2. Начало воскресного дня и его конец

Из цикла «Свояк никакухи (Адепт нейтралитета)»

1.
- Простите, вам никогда не приходилось видеть падающий метеор? – мягко спросил Филимон у овощного лоточника.

- Нет. - Владелец зелени желчно скривился и зевнул.

- Так поберегитесь: щас он свалится на прилавок. - И Филимон вскинул глаза к небу. Лицо продавца непроизвольно взлетело. Когда же миг спустя он враждебно вклинился в глумца, тот пожирал самый большой, красный и сочный помидор.

- Уфы, эфоф мефеоф гфофнулся мне в фоф, - давясь и дружественно кивая, пояснил Филимон. После чего как будто и вправду сглотнул небесное тело, вежливо козырнул и исчез.

Филимону не нужно было прощать или оправдывать себя. Совесть не жгла его. Свой поступок он считал закономерным следствием безденежья, превратившего солнечное воскресное утро в утро без завтрака. Вернее, он ничего не считал, поскольку для этого следовало подумать. Филимон же был человеком, презиравшим «racio» и канонизировавшим действия вслепую.

Помидор не утолил голода, лишь распалил пожар. Филимон прочувствованно рыгнул, испепелил негодующим взглядом вспугнутого старичка и двинул на бега. Он мог остаться без гроша на завтрак, но всегда имел "резервные фонды" для ипподромных игрищ.

- Привет, Филимон. - Льстиво вскрикнул пузатый лысик, радостно подаваясь навстречу блондину в мятом клетчатом костюме и кепаре с лиловой помпошкой, что разрубал толпу как крейсер лужу.

Задумчивый Филимон неопределенно хмыкнул и рассеянно мазнул ладонью по замшевой щеке приятеля. Тот мигом утер ею чью-то подмышку.

Все ставили на могучего Буцефала. Коротко обругав гривастого фаворита, Филимон предпочел неказистого Огонька.

Покуда народ неистовствовал, скандируя клички любимцев, Филимон язвительно ухмылялся, сосредоточенно драл заусеницы и приговаривал: «Глупые люди».

Огонек прицокал последним. Ножевым взглядом Филимон рассек одноликое мутное море лиц, плюнул вверх: «На кого Бог пошлет», - и, резко пригнув весело клюнувший помпон, размеренно пошел прочь.

2.
Впереди предстояло выживать среди парализующего чада из киосков: румяные булочки, лоснящиеся пирожные, хрусткие круассаны…

Филимон шел, бронзовея от ярости, и кровожадно ковырял глазами бездушные лица  продавцов.

Улицу запрудили ранние и праздные шатуны. Филимон высокомерно поплевывал. Подбираясь к кинотеатру, он прошептал: «Бестолковое население». Тут его взор запеленговал розовощекого карапуза, который в далеком затишке сквера тоскливо жевал бутерброд с гаргантюанским ломтем сверкающей ветчины.

Филимон решительно отринул почтенного господина. Догадливая публика шустро оголяла крейсерский фарватер.
 
- А ну отдай! - гневно прошипел Филимон, повелительно вытянув ладонь.
 
Малыш, в коем ясно угадывались два пуда гольной требухи, испуганно листнул ресницами, но послушно расстался с бутербродом.  Вызывающе сверкая подбровной синью, Филимон степенно удалялся в глубь скверика, где в три жевка прикончил легкую добычу. Жизнь стала краше и интересней. На соседней лавочке обретался строгий дядька в очках а-ля покрышки для «Пежо». Очкарик напряженно воевал с кроссвордом. Филимон подсел и мирно внедрился:
- Отпрыск невежества, неужель тебе неведомо, что положено делать с такими ничтожными клочками бумаги?

Шины «Пежо» раздраили дырку пониже: круглую и немую как спасательный круг. Предваряя реакцию, Филимон иронически выхлопнул: «Хо-хо», - и отнял газету.

Его дальнейший маршрут пролег через газоны прямиком к платному туалету.

