Последний франчайзинг

Сатирическая мистерия-буф
Действие происходит в вымышленной стране с названием «Россия» 

Ночью прогремел взрыв. Бомба террористов вдребезги разнесла коммерческий киоск, и ошметки сторожа долетели до соседнего двора. Там они заляпали куски мешковины, служившие простынями семье Грубенманов и сохнувшие после стирки. Крик старой тетки Грубенманши и разбудил утром Андрея:

– Мама, я вставала в три ночи, я стирала мои простыни,  я так старалась, а эти проклятые коммерсанты изгадили мое прекрасное белье!

От воплей Грубенманши начал вибрировать дом. Из всех щелей полезли рассерженные клопы и тут же принялись с остервенением глодать бока Андрея.

Он откинул кусок полиэтиленовой пленки, которым было гораздо приятнее укрываться, чем старыми газетами, и встал. В грязном, заросшем какой-то мохнатой коричневой пакостью ведре еще оставалось немного воды. Андрей ополоснул лицо, провел ладонью по многодневной щетине. Лезвие, доблестно служившее верой и правдой последние полгода, он потерял два дня назад. В этот день Андрей попал в облаву и выкинул лезвие, чтобы не попасться за ношение холодного оружия. После облавы, когда полиция уже уехала, набив полный фургон несчастных завсегдатаев улиц, он не смог отыскать лезвие в уличной грязи.

Ему очень хотелось есть. Но дома никаких припасов больше не было. После того как Андрей уволился из полиции, он был вечно голоден. Уволился Андрей в знак протеста, когда министр исключил из зарплаты младших офицеров банку тушенки и кило перловки, заменив их рыбными бульонными кубиками и брикетом травяной муки. Еще крупно повезло, что при увольнении каким-то чудом ему оставили поношенный мундир, широченные галифе с красным кантом и еще кое-какое, весьма небогатое, вещевое довольствие, продавая которое можно было хоть как-то существовать. Но на прошлой неделе Андрей сдал последнее тряпье, полученные гроши проел в тот же день, и сейчас, кроме ведра, куска полиэтилена да мотка медной проволоки, у него больше ничего не осталось. Торговать больше было нечем, а жрать почему-то все равно хотелось, и даже очень.

Кое-как закутавшись в остатки живого лет тридцать назад демисезонного пальто, Андрей выполз на улицу, поежился от пронизывающего ветра, поднял воротник и побрел мимо домов. Старуха Грубенманша уже очистила простыни от кусочков сторожа и полоскала свое богатство в бочке с мутной дождевой водой.

Около дома копошился в своем огородике старина Книпп. Еще в годы нэпа он отделил себе участок земли в одну сотку, обнес его заборчиком и сажал себе вовсю картошку и морковь. Каждое утро спозаранку Книпп вылезал и копал, полол и удобрял свою землю. Злые соседи не раз поливали его урожай отравой, от которой гибли все посадки, но Книпп упорно копал, сеял и полол снова.

Андрей окликнул Книппа, тот выпрямился, кивнул  в знак приветствия и опять согнулся над грядкой.

Голод бурлил, требуя утоления любым способом. Андрей пошарил в карманах в надежде отыскать завалившуюся за подкладку монетку, но ее, конечно, не было. Честно говоря, у него уже неделю не было денег, и он не мог купить даже самый дешевый пирожок с перемолотыми жилами и костями. Раньше Андрей мог позволить себе покупать по два таких пирожка в день, а теперь он только смотрел, как другие, более счастливые и удачливые люди покупают себе пирожки и жуют их, вытирая с подбородка стекающий жир и сплевывая крупные осколки коровьих позвонков.

На улице было пасмурно, моросил холодный, омерзительный дождик. Андрей шел по улице, обходя лужи, смертельно опасные для его убогой обувки. Среди прочего мусора ему под ноги попался клочок бумаги, который оказался вчерашней газетой. Наверное, порыв ветра вырвал ее из рук незадачливого читателя или кто-нибудь из зажравшихся просто выкинул за ненадобностью. Андрей поднял ее, разгладил, стер комки грязи рукавом и принялся жадно читать свежие новости.

«Депутаты парламента объявили голодовку в знак протеста против лишения их земельных участков под огороды в связи с конфискацией земли у некрестьянского населения... Президент своим указом лишил депутатов парламентской неприкосновенности и пайка второй категории...» Политика не интересовала Андрея, и он перевернул лист, чтобы прочитать раздел местных новостей. Собственно, новостей-то и не было, вместо них пестрили рекламные объявления. Одно из них привлекло внимание Андрея: «Последний франчайзинг... фирма продает новейшую технологию и оборудование для переработки пищевых отходов в пиццу всего за мешок сахара или в рублях по курсу». Андрей не имел  ни сахара, ни рублей, он понятия не имел, какой сейчас курс, а главное, он в принципе не имел  пищевых отходов, которые можно было бы перерабатывать.

В свое время у Андрея была хорошая знакомая, которая работала в столовой при местной районной администрации, и каждый день она насыпала ему ведро костей и мясных обрезков, когда наполовину, а когда и полное. Андрей сдавал их оптом в продуктовый ларек и на свою долю жил довольно сносно. Но в один прекрасный день знакомую расстреляли прямо у окна раздачи, и после этого до Андрея чуть было не добрались, когда вычисляли сообщников. А если бы добрались, то, в свете борьбы с коррупцией, сидеть бы ему да сидеть.

Еще в газетке было множество объявлений домов свиданий, массажных салонов и просто девиц по вызову. Рассматривая фотки голозадых девок с выставленными напоказ рабочими органами, Андрей думал о том, что надо их всех перестрелять, передушить, положить под каток или, в крайнем случае, просто повесить вверх ногами – ведь совсем ничего не делают, а только деньги гребут, да еще и удовольствие получают.

Вообще-то, в самой глубине души, Андрей завидовал людям, которые могли заплатить за ночь любви проститутки ведро-другое картошки, и ненавидел себя за то, что не мог сам. А виноваты были в этом, естественно, они, девки.

Однажды Андрей наблюдал, как на базаре толпа женщин разорвала одну такую, в короткой полосатой юбке из матрасной ткани и чулках, дыры на которых были замазаны черной краской прямо по телу. Девка слишком нагло приставала к мужикам, и замученные жизнью бабы растоптали ее по асфальту. Подоспевшие сутенеры разогнали толпу, пристрелили парочку женщин, сняли с девки юбку и колготки и, лихо развернувшись, укатили на расхлябанном «Мерседесе». Андрей хорошо запомнил ее, раздавленную, в кровище, с голыми бедрами. И его единственной мыслью было, что так ей и надо, гадине.

Газетка закончилась, Андрей бережно свернул ее и сунул за пояс. Потом он долго бродил по улицам, вглядываясь в лица людей. «Какие же все они сволочи», – думал Андрей, встречая сытые умытые физиономии.

Вдруг прямо перед его носом оказался розоватый листочек объявления, приклеенного к кирпичной стене. «Стань донором! Твоя кровь нужна людям!» – кричало объявление. И еще сообщалось, что перед сдачей крови предоставляется бесплатное питание в течение недели, вручается памятный значок. И еще был адрес.



Андрей пробился сквозь толпу жаждущих сдать кровь к окошку регистратуры. Толстая медсестра глянула на паспорт, оценила сходство фотографии и оригинала, посмотрела год рождения и сказала:

– Сто первый кабинет!

Андрей бросился туда. Робко постучав и  приоткрыв дверь ровно настолько, чтобы пройти боком, он проскользнул внутрь. В кабинете было ослепительно чисто. Приятная свежая девушка в белоснежном халате сидела за столом и что-то писала в тетради. Подняв взгляд на Андрея, она приветливо улыбнулась и указала на стул. Андрей сел, скрестив ноги и запихнув их подальше под стул. Девушка отодвинула тетрадь, положила ручку и долго задавала Андрею какие-то вопросы, а он что-то отвечал на них. Его душил, впервые в жизни, стыд за свою измызганную, рваную одежду, замотанные шпагатом ботинки и положенные в них, вместо носков, разные бумажки. Андрей видел красную полоску помады на чувственных губах девушки, и только со второго раза до него дошло, что говорит ему это небесное создание:

– Вот вам талоны в столовую, талон в баню, паспорт остается у нас, ждем через неделю.



Через неделю Андрей вошел в этот же кабинет совершенно другим человеком – чистым, отъевшимся. Он не поверил, когда в первый день в столовой ему дали на талон огромную тарелку супа, котлету, едва помещавшуюся в миске, кучу картофельного пюре и треть булки хлеба. Но самое удивительное, что потом, по первой же просьбе, Андрею дали еще и добавку. Всю неделю единственным его занятием было разжевывание и переваривание пищи. В еду добавляли витамины, и когда в конце недели Андрей мылся в бане, то под толстым слоем грязи показалась его розовая упругая кожа.

В середине этой благословенной недели Андрей ухитрился стащить лишнюю котлету и потом обменял ее на вещевом рынке на почти новый костюм, у которого был единственный дефект – дырки на спине от автоматной очереди, прошившей прежнего владельца. Но дыры прекрасно зашились, и в этом костюме Андрей был похож на брокера в изгнании, а один раз его попросили угостить сигареткой. Ободренный Андрей даже узнал, какой сейчас курс рубля и сколько стоит мешок сахара по этому самому курсу – так, на будущее.

Чувство сытости придавало уверенность. Жизнь мгновенно изменилась и стала приятной и радостной. Андрей записался в библиотеку, и там ему нашли подшивку журналов «Здоровье», где рассказывалось о донорах, их льготах и привилегиях. За три часа он узнал про все, связанное с кастой доноров, и ему стало совсем легко и свободно. Все встречные лица выглядели родными и до боли близкими. Андрею казалось, что в его жизни произошел перелом и теперь-то он попал в струю.



В сто первом кабинете его встретила та же девушка и, вежливо улыбаясь, провела в отделение. Там Андрея попросили раздеться, принять душ и, когда он смыл душистое мыло и вытерся чистым полотенцем, выдали белые штаны и рубаху. Краем глаза Андрей заметил, что его брокерский костюм и другую одежду старушка-уборщица сложила в большую картонную коробку и куда-то унесла.

Андрея под ручки привели в большую комнату, стены и потолок которой были выложены белым с веселенькими желтыми цветочками кафелем. По указанию сестры он улегся на койку, повертелся, пока не нашел самое удобное положение. Тут он совершенно случайно заметил, что у девушки, которая суетилась около него, расстегнулись нижние пуговицы на халате, и в открывшемся почти до груди пространстве были видны ажурные прозрачные трусики с проступающим сквозь ткань темным треугольником. Рассматривая девушку, а вернее ее трусики и то, что под ними, широко открытыми глазами, Андрей не заметил, как его ловко привязали к койке по рукам и ногам специальными ремнями и потом таким же ремнем перетянули ему туловище и туго обхватили шею.

Полностью обездвиженный, Андрей почувствовал укол в руку. Его кровь ласково потекла по длинному прозрачному шлангу прямо в трехлитровую банку. Симпатичная девушка в распахнутом халатике закрыла банку крышкой, от которой тянулся еще один шланг – к вакуум-насосу. Потом она улыбнулась Андрею и нажала кнопку.



Насос загудел, Андрей рванулся, стал биться, пытаясь высвободиться, но ремни крепко держали его. Он начал кричать, но девушка засунула ему в рот скомканный кусок грязной марли и крест-накрест заклеила синей изолентой. Андрей еще чего-то трепыхался, но вдруг почувствовал, что умирает. Мир закружился перед ним. На потолке вспыхнула радуга, цвета ее разгорались ярче и ярче, пока не слились в один белый ослепляющий свет, который взорвался еще более ослепляющим сиянием, в ушах раздался оглушительный хохот, молнией пронеслась мысль о некупленном мешке сахара и последнем франчайзинге, и тут что-то темное поглотило вселенную, погасило свет, и Андрей потерял сознание. Он еще немного подергался, судорожно сжались и разжались кулаки, и через секунду его тело расслабилось и как-то сдулось.

– Приплыл, – сказала девушка.

Но вдруг струя крови Андрея, с бульканьем лившаяся в банку, стала делаться все тоньше и тоньше и пропала совсем.

– Что за черт: всего литр – и уже не течет, – сказала девушка. Она подошла к Андрею, потрясла его руки. Потом несколько раз ткнула ему в вены иглой сначала на одной, потом на другой руке, но кровь так и не пошла.

– Вот ведь гад какой: его кормили, поили, а он... – И девушка со всей силы врезала кулаком по скуле Андрея. Его голова мотнулась в сторону с деревянным стуком.

Девушка нажала кнопку звонка и, пока подходили два рослых санитара, выдернула из Андрея шланг и развязала ремни. Она получала с каждого литра крови, и Андрей нагрел ее на довольно приличную сумму. Санитары, в резиновых фартуках и с жилистыми волосатыми руками, с уханьем швырнули тело Андрея на каталку и быстро увезли. Мимоходом один санитар звонко шлепнул девушку по заду, потом залез под полу халата, оттянул резинку трусиков и щелкнул ею. Девушка обматерила его и саданула ногой под коленку. Потом она закрыла за ними дверь, тяжело вздохнула и пошла встречать другого донора.



Андрей очнулся от холода. Его ноги окоченели, зубы постукивали. Он повернул голову и увидел рядом с собой каталку, на которой лежали чьи-то отрезанные руки и ноги. Андрей хотел заорать, но комок марли во рту не дал ему испустить крик. Голова его кружилась, сознание проваливалось куда-то, и лишь тонюсенькая ниточка связывала его с действительностью. Андрей немного пришел в себя, слегка приподнял голову и осмотрелся. Он лежал в углу морга. Вокруг стояли каталки с трупами, трупы лежали и на полу, друг на друге. Запах стоял отвратный. Почти так же страшно пахло в неработающем холодильнике Андрея, когда он летом оставил в нем на неделю мясо, которое благополучно сгнило. Но здешний запах был куда ужаснее – пахло живой человеческой смертью.

Кляп во рту спас Андрея. В морге, у входа, вокруг железного стола стояли, согнувшись, три человека в халатах и фартуках и при свете настольной лампы кромсали чей-то труп. Андрей услышал, что один говорил двум другим:

– Печень, печень-то хреновая, гляди, гляди!

И тут же раздался мягкий мокрый шлепок о гладкую поверхность.

Андрей присмотрелся и внезапно понял, что мужики вырезали внутренние органы из мертвого (а еще несколько минут назад вполне живого) тела и скидывали их в эмалированное ведро. Андрей ощутил, что его сейчас вырвет и он захлебнется. Судорожно он оторвал изоленту, выплюнул кляп, и сразу же его стошнило. Мужики были слишком заняты своим делом, чтобы обратить внимание на глухие звуки, издаваемые Андреем.

– Ну все, этот готов, давай свеженького, – вдруг сказал один из мужиков.

– А ну его, уже шесть, домой пора, к бабе, нажраться да в постельку, а этого завтречка с утра сделаем.

– Я, ребята, сегодня дежурный, сейчас поужинаю да и поработаю.

Все трое вышли из морга, унеся ведро и хлопнув дверью. Андрей услышал, как обитая металлом дверь громыхнула о косяк, однако замок не щелкнул. Он слез с каталки, встал, но ноги подкосились, и он грохнулся на четвереньки. Под коленями Андрей почувствовал какую-то теплую густую жидкость. Его руки, истыканные иглой, болели и не хотели распрямляться.

Андрей, на четвереньках, упираясь коленями и локтями, пополз к выходу. Голова кружилась, и он периодически прикладывался к полу носом. У самой двери его лицо уткнулось во что-то кругловатое и кровянистое. Это была почка, только что вырезанная и случайно выпавшая из переполненного ведра. Андрея опять стошнило.

Он попытался встать на ноги, опираясь о разделочный стол, но мир поехал куда-то в сторону, унося с собой стены и пол. Кое-как, готовый вот-вот отключиться, Андрей все-таки поднялся, добрел до двери и вывалился в коридор. Там он схватил с вешалки забрызганный кровью халат и накинул его на плечи. Потом поднялся по какой-то лестнице, спустился, еще раз поднялся, ткнулся в одну дверь, потом в другую. Двери не поддавались. Андрей не мог сообразить, куда бежать дальше, и тут заметил открытое окно. Он по стеночке подплелся к нему и, не раздумывая, перегнулся через подоконник и упал вниз.

Андрей шмякнулся в большую кучу мусора и пожухлых листьев. Осколок стекла больно впился в бок, консервная банка рваными краями разрезала ногу. Уже окончательно теряя сознание, Андрей еще полз куда-то, потом заставил себя встать, прошел, шатаясь, несколько метров, потом еще несколько и упал в кусты.



Очнулся он от захлебывающегося женского крика. Было темно, стояла глубокая ночь. В соседних кустах кого-то насиловали. Женщина кричала не переставая, но постепенно вопли становились все тише и тише. Сам не зная почему, Андрей заорал: «А вот я вас сейчас, гадов!» Потом он нащупал под рукой камень и швырнул его. Камень тяжело шлепнулся в метре от кустов, из которых уже раздавались только глухие стоны. На мгновение все стихло, потом в ночном воздухе раздался резкий возглас, затем какой-то странный всхлип, и землю сотряс топот ног убегающих людей. Андрей подполз к кустам, раздвинул руками царапающиеся ветки и увидел распростертое на земле тело молодой женщины, с раскинутыми и согнутыми в коленях ногами, задранным подолом платья и с сумочкой в одной руке. Убегая, насильники перерезали использованной женщине горло, и кровь бурным пенящимся потоком стекала на черную траву.

Андрея вывернуло еще раз. Когда приступ прошел, он собрал все оставшиеся силы, выбрался из больничного парка и поплелся домой, спотыкаясь и покачиваясь. Чудом не попавшись патрулю, ныряя в каждую щель при свете фар, через час Андрей оказался около своего подъезда. Почти у самого дома у него отобрали халат, сняли выданное в больнице белье и разбили нос. Голый, продрогший Андрей толкнул дверь своей квартиры. Она распахнулась, Андрей ввалился в коридор – и остолбенел: его комната была вся завалена коробками, ящиками с иностранными надписями, а прямо посреди комнаты, на его родимом куске полиэтилена, совершенно незнакомый Андрею мужчина лежал на совершенно незнакомой женщине и что-то делал с ней.

Увидев Андрея первой, женщина пронзительно завизжала, мужик вскочил, и в его руке появилась увесистая железная дубинка.

– Ты кто? – спросил мужик, поднимая дубинку.

– Живу я тут, – жалобно пробормотал Андрей.

– Это мы тут живем, – возразил мужик и сунул ему под нос бумажку с синими штампами и яркими словами «Сим удостоверяется...».

Андрей икнул и съехал на пол.

Очнулся он от того, что мужик постукивал его по плечу дубинкой и говорил:

– Ты чего, друг, а?

Андрей попытался что-то объяснить: мол, квартира его, попал он в историю, но у него не было паспорта, чтобы доказать хоть что-нибудь, и через пять минут Андрей был на улице. Новые хозяева отдали ему только изгаженный кусок полиэтилена, оставив себе ведро и проволоку. Матерясь и проклиная тот день, когда у его родителей кончились презервативы, Андрей пошел навстречу судьбе.



Едва он вышел из подъезда, как его осветили фары патрульной машины. Андрей плюнул на землю и приготовился встретить свою смерть.

– Слушай, Андрюха, ты, что ли? – В машине, на переднем сиденье, развалился Дима, старый знакомый Андрея по службе в полиции.

Сев в уютное тепло машины, Андрей вдруг разревелся и, путаясь и сбиваясь, рассказал Диме о всех своих приключениях, начиная от объявления на стене и кончая клейстерными пятнами на куске полиэтилена. Дима выслушал внимательно, потом сказал:

– Вот что, брат Андрюха, поехали ко мне домой, а завтра утром разберемся.

Мощная машина с включенной мигалкой в пять минут примчала их к дому, где жил Дима. Он провел Андрея в квартиру, и там их встретила жена Димы. Она было рассмеялась, увидев завернутого в пленку Андрея, но, взглянув на лицо мужа, тут же замолчала.

– Давай-ка приготовь ему поесть да одень, а я до ларька добегу. – И, сдернув висевший на вешалке в прихожей старенький АК-74 с поцарапанным прикладом, Дима вышел из квартиры.

Андрей умылся, накинул на себя какие-то предложенные ему шмотки. Жена Димы налила ему горячего чая, потом включила огромный «Хай-блэк Тринитрон». Затем села на диван, поджав под себя ноги, так что полы халатика разъехались, обнажив пухлые бедра. Потом она посмотрела на Андрея, подмигнула ему и провела по губам кончиком мокрого языка. Андрей поставил на стол чашку, и через мгновенье между его ног пристроилась жена Димы, и ее губы взяли в плен Андрея. Когда все, что положено, свершилось, она села обратно на диван, Андрей взял успевший уже остыть чай. Едва он выпил его, как где-то рядом с домом раздалась длинная автоматная очередь, потом два одиночных выстрела, грохнул взрыв, затем прозвучала еще одна очередь, и все стихло. Димина жена развалилась на мягком пледе, курила папироску, и по комнате витал неуловимый сладкий запах дурмана.

Через пять минут вернулся Дима, неся в руках две бутылки «Агдама» с залапанными жирными пальцами этикетками и драный кулек с продуктами.

Сев за стол рядом с Андреем, Дима сорвал ножом пробку и протянул ему одну бутылку:

– Пей, тебе сейчас полезно.

Андрей залпом выпил все из горлышка.



Когда он открыл глаза, Дима сидел на краю кровати и чистил куском тряпки пистолет. Рядом с ним, у стенки, на животе спала его жена, едва прикрытая одеялом.

– Значится, так. Раз они только вчера продали твою квартиру, то паспорт твой где-то у них еще жив. Так что вставай, завтракай, и двигаем.

Пока Андрей жадно глотал подгоревшую яичницу, Дима порылся в шкафу и кинул на край постели для него свою старую одежду, а сам надел поверх формы длинный темный плащ. Одеваясь, Андрей искоса поглядывал на голую жену Димы.



В больнице толпа давилась у окошка регистратуры.

– Ну и где? – спросил Дима.

Андрей указал ему на дверь сто первого кабинета. Они подождали, пока из кабинета не выбежал какой-то доходяга с сияющим лицом, и вошли внутрь. Мимоходом Дима одним ударом отбил печень какому-то мужику, который заорал: «Куда без очереди?!»

– Полиция! – рявкнул Дима, сунув под нос все той же девушке корочки. Быстро окинув взглядом кабинет, он схватил со шкафа табличку «Приема нет» и повесил ее снаружи, после этого плотно прикрыл дверь и щелкнул задвижкой.

– Ну что, куколка, узнаешь его? – Дима кивнул на Андрея.

Девушка посмотрела на него, и вдруг ее рот сам собой открылся. Вчера ночью, после исчезновения тела Андрея, тех троих мужиков, за то, что загнали товар налево, самих покромсали на запчасти, а на их место уже приняли студентов медучилища. Самой же девушке начмед, непонятно за что, надавал пощечин и потом послал на всю ночь в домик дворника, где были жесткие занозистые нары.

– Вижу, узнала! Где его паспорт? – Дима вынул из-под плаща двуствольный обрез с глушителями и навел его на грудь девушки. – Считаю до трех, два уже было!

Лицо девушки стало одного цвета с ее халатом. Она как-то мгновенно подурнела, ее нижняя челюсть затряслась мелкой дрожью. В комнате противно запахло туалетом. Девушка подергивающейся рукой указала на сейф.

– Смотри! – Дима кивнул Андрею.

Тот подошел к сейфу и открыл его. В его нутре стояла коробка, доверху наполненная паспортами. Андрей сразу узнал свою родную книжицу с потрепанной обложкой.

– Вот он! – Андрей показал его Диме.

Обрез хрюкнул, и на груди девушки появилась дыра, из которой хлынула кровь вперемешку с кусочками мяса и кожи. Девушка ахнула, сунула руку в дыру и стала оседать. Обрез хрюкнул еще раз. Девушку подбросило, перевернуло вместе со стулом и опрокинуло на спину. Дима подошел к столу, пролистал толстую книгу для регистрации доноров, нашел страницу с фамилией Андрея и вырвал ее. Потом вынул зажигалку, щелкнул ей, зажег сначала эту страницу и, когда она разгорелась, швырнул ее на бумаги, лежащие на столе. Убедившись, что огонь вовсю набирает силу, Дима взял из сейфа несколько паспортов, и они с Андреем вышли из кабинета. Там Дима еще раз врезал по печени настырному мужику.

На улице они услышали вопли: «Пожар! Горим!»

Пламя уже выбивалось из окна кабинета.



Из больницы они пошли прямо на квартиру Андрея. Распахнув дверь ударом ноги, Дима ворвался в квартиру и заорал:

– Всем оставаться на своих местах!

Вчерашний мужик стоял в одних синих полосатых трусах и  хлопал глазами.

– Вот законный владелец этой квартиры. – Дима указал на  Андрея.

Мужик пытался показать свою бумагу, но Дима забрал ее и  сунул во внутренний карман плаща. Андрей зашел в комнату. Эта наглая парочка уже успела  все обставить, и обставить вполне прилично.

– Даю пять минут, чтобы убраться отсюда!

Мужик было двинулся на Диму, но тот выхватил из недр своего необъятного плаща табельный пистолет и направил ствол прямо в его рожу. Тот остановился, сразу скис, и его руки безвольно повисли вдоль туловища.

– Давай-давай, выметайся!

Мужик взял за руку женщину, и под дулом пистолета они пошли к выходу. Андрей заметил, что женщина была молодой и очень даже симпатичной.

– Она может остаться! – неожиданно для самого себя сказал Андрей.

Дима пристально посмотрел на него и усмехнулся. В глазах женщины вдруг зажглась погасшая было искра, она выдернула руку у мужика и нерешительно шагнула к Андрею.

Мужик дернулся, но Дима щелкнул курком, и он, скрипя зубами, остановился.

– Стерва ты, стерва! – сказал он женщине и вышел из квартиры.

– Ну, давай! – Дима кивнул Андрею. – Пока! С этим я все улажу, не боись! Ежели еще что, заходи – помогу, чем смогу! – И Дима закрыл за собой дверь.

– Тебя как зовут? – спросил Андрей у женщины.

– Оля, а тебя как?



Выйдя на улицу, Дима довел мужика до первого попавшегося проходного двора и скомандовал:

– Сюда!

Мужик, ругаясь про себя матом, завернул во двор.

– Кругом!

Мужик развернулся, и в этот момент Дима всадил три пули в его голову. Затем он положил в  карман его куртки паспорта из больницы, засунул обрез под ремень еще дрыгающего ногами мужика, открыл свою записную книжку и стал заполнять акт об уничтожении неизвестного, оказавшего сопротивление.

– Не забыть сдать завтра в дежурку! – подумал Дима,  затем вздохнул и пошел домой. Как он стрелял, никто не видел, а на такие мелочи, как  пули, гильзы, отпечатки пальцев, следы и прочую ерунду, уже давно не обращали внимание.



Андрей лежал на кровати и прижимал к себе горячее и нетерпеливо-настойчивое тело Ольги, слушая ласкающую музыку причитаний тетки Грубенманши. Все пережитое казалось ему страшным сном из детства. Погладив сладкую грудь Ольги, Андрей снова почувствовал желание.

– Мил... ый, ты... про... пи... шешь... ме... ня? – спрашивала Ольга, принимая в себя Андрея. – Я... я... те... бя... – И ее крики заглушили визг тетки Грубенманши.



Два дня пролетели для Андрея как в сказке. Кроме того, что он моментально и основательно оброс бытом, включая шмотье и продукты на неделю-другую, Андрей теперь наслаждался жизнью, любя прекрасную женщину, которая послушно выполняла все его прихоти и желания, при этом ласково и преданно, с неподдельной нежностью заглядывая в глаза.

На третий день утром прогремел взрыв. Накануне коммерсанты поставили новый киоск и посадили в него нового сторожа. На этот раз от взрыва рухнула стена соседнего дома, похоронив под своими обломками семью Грубенманов.

Старина Книпп уже расчистил от обломков досок свой огород и теперь подпирал щепочками смятые растеньица.

Андрей послал Ольгу посмотреть, что там случилось. Она успела первой и стащила сохнувшие простыни Грубенманов, оттолкнув от них какую-то старушку с жиденькими седыми волосками.

– Молодец, им они уже не понадобятся, – похвалил Андрей Ольгу.

В этот день он как бы очнулся от сладостного забытья, и на него опять стал давить груз проблем о добывании хлеба насущного.

Андрей обошел местные биржи труда, но, естественно, работой там и не пахло. Посмотрев на девиц, составлявших ведомости, на их короткие юбки, колготки с лайкрой, аппетитно обтягивающие стройные ножки, на их холеные пальчики с золотыми гайками и на довольные рожи их начальников, до Андрея дошло, что пора самому что-то делать.

Вечером, когда он уже обнимал Ольгу, Андрею вдруг пришла в голову гениальная идея. Он вскочил и потом всю ночь не спал, ходя из угла в угол по комнате, прикидывая и рассчитывая. Утром он сбегал и купил на последние деньги Ольги газетку с рекламой публичных домов.

