Лицо ткнулось в мягкое и все исчезло…
В ноздри ввинчивался аромат жареной курицы, салатов, еще чего-то вкусного. Слышалось чавканье и хруст, сербанье. Борис задергал носом, беспокойно зашевелился, губы плямкали, глаз приоткрылся один глаз.
Асмодей полулежа на диване обгладывал кость
;Как спалось?; сквозь чавканье осведомился он.; Присоединяйся!
Борис уселся за стол, перевел восхищенный взгляд с друзей на разнообразную снедь. Тут и курица, и рыба, и телячья отбивная, маринады, соленья…
;Талантища! Такое надо уметь приготовить,; пробормотал Борис, откусывая отбивную.; Гром, ты тоже учавствовал?
;А то как же?; бухнул здоровяк, хрустя маринованными свиными ушами.; Я ж блюда вспоминал, а Асмодей на кнопки тыкал. Весь палец стер. Ну-ка, покажь!
Асмодей кисло улыбнулся, показал красный, распухший словно слива палец.
;Титан!; ухмыльнулся Борис.; Я б так не смог!
;Борька, а что это за предупреждение вчера было и лампочки мигали?
Борис замер с куском мяса, подвигал складками на лбу, а потом просиял:
;Ааа… Так я ж ядерную станцию запустил!
;И все?; вскинул брови Асмодей.; А мы то думали…
;Быстрые какие,; процедил помрачневший Борис.; Тут еще хрен знает, как к решению проблемы подойти, а вы "и все?!" Сами попробуйте, коли умные такие!
;Нет, нет!; выставил руки Асмодей.; Мы уж лучше кухонный аппарат помучаем.
Целую неделю Борис провел в лаборатории. Уходя утром, он возвращался глубокой ночью, торопливо ел и вырубался прямо за столом. С жалостью вглядываясь в пожелтевшее лицо, Громослав переносил друга на диван. Под глазами круги. Скулы готовы прорвать истончившуюся кожу. Возле стиснутых в линию губ горькие складки, нижняя челюсть упрямо выдвинулась. Вены, словно виноградные лозы, оплетали иссохшие руки.
Глава 43.
В последние два дня Асмодей с Громославом ощущали напряжение в воздухе. Пол потряхивало, лампы мигали. Когда Бориса спрашивали, тот огрызался, отворачивался, а потом снова исчезал в лаборатории.
На восьмой день в десять часов вечера двери лаборатории распахнулись. Асмодей выронил журнал об автомобилях, которых обнаружил в одной комнате целый стеллаж, и спрыгнул с дивана. Сквозь завесу пара на уровне пояса высунулся блестящий раструб. За ним с негромким жужжанием, цоканием выбралась и вся установка на гусеничном ходу. Следом вышел Борис, губы изгибались в кривой улыбке. Он ткнул пальцем в какую-то коробочку в руке и механизм остановился. Из той двери, откуда несся аромат стряпни, выбрался Громослав. Он вытирал мокрые руки о замасленный передник, глаза нащупали штуковину, расширились.
Борис оглядел товарищей, сказал просто:
;Вот, кажется, и все.
Он сел на диван, подпер ладонями подбородок и мрачно уставился на свое творение. Асмодей обошел это нечто по кругу, а потом взглянул на Бориса:
;И что оно может?
;Теоретически может преобразовывать один вид материи в другой. Может из нематерии, то бишь вакуума, делать вещество и наоборот,; с гордостью ответил Борис.
;А практически?
Борис метнул на шибко любопытного ненавидящий взгляд и, почернев, прорычал:
;А практически ни черта она не может! Тупая железяка!!!
Он вскочил и забегал от стола к механизму и обратно. На третьем круге Борис саданул по гусенице, но та даже не шелохнулась. Борис взвыл, захромал к дивану. Рухнув на задницу, он вцепился в волосы и закачался, искривленные губы шептали:
;Все напрасно, напрасно… Для катализации процесса нужен кусок урана, а где его взять?! На дороге не валяется, а если бы и валялся, то голыми руками не притронешься.
Громослав с Асмодеем подошли к Борису и сели рядом. Их плечи соприкасались. Сгорбленные спины, взгляды исподлобья сверлили изобретение, словно лютого врага.
Асмодей покосился на друга, что сжался, как пружина, и хмыкнул:
;Неужто на ядерной станции не найдется куска урана? Да ни в жисть не поверю!
;И что с того, если есть?; горько выдавил Борис.; Все одно не достать.
;Значит, все таки есть?; допытывался оживившийся Асмодей.
;Да, есть.. в предбаннике реактора. Но кто войдет, тот труп через десять минут, если в спецкомбинезоне, а если без оного, то в момент, когда откроет дверь.
;И больше нигде нет?; спросил Громослав.
;Нет, нигде…; помотал головой Борис. Тяжко вздохнув, не глядя на друзей, он бросил.; Ладно… Куда ни кинь.., а завтра нам идти обратно… Давайте спать.
Ощущение поражения незримыми гирями давило на плечи, сгибало хребет. Парни разбрелись по диванам. Они долго ворочались с боку на бок. То одно, то другое мешало уснуть…
Наконец, скрип прекратился. Прерывистое дыхание выровнялось. Асмодей приподнял голову, покосился на часы:"Два часа. Нет, еще рано… Самый крепкий сон под утро".
Четыре утра. Асмодей медленно спустил ноги с дивана. Глаза не отрывались от спящих друзей. Борис свернулся в позу эмбриона, дергал ногой, словно от кого-то убегал. Даже Громослав пытался скукожиться, но с его ростом это получалось слабо, поэтому, лежа на боку, вжался в диван, как в родного.
Асмодей подошел к мешку Бориса. Сердце исступленно колотилось о ребра. Он боялся, как бы его стук не разбудил кого-нибудь. То и дело бросая умоляющие взгляды на Бориса, Асмодей шебуршал в его мешке. Наконец, пальцы нащупали бумагу, потянули наверх. В голове звон. Бумага зацепилась краями за стянутое горлышко мешка, зашуршало. Борис зашевелился, что-то забормотал. Асмодей замер. На лбу выступила испарина. Он смотрел на Бориса, как лань на волка. Тот нахмурил брови, тяжело вздохнул и отвернулся. Диван скрипнул.
Возблагодарив всех богов, Асмодей попятился, не спуская глаз с друзей. Колени с руками тряслись, словно курей крал. А какие тут куры? Он стиснул зубы. На губы упало теплое. Асмодей автоматически лизнул. Солоно…
"Боже, только не дай им проснутся, только не дай... "; молил он, тыкая пальцем в циферблат на двери лаборатории. Последняя цифра набрана. Палец вдавил красную кнопку. Зашипело, Асмодей шагнул в клубы пара и дверь захлопнулась за его спиной…
Борис очнулся, как от толчка. В груди исступленно колотилось. Желудок сжала ледяная лапа. В голове еще тяжело бухало, ворочались какие-то тени, гремели бессвязные голоса, а глаза шарили по потолку. В зеркальной поверхности отражался он с бурно вздымающейся грудью. Раззявленный рот с сипами втягивает воздух. Красная как помидор рожа блестит от пота. Борис вывернул глаза. Чуть в стороне отразился диван с разметавшимся Громославом, а третий пуст. Нахмурившись, Борис вскочил в одно движение.
Тяжко заскрипел диван под Громославом. Богатырь открыл глаза, мрачно осведомился:
;Уже пора?
;Гром, где Асмодей?; напряженно спросил Борис.
Богатырь пожал плечами, сказал раздраженно, словно в желудке разлилась желчь:
;Где, где? Да здесь где-нибудь. Жрет поди, как обычно. Правда, не пахнет ничем. ; Громослав почесал затылок, а потом заорал.; Асмодей, ты где?
Эхо металось по залу, медленно успокаиваясь, но в ответ никто не выпрыгнул, не заругался. Борис кинулся к распахнутой кухонной двери. Мимо пронеслись блестящие двери гигантских холодильников, какие-то установки, стойка для мытья посуды. Никого…
Борис выбежал с кухни. Взгляд наткнулся на чуть смещенное гусеничное изобретение. В груди все остановилось. Предчувствие непоправимой беды сжало сердце так, что с губ вырвался стон. Громослав непонимающе смотрел на почерневшего друга, чьи глаза прикипели к машине. Он проследил за взглядом Бориса и хмыкнул:
;Чего это оно? Вчера лампочка светилась красным, а сейчас зеленая. Вот Асмодей обалдеет, когда придет. Борь, давай пока пожрать…; и осекся.