Выждав, когда билетер отлучит глаза от входа, Филимон воровато проник в кабинку.
 
Удобно устроившись, клозетный "заяц" уже почти заканчивал карандашное эссе: "подлюк…", когда его грубо и с позором застукали.

Застегивая штаны, Филимон справился у «сопровождающего» насчет табачку. Вышибала лишь свирепо оскалил акульи зубы и, зажав шею безбилетника, толкнул вперед. Тогда Филимон, уже не спросясь, выдал скабрезный анекдот. Проводника перекосило. Переломясь на «г», он принялся изрыгать звуковые лавины, пока сквозь захлебывающися клокот не хрустнуло. Филимон отступил, хохотун рухнул на колени, вцепившись уже в собственное горло. С рачьим лицом и глазом, он безразмерно разевал рот. До Филимона помалу стало доходить… Ежели в начале сеанса смеха дяденька озарял мир фаянсом ровненьких зубов, а теперь начисто лишился сей прелести, то… вывод безошибочен: человек подавился вставной челюстью.
И хотя наш герой плыл по жизни сугубо на волне рефлексов, нечто вроде инстинктивного гуманизма уронило его кулак на шею погибающего. Великолепный хруст потряс квартал, а по асфальту весело запрыгали искореженные жевательные приспособления. Судя по их инвалидности, пластмассовые. Корячась на четырех точках, сортирный вышибала стал бурно прихлебывать воздух. При этом его голова и шея заявили о родстве с Квазимодо.

Оставив жертву анекдота приходить в себя, Филимон неторопливо покинул сквер. Да, господа, только что спасший человека, он не требовал оваций и даже не ждал заурядного «мерси». Он шел, насвистывая новый мотив, где ноты подменяли нехитрые трели: «Квазя, квазя, квазя, квазя, квазя-зя, зя-зя-ква-ква»…
 
В утлом, амброзированном мочою дворике его встретил приземистый горбун. Везет же мне нынче на Квазек, лениво подумалось гальюнному герою.

- Ваш кошелёк, месье. - Кротко попросил горбач и выразительно поиграл ваксовым дулом.

- Это зажигалка? - Филимон добродушно кивнул на ствольное дупло.

- Ага. Со свинцовыми струйками, - хрипло хохотнул грабитель. - Чего там вошкаешься, тля нагадь на дедку с бабкой!

- Жду. – Филимон был невозмутим.

- Чего? – у горбуна отвалился подбородок.

- Когда вы подавитесь вставной челюстью, масса Горби, - признался Филимон.
 
Уличный Квазя поперхнулся. Дуло пистолета покренилось, мушка растерянно вымеряла длину хозяйских штиблет. Филимона прошибла слеза: пора! Пора спасать Генерального Президента Советского Союза!
 
И он начал спасение уже испытанным путем: «бац» с оттягом по горбу. Из Квазика хлынули всякости, последним спрыгнул кусочек языка.

Помедлив, Филимон повторил прием и сильно уди¬вился, не дождавшись пластмассовых кусалок.
 
«Что с вами, Михаил Сергеевич, вам не полегчало?»…

Треснув в третий, для верности, раз, он почесал затылок и шагнул через реально попрямевшего калеку. Под ногой шкрябнуло. Филимон погнулся. В луже плакал пистолет. Утяжелив карман, самый занятой в мире человек продолжил воскресный променад.

3.
Он струился по уличным жилам все тише и тише по мере их заполнения людскою жижей. Он глазел на аттракционы в парке, но забастовавший желудок окрашивал впечатления в серятину отрешенного и все более сатанеющего скепсиса.
 
К счастью, по дороге попался роскошный павильон. Туда как раз входила группа интуристов. Филимон небрежно подлизнул чуб и пристроился в обоз к осанистому твидовому господину. Тот непонимающе уставился на обшарпанного пришлеца. Но Филимон уже свойски ему подмигивал, выставив вверх большой палