День без сумерек

     Было это четверть века назад, в какой-то будний день, числа не помню, могу назвать лишь месяц – март.
     Событие происходило необычайной важности – я, задержавшись после занятий, в комнате комитета комсомола оформлял стенгазету.
Притомившись орудовать плакатными перьями да фломастерами, я подошел к широкому, распахнувшему стеклянную грудь от стены до стены окну и замер, сплетя за спиной малость испачканные пальцы.
     С горизонта, за распластавшимся в снегах хмуроватым Гребневом, взирали на меня сосредоточенные лица фрязинских новостроек, а выше простиралось сонмище задумчивых, сизых, с жемчужными краями облаков. Среди слегка подтаявшего снега виднелась нежная серенькая полоска асфальтовой дорожки, и по ней, тянущейся из общежития к учебному корпусу, без шапок и перчаток, неспешно, один за другим брели парни и девчата в столовую на ужин. Вот еще один показался из-за угла общаги… Еще один… И при виде этих фигурок в легких куртках в сердце у меня зародился тихий, грустный, тревожно-тягучий напев.
     …Зачем эти люди оторвали себя от дома?
     Вздохнув, я отошел от окна и снова склонился над стенгазетой. Не работалось… Душу задевали коготки нежданной печали. Я снова посмотрел в окно – дорожка была уже пуста, билась среди подсохшего снега одинокой серенькой жилкой, и от этого печальный мотив зазвучал сильнее – так вдруг захотелось, чтоб по ней кто-нибудь прошел!
     А весь мир за окном тонул в какой-то серой просветленности, печаль моя тоже стала светлеть, и я понял, почему – оттого, что нет сумерек, что день не кончается, что он уже равен ночи, а вскоре и превзойдет ее! И в жизни моей тоже наступает подъем: из теплых, безмятежных глубин детства всплываю в полыщущую ветрами юность. Один ветер познакомит с жизнью, другой пробудит слезы, третий принесет, наконец, любовь, предчувствием которой я полон, словно береза соком.
     Я стоял перед прозрачной грудью окна и смотрел на крыши Гребнева, на фрязинские новостройки, на голубиного цвета облака с жемчужными прояснениями, и чувствовал, что мартовская серость – преддверие Большого Света, и понимал, что втайне завидую тем, кто тянется с ужина обратно в общежитие – они уже «выплыли», уже сами с усами…
Дело было в марте, может, в понедельник, а может, и в пятницу, четверть века назад.

                19 января 2008 г.