;Ты что не понимаешь?; мертво прошептал Борис. ; Если зеленое, то уран уже там.
;Вот это фокус!; обрадовался Громослав.; А как же он там очу...?
Громослав замолчал на полуслове, посерел, словно в лицо сыпанули пеплом. Отчаянный взгляд перебегал с кривящегося лица Бориса на механизм и обратно. Громослав неверяще посмотрел на дверь лаборатории. С той стороны толстого стекла была прилеплена бумага. Губы Бориса медленно шевелились, глаза подозрительно блестели:
;Когда вы будете это читать, меня уже не будет… Не плачь, Громослав… Борька, все путем! Мы все равно должны дойти. И мы дойдем! Я верю в это...
Последние слова расплылись. Рядом Громослав хлюпал носом, скрежетал зубами, словно от невыносимой боли. Борис стоял перед дверью, лицо кривилось. Грудь словно разрывали калеными щипцами. По лицу текло, капало на грудь, покрывало соленым губы. Борис саданул кулаком по двери. Во все стороны разлетелись кровавые брызги. Но эта боль не могла сравнится с тем, что жгла изнутри.
;Дурак! Зачем ты это сделал, зачем!!!?; заорал он, размазывая слезы по лицу.; Кому ты хотел доказать!!? Идиот!!! Нет, это я –идиот, сволочь, тварь дрожащая!!! Зачем, ну, зачем я рассказал про единственную возможность!? Сам струсил, так надо было молчать!
Борис рыдал перед дверью трудно, тяжело, содрогаясь всем телом так, как плачут мужчины, которые не умеют плакать. Внезапно он бросился к циферблату. Пальцы замелькали по кнопкам. Изо рта рвалось бессвязное:
;Я виноват, так отвечу! Ты не уйдешь один!
За плечи рвануло, сверху проревело:
;Сволочь! Ты что же задумал!? Ты хочешь, чтобы он погиб напрасно, хочешь, чтобы все было зря!? Да, я тебя сейчас своими руками удушу!
Борис не сопротивлялся, когда на шее сомкнулся медвежий капкан. Его подняло в воздух. Ноги болтались над полом. Выпученные глаза оказались на одном уровне с бешеным ликом Громослава. Борис почувствовал благодарность к этому человеку: все таки самому труднее. В голове раздался звон. Перед глазами потемнело, замелькали черные мухи, сгустились. Снег закружил вьюгой, загрохотал водопадами в ушах. Борис прохрипел:
;Сделай это, прошу… Я не хочу больше жить…
Громослав скрежетал зубами, вторая рука сжималась в побелевший кулак.
;Не хочет он! А придется!; прорычал Громослав и дернул рукой.
Борис пролетел несколько метров и впечатался в диван. Там хрустнуло. Диван просел до самого пола. Борис лежал, ничего не видя и не слыша. На шее отпечаталась ладонь. Раззявленный рот хватал воздух, как у выброшенной на берег рыбы. Над головой злобно сопело, затем шаги удалились, скрипнуло.
Борис проморгался. Покосившись по сторонам, он осторожно встал. На соседнем диване сидел Громослав и с подозрением следил за каждым его движением.
;Ну, что, суицидник? Пока поживем или как?
Борис усмехнулся. "Тому, кто решил свести счеты с жизнью, еще никто не мог помешать. Рано или поздно каждый получает по заслугам. А если у него в руках будет вакуумпреобразователь, то помешать этому не сможет никто".
;Поживем пока,; буркнул он и взял пульт со стола.
…Через полчаса дверь лифта раскрылась. Резкий порыв занес с желтого мира горсть листьев. Кружась, те опустились на пол. Борис нажал на кнопку. Зажужжало. Механизм застучал гусеницами, захрупал по листьям. Громослав вышел последним, нажал кнопку и лифт опустился. Несколько листьев тут же приземлились на гладкую поверхность…
Для того, чтоб вытащить вакуумпреобразователь, пришлось вырубать в стене пологий выход. Через час черно-бурый спуск был готов. Перед глазами открылся желто-оранжевый шелестящий лабиринт. Благо ходы рыли шириной в метр. Механизм бодро хрустел, подминал листву. Громослав тащился сзади, чуть не подвывая от нетерпения. Когда выбрались на край поляны, Борис остановился. Ветер кружил листву, срывал последние отпечатки осени, играл ими меж голых веток. По синему небу плыли редкие бело-серые горы.
;Да-а-а…; протянул Громослав.; К зиме мы дойдем точно... Через пару лет.
Борис промолчал, а потом сурово бросил:
;Здесь погиб наш друг. Это должны зреть.
Он развернул механизм, что-то пощелкал в коробочке. Зажужжало. Хищный нос порыскал и остановился на яме, из которой они только что вылезли.
;Ты что?; тревожно спросил Громослав и ухватил Бориса за руку. ;Там же реактор!
Борис хмыкнул, пожал плечами. Губы презрительно искривились:
;Что могут ядра против своего отца –вакуума?
;Тебе виднее: я в твоей теории дуб дубом, но ты все ж поосторожнее будь ладно?
;Осторожные дома сидят. Не ссы, Гром, все там будем. Главное успеть, правда?
Громослав озадаченно прикусил язык. Зачем успевать, если все равно там будем, хоть спеши, хоть тормози. Или Борис имел ввиду что-то другое?
Борис нажал клавишу на пульте. Громослав затаил дыхание, глаза впились в раструб, а потом стрельнули на то место, куда он должен выстрелить. Ничего не происходило.
;Не работает?; в смеси разочарования и облегчения выдохнул он.; Жаль…
И в это время в яме возникло расплавленное золото. Оно перло наверх, как дрожжевое тесто. Громослав поежился. Изо рта вылетели клубы пара и опали щеки кристаллами льда. Странная субстанция заполнила все лабиринты, начала подыматься, подыматься…
Громослав задирал голову вместе с поворачивающимся к небу раструбом. Остановившись от них в четырех метрах, титаническая колонна все ширилась в противоположную сторону, беззвучно пожирала лес, и неудержимо перла вверх. Вот уже целая скала прорвала облачный покров и устремилась к солнцу. По лицу Бориса текли крупные капли, но падали вниз уже мутными ледышками. Он сцепил челюсти. Губы что-то шептали. Громослав охнул. Золотой массив начал неуловимо трансформироваться. Основание запульсировало, разделилось на две горы. В расширяющуюся щель с ревом ворвался ледяной вихрь, бросил в лицо хрустящие листья. Стали видны раскачивающиеся как от урагана деревья.
Громослав вновь сосредоточился на трансформации и упал от неожиданности на задницу. Перед ним застыл золотой Асмодей. Яростный лик устремлен к небу. Ладонь, словно когтистая лапа, тянется вверх, стремясь что-то ухватить, достать…
Рядом тяжело дышал Борис. Громослав повернулся к нему. Тот едва держался на ногах. С неба падали снежинки. Выл пронизывающий ветер. Лютый холод пробирал до костей. Громослав пролязгал:
;Ну, ты даешь! Только холодно очень. Не можешь без этого?
Борис мотнул головой, прохрипел:
;Что-то из ничего не получается… Этот закон не обойти.
;Мог бы разложить пару верст базальта под нами,; проворчал Громослав.
;Так тебе больше нравится миллион градусов по Цельсию?; хмыкнул Борис.; Хорошо, в следующий раз по просьбам трудящихся организуем.
Громослав подумал, медленно пошкрябал затылок, а потом великодушно прогудел:
;Ладно… Давай уж так… Я по такому случаю лучше шкуру с какого-нибудь медведя сдеру.; помолчав, он спросил.; А что ты такой уставший, будто сам строил?
Словно не услышав, с отрешенным лицом Борис запахнул поплотнее одежку, присел перед механизмом. Руки что-то нажимали на пульте. Дуло зажужжало, провернулось и уставилось на Бориса. Громослав прыгнул к другу, но тот уже вжал кнопку на пульте.
