Дырявый пьедестал

     Сегодня после обеда на меня напала сонливость и я, стыдно признаться, ей поддался. Встал где-то к шести вечера, хотя, может, и раньше, может, и позже – я счастливый, часов не наблюдаю. Прошлепал на кухню, пожевал оставшуюся от обеда картошку с майонезом и уселся было за письменный стол, где меня ждала толстая тетрадь под названием «амбарная книга». Кто-то их выбросил целый мешок, а я подобрал, лелея надежду перековать амбарные книги на художественные.
     Но за столом не сиделось, а чувствовал, что мне чего-то не хватает, а посему – надо выйти в лоджию и «подзарядиться».

     Мир обволакивала морось, деревья, едва оперившиеся молодой листвой, стояли понурыми, и я нашел, что ненастный май похож на рахитичного ребенка.
     Протянул руку – рука увлажнилась. Не стеклю лоджию, принципиально. С миром надо в открытую. А стекло на лоджии – это признак близорукости, или, еще хуже – катаракта.
     Так где же позитив? Подайте его на тарелочке!
     Наш двор, пожалуй, и есть тарелка – окружен вогнутыми блочными стенами. Какой-то там этап индустриального домостроения. К двух тысяча какому-то году снесут…Вон пустые качели и песочницы, вон, под лимонного цвета зонтом, двое, которые, вроде меня, часов не наблюдают. По асфальтовой дорожке, тянущейся наискосок, топают дед в кепке, очкастый дядя в добротном костюме и с чемоданчиком в руке, парень, прикладывающийся на ходу к банке пива – эх, милое, видать, семейство. Дорогу им пересекает сгорбленная бабуля с сумкой на колесиках. Мокрая и грязная белая псина рыщет среди кустов в поисках собачьей радости…
     Нет, с мыслями про рахит, катаракту и тому подобное садиться за стол нельзя. Я решил «подзаряжаться» дальше, как связь с миром требовательно и настырно прервало верещание домофона…