Все должно было получиться классно. Когда Андрей рассказал Ольге о своей затее и обрисовал, какое место она займет в их совместном проекте, она расплакалась, обозвала его паразитом и сволочью и закрылась в ванной. Там она сидела весь день, ревела и причитала. Андрей припугнул ее выселением из квартиры, на что Ольга разревелась еще громче. Потом она попробовала повеситься, но только обломила стойку душа. К вечеру Ольга вышла из ванны и, не глядя на Андрея, сказала, что согласна.

Тут же в квартире Андрея закипела работа. Он написал объявления, затем нашел в запасах Ольги немного муки и приготовил клейстер. Накинув пиджак прямо на майку, Андрей сбегал на улицу и развесил объявления. Они были простые: «Новый салон для состоятельных мужчин. Весь спектр наслаждений. Открыто с 23.00». Разгладив последнее объявление полой пиджака, Андрей, как на крыльях, донесся до дома.

Ольга уже все приготовила. Комната была перегорожена надвое шторой, в одной половине стояла кровать, застеленная простынями, доставшимися от Грубенманов, во второй половине стоял стол, сбитый из ящиков. На столе лежала тетрадь, страницы которой были разбиты на графы «приход», «уход», «плата».

Ровно в 22.55 Ольга, шмыгая носом и роняя слезы, разделась и легла на кровать. Андрей сел за стол и раскрыл тетрадь.

В 23.00 раздался стук в дверь. Приветливо улыбающийся Андрей открыл ее и замер. В коридоре стояло четыре мужика угрюмого вида, в кожаных куртках. Первый из них молча отодвинул Андрея в глубь комнаты.

В течение часа мужики по очереди брали Ольгу и, также по очереди, били Андрея. Между частыми сногсшибательными ударами в живот и солидными плюхами ему объясняли тонкости и нюансы общепринятых правил и условностей, бытующих в среде содержателей публичных домов.

Кончилось все тем, что они уведомили Андрея, что платить он им будет каждое 14-е и 28-е число месяца. На прощание он получил еще раз в нижнюю часть туловища.

Едва они вышли, Андрей подбежал к Ольге. Та лежала, распластанная по кровати, и что-то тихо бормотала.

Через пару минут в дверь опять постучали. Андрей открыл. На пороге стояли другие мужики в кожанках. История повторилась в точности, разве что эти били ногами и назначили днями выплат 15-е и 29-е.

Сразу после их ухода заявилась третья бригада. Андрей заорал, что знает все и платить он им будет 16-го и 30-го каждого месяца. Мужики переглянулись: мол, соображает, потом все-таки прошлись по разу по Ольге и избили Андрея, как они сказали, для профилактики.

Наконец они ушли. Андрей уселся за стол, капли крови капали из его носа на белый лист тетради. В дверь опять постучали. «Ну все, сейчас убьют», – решил Андрей и в четвертый раз открыл дверь.

За порогом стоял невысокий мужчинка. Он сунул Андрею в руки сверток, пулей пробежал к кровати, разделся, вскарабкался на Ольгу, попыхтел, сказал спасибо и убежал, застегиваясь на ходу. Андрей даже не успел посмотреть, что он принес в свертке. А в нем оказался шматок сала и немного денег.

Андрей обомлел. Вот она, прибыль. Ольга лежала и тащилась от изобилия мужиков, а денежки-то вот они.

За первую ночь пришло еще несколько клиентов, а утром, предварительно плотно позавтракав, Андрей сходил на рынок и купил там себе аляповато-цветную шелковую рубаху, золотистый галстук и черные чулки для Ольги.

В первую неделю Андрей нагреб столько, что смог снять отдельную квартиру для своего проживания. Правда, Ольга не вылезала из-под клиентов, но это уже как-то мало заботило Андрея.

Когда в конце недели она пожаловалась ему на мозоль, он нанял еще одну женщину, и теперь они с Ольгой работали вдвоем, сначала через ночь, а когда втянулись и освоились, то и одновременно. После выплат с 14-го по 16-е осталась еще куча денег. Андрей выдал денег женщинам, купил им новое белье, приобрел еще одну кровать, чтобы клиенты не толкались. Себе же купил японский телевизор с метровым экраном и дистанционным управлением.

Где-то через месяц к Андрею зашел чиновник из департамента котлонадзора. Он заплатил, выбрал Ольгу, и та его ублажила. Чиновник остался очень доволен, перед вторым разом они с Андреем попили кофейку на кухне, и он пообещал порекомендовать его заведение своим коллегам. Утром Андрей произвел уборку и реконструкцию производственных помещений, положил амбарную книгу в красную коленкоровую с серебряным тиснением папочку, сводил женщин в баню и выдал им все новое. Чиновник не обманул, и вечером к борделю Андрея подъехал автобус, в котором сидели основательно поддатые котлонадзорщики.

Благодаря работоспособности Ольги и ее напарницы, а также благодаря умению Андрея найти подход к каждому клиенту и вести душещипательные беседы за чашкой кофе с облегченными чиновниками, после этого случая бордель Андрея прослыл в городе высококультурным заведением. К его дому зачастили автобусы и служебные машины, и ему пришлось дать взятку, чтобы около подъезда сделали стоянку.

Теперь у Андрея был своеобразный график. В понедельник обслуживались в основном чиновники департамента котлонадзора, во вторник – налоговой инспекции, в среду – клерки банков, и так далее.

Все, что требовалось чиновничьей интеллигенции, – это чистые простыни, раздвинутые ноги и потом светская беседа с Андреем, сидя на кухне с полотенцем, обвязанным вокруг натруженного органа и задницы. Говорили за жизнь, о судьбах отчизны и о тяжелой доли родного народа, потом чиновники плакали, вытирая сопли о скатерть, и шли утешаться в объятиях женщин.

Пару раз приходил Дима с друзьями. Им все было бесплатно. За это они иногда приносили Андрею конфискованный у нэпманов коньяк и огурцы в баночках по пятьсот граммов.

Но когда бордель стали посещать шишки из начальства, кое-что изменилось в требованиях клиентов. Андрей отметил, что аристократы все поголовно склонны к извращениям, к садомазохизму. Если прогнившая интеллигенция наслаждалась процессом непосредственно, то этим надо было всякой гадости.

Андрей нанял специальных женщин, которые, обкурившись травки, купленной им, философски смотрели на «невинные» шалости толстых извращенцев. От вытворяемых в постелях и около них мерзостей Андрею было как-то нехорошо, но он мужественно терпел и в самые ответственные моменты затыкал уши кусочками ваты.

Вскоре заведение Андрея стало пользоваться всеобщим спросом и популярностью в городе. Бандиты, взимавшие дань, величали его по имени-отчеству, а он давал им, кроме условленной суммы, еще и чаевые. Однажды бандиты приехали на день раньше срока, и Андрей пинками выгнал их из квартиры. Бандиты долго ругались на лестничной площадке, а потом все-таки уехали, отломив в отместку дверную ручку.

Однажды приехал невзрачный выбритый гражданин. Приехал он скромно – на белом «порше», с толпой охранников на блестящих черных «мерсах». Гражданин тихим, чуть-чуть поскрипывающим голосом попросил лучшее, и Андрей рекомендовал ему Ольгу. Что делал с ней гражданин, он не знал, так как охранники заперли Андрея на кухне. Уходя, гражданин забрал с собой Ольгу, компенсировав ему потерю штатной единицы достаточно значительной суммой.

На прощание Ольга дала пощечину Андрею, полезшему поцеловаться.

На эти деньги он хотел купить киоск, но, вспомнив судьбу семьи Грубенманов, передумал. Вместо этого он купил себе почти новый БМВ, с подвязанным веревочкой бампером, и нанял громилу присматривать за женщинами. Бизнес процветал, все шло прекрасно.

Но чутье подсказывало Андрею, что все еще впереди. На всякий случай он привязал паспорт скотчем к лодыжке и купил комнатушку на окраине города.



Предчувствия не обманули Андрея. Хоть ему и было плевать на политику, волна, снесшая его фирму, родилась где-то там, вверху.

Одно центральное издательство в серии «Сделай сам» выпустило в свет книгу «Локальная шпионская сеть своими руками за 20 минут». Написал ее весьма высокопоставленный сотрудник органов, с единственной целью – получить гонорар и пропить его с друзьями. В конце книги были приведены примерные нормативы: 20 минут – оценка «отлично», 22 минуты – оценка «хорошо», и 24 минуты – «удовлетворительно». Почти сразу этот же комитетчик создал еще одну книгу – «Как обезвредить локальную шпионскую сеть», в которой норматив на оценку «отлично» составлял 18 минут. Эта книга в продажу не попала, так как вышла с грифом «для служебного пользования».

Поэтому, когда один доверчивый бедолага был близок к цели, ровно за 2 минуты до первого сеанса связи с западными спецслужбами к его подъезду подкатили черные автомобили, и группа захвата, в пятнистых формах, вломилась в его квартиру. Невезучий резидент успел раскусить ампулу с ядом. Но на рынке вместо синильной кислоты ему продали раствор Люголя. Резидент поранил себе язык и долго плевался кровью пополам с йодом в лица крутивших ему руки оперативников.

На допросе резидент сначала не говорил ничего, но ему отбили обе почки, сломали нос и проломили череп. Умирая, резидент огласил список своей агентуры. В него входили все его родственники, друзья, соседи и одноклассники, а также, как ни странно, его учитель пения. В стране прошел ряд арестов, потом всех предателей расстреляли. Повезло лишь учителю пения – он умер лет пять назад.

Комитетчик, обобщая результаты, выпустил в свет еще одну редакцию своего труда, отличавшуюся от первой только названием – теперь книга называлась «Тотальная шпионская сеть своими руками за 20 минут». Естественно, состоялось и переиздание методических рекомендаций для органов о том, как эту сеть обезвредить.

Однако в типографии, при наборе, произошел казус – нажравшийся гидражки с ацетоном наборщик не мог найти прописную букву «Т» и, как натура творческая, вместо «Тотальная» набрал «Вокальная». К этому моменту книга уже была библией контрразведчиков, и второе издание расценили как руководство к немедленным действиям.

Была проведена операция, в ходе которой полностью прекратили подрывную деятельность народного хора и двух групп андеграунда, приписанных к столичной филармонии. Правда, произошла осечка, и художественный руководитель, он же главный дирижер народного хора, вместе с группой хористов и хористочек укрылся в здании филармонии.

Поняв, что терять им уже нечего, они забаррикадировали двери и распевали на весь город «Марсельезу». Переговоры с ними не дали никаких результатов, и на высочайшем уровне было принято решение брать гадов штурмом. Однако руководитель, которому поручили проведение штурма, что-то перепутал, и в тот момент, когда спецназ уже ворвался в здание, расстреливая хрустальные люстры и барельефы восемнадцатого века, окружавший филармонию полк внутренних войск открыл огонь на поражение. Полк состоял из солдат первого года службы, поэтому после залпа был только один убитый – командир полка.

Спецназовцы решили, что на подмогу шпионам пришли морские пехотинцы вражеского блока, заняли круговую оборону и перестреляли весь полк внутренних войск. В суматохе дирижер и хористы с хористочками ускользнули из здания. Поэтому, когда филармонию расстреливали из танков и самоходок, кроме спецназовцев, там уже никого не было.

После похорон спецназовцев было проведено образцово-показательное расследование, руководителя операции и полный состав групп андеграунда вывели на площадь в одних белых подштанниках и торжественно расстреляли на глазах у толпы. Потом была устроена распродажа вещей погибших, и на вырученные средства был установлен монумент героям.

Ускользнувшие члены народного хора скрывались, по указанию дирижера, по одному. По одному их и отстреливали в лесах средней полосы. Исключением был лишь сам художественный руководитель – вместе с ним скрывалась молоденькая смазливая хористочка с упругой попкой. Скрывались они в столице, прямо под носом у органов. Дирижер снимал стресс, расслабляясь в объятиях хористочки, и посылал ее на заработки, так как сам он не выходил на улицу по соображениям и в целях конспирации. Однако хористочка скоро сообразила, что ее упругая попка, став общенародным достоянием, совершенно не нуждается в однообразных ласках художественного руководителя.

И однажды дирижер, который обладал музыкальным слухом, сидя в туалете, услышал, как хористочка закладывает его по телефону. Он прервал процесс, стукнул хористочку по башке, связал и вылез с ней через окно. Ночью дирижер утащил ее за город, положил все так же связанную на рельсы и, рыдая, сел ждать поезда. Однако скоро он замерз, плюнул и ушел, справедливо рассудив, что рано или поздно ее все равно кто-нибудь переедет. Но последний поезд прошел на этом месте лет двадцать назад, и хористочка умерла от голода и жажды. Ее труп нашел грибник, собиравший мухоморы и продававший их кучками по три рубля наркоманам. Грибник позвонил в газету, приехавшие репортеры облазили весь лес и нашли еще с полсотни разложившихся трупов. Вышла статья под названием «Еще одна жертва Спида». В статье говорилось, что сексуальный маньяк Спид, зверски убивавший проституток и гомосексуалистов на Западе, эмигрировал к нам, подальше от их полиции, и теперь бороздил бескрайние просторы отчизны.

Газетка попала в органы, по фотографии опознали хористочку, все сходилось – главный убирает свидетелей. На дирижера развернули настоящую охоту по всей стране. И основной приметой была его музыкальность. Поэтому стоило хоть кому-то где-то запеть, заиграть или просто мелодично посвистеть, как его тут же забирали. А поскольку бремя доказательств своей невиновности лежало на подозреваемом, народу набили много.



Отголоски этих событий и привели к краху фирму Андрея. Город, в котором он жил, находился далековато от столицы, поэтому новые веяния доходили до людей поздно. Среди клиентов-извращенцев был один дядька из местного самоуправления. Он был несколько раз женат, но неудачно. При разладе с последней женой он получил моральную травму и теперь мог удовлетвориться только следующим оригинальным способом. Дядька ставил женщину на четвереньки, пристраивался сзади и в это время играл на аккордеоне и пел на весь район: «Ши-на-най да опа, опа ши-на-най». На втором «ши-на-най» он обычно кончал, растягивая мехи и нажимая сразу все кнопки. Потом дядька вставал и ритуально пинал женщину под зад. Это, видимо, ассоциировалось у него с изгнанием последней супруги из рая.

И вот, надо было этому дурню играть и орать свое «Ши-на-най» в тот момент, когда мимо проезжал патрульный автомобиль. Когда в бордель Андрея ворвались солдаты с автоматами наперевес, дядька уже успел кончить, но вместо традиционного пинка сам получил по морде. Когда дядьку выводили, голого и с аккордеоном, чтобы пристрелить у забора без суда и следствия, как раз подъехал Андрей на своем БМВ.

Увидев толпу людей и солдат, он сразу понял, что опять стал безработным. С безучастным лицом он смотрел, как всадили пулю в дядькин лоб, как вывели и запихнули в солдатский фургон, к довольным чуркам, сотрудниц похуже (тех, что шли в среднем за полведра картошки).

Лучших сотрудниц увезли в органы, где их долго и в разных позах допрашивали сначала офицеры, потом фельдфебели и вахмистры и, наконец, рядовые конвоиры и надзиратели.

В борделе устроили засаду. Андрей и не думал предупреждать своих постоянных клиентов, и вся аристократия и интеллигенция города нашла покой на заднем дворе дома Андрея, у забора.

Андрей выкинул в мусор шелковую рубашку и продал БМВ, купил за мешок сахара оборудование и стал скромным переработчиком отходов в пиццу.



Для помощи по хозяйству он взял в жены дальнюю родственницу Грубенманов, Сару, которая происходила из музыкальной семьи Цфасманов. Сара приехала получать наследство, но, когда пришла за простынями, соблазнилась высокими заработками и осталась трудиться в борделе. От расправы и грузовика с чурками ее спасло только то, что была не ее смена.

Как-то, стоя на рынке и продавая пиццу, Андрей заметил проезжавшую в огромном «форде» Ольгу, в шикарном платье и с заплаканными глазами. Он вздрогнул, вспомнив пощечину.

В жизни Андрея наступила эра последнего франчайзинга – потянулись месяцы спокойной, неторопливой жизни. Он шарил по помойкам и свалкам, собирая пищевые отходы, и перерабатывал их в пиццу. Потом он придумал добавлять в нее по чуть-чуть дерьма из общественного туалета на базаре. Тоже как-никак отход, массу дает. Если обильно посыпать перцем, то получалось очень даже неплохо. Народ хвалил и требовал добавки.

Сытая, ласковая повседневность сделала Андрея толстым и округлым.

Он копил постепенно денежки, иногда ходил в бордель. Там он выбирал себе женщину, похожую на Ольгу, и спал с ней. Потом сидел до рассвета на кухне и пил кофе, разговаривая за жизнь с сутенером. Эти беседы были бальзамом для измученной и запачканной пиццами души Андрея. Не так давно президент распустил парламент, и вся либерально настроенная общественность ждала перемен. Не ждал и не хотел их только Андрей.   

Единственной неприятностью для него стала его жена. Она, тихая и скромная в первые дни супружества, превратилась в истинную мегеру. Она следила за Андреем, таскала дневную выручку, при этом отказываясь помогать в производстве.

Как-то Андрей пришел домой с огромным мешком отходов, среди которых стояла аккуратная баночка с дерьмом. Зайдя в дом, он увидел на супружеском ложе свою жену и соседа, который, потный и раскалившийся, насаживал на себя покрасневшую задницу Сары. Сосед, заметив приход мужа, попытался соскочить с кровати, но не смог оторваться от раззадоренных прелестей Сары. Андрей разбил об его голову банку, и дерьмо вперемешку с кровью забрызгало Сару.

– О, мама! Когда я лежала под мужиками в твоем борделе, они могли делать со мной что хотели, а теперь, когда я получаю совсем немножко удовольствия, ты мажешь этой гадостью мои чистые простыни! – Сара кое-как слезла с соседа и, сдернув с кровати простынку, стала тыкать ей в нос Андрея.

Андрей перехватил руку и врезал мешком по лицу Сары. Она отлетела в угол, упала на бок, поджала под себя ноги и запричитала:

– О, мама, будь проклят тот день, когда я переступила порог этой халупы, отдайте мне мои простыни, и я поеду домой, к папе и брату!

Андрей наддал лежавшему без сознания соседу между ног, вытащил из квартиры и спустил с лестницы. Вернувшись, Андрей еще раз огрел Сару мешком и сказал:

– Еще раз увижу – убью! – И пошел готовить очередную партию пиццы.

Сара оделась и, всхлипывая, вскоре уже вертела ручку мясорубки.

Сосед, прочухавшись и желая отомстить, рассказал всем знакомым и незнакомым о том, что видел, как Андрей добавляет дерьмо в пиццу. На следующий день на рынке покупатели подозрительно обнюхивали товар и недоброжелательно смотрели на Андрея. К вечеру он заметил, как напротив собралась компания, возглавляемая соседом. Постояв, они выпили, для храбрости, бутылку денатурата и, выстроившись полукругом, пошли на Андрея. Он уже хотел бежать, бросив на произвол судьбы тележку с пиццами, как вдруг наперерез приближавшейся компании вынырнула блестящая легковушка. Завизжали тормоза, открылись дверцы, и из машины выскочили одетые в серые плащи ребята. Соседа с компанией сдуло, ребята схватили Андрея, заломили руки за спину, врезали несколько раз по бокам и засунули в машину. Сдуру он попытался рыпнуться, но тут же получил по башке.



Андрей сидел на жестком стуле в просторном кабинете, уставленном барской кожаной мебелью. Невысокий полный мужчина сидел напротив за огромным, как аэродром, столом.

Как будто случайно заметив присутствие Андрея, мужчина вскочил и, подбежав к нему, сказал:

– Простите, великодушно простите наших ребят!

Андрей ничего не понимал. Он был уверен, что его как минимум просто расстреляют. Полный мужчина подождал, пока в мутных глазах Андрея не наступит прояснение. Наконец мужчина сказал:

– Ради бога, простите моих орлов. Они не поняли суть задания и малость перестарались.

Андрей понимающе кивнул головой – если бы правильно поняли, то прямо там и убили.

Мужик нажал кнопку под крышкой стола, и в комнату вошла секретарша. Покачивая бедрами, обтянутыми юбкой-резинкой, и колыхая бюстом, запакованным в просвечивающую водолазку, она поставила перед мужиком и Андреем по граненому стакану с ароматным напитком.

– Угощайтесь, угощайтесь – настоящий «Пеле», а не жженая морковь, – сладко ворковал мужчина.

Обжигающий кофе согрел тело и разум Андрея.

– Мы вас пригласили для очень конфиденциальной беседы, – начал мужчина. – Вы знаете, скоро выборы, навязанные нам оппозицией, и нам надо, чтобы сформировался законодательный орган, способный вывести нашу несчастную... – мужчина достал платок из кармана и высморкался в него, – несчастную страну из этого бардака, вы меня понимаете?

Андрей так поспешно и подобострастно кивнул, что расплескал себе на штаны кофе.

– Так вот, мы решили, что вы достойны быть избраны депутатом от нашего промышленного города, оплота и, я не побоюсь этого слова, хребтины нашей страны!

Андрей подавился кофе и закашлялся так, что мелкие остатки кофейных зерен брызнули у него из носа.

– Ну-ну, не расстраивайтесь!

В этот момент дверь кабинета распахнулась и в нее ввалилась толстая пожилая уборщица с огромной тряпкой и двумя оцинкованными ведрами.

Мужик неодобрительно посмотрел на нее и попытался выпроводить:

– Минуточку, позвольте, идет оперативное мероприятие...

– А пошел ты...

Опешивший мужик заткнулся, а уборщица вылила ведро воды на пол и принялась ожесточенно тереть мокрой тряпкой паркет.

Покрасневший мужик посмотрел на все еще отплевывающегося Андрея и сказал нарочито бодрым тоном:

– Продолжим. Итак, где вы были в ночь с первого на второе?

Андрей захлопал ртом, но мужик пришел в себя и тут же продолжил:

– Мы выберем вас в депутаты, и вы...

– Вот ведь скоты какие, – забасила вдруг уборщица, – ведь сколь раз вам, гадам, говорила: когда бьете, чтоб кровя на палас не капала! Моешь тут моешь, чистишь тут чистишь, а эти волки позорные опять кровю на палас налили!

Мужик поперхнулся и обалдело уставился на уборщицу, которая уже перешла на мат и чистила их почем зря. Рука мужика опять потянулась к кнопке, но на этот раз в кабинет вошел офицер в форме. Мужик кивнул на уборщицу, офицер развел руками и отрицательно помотал головой. Мужик вздохнул и, пока уборщица не окончила мытье, чистку и ругань, молчал.

Когда уборщица вышла, уже у дверей обругав всех и вся, мужик начал:

– В общем так, поедешь в столицу, будешь сидеть в парламенте, год за два, оклад, паек, хату дадим! По фене ботаешь? Знаем, нет. В полиции служил? Знаем, служил. Бордель содержал? Знаем, содержал. Одним словом, подписывай бумаги, и все. Вопросы есть?

Андрей хотел кивнуть, но мужик перебил его:

– Знаем, нет!

Андрей только раскрыл рот, чтобы вставить слово, как вдруг за стеной кабинета раздался дикий крик, потом последовал удар чего-то тяжелого об стену, с которой на голову мужика посыпалась известковая пыль.

Мужик сорвал трубку с телефонного аппарата:

– Барышня, дайте первого! – И, когда барышня дала, заорал в трубку благим матом: – Вы что, офонарели все? Я с людьми работаю, а вы в стену стучите... ну и что, что башкой, мне-то какое дело... вот веди вниз и там бей хоть башкой об стену, хоть задом об пол... вот-вот, сам иди туда... ну ладно, в восемь так в восемь... а Люда будет там? А Зинка-резинка? У нее такой язычок, что... ну ладно, еще разок можешь!

За стеной опять раздался крик, и стена сотряслась от удара.

Мужик сладостно вздохнул, посмотрел на Андрея, подмигнул ему и томно запел:

– Миллион, миллион, миллион алых роз...

Немного погодя он вернулся на бренную землю и сказал:

– Одно плохо – у вашей жены фамилия Цфасман, а это плохо, надо менять...

– Что, фамилию? – встрепенулся Андрей.

– Да нет, батенька мой, не фамилию, а жену.

Андрей вспомнил раскрасневшуюся задницу и визгливый голос своей жены и вздохнул:

– Ну что ж, менять так менять!

Мужик чиркнул что-то на бумажке и вдруг сильно чихнул, видимо от попавшей в нос известки. Бумажки разлетелись в стороны, и одна из них плавно приземлилась у ног Андрея.

Он машинально подхватил ее и успел заметить, что на ней была нарисована таблица, в которой столбиком были внесены фамилии Ольги, Димы, Сары, соседа и многочисленных друзей и знакомых Андрея. Еще он заметил, что в другом столбике, напротив фамилий, стояли галочки. У Ольги, Димы они были обведены быстрым росчерком, а у жены и соседа подчеркнуты, и около них стояли знаки вопроса.

«Мама моя», – мысленно ахнул Андрей.

Мужик выхватил у него лист и запихнул его в стопку других документов.

– Ну ладно, завтра пройдете более подробный инструктаж, и по коням!

 В кабинет вошел офицер в форме и показал Андрею на дверь. Домой его привезли на черной «Волге». Около самого дома машина стояла минут десять на светофоре, который сломался еще черт знает когда и вдруг заработал. Когда красный цвет сменился зеленым, машина рванулась и через минуту остановилась у подъезда. Андрея проводили до квартиры и на прощанье посоветовали из дома не выходить.

Сары в квартире не было. Не было и ее вещей, включая проклятые простыни. Андрей выглянул в окно – «Волга» стояла у подъезда. Андрей знал точно, что она будет стоять всю ночь. И еще он знал, что соседа тоже больше нет дома.

На следующее утро его опять отвезли к этому же мужику.

Тот, с красными глазами, заплетающимся языком и с незастегнутой на две пуговицы ширинкой, с чем-то мерзким на рукаве пиджака, заставил Андрея подписать какие-то бумаги и выдал ему пропуск в хозяйственный отдел. Сопровождаемый угрюмым офицером в форме, Андрей обошел все кабинеты, где сердитые мужики и толстые тетки с писклявыми голосами задавали ему самые разнообразные вопросы, требуя исчерпывающих ответов, и заносили имя и фамилию Андрея в многочисленные амбарные книги. В последнем кабинете ему выписали пропуск на склад и дали листочек наряда на обмундирование.

На складе Андрей долго стоял у окошка выдачи. Он успел наизусть выучить содержание наряда и прочитать все щиты с нормами вещевого довольствия. Наконец из глубины склада выплыла наштукатуренная смазливая кладовщица, с рыжими взъерошенными волосами, в халате на голое тело. Сквозь тонкую ткань халата рельефно проступали твердые соски, на шее кладовщицы на глазах наливался свеженький синячок, а когда она повернулась спиной к Андрею, то он увидел мокрое пятно на халате, как раз чуть пониже попки.

Кладовщица взяла наряд и принялась выкидывать на прилавок положенные Андрею шмотки.

– Костюм гражданский серый... майка белая... трусы... ремень... ботинки... галстук шелковый... нету, возьмешь парадный нижних чинов... платок носовой... пять штук... нету, на портянку новую, байковую, порвешь... шляпа шерстяная... ишь ты, фраер какой...

Вдруг из недр склада раздался чей-то хриплый прокуренный голос:

– Клава, а Клава, ты еще долго там, а?

Кладовщица Клава встрепенулась и крикнула в ответ:

 – Да не ори ты, сейчас выдам стукачу одежку и приду. Все одно еще не стоит!

Продолжая швырять на прилавок всякую мелочевку, она бубнила про себя:

– Книжка записная... карандаш... ручка... бумага туалетная... газета свежая... – Тут она посмотрела на Андрея и рявкнула: – Число-то какое сегодня, а?

– Пятое, – ответил Андрей.

– За пятое нет, возьмешь третье, на вот носки две пары. Все, иди!

Андрей, не зря выучивший наизусть наряд, возразил:

– Три пары, носков три пары!

Кладовщица посмотрела пристально в глаза Андрею, цокнула языком, покачала головой и выложила еще одну пару носков.

– Распишись тут!

 Он черкнул на наряде свою подпись, и Клава с  грохотом закрыла ставень окна выдачи, чуть не прибив Андрея. Он прямо тут переоделся, распихав по карманам мелкие предметы и положив носки за пазуху. Сверток со своим старым тряпьем он положил на прилавок, на память кладовщице.

Со склада Андрея привезли в фотолабораторию, где фотограф заставлял улыбаться под нестерпимо ярким светом юпитеров, делая снимки в разных ракурсах и с разным выражением лица Андрея. Через полчаса он сделал пробные отпечатки, и офицер отобрал один, на котором на лице Андрея мирно уживались интеллигентность и общенациональный дебилизм.

Взмокшего от сидения под мощными лампами Андрея доставили в библиотеку, где дали подшивку газет за последние полгода и велели изучать материалы последнего пленума Совета Безопасности ООН и отчет о визите кого-то куда-то.