Острая боль пронзила каждую клеточку –и все погасло. Громослав тряхнул головой, поднялся на дрожащих ногах с покрытой изморозью земли. Подошвы разъезжались по хрустящим листьям. Дико вращая глазами, Громослав прохрипел:
;Ты совсем охренел что ли?
;Самую малость. Как себя чувствуешь?
Громослава раскачивало, как утлую лодчонку в шторм. В голове все плыло, что-то рвалось, лопалось с пронзительным звоном, соединялось. Его то окунало в черноту космоса, пронизанную странными упорядоченными структурами, то выкидывало в осенний лес. Напротив стоял Борис. Синие глаза напряженно следили за другом, рот замедленно раскрывался. В ушах проревело водопадами:
;Спо-ко-й-но… Не дер-гай-ся… Все нор-ма-ль-но…
Громослав глубоко вздохнул –и все исчезло. Вдалеке каркала ворона. Ветер поскрипывал вениками деревьев, шуршал листвой. Вокруг золотой ковер, рядом золотой Асмодей. Облака стукались о его шею, нехотя огибали. Часть останавливалась, часть двигалась дальше. Чуть подташнивало. Громослав сглотнул подступивший к горлу комок, опустил взгляд вниз. Перед ним покачивался зеленый, полупрозрачный Борис. Пенистые мешки легких схлапывались, обогащали кислородом кровь. Сердце сжималось, гоняло кровь по малому и большому кругу. В печени, почках выделялись отходы, затем выкидывались кто в кишечник, а кто наполнял мочевой пузырь. По кишечнику прокатывались утолщения…
;Борька, я тебя вижу,; выпучив глаза, выдавил Громослав.
;Ничего страшного: я тебя тоже, ; усмехнулся Борис.
Громослав, как ужаленный, кинул голову вниз. Подбородок стукнулся о грудь, зубы лязгнули, глаза вывернулись из орбит. Такой же зеленый, как Борис, он видел себя, что называется, насквозь. И шкура не мешала. Она висела на теле полупрозрачной вуалью. А через все органы даже проглядывали листья за спиной.
;Ты чего сделал, сукин сын, чего натворил, я спрашиваю!?; взревел Громослав, стискивая кулаки.; Самому не получилось, так меня решил прихватить!?
Он чувствовал, как изнутри подымается, как лава, горячая волна ярости. И что самое странное, он ее видел и, кажется, понимал, как материализовать.
;Тихо, тихо!; вскинул руки Борис.; А то превратишь меня в лягушку!
;Какую, такую лягушку?; опешил Громослав, но с усилием загнал ярость вглубь.; Ты что мелешь? ; он неуловимо быстро оказался перед Борисом. Подняв в воздух, встряхнул его, как тряпичную куклу.; Уу, гад! Признавайся, сколько нам жить осталось?!!
;Да, нн-е-е тря-я-сси ты меня, не тряс-си! Я ж не Бур-ра-ти-но! Откуда я знаю, сколько вселенная проживет!?
Громослав от неожиданности разжал пальцы. Борис выпал. Пятки с хрупом вмяли листья, руки взмахнули несколько раз, взвихряя воздух, но он удержался.
;Причем тут вселенная?; выпучил глаза Громослав.; Мы ж не вселенная!
;Ну-у-у… Это с какой стороны посмотреть. А вообще-то законы в нас все те же. Да к тому же мы с тобой теперь состоим из такого, что не во всяком огне сгорит.
;А в звездном?
Борис наморщил лоб. Ткань пространства искривилась. Деревья, земля, небо истончились, испрозрачнились. Сквозь них проступила чернота космоса. Она тут же запульсировала, проросла кристаллической решеткой с вибрирующими сгустками в узлах.
;Пожалуй, и там мы лишь искупаемся, как в парном молоке,; выдавил Борис.
;Откуда знаешь?; недоверчиво буркнул Громослав, всматриваясь в черноту.
;Разуй глаза. Ты сейчас можешь то же, что и я.
Громослав напрягся. Чернота скакнула навстречу. Ровный гул разделился на множество голосов. Они становились все четче, он начал угадывать движения узелков… И вдруг все взорвалось лавиной информации. Он увидел связь между каждым животным или камнем на Земле и атомом на краю вселенной. Ревущий ураган вливался в него, сжигая мозг. Громослав закричал, забарахтался… и вывалился в осенний лес. Перед ним стоял Борис. Рот раззявлен, глаза выпучены. Слюна забрызгала все лицо и вдруг из ушей выбило пробки:
;… сошел!!? Помаленьку же надо! У нас мозги ж не безразмерные!!!
Громослав провел дрожащей рукой по лицу. Хотел смахнуть пот, но ладонь прошлась, как по леднику, усеянному пупырышками. Странно, а внутри жар, как в реакторе…
;Не ори,; прохрипел он.; Ты тоже того, умник. А вдруг бы нас в клочья…
Борис поскреб затылок, сказал нерешительно:
;Оно, конечно, всяко могло выйти, но меня тряхнуло, еще когда вакуумпреобразователь делал.
;Мало тряхнуло, не могло мозги совсем выбить,; буркнул Громослав. Потоптавшись, он махнул рукой.; Эх, ладно… А назад можно? Чтоб все, как обычно?
;Пожалуйста! Если желаешь вновь стать слепым, глухим, немощным существом, то стоит только захотеть и в любое время сможешь вернуть то, что было, но потом все.
;Уф!; Громослав выдохнул.; Словно гора с плеч! А то я хотел еще детей развести.
;Детей? Ну, детей ты и так сможешь сделать.
;А как же…; Громослав напрягся, стал полупрозрачным.
;Да вот так! Тебя ж биоструктуры не лишили, а только дополнили кое-чем.
;Понимаешь,; Громослав помялся. На лице проступило мучительное сомнение.; А они не станут… Ну… Как бы это сказать…
;Да не станут, не станут,; усмехнулся Борис.; А если и станут, то только такими же противными, как папа.
;Чего это я противный?; проворчал богатырь, а потом светло улыбнулся.; Ладно пусть так.; его брови сбились.; Но как с такими стервецами сладить? Вдруг им захочется солнцем поиграть, как мячиком? И по попке не шлепнешь: так ответят, что выбирайся потом из соседней вселенной.
Борис хохотнул, представив сердитого карапуза, беспечно отмахнулся:
;Придумаем что-нибудь. Ну, что? Пора отправляться?
Громослав с тоской взглянул на угрюмое небо. Синие просветы истончились. Тучи сбились, как бараны. На глаза капнуло, расплылось, застив обзор пленкой. Вокруг уныло зашуршало, словно биллионы муравьев терлись друг о друга. Мир стал серым. Вздохнув, Громослав повернулся на запад и побрел, разбрасывая мокрые листья. Через десяток шагов его догнал крик Бориса:
;Чудак! Ты что ж пешком собрался?
;Ну, да. А как еще? Крыльев у меня еще нету,; буркнул богатырь.
;Погоди!; Громослава развернуло, словно пушинку. На него взглянули смеющиеся глаза.; Если крыльев нет, то их можно создать. Ну-ка…
Борис вытянул руку в сторону толстого дуба, глаза затуманились, уперлись в пространство… Дуб расплылся, осел в клубы тумана. На голову посыпались мелкие градины. Борис что-то прошептал, выдохнул морозные струи.
Клубы пара опали инеем, лица обдало холодом. В паре метров бок о бок стояли две прозрачные сферы. Внутри каждой виднелось по одному креслу, панель с двумя джойстиками и набором кнопок. Громослав хмыкнул, обошел сооружения по кругу.
;И на каком же принципе оно летает?; спросил он, нахмурившись. Тут же сам ответил.; Ага понятно. Антигравитация, значит… Переменный вектор сил. Еще и преобразователь сюда всобачил, правда, усеченный… Зачем?
;А ты хотел появиться во всем блеске и величии, как бог?; усмехнулся Борис.
Громослав развел в смущении руки, мол:"А как еще?"; и шагнул в сферу. Пленка пошла волнами, натянулась, но пропустила богатыря вовнутрь. Все звуки как отрезало. Громослав пощупал рычажки, нажал кнопку с надписью "активация". Под ним мелко завибрировало, успокоилось. Он покосился вправо. Борис поднял палец вверх. Громослав показал на уши. Под черепом защекотало, заскрипело, прорвался голос Бориса:
;Не боись. Теперь так общаться будем. Обычный электромагнетизм.
Громослав просканировал Бориса, нащупал механизм передачи информации и выдавил:
;Хорошо хоть мысли читать невозможно, а то такое бы началось.
;Почему нельзя?; задумчиво сказал Борис.; Это обычный физический процесс… Если проанализировать, соорудить сканер, то вполне, вполне…
Громослав передернулся, воскликнул испуганно:
;Лучше не надо, а то порой в горячке такое подумаешь, что самому потом стыдно.
;Надо себя сдерживать, сдерживать, ; усмехнулся Борис.
;Даже в мыслях?
;А что? Мы ж, наверное, чем-то от животных отличаемся? Ладно… Поехали.
Громослав пожал плечами и вдавил рычажок подъема. Тело потяжелело. В прозрачной сфере под ногами уменьшались деревья. Горизонт раздвигался с каждым мгновением. Сбоку скользила статуя Асмодея. Через минуту они внеслись в молочно-серый туман. Клочья обтекали шар, клубились понизу. И вот они прорвали молочную пелену, которая быстро удалялась, превращаясь в заснеженные поля, холмы. Из этого поля высовывался по грудь золотой гигант. Показалось яростное лицо. Громослав остановил полет. Едва не расплющив о стекло, его бросило вверх. Бухнувшись на кресло, Громослав процедил ругательство. Тут же из поручней материализовались ремни, прикрутили его так, что теперь оторвать можно было лишь вместе с креслом.
Громослав развернулся, уставился на лик друга. Сердце стиснула когтистая лапа. Боковым зрением он заметил выпрыгнувший снизу шар Бориса. Тот застыл чуть выше. Кривящееся лицо человека озаряло чистым светом заходящего солнца. Странно… Снизу красное…
Громослав сжал зубы и прорычал по радиосвязи:
;Его не вернешь, не терзай себя. ; потом вздохнул.; Таких людей мало… Жаль, что мы не замечали этого раньше.
Борис стиснул челюсти, кивнул, ничего не сказав, и вдавил джойстик. Его начало неудержимо вдавливать в кресло. Кровь отхлынула от лица, собралась в затылке. Там стало горячо и тяжело, словно влили ведро свинца. Под ногами мелькали заснеженные холмы, а в голове пульсировало: "Да и не был он таким раньше, не был…"
Глава 44.
Через несколько минут его обогнал шар с Громославом. Лобовое стекло забрызгано красным. Наверняка изнутри, иначе б уже содрало ветром. В уши ударило:
;Ну, ты и шустрый! Поди хочешь нагрянуть ночью к Штейнеру, как снег на голову, с криком: "Ну, что? Не ждали!? А мы вот они, как из … на лыжах!"
;Неплохо было бы,; усмехнулся Борис, ;Но пока пусть живет.
Они резали воздух, словно два болида. Солнце в испуге убежало за горизонт, быстро потемнело. Над головой шустро выпрыгнули мириады звезд, разгорелся новорожденный месяц. Через три часа из серого холмистого плато выросли снежные вершины, посеребренные лунным светом. Борис замедлил ход, снизился. В горной долине мелькнули огоньки. Он снизился еще, еще… Вверх и в стороны рванулись мощные кряжи, огни превратились в костры. Вокруг сгрудились массивные фигуры. Борис с Громославом пронеслись над лохматыми головами. Пламя колыхнулось, рванулось за серебряными шарами. От костров бросились врассыпную. Вслед летели камни, великаны потрясали дубинами и что-то кричали.
;Хочешь Ярого увидеть?; раздался в черепе голос Громослава.
;Ага,; вздохнул Борис и по крутой дуге вылетел из долины.; Только вряд ли сейчас его найдем. Все здоровые, лохматые и орут.
;А если и найдем, ; хмыкнул Громослав,; то он от нас тут же открестится, чтоб свои камнями не забили.
;Думаешь?
;Временами.
;Странно… Мне показалось, что он не такой…
Горы мелькали под ними еще с час, а затем растаяли во тьме. Бесконечная равнина под ногами, над головой звезды. И он словно вмерз меж ними, как древний колдун, решивший добраться до богов. И отсюда кажется, что нет никакого человечества, ничего нет… Внутри разлилась апатия, мысли текли вялые, словно смола по сосне. Почему-то все стало безразлично… Жить иль не жить?.. Борис вздрогнул, внутри заколотилось. Врешь, где-то там за облаками есть реки, озера, дивные существа, есть его народ, его племя. Он там нужен, да, да нужен, даже если они этого еще не знают и знать не хотят.
Борис вжал рычажок вниз. Бесконечная серая равнина встала перед ним стеной, звезды убежали за спину. Стена метнулась навстречу. Борис сжался от страха, но шар протаранил стену и, как ни в чем не бывало, понесся дальше, взвихряя призрачную плоть.
По внешней поверхности сферы расплылась пленка воды. Шар пробил облачный покров и понесся к черной земле. Борис вывернул рычажок –все внутренности шмякнулись вниз, раздули зад. Если бы он был из обычного теста, то давно б лопнул по швам.
Он летел в паре десятков метров над землей. Рядом пристроилась сфера Громослава. Под ногами деревья мелькали столь быстро, что слились в сплошную черную полосу. Борис сделал мысленное усилие и снизу сферы выметнулся столб света. Расширяясь книзу, он выхватывал обнаженные деревья, желтую подстилку. Изредка проносились над реками, озерами, отмечая путь огненной дорожкой.
;Ты как это сделал?; ворвался голос Громослава.; Я тоже хочу, а то как крот. Того и гляди врежусь в какую-нибудь гору.
;А ты подумай,; усмехнулся Борис.; Иль в информатории глянь.
;Сейчас глянем, глянем…; донеслось возбужденное.; Е-мое, как просто!
Тут же вспыхнул второй огненный столб, заметался вокруг сферы Громослава. Борис с усмешкой смотрел на его танец. Вдруг в белом столбе замелькали частые блестки. Борис не успел опомниться, как шар внесло в снежную бурю. Со всех сторон мельтешило. Свет пробивался не далее, чем на десяток метров. Чертыхнувшись, Борис перешел на рентгеновское зрение. Шар Громослава пометался, чуть отстав, но потом выровнялся, догнал. Присмотревшись, Борис уловил поток гамма-частиц, курсирующих меж шаром и землей.
Через некоторое время циклон остался позади. Борис вернулся к обычному зрению.
Тучи разорвались. В серые просветы заглядывал месяц, подмигивали звезды. Внизу мелькала кудрявая заснеженная равнина, что и не равнина вовсе, а поседевшие леса, рощи. Деревья одели зимний наряд, земля укрылась пуховым одеялом.
Все белым бело, лишь реки прорезают преобразившуюся плоть земли черными венами, да кляксы озер нарушают торжественное предвестье долгого сна.
;Сверху все по другому,; донеслось возбужденное от Громослава.; Как думаешь, мы уже близко?
;Совсем близко, ; нервно сглотнув, выдавил Борис.; Узнаешь?
Громослав вгляделся в приближающийся рассвет. В груди колотилось все сильнее. Вот пронеслась река с ниткой плотины и шляпками хаток. Заснеженный лес. Изгиб реки, возле которой встретили Сократа. Мелькнул и пропал огонек у входа в пещеру.
;Еще бы!; воскликнул Громослав.; Помнишь, как Асмодей с медведем боролся?
Борис помолчал, потом тяжело сказал:
;Помню.
Стиснув челюсти, Борис всматривался вперед, только вперед. В электромагнитном эфире неловко вздыхало, сочувствующе сопело.
Звезды тускнели. Виднокрай посеребрился, раскрасил угол неба бледно-голубым. Борис затаил дыхание. Шар замедлил ход, внизу пронеслось здание школы, они выметнулись в долину… Белые крыши, белые дороги, ни одного огонька… Борис остановился над зданием верховного совета. Шар Громослава пронесся чуть дальше, вернулся по крутой дуге.
;Борька, что-то странное,; донеслось встревоженное.; Почему печи не топятся?
;Может быть, все еще спят?; ответил Борис, напряженно вглядываясь вниз.
;В девять утра?; не поверил Громослав.
Борис промолчал. Открыв прозрачность для звуков, запахов, он изо всех сил вчувствовался… Могильная тишь. Жильем даже не пахнет, хоть в нос должны бить запахи пищи, дыма.
Солнце взбиралось все выше. В глаза нестерпимо кололи снежные отблески. По дорогам, у домов пролегли короткие тени. Борис нахмурился, послал сферу вниз. Переждав секундное головокружение, он выпрыгнул наружу. Под подошвами хрупнуло, сапоги по лодыжку утонули в снегу. Внутри все скрутилось в тугой узел. В два прыжка он оказался у едва выступающего холмика. Не чувствуя холода, Борис расшвыривал снег. Пальцы что-то задели, смахнули ледяное кружево. Борис невольно отшатнулся. На него взглянули остекленевшие выпученные глаза. С почерневшего лица упала седая прядь, вокруг шеи обмотана грубая веревка. Чуть в стороне раздался крик:
;Борька, здесь мертвец!; захрустело, затем:; и здесь, и здесь!
В голове тонко зазвенело. Зубы скрипнули, кулаки сжались до хруста. Он стоял, раскачиваясь. "Сволочи, сволочи!!! Как вы посмели сдохнуть, суицидники чертовы! Как я мечтал показать вам ваше место, а вы так подло увернулись. Чтоб вас всех перевернуло и подкинуло, но так, чтобы живые оказались! Кому я теперь покажу, какой я умный?! Трупам? Как это низко, подло!"
;Похоже, что их убили!; заорал Громослав.; Тут одного рассекли от плеча до пояса, а несколько утыканы стрелами, как ежики!
;Ч-что?; не понял Борис и дико уставился на труп под ногами. Оглядевшись вокруг, он пробормотал.; Действительно, не мог же он удушится, а потом приползти сюда.
Изнутри поднялась лава ярости. Волна за волной выкатывала из живота в грудь, ударила огненным тараном в голову. Каждая клеточка затрещала, переполненная ненавистью, Борис прохрипел люто:
;Твари! Всех положу!!! Где, кто!!?
От него пыхнуло жаром. Снег истаивал на глазах. К синему небу взвился столб пара. Во все стороны от него расширялся щебеночный круг. Труп вытаял, оказался пожилой женщиной. Все вокруг истоптано конскими копытами. Сквозь ревущие водопады в уши пробился рев Громослава:
;Кажется, я знаю, куда они ушли! Конными только на юг, да еще с поклажей, рабами.
;Какими рабами?; не понял Борис.
;Ты что совсем слепой?! Порублены одни старики. За лошадьми куча следов пеших. Явно на арканах ведут. Телеги, правда, тоже есть, но своим ходом больше тащат…
Не слушая логических построений, Борис влетел в шар, стукнул по кнопке. Дома, дороги, проталина с тремя трупами и сферой Громослава прыгнули вниз. Его попробовало размазать по креслу, но он мгновенно перестроил тело и вжал рычажок до отказа.
Городок рванулся назад, словно им выстрелили из пращи. Поседевшие сосны слились в белый монолит. Сквозь кипение в мозг пробилась единственная мысль: "Пропустишь, а потом ищи, свищи". Борис чуть притормозил. Белое под ним распалось на группы деревьев, поляны. Солнце бешено бросалось на извечного врага, но тот оборонялся, отбивал огненные стрелы. Глаза слепило.
Рощи, сосновые гаи то смыкались, то расходились полями. Сердце бешено колотилось. Борис чуть ли не уткнулся носом в стекло. Лицо искривил волчий оскал. В округлившихся как у орла глазах проскакивали свежие вырубки. Посыпанные снегом деревья набросаны валом в стороне. На черных проталинах белели кучи щепы.
Борис несся, не сворачивая. Сбоку возник шар Громослава. Несколько опередил, но тут же выровнялся, пошел ноздря в ноздрю. Дорога изредка петляла, огибала холмы, озера, но упорно стремилась на юг. Лесные полосы, рощи прорубали по прямой. "Чертовы геодезисты! По любому разведывали, вынюхивали, готовились!"
Внезапно по глазам стегнуло чернотой. Белое от конца до края прорезала истоптанная полоса и сузилась до ниточки к виднокраю. Внутри бухнуло, замерло, а потом ударило жаром в лицо. Борис взвыл, вдавил рычажок до отказа. Солнце прыгнуло навстречу. Узкий черный клин вспарывал белое полотно, расшвыривал в стороны.
;Вот они!; взревело во всех диапозонах.
Борис отжал рычаг назад. Кресло заскрипело, ремни трещали, его неудержимо отжимало. Глаза выдавливало, на коже выступил кровавый пот. Зарычав, борис полностью остановился, включил звуки, запахи. Мельтешение под ним распалось на заснеженную степь, окаймленную по горизонту венчиком холмов.
По черной дороге бредут тысячи мужчин, женщин и детей. Спереди обоз из сотен груженных телег, скрипят колеса. Как пастухи вокруг стада, носятся всадники в мохнатых шапках. Свищут плети, кричат люди, животные. Гортанными голосами переговариваются загонщики. Плети щелкают, словно выстрелы. То тут, то там на конце сыромятного ремня что-то сверкает. Щелчок. Кто-то из отстающих вскрикивает, падает, взмахивая руками. В этом месте собирается водоворот. Голоса звучат злее. Бичи щелкают со всех сторон. Крик, плач. Толпа испуганных овец в разорванной одежде толкается, падает, бежит от жестоких всадников. Отчаянно кричит упавший. Сверкает полоса… Хруст, крик резко обрывается.
В электромагнитном диапазоне зарычало, извне ударила кровавая волна.
;Твари!; заорал Борис, трясясь, как эпилептик.; Нелюди!!!
В голове лопнули сосуды. Глаза залило красным. Над миром встала алая заря. Руки скребли, как когти, по подлокотникам. В мозгу билось:"Рвать, терзать!!!"
Борис вдавил кнопку преобразователя, ствол нацелился на всадника со вскинутой плетью… Всадник исчез. Спустя секунду донесся хлопок. На десяток метров разметало внутренности, клочки ткани. Люди шарахнулись, закричали, раскрашенные как на бойне. Конь встал на дыбы, в страхе заржал, замолотил копытами и ринулся в степь. Красное словно искупавшееся в крови животное неслось пулей, разбрызгивая алое по белому.
Тут же со всех сторон засвистело, затопало. К месту столпотворения ринулись с десяток жутко вопящих степняков. На солнце блеснули загнутые клинки. Толпа напирала. Задние испуганно и зло кричали на остановившихся.
Борис прорычал что-то невнятное и повел стволом, как автоматом. Гирлянды хлопков… Фейерверки крови, внутренностей от самых резвых окатили с ног до головы отставших. Удила разрывали жеребцам губы. Дико вращая глазами, животные вскакивали на дыбы, визжали придушенными поросятами, опрокидывались на спину. Копыта молотили по воздуху…
Все пространство наполнили непрестанные хлопки, алые фонтаны, крики ужаса, ржанье насмерть перепуганных коней, треск костей. Люди сбились в кучу, шарахались от каждого взрыва. Степняки выворачивали коням шеи, прыгали в сторону от добычи, но разлетались столь же успешно, что и оставшиеся. Вокруг толпы все залило алым…
И вдруг словно щелкнули выключателем. Гортанные крики исчезли. Весь периметр толпы заклубился белым. Из оседающих туч выметнулись придушено ржущие лошади и понеслись в степь. Покрытые изморозью гривы сверкали серебром.
Оскалившийся как демон Борис рыскал стволом по сторонам. Ни одного всадника, лишь пара аргамаков… Взвыв так, словно его обокрали, метнул бешеный взгляд по сторонам.
Виновато кашлянуло. Борис вперил взор в зависшего в паре метров Громослава.
;Ты!? ; выдавил Борис, лязгая зубами.; Ты что? Зачем!!?
Громослав дохнул прохладой. В голове чуть прояснилось.
;Да ладно тебе,; примирительно бухнул он.; Не все ли равно, как их … успокоить? Можешь ненароком и своих задеть. И так до полусмерти перепугал. Охота тебе с заиками разговаривать? А их мно-о-го после этого дня будет.