     - Да?..
     -Воздвиженский Гавриил Венедиктович?
     - Верно.
     - К Вам уполномоченные СНЖ.
     - Простите, чего?
     - Эс-эн-же!
     Сам не зная почему, я нажал на кнопку. Может, потому, что ко мне почти никто не ходит, а посему – нет иммунитета от незваных гостей. А может, оттого, что «СНЖ» похоже на «СНГ» - глядишь, я нужен по какому-то государственному делу.
Лязгнули дверцы лифта, и на пороге моего пристанища, моего холостяцкого логовища появились трое, те самые, которых я видел сверху – непритязательный старик в кепке, импозантный очкарик с чемоданчиком и растрепанный юноша с банкой пива.
     - Извините, кто вы? Я не понимаю!
     - Ты, сынок, каким днем живешь? – Вскинул руку дед. – Мы из СНЖ, то есть Союза Нормально Живущих. Районная организация. Выборочная проверка соответствия нормам.
     - Каким нормам?!
     - Да чё там, пошли! – Бросил юнец и первым шагнул в прихожую, остальные уверенно проследовали за ним, слегка притиснув меня к стене. Я оторопел, но не сказать, чтоб испугался. Конечно, это могли быть мошенники, но у меня все равно нечего красть или вымогать.
     В комнату я вошел последним, и увидел, что элегантный сидит в единственном кресле, протертом и продавленном, юнец – за моим столом, а старикан ходит туда-сюда, недовольно озираясь из-под козырька так и не снятой кепки.
     - Моя фамилия Иванов. – Сказал сидящий в кресле. – Это Петров, - он указал на старца, а это…
     «Сидоров» - Машинально подумал я.
     - Это Музыка, Стас Музыка, наша надежда.
     «Надежда» сидел ко всем спиной, заткнув уши плеером.
     - Ну ладно, начнем… - Иванов раскрыл на коленях ноутбук. – Значит, Гавриил Венедиктович Воздвиженский… Так-так-так… Для начала такой вопрос – что Вы предпочитаете читать: фэнтези, мистику, крутой детектив, иронический детектив?
     - Ничего из этого.
     - А что же тогда?
     - Классику. Русскую, зарубежную…
     - Небось, и коммунячью, Фадеевых всяких? – Буркнул Петров.
     - Да, и такую тоже…
     - Ему только «Курочку Рябу» читать! – отозвался Музыка. Сквозь наушники он, оказывается, все слышал.
     - Что Вы, допустим, читаете сейчас?
     - Сказки А… - Я закашлялся.
     - Акунина? – Подсказал Иванов.
     - Нет, Афанасьева.
     - Так-так…
     Стоя посреди комнаты в мятой оранжевой пижаме, я отвечал на их вопросы. Не мог побороть мысль, что так надо.
     - Пойдем дальше, - невозмутимо продолжал Иванов, поправляя золотые очки.- У Вас автомобиль отечественного производства или иномарка?
     - У меня нет машины.
     - Ему только на самокате гонять! – Крикнул Музыка.
     - Пока не можете купить, понимаю. Но когда будет возможность, какую приобретете: «Тойота», «Мерседес», «Фольксваген»…
     - Никакую.
     - Почему?
     - Не хочу.
     - Так-так… - Иванов склонился к ноутбуку. – Нам непонятно, почему не хотите. Но пойдем дальше. Услугами каких турагенств Вы пользуетесь?
     - Чего?
     - Где Вы отдыхаете: в Анталии, в Хургаде, на Кипре, может, в Таиланде?
     - В деревне Гадюкино!  - Прыснул Музыка.
     - Я не бываю за границей.
     - Значит, у Вас есть дача. Позвольте спросить…
     - Нет у меня дачи!
     - Почему?
     В самом деле, почему? Я не мог никогда понять, как можно быть так прикованным к каким-то соткам… Но я, своим ходом, был и в Казахстане, и на Урале, и в Карелии, и даже в тундре, в устье Печоры… Про Среднюю Полосу и говорить нечего.
     - Моя дача – весь мир.
     - Ишь ты! – Подскочил ко мне Петров. – Я вот ишачу от зари до зари, вот, смотри, этими руками, а у него дача – весь мир, понимаешь! Совести нет!
     - Моя работа – это одновременно и отдых. – Проговорил я как можно спокойнее.
     - Так-так… Кстати, Ваш род занятий?
     - Я писатель.
     - Ну, это ты брось! – Захрипел Петров. – Какой ты писатель! Пушкина знаем, Толстого знаем, Донцову знаем, а про тебя и не слыхали!
     - В самом деле, странно! – Подхватил Иванов. – Кто же делает Вам рекламу?
     - Никто.
     - Как же вы продаётесь?
     - Я не продаюсь, а служу.
     - Кому?
     - Человечеству.
     - Почему?
     - Потому что человек.
     - Ну, это ты брось! – Снова завелся Петров. – Ни машины, ни дачи, ни копейки, небось, на счету – какой ты человек! Я сорок лет за зуборезным станком отстоял – знаю, кто человек, а кто нет!
     - Странно, странно. - Продолжал Иванов. - Если Вы писатель, где Ваш компьютер?
     - Он гусиным пером корябает! – Хихикнул Музыка.
     Я пользовался «компом» своего щедрого племянника, и как раз на днях собирался покупать свой – средство производства, так сказать… Но говорить об этом я не стал. Терпение у меня может быть не то что железным – вольфрамовым, только не в этом случае…
     - Следующий вопрос, наверно, будет, какие бабы меня ублажают – блондинки, брюнетки, или рыжие…
     - Лысые! – Крикнул Музыка.
     - …но отвечать я вам не буду. Уразумейте ещё, что я в партиях не состою, газет не читаю, телевизор не смотрю, юмористов не слушаю и ни за какие команды не болею!..
     - Прискорбно! – Вздохнул Иванов.
     - А теперь прошу освободить квартиру.
     - Шалман у тебя, а не квартира! – Рыкнул Петров.
     Иванов, встав, протянул мне визитку.
     - Вот адрес офиса нашего районного отделения. Просьба явиться в любое удобное время.
     - Зачем?!
     - Будем приводить Вас к норме.
     - А хочу ли я этого?!
     - А хотите Вы видеть Россию процветающей? А ведь основа тому – личное процветание каждого. Так что советую придти, очень советую.
     - А чего советовать, все равно мы правы. – Бросил Петров, выходя из комнаты.
     - Мы вернемся! – Обнадежил Музыка, сняв меня на мобильный телефон.
Иванов одернул свой пиджачок – не то от Кардена, не то от Шардена, не то от Тулуз-Лотрека, и вышел последним.

     И я остался один на один со своим прибежищем, убежищем, шалманом. «Служил Гаврила человеком, Гаврила человеком был». – Невольно сложилась у меня эпитафия самому себе.
     Снова выйдя в лоджию, я увидел, что те идут в соседний корпус. Может, там на их нормальные души прольется бальзам пущей нормальности.
     Хотя в нашем-то квартале, что под перспективой сноса…
     А почему бы и нет? На какой угодно куче может быть процветание…
     Я мог увидеть себя кем угодно, хоть бледной поганкой. Цветущим – да, представлял себя часто. Но процветающим – никак не мог вообразить…

     А на столе моём в этот день так и осталась лежать нетронутой «амбарная книга»… И рядом с ней стояла оставшаяся от Музыки жестянка из-под пива, похожая на какой-то пьедестал, с дыркой там, где должен кто-то стоять.
     Встаньте, дети, встаньте в круг…

                Июль 2008 г.