Потом был унизительный поход к врачу, который сосчитал зубы, расковырял бывшие в них пломбы и заглянул в задний проход Андрея, чему-то удовлетворенно хмыкнув.



Вечером, когда Андрея везли в гостиницу, в специальный номер, он обратил внимание, что весь город оклеен плакатами с его физиономией, которые ярко, как-то по-весеннему, горели на фоне серых некрашеных стен и заборов. Каждый плакат призывал голосовать за него, и этот призыв подкреплялся длинным списком того, что Андрей сделает, когда дорвется до власти. Кое-где к его изображению уже подрисовали усы, рога или просто написали матерные эпитеты.

Выборы должны были состояться через неделю. Андрея сняли на пленку, когда он зачитывал текст на трех машинописных листах, выданных ему в органах. Потом по два раза в день его возили на машине по городу, и он приветливо махал из окошка горожанам. Один раз Андрея вывели из машины, и он, на глазах у собравшейся толпы, кинул мелкую монету какому-то нищему и покачал головой, как бы задумываясь о судьбах нации.

Наконец, в день выборов, вечером, к нему пришел мужик, который беседовал с ним в кабинете в первый раз, и сказал:

– Ну все, батенька мой, теперь вы депутат, завтра в столицу, не посрамите уж... – И достал из кармана бутылку с импортной этикеткой.

Они распили водку, потом мужик позвонил в буфет, принесли вторую бутылку, а за ней и третью. Затем мужик звонил проституткам, но охранник внизу, зная повадки шефа, отключил телефон, и разъяренный мужик поклялся на своих корочках завтра же разогнать все бордели и повесить шлюх на фонарях. Не в силах больше терпеть, он вломился в соседний номер и изнасиловал какую-то приезжую мадам, предварительно заперев в туалете мужа.

Андрей смутно помнил, что кто-то орал на весь этаж благим матом, помнил, как из соседнего номера раздавались сладострастные крики женщины и звериный рев мужика. Потом кто-то кого-то бил, требовал то ли адвоката, то ли прокурора, помнил, как муж, выбравшись из туалета, бегал по гостинице, размахивая плавками и разорванным бюстгальтером жены как доказательствами насилия.

Протрезвел он в самолете, над столицей. Самолет шел на посадку, Андрею стало совсем плохо, и он едва успел раскрыть бумажный пакет.



В аэропорту депутатов, прибывавших спецрейсами изо всех уголков страны, сгоняли в специальный депутатский зал. Увернувшись от подкованного армейского ботинка, норовившего попасть в копчик, Андрей пролетел за стеклянную дверь, которая мягко, катясь на роликах, закрылась за ним. В зале было битком набито депутатами. Все места были заняты, неприкаянные депутаты толкались и ругались. Андрей отметил про себя, что все были одеты в скромные серые костюмы с галстуками нижних чинов и вытирали пот обрывками байковых портянок. Потолкавшись около двух часов, Андрей, от духоты и тесноты, опять почувствовал себя нехорошо, и ему опять пришлось воспользоваться тем же пакетом.

Стеклянная дверь, шурша, отъехала в сторону, впуская поток свежего воздуха и еще порцию депутатов. Тут же раздалась команда, и всех погнали по длинному туннелю к колонне крытых грузовых машин. На ходу Андрей выкинул пакет, и какой-то депутат поскользнулся на нем, упал и испачкал себе костюм.

Когда последнего депутата запихнули в кузов и затянули за ним брезентовый полог, колонна тронулась. Ревя дизелями, грузовики кружили по столице, словно отрываясь от слежки, пока не подъехали к гостинице «Центральная», миновав тройную цепь патрулей.

В гостинице депутатов провели в конференц-зал, усадили в партер, и на сцену вышел господин в штатском.

Он мрачно оглядел депутатов, и от его взгляда Андрея пробрал мороз по коже.

– Я генерал... – сказал он, назвав столь известную фамилию, что кто-то в зале упал в обморок.

Генерал плюнул на пол и продолжил:

– Я буду отвечать за вашу безопасность и за все, что будет связано с вашей деятельностью.

В зале появился офицер, который нес в руках полиэтиленовый пакет, набитый цветными бирками, и папку с кожаной обложкой.

Генерал продолжал:

– Сейчас вам раздадут бирки, их ношение обязательно везде: тут, на улице, в парламенте, на женщине будете лежать – бирка должна на груди быть! Тот, кто нарушит... вот ты, иди сюда!

Генерал указал на какого-то замухрышистого мужичонку, сидевшего на три места левее Андрея. Мужичонка встал и заморгал.

– Выйти из зала! – скомандовал генерал. – Дойдешь до сортира и назад!

Мужичонка послушно вышел из зала. Прошло несколько секунд, и из фойе раздались две длинные автоматные очереди.

Андрей сглотнул слюну.

– Вопросы есть? – генерал опять обвел зал взглядом. – Бирки получить!

Андрей рассматривал свою бирку. В кусочек пластика была запаяна бумажка с его фотографией, фамилией и так далее, на обратной стороне бумажки синели штампы «Здоров», «Не заражен» и цифра с буквой, обозначавшие его группу крови.

Все депутаты прикололи бирки к лацканам пиджаков и смотрели на генерала.

– Завтра первое заседание, а сейчас всем по каме... номерам, и готовиться! Увижу завтра хоть одну небритую рожу, так... – Генерал махнул рукой, развернулся и вышел.

Офицер открыл папку и начал зачитывать фамилии и сообщать этаж и номер апартаментов.



Андрею достался номер 903. Номер был большой и уютный. Холодильник, стенка, цветной телек, кровать-полуторка, туалет, ванна с душем. В ванной на полочке лежали абсолютно все предметы мужского обихода, включая станок для бритья, помазок и зубную щетку. Правда, в санузле не было туалетной бумаги, но Андрей привез с собой остаток рулона.  Он достал бумагу и повесил ее на гвоздик под правую руку.

В номере, под кроватью, стояли тапочки, на спинке стула висели махровый халат, три полотенца и резиновая шапочка для волос.

Андрей открыл прикроватную тумбочку. В ней находились две книги и пачка презервативов. В холодильнике были бутылка кефира, сверток с колбасой и куском сыра. В стенке Андрей обнаружил бар. В нем, переливаясь всеми цветами радуги и отражаясь в зеркалах, стояла бутылка водки. Кроме нее, еще лежала пачка вафель «Юбилейные».

– Мама моя, вот ведь... – сказал вслух Андрей.

Он разделся догола, включил телевизор, открыл бар, достал бутылку, открыл, налил стопку, с чувством выпил и закусил хрустящей вафлей. По телевизору шли новости. Андрей пощелкал переключателем, по всем программам было одно и тоже.

Посвистывая, он прошел в ванную и открыл кран, из которого полилась сильной струей горячая вода. Он полез под душ и стоял там, пока не разомлел от пара и водки.

Когда Андрей вышел из ванной, то увидел, что в его комнате присутствовала миловидная особа в короткой юбочке, белом передничке и косыночке. Особа собирала его раскиданную по полу одежду и аккуратно складывала ее на стул. Поднимая рубашку, она нагнулась вперед, и взору Андрея предстали шикарнейшие длинные стройные ножки, обтянутые тоненькими черными чулочками. Ножки плавно сходились, и место их соединения было нежно прикрыто розовыми трусиками. Далее все перетекало в очаровательную попку...

Андрей забыл, когда последний раз был с женщиной. С женой Сарой он занимался любовью сто лет назад, и теперь ему казалось, что он забыл, что надо делать. Когда особа почувствовала на себе плотоядный взгляд и обернулась, чтобы встретить выходящего из ванной комнаты Андрея, она только успела слабо вскрикнуть. Андрей повалил ее на кровать, грубо, коленом, раздвинул ноги, содрал трусики, и вихрь закружил его. Однако особа быстро пришла в себя, ее тело стало мягким и податливым, и она своими движениями помогала Андрею. В нужные моменты особа закрывала глаза и постанывала в такт его стараниям.

После того как Андрей утих, девушка сходила в душ, а когда вернулась, то сама легла рядом с ним. Андрей уже накопил достаточно сил, и все началось сначала. Потом он и особа, которую звали, как оказалось, Машей, пили водку за знакомство, и Андрей опять удовлетворил свою жажду женского тела.

Утром он проснулся от плеска льющейся в ванну воды. Лежа на боку и подпирая голову рукой, он смотрел, как Маша вышла из ванной, роняя капли воды на ковер, вытерлась полотенцем, затем взяла с батареи выстиранные еще вчера и уже успевшие высохнуть трусики и надела их. Улыбаясь Андрею, Маша, медленно и как бы лениво, натянула чулочки, затем надела юбку и все остальное.

Одевшись, она достала из карманчика фартука потрепанную записную книжку, что-то там написала и протянула Андрею.

– Распишись.

Андрей прочитал написанное печатными буквами: «Номер 903: в рот (минет) – 1 раз, по-простому – 2 раза».

Андрей спросил:

– А подпись зачем?

– Как зачем? Мне ж оплатить должны.

Андрей посмотрел в ее чистые голубые глаза и черкнул подпись.

– Зайдешь сегодня вечером? – спросил он.

– Сегодня? – Маша опять открыла книжку, полистала странички. – Если 609-й до смерти не затрахает, то зайду. Пока, пупсик!

Андрей глянул на часы. Пора было собираться. Помня страшного генерала, он разболтал в чашечке  немного стирального порошка и минут сорок скоблил свою щетину, чтобы от нее ничего не осталось. Лезвия оказались тупые, и Андрей порезал себе все лицо.



Ровно в девять депутаты собрались в холле гостиницы. Вошел сияющий генерал, приветливо кивая народным избранникам. Рядом с ним семенили операторы с камерами и осветителями.

Депутатов рассадили в туристские автобусы с откидывающимися креслами и работающими кондиционерами и повезли к зданию парламента. Вдоль дороги стояли радостные горожане и махали депутатам маленькими флажками. За спинами горожан виднелись начищенные бляхи околоточных.

Здание, построенное за месяц до первого заседания, поразило Андрея своим великолепием. Отделанное мрамором, оно встречало депутатов мощью атлантов, поддерживающих портик, и блеском полов, отшлифованных шкуркой-нулевкой и отполированных вручную.

Зал заседаний был устелен коврами, везде был бархат и хрусталь. Серые костюмы депутатов, рассевшихся в креслах с высокими спинками и удобными подлокотниками, выглядели как-то задрипаненько и вшиво. Генерал отдал тихий приказ кому-то из окружения, и через десять минут всех избранников попросили пройти вниз. Там, в полуподвале, где не было журналистов, всем приказали снять костюмы и выдали взамен них отличные черные смокинги и брюки, пошитые из дорогой натуральной шерсти с маркой "Вулмарк".

Когда депутаты вновь расселись, генерал удовлетворенно кивнул и махнул рукой. Операторы стали снимать первое торжественное заседание нового парламента. Андрей сидел и слушал выступления таких высокопоставленных государственных чиновников, что ему было страшно.

«Господи, – думал он, – куда я попал, мама моя?»

Вдруг в зал влетели люди в черных мундирах, с  короткими автоматами наперевес, встали около каждого входа-выхода, в проходах между рядами и вообще везде, где только можно было встать, чтобы не сильно толкаться. Андрей решил, что прямо сейчас и покрошат.

Но тут в зал вошел... Андрей узнал президента. Тут депутат, сидевший рядом с Андреем, охнул, стек с кресла и попытался ползком пробраться между рядами кресел, но его пинками вернули на место.

Президент сказал короткую, на три минуты, речь, пообещал сотрудничество и взаимопонимание. Также он заметил, что обязанность правительства и его лично — помочь депутатам научиться плодотворно работать и помочь им во всем.

Когда президент покинул трибуну, его охрана, мягко ступая по коврам, исчезла в дверях. Объявили перерыв. Генерал вышел к первому ряду и сказал:

– Места с первого по сороковое завтракают в буфете № 1, места с сорокового по восьмидесятое – в буфете № 2. Приятного аппетита.

В буфетах депутатам налили по сто граммов водки, дали по два бутерброда – с колбасой и белковой икрой – и по горячей сосиске. Андрей не успел прожевать свой кусок колбасы, как вдруг его сзади хлопнули по плечу. Он обернулся, но за спиной никого не было. Андрей вернулся к трапезе и обнаружил, что, пока он вертел головой, у него стащили сосиску. Громко прозвенел звонок, и депутаты толпой ринулись в зал. Какой-то депутат решил задержаться, чтобы доесть бутерброд, но получил зуботычину от раздатчика и побежал вприпрыжку за всеми.

На трибуну вышел один из депутатов и, с трудом читая по бумажке, разбирая мелкие буквы подслеповатыми глазами, предложил избрать спикера. Он выставил одну кандидатуру и сказал, что сначала будет мягкое рейтинговое голосование. Депутатам показали кнопки, на которые надо нажимать.

Когда провели голосование, выяснилось, что все «за» и только два «против». Затем состоялось жесткое окончательное голосование, и оказалось, что все «за», но проголосовало на два человека меньше.

Андрей видел, как этих двоих выводили из зала, подталкивая стволами автоматов, в слезах, доказывающих, что нажали не ту кнопку.

На трибуну вышел избранный спикер, поблагодарил собравшихся за оказанную ему честь и доверие. Затем он предложил решить еще один организационный вопрос – утвердить депутатские фракции и распределиться по ним.

Недолго думая, по предложению того же спикера, утвердили пять фракций: аграрников, промышленников, предпринимателей, фракцию «Объединение» и фракцию «Сыны народа».

Вскоре объявили еще один перерыв. В фойе уже стояли столы с типографскими табличками с отпечатанными на них названиями фракций, были подготовлены и тарелки, в которых были навалены значки с эмблемами фракций.

Депутаты, смотря друг на друга, топтались на месте, не решаясь сделать выбор. Наконец один депутат, на которого сильнее всех подействовал буфет, со словами «Все одно погибать!» шагнул к столу «аграрников». За ним полились ручейки остальных депутатов, и у столов образовалась толкучка и давка.

Андрей сначала потолкался у «промышленников», потом у «предпринимателей», а затем записался в «Объединение». Тут же состоялось собрание фракции, и совсем неожиданно Андрея избрали ее председателем. Как это произошло, он не понял, но оказалось, что он был самого высокого роста из всех депутатов фракции. Когда стали известны результаты, депутаты поздравляли его, ехидно посмеиваясь.

Однако когда первое заседание окончилось, всех депутатов посадили в автобусы, а Андрея и других старшин фракций отправили в гостиницу в отдельных автомобилях с молчаливыми водителями.



В своем номере, открыв бар, Андрей обнаружил две бутылки водки и две пачки вафель. Кроме того, в холодильнике рядом с кефиром стояла бутылка пива. Андрей принял горячую ванну, выпил пиво и нежился в кровати. Вдруг в дверь постучали, и после крика Андрея «Входите!» вошла Маша.

– Я теперь тебя обслуживаю постоянно, – сказала она, закрыла дверь, разделась и юркнула в кровать, под бочок к Андрею.

Ближе к ночи, когда Маша уже спала, Андрей решил почитать. Он щелкнул светом, открыл тумбочку, достал из нее книги и прочитал названия. Первая книга называлась «Инфракрасные спектры полимеров», а вторая книга была «Архетип и символ» некоего К.Г. Юнга.

– Мама моя, но ведь меня за это... – заволновался Андрей, но, увидев штамп библиотеки «спецохрана», успокоился. До трех ночи он тупо смотрел на спектры полимеров, поражаясь тому, как раньше жили люди и чем, туда их, занимались.

Утром Андрея разбудила Маша, нежно поцеловав в лобик и лизнув в ушко. Она встала рано и уже успела постирать и высушить носки и трусы Андрея.

Он вздохнул и сказал:

– Давай книжку, распишусь. – И взял карандаш.

Маша помотала головой и ответила:

 – Теперь уже не надо.

Потом она как-то жалобно посмотрела на Андрея, покусала губы и, будто долго сомневалась, спросить или не спросить, сказала:

– Андрей, если ты хочешь, то... – она немного покраснела, – то я могу совсем тут жить, только у тебя... Понимаешь?

Андрей опять глубоко вздохнул, окинул взглядом стройную фигурку Маши, вспомнил, как приятно было ночью, и произнес:

– Ну что уж тут, давай, живи...

Маша просияла и, завизжав, бросилась на шею Андрея.

– Ну ладно, ладно, будет тебе. – Он поцеловал Машу в щечку, хлопнул ладонью пониже спины и пошел собираться.



На утреннем заседании парламента Андрей сидел в президиуме. Вся фракция «Объединение» завистливо смотрела на него.

На этом заседании всем избранникам раздали книжки «Самоучитель депутата» и «Устав депутатской службы», обязали выучить наизусть и назначили дату проведения зачета.

Находясь в президиуме, Андрей обратил внимание, что вся фракция «аграрников» сидела с синяками и заплывшими глазами. Оказалось, что вчера вечером в гостинице, объединив водку и вафли, «аграрники» устроили совещание фракции, на котором произошел стихийный раскол на две группы – «огородников» и «колхозников». Группа «аграрников», которые имели когда-то участки под огороды, считала себя друзьями крупных единоличников и врагами общественных полей, на которых, кроме крапивы и лопухов, ничего не росло. И эти «аграрии» в пьяном угаре решили, что задача фракции – дать каждому огород, и пусть народ растит картофель, сдавая избыток государству.

Большинство фракции, однако, с этим не согласилось, и дело перешло к мордобою. Закончилось все тем, что пьяных «аграрников» гоняли по всей гостинице резиновыми палками не менее пьяные охранники.



Также на утреннем заседании выступил представитель автоинспекции и попросил депутатов принять закон, согласно которому на каждый автомобиль должен устанавливаться специальный прибор, подключенный к двигателю. Если раньше автоинспекторы останавливали автомобиль предупредительным выстрелом в заднее стекло, то теперь остановить машину можно было бы одним нажатием кнопки на передатчике, находящемся у инспектора. Приемник срабатывал, и машина останавливалась. Правда, был маленький недостаток – глохли моторы машин в радиусе триста метров от передатчика, но, в принципе, эта была мелочь: ведь первые приемники предполагалось устанавливать на машины начиная со следующего десятилетия, и к тому времени прибор должны были усовершенствовать.

Закон был принят единогласно, под бурные аплодисменты, и вступил в силу с момента подписания его спикером.



Прошла неделя, потом другая. В конце месяца, после очередного пленарного заседания, депутатам раздали зарплату. Ощущение пухлого конверта в нагрудном кармане было незабываемым для Андрея. В номере, пересчитав деньги, он наконец-то понял, что такое быть депутатом. Когда Андрей сказал Маше, сколько получил, та ойкнула и села на кровать.

Потом на служебной машине они подъехали к центральному супермаркету. Сопровождаемые мрачным водителем, они обошли весь магазин, набивая полиэтиленовые пакеты покупками. Когда Андрей выходил из машины, то оставил на заднем сиденье бутылку водки и банку рыбных консервов.

Весь вечер Маша визжала от восторга, примеряя новые платья и кофточки и рассматривая себя в зеркало. Андрей, как специалист, купил еще и кружевное шелковое черное белье, и когда Маша его надела, то он просто обалдел, как это было здорово. Затем она использовала новую косметику, и Андрей потерял дар речи и обрел его только к утру.



Работа в парламенте не отнимала много сил у Андрея. Гораздо больше приходилось выматываться, когда он шарил по помойкам, собирая отходы для пиццы. Он иногда ловил себя на мысли о том, что в его мусорном ведре остается слишком много довольно-таки сытных объедков и что живет он слишком неэкономно. Но он тут же трогал свой вместительный бумажник, специально приобретенный для депутатской зарплаты, и успокаивался.

Андрей сдал зачет досрочно, и ему разрешили ходить без пропуска. Теперь, когда он получал инструкции, к нему обращались на «вы», и только генерал продолжал тыкать и крыть матом. Андрей быстро усвоил, что, в принципе, депутатская жизнь очень приятная штука, если соблюдать некоторые меры предосторожности.

Например, он никогда не приглашал к себе в номер других депутатов и не ходил сам, когда его звали распить бутылочку. На заседаниях и в кулуарах старался не высовываться и делал только то, что ему говорили.

Его фракция была, согласно приказу, либерального толка и не поддерживала экстремизм. Если «аграрии» постоянно дрались, а «промышленники» и «предприниматели» просто не знали, что делать, то Андрей от имени фракции призывал к всеобщему примирению. Когда в одном уездном городке войска загоняли шахтеров в штольни и не выпускали, пока те не давали норму угля, Андрей назвал это в своей речи беззаконием. Но добавил, что уголь-то стране нужен и что если бы шахтеры спокойно работали, то их никто бы не трогал.



В конце месяца Андрей опять получил толстый конверт. Денег было еще больше. В расчетном квитке были две добавочные статьи – премия и надбавка за классность. Андрей съездил в магазин и купил Маше золотое колечко с рубином.

Как-то в воскресенье утром он не мог найти свою запонку. У него и Маши была бурная ночь, Андрей впопыхах снимал свою одежду и расшвыривал ее по сторонам. Одну запонку он нашел под шкафом, а вторая как в воду канула. Андрей обыскал все и, наконец, поднял пружинный матрас на кровати. Запонка лежала в щели у спинки кровати. На матрасе, с другой стороны, было два высохших кровавых пятна, а в центре пятен были кое-как заштопанные грубыми нитками дырочки.

– Маша, это что было? – спросил побледневший Андрей.

– А, это? Да тут до тебя тоже депутат жил, прошлого созыва. Ну и когда они взбунтовались, что их пайка лишили, обиделся и голосовал против них. – Маша подметала пол, собирая мусор в совок, при слове «них» она указала пальцем в потолок. – Ну его и шлепнули тут, прямо в постели.

– А... а почему ты мне раньше об этом не рассказала? – спросил Андрей, представляя себе, как в спящего человека врезаются пули и кровь заливает белье и матрас.

– А ты не спрашивал, да и что за событие? Вон, в 306-м,  405-м — то же самое...

– И давно их? – продолжал Андрей.

– Да где-то за месяц до вас, то есть до выборов.



На следующий вечер, когда Андрей приехал из парламента, Маши в номере не было. Он выпил пива из запотевшей бутылки, включил телевизор, плюхнулся на кровать и сразу почувствовал, что что-то по-другому. Андрей встал, сдернул простыню и увидел новый, еще с бумажкой на боку, матрас.

Через час пришла Маша, она была в слезах, потеки туши пересекали лицо двумя вертикальными полосами.

– Андрей, а Андрей, мне велели сегодня к «аграрникам» идти... у них опять пьянка... наш сказал: раз много болтаю, то, значит, и работать много должна... у них в шесть начало... на всю ночь... – Маша разревелась и стала руками размазывать тушь по лицу.

Андрей задохнулся от бессильной злобы. «Вот гады, собаки, сволочи», – ругался он про себя. Потом он подошел к Маше и обнял ее за плечи.

 – Ну подожди, подожди, я сейчас позвоню, попробую.

Он, глубоко вздохнув, набрал номер приемной генерала и стал слушать длинные гудки.

Наконец что-то спиликало в трубке, и металлический голос произнес:

– Приемная.

Андрей сказал, что хочет переговорить с генералом. Голос немного помолчал и ответил, что генерал занят и не может отвлекаться по пустякам. 

– Да, но...

В трубке раздался щелчок и пошли короткие гудки.

Андрей посмотрел на часы – была половина шестого. Он звонил еще в три места: завхозу, начальнику охраны и в канцелярию спикера. С ним никто не хотел говорить. Когда было без пяти шесть, Маша встала с кровати, грустно улыбнулась ему, вытерла слезы полотенцем и вышла из номера.

Андрей разбил об стену вазу и телефон, потом выпил из горла бутылку водки, и ему стало очень страшно жить дальше. Он открыл окно, ветер принялся трепать шторы и закружил по комнате бумажки. Андрей сел на подоконник, спустил ноги наружу и запел, глядя на ночной город:

– Ши-на-най да опа, опа ши-на-най!

Потом он закричал, как ему показалось, на всю вселенную:

– Сволочи вы все, сволочи!

Голова его кружилась, со скоростью света все мчалось куда-то, в мозгу появлялись отрывочные воспоминания о детстве, учебе в институте, о службе в армии, в полиции, потом Андрей увидел, как его кровь течет из вены по прозрачному шлангу на кровать, и тут же услышал крик старой тетки Грубенманши:

– Мама, я вставала в три ночи, я стирала мои простыни, я так старалась, а эти проклятые депутаты изгадили мое прекрасное белье!

Вопли Грубенманши заползали Андрею в голову и грохотали там, заставляя его корчиться от невыносимой боли. Вдруг зовущая темнота за окном номера стала расширяться, обволакивая Андрея и принимая его в свои объятия. Он на мгновение протрезвел.

В дверь номера уже стучали, кто-то ломал замок. Ноги Андрея уперлись в стену снаружи, потом руки протянулись навстречу ласкающей темноте, и он оттолкнулся.

В последний момент он пожалел об этом, и тут что-то рвануло его за пояс, Андрей задохнулся и умер.



Он открыл глаза и увидел склонившихся над ним людей – охранников, депутата из соседнего номера и врача в белом халате. Кто-то бил его по щекам.

– Моргает, гад, – сказал один из охранников. – Нажрался, подлец, и в окно... нас бы тут же к стенке из-за тебя, морда!

Андрею было очень плохо, болел живот – в тот момент, когда он уже почти летел, охранник вышиб дверь, подбежал к окну, схватил Андрея за кожаный поясной ремень и удерживал, пока не подоспели другие и не помогли ему втянуть Андрея обратно в номер.

Врач выгнал всех, уложил Андрея в кровать, вколол в вену какую-то жидкость, после чего тот свернулся калачиком и уснул.



Когда он проснулся, около него сидела Маша и перебирала пальцами его волосы. В ее глазах стояли слезы.

– Что ты в окно-то полез, а? Подумаешь, поработаю ночь – так что, и мне потом вешаться, что ли?

Андрей приподнялся, обнял Машу за плечи и расплакался.

– Ты у меня теперь одна в жизни, понимаешь? Одна!

– Ну так и что, из-за этого с девятого этажа прыгать? Чтобы я потом тебя от асфальта отскребала?

Андрей встал, принял душ, а пока он стоял под упругой  струей, Маша приготовила завтрак.

Внизу, у входа в гостиницу, Андрея ждала его машина. Когда он сел на переднее сиденье и хлопнул дверью, водитель сказал:

– Вас велено прямо к генералу! – И завел машину.

В кабинете, кроме самого генерала, сидел на стуле у стенки, поджав ноги, мужик, который работал с Андреем с самого начала. У мужика был очень бледный вид, а руки мелко тряслись.

Генерал подождал, когда сопровождающий Андрея офицер вышел, закрыв за собой дверь, и спокойным голосом, от которого у Андрея поползли мурашки по коже, сказал:

– Так вот, в окно, значит. Из-за этой шлюхи. Мало того, что языками чешете, так еще и в окно, значит.

 И вдруг генерал заорал так, что зазвенели стекла в окнах и пробка на хрустальном графине.

– На днях в парламенте делегацию принимаем, а эта скотина в окно! Да ты знаешь, что тебе весь отдел речь писал?! А ты вон что хотел с нами сделать! Молчать! Дерьмо! Да я твою Машку в казармы пошлю, чтобы ее там до смерти, пока не сдохнет! Сколько на тебя, паразита, денег угрохали, сколько народу на тебя работает, а он, сопля такая, что задумал!

Тут генерал посмотрел на мужика, который встал по стойке «смирно» и у которого голова стала меньше и как-то ушла в воротник костюма.

– А тебя, братец, я лично к стенке поставлю, понял, да?! Ты понял меня или не понял? Куда смотрел? Где ты только такое нашел?! – И генерал, выйдя из-за стола, звонко влепил мужику по морде.

– А теперь пошли оба отсюда, ждать в приемной.

Стоя около дверей генеральского кабинета, мужик, укоризненно глядя на Андрея, причитал:

– Ну что вы, батенька, я ж вас просил, не посрамите уж, а вы... Ведь проводили с вами воспитательную работу, чтобы не спрашивали чего не надо? Ну трахнули ее пару раз, что ж с этого? Вы же могли все наше управление в лагеря на всю оставшуюся... Господи, да мало ли еще баб у вас будет, всех не...

Раздался звонок, и адъютант генерала попросил Андрея пройти в кабинет.

Генерал молча посмотрел на Андрея, потом сказал на удивление спокойным голосом:

– Действительно, при ближайшем рассмотрении наша интеллигенция представляет из себя весьма плачевное зрелище. Ну ладно, считаем инцидент исчерпанным. Никто твою девку трогать больше не будет, слово даю... Только язык держи за зубами и с расспросами не лезь, что где когда было... А то, раз хочешь слетать, слетаешь со свистом... А за вазу, телефон и прочее с зарплаты вычтем... Твое счастье, что ты теперь фигура заметная, вскормили тебя на свою голову... Ну все, пшел отсюда и того позови...



В парламенте все было по-прежнему. У Андрея все перевернулось в голове, а тут никому не было до него никакого дела. Скоро должна была приехать парламентская делегация соседней страны, и все готовились к встрече. Андрей вел заседание, привычно говоря в микрофон заученные фразы.

Во время перерыва один «аграрник» подошел к нему и, сверкая свинской улыбочкой, сказал:

– А попка у твоей-то ничего, мяконькая, мне здорово понравилось. Если надоест, ты ее мне пошли, ладно? – И «аграрник» улыбнулся еще шире.

Андрею показалось, что сейчас он вмажет по этой наглой харе. Но тут в нем как будто что-то щелкнуло, и он почувствовал в себе какую-то незнакомую, ранее не известную для себя злую силу. Его взгляд вдруг стал холодным и жестким, а всё внутри наполнилось спокойной, но вместе с тем могучей энергией.

– Послушай, друг, – ответил Андрей, – заходи вечером ко мне, я тебе разрешу.

Он развернулся и отошел от «аграрника».

Вечером первое, что увидел Андрей, придя домой, были решетки на окнах. Маша принимала ванну, лежа в пене, с закрытыми глазами. Андрей пролистал телефонный справочник и набрал номер «агрария».

– Да, слушаю!

Андрей узнал голос. Он повесил трубку, потом спустился на два этажа и постучал в номер «агрария». Тот открыл дверь и удивленно уставился на Андрея.

– Ну все, иди, она ждет! – сказал Андрей и направился к лестнице.

Через несколько минут на его этаже остановился лифт, и из него вышел «аграрий», в махровой пижаме, с початой бутылкой водки в руке.

Андрей встретил его у двери, распахнул ее и пропустил «агрария» вперед.

– Она в ванной, давай, а я в баре пока посижу! – И Андрей вышел из номера.

Но в бар он не пошел, а остался у двери. Как только в номере раздался крик Маши, он рванул дверь и залетел внутрь. Затем схватил со стола принесенную «аграрием» бутылку водки, удобно ухватил ее за горлышко и открыл дверь ванной комнаты. В ней «аграрий», уже без пижамы, стоя в луже воды, держал Машу спиной к себе и пытался наклонить ее вперед.

Андрей со всего размаха опустил бутылку на голову «агрария». Бутылка разбилась, «аграрий» вскрикнул, упал на колени, обхватив руками голову. Маша выскочила из ванны и спряталась за спиной Андрея. «Аграрий» встал и попытался протянуть окровавленные руки к Андрею, но тот наискось полоснул его по животу и волосатой груди. «Аграрий» обхватил себя руками, пытаясь удержать выпадавшие внутренности. Андрей ударил его в лицо, и горлышко осталось торчать где-то около рта. «Аграрий» сел на колени, упал вперед, и горлышко бутылки вошло еще глубже.

Маша вскрикнула и упала в обморок. Андрей подхватил ее и отнес на кровать, уложил, укрыл одеялом ее обнаженное, в хлопьях пены, тело и позвонил в охрану.

После того как унесли труп, он смыл в канализацию кровь с белого кафеля стен. Маша рассказала охраннику, как «аграрий» попытался ее изнасиловать и как Андрей защищал ее. Андрей же сказал, что вышел в бар, решил дверь не закрывать и услышал, как кричит Маша.

Охранник недобро посмотрел в глаза Андрею, но он выдержал этот взгляд.

– Ладно, пусть начальство разбирается, – сказал охранник и ушел.



На следующий день Андрея опять вызвали к генералу. Тот сидел в своем кресле, курил длинную черную сигарету. В кабинете пахло ментолом. Когда Андрей вошел, генерал указал ему на стул у двери. Андрей сел. Минут пять генерал молчал, а потом сказал:

– Ну что, замочил мужика? Доволен?

 Андрей молчал. Капли пота стекали по его спине под  рубашкой.

– Ведь если бы не эта делегация, я бы тебя давно... Так нет, опять полез.

Андрей молчал и ждал. Генерал вздохнул, выпустил клуб дыма и сказал:

– В общем, так. Больше, пожалуйста, никого не трогай, я  сам дам указание. Понимаешь, ты нужен... как это сказать... в общем, чем-то ты там понравился...

Генерал нахмурился и раздавил окурок в пепельнице.

– Послезавтра прием у президента, вот твое приглашение... Возьмешь девку свою, только смотри у меня: еще один раз – и все, мое терпение лопнет... Завтра поедешь в ЗАГС со своей шлю... женщиной, зарегистрируешь брак... Приглашение на тебя с супругой. И, по-хорошему прошу, последний раз, не зарывайся, а то... Иди, все.

Андрей обалдело смотрел на кусочек картона, на котором, под гербом, было написано золотыми буквами, что он вместе с супругой приглашается на прием в честь прибытия посла одной дружественной державы.

В гостинице Андрея встретил старший офицер охраны и сказал, что у него теперь другой номер. Его отвезли на шестнадцатый этаж, там на всем этаже было только три номера люкс, и один из них теперь предназначался ему.

В номере было четыре комнаты, в спальне стояла огромная кровать под пологом, в туалете был унитаз из черного мрамора и ванна на шесть персон. В гостиной стояли телевизор со здоровенным экраном, полная стереосистема и столько разных вещей, что у Андрея просто разбежались глаза.

«Господи, и все это мое?» – подумал он.

В номере появился маленький человечек, обмерил Андрея сантиметром и сказал, что к завтрему будут готовы и свадебный костюм, и фрак.

Когда в номер зашла Маша, то от великолепия номера она расчувствовалась и полезла к Андрею. Он рассказал ей обо всем, а также о том, что завтра их свадьба. Маша заплакала, обняла Андрея и поцеловала его в губы.

В номере опять появился маленький человечек и, обмерив, стоя на цыпочках, раздевшуюся до плавочек Машу, пообещал сшить свадебное и вечернее платья.

Когда человечек ушел, Андрей и Маша занимались любовью на огромной кровати, катаясь по ней от края и до края.



Во дворец бракосочетаний их везли в черном бронированном «кадиллаке», в свадебном эскорте были только «мерседесы». Маша, в белом свадебном платье, была похожа на королеву. Регистрировал брак сам мэр столицы, а свидетелями были спикер и жена генерала. Потом было гуляние в ресторане гостиницы. Андрей и Маша танцевали вальс, и вокруг были лакированные сытые рожи с маленькими поросячьими глазками.

Потом молодых довели до люкса и пожелали им спокойной ночи. В номере Андрей помог снять жене платье и, когда она осталась только в одних белых чулках и поясе, не выдержал и овладел ею прямо у огромного зеркала, на столике трюмо, закинув ее ноги себе на плечи.

Когда они, уставшие, добрались до постели, Маша, поглаживая спину Андрея, сказала:

– Помнишь, когда я последний раз, у «аграриев»... так вот, их всех, кто был, того... их нету больше...

Андрей перевернулся на спину и долго смотрел вверх, в белый шелк балдахина.



Андрей стоял посредине комнаты и в сотый раз поправлял бабочку на шее. Фрак сидел на нем идеально, накрахмаленный воротничок слегка давил на шею. Внизу уже стояла машина и ждала Андрея и Машу. Жену Андрея увезли с утра в салон делать прическу и макияж. Он уже немного нервничал, поглядывая на золотые наручные часы.

Раскрылась дверь, и в номер вплыла Маша, Андрей посмотрел на нее и обомлел. В коротком вечернем платье, в блестящих чулках на стройных ножках, с вырезом на спине, доходящим до попки, с фантастической прической и изумительным макияжем, она была до неузнаваемости восхитительна. Спускаясь на лифте на первый этаж, он рассматривал свою жену и не мог налюбоваться ею.

В машине, когда она тронулась, Андрей поднял перегородку и, закрывшись ею от шофера, попытался поцеловать Машу. Она отодвинулась и сказала:

– Ну Андрей, испортишь мне все, столько делали.

Он вздохнул, положил свою руку между ног Маши и, к своему удивлению, обнаружил, что на жене не было надето плавок. Рука Андрея прикоснулась к теплому обритому телу.

– А где? – только и выдохнул Андрей.

– Плавки я не надела, а то платье морщится, а волосики там и не нужны теперь!

Машина подкатила к резиденции президента, офицер в парадной форме, с эполетами и белым аксельбантом, открыл дверь и помог выйти сначала Андрею, а потом и его жене.

– О, мадам, – произнес офицер, ослепленный красотой Маши.

Андрей подумал, что вообще-то она одета уж больно сексуально и вызывающе. Офицер проводил их в здание и на прощанье подмигнул Маше, состроив, как показалось Андрею, весьма идиотскую гримасу.

В огромном зале, с потолками, покрытыми росписью, с позолоченными стенами, украшенными гирляндами, к приходу Андрея уже собралось много народу. Все мужчины были во фраках, женщины блистали телами, золотом и камнями. По количеству украшений Маша выглядела скромнее, но по красоте была, несомненно, впереди всех остальных дам.

Андрей поздоровался со спикером, с мэром, с другими знакомыми.

Он завязал беседу с каким-то пожилым господином, который, говоря какую-то ерунду, откровенно смотрел на ножки Маши.

Вдруг раздались фанфары, и в зал через отдельный вход вошел президент с супругой, за ними семенили остальные руководители. Все замолчали и встали почти по стойке смирно. Тут же открылась другая дверь, и в нее зашел посол, тоже с супругой. Президент и посол подошли друг к другу, пожали руки.

Потом они обменялись речами, пожелали друг другу всех благ, и президент пригласил всех пройти в банкетный зал.

В этом зале стоял бесконечный сервированный стол, сверкающий селедками и хрусталем. У каждого места была табличка с фамилией приглашенного, метрдотель провел Андрея и Машу к их местам. Когда все расселись, вице-президент сказал тост, все выпили водку. Встал посол и сказал ответный тост, все опять выпили.

Президент немного поел, послушал заздравные речи, кивая головой. После второго бокала шампанского глава государства пожелал всем приятно провести время и, сославшись на напряженный график работы, покинул зал.

Через пятнадцать минут после его ухода застолье было в самом разгаре, официальная атмосфера сменилась на нечто фамильярно-кампанейское, кто-то уже пел песни, вовсю пили на брудершафт с членами иностранной делегации.

Андрей немного охмелел и тоже участвовал в братании с гостями. Неожиданно он столкнулся лицом к лицу с пьяненьким послом, который, пошатываясь, пытался пройти к выходу из зала. Андрей помог ему, довел до дверей туалета и подождал его. Когда посол вышел, то, коверкая слова, поблагодарил Андрея и пригласил выпить вместе с ним. Андрей согласился, и они накатили еще по стопке водки. Тут вдруг, ни с того ни с сего, Андрей решил найти Машу. Она сидела за столом, около нее примостился чиновник из МИДа, и Андрей увидел, что его рука ушла глубоко под платье Маши, между ног. Андрей подошел и спросил, что это значит. Чиновник засмущался, что-то забормотал, но руку не вынул.

Маша посмотрела на Андрея томными слащавыми глазами и сказала:

– О, Андрэ, это всего лишь маленькая шутка. Не будь ревнивцем.

Андрей, покачиваясь, кивнул и пошел обратно к послу. Посол искренне обрадовался ему и налил рюмку коньяка. Они выпили, и Андрей стал рассказывать послу о своей жизни, о том, как его убивали и мучили. Посол прослезился и сказал:

– Господин депутат, я буду иметь честь пригласить вас к нам в страну, с официальным визитом, в наш парламент!

Они обнялись и выпили еще. Андрей почувствовал, что и сам захотел в туалет. В кабинке, застегивая брюки, он услышал вскрики женщины рядом, за тонкой перегородкой. Андрей встал ногой на унитаз, сорвался, чертыхаясь, снял ботинок, выжал носок, надел его обратно, путаясь, затянул шнурки намертво и опять встал на унитаз. Он перегнулся через перегородку и увидел, что в соседней кабинке, на крышке унитаза, на коленях стоит Маша. Ее платье было задрано до середины спины. Сзади Маши стоял чиновник МИДа. Он держал ее за талию и пыхтел в ритм своим движениям. С каждым толчком Маша вскрикивала и тяжело гоняла воздух открытым ртом.

Андрей подумал, что же ему сейчас делать. Он почему-то не чувствовал уже ни уязвленной гордости, ни ревности. Ему было все равно. Он спрыгнул вниз и вышел из кабинки, подошел к умывальнику и стал тщательно мыть руки. Тут из кабинки раздался победный рев, и через несколько минут показался чиновник. Не заметив Андрея, он вышел из туалета, хлопнув дверью. Андрей заглянул в кабинку. Его жена стояла, покачивая бедрами, в прежней позе. Он закрыл за собой дверь и сказал громко:

– Ну ты и гадина ты все же!

Маша повернула к нему голову, пьяно и похотливо улыбнулась:

– Ну давай же, не тяни... Давай...

Андрей почувствовал, что хочет ее, но сдержался и пошел прочь из кабинки. У дверей в туалет он столкнулся с офицером в эполетах и аксельбанте. Офицер, увидев его, поперхнулся и покраснел. Андрей похлопал его по плечу и кивнул головой в направлении кабинки.



Проснувшись с дикой головной болью, Андрей обнаружил, что лежит не на своем законном месте, рядом с женой, а на диванчике в гостиной. Пройдя в спальню, он увидел, что на их постели развалилась Маша, а рядом с ней, с храпом и высвистом, спит голый офицер, закинув на нее свои немытые, с раздувшимися венами, ноги.

Андрей вздохнул и, стараясь не шуметь, собрал всю амуницию офицера и выкинул в окно, оставив только аксельбант. Потом он аккуратно перенес Машу, от которой несло перегаром, на диванчик в гостиной и укрыл ее своим пиджаком.

В спальне он подошел к постели и пропустил аксельбант под горлом офицера и резко перекрутил. Храп оборвался, офицер проснулся и стал барахтаться, пытаясь оторвать от горла неумолимый шнур. Андрей уперся коленями в спину офицера и потянул сильнее. Когда тот посинел и почти что задохнулся, Андрей вдруг вспомнил задницу Сары и подумал, что все это уже когда-то было и наверняка будет еще не один раз. Он ослабил хватку, а затем и вообще отпустил. Офицер лежал, втягивая воздух и сжимая горло руками. Андрей отошел немного в сторону и рявкнул:

– Встать!

Офицер приподнялся, и тут же Андрей ударил его в бок, а потом пнул в спину. Офицер скатился с кровати на пол и валялся на боку, скуля и поджав ноги. Андрей наклонился к офицеру, схватил руку и попытался заломить ее, но ощутив попытку сопротивления, еще раз врезал по спине. Все же заломив руку, он вывел спотыкающегося офицера из номера и втолкнул в лифт, нажав кнопку первого этажа.



Когда Маша пришла в себя и отмылась, Андрей не стал устраивать разборку, а только сказал, глядя пристально ей в лицо:

– А у того толстяка совсем маленькая шутка, правда?

Маша покраснела до корней волос.



Генерал вызвал к себе Андрея и приказал написать отчет в произвольной форме, что и как происходило на вечеринке. Андрей описал все подробно и в деталях и только задумался, как лучше написать: «Чиновник МИДа трахал мою жену» или «Чиновник из МИДа имел мою жену». В конце концов он решил, что это не принципиально, и написал: «Чиновник брал мою жену». Закончив писанину, он отдал бумагу генералу. Тот пробежал ее глазами и кивнул.

Потом генерал дал Андрею толстую пачку бумаг:

 – Это материалы к встрече проклятых парламентариев. Тебе неделя сроку, изучай и подготавливайся.

Андрей расписался в книге за полученные бумаги, и его отвезли домой. Неделю он изучал их, повторял про себя тысячу раз речь и громко, с выражением, произносил ее вслух.

С Машей он не разговаривал. В конце недели посыльный принес для нее в номер пакет. Она открыла его при Андрее. В пакете были золотые сережки и письмо от чиновника МИДа. Маша жалобно посмотрела на Андрея, потом на сережки и собралась выкинуть их в мусорное ведро. Андрей перехватил ее руку и, впервые за неделю, сказал ей:

– Все-таки ты их заработала!

Маша разрыдалась, потом кинулась ему на шею, и они помирились. Как только Андрей встал с кровати и вышел, Маша вскочила и подбежала к трюмо примерять сережки.



Андрей стоял перед зеркалом и завязывал шелковый галстук. Его ждала машина, чтобы отвезти в аэропорт – встречать очередную делегацию западных парламентариев. Андрей не торопился. Торопиться и суетиться теперь должны были другие.

– А ведь из народа вышел, со дна, так сказать, поднялся, – сказал вслух себе Андрей, прицепив на галстук золотую защипку с бриллиантом.

Он вспомнил что-то мимолетное, которое тут же растворилось в памяти.

Андрей посмотрел на свой золотой «Ролекс». Уже было пора.

Маша все еще спала – она только утром пришла от того кретина из МИДа, принесла два загранпаспорта и визы.

Андрею сначала было противно спать с женой, когда она приходила от любовников, липкая и пьяная, но потом как-то привык. Даже тогда, когда он, возвращаясь с ночного заседания, на котором решили ввести чрезвычайное положение в трех соседних странах, застал жену в коридоре, стоящей на коленях перед разомлевшим охранником, у которого болтались под коленями расстегнутые штаны, он прошел в номер и потом смотрел телевизор и работал над своим обращением к нации.

Нация была для Андрея важнее жены, и он теперь уделял ей все свое время.

После официальной процедуры встречи заморских парламентариев и образцово-показательного заседания в честь гостей в ресторане был дан торжественный ужин. Андрей сказал первый тост, отрепетированный им не менее тщательно, чем все остальное. Под звон бокалов разгорелась обычная пьянка – импортные депутаты с остервенением глотали пол-литровыми фужерами «Русскую», отдающую сивухой, а местные избранники налегали на их «Распутина». Андрей, который, кроме благородных напитков, теперь ничего в рот не брал, нажрался мартини и упал под стол. Его супруга, тоже весьма пьяненькая, громко хохотала в объятиях руководителя западной делегации, а потом поехала кататься с ним по ночному городу.

Полуживого и ритмично отрыгивающего вермут Андрея охранник вытащил из-под стола, отряхнул со спины отпечаток подошвы и отвез в гостиницу.

Голова Андрея болела так, что он хотел застрелиться. На столик, рядом с телефоном, уже положили заполненный бланк больничного и записку от генерала: «В 21 час жду рапорт». Андрей сунул голову под ледяную воду, сожрал пачку анальгина и включил телевизор. По всем каналам шла запись вчерашнего заседания, и как раз на трибуне стоял сам Андрей и говорил бодро и складно про дружбу и сотрудничество. «Хорош я, однако, – подумал Андрей, – голова!»

– Слышь,  Маша, пойди посмотри, как я выступаю!

В ответ была тишина, и Андрей вспомнил, что жену-то он  уж больно давно не видел. Он позвонил в охрану, и там ему сказали, что так, мол, и так – уехала с иностранцем на «вольво».

– Вот ведь дрянь какая, я ее, понимаешь, на себе женил, а она уже и с иностранцами спит! – Андрей вдруг завелся, и память услужливо прокрутила перед его мысленным взором все грехи Маши, к которым он добавил кое-что и от себя.

Два часа он ходил из угла в угол, матерясь и посылая Машу. «Вот сейчас вернется, я ей так и скажу, что все, хватит, попила кровь, у меня теперь нация, мне есть о ком заботиться!» – думал Андрей.

Дверь с грохотом открылась, и в номер ввалилась Маша. Она была все еще пьяной, пуговицы в нижней части платья были расстегнуты, с одной стороны платье съехало с плеча, выставив напоказ бретельку лифчика.

– О, Андрэ, это была такая ночь! – Маша бросилась на шею Андрею.

Он молча отстранил ее и со всего размаха влепил ей пощечину. Маша ойкнула, взялась за щеку и разревелась.

– Что, мало тебе наших? Уже и с прислугой начала шашни заводить, охранники тебе спинку трут, а ты еще и на этого капиталиста поганого позарилась! – Андрей подогревал свое красноречие, представляя себе толстого иностранца и Машу, ублажающую его плоть. Но вдруг злоба прошла, и он почувствовал сильное желание заняться любовью с женой.

Он подошел к ней, схватил платье и рванул его. В стороны стрельнули пуговицы и брошки, Маша вскрикнула, Андрей содрал с нее бюстгальтер, и вдруг из него на пол полетели зелененькие бумажки.

– Что это? – спросил Андрей, хотя сам уже понял, что это была враждебная валюта.

– Что, что! Доллары! Эта свинья толстая меня уговаривала с ним туда ехать, у него жить. Разве я виновата, что все мужики от меня тащатся, и этот тоже. Три часа, пока по городу ездили, не вылазил, и телохранитель его такой же... – Маша вытерла слезы и стала подбирать доллары. – Вот что, муженек! Не хочешь, как хочешь! Я и без тебя перебьюсь! Завтра у «аграриев» пьянка, они тоже мужики, дай-то тебе такой, так что, Андрюша, как знаешь! Я тоже за полгода не могу работу бросить: может, у меня призвание под мужиками лежать, да и самой нравится!

Андрей посмотрел на Машу, стоящую в мокрых плавках, потом на доллары, сглотнул ком в горле и сказал:

– Маш, ты это, прости меня, я сдуру...

– По-честному?

– По-честному, по-честному...

Маша улыбнулась, перетянула пачку долларов резинкой от волос, взяла Андрея за руку и повела к кровати.

– Ты хоть в душ сходи сначала, – попросил он жалобным тоном.

– А зачем? Так ведь и тебе приятнее... ну, давай, не стой.

Андрей скинул халат и лег рядом с пахнущей чужим, очень дорогим одеколоном женой.



Когда Андрей вышел с больничного, то встретил в парламенте необычайное оживление. Западные парламентарии пригласили к себе в гости, и, в отсутствие Андрея, руководителем делегации назначили главного «агрария», который протащил всех своих. «Аграрии» ходили веселые и довольные: вечером у них был самолет и им уже выдали дорожные деньги в ненаших купюрах. Андрей сначала расстроился, но потом подумал, что без него Маша устроила бы из номера притон разврата и переспала со всеми, кто бы ей попался на глаза. Так что пускай летят, голубки. К тому же у Андрея были свои доллары, загранпаспорт и виза, как, впрочем, и у жены. Страдать не имело смысла, и он от всей души пожелал «аграриям» счастливого пути и попрощался с ними в аэропорту, пожав каждому руку и поцеловав в щеку.

Всю неделю по радио и телевизору в каждом выпуске новостей давали отчет о поездке: куда депутаты ходили, с кем говорили, где пили. Через неделю самолет с «аграриями» вернулся, их встречали Андрей и другие официальные лица. Парламентарии спускались по трапу с понурым видом, похожие на незаслуженно наказанных детей. На вопросы встречающих они отвечали короткими репликами типа «Все нормально», «Добрались хорошо» и давали прочие ничего не значащие ответы.

Потом, во время застолья, один «аграрий» по секрету проболтался, что их, вместо заграницы, отвезли на север, где они неделю жили в холоднющем бараке и обменивались опытом с оленями в обледенелом сортире. К тому же у них всех отобрали валюту, а одного депутата, который стал качать права и не хотел отдавать доллары, долго и упорно били. Когда же депутат, понявший, что терять ему больше нечего, съел свои зелененькие, то его оставили на улице в исподнем, и он слег потом в местную больничку с воспалением легких и расстройством желудка. В этой больничке его и оставили на лечение под опекой ветеринара.

По загранице же рассекала группа сотрудников органов, которая, завалив все парламентские дела, вывезла оттуда три контейнера с барахлом.

«Аграрии» с горя напились в гостинице и устроили очередной дебош – не попавшие в делегацию фракционеры откровенно, в лицо, смеялись над несчастными, которые не смогли этого вынести и кинулись в драку.



Прошло еще два месяца. Андрей привычно исполнял свои обязанности, ему повысили классность, стали доплачивать за выслугу, премиальные. Прибавляя к этому доллары, которые начала исправно приносить его жена, он стал потихоньку накапливать приличное состояние. Всем депутатам раздали по белому блюдцу значка «Гербалайф» и по 10 соток под огороды. Андрею, как старшему по фракции, досталось 15 соток, и он сдал участок в аренду фермеру, который тоже платил деньги.

С Машей все было нормально, три дня в неделю она ночевала в номере с Андреем, и они были достаточно счастливы. В остальные дни она гостила у своего мидовца, потом у нее был друг в посольстве и где-то еще. Андрей больше не закатывал скандалов, единственным его требованием было, чтобы Маша не прогуливала официальные приемы и обеды, где ему было положено быть с супругой.

Маша ходила теперь вся в золоте, дорогие платья надевала только один раз и потом выбрасывала в угол комнаты либо в шкаф. Андрей смотрел на холеное тело жены, загоревшее в солярии МИДа, и думал про себя иногда, как это он мог из-за этой женщины прыгнуть в окно. Однажды он увидел охранника, который ухватил его тогда за пояс, и подарил ему бутылку импортной водки. Охранник расплылся в улыбке и сказал, пряча бутылку в сумку с противогазом:

– Ну, если чего когда, так мы завсегда и еще раз!

Сессия парламента закончилась принятием закона о телевидении. Спикер выступил с предложением о том, чтобы вместо одной программы сделать хотя бы две для начала. А то в его телевизоре с дистанционным управлением всего 69 каналов, по всем одно и то же, и на кнопочки не понажимаешь, толку нет никакого. Были прения, один депутат от «Сынов» сказал, что еще не тот политический момент, чтобы народ смотрел две программы, на что спикер весомо ответил:

– А народ-то тут причем? Нешто народу больше заняться нечем, как телек смотреть?

Все согласились со спикером и приняли решение, что сегодня, ровно в двадцать ноль-ноль, начнет функционировать еще один канал.

Вечером вся гостиница прильнула к экранам. И ровно в восемь на одном из каналов пропала дикторша, нудным голосом читавшая рекламные объявления, после недолгой паузы побежали титры художественного фильма. И когда он начался, радостный крик сотряс гостиницу – по новому каналу показывали порнуху. Фильм назывался «Пятьдесят семь девственниц Карлоса Кастанеды» и превышал все существующие до него фильмы сомнительного содержания по количеству дефлораций на минуту экранного времени. Потом пошли еще более крутые фильмы. Крутили порнуху до самого утра, и ночью, сначала по одному, а потом группами, депутаты рыскали по этажам в поисках женщин – горничных или уборщиц. Но все они уже лежали на кроватях в комнатах охраны, куда народных избранников не пускали, молча передергивая затворы автоматов. Один депутат, который жил в номере с женой, некрасивой и уже не очень молодой, сделал конкретный бизнес, уступая ненадолго супружеское место с молчаливого согласия и явного одобрения своей половины. К утру половина выдохлась, и депутат кое-как придвинул к двери шкаф, чтобы желающие больше не проникали. Основная же масса депутатов мужественно смотрела телевизоры, выпадая по одному, и по окончании программы последний, самый стойкий, депутат упал на кровать обессиленный и подавленный телевизионным обилием женских тел и невозможностью их потрогать.

Потом, когда часть депутатов с нервными срывами отправили в клинику, провели служебное расследование. Выяснилось, что на студии перепутали кассеты и оставшийся один в аппаратном зале пожилой вахтер вставлял их одну за другой в недра магнитофонов, даже не глядя на экраны мониторов. Вахтера наказали, кассеты изъяли, и потом их просматривал ограниченный контингент сотрудников органов, поглаживающих при этом своих фигуристых связисточек.

К счастью Андрея, его жена была дома, и ему удалось и просмотреть часть программы, и снять возникшее эмоциональное напряжение. Когда он разрядился полностью и уснул, Маша еще долго смотрела в телевизор широко открытыми глазами и зарисовала пару выкрутасов. Потом она, не в состоянии терпеть дольше, пошла в комнату охранников, оставив мирно посапывающего Андрея. Маша хотела на практике попробовать то, что увидела на голубом экране.



Для повышения культурного уровня депутатов пригласили заезжего проповедника. Депутаты мирно посапывали на проповеди, и только первые ряды слушали его болтовню, согласно кивая головами.

– И настанет тот день, когда призовут вас и спросят строго за каждый волос, за каждое слово и за каждую фрикцию...

Зал встрепенулся, и проповедник, обрадовавшийся, что наконец-то вошел в резонанс с паствой, продолжал:

– Сжимая в сладостных объятиях свою возлюбленную, вы с каждым разом отдаляетесь от престола небесного, теряете возможность попасть в чертоги рая. Ибо соитие есть адская месса, на которой вы приносите души свои в жертву дьяволу. Ибо что может быть губительнее для вас, чем не искание спасения в слове священном, а нечистое животное плотоядие на ложе. Грешники да прозреют и поймут, что грех – это уже мысль о женщине...

– О чем это он? – спросил Андрея проснувшийся депутат со следующего ряда.

– О том, что после куннилингуса хлебальник мыть надо, – ответил Андрей.



Парламент распустили на каникулы, в течение которых надо было съездить в свои регионы и поработать с избирателями. На дорогу рядовым депутатам раздали сухпаек, в который входили банка «Вискас», упаковка соевых, толщиной в палец, сосисок и пакетик мятных таблеток. Депутатам рангом повыше, вроде Андрея, выдали деньгами. Андрей предложил Маше поехать с ним, но та отказалась. Он точно знал, что ее мидовец за границей, и ему было очень интересно, чем она тут будет заниматься и с кем.