Борис сплюнул с досады, тут же растворил плевок. В кабине пахнуло озоном. Наконец, внизу заметили странные шары над головой. Толпа заволновалась, головы задирались вверх. На них указывали руками, что-то лопотали…
;Поехали,; прохрипел Борис.; А то зачислят в боги –не отмажешься.
Людское море приблизилось. Лица приобрели индивидуальность, расчленились на женские, мужские. Глаза нащупали изможденные мордашки детей. Сердце сжалось, мозг снова начало туманить. Шар вильнул… Стиснув зубы, Борис пару раз вздохнул и приземлился в десятке шагов от края попятившихся людей. Мелькнула сфера Громослава, замерла рядом.
;Ну, что? Выходим?; бухнул он.; Интересно, как нас встретят?
;Сейчас узнаем,; отрывисто бросил Борис.
Прозрачная поверхность напряглась, как пэпээнка, но выпустила его наружу. Под ногами чавкнуло, брызнуло во все стороны. Чертыхнувшись, Борис выпрыгнул из красной лужи на хрустнувший снег. Справа бухнуло, приблизились хрупающие шаги. На Бориса дохнуло теплом, как из раскочегаренной печки.
Больше сотни передних рядов застыло, не дыша. Отвисшие челюсти, выпученные глаза превратили их в близнецов. С каждого можно было снимать мерку и смело одевать на соседа. Задние подпрыгивали, вытягивали головы, толкали тех, кто позорче. От края вглубь пошла волна шепота. Мелькнуло: "Борис… Громослав…;потом испуганное.; С ума сдвинулись!? Они ж пропали, погибли! Это призраки, миражи!
;Вы что? Совсем спятили?; сердито крикнул Борис.; Какой же я мираж? Хотите потрогать?; он сделал шаг к толпе. Вся масса ахнула, качнулась назад. В задних рядах застонало, закричало множество голосов. Кого-то смяли, кому-то отдавили ноги…
Борис в замешательстве остановился. Глаза прыгали по толпе, выискивали знакомые лица. В третьем ряду Вепрев, в пятом сосед через дом, дальше парни из класса. Он вскинул руку, но ладонь остановилась на полувзмахе, медленно пошла вниз. В их глазах испуг, настороженность, словно он сейчас страшно зарычит, забьется в корчах и прыгнет на них зверем лютым и беспощадным... А острые зубы начнут рвать их нежные шейки…
Из дальних рядов начало приближаться завихрение. Слышались возгласы, потом смущенно умолкали, мелькнула посеребренная сединой коса… Сердце заколотилось. Губы скривились. Глаза застлала радужная пленка. Борис разглядел только метнувшуюся тень. Его обхватило за шею, голову пригнуло, покрыло поцелуями вперемешку с горячим шепотом:
;Сынок, Борька! Ты вернулся! Я знала, что ты жив, знала!
К горлу подкатил ком. По лицу текло обжигающее, капало на лицо матери. Борис неловко обнял содрогающееся тельце, прохрипел чужим голосом:
;Мама… Ты узнала меня… Не отталкивай меня.., пожалуйста!
;Ты что? Что ты такое говоришь?! Ты же сын мой, моя кровиночка!
Многоглавое существо облегченно выдохнуло. Повисшее в воздухе напряжение рассеялось, будто собравшаяся гроза разрядилась освежающим ливнем. Борис услышал:
;Живой, смотри-ка! Точно Борька… И Гром рядом. Мать –она сердцем чует, ее не обманешь! Эх, пустоголовая! Я ж говорил, что Борька, а ты все "навья да навья"!
Раздался свист. Кто-то заорал:"Спасители!"; рядом подхватили. В небо взлетали шапки. На Бориса с Громославом ринулась радостно кричащая толпа, мгновенно окружила
Глаза блестели, словно драгоценные камни. Женщины облегченно ревели, выгоняя со слезами ужас пережитого и страх будущего. К мокрым, грязным подолам прижимались дети. Сквозь худую одеженку торчали острые лопатки, цыплячьи шеи. Исхудавшие тельца содрогались, рыдали навзрыд. К ним тянулись руки. Каждый хотел хоть дотронутся до освободителей. Борис смущенно улыбался, пожимал горячие ладони. Мать счастливо плакала, прижималась боком. Рядом покряхтывал Громослав, бормотал что-то успокаивающее.
Толпу раздвинуло, как ледоходом. Из смеющихся лиц протиснулась коренастая фигура, остановилась перед Борисом. Из-под мохнатых бровей укололи карие глаза.
;Борис!? Стоиков!? И Громослав тут же!?; удивленно воскликнул Вепрев.; Да вас не узнать, ребята! Возмужали, повзрослели…
Борис шлепнул по широкой ладони градоначальника. Губы изогнулись в понимающей усмешке. Вокруг чуть притихло. Вепрев заглянул за спины, словно только их увидел.
;А где Асмодей? Он же с вами уходил.
Борис нахмурил брови, отвел потемневший взор. Громослав тяжко вздохнул. Плечи высоко поднялись и опустились, словно сверху навесили по каменной глыбе. Вепрев стрельнул взглядом по одному, другому, стесненно кашлянул:
;Извините… Понимаю… Ваш путь, наверняка, был нелегок…
;Именно,; выдавил Борис. Его взгляд метался по верху толпы. Борис сказал чуть напряженно.; Что-то я не вижу многоуважаемого Зигмунда Виссарионовича…
Вепрев шмыгнул носом, сокрушенно вздохнул:
;Погиб… Еще в городе…; он скрипнул зубами, ноздри затрепетали.; Этим зверям он показался слишком старым. Изрубили на моих глазах…
;О, черт! Черт их задери!!!; прорычал Борис и стукнув кулаком по ладони.
;Ты так любил своего учителя?; сочувствующе спросил Вепрев.; Сожалею…
Борис то краснел, то бледнел, не зная, что сказать. Громослав хлопнул друга по плечу. В глубине черепа озорно блеснуло. Он сокрушенно бухнул:
;Да-а-а… За Зигмунда Виссарионовича Борька растерзал бы узкоглазых своими руками. Жаль, что нельзя оживить и снова убить. За такое то святотатство. Правда, Борь?
Борис метнул на Громослава уничтожающий взгляд, прохрипел нечто нечленораздельное. Люди вокруг вздыхали, хмурили брови, похлопывали по плечам. Борис покраснел, как маков цвет. Он готов был провалиться сквозь землю.
;А что это за штуковины, на которых вы прилетели?; спросил Вепрев.; Как я понял, именно они причастны к некоторому .., ээ, распылению степняков.
Уголки губ дернулись кверху. Борис все еще колупал взглядом землю. Уши полыхали, как факелы. С губ сорвалось саркастическое:
;Ну, да. Чуть-чуть, самым краешком.; Борис вскинул глаза, взглянул на Вепрева в упор.; Эти "штуковины", как вы говорите, построены на том принципе, о котором вы столь лестно отозвались на вече. Помните?
Вокруг вздохнули единым зверем, замерли, глаза выпучились.
;Не может быть!; воскликнул Вепрев. Он перевел недоверчивый взгляд с оскаленного лица Бориса на ухмыляющегося Громослава. ;Мы не могли ошибаться!
;Да?..; сузил глаза Борис.; Тогда гляньте на себя. Кто ж еще, по-вашему, мог столь мелко распылить… человеков, а потом и вообще?..
Вепрев осмотрел свою одежду, бросил взгляд вокруг. Ну, точь в точь божьи коровки.
Ошметки слизи, алые пятна покрывали страдальцев с ног до головы.
;Нда… Такого и через мясорубку не получишь… Разве что в ступе…;он почесал затылок и, хмыкнув, примиряюще развел руками.; Признаюсь: не прав был. Одно утешает… Не один такой оказался. Пальцем тыкать некому! Ха-ха! ; Вепрев ржанул и впился глазами в лицо Бориса.; А что ваши шары еще умеют?
;Они то?..; переспросил Борис. Губы неудержимо тянуло к ушам, но он сдержался и небрежно ответил.; А все, что хошь! Могут, например, через час доставить вас в город.
