Шаман

               


Ондар азыранды оол Кысык, таково  с рождения было полное имя старого шамана, сидел, скрестив  ноги, у маленького костерка и курил короткую трубку. С ней он почти не расставался. За спиной у него возвышалось странное строение; или шалаш, или чум, вход в который был завешен старой оленьей шкурой.
Ондар прожил долгий век и уже не помнил  своих родителей, ни мест где родился. Родиной ему были тайга, да сопки, знакомые распадки и урманы.
Невеселые мысли теснились в его седой голове, и бесконечная, заунывная песня, которую он тянул между затяжками, была под стать этим мыслям. Череда людей и событий  проходила перед его мысленным взором не задевая душу, и только один образ милый его сердцу все чаще посещал старого шамана в часы раздумий. Круглолицая и белотелая Нюрка, что жила в его чуме и, которую заломал медведь- шатун, когда она бросилась на помощь Ондару.
Даже года не прожили они, но с тех самых пор,  ни разу не взглянул на женщину Ондар.
Первое время Нюрка часто приходила к нему во сне и предсказывала некоторые события, потом образ её постепенно растворился, остался лишь голос. Стоило Ондару закрыть глаза и сосредоточиться, как внутри звучал вкрадчивый, едва уловимый, шепот. И шепот этот отвечал на его мысленные вопросы.
Вот и сейчас звучал он в такт песне,  и непонятно было, чьи слова поет Ондар. Казалось, ничто не может вывести его из этого состояния полудремы, полунирваны.
Когда Чуприков подошел к костру, шаман даже не прервал своей песни, лишь протянул Николаю трубку – носогрейку. Около получаса сидели, молча покуривая, и поглядывая друг на друга.
Узкие глаза старика остановились на карабине егеря: Очень быстрый ружье у тебя. Хозяин тайги бояться не надо! Зачем пришел, однако? Совсем  недавно в тайга встречались.
Егерь подробно описал события, произошедшие в Урманке, и сказал, что ждет Ондара следователь, поговорить о людях, которых видел старик в тайге.
Поздно уже. Пей чай и спать ложись, завтра пойдем Урманка – прокряхтел в ответ сын Кысыка.