За день до отъезда, когда Маши не было дома, Андрей обнаружил ее тайник. Он рылся в шкафу, искал свой галстук нижних чинов – вдруг на родине ему бы пришлось одеться поскромнее. На самом дне шкафа, под горой платьев и нестираных Машиных трусиков, Андрей наткнулся на хозяйственную сумку, доверху набитую пачками рублей и долларов, скрытых от мужа. Он пересчитал деньги – сумма была созвучна с суммой его личных сбережений. Андрей давно уже боялся за свои собственные деньги, спрятанные под пол в спальне, а тут еще и это.

Вечером приехала Маша, и когда она принимала душ, Андрей зашел в ванную. Маша, стоя под струями воды, в облаках пара, протирала свое роскошное тело мягкой губкой. Увидев Андрея, она решила, что тот хочет позаниматься любовью, и сказала:

– Андрей, я тебя умоляю, давай не будем сейчас!

Андрей открыл воду посильнее и, наклонившись к уху Маши и взяв ее крепко за руку повыше локтя, сказал ей:

– Ты что, совсем сдурела, что ли?

Маша посмотрела на него, недоумевая, чего именно он от нее хочет.

– Ты лучше ничего не могла придумать, как деньги в шкафу хранить, да еще доллары?

– А что, что такое, и почему ты вообще по моим вещам шаришь? – Маша вырвала свою руку и хотела выключить воду.

– Да у них, наверное, все твои гулянки записаны, сфотографированы и запротоколированы с подписями понятых. У них ты с каждым мужиком во всех позах, во всех ракурсах заснята, в альбом подклеена, да еще и на кино сняли.

Андрей говорил и как будто сам видел эти фотографии, на которых Маша занималась любовью со своими мужиками, по одному и с несколькими сразу.

– Они же тебя в любой момент шлепнут за эти деньги, да еще и на работе премию получат! Ты ж с иностранцами спала! Скажут, что деньги получила за шпионство, дура ты этакая!

– И что же я должна делать по-твоему, раз ты у нас умненький такой? – напала на Андрея Маша, хотя и не очень уверенно, так как она почувствовала, что он прав.

– Что, что? Гулять поменьше – вот, что! А то, понимаешь, гормонально развитая личность да зуд в одном месте...

– Да пошел ты...



Вечером Андрей с Машей поехали в ресторан с презентабельным названием «Русский фуд». На Андрее был дорогой плащ, который казался ему немного маловатым, хотя был совсем недавно сшит в ателье. По дороге они решили зайти в супермаркет. Охранник-водитель сопровождал их, как всегда. Подъезжая к супермаркету, водитель остановил машину – дорога была оцеплена полицией.

По городу, по центральному проспекту, шла колонна людей в белых одеждах. Они шли разутые, шлепая голыми пятками по ледяной крошке и подмерзшему асфальту. Позвякивали колокольчики на шеях, брякали бубенцы, нашитые на белоснежные тюрбаны. Где-то в середине строя равномерно постукивали тамтамы. Первые два человека, бородатые загорелые дядьки, несли в руках большую фотографию симпатичной молодой женщины, в белой футболке, обтягивающей высокую грудь, и в подобии юбки из белой развевающейся ткани. Под портретом была надпись: «Матерь Всея – Елизавета Павловна». Идущие после каждого шага осеняли себя двумя перстами и возглашали славу спасительнице мира. Сопровождающие их толпой зеваки иногда кидали им под ноги мелкие монеты, и те поднимали их с земли и прятали за щеки. Через каждые сто метров от колонны отделялся человек в белых одеждах и оставался стоять как вкопанный, высоко поднимая портрет Матери.

Навстречу белым братьям, в самом конце проспекта, поднималась волна черносотенцев, с дрекольем и кастетами, чтобы защитить истинную веру и православие.

Андрею было некогда ждать, чем закончится эта разборка, и он попросил водителя ехать в обход: в машине было жарко, и он основательно вспотел в своем одеянии.

Пройдя по отделам, Андрей купил жене какую-то безделушку, и они зашли в бар. Андрей и Маша сели у стойки, а охранник примостился у крайнего столика. Андрей заказал мартини, но, как только бармен поставил бокалы, Маша встала, что-то шепнула на ухо Андрею и пошла к выходу. Проходя мимо охранника, она чуть заметно кивнула ему головой и провела рукой по бедру, приподняв немного край короткого платья и показав кружевную резинку чулка и подвязку. Охранник посмотрел на спину Андрея, который спокойно пил вермут, встал и пошел вслед за Машей. Та обернулась и широко улыбнулась ему.

Маша подошла к какому-то подсобному помещению и показала глазами на дверь. Охранник открыл ее – за ней была комната, заваленная пустыми картонными коробками, разломанными ящиками и еще каким-то мусором. Маша зашла первой, за ней прошел охранник. Он закрыл за собой дверь, задвинув бывший на ней изнутри шпингалет.

Маша обернулась к нему лицом, скинула с себя кожаную курточку, сняла платье и стояла теперь в одних плавочках, поясе и чулках. Охранник хотел было кинуться на нее, но она остановила его властным, хозяйским движением руки:

– Подожди, не спеши. – Маша опустилась перед ним на колени, прямо на пыльный грязный пол, и сама стала расстегивать пуговицы на его брюках.



Как только Андрей увидел, что Маша с охранником зашли в подсобку, он сразу сорвался с места – работы было непочатый край. Маша могла задержать любого мужика надолго, но здорово рисковать Андрею тоже не хотелось. В магазине было несколько ювелирных отделов и два валютных, и Андрей должен был успеть побывать везде. Он бы, конечно, мог потратить все деньги и в одном месте, но, по правилам торговли, при покупке товаров на сумму, равную примерно одной десятой части сбережений Андрея и Маши, продавцы обязаны были записать паспортные данные покупателя для передачи в органы для анализа, статистики и принятия соответствующих мер.

Поэтому Андрей хотел покупать понемногу, но везде. В валютном отделе кассирша, увидев выписку, попросила  паспорт, но он положил на блюдечко десятидолларовую бумажку. Кассирша хищно оглянулась по сторонам и отбила чек.

Когда Маша с охранником вернулись в бар, Андрей сидел за стойкой и перед ним стояли бокалы – один полный, а другой полупустой. Если бы охранник смог вовремя отдышаться и проявить бдительность, он бы обязательно заметил, что Андрей сидит на два места левее и что плащ на его плечах висит уже свободно.

– Ну, как ты? – спросила Маша Андрея.

– Все успел как надо, а ты как?

– Ужасно! Эта скотина мылась последний раз, наверное, в прошлом году. Хотя если к нему спиной стоять и в противогазе, то можно... Всю спину мне пистолетом оттоптал, кобуру снять не мог, сволочь поганая.

– В кабак пойдем?

– Я и так уже наелась, тошнит уже...

Маша одним глотком выпила вермут. На выходе Андрей пристально посмотрел на красную рожу охранника, пытаясь встретиться с ним взглядом. Но тот безучастно уткнулся в стол и поднял голову только тогда, когда они отошли метров на десять.

У гостиницы Андрей положил на заднее сиденье бутылку водки.



В номере, в ванной комнате, в углу под раковиной, Андрей оторвал плитку кафеля, сделал углубление и положил в него купленные золотые украшения. Потом заделал все обратно, укрепив плитку на двух кусках старательно пережеванной резинки. Маша все время, пока Андрей возился, мылась в душе, оттираясь губкой и поливая себя снова и снова душистым шампунем.



Родной город встретил Андрея дождем и слякотью. Прямо к трапу самолета подкатила машина главы местного самоуправления. Андрея сразу увезли на дачу. Дача по обстановке и комфортабельности не уступала гостиничному номеру Андрея и даже в чем-то его превосходила – прямо на даче была банька, в которой Андрею и главе прислуживали девицы, одетые в купальники для бодибилдинга. Когда девицы занялись Андреем, глава тактично покинул помещение и встретил потом высокого гостя у накрытого стола. Андрей ел, запивая очередной деликатес водкой, а затем и пивом, и вспоминал столовую при администрации, откуда в былые времена он таскал ведрами кости и обрезки. Слезы навернулись на его глаза, глава заметил их и обрадовался:

– Что, крепка водочка-то, а? Наши делают, экспортная была! Куда их водке до нашей!

Андрей кивнул, съел еще ломтик заливного мяса и захотел спать. Глава махнул рукой, и девицы довели Андрея до кровати и уложили, одна из них осталась в его постели, а другая пошла в комнату главы.



Утром Андрей сидел в кабинете и встречался с избирателями. Их было совсем немного, с пустячными просьбами. Андрей не подозревал, что местная полиция оцепила район, и всех, кто шел на встречу с депутатом, отлавливали, детективы читали их бумаги. Если кто хотел искать правду, то того больно били и отпускали домой, предупреждая, что если еще раз увидят, то посадят, всерьез и надолго.

После рабочего дня Андрей решил проехать по местам боевой славы. На месте киоска у бывшего его дома стоял павильон, свеженький и недавно выкрашенный. Рядом с ним была навалена огромная куча исковерканных листов железа, стоек и рифленого покрытия. Стену дома отстроили, перед самим домом на растянутой веревке сохли чьи-то простыни.

Старина Книпп все так же, кряхтя, возился на своем участке, и рядом с ним стояла прислоненная к стене тяпка.

На подъезде, в котором была квартира Андрея, висела огромная вывеска фирмы «Эммануэль». У подъезда, на стоянке, стоял автобус с зашторенными окнами. Рядом с ним застыл темный «форд».

Андрей захлюпал носом, на глаза опять навернулись слезы. Ему вдруг захотелось сделать что-нибудь, и он послал охранника до киоска, а когда тот принес ему бутылку марочного вина, подарил ее Книппу. Старый Книпп сначала испугался, когда из правительственной машины вылез важный господин и полез к нему обниматься, но когда узнал Андрея, то тоже расчувствовался и принял с радостью подарок.

Потом Андрей вдруг решил съездить на кладбище, посмотреть на могилку Грубенманов. По дороге машина завезла его на рынок, и он купил там букетик цветов.

Кладбищенский сторож показал ему могилы Грубенманов, Андрей постоял над ними, положил цветы и пошел обратно. По дороге он совершенно случайно заметил надпись «Сара Цфасман» на скупой жестяной табличке, приваренной к куску водопроводной трубы, воткнутой в холмик. Андрей подошел поближе и увидел дальше, за могилой Сары, еще ряд холмиков, на табличках над которыми были имена и даты жизни Ольги, Димы, жены Димы, соседа и еще многих местных знакомых Андрея.

Он знал давно, что их нет, но чтобы вот так, своими глазами...

– Мама моя, и зачем это все? Чтобы Маша спала подряд со всеми мужиками? За железячки? За паек первой категории? –  бормотал и бормотал тихо Андрей и бродил по кладбищу, разглядывая жестяные таблички.

Вот тут лежат чиновники котлонадзора... вот эти... вон...



Андрею стало очень плохо. На даче главы самоуправления он напился вдрызг, расколотил несколько фужеров, метая их в стены. После ужина вчерашняя девица полезла к нему, он влепил ей со всей силы затрещину. Девица стукнулась о край стола, упала на пол и заревела, вытирая с разбитой губы кровь. Андрею вдруг стало ее очень жалко, ведь она-то ни в чем не виновата – сколько их таких по дачам да по номерам живет.

Он поднял ее, обнял за плечи, вытер кровь своим платком и сказал:

– Ну ладно, будет, на возьми. – И протянул девице несколько крупных купюр из своего бумажника. 

Девица улыбнулась, быстро спрятала куда-то деньги и, с опаской поглядывая исподлобья на Андрея, занялась молнией ширинки. Постепенно она перестала бояться и старалась вовсю. Андрей отогнал грустные мысли.

Под кроватью звякнул телефон. Не отрываясь от Андрея, девица подала ему трубку. В ней зашипел мужской голос:

– Здравствуйте, здравствуйте! Это я, можно сказать крестный ваш! Вы уж зайдите к нам завтра с утра, тот же кабинет, кофейку попьем! Машинку за вами сам пришлю. Ждем, ждем с нетерпением!



Андрей приехал в аэропорт, отпустил машину и прошел в депутатский зал. Там он небрежно бросил свой кейс на обитое кожей кресло и направился к окошечку кассы. Оно было закрыто. Андрей постучал в него, шторки за стеклянной перегородкой разъехались в стороны, заслонка отодвинулась, и некрасивая старая кассирша спросила у Андрея:

– Чего вам?

Андрей протянул ей депутатское удостоверение и просто сказал:

– Один до столицы, первый класс!

– Первый класс? Да ни хрена тебе не будет, паразит ты этакий! Пропиваете там наши деньги, да еще и в самолете первым классом! Иди отсюда, пока не позвала кого надо!

Ошарашенный Андрей послушно отошел от кассы, взял кейс и вышел на улицу.



Накануне дома у генерала отмечался выход его в отпуск, и, напившись, генерал и спикер поспорили, кто из них важнее. Спикер бил себя в грудь, а генерал позвонил в свою контору и приказал депутатов в самолеты не пускать – мол, и так дорого народу обходятся, пусть едут на поездах.



Расстроенный Андрей доехал на такси до железнодорожного вокзала. В вестибюле, около касс, шла форменная драка – отстоявшие честно километровую очередь будущие пассажиры держали оборону и не подпускали к кассам мужиков, лезших за билетами без очереди. Какая-то бабушка лупила сумкой по голове лежащего на полу мужчину в черной куртке и с неестественно загнутой рукой, молодая девица пинала острым носком туфли между ног другого мужчину, стоящего на коленях. Под глазом у девицы наливался синяк. К окошку одной кассы все-таки пробился, сокрушив на своем пути не одну челюсть, здоровенный детина и теперь покупал кучу билетов.

Через весь вокзал, с лестницы, ему орал кто-то:

– Вася, возьми еще два, они по штуке сверху дали...

И Вася, проломив локтем грудную клетку дернувшемуся против интеллигенту, полез в карман за деньгами.

Андрей посмотрел на это безобразие, сплюнул и пошел искать начальника вокзала.

В кабинете начальник указал ему на стул и спросил, чем может помочь. Андрей показал ему свой мандат, соврал, что самолеты из-за дождей сегодня не летают, и попросил его оформить билет через депутатские кассы.

Начальник посмотрел на него поверх очков:

– Послушайте, милейший, последний депутат ездил у нас поездом аккурат в тринадцатом году. Потом ваш брат только на самолетах перемещался. Кассу мы вашу закрыли в четырнадцатом, так что извините. А с билетиком ничем помочь не могу – сам уехать не знаю как. Так что не смею вас больше задерживать.

Андрей вышел из кабинета. Вася все еще стоял у окошка. Андрей бегом пробежал через зал, взлетел на лестницу и оказался рядом с напарником Васи.

– Куда? – не глядя на Андрея спросил напарник, мужичонка в пропахшей спиртом телаге.

– В столицу, купе, две сверху!

– Ва-а-а-ася! Еще один в столицу, купе!

Вася отбился от еще одной атаки, успел купить билет, и тут его смяла собравшаяся с силами очередь. Интеллигент с пробитой грудью бросился под ноги Васи, тот упал, и в воздухе запахло по-настоящему кровавой расправой.

Мужичонка в телаге заметался из стороны в сторону, не зная, что делать, а к нему мрачно подошли заказчики билетов, уже заплатившие ему деньги и давшие сверху.

Андрей увидел стоящего у входа полицейского и пулей подбежал к нему. Ткнув в нос мандатом,  заорал:

– Да куда вы смотрите! Людей убивают, а вы стоите, в носу ковыряете! Да я лично на вас министру пожалуюсь!

Полицейский посмотрел на Андрея, медленно-медленно повернулся, так же медленно снял с ремня автомат, передернул затвор, зевнул и дал очередь поверх голов. Народ в зале попадал на пол, прикрываясь чемоданами, коробками, сумками и прочей поклажей.

– А ну, падлы, кончай бузу! А то всех сделаю! – И полицейский закинул автомат обратно и встал спиной к Андрею.

Вася выбрался из-под лежащих людей и прополз к лестнице. Андрей получил свой билет. До отхода поезда оставалось совсем немного времени, и Андрей побежал в туалет. В купе вместе с ним оказалось еще трое – две красивые женщины, в донельзя коротких юбках, в пестрых кофточках с выпадающими из них грудями, и мужчина в пестром спортивном костюме.

Андрей поздоровался, а когда представился, то женщины переглянулись, а мужчина крякнул. Одна женщина очень понравилась Андрею. Она это поняла и тут же села рядом с ним на нижнюю полку, закинув ногу на ногу. Андрей остановил пробегающего мимо проводника вагона, сунул ему бумажку, и тот сразу принес две бутылки шампанского, бутылку водки, импортную рыбную консерву и банку кабачковой икры. Андрей хлопнул пробкой, разлил женщинам шампанское, себе и мужчине налил по полстакана водки. Когда поезд тронулся, он наливал уже по второй.

За окном мелькали деревья, иногда пробегали полосатые шлагбаумы. Ветерок приятно сквозил в приоткрытое окно. Андрей сидел между двумя женщинами, каждая из которых держала по бутылке шампанского, его руки лежали на их отрытых бедрах. Свободными руками женщины поили Андрея водкой прямо из бутылки, водка выплескивалась на его белую рубашку, женщины визжали, Андрей давился и захлебывался от водки и смеха. Мужчина храпел на верхней полке.

Начинался вечер, за окнами потемнело, накрапывал дождик. Женщина, которая понравилась Андрею, вышла из купе и через минуту вернулась. Она взяла Андрея за руку, вывела в коридор и, обвив его спину, сказала ему на ушко:

– Купе проводника свободно, пойдем туда...

Андрей решил, что блюсти верность Маше, которая наверняка сейчас лежит со своим капиталистом, смысла нет, и прошел за женщиной. Та задвинула за ним дверь, повернула ручку замка и повалила Андрея на диванчик. Он долго возился, пока снимал с женщины плавки и колготки и раздевался сам. Потом никак не мог пристроиться: диванчик был слишком узким и к тому же Андрей постоянно бился головой об полку. Наконец он посадил женщину на столик, запрокинул ее ноги себе за спину, и ритм его движений совпал с постукиванием вагонных колес.

Когда они вернулись, вторая женщина уже разлила водку по стаканам. Андрей выпил залпом, ему показалось, что водка как-то по-другому пошла, и в купе погас свет.



– Вставай, скотина, вставай!

Андрей почувствовал спиной ужасный холод и с трудом открыл глаза. Он лежал на грязном цементном полу, голый, около него стояли люди в полицейской форме.

Андрей встал и тут же согнулся пополам от удара в живот, а потом упал на колени от толчка по почке.

Потом его усадили на деревянную скамейку за ограждением, один полицейский раскрыл толстую тетрадь и заорал:

– Фамилия, имя, отчество, национальность, сволочь,  место работы, куда и откуда ехал.

Андрей честно рассказал про себя все. Когда он закончил, полицейские хохотали, держась за животы:

– Депутат? А может, президент?

Андрей обиделся и сказал, что он не врет, могут позвонить в парламент и справиться о нем, на что один полицейский ответил:

– Никуда мы звонить не будем, а ты у нас сейчас получишь. – И направился к Андрею.

Вдруг его напарник остановил его и, кивнув на Андрея, выразительно покрутил пальцем у виска.

Потом полицейские минут десять спорили, что делать с Андреем – позвонить в психушку или побить да выкинуть на улицу. Наконец сердобольный полицейский привел последний свой главный аргумент – он был старше в чине и являлся начальником первого.

Они позвонили в больницу, а пока не приехала дежурная машина, отзывчивый начальник поил Андрея горячим чаем и при этом ласково заглядывал в глаза и говорил:

– Вы только не волнуйтесь, все будет хорошо.



Приехавшим врачу и двум здоровякам-санитарам полицейский указал на Андрея и представил его:

– Господин депутат, которого нашли голого в тамбуре скорого поезда.

Врач молча кивнул, санитары сграбастали Андрея, вывернули ему руки и отнесли в белый фургончик. Врач расписался в журнале и попрощался. Во время поездки Андрей попытался сказать что-то санитару, но тот после первого же звука чуть не выбил ему зуб, и Андрей молчал всю оставшуюся дорогу.



Санитары привели Андрея в приемный покой. Там его осмотрели, смерили рост и вес, дежуривший врач отметил непривычную для этого региона упитанность Андрея. Потом его передали сестре-хозяйке.

Та провела его в какой-то закуток и выдала ему больничную одежду. Получив в руки два джутовых мешка из-под сахара, Андрей сначала не понял, что ему дали. Но сестра-хозяйка объяснила ему, что они организация бедная, бюджетная, поэтому, коль у него своей одежки нет, будет ходить пока в казенной. Потом сестра помогла ему одеться – в одном мешке были три дырки: одна внизу, для головы, и две по бокам, для рук. Во втором были две дырки для ног. Потом Андрей перетянул мешки на поясе куском шпагата.

– А когда нормальную одежду дадут? – поинтересовался он у хозяйки.

– Как когда? Обживешься тут, тебя в очередь поставят. Как кто помрет, так и получишь.

Потом она повела Андрея по коридорам, миновала несколько железных дверей с дежурившими у них санитарами, вывела на улицу и показала на одноэтажное кирпичное здание:

– Вот твой корпус, они сейчас гуляют, иди познакомься!

В огороженном загончике топталось человек пятьдесят.

Часть из них была в таких же мешках, кое-кто был в синих куртках, из-под которых торчали ноги в коротких, грязных, но когда-то белых кальсонах. Лишь немногие были в тапках на босу ногу, у остальных на ногах были намотаны какие-то тряпки и бумаги.

Когда Андрея завели за решетку, особого внимания он не привлек. Минут через пять к нему подбежал полуголый лысый здоровяк и спросил:

– Почему с волосами?

         Затем достал из штанов ржавые ножницы и попытался отхватить клок на голове у Андрея. Тот увернулся, но здоровяк опять полез к его волосам, говоря:

– Все должны быть стриженными наголо, все, понял?

Андрей еще раз увернулся, но здоровяк поймал его за руку. Андрей вырывался, здоровяк не выпускал его, они крутились на одном месте, и ножницы вот-вот должны были срезать прядь волос с головы Андрея. Около них стали собираться больные, вставая полукругом. Кто-то хохотал, глядя на них, а кто-то плакал.

Андрей неожиданным резким движением вырвал руку, здоровяк пролетел на шаг вперед, и Андрей со всей силы ударил его ногой в бок. Здоровяк осел, но Андрей хотел еще раз ударить его, однако тут со всех сторон на Андрея бросились психи. Он успел увернуться от нескольких ударов, но его свалили на землю и стали пинать по голове и в живот. Вставший здоровяк пошел к Андрею, клацая ножницами и намереваясь, видимо, уже не только подстричь волосы Андрея.

Вдруг больные стали разлетаться в разные стороны. Невысокий коренастый парень отработанными ударами укладывал психов одного за другим. Последним он уложил здоровяка.

Потом он поднял Андрея и сказал ему:

– Пошли со мной!

Они подошли к беседке, в которой на  скамейке и в раскладных полукреслах сидели больные. Они были одеты вполне прилично.

– Ты кто? – спросил Андрея сидевший в самой середине псих, одетый в шелковый халат нежно-розового цвета.

– Я... депутат, – толком не зная, как отвечать, сказал Андрей.

Вся беседка заходила ходуном от ржания больных.

– Ну, ладно, иди, – отпустил его шелковый халат,  вытирая слезы.

– Парикмахер, ко мне! – крикнул халат, и мимо Андрея к беседке пробежал здоровяк.

– Сколько раз тебе говорили: не лезь к новичкам с ножницами. Кого надо, я тебе сам отдам, а ты... тебе ж говорили, что ухо обрежут, дрянь ты невменяемая...

Из беседки раздался вой, и мимо Андрея обратно пробежал здоровяк, из его надрезанного уха по шее и дальше вниз по торсу стекала кровь.

К Андрею подошел еще один больной и сказал:

– Извините великодушно, но мне послышалось, что вы сказали слово «депутат»?

– Да, я сказал, а что?

– Да нет, ничего, просто я...

Вдруг взгляд больного подернулся пеленой, и он отошел в сторону, бормоча что-то про себя. Андрей посмотрел кругом: везде были одни психи.

– Становись на осмотр! – вдруг заорал кто-то за решеткой, и больные, толкаясь, выстроились вдоль забора. Андрей втиснулся между двумя больными.

Через калитку прошел человек в белом, его сопровождали человек шесть санитаров с палками и шлангами.

Человек вышел на середину и сказал:

– Сегодня в три обед, баня, потом все в клуб на вечер самодеятельности, вечером все за дозой и спать. Депутата ко мне в кабинет!

Два санитара подошли к Андрею, стоявшие рядом отшатнулись в разные стороны.

В кабинете у врача стояли письменный стол, стеклянный шкаф и зубоврачебное кресло. Санитары усадили в него Андрея, привязали его и включили лампу. Врач, севший за стол, пристально посмотрел на Андрея и сказал:

– Ну-с, молодой человек, подробненько о своей истории.

Выслушав сбивчивый рассказ Андрея, врач произнес:

– Ну что, месячишко-другой вы у нас полежите, мы вас поколем малость, и все депутатство с вас как рукой снимет!

Андрей попытался что-то возразить, но врач перебил его:

– Молодой человек, допустим, вы правы – вы депутат. Но где вы видели, чтобы депутаты на поездах ездили и билеты с рук покупали? Да тогда вас тем более лечить надо!

Плачущего Андрея санитары отвели в баню. В центре огромного помещения стояли каменные лавки, вдоль стен – душевые кабинки. Одна оказалась свободной, Андрей зашел в нее и включил душ. Только он намочил голову, как его стукнули по плечу. Андрей обернулся и увидел парикмахера. Тот держал губами ножницы, одно ухо у него было заклеено чем-то черным. Парикмахер протягивал Андрею спутанный моток проволоки и что-то мычал. Андрей не мог понять, чего от него хотят, и отступил назад к стене, больно наткнувшись на кран. Проходивший мимо кабинки больной сказал:

– Спину ему потри!

Здоровяк радостно закивал головой.



После бани всех больных повели в клуб. Его приземистое здание неприятно выделялось среди одноэтажных корпусов. Внутри клуба оказался на редкость маленький зрительный зальчик, в который и набились больные. Вслед за больными-мужчинами привели женское население больницы, которое те встретили с каким-то ненормальным энтузиазмом, и тут же улыбающиеся женщины усаживались на колени мужчин. На коленях сидевшего рядом с Андреем психа примостилась миловидная блондинка в платьице, перешитом из застиранного белого халата.

На сцену вышел больной, изображающий конферансье, и закричал на весь зал:

– Начинаем вечер самодеятельности! Приди сегодня в гости к нам, ты. Увидишь – есть у нас таланты! И первым номером у нас чтец-декламатор, просто класс!

Из-за его спины выполз какой-то псих и начал по книжке читать что-то настолько тихо, что никто его не слышал дальше первого ряда. Присмотревшись, Андрей увидел, что читает декламатор «Книгу чтения для 5-го класса».

Мало того, что он читал просто отвратительно тихо, так еще и многие психи, не довольствующиеся простым сидением с женщинами на коленях, переходили к более решительным действиям, и скоро весь зал наполнился скрипом сидений и возгласами и стонами женщин.

Андрей искоса поглядывал на блондиночку рядом, которая скакала на своем мужчине.

Немного погодя напряжение зала спало, чтеца прогнали со сцены.

Выбежал конферансье и с препаскуднейшей гримасой произнес:

– Сегодня должен быть дуэт, дуэта нет, а есть поэт.

Под луч прожектора выполз тощий, длинный больной. На нем были такие же мешки, как у Андрея, и на носу сверкали сильными минусовыми линзами очки, одно из стекол было с трещиной.

Поэт обвел зал слегка мутноватым взором и начал:



– Поместим ржавую банку
От рыбных консервов в томате
На мавзолея ложе.
Проходят разные люди...
Хотя идеей сыт не будешь,
Доволен в больничном халате,
Кромсая решетку столовым ножом,
Вдыхая крошки металла,
Докинуть корочку хлеба
Соседу из окон напротив,
Который, от голода синий,
Священную песню орет.



На мгновение зал притих, а потом раздались крики:

– Кончай о политике! Надоело! Давай о любви!

Вслед за этим кто-то захрюкал, ему ответили дружным мяуканьем и лаем. Поэт грустно посмотрел в зал, глубоко вздохнул и сказал:

– О любви!

Потом он встал по устойчивее и стал читать:



– Украдкой погладив стройные ноги
В цветном заграничном журнале,
Блестящем загаром женского тела,
Прекрасном в своем интересном бесстыдстве,
Узнаешь ты в нем то знакомое нечто,
Имевшее место в сегодняшней жизни.
Но что утаилось за стенками юбок,
Пошитых из серых привычных матрасов?