В толпе загомонили, заспорили. Взвились возгласы радости, столкнулись с:"Да, ну! В них же от силы пара человек поместится!";затем утихло. Пахнуло недоверием.
;Брешешь!?; прищурился Вепрев.; Это с какой скоростью носиться надо?
;Скорость немалая,; признался Борис,; но…; он прищурился, ехидно улыбнулся.; Все таки лучше один раз показать, чем сто раз рассказать. Гром, ты как?
;А в легкую! Дадим жару!
Борис подошел к полупрозрачному шару. На пятки наступала толпа подростков.
;Дядь, а дядь! Можно я первый? А можно я!!?
Развернувшись, Борис вскинул руки пред стеной блестящих глаз, произнес с улыбкой:
;Обождите малость. Все успеете. Нам с Громославом приготовиться надобно.
Столпившаяся у шаров молодежь нехотя отодвинулась. Борис продавил пленку, уселся в кресло. Лица за стеклом чуть помрачнели, но тут же запылали новым интересом. Тонкие шеи вытягивались, глаза таращились, пытаясь разглядеть, что внутри сфер. Из толпы кричали, но парни не обращали внимания на родительские вопли, пока их не оттащили силком.
Борис отлетел метров на полста, завис в паре саженей от снежного покрывала.
;Ты что задумал,; прозвучал в голове голос Громослава.
;Смотри на меня и делай, как я!; напыщенно сказал Борис и нажал на рычажок.
Преобразователь дрогнул и, зажужжав, уставился на небольшой холмик в километре. Борис сдвинул брови, палец завис на мгновение над кнопкой… и упал вниз.
Глава 45.
Земля в намеченном месте просела. В образовавшемся котловане заклубилось облако. Оно все ширилось, ширилось вместе с растущим котлованом… Борис прикинул скорость движения, хотел крикнуть, но не успел. Шар накрыла пурга, качнула…
Белая стена клубилась, неслась на них, словно курьерский поезд. Люди закричали, шатнулись назад, но тут же их настигло месиво. Толпу опрокинуло, закружило, завертело, словно тополиный пух. Раскрытые в крике рты под завязку набило снегом. Борис чертыхнулся, но завершил преобразование. Еще пару минут дул жесткий ветер, шар раскачивало, по стеклу исступленно шуршали лапками ледяные муравьи.
Шуршание затихало, осыпалось вниз по гладким стенкам. Из мельтешения проступило голубое небо. Борис приземлился, выпрыгнул наружу. Ноги погрузились по колено в снег. Насколько хватало глаз, простиралась ослепительно белая равнина, покрытая сотнями, нет.., тысячами холмиков. Холмики зашевелились, с хрустом разламывались, раскатывались комками по сторонам. Изнутри вылезали люди. Постанывая и ругая умников, на чем свет стоит, взрослые вытаскивали детей, отряхивались. Вскоре вся равнина пестрела так, словно на нее приземлилась стая сорок. В нескольких шагах от Бориса, отряхивающего с неловкой улыбкой невысокого мужичка, поднялся Вепрев. Истошно кашляя, тот повернул к Борису красную рожу и выдавил придушенно:
;Чума на твою голову, кхе-кхе! Что творишь то?...
Борис развел руками, мол:"Корешки без вершков не бывают",; и отошел в сторону. Вепрев замер, глаза полезли на лоб. В том месте, откуда сыпануло пургой, поблескивало матовым корпусом невысокое сооружение. С десяток футбольных полей по площади оно прижималось к насту, словно боялось улететь. По периметру чернела земля с потеками снега , дальше завихрялись каральки барханов.
;Чего это?; севшим голосом прохрипел градоначальник.; Откуда?
То один, то второй очухивались, оглядывались уже по сторонам, а не на детей и себя. Послышались удивленные возгласы. Привлеченные шумом, подняли взгляды и остальные. До Бориса донеслось:"Что за невидаль!? Откель такое? Только что не было! Чудо, чудо!!!"
Борис скривился, будто зажевал пучок щавеля, мотнул головой:
;Пойдемте. Научу водить это чудо.
;Нет, нет! Лучше уж ты сам. Это ж, наверное, сильно сложно…
;Не сложнее, чем управлять лошадью.; усмехнулся Борис и поманил Вепрева.; Пойдемте, пойдемте! Вы ж глава? Глава… А глава должен быть где?
Вепрев вздохнул, оглянулся назад. Ехидно улыбаясь, ему помахали ручками с десяток человек. Несколько крепких мужиков из его окружения прятали злорадные ухмылки. Видимо, надоел до чертиков, а они не прочь предложить себя на опустевшее место…
Шар прыгнул в воздух и рванулся к сооружению, унося в чреве двух человек. Заклубившийся снег выпал в осадок, открыв второй шар и богатыря рядом с ним.
К Громославу бросились со всех сторон, окружили, стали расспрашивать. Солидно поглаживая отросшую бородку, он объяснял принцип действия и возможности преобразователя. Челюсти отвисали до пояса. Пацаны восторженно повизгивали:"Да, мы, да сейчас!.. Елы-палы! Да с таким оружием сам черт нам не страшен! Всех в пыль!!!"
Минут через десять земля вздрогнула, блестящее сооружение приподнялось. С дальней стороны макротранспортера; так его обозвал Громослав; заклубилась стена снега. Все это начало приближаться. Народ попятился. Громославу оттоптали ноги. Он сжал челюсти, но не сдвинулся с места, хоть внутри и сжималось, пробуя спрятаться под стельку.
Транспортер приблизился, начал тормозить. В лицо дохнуло жаром, взлетевший снег мгновенно становился прозрачным, долетая до людей дождем. Громадина остановилась перед Громославом в двух метрах. В трех местах в стекле проявились проемы. Из основания проемов выдвинулись широкие, как перрон, лестницы, с хрустом примяли наст.
Отпрыгивая от закругленной крыши, солнце слепило глаза. Громослав вскинул руку козырьком. Из среднего проема вышли Вепрев с Борисом. Градоначальник махнул рукой. Глаза возбужденно блестели.
;Граждане, заходите, заходите! Товарищ Стоиков сказал правду. Скоро мы увидим дом и …; Вепрев осекся, помолчал. Сжав челюсти, он тяжко выдавил.; Да, дом…
;А она всех нас выдержит?; проревел мужичина с черной окладистой бородищей во всю стоведерную грудь. Похлопав по переваливающемуся через ремень пузу, он добавил.; Мы ж того.., хоть и былиночки, но нас много.
Вепрев оглянулся на Бориса. Тот ухмыльнулся, критически оглядел мужика:
;Не боись, Тарас! Если б даже все были такими же былиночками, как ты, то и тогда б эта посудина не прогнулась ни на грамм, а так… Залазьте, залазьте!
Огромный багровый шар медленно, но верно катился к виднокраю. Снизу подбирались, окружали тонкие клочки облаков. Солнце поджигало их, словно лазутчиков. Они горели снизу, оставаясь сверху серыми неопрятными тряпками. По снежному полю пролегли длинные тени в багровой подсветке. Через час на борт погрузились последние мужчины. Женщины и дети сгрудились у теплых прозрачных стен, глазели на истоптанное поле, по которому бродили одинокие лошади. Животные вскидывали головы, тонко ржали, видимо, звали хозяев, прядали ушами, чувствуя свежую кровь.
Вепрев сидел за пультом рядом с Борисом. Тот оглядывался на двери, ожидая когда зайдут последние освобожденные. Из гудящей как улей толпы выдвинулся Тарас. Остановившись за спиной Вепрева, он устало выдохнул:
;Станислав Львович, а что с животными делать? Жалко лошадок: пропадут.
;А что мы можем?; дернул плечом Вепрев и нажал три кнопки. Двери выросли из стен, закупорили выход.; Люди устали, а транспортер не резиновый.
;Но все таки… Хоть с десяток бы,; упрямо гнул свое мужик.; В хозяйстве бы пригодились. Тем паче, что зверье наших порубило, словно кони в чем-то повинны.
Палец Вепрева дрожал над кнопкой запуска. Скрипнув зубами, он проворчал:
;Ну, возьмем мы их, а вдруг испугаются, понесут, людей потопчут. Кто отвечать будет!? Ты? Как же! Сразу все стрелки на меня переведете:"Вы ж разрешили!"