Зал взорвался. Мужчины подбрасывали женщин на коленях и кричали как только могли, женщины визжали, вся душевнобольная братия радостно бесновалась.

Поэт неожиданно громким и твердым голосом начал декламировать свое следующее произведение:



– Я тонкой бритвой режу вены.
В рулоне завтрашних газет
Кровь не оставит даже пятен –
У нашей крови цвета нет.
В ней только горькая настойка,
В ней только соль чужих морей,
И к ране не успеет пластырь
Из пластилина этих дней.
Я капал кровь в стакан с сиропом,
Смотрел на свет и густоту
И торопил попасть быстрее
В пространство, в счастье, в пустоту.
Смывалась грязь моих страданий,
Стекала мутною струей,
И слышал я, и знал когда-то
Приказ и выстрелов свой строй.
Но эти пули не успели –
Ушел я раньше, чем упал,
И кровь в обугленном стакане
С шампанским Страшный суд смешал.



Поэт вдруг расплакался, слезы потекли по его щекам, и он принялся вытирать их грязными рукавами. К поэту подбежал кто-то и стал уводить под оглушительный рев толпы.

– Сейчас резать вены пойдет.

Это сказал сосед Андрея, у которого на коленях измученная блондиночка устало приподнималась и опускалась. Андрей повернулся и посмотрел в его лицо. Там не было ни малейшего признака какого-либо расстройства психики, а встретившийся с Андреем взгляд был твердым и уверенным.

– Он это каждый раз после такого бардака делает, а потом еще по вторникам.

На сцену опять вылез придурок-конферансье и, потирая руки, объявил:

– Ну это очень эротично, когда слетает юбка вниз, и хоть не очень-то прилично, зато у нас сейчас стриптиз!

Публика изнемогала. В зале погас свет, и только два прожектора освещали середину сцены. И в этот сноп яркого огня вошла толстая-претолстая молодая женщина. Из темноты раздался крик конферансье:

– Встречайте! Наша звезда Ася!

Психи сходили с ума от своего рева, пока Ася неуклюже снимала с себя довольно грязноватое белье и тяжело поворачивалась в лучах прожекторов.

Сосед Андрея, управляясь с блондиночкой, сказал, обращаясь к Андрею:

– Она в столовой работает, бачки с кашей таскает да жрет по ночам!

Тут он отпустил уже окончательно измученную им блондинку и спросил Андрея, показывая на нее:

– Хочешь?

Андрей отрицательно покачал головой, на что сосед  кивнул:

– И правильно, ничего у ней нет хорошего, так, ноги длинные, да глубокая. Меня Рылом кличут, а тебя как?

– ...Депутатом, – на минуту замешкавшись, сказал Андрей.

– Ну, за знакомство.

И в руке Андрея очутился маленький полиэтиленовый стаканчик. Андрей выпил, и чистый спирт обжег ему горло.

– Однако...

– Живы будем, не помрем!

На сцену выполз конферансье и, хохотнув, сообщил залу:

– Вместе весело шагать по просторам и, конечно, припевать лучше хором!

Тут четыре дюжих санитара в халатах вынесли на сцену черное пианино, на одном боку которого было написано белой растекшейся краской нецензурное слово. Кряхтя, санитары установили пианино у самого края сцены. Конферансье поставил перед пианино табуретку и, театрально взмахнув рукой, сказал:

– Маэстро, попрошу вас на сцену!

Зал взревел, заулюлюкал, сидевший рядом с Андреем Рыло оглушительно засвистел, засунув в рот два пальца. Откуда-то из-за кулис появился маэстро. На нем был надет черный фрак, который когда-то, по всей видимости, был обыкновенным предметом от занудной пиджачной пары, но хитроумные безжалостные ножницы обрезали весь перед под грудь, и сзади получилось нечто, очень отдаленно напоминающее фалды настоящего концертного фрака.

Маэстро сел на табурет, предварительно поклонившись залу, откинул крышку пианино, и его пальцы пробежали по клавишам. В зале установилась тишина, только где-то на боковых сиденьях последнего ряда продолжалось пыхтение и сопение запоздалой парочки. Маэстро лихо взял аккорд, потом еще один, еще, и тут весь зал дружно грянул:

– Жил-был Цикорий, маленький Цикорий, но он сошел с ума, но он сошел с ума!

Маэстро опять взял аккорд, и на время припева больные повскакивали с мест и орали так, что сыпалась побелка и трясся потолок:

– Люди одумайтесь, люди одумайтесь, вы все сошли с ума,  вы все сошли с ума-а-а-а!

У пианино не хватало десятка-другого клавиш, но маэстро это мало смущало, и когда он попадал по пустому месту, то его палец с громким стуком бил в деревяшку.

Во время последнего припева среди психов началось поголовное любвеобилие и дружелюбство – они плакали, обнимали друг друга и сквозь слезы пели: «Вы все сошли с ума».

На одном из финальных аккордов палец маэстро застрял в щели между двумя клавишами, и тот не смог сразу его вытащить, а когда вытащил, то со всей силой грохнул крышкой клавиатуры и заорал, перекрывая шум в зале:

– Га-а-а-а-ады все...

Потом он схватил табурет за ножку и со всего размаха, так, что треснули швы фрака, метнул его в зрителей. Табурет попал в голову какого-то весьма тучного больного в сером халате. Падая, толстяк опрокинул весь ряд кресел, больные свалились, возникла потасовка, психи принялись лупить друг друга, таскать за волосы и кусаться. Санитары с резиновыми шлангами бросились на них, чтобы разнять.

Психи рванули к выходу, образовалась толкучка, все давили друг друга в проходе, подгоняемые ударами шлангов.

Рыло дернул Андрея за рукав, потом отвел в сторону, они вдвоем спрятались за колонной, поддерживающей потолок. Рыло налил еще по стаканчику спирта, они выпили его, Андрей занюхал спирт полой своего мешка. Рыло спросил:

– Ты с местом уже определился?

Андрей отрицательно помотал головой.

– Тогда давай рядом со мной. Мой сосед вчерась как раз повесился, бестолочь, в карцере, так его белье еще даже не сперли... давай, не раздумывай, а то рядом с парикмахером положат, будешь все ночи не спать, караулить, чтобы он тебе волосы вместе с башкой не отрезал...



В проходе стало совсем свободно, уже подобрали всех раздавленных в давке больных, санитары били по башке толстяка, который не хотел отдавать прилетевшую в него табуретку. Проскользнув мимо вспотевших раззадорившихся санитаров, Андрей с Рылом побежали в корпус.

Едва они, запыхавшись, прошмыгнули туда, как чей-то поганый голос, усиленный мощными киловаттами динамиков, произнес:

– Полный отбой! Если увижу хоть одну скотину на улице,  тут же пристрелю!

– Это наш дежурный по больнице. Всегда так пугает, – пояснил Рыло. – На самом деле сейчас пойдет в третий блок, там у него девчушки, развлекать его будут. Если бы хоть кто-нибудь увидел, что он с ними вытворяет, то его самого сразу бы в блок к неизлечимым с социально опасной патологией...

Рыло взбил свою подушку, поправил одеяло и сказал Андрею:

– Ну, с первой тебя ночью на обетованной земле психов и сумасшедших. Будем. А в клубе хорошо повеселились... раз в год такое бывает. Только, похоже, подцепил я чего-то у этой девки... Нутром чую... Прибью ее завтра с утра...

Рыло укрылся с головой и захрапел. Андрей поворочался, устроился более-менее удобно и тоже уснул.

В тот момент, кода ему снился толстый бумажник с депутатской зарплатой, кто-то подергал Андрея за локоть. Он сел на кровати и помотал головой, чтобы быстрее прочухаться.

Прямо перед ним, в проходе между кроватями, стоял больной. Убедившись, что Андрей уже способен соображать, больной сказал:

– Мы сейчас к бабам, в тринадцатую, пошли, они недорого берут – пайку хлеба или еще чего.

– Да нет, ребята, я не хочу, в другой раз как-нибудь с удовольствием, а сейчас не хочу. – Андрей лег и отвернулся.

Больной постоял еще минуту, потом пробормотал:

– Не хочешь – как хочешь, было бы предложено. – И ушел.

Через несколько минут Андрея опять потрясли за рукав.

– Эй, мужик, циклодолу надо... три упаковки... возьмешь четыре – пятая бесплатно... есть травка... могу просто так дать на раз... а то пошли с нами, закинешься сколько хочешь, потом рассчитаемся.

Только Андрей собрался ответить, как с койки Рыла раздался глухой зловещий шепот:

– Пошел отсюда... еще раз появишься – я тебя твоим циклодолом накормлю до смерти...

Циклодольщик мгновенно испарился, а Рыло прошептал:

– Один раз с ними свяжешься – на всю жизнь: пока тут, пахать на них будешь!

Два часа Андрей проспал более-менее спокойно, но потом его опять разбудили. Когда он проснулся, то почувствовал, что снизу, из-под кровати, его кто-то тыкает. Андрей перегнулся через край кровати и заглянул под нее. Под кроватью, весь в грязи, лежал мужчина с козлиной бородкой, в золотом пенсне.

– Извините великодушно, что я вас побеспокоил, но, как я понял, вы человек интеллигентный и образованный. Мне кажется, что мое предложение вас заинтересует. Я предлагаю вступить в нашу подпольную организацию. Мы хотим свергнуть тиранов и установить на всей земле подлинное равноправие всех народов и всех людей в отдельности!

Проницательные глаза смотрели в упор на Андрея, бородка тряслась мелкой дрожью.

– Нас не так много, как хотелось бы, но у нас очень сплоченная организация, и мы...

Тут подпольщик чихнул так, что Андрея подбросило на кровати. Приземляясь, он слегка придавил революционера, и тот сразу запричитал:

– Ну вот так всегда, сразу бьют, я им про перманентную революцию, про власть народу, а они бьют, бьют, бьют...

– Так вы Троцкий? – осенило Андрея, который слышал про перманентную революцию от кого-то в своем борделе.

– Да, он самый! Вождь мирового пролетариата, отец родной и руководитель всей революционной борьбы, разворачивающейся по всей территории нашей...

Андрей вспомнил, что еще говорилось про Троцкого, и авторитетно сказал:

– Я лично придерживаюсь другого взгляда на развитие революционного процесса в странах Западной Европы. Зайдите попозже – может, мои взгляды и переменятся.

Троцкий уполз, подняв за собой облако едкой пыли.

Утром Андрея поднял санитар и палкой поставил в строй больных, уже стоявших в проходе между кроватями. Врач, делавший обход, быстро прошел вдоль шеренги психов, не глядя ни на кого, и, уже в дверях, сказал:

– Все на завтрак, потом на процедуры.

После завтрака Андрея долго рвало в туалете, поэтому на раздачу лекарств он пришел одним из последних.

Сестра нашла его фамилию в списке и дала ему две беленькие таблетки и стаканчик воды. Андрей взял таблетки в рот, положил их под язык, глотнул воды, будто запил таблетки, и отошел от медсестры.

Стоящий следующим в очереди за лекарствами больной укоризненно покачал головой и покрутил пальцем у виска.

Андрей ничего не успел понять, как сильный удар свалил его на пол, таблетки выпали изо рта и, прокатившись, упали в грязь у тапочек стоящего психа. Псих отскочил в сторону и заплакал. Андрей попытался встать, но еще один сильный удар ногой в бок опять опрокинул его на пол.

– Жри, гад, жри с пола таблетки, сволочь. – И санитар опять огрел Андрея.

Пока Андрей подползал к таблеткам, санитар еще несколько раз пнул его в бок, и от каждого удара у Андрея что-то отрывалось внутри. Он попытался взять таблетку рукой, но мордоворот-санитар наступил на кисть Андрея и заорал:

– Я сказал: жри с пола, так, а то убью!

Андрей долго слизывал с пола уже раскисшие и облепленные мелким мусором таблетки, горечь свела рот и не давала дышать, а санитар говорил:

– Вон еще крошка, вон еще и еще...

В итоге Андрей вылизал почти два метра пола, а когда санитар разрешил встать, то во рту у него было что-то вроде ведра для мусора в общественном туалете.

– Понял? – спросил санитар, глядя в глаза Андрея.

– Понял, – закивал тот.

Санитар подумал пару секунд, а потом врезал Андрею ногой в живот и, когда он согнулся пополам, кулаком в челюсть.

– И запомни, гад, ты тут не в санатории-профилактории, а лечишься!

Андрей промывал рот под краном в уборной, но жесткий вкус не проходил.

В уборную вошел Рыло и, устраиваясь на унитазе, сказал:

– Ты глупый, хоть и умный! Думал в таблетках что? Это аспирин да мефенаминка. Все остальное уже давно распродали своим же наркоманам. А ты под язык.

Когда Рыло надел штаны и собрался выйти, Андрей остановил его.

– Послушай, друг, мне по междугородке позвонить надо, в столицу. Потом отплачу.

Рыло задумчиво посмотрел на Андрея, почесал лоб и ответил:

– Тут в корпусе только два телефона – в кабинете врача и на проходной... там охрана, а в кабинете дежурный врач сидит... не пройдешь...

Потом Рыло как-то по-особенному посмотрел на Андрея и спросил:

– Ты в самом деле оттуда?

Андрей кивнул. Рыло присвистнул и, глубоко вздохнув, сказал:

– Ну ладно, что-нибудь придумаем. Только учти – со смертью играешь. Тут человек что муха: прихлопнуть – минутное дело. Если санитары не поймают, свои сдадут. Халат шелковый в беседке помнишь? Он старший. Главврач все через него делает. Знаешь, почему сосед мой повесился? Жалобу написал министру здравоохранения, комиссия приехала, а он уже в карцере висит, был склонен к самоубийству. А у халата все под рукой – за три таблетки стучат и режут, кого надо...

После минутной паузы Андрей сказал:

 – Ну так поможешь, или к халату идти, в беседку?

– Иди, иди, сходи! А я потом на твою кровать новенького пристрою. Будет специальная кровать для полных идиотов, – усмехнулся Рыло. – Халат тебя, как таракана, раздавит, нужен ты ему...



Днем больным разрешали лежать на кроватях. Андрей угрелся на боку, грустно смотря на мир, полный неподдельного истинного сумасшествия. В принципе, обстановка была чем-то даже близкая, но вот как-то все по-другому.

На соседней койке Рыло играл в карты на сухарики с каким-то параноиком. Рылу везло, и гора черных скрюченных корочек становилась все больше и больше. Вдруг дверь в палату открылась, и в нее ввалилась целая ватага врачей во главе с седым профессором, один в один копией здешнего Троцкого, только с более приторным выражением лица. Видимо, это были студенты и их преподаватель.

Они окружили плотным кольцом сидящего на полу со скрещенными ногами наркомана, который только-только выкурил папиросищу с гашишом и сейчас летал туда-сюда турманом по астралу.

– Вот, господа, типичный случай конфигурантности постмодулярной модели квазисенсорного восприятия полиуровневого эдиктиального паранормального психотакта.

Один из студентов, краснея и подрагивая, возразил:

– Но вчера вы говорили, что это резонирующее восприятие мнимого, осложненное проявлением матричного перинатализма...

Преподаватель стал серым, стекла в его пенсне задребезжали, и он высоким, срывающимся голосом заверещал:

– Вашу зачетку, господин всезнайка. – И, когда неосторожный студент подал ее, он сначала что-то черкнул в ней, а потом, не удовлетворившись сделанным, еще и порвал зачетку пополам и вернул обрывки студенту.

Рыло смотрел на них, тасуя колоду. Параноик уже ушел куда-то, оставив ему паек сухарей за две прошлые недели.

Андрей поправил под головой подушку и спросил Рыло, как тот оказался здесь. Рыло сначала что-то бурчал о том, что ему неохота ворошить прошлое, но потом рассказал историю своего здесь появления.

Так, в свое время Рыло был каким-никаким коммерсантом, чем-то спекулировал, жил более-менее сытно и пьяно. Но потом задолжал кому-то крупную сумму, и когда расплатился, то остался без дела, машины, квартиры и прочих прибамбасов.

И как-то решил он зайти в кафе, где в былые дни сорил крупными купюрами. Сидя в уголке и попивая кофе, сердобольно налитый ему барменом, Рыло обратил внимание на сидящих за соседним столиком двух поддатых американцев, которые ругали по-американски дорогую сердцу Рыла родину. «Фак их так, фак их сяк, мать их фак, фак их шитом» – эти непотребные ругательства задели душу патриота, и Рыло сказал им вежливо, что, мол, нельзя, находясь в гостях, страну оскорблять таким вот образом.

Переводчица, сидевшая рядом с американцами, не стала переводить, и Рыло сам, пользуясь школьными познаниями, сказал им это по-американски. Иностранцы загоготали и еще больше принялись ругать могучий народ.

Рыло не выдержал и сказал им что-то вроде «фак ерселф, факеры, и фак всех ваших».

Американцы замолчали, а потом один из них, детина под два метра, поигрывая белковыми мускулами, предложил Рылу: «Пошел выйдем». Пошел так пошел, выйдем так выйдем. Американцы оказались на улице первые и хотели сразу отдубасить Рыло. Но не тут-то было. Пока те размахивались, он врезал им обоим по кумполу, сбил с ног верзилу и легонько заехал ему ногой по печени, а второму ладонями шлепнул по ушам и, пока тот звенел головою, тоже уронил его на асфальт.

Весь персонал кафе вышел болеть за наших и смотрел, как наши побеждали. После первых же ударов их Роки с Рэмбой испугались и только орали: «Хелп! Хелп!», даже и не думая защищаться. Они, как тараканы, хотели разбежаться в разные стороны, но Рыло опять посбивал их, уже на травку газона, и несильно так охаживал по мягким местам, чтобы без кровищи.

Переводчица схватила Рыло за руку и охала:

– Это же американцы, пойми ты, а-ме-ри-кан-цы!

На что Рыло ей возразил:

– А ты что, к ним туда собралась? – Он намотал ее косу на свою руку и дернул так, что заколки переводчицы защелкали в радиусе двух метров.

Ревущая переводчица убежала вызывать полицию, и когда наряд подъехал, то картина была более чем живописная. Посреди газона росло деревце, один американец держался обеими руками за его ствол, второй американец держался руками за ноги первого, а Рыло, в свою очередь, держал за ноги второго и возил их обоих по газону вокруг дерева.

Едва полицейский подошел к группе, как Рыло отпустил ноги, подошел к нему и доложил: так, мол, и так – факали нашу Родину, а он за нее заступился. В машине полицейский записал Рыло в карточку и спросил, что у того в сумке. Рыло сказал честно:

– Да вот, набор суповой несу домой. – И был отпущен с глаз долой.

Но злопамятная переводчица подала в суд, Рыло отыскали, и судья попал в щекотливое положение: с одной стороны, вроде как и хулиганство, но вроде те первые начали, и отложил дело. На второе слушание дела приехали консул и один из американцев. Перед началом процесса судье позвонил губернатор и сообщил, что только что консул пожертвовал немного баксов на детей-беспризорников и что вот как-нибудь надо не ударить лицом в грязь.

Судья долго думал и придумал. Прямо в зале провели осмотр Рыла, признали его психом, и довольный своей изворотливостью судья приговорил его к принудительному лечению, тем самым тоже в какой-то мере постояв за отфаканное отечество. После оглашения приговора Рыло, воспользовавшись своей привилегией официально признанного ненормального, перескочил через загородку и первым ударом сломал нос у американца, а вторым выбил все вставные зубы у консула. Потом Рыло повязяли и отправили в психушку.

Андрей поразмыслил и пришел к выводу, что все судьбы имеют что-то общее, хотя и не очень.



Ночью Рыло разбудил Андрея и шепотом сказал:

– Пошли... Если кто поймает, говори: к бабам пошли... за это не очень больно бить будут...

Они быстро шли по переходам блока, прижимаясь к стенам и тихонько ступая по цементу лестниц. Наконец они оказались у стеклянной двери с табличкой  «Дежурный врач». За дверью горел свет и бубнил ночные новости трансляционный приемник.

– Стой здесь, – Рыло указал на стену подальше от двери, а сам постучал в нее. Через минуту дверь распахнулась, и показалась рассеянная заспанная физиономия врача.

– В третьем поэт себе вены режет, посмотреть бы надо! – сказал Рыло.

– Ага, иду, все... – Врач сделал несколько шагов, но тут же обернулся и спросил, глядя на Рыло: – А ты... кто... такой?

– Я? – переспросил Рыло и одним ударом сбил врача с ног.

– Ну давай, быстрее звони!

Андрей пробежал к столу, пододвинул к себе телефон. На его счастье, рядом с ним лежал телефонный справочник. Он нашел код города и дрожащими пальцами набрал номер. Несколько раз связь срывалась, но все-таки соединило, и в трубке раздались длинные гудки.

Андрей считал гудки и молил, чтобы Маша была дома, а не на даче у какого-нибудь своего мужика. Вдруг в трубке щелкнуло, и заспанный голос Маши спросил:

– Алле? Кто это? Вас не слышно, перезвоните!

– Маша, Машенька, я это, Андрей, я тут, в больнице... – запричитал Андрей. – Вытащи меня, сходи скажи генералу, что тут я, здесь...

– А... это ты... – Маша, зевая, растягивала слова. – Где ты, как ты сказал?

Андрей назвал станцию, на которой его сняли с поезда, и примерные координаты больницы.

– А... ладно... будет время, схожу завтра... ты там как?

И тут, несмотря на отвратительнейшую слышимость, Андрей уловил, как еще один голос вступил в разговор на другом конце провода:

– Маш... кто это ночью? Бросай трубку, иди сюда, моя киска...

Андрей заорал в трубку:

 – Это как это «бросай»?! Маша, не бросай, тебе говорю, эй, алло!

Андрей услышал, как Маша отвечает:

– Да не лезь... это муж мой звонит, в психушке он, а я думала, что все, уже на пенсию подавать собиралась...

– Да и хрен на него, пускай в психушке побудет, а ты иди ко мне, задничка моя прекрасная.

Андрей кричал в трубку:

– Маша, эй, Мария, мать твою...

– Да не ори ты так. Сказала: может, схожу завтра... может...

В трубке раздался звук сочного страстного поцелуя – и пошел зуммер. Андрей вышел из кабинета раздавленный и поникший. Рыло понял все по выражению его лица и сказал:

– Что, конфузия? Ну дела... а я этого вниз спустил... с третьего этажа, с лестницы...



Когда утром нашли врача со свернутой шеей, вся больница стояла на ушах. Предусмотрительный Рыло захватил с собой несколько пачек галоперидола, поэтому трясли всех наркоманов, вызывая их в кабинет главврача и избивая там до полусмерти. Потом галоперидол нашли у Троцкого, и эпоха революционной борьбы в больнице кончилась раз и навсегда.

Потянулись томительные дни пребывания Андрея в больнице. Он ждал, что вот-вот его черная «Волга» въедет в ворота и его спасут наконец. Но «Волга» не ехала, и Андрея никто не спасал.



Через неделю главврач лично построил все отделение, пробежался вдоль строя и сказал:

– Какая дрянь паскудная говорила по межгороду? – Он тряс в воздухе квитанцией МТС и плевался на больных.

Все молчали. Тогда больных стали выводить из строя и бить их резиновыми палками по головам. Окровавленные психи корчились на полу, и скоро должна была наступить очередь Рыла. Тот спокойно стоял и смотрел на побоище, жуя спичку. Когда палка санитара уже была занесена над его головой, Андрей не выдержал, сделал шаг вперед и сказал:

– Я звонил!

Конвой санитаров доставил Андрея в кабинет главврача, там его усадили на то же самое зубоврачебное кресло, привязав к нему ремнями.

Главврач сел на свое место, некоторое время он молча смотрел на Андрея, постукивая пальцами по крышке стола. Постепенно постукивание перешло в какую-то мелодию, потом главврач несколько раз прихлопнул по столу ладонями, спел что-то вроде «ламца-дрица-ца-ца» и сказал:

– А зачем вы звонили?

Андрей рассказал, что так мол и так – звонил в столицу, в гостиницу депутатов, чтобы его вытащили отсюда.

– А дежурного, случайно, не вы грохнули? – ласково спросил главврач.

– Да нет, я в туалет шел, смотрю: дверь открыта, телефон на столе... дай, думаю, звякну друзьям... а что врача пришибли, я только утром узнал...

– В туалет... друзьям звякнуть... ну ладно. – И главврач крикнул в дверь: – Старшого ко мне, быстро! 

Через минуту в кабинет влетел мужчина в синем шелковом халате. Главврач строго посмотрел на него и рявкнул:

– Я тебя от тюрьмы здесь прячу, холю и лелею, за троих ешь, а больные по ночам шастают, в туалеты ходят, галоперидол таскают! У них болезнь прогрессирует, они уже в столицу звонят, а ты все за парикмахером ходишь... Вот тебе клиент, разберись с ним мерой общественного воздействия... А то вколю дозу, и придется мне тебя по-настоящему потом лечить! Понял?

Халат кивнул.

– Тогда пошел отсюда!

Халат исчез.

Главврач развязал Андрея и сказал:

– Можете идти!



После обеда к Андрею подошел какой-то доходяга и что-то пробубнил, Андрей понял только то, что его хотят видеть в беседке.

Андрей оглянулся по сторонам, Рыла нигде не было видно, и он пошел к беседке.

Там, на тех же плетеных креслах и так же развалясь, сидели все те же лица. Андрей вошел и встал в центре внимательных взглядов халата и его подручных.

– Ты чего, депутат, балуешься? – Халат посмотрел сквозь Андрея стеклянным взглядом и добавил: – Вас тут лечат, кормят, вечера самодеятельности устраивают, а ты тут людей тревожишь, которые борются с твоим духовным недугом!

Вся беседка заржала, а халат продолжал:

– Я так понял, что ты по ночам ходишь, гуляешь, никого не боишься. Крутой, значит? Ну тогда давай, покажи удаль свою. – И, обращаясь куда-то в глубь, сказал: – Бритого ко мне!

Тут же в беседке появился бритый наголо человек, который в первый день так лихо раскидал избивавших Андрея психов.

Халат посмотрел на Андрея, потом, улыбнувшись, на бритого, и сказал:

– Вольный спарринг до первого трупа. Кто победит, тот неделю спит в женском блоке.

Андрей понял, что тут он приехал по-настоящему. Бритый подошел к Андрею, похлопал его по плечу и, прежде чем Андрей хоть что-то успел сообразить, свалил его на землю. Он кое-как встал, но кулаки бритого проехались по его лицу, и Андрей, описав в воздухе красивую дугу, упал, стукнувшись головой о доски пола.

Бритый стоял и ждал, когда Андрей встанет. А тот почувствовал, что после такой хорошей встряски его голова стала светлой, а сознание ясным и прозрачным. Приподняв голову и разлепив залитые кровью глаза, Андрей одновременно увидел все: и уродливые лица сидящих в креслах больных, и кисточки на поясе халата главного, и тонкий шрам над левой бровью бритого. И еще он увидел, что в стене беседки торчит какой-то заржавленный штырь, на котором висит потрепанный грязный плащ. Андрей пополз полукругом, бритый пошел вслед за ним. Когда бритый встал спиной к стене, Андрей поднялся, держась руками за живот. Как только он чуть-чуть попытался выпрямиться, бритый шагнул к нему, но на этот раз Андрей первым пнул его ногой в пах и попал. Бритый охнул, выдохнув воздух, и Андрей бросился к нему. Он обхватил его руками и стал толкать к стене. Бритый резким движением освободил руки и несколько раз ударил Андрея по бокам. Но стена была уже очень близко, и Андрей толкнул бритого со всей силы. Когда штырь вошел под лопатку бритого, тот страшно взвыл, Андрей отошел немного назад и сел на пол от невыносимой боли в боках. Бритый дергался, дергался и вдруг упал прямо перед Андреем. Тот сцепил руки в замок и опустил их на шею бритого. Щелкнули сломанные позвонки, и бритый затих.

На мгновение в беседке все заткнулись, но потом, поняв, что его шоу не получилось, халат сказал:

– Прикончите его.

К Андрею ринулось несколько человек. Он уже не мог сопротивляться и увидел, как над его головой взлетает отрезок водопроводной трубы.

Но тут кто-то истошно, на всю больницу, скомандовал:

– Стой, стой, собака, тебе говорю!

К беседке бежали несколько человек в пятнистой зеленой форме, с короткими автоматами наперевес, и Андрей узнал в них охранников из депутатской гостиницы. За охранниками семенил главврач, обхватив руками голову и причитая про себя, рядом с ним шли Маша и адъютант генерала.

Больные отошли в угол беседки, отрезок трубы, просвистев, улетел в кусты.

Зайдя в беседку, охранники встали в ряд, Маша бросилась к Андрею, встала рядом с ним на колени и, целуя его, стала вытирать тонким платочком кровь с его лица. От Маши исходил аромат дорогих валютных духов.

Охранник с сержантскими лычками долго смотрел на Андрея, потом на притихших больных во главе с халатом. Потом сержант смачно выматерился, передернул затвор и одной длинной очередью свалил всю банду. Горячие гильзы со стуком рассыпались по полу, и несколько штук подкатились к Андрею.

Он поднялся и, поддерживаемый Машей, подошел к главврачу. В глазах того был нарисован смертельный страх. Встретившись взглядом с Андреем, главврач начал икать, подпрыгивая. Андрей размахнулся, чтобы врезать по толстой физиономии, но стоявший рядом охранник отстранил руку Андрея и, придерживая одной рукой затылок главврача, кулаком второй сломал ему обе челюсти.



Андрей стоял около депутатского автобуса. Он переоделся в военную пятнистую форму, заботливо предложенную адъютантом. Маша заклеила пластырем разбитое лицо Андрея и теперь стояла рядом с ним. Все охранники уже сидели на мягких сиденьях и ждали, когда в салон войдут Андрей и Маша.

Санитары подвели к Андрею Рыло. Тот спокойно посмотрел на Андрея, на Машу, на полный охранников автобус и сказал:

– Знатно. Хорошо, что все так вышло.

– Поедешь с нами? – спросил его Андрей.

– Да нет, наверное, меня и тут неплохо кормят, опять же самодеятельность, блок женский... разве что деньжат оставь.

Андрей попросил у Маши ее сумочку, раскрыл, нашел кошелек, выбрал из него толстенькую пачку рублей, среди которых затесалось несколько зелененьких.

– На! – Андрей протянул Рылу деньги.

Рыло взял пачку, спрятал ее куда-то на грудь и, пожав Андрею руку, сказал:

– Ну бывай, депутат! Помни про это место. Может, еще когда здесь окажешься.



Мощный автобус летел по шоссе, обгоняя редкие расхлябанные колымаги местных крестьян-аборигенов. Ехать предстояло около полутора суток.

Примостившись на плече Андрея, Маша, в то время как он гладил ее ноги, рассказала, что генералу лично президент влепил за самодеятельность с отменой полетов депутатов и что только Андрей успел поехать на поезде. Все уже считали его погибшим, генералу пригрозили снятием с работы, но после звонка Андрея все встало на свои места и его быстро нашли.

– Как так «быстро»? Ведь больше недели прошло? – спросил Андрей.

– Да пока то, пока это... – ответила Маша.

– Ты сама, наверное, не сразу сказала?

– Ну было... если бы тебя так трахали, как меня тогда, тебе бы вообще всю память отшибло...

На обочине дороге стоял сиротливый коммерческий киоск с вывеской «Почти всегда свежее пиво». Автобус затормозил у киоска, и охранники вылезли из него. Бедные киоскеры поздно осознали грозящую им опасность и не успели смыться. Охранники, даже не подумав постучаться, выломали дверь, откинули в сторону остатки косяка и зашли внутрь. Там что-то загрохотало, упало, разбилось что-то стеклянное. Через минуту из киоска вышел сержант, который нес на плече визжавшую и дрыгающую ногами симпатичную девчонку-реализаторшу. Сержант, придерживая ее за зад, зашел за киоск, в какие-то редкие деревья с пыльными свинцовыми листьями, и скоро оттуда послышались вскрики реализаторши, сначала испуганные, потом сладострастные.

Потом из дверей вылетел парень – старший смены, с разбитым в кровь лицом. Он проехал носом по асфальту, встал и побежал вдоль дороги.

Сержант радостно урчал в зарослях, остальные охранники весело таскали в автобус ящики с пивом, водкой и дешевым импортным ликером. После ящиков пошли коробки с консервами и сигаретами. Затем появился сержант, и вслед за ним почти все остальные охранники тоже заглянули за киоск.

Адъютант генерала сидел в автобусе, как и Маша с Андреем, и смотрел в окно на противоположной стороне, насвистывая какой-то веселый мотивчик.

Когда уже все садились в автобус, на горизонте появились две машины, которые, ревя двигателями, неслись к киоску.

– О, хозяева едут! – произнес сержант и улыбнулся.

Кто-то подал ему автомат, сержант присел на одно колено и, прицелившись, выпустил короткую очередь в приближающиеся машины. Те завизжали тормозами, развернулись и уехали обратно.

– Вот и все! – сказал сержант, потом кивнул охраннику, задержавшемуся в киоске: – Сходи, деваху принеси, а то замерзнет, бедная.



Когда автобус тронулся, сержант подошел и протянул Андрею бутылку хорошего коньяка, а Маше дал высокую коробочку с бутылкой шампанского и плитку шоколада:

– Вы уж не побрезгуйте, пожалуйста, продукт натуральный...

Андрею не понравилось, как плотоядно смотрел сержант на открытые колени Маши.

Автобус проехал метров пятьсот от киоска, и Андрей заметил лежащего на краю дороги парня-реализатора.

Охранники выжрали все в несколько часов, нахрюкались и пели патриотические песни, пару раз пытались петь гимн, но путали слова, так как текст главной песни страны менялся четыре раза за последние три года. Даже адъютант был в стельку пьян и ходил туда-сюда по автобусу с расстегнутым мундиром и болтающимся пистолетом в кобуре. Правда, к вечеру магическое действие алкоголя на охранников прошло, они протрезвели и высматривали еще киоски.



Киоск им не попался, но автобус остановился около маленького частного магазинчика. На этот раз шофер взбунтовался и пошел вместе со всеми. В магазинчике оказались три продавщицы, одну из которых, пожилую, охранники отпустили с богом, а двум другим тут же раздвинули ноги. Охранники решили пить в магазинчике, выставив часового у автобуса. Адъютант, Андрей и Маша устроились в кабинете заведующего, развернув стол и скинув с него какие-то бумаги и папки. Охранники резвились в торговом зале. Заведующий магазинчиком попытался объяснить адъютанту, что хозяин убьет его, заведующего, за такой разгром. Вместо ответа адъютант врезал несчастному по морде, и тот плакал потом в темном углу, слушая гогот солдат и поддакивающие им смешки раззадорившихся пьяненьких продавщиц.

Уже смеркалось, вот-вот должно было стемнеть. Охранники вышли на улицу и развлекались, стреляя из автоматов по пустым бутылкам. Бутылки им бегал расставлять выуженный из угла заведующий. Иногда он проходил, опасливо пригибаясь, и считал пустую тару.

Андрей вышел покурить. Сержант увидел его и, подойдя, несколько развязно сказал:

– Мы тут по мишеням стреляем, не угодно ли вам попробовать? Мы, правда, на интерес: кто меньше бутылок собьет – по штуке платит, а победителю потом еще и девочка вне очереди. Не желаете?

Андрей посмотрел на косую физиономию сержанта и ответил:

– А почему бы и нет?

Охранники радостно закричали, заведующий сбегал и расставил десять бутылок. Бросили монетку, первым выпало стрелять сержанту. Тот, почти не целясь, сбил шесть из десяти бутылок и передал автомат Андрею. Заведующий побежал менять посуду.

Андрей взял в руки теплое тело автомата, погладил раскладной приклад. В армии и полиции он неплохо стрелял, и ему нравилось это делать. В армии Андрей даже брал какой-то приз за меткую стрельбу, правда, стрелял он из карабина.

Он поймал в прорезь прицела бутылку, нажал спуск. Бутылка разлетелась в мелкие брызги, а Андрей получил почти физиологическое удовольствие от попадания. Затем он навел автомат на следующую бутылку. Когда стеклянная пыль от последней, десятой, разбитой бутылки осела на землю, охранники не смеялись. Сержант рассердился за проигрыш и заказал еще серию. Но он промазал три раза, а Андрей опять попал во все бутылки. Сержант завелся и заказал еще и еще. И оба раза Андрей попадал, а у охранника оставалось по две бутылки.

– Итого одиннадцать штук! – Андрей вернул автомат сержанту и отхлебнул порядочный глоток водки из полной бутылки.

Сержант был мрачнее тучи: какой-то вшивый депутат, которого они только забрали из психушки, утер ему нос пред корефанами.

– Стойте! Давайте на все по живой мишени?

– А кто у нас будет мишенью? – спросил немного ошарашенный Андрей.

Сержант притянул за шиворот бледного заведующего и сказал:

– Вот это дерьмо сейчас к лесу побежит. Делаем по пять выстрелов. Добежал – его счастье, а ежели кто попал, тот, значит, и выиграл.

Андрей хотел было отказаться, но, увидев выражение морды лица сержанта, решил, что ну его на фиг, лучше пристрелить этого мелкооптового торгаша.

Сержант опять дал автомат Андрею, сам взял себе другой, они оба вставили по пять патронов в магазины, и один охранник послал заведующего в путь. Заведующий бежал к лесу, петляя, разбрызгивая на траву слезы и проклиная все на свете. Сержант кивнул головой Андрею, и тот прицелился. Сначала он решил стрелять мимо, но, как только в прицеле оказалась толстая переваливающаяся задница убегающего, его охватил охотничий азарт. Андрей нажимал на спусковой крючок, но пули ложились в землю рядом с удирающим во всю прыть заведующим. Наконец, когда автомат выбросил последнюю гильзу, мишень уже маячила почти у самого леса.

Сержант посмотрел на Андрея, приставил автомат к пузу и дал короткую очередь. Убегавший споткнулся и упал, протянув руки к не успевшим спасти его деревьям.

– Вот так-то! – сказал довольный сержант. – Где там мой приз?

Он стряхнул с продавщицы только-только пристроившегося охранника и принялся за дело сам.

Андрей вернулся в кабинет и, раскрыв дверь, увидел лежащую на столе Машу и вспотевшего адъютанта со спущенными штанами. Адъютант совершал победные толчки, поддерживая Машу за бедра. Она взвизгивала, принимая в себя офицера. Андрей посмотрел на это дело и вернулся в зал, к охранникам. Там он выпил еще водки и, когда освободилась одна из продавщиц, вошел в ее обмякшую и бесчувственную плоть.



Утром все с больными головами погрузились в автобус и поехали дальше. Маша спала на плече Андрея, вскрикивая во сне.

Андрей смотрел в окно. Там, на полях какого-то колхоза, покрытых животворно колосящимися овощами, вела учения танковая рота. Танки строились в колонну, а потом разворачивались в боевой порядок. А где-то совсем вдалеке два танка гоняли трактор, который из-за какого-то недоразумения не смог удрать вовремя и сейчас, выплевывая в воздух черную копоть, улепетывал от резвых бронированных монстров.

Ближе к столице начиналась цивилизация, и автобус обгоняли приземистые иномарки. В одной из них, серебристом «шевроле», на откинутом переднем сиденье развалилась девица, вытянув свои длиннющие голые ноги вперед, в окно, и подставив встречному ветру пальчики ног с накрашенными ногтями.

 

Когда иномарка проехала мимо автобуса, все охранники проводили взглядом ноги девицы, а водитель автобуса сказал:

– Там дальше, километров через десять, на повороте, специально для таких заслон стоит, сейчас подъедем посмотрим.

Водитель был прав. Ровно через десять километров, в месте, где дорога делала крутой поворот, дорожное полотно было перегорожено бетонными блоками и гнутыми рельсами. В один из таких блоков и уткнулся серебристый «шевроле». Девица так и осталась сидеть на сиденье, только Андрею показалось, что теперь ее голые ноги согнулись в коленях в другую сторону, как у кузнечика.

Автобус медленно проехал в узкий просвет между блоками и встал у обочины. Водитель и сержант вышли, переговорили со стоящими тут же полицейскими-дорожниками, потом вернулись, и, пока водитель отводил автобус немного подальше, сержант сказал:

– Им по рации сказали, что с той стороны «мерс» шпарит, сейчас посмотрим.

Через несколько минут из-за поворота вылетел белый «мерседес», водитель его, увидев бетонную ограду, каким-то чудом вывернул руль, автомобиль пролетел мимо блоков, слетел в кювет, перевернулся, вылетел из него и, переворачиваясь, прокатился по земле, потом грузно приземлился на колеса и замер.

Полицейские смеялись. Вдруг кто-то в «мерседесе» попытался изнутри открыть дверцу. Полицейские переглянулись, один снял с плеча автомат и расстрелял машину. Пули пробивали белый окрашенный металл, а затем машина загорелась. Хлопнул бензобак, пламя подскочило до небес, и облако черного едкого дыма пошло на полицейских.

До столицы оставалась какая-то сотня километров.



Столица встретила Андрея уже почти осенней погодой, сырым ветром, швыряющим в лицо подгнившие коричневые листья и обрывки бумажек.

Когда автобус мчался по улицам, аккуратно подталкивая переходящих дорогу на зеленый сигнал светофора прохожих, Андрей рассматривал этот ставший его новой родиной город. На площади Андрей увидел болтающуюся на фонарном столбе фигуру. На его выразительный взгляд адъютант генерала ответил с улыбкой:

– Ваши собратья ввели казнь прилюдно, хотели сначала на стадионах головы отрубать, но потом решили, что лучше на исторических местах такое делать, чтобы народ постоянно видел. А на стадионах перед футболом будут наркоманов и мелких хулиганов пороть, в перерыве проститутки будут голые строем ходить, чтобы неповадно было. Опять же и билеты дороже.



В своем номере в гостинице, пока Маша писала свой телефончик адъютанту, Андрей бросился под раковину. Оторвав кафель, он посмотрел в тайник. Золото было на месте, через минуту в тайнике появились новые доллары, пачка которых была завернута в пакет и перетянута резинкой от бигудей. Андрей снова замаскировал тайник и, успокоенный, отмыл под горячим душем всю многодневную грязь.

В спальне был обычный беспорядок. Везде валялось Машино белье, платья и прочая ерунда. Под кроватью Андрей нашел несколько использованных презервативов, а на батарее под окном, прикрытой шторой, мирно сохли чьи-то портянки. В тумбочке у трюмо, под ворохом вскрытых пакетов из-под колготок, Андрей обнаружил огромный продолговатый предмет, изготовленный из тяжелого и мягкого пластика. На его торце была выдавлена надпись: «Фаллоимитатор, 5-й размер, 6-й рост». Взвешивая на руке эту штуковину в его локоть, Андрей подумал, что вот ведь какая баба ненасытная: мало того, что мужики ее уже по нескольку раз в день имеют, так она еще и эту гадость в себя пихает. И прикинув еще раз длину, Андрей решил, что матка Маши располагается где-то в районе диафрагмы, как минимум.

Постель была расправлена, вернее еще не заправлена, и Андрей нырнул в нее, под пуховые одеяла.

Когда в спальню вошла Маша, он уже давно крепко спал. Еще полная от адъютанта, она попыталась растормошить Андрея, но тот спал как убитый. После тщетных усилий оживить Андрея или хотя бы отдельные части его организма Маша глубоко вздохнула и пошла в комнату охранников, где на узкой жесткой кушетке она в который раз убедилась в их доблести и мужестве.



Генерал, желая как-то смягчить свои отношения с начальством, лично встретил Андрея в парламенте, пожал ему руку и сказал, что опыт, приобретенный им в этой эпопее, перекрывает все страдания и мучения.

– Наверное, да, – согласился Андрей, вспоминая таблетки на полу и розовый халат, – но я уж как-нибудь.



На первом же пленарном заседании Андрея избрали заместителем спикера. В связи с этим повышением ему отвели отдельный кабинет с прихожей и секретаршей, молодой, но некрасивой худой женщиной, на столе которой рядом с пишущей машинкой стояла набитая окурками пепельница.

Осмотревшись в своей новой обители, Андрей уселся на огромный письменный стол. Полировка на нем была малость подпорченной, но так вполне прилично. Андрей открыл дверцы и выдвинул ящики. В верхних ящиках были какие-то бланки с гербами, затихаренные сигареты, сломанные карандаши. А в самом нижнем ящике лежала пачка импортных журналов с голыми женщинами.

Андрей достал всю пачку и долго рассматривал женские прелести. Дыхание его участилось, брюки стали жать, и он пригласил секретаршу. Та вошла, поставила на стол поднос с горячим кофе и, умудренная опытом общения с предыдущими хозяевами этого кабинета, увидев разбросанные по столу журналы, закрыла дверь на внутренний замок, разделась, обнажив костляво-хлипкие формы, и полезла в брюки Андрея. Он молча, с достоинством, вынес все муки, которым она его подвергла, потом погладил ее рукой, проведя по выступающим бугоркам позвоночника, и заплакал, как ему вдруг стало жалко себя, ее, Машу и вообще весь мир. Секретарша вытерла ему сопли, налила полстакана водки из литровой бутылки, припрятанной в тайном месте. Андрей выпил, отхлебнул кофе и еще раз, но уже сам, оценил деловые способности секретарши. Когда все опять закончилось, Андрей прилип к кожаному креслу, на которое он положил женщину. К тому же пряжка ремня застряла у него под коленкой, и это место вдруг сильно разболелось, поэтому до машины Андрей шел прихрамывая.

Дома он долго ждал Машу, чтобы поговорить с ней о портянках, о «задничке» по телефону и еще о многом другом. Но она не появлялась до поздней ночи, а когда пришла, то плюхнулась с порога прямо на кровать и сразу уснула, прямо в одежде. Андрей весь вечер сидел и смотрел телевизор. По ящику показывали американский фильм, в котором тучный бизнесмен не мог понять, с кем спит его жена, а когда понял, то застрелился, предварительно порезав на мелкие кусочки жену, всех ее любовников и еще человек пятьдесят-шестьдесят ни в чем не повинного народу. Потом Андрей ходил кругами около кровати со спящей женой, не выдержал и выполнил свои супружеские обязанности. Как он ни старался, Маша не проснулась, и тогда Андрей решил посмотреть, как входит в ее тело фаллоимитатор пятого размера. Входил он очень даже хорошо, глубоко, хотя и не на всю длину.

Через некоторое время Андрею наскучило это занятие, но жажда познания не отпускала его. Он нашел в баре неполную бутылку с шампанским, допил вино и потом смотрел, как растягивается плоть Маши, раздвигаемая толстым зеленым стеклом, и сходится потом с легким всхлипом. Вдруг Андрею захотелось со всей силы загнать бутылку туда как можно глубже и еще подтолкнуть ее, чтобы узнала, гадина, как за спиной мужа бесчинства творить. Он с трудом совладал со своими затрясшимися вдруг руками и отошел от Маши. Вдруг лежащая перед ним женщина показалась ему грязной, ничтожной, продажной дешевой шлюхой, в какую он когда-то влюбился, потому что она была первой, кто попался ему на глаза.

Андрей выбежал прочь из комнаты, вымыл руки с мылом. Когда он успокоился, то все равно хотел что-нибудь сделать. Андрей взял какую-то газетку и нашел телефон, по которому ему пообещали доставить опытную девочку. Девочка оказалась действительно опытной, и, когда она подскакивала на нем, лежащем около спящей Маши с невынутой бутылкой, Андрей почувствовал, что на этот раз он действительно получил от женщины то, что хотел. Потом девочка отрабатывала свои рубли, лежа между ног Маши и держа в руках бутылку, в то время как Андрей сам держал ее за бока. Наконец ему все это опротивело, и он выставил девочку за дверь, вложив ей в руки ком одежды и крупную бумажку. Когда Андрей закрывал дверь, то услышал возню в коридоре и радостные крики охранников, не упустивших добычу.



Утром, когда Маша вышла из душа, она сказала:

– У меня такое чувство, что меня всю ночь стадо слонов топтало и все самцы своих слоних на меня променяли.

Вечером был банкет у спикера. Ему исполнилось сколько-то там лет, и он решил это дело отметить в ресторане.

Андрей набрался очень быстро, выпив больше бутылки шотландского виски, потерял Машу, которая даже и не садилась за стол рядом с ним, а терлась около иностранцев. Напившийся Андрей пытался пристать к официантке, требуя горячего, но та, убегая, опрокинула поднос, и Андрей упал, поскользнувшись на шампиньонах. Лежа в салате, он что-то орал, пинался и кидал грибами во всех присутствующих в зале. Потом требовал, чтобы после смерти его тело кремировали и развеяли пепел над столицей. Маша, впервые увидев Андрея в таком плачевном состоянии, отошла от каких-то французов, на ходу надевая плавки, одергивая платье и застегивая лифчик, и кое-как уговорила Андрея пройти в машину. В машине он испоганил сиденья, пол и спину шофера, а когда шофер попытался ударить его за это, сам разбил ему морду. В номере он выпил еще бутылку водки и потом искал с ремнем жену, которая пряталась под кроватью, уткнувшись носом в презерватив, который когда-то бывал в ней, и горько плакала. Когда Андрей наконец догадался, где прячется Маша, и наклонился туда, то стукнулся лбом о край кровати, свалился на пол и захрапел. Маша тихонько вылезла и всю ночь проплакала, сидя на краю постели, поджав ноги.

Утром следующего дня Андрей, в черном смокинге с блестящими лацканами, еле стоя на ногах, поддерживаемый под руку разодетой в шелка и золото Машей, пытался улыбнуться в камеру. Шла прямая трансляция с презентации нового растворимого кофе. Фирма, торгующая этим самым кофе, недавно выплатила Андрею приличную сумму, и теперь он невыносимо страдал, сдавливаемый галстуком и обжигаемый прожекторами. Рядом с ним вежливо топтались остальные приглашенные – солидные банкиры, артисты, чиновники, иностранцы и дорогие проститутки. Окончив хвалебную речь, представитель пригласил всех отведать кофе, и по залу залетали официанты, разнося подносы с дымящимся напитком. Андрей взял протянутую ему чашечку, и тут, как назло, глаз кинокамеры наехал на него, и сияющий улыбкой представитель подзуживал его испить кофе. Только он сделал глоток и кофе пролился в желудок, там что-то вспухло, и Андрей, держась руками за горло, расталкивая толпу, побежал в туалет.

Потом, с трудом оттерев пятна с рукавов смокинга, расчесав мокрые волосы, немного пришедший в нормальное состояние Андрей вернулся в зал, где уже никого не было. Официанты мыли пол, размазывая кофе, а представитель сидел за столом и тупо смотрел перед собой. Желая хоть как-то утешить этого несчастного, Андрей подошел к нему и, положив руку ему на плечо, произнес:

– Вы это... кофе у вас хороший... я просто вчера перебрал малость, ну и...

– Ага... – ответил представитель, встал и ушел.

К Андрею подошла отсидевшаяся за пальмами Маша, взяла его за руку, и они направились к выходу.



Следующие несколько недель пронеслись в напряженной парламентской работе. Депутаты принимали один закон за другим, утверждали указы и постановления. Правая рука Андрея уставала подписывать кипы документов, ежедневно приносимых в его кабинет огромными стопками.

Плодотворную работу Андрея оценили и вручили ему значок депутата первого класса, именное удостоверение с кожаной обложкой и конверт с деньгами.

Потом у Андрея был день рождения. Все депутаты скинулись по штучке и подарили ему ионизатор воздуха для кабинета. Рабочие с трудом пропихнули этот агрегат в дверь, пробили стены, провели трубы для водяного охлаждения и подключили сей бытовой агрегат. На торжественное включение в кабинете Андрея собралась почти вся его фракция, пришел и спикер. Андрей нажал на клавишу, аппарат рыкнул и завелся, в этот же момент все лампочки в здании потускнели, а в отделе информации сработала система защиты и отключила все компьютеры, поломав базы данных. Ионизатор мерно трещал, вода булькала, депутаты смотрели, что будет. Но ничего не происходило, и через некоторое время все расстроенные ушли в буфет.

Пошел туда и Андрей. Съев пару сэндвичей и сардельку, он вернулся обратно. Едва он прошел в свой кабинет, миновав стучащую на машинке секретаршу, как в его волосах что-то защелкало, и они стали дыбом. В ионизированном воздухе спокойно плавали окурки, прилипшие к мухам. Мухи, отчаявшиеся оторваться от них, только дергали лапками. Кроме этого, вся имевшаяся в кабинете пыль зарядилась и теперь равномерно распределилась по помещению. Андрей подбежал к ионизатору и отключил его. Немного погодя мухи, избавившиеся от окурков, радостно жужжа, летали, делая бочки и мертвые петли, и пикировали на голову Андрея.



В пятницу состоялось закрытое заседание парламента. Обсуждали вопрос о земле. Выступивший с докладом премьер-министр сообщил, что, поскольку уже продали на запад все что можно и что нельзя, а вырученные деньги правительство и народ проели, теперь надо продавать еще что-нибудь. Валюты в стране нет, рублей правительству самому не хватает, а народ еще живет и даже чего-то требует. И правительство предлагает провести земельную приватизацию.

Премьер изложил примерное развитие процесса, опустив маловажные детали и обратив внимание депутатов на узловые моменты и правовую сторону дела. Правительство предлагало поделить все квадратные километры на все население страны и полученную цифру назвать одним наделом. Каждому гражданину выдать по бумаге, в которой написано, что он владеет землей в количестве надела там-то и там-то. В качестве таких бумаг предложили использовать фантики от конфет «Мишка на севере», найденных в немеренных количествах на заброшенной кондитерской фабрике. На каждый фантик должны были поставить номер, а также печать и подпись, подтверждающие его подлинность. И потом правительство будет разыгрывать еженедельные лотереи, где будут сообщать, какой номер где участок выиграл, чтобы все по-честному было, без обид. А то одному участок в столице, а другому на Крайнем Севере – несправедливо. Но будут, естественно, и льготы – руководящим работникам, персональным пенсионерам и некоторым отдельным категориям граждан. А тех, кто откажется ехать на север осваивать свою землю, наказывать и лишать надела, чтобы экономику не подрывали.

После долгого обсуждения депутаты приняли закон о земельной приватизации. Территории у нас большие – всем хватит.



С понедельника по всей стране целая армия землемеров вышла в поля и леса и стала мерить и составлять специальные карточки на каждый участок. Кое-где колхозники сначала не хотели пускать землемеров на свои угодья, подняли их на вилы и подавили тракторами. На следующий день землемеры пришли опять, но уже в сопровождении солдат, которые отпугивали колхозников прицельными выстрелами и гранатами.

На кондитерской фабрике сидели тысячи клерков, которые присваивали фантикам номера, ставили печати, складывали фантики в коробочки и перевязывали их шелковыми ленточками.

Потом курьерские поезда, с усиленной солдатами охраной, развозили коробочки по всей стране, и в назначенный день в каждом населенном пункте открылась контора по выдаче фантиков.



Комитетчик, которому было поручено вести слежку за Андреем, или, как говорили у них, «курировать», был боец невидимого фронта с двадцатилетним стажем, с поседевшей головой и шестью пулевыми ранениями, одно из которых стоило ему кусочка мозга. Комитетчик этот из всех технических средств признавал и доверял только двум – пишущей машинке «Ундервуд», доставшейся ему в наследство от прежнего шефа, и старому, но надежному «парабеллуму» с нестандартным патроном и исключительно большой убойной силой.

Когда сотрудник принимал под свою «опеку» Андрея, то, просмотрев толстенный каталог подслушивающих устройств, поступил по старинке и по-простому: подключил к телефонному номеру Андрея параллельный аппарат, после каждого звонка поднимал свою трубку и записывал содержание разговоров, ставя вместо матерных слов многоточия.

В тот день, когда в кабинеты всех оперативников ставили телефаксы, пожилой связист, в отсутствие хозяина кабинета, подключил факс к спаренному телефону, предварительно списав в тетрадку номер, заботливо нанесенный на листок бумажки в окошке номеронабирателя. Комитетчик испытывал перед всей оргтехникой страх и трепет, боялся даже смотреть в их сторону и только опасливо нажимал иногда красную кнопочку питания. Когда факс мелодично попискивал перед началом приема, сотрудник подпрыгивал на стуле, потом хватался за сердце, двумя пальцами вытянутой руки доставал листочек бумажки и после этого долго переживал это событие.

Его начальникам нравилось посылать свои распоряжения и инструкции в соседние кабинеты по факсу, процесс казался им увлекательным, и скоро все документы, вплоть до грифа «совершенно секретно», поступали к исполнителям только по факсу. Также начальники требовали, чтобы отчеты о проделанной работе отправлялись таким же образом, и только единицы сотрудников, включая и куратора Андрея, лично приносили докладные записки в канцелярию.

Андрей считал само собой разумеющимся, что в его трубке во время бесед кто-то дышит и иногда даже кашляет. Но так как по телефону он говорил только с Машей и иногда со спикером, то сильно по этому поводу не расстраивался и иногда даже здоровался с сопящей трубкой.



Сидя в удобном глубоком кресле, Андрей потягивал прохладное пивко из пластиковой баночки. Ощущая пищеводом холодок жидкости, он читал свежий номер «Депутатской правды». Среди стандартных околополитических и псевдоэкономических баек и сплетен Андрею попался действительно интересный материал.

Длинная статья, в целую полосу, посвящалась тому, что некий певец-куплетист, известный широкой публике своими традиционными среди мужчин богемы наклонностями, подал в суд на редактора эротического еженедельника «Пенетрато ин виво». Ему, куплетисту, показалось обидным, что в ста двенадцати богато иллюстрированных страницах не нашлось места рассказу о житье-бытье представителей доблестных сексуальных меньшинств. Поговаривали, что куплетист пользовался расположением птиц высокого полета и навещал их иногда в баньках.