Тарас угрюмо зыркал на правителя, молчал, шмыгая носом.
;Пусть возьмут свой десяток,; сказал Борис и подмигнул Тарасу, ;но чтоб каждому по одному коню, да держали всю дорогу.
Прошептав губами что-то неслышное, но горячее, Вепрев открыл дальний вход. Тарас благодарно улыбнулся одними глазами и торопливо покосолапил к дверям. На ходу он что-то рявкнул. Из толпы торопливо выбралось девять мужиков. Столь же кряжистые и дородные они как нельзя лучше подходили на роль якорей…
Через полчаса по ступеням зацокало. Кони ржали, выворачивали шеи, но шли. Да и как не пойти, если под трепещущие ноздри подносят пудовый кулак для обнюхивания. Животных отвели в дальний угол, стреножили, завязали глаза.
Вепрев тут же закрыл двери, втянул лестницы и напряженно прогудел в микрофон:
;Приготовиться… Начинаю… запуск…; и отжал рычажок…
.
Макротранспортер прибыл в Город буквально десять минут назад. Пока народ разбредался, Борис взял мать в свою сферу и прилетел домой. Мать еще скрипела снегом на ступенях, а Борис уже метнулся в дом. Щелчок выключателя… Вспыхнула лампа. Небольшое похолодание –и в печке заполыхал огонь…
За стеклом мелькнула громадная тень. Донесся мощный скрип снега. Рапахнулась дверь. В облаке пара возник хмурый как ночь Громослав. Борис приподнял брови, но сдержался, кивнул на кухню. Громослав мотнул головой, опустил взгляд, сказал тяжело:
;Полетаем?
Борис испытующе посмотрел на друга и вышел в сени. За ним топало, жаловались несчастные доски. Под ногами хрустело. Он пересек прямоугольники света, бьющего из окон.
Хлопнула дверь. Парней догнал затихающий крик:
;Борька, чтоб через два часа дома был: борщ как раз поспеет!
;Хорошо, мам! ;бросил через плечо Борис и протиснулся в шар.
Две сферы поднялись в звездное небо. Луна то тускло подсвечивала набегающие облака, то выглядывала в окружение подмигивающих огоньков. Под ногами быстро уменьшался силуэт домика с горящими окошками.
Они зависли в сотне метров от темного города. Сердце сжало. Мелькнула мысль, что город мертв, пуст, как разоренное гнездо. Бориса прошиб холодный пот…
То тут, то там начали вспыхивать огоньки. Скрученные в тугой узел внутренности расплетались. Над крышами поплыли клубы дыма, вытянулись столбом. К морозу, значит… Сгорбленный хребет распрямился. Каждый вспыхнувший огонек словно оживлял одну из его клеток. А когда осветились окна Дома Советов, с груди свалился стотонный камень. С шумом выдохнув, Борис включил полную прозрачность, обострил все чувства. В уши ворвался свист ветра, кожу овеяло холодом, растрепало волосы. Далеко внизу слышался говор. Нотки радости и горя переплетались, вздымались вверх гремучим коктейлем.
Донесся приближающийся хруст, топот. Борис всмотрелся вниз. По темной улице несся всадник на кауром жеребце. Ветер развевал светлые волосы, словно хвост воздушного змея. Человек натянул поводья возле дома Бориса. Конь заржал, взвился на дыбы, замолотил воздух копытами. Всадник спрыгнул, привязал жеребца к ограде и метнулся к дому. Скрипнула входная дверь. Борис хмыкнул. Через минуту дверь распахнулась. По ступеням прогремела дробь. Оставив ворота открытыми, человек выбежал на улицу и задрал голову вверх.
В голове Бориса кашлянуло, деликатно бухнуло:
;По-моему, он по твою душу.
;Похоже на то… Во всяком случае на звездочета мало смахивает.
Борис направил шар вниз. Ледяной ветер засвистел в ушах, ворвался в ноздри, морозя глаза. Земля прыгнула навстречу, саданула, словно по футбольному мячу. Зубы лязгнули, внутренности забарахтались на кресле. Пробулькав нечто нелицеприятное, Борис вывалился наружу. Охнув, он присел до самого снега. В это время приземлился Громослав, выпрыгнул, как ни в чем не бывало, подхватил друга под локоть.
;Лихо, лихо,; пробормотал парень и протянул руку.; Серж Стрижев.
Морщась и припадая на правую ногу, Борис подошел и пожал узкую ладонь.
;Ну, меня ты знаешь,; сказал он и кивнул на Громослава.; Да и его тоже. С чем пожаловал? Может быть, в дом пройдем?
;Благодарю, но я ненадолго, ; парень возбужденно вздрагивал, косился на загадочно мерцающие шары. ;Мне поручено пригласить вас на совещание, которое состоится завтра в час по полудню…
Борис выгнул бровь, спросил коротко:
;На тему?..
;Тема? Ну…; парень помялся, пожал плечами, а потом затараторил.; Станислав Львович только сказал, что мы не можем жить под постоянной угрозой…
;Угрозой? Какой угрозой? Вы о чем?
Серж покраснел, умоляюще взглянул на крякнувшего Громослава, а потом выдавил:
;Ну, как же… Эти дикари… Если они до нас добрались, то могут напасть и еще раз. Правильно? Понимаете, мы не может жить спокойно, зная это! Не можем!
Борис рассеянно смотрел на парня в инфракрасном диапазоне. Серж надулся красным, словно комар, вокруг него заклубилось бардовое облако.
;Да… Что не можем, то не можем,; замедленно сказал Борис.
Конь фыркнул, запрядал ушами, топнул копытом. Серж оглянулся на жеребца, переступил с ноги на ногу. Скрипнув зубами, он выдохнул и спросил сдержанно:
;Так что передать? Вы придете?
;Конечно, конечно, юноша… Мы будем там. В час говорите?
;Да, в час дня.
;Хорошо. Езжайте.
Борис проводил взглядом парня. Тот с разбега вспрыгнул в седло. Застучали копыта, конь взял с места в карьер. Серж прижался к вытянутой вперед шее жеребца. Из-под копыт выметнулись комки снега и топот затих за поворотом. Рядом что-то бормотал Громослав. Борис прислушался:
;Нет, не это… Может, это? Хм… Ерунда…А так…; Бориса ухватило за плечо, развернуло. В ухо гаркнуло.; Что я придумал, что придумал!
Перед ним скакал козликом Громослав. Лицо сияло, словно начищенный таз.
;Ну?; сказал Борис, косясь в сторону дома. Из открытой двери потянуло борщом.
;Что "ну"? Что "ну"!!? Я ж такое придумал, такое!..; здоровяк задохнулся от нахлынувших чувств.; Мы преобразуем этих гадов в железо! Каково, а?! Они ж хотят всю жизнь мять ковыль, скитаясь по дорогам… Вот мы и наделаем из них колес!
;А зачем?
;Как зачем?; Громослав выпучил глаза.; Они ж такое натворили. Мы их обязаны наказать! Да что там… В пыль.., чтоб никогда, никогда больше!.. Понимаешь!?
;Хм… И ты туда же… Не наигрался еще в войнушку? Ну, скажи: зачем нам какие-то колеса на какой-то Земле, когда мы уже завтра можем оказаться там!
Палец Бориса с силой уткнулся в небо. Тучки скатились с выгнувшегося будто от боли купола, обнажили испуганно моргающие звезды.
В прихожей загорелся свет. На фоне желтого прямоугольника возник женский силуэт.
;Мальчишки, быстро к столу!
;Сейчас, мама!; крикнул Борис и заспешил к дому.
За ним захрустело, топало. Волосы шевелило горячее дыхание друга.
;Как… А что же здесь?; бормотал Громослав.; Оставить все этим, чтоб жили припеваючи, после того, как убили стольких ?!.. ; он задохнулся.
;Тебе жалко детской песочницы? А ведь наша планетка даже не песочница, а песчинка в безбрежном мире. А жизнь… Сколько этой жизни? Восемь с небольшим миллиарда лет?; Борис пожал плечами.; Пусть играются: глядишь, повзрослеют.
Виток в бесконечность
© Copyright: Виктор Двойченко, 2009
Свидетельство о публикации №209021000629
Свидетельство о публикации №209021000629
Рецензии