Суд принял иск к производству, с трудом наскребли по городу необходимых присяжных и вызвали на ковер певца и редактора. Куплетист явился на заседание одетым в блузку с открытой спиной, в каждом его ухе было по три золотых, с бриллиантами, клипсы. Самым же крутым в его наряде были зеленые лосины, пикантно обтягивающие выпуклый зад и мускулистые ноги. Своим пикантно-женственным видом он выгодно отличался от тривиально придушенного галстуком-бабочкой редактора. Во время слушаний куплетист стоял полубоком к залу, держа пухлыми накрашенными губами конфету «Чупа-чупс», которую время от времени с тихим выдохом вынимал изо рта и облизывал розовым кошачьим языком.

Но он где-то переборщил, и на этот раз победила естественная ориентация. В рядах заседателей была женщина средних лет, которая в течение года не могла купить своей дочке такие же лосины. Дочка закатывала каждый день жуткие истерики и шантажировала мать тем, что все ее поклонники отказываются идти с ней в постель, пока она не предъявит им свое тело, упакованное в нижней части в зелень эластика.

Заседательница устроила в совещательной комнате скандал и буквально заставила всех других прийти к ее мнению. К тому же куплетист, стоя глазки адвокату редактора, не выпуская конфету изо рта, оговорился и назвал присяжных «господа пристяжные», на что они все обиделись.

Суд вынес приговор, и куплетиста взяли прямо в зале суда. Потом его взяли еще один раз – в камере предварительного заключения. Народу там было море, и куплетист истошно визжал, чтобы не все сразу, но его мало слушали. Хитрый конвоир через смотровое окошко заснял это все на камеру и продал негативы пронырливым журналистам за ящик водки.

Андрей рассматривал эти похабные фотографии, пил пиво и рассуждал про себя, что женщин, охочих до мужчин, он еще понять может, мужиков, которые не могут без женской ласки, тоже, но вот тех, которые туда же, как и куплетист, он уже не понимает и только диву дается, как это можно променять все на «Чупа-чупс» на палочке. Почему-то после этой статьи у Андрея сильно испортилось настроение.

Уже давно обостренное чутье его подсказывало ему, что грядут какие-то новые неприятности, и этому способствовали его собственные наблюдения.

Андрею казалось, что из депутатов, в общем-то безобидных и безвредных людей, начинают делать врагов трудового народа, и причем весьма быстрыми темпами. Во всех магазинах, вплоть до горных кишлаков и северных поселков геологов, создали спецотделы для депутатов. Когда толпа давилась у прилавка в надежде получить по талону триста граммов колбасы и когда всех обслуживала одна лениво-толстая продавщица в огороженном стальной решеткой зале, за уставленным разносолами и всевозможнейшей снедью прилавком мирно посапывали три продавщицы и кассир, устроившись за табличкой «Отдел обслуживания депутатов».

В винных отделах трудяги, после изнурительного многочасового стояния и мордобития, покупали чекушку водки из плохого древесного спирта, а рядом сверкали этикетками благородные марочные вина, водка семи сортов в граненых бутылях, и все по ценам девятьсот третьего года. Андрей мог себе представить, что думали и как выражались оголодавшие нефтяники, когда к ним в тундру утром приезжала автолавка и, после того как выгружали привезенное пожрать и выпить, сверху ставили бумажку в специальной подставочке – «только для депутатов», и люди стояли весь день и надеялись, что хоть что-нибудь продадут, ведь последнего депутата в этой местности видели только при Столыпине и они больше здесь не никогда не водились. Но вечером, прикрываемые от гнева масс щитами специально прибывшего ОМОНа, грузчики упаковывали все обратно, шофер докуривал сигаретку, выбрасывал окурок в окно, заводил мотор и заполненный под крышу кузова фургон уезжал в следующий поселок нефтяников. Когда же в одном поселке вахта захватила грузовик и оприходовала его содержимое, к ним прилетели вертолеты с десантниками и после ракетного обстрела захватили три буровые вышки и переловили всех террористов. Потом был суд, и всех приговорили к высшим мерам, с заменой пожизненной принудительной работой на тех же вышках.

Вечерами во всех северных городах страны, в жуткие морозы, когда стоявшие на конечных остановках автобусов люди разводили костры, чтобы хоть немного согреться, водитель автобуса, выдержав положенный по графику движения интервал, понежившись в теплой кабине, ставил вместо картонки с номером маршрута глянцевую табличку «Депутатский» и, обдав облаком выхлопных газов воющую толпу, уносился в снежную даль. Иногда вместе с ним уезжала пара девиц либо подвыпившая компания.

По двум каналам телевидения, во время редких показов хороших фильмов, на самых интересных местах врубали репортажи с заседаний парламента либо интервью с наиболее упитанным представителем депутатского корпуса. При этом фильм на паузу не ставился, а шел себе тихонечко, и после окончания репортажа зрители досматривали заключительные кадры и титры фильма.

Были еще и другие нюансы, как то: сообщение во всех центральных и местных газетах о повышении зарплаты депутатам, о выдаче им ключей от квартир и так далее. Была опубликована и статья о купающейся в роскоши верхушке депутатского клана, и сопровождалось это фотографиями, на одной из которых была запечатлена Маша, в шелках и алмазах, небрежно покуривающая сигарету, обнимаемая послом одной маленькой морской державы.

Андрей очень расстроился, когда увидел этот номер газеты, – рушился его выстраданный имидж защитника народа. К тому же, оказывается, Маша опять перестала сдавать в семейную казну все поступления драгоценностей и долларов и вела вторую финансовую жизнь.

Правда, были у Андрея и кое-какие мелкие радости. Его секретарша после очередного бурного разговора попросила пристроить куда-нибудь ее подружку. Подружка оказалась мордастенькой расторопной девушкой с горячим темпераментом и приятной полноты формами. Как раз по штату Андрею была положена персональная уборщица в кабинет. Успешно пройдя собеседование сначала лично с Андреем, а потом и в отделе по работе с личным составом, обслуживающим депутатов, подружка была принята на работу. И так как Андрей стал предпочитать секретарше новенькую, та стала трудиться больше времени, привела в порядок все дела и даже начала успевать отпечатывать на машинке тексты речей Андрея.



Когда зима закончилась, всю страну всколыхнул разразившийся скандал с фантиками. Оказалось, что на следующий же день после введения фантиковой приватизации какая-то сволочь нашла еще один склад с обертками, которых было еще более немеренное количество, и тут же теневые структуры организовали сбыт фальшивых фантиков (которые, однако, заполняли и украшали гербовой печатью те же самые чиновники, что и настоящие). В итоге получилось, что на каждый надел существовало от одного до двадцати фантиков. Владельцы одного и того же надела сходились врукопашную на земле и бились до смерти. Но постепенно наплыв левых оберток достал всех, и даже биржевые спекулянты перестали связываться с фантиками. Только в убогих деревеньках хитрые жулики меняли старинные жестяные иконы у глухих бабулек на мешок фантиков, которые бабульки использовали в качестве растопки для печей, а их не менее глухие деды крутили из них цигарки и набивали самосадом.

Правительство собралось на совещание, которое происходило за закрытыми дверями. Поскольку отцы и зачинатели земельной реформы уже отдыхали на своих виллах на Багамах и во Флориде, виноватых не обнаружилось. Попытки подсчитать убытки были тщетными, так как количество фантиков, поддельных и настоящих, было астрономически большой величиной. И правительство приняло декрет, в котором достигнутые результаты приватизации аннулировались, вся земля снова объявлялась собственностью государства, компенсации не выплачивались, и лица, осваивавшие свои участки на Крайнем Севере, обратно не возвращались. Декрет одобрил начальник аппарата президента и передал его в парламент на утверждение.

За неделю до голосования по этому проекту здание парламента обстреляли из автоматического оружия, поотбивав пулями фиговые листки у атлантов и разбив стекла на всем первом этаже. Ответственность за теракт на себя никто не взял, и никого не нашли, хотя, впрочем, и не искали. В тот же вечер президент своим личным распоряжением возложил обязанность охраны парламента на свою личную гвардию.

Прибывшие гвардейцы, в черных формах с золотыми погонами и расшитыми во все цвета радуги шевронами, выгнали подразделения безопасности на улицу, выбросив их шинели в скатку, а бушлаты и прочие манатки – в веселые апрельские ручейки и лужи. Окна первого этажа застеклили пуленепробиваемым стеклом, а для верности заложили еще и мешками с песком и мелким щебнем. На чердаках поставили пулеметы, минометы и безоткатные орудия.



Накануне первого заседания весенней сессии Андрей был совсем в плохом настроении. Мало того, что предчувствия уже добили его и ему стали сниться вещие сны, в которых его истязали люди в темных балахонах, так еще и Маша опять довела его до ручки. Приезжала делегация парламента из страны, располагавшейся где-то в Центральной Африке, и, как обычно, после гульбища в ресторане Маша уехала в номера с их консулом, огромного роста негром, который, будучи в смокинге, все норовил одернуть набедренную повязку из листьев банана и сидел за столом, держа в одной руке обглоданную кость. Вернулась Маша через несколько суток, разбитая, с синяками от жестких пальцев по всему телу. Когда она отсыпалась, Андрей порылся в ее сумочке и нашел в ней фотографию, сделанную на «Полароиде», на которой голая Маша обнимала не менее голого негра. В носу у него было вставлено золотое кольцо, а весь торс был разрисован полосами белой краски. Еще в сумочке Андрей нашел скомканный носовой платок, от которого очень плохо пахло, и мешочек из шкуры какой-то африканской животины, в котором лежал золотой самородок граммов на сто – сто пятьдесят.

Андрей постоял, взвешивая в руке самородок, подумал – и, несмотря на золото, обида за белую расу победила. Раз эта ненасытная женщина уже и с неграми начинает развлекаться, то что дальше будет?

Андрей взял ремень из крокодила, подошел к кровати, стянул с Маши одеяло и со всей силы стеганул ее по спине. Она проснулась, вскрикнула, Андрей полоснул по ней ремнем еще раз, потом еще и еще. Маша хотела спрыгнуть с кровати, но он поймал ее за руку и швырнул обратно.

– Я тебе покажу, как с негром в постели резвиться! – орал на всю гостиницу Андрей, нанося удары один за другим. Маша металась по кровати, но он везде настигал ее и лупил почем зря.

Наконец после пяти минут избиения Андрей запыхался и прекратил махать ремнем. Маша лежала неподвижно на животе. Все ее спина и ниже было разрисовано красными вспухшими линиями. Маша стонала. Андрею вдруг где-то стало жалко ее, и он аккуратно, стараясь не касаться побитых мест, повернул Машу на бок. Глаза ее были закрыты, язык облизывал губы, руки грациозно шуршали под трусиками, и все в Маше говорило о высшей степени наслаждения. Когда она почувствовала прикосновение его рук, то, не открывая глаз, прошептала:

– О, Андрэ... это была феерия... ты... не останавливайся... ну...

Андрей вскочил, схватился руками за голову и издал рев погибающего мамонта, попавшего в ловушку, на колья.

– А-а-а-а-а! Мазохистка поганая... Ну за что это мне?

В дверь постучали. Андрей подбежал, спотыкаясь о ковровую дорожку, и открыл ее. За дверью стоял мужик с фотоаппаратом, который тут же ослепил вспышкой Андрея. За мужиком стоял охранник с заинтересованным выражением лица. Андрей пнул фотографа в живот и, пока тот стоял, согнувшись, разбил об стену камеру, потом еще раз пнул мужика и захлопнул дверь.

Из спальни раздавались стоны и вскрики Маши. «Блин, – подумал Андрей, – пятый размер, шестой рост».



Утром понурого Андрея, позорно провалившего воспитательное мероприятие и все-таки получившего опосля по морде от Маши, привезли в парламент. Увидев новую охрану, он даже не удивился и, показав свой мандат часовому, прошел в свой кабинет.

Вышвырнув из своего кресла уборщицу, которая разговаривала по специальной правительственной бесплатной линии с родственником на побережье Новой Гвинеи, Андрей перебрал почту, в которой не оказалось ничего интересного. До обеда он смотрел телевизор, по которому шел футбольный матч наших с немцами. Нашим уже забили три гола, и, как только наш испуганный нападающий не смог вовремя отделаться от мяча и вышел один на один с пустыми воротами немцев, телевизионщики врубили интервью с «аграрием», трясшим пачку фантиков и пытавшимся сказать что-нибудь членораздельное вместо «мать вашу». Когда его отключили, первый тайм уже закончился, по полю ходили стройные ряды полуголых проституток, а у ворот противника собирали из плексигласовых щитов эшафот. Андрей представил, как среди этих женщин шагает Маша в непристойном нижнем белье, и у него отлегло от сердца.

После обеда появились мастера и установили новенький телефакс. Андрей до позднего вечера рассматривал его, катал сам себе копии бумажек и ждал, чтобы кто-нибудь послал ему что-то по факсу.

И когда он уже надевал пальто, из факса выползла бумажная лента. Обрадованный Андрей оторвал ее от рулона и жадно стал читать.

– Совершенно секретно... ага... завтра, в шесть ноль-ноль, начало операции «тайфун». Код секретности высший...

У Андрея остановилось сердце. По спаренному телефону он получил депешу, предназначавшуюся его куратору. Андрей автоматически посмотрел на часы – семь тридцать вечера.

– Сейчас же домой, хватаю все и за рубеж, пускай ловят...

Холодок опасности подстегивал Андрея, когда он несся по лестницам на свой этаж. В номере его встретила Маша, с округлившимися глазами и отвисшей челюстью.

– Андрей, мне сейчас мой из МИДа сказал... все границы закрыты... завтра что-то будет... он даже мне денег не дал... так просто... и сказал потом, что если со мной что случится, то он похлопочет... может быть. – И Маша разревелась на плече у Андрея.

Он попытался ее успокоить, но та уже билась в истерике, и Андрею пришлось дать ей пощечину, чтобы она пришла в себя.

– Иди одевайся как в кабак, я пока соберусь... и возьми с собой самое необходимое.

Андрей раскопал тайник, набил его содержимым дипломат, потом оделся в свой лучший костюм и позвонил в дежурку, чтобы подогнали машину съездить в ресторан поужинать. Дежурный промямлил что-то про дороговизну бензина для трудящихся масс, но потом сказал, что машина ждет у подъезда. В конце концов, операция назначена на завтрашний день, а на сегодня указаний от начальства не поступало.

Маша вышла из номера в своем сильно декольтированном платье, с сумочкой. Когда Андрей помогал ей надеть манто, то увидел торчащий из сумочки завернутый в газету фаллоимитатор.

«Дура, о дура... – подумал Андрей, – самое необходимое... хотя...»



К машине Андрей шел, поддерживая Машу под ручку и скрывая портфель под перекинутым через локоть плащом. Отъехав немного от гостиницы, он попросил остановиться у киоска. Перепрыгивая лужи, Андрей добрался до киоска и купил полный мешок консервов и пару бутылок вина. Водитель-охранник не понял, зачем собирающиеся поужинать в ресторане люди покупают запас продовольствия, но, так как в школе спецназа его никогда не учили принимать самостоятельные решения, понимать и не собирался. Потом доложит начальству, пускай они сами там думают.

Андрей сел на заднее сиденье, рядом с Машей, и взял у нее сумочку. Пока водитель смотрел на дорогу и уворачивался от встречных машин, он достал фаллоимитатор, почувствовав в своей руке его ухватистую тяжесть. Как только автомобиль остановился у очередного перекрестка, Андрей, размахнувшись, насколько позволял салон, съездил по голове водителя. Тот икнул и растекся по сиденью. Андрей перебрался на сиденье рядом, вытащил из недр куртки охранника пистолет, запасные обоймы, потом открыл дверь и вытолкнул, упершись ногами, бесчувственного водилу наружу, прямо под колеса какого-то транспорта.

– Хай, вот и я! – крикнул Андрей, сел за руль и повернул в сторону кольцевой дороги. Он гнал машину, проезжая на все сигналы светофоров и кое-где выезжая на тротуар, разгоняя пешеходов. Но через два квартала дорогу перегородили машины полиции, и Андрей, круто развернувшись, поехал обратно.

Он нащупал сбоку от сиденья кнопку рации, и кабину наполнили голоса полицейских и атмосферные помехи.

– Первый... первый... я второй... как понял... черная «Волга»... госномер ноль-ноль-шесть-шесть... начинай...

– Гады! Суки! Волки! – заорал Андрей. – Все перекрыли...

Маша заплакала и по-бабьи запричитала.

– Да заткнись ты... – Андрей врубил мигалку и газанул.

Притормозил он только у здания парламента. Выдернув, как пробку, жену из машины, держа ее за руку, он добежал до двери и постучал, держа раскрытым свое удостоверение. Едва гвардеец пропустил их в здание, как, визжа тормозами, у подъезда остановилось несколько автомобилей с комитетчиками. Гвардеец свистнул, и тут же откуда-то около него выросло еще человек десять, их глаза горели, как у охотников, увидевших дичь.

Делегат от сотрудников попытался вести переговоры, но ему расквасили физиономию и отобрали оружие. Органы потерпели поражение и уехали, красные как раки.

Гвардейцы проводили одобрительными взглядами Машу, пока она с Андреем шла до лифта.

– Если ты хоть с одним еще, я тебя пристрелю, – зло шептал Андрей, сжимая локоть жены.

В кабинете он сдвинул кресла и устроил лежанку для Маши. У факса лежала гора новых инструкций, среди которых был список на ликвидацию. Андрей шел в нем пятым, а его жена – двести тринадцатой.

Голова Андрея разболелась. Он сделал пару глотков вина, съел консервы, поставил часы на полшестого и улегся спать на столе.



Утром Андрей проснулся до сигнала будильника. Он включил телевизор, и ровно в шесть утра по нему, вместо новостей и зарядки, показали сначала фрагмент балета «Щелкунчик», а потом раскопанный где-то диктор времен войны стал торжественным голосом вещать:

– В связи с неспособностью нынешнего руководства управлять страной, в связи с полным развалом экономики я, вице-президент, объявляю о своем вступлении в должность и приказываю всем...

Потом показали пылающую гостиницу и депутатов, выводимых босиком на улицу под улюлюканье и радостный визг массовки. Затем сообщили, что в настоящий момент президент низложен и разыскивается спецслужбами, в столицу введены внутренние войска, и скоро будут блокированы все остатки президентских структур, а также парламент. Показали колонну всадников, мерно подпрыгивающих в седлах по пути к центру города и звенящих саблями и шпорами. Потом экран покрылся рябью, и все каналы пропали.



Оказалось, что в гостинице были не все депутаты. Накануне вечером фракция «аграрников» полным списочным составом надралась в буфете, и ни один не смог подняться и уехать домой.

В здании парламента гвардейцы организовывали оборону. В кабинет Андрея притащили тяжелый пулемет, и он помогал двигать стол к окну и устанавливать на нем лафет и ствол пулемета. Потом они вместе с Машей снаряжали ленты, пока молчаливые гвардейцы производили пристрелку пулемета по одиноким прохожим, которые шли с ночных смен и еще ни о чем  не подозревали.

Андрей нашел в шкафу старый транзисторный приемник и настроил его на первую попавшуюся волну. Там журналисты костерили президента и хвалили его зама, который в трудный для страны момент решился на такой благородный шаг.

Через час к зданию парламента подъехали грузовики с солдатами внутренних войск, но не успели они вылезти из кузовов, как были все до одного расстреляны гвардейцами. Пулемет в кабинете Андрея тоже поработал вовсю, засыпав весь пол гильзами и наддав пороховой гари. Андрей бегал вниз и носил ящики с патронами.

Парламент окружили боевые машины пехоты, и по площади рассыпались зеленые фигурки, постреливая из автоматов. Одна машина выстрелила из пушки, граната разорвалась где-то на втором этаже, но тут гвардейцы принялись жечь машины одну за одной ПТУРСами и из безоткатных орудий. Все пространство перед зданием было охвачено огнем, машины коптили, выгорая вместе с экипажами. Потом над зданием сбили вертолет, который рухнул в реку.

Нападающие притихли, и потом заново началась перестрелка. Прячась за подбитой техникой, солдаты подбирались все ближе к зданию. Пулемет в кабинете стучал не переставая, Андрей взмок, подтаскивая и раскупоривая цинки с патронами.

По радио как раз передавали репортаж о штурме парламента. Комментатор сказал, что принято решение рассредоточить по соседним крышам снайперов. Словно в подтверждение этих слов, через пять минут пулеметчик вдруг подпрыгнул у окна и рухнул на пол с пулей, попавшей в его лицо. Маша закричала и обхватила голову руками. Снайпер стрелял еще несколько раз, пули рикошетили об стены и носились туда-сюда над упавшими Андреем и Машей. Андрей выполз в коридор, но не увидел никого из гвардейцев – все отстреливались из разных кабинетов.

Он вернулся, оттащил за ногу убитого пулеметчика и, пачкаясь в его крови, снял с него бронежилет, шлем-сферу, пистолет в кобуре и прочую амуницию. Маша помогла все это надеть, они вдвоем снарядили длиннющую ленту. Андрей не успел застегнуть ремень сферы под подбородком, как солдаты внизу пошли в атаку. Гвардейцев стало значительно меньше, и их выстрелы наносили меньшие потери наступающим.

Андрей обхватил еще потную от рук гвардейца рукоятку, поймал в прорезь фигурку в зеленом и нажал на спуск. Он орал что-то, осыпая площадь свинцом. Солдаты падали один за другим, часть из них побежала обратно, Андрей выпустил очередь по их спинам, и лента кончилась.

За полчаса он, задыхаясь в тяжелом жилете, нанес еще патронов и опять разогнал атакующих. Сфера съехала на лоб, Андрей только хотел поправить каску, как в его голове что-то взорвалось. Пуля, выпущенная из снайперской винтовки, попала в лоб, защищенный сползшим шлемом. Шлем сорвало с головы и вынесло в коридор, а сам Андрей, сделав сальто в воздухе, приземлился прямо на труп пулеметчика. Когда он смог прочухаться, то увидел, что над ним сидела Маша, поливала ему голову водой из графина и плакала от счастья:

– Живой, живой мой Андрюшенька, золото мое...

Из носа, из левой ноздри, хлестала кровь, и Андрей сглатывал ее. Голова встала на свое место, он выплюнул сгустки крови на пол. Маша проползла к своей сумочке, достала из нее белый столбик «Тампакса» и уверенным движением всадила его в самую глубь носа. Усики сначала мешали Андрею, но потом он взял их концы в рот и забыл о них. Найдя сферу, Андрей оценил вмятину в пластине, надел шлем и выглянул в окно. Солдаты подбегали к самому подъезду, пригибаясь под редким огнем защитников. Андрей расстрелял оставшиеся патроны, потом скинул вниз одну за другой три бывшие в подсумке гранаты-лимонки.

Потом он, поддерживаемый Машей, спустился вниз – там, у стены, была свалена куча трупов гвардейцев. В буфете сидели «аграрники», вздрагивающие при каждом выстреле.

– Вы что, козлы, суки, там война, а вы тут сидите, а ну марш наверх, схватили автоматы и за Родину, вперед!

Грозный вид Андрея, а главное его так нужный командный голос привели в чувство депутатов, и они унеслись наверх, разобрали оружие и встали в ряды защитников.

Благодаря этому удалось отбить еще одну атаку. Пока депутаты перевязывали раны, Андрей поднялся в свои апартаменты, захватив патроны и гранаты. Маша тоже несла в сумке несколько гранат.

Радио, стоявшее в углу у стены, почему-то молчало. Андрей схватил его и потряс, но оно было исправно и принимало шум пустого эфира.

Андрей осторожно выглянул наружу. Вдалеке, на проспекте, разворачивалась батарея тяжелых пушек. «Е-мое, – подумал Андрей, – теперь это все!»

Прошло пятнадцать минут, и одно орудие рявкнуло, жутко свистящий снаряд перелетел через здание парламента и разорвался где-то в жилых районах. Потом еще один и еще, и только четвертый снаряд попал в самый верхний этаж. Грохот сотряс дом, со стен и потолков осыпалась известка и отвалились пласты штукатурки.

– Все, Маша. – Андрей притянул к себе жену и поцеловал в губы. Маша, всхлипывая, ответила на поцелуй, и они стали раздеваться, чтобы перед смертью успеть подарить друг другу любовь. Пока они любили друг друга, несколько снарядов разнесли добрую десятую часть здания. Когда Маша билась в волнах экстаза, снаряд грохнул на их этаже, через несколько кабинетов.

Вдруг заговорило радио, и тот же голос довоенного диктора торжественнейшим образом вещал на всю вселенную:

– Внимание, внимание, работают все радиостанции... Мы ведем наш репортаж с шоссе, ведущего к столице... По нему, на максимальной скорости, идут на помощь героическим защитникам демократии две танковые дивизии, три дивизии воздушно-десантных войск. На первом танке, под государственным флагом, едет в военной форме главнокомандующий Вооруженными силами, президент нашей страны...

Андрей радостно прижался к Маше, та обняла его, и в этот момент опять взорвался снаряд.

И тут Андрей испугался. Стены показались ему страшными и давящими, он схватил полуголую Машу, кинул в ящик из-под патронов дипломат, подобрал приемник, и они выскочили прочь из кабинета и побежали к лестнице. Через несколько секунд снаряд попал в кабинет, в котором они только что были, взрывная волна скинула их по лестнице, Андрей кое-как поднял Машу и потащил ее вниз. Из радиоприемника неслись бравурные военные марши и репортеры наперебой выражали свои верноподданнические чувства воскресшему президенту, чью поимку и скорую смерть они предсказывали несколько часов назад.

Все здание было порушено, на первых этажах уже хозяйничали солдаты. По дороге Андрей и Маша столкнулись с раненым гвардейцем, они подобрали его и несли на плечах, ноги гвардейца безжизненно волоклись следом. Они забежали в какое-то помещение и тут услышали голоса. За стеной пробежали солдаты, и в отдающем им приказы голосе Андрей узнал генерала. Он выглянул – солдаты были уже в самом конце коридора.

Андрей взял у раненого автомат, набил патронами магазин и сел у входа.

Гвардеец, над которым склонилась Маша, погладил ее обнаженную грудь и сказал:

– Мне все равно не жить уже... если не откажешь...

Маша повозилась в его брюках и, стараясь не смотреть на развороченные колени гвардейца, села на него, подобрав подол платья.

– Спасибо... – прошептал гвардеец, когда Маша привстала, и потерял сознание.

По радио уже сказали, что танки вошли в город. Через дыру в стене Андрей увидел пролетевшие в небе штурмовики. Обстрел прекратился, только хлопали одиночные выстрелы. Гвардеец стонал, Маша наконец-то догадалась и перевязала его и теперь держала его голову на своих коленях. Через полчаса до Андрея донесся рев моторов танков, подавивших батарею и теперь въезжавших на площадь. За стеной опять раздались голоса солдат.

Когда солдаты уже проскочили мимо, Андрей вышел из-за угла и очередью стеганул по их спинам. Солдаты попадали, и перед Андреем остался генерал, поседевший, с животным страхом кролика в глазах.

Их взгляды встретились, генерал попытался вытащить пистолет, но непослушные пальцы запутались в молниях комбинезона, и генерал побежал прочь, наклоняясь вперед. Андрей хотел выстрелить из автомата, но рожок был пуст. Тогда он выхватил пистолет шофера и несколько раз выстрелил – коротконосый пистолет глухо фыркал, пули попадали в стены рядом с убегающим, и, наконец, одна из последних пуль свалила генерала в мусор обрушенного потолка.



Потом Андрей стоял, обнимая Машу, посреди площади, и сам президент жал ему руку. Вокруг них стояли гвардейцы, образовав стену из пуленепробиваемых щитов. Пронырливые журналисты снимали все это, и на следующий день по всему миру и во всех газетах на первых страницах была фотография Андрея, в бронежилете, с пропитанным кровью «Тампаксом» в левой ноздре, со свисающими от него ниточками, обнимающего свою жену Машу, чья восхитительная нагота амазонки была едва прикрыта остатками декольтированного платья. CNN и ВВС сделали репортаж о герое – защитнике демократии, и после этого Андрея пригласили читать лекции в зарубежных университетах.

 

Номер в гостинице остался за Андреем. Несколько дней они с Машей отдыхали. Маша приводила в порядок свое тело, ногти, поломанные в боях. Андрей сидел и читал днями напролет присланное ему из аппарата президента письмо, в котором ему предлагалась должность такой значимости и высоты, что кружилась голова.

В суматохе и в разборках, кто был виновником происшедшего, Андрей успел удачно продать золотишко и перевести все сбережения в зарубежный банк.

Никто не заметил, как бывший лидер депутатской фракции, вице-спикер, герой – защитник демократии, кандидат на одну из главнейших ролей в государстве поднялся вместе со своей супругой на борт самолета шведской королевской компании, пристегнулся к креслу в туристическом классе и мирно проспал до самого пункта назначения, пока его жена долго строила глазки широкоплечему стюарду и все-таки ухитрилась отдаться ему в кабинке туалета.

В день отлета, словно в качестве салюта, в аэропорту взорвали несколько киосков вместе с коммерсантами.

Андрей летел, и ему снился сон про его последний франчайзинг, теперь уже наверняка самый что ни на есть последний. Сон был грустным.



Авторские права защищены законом РФ. © Евгений Лубяной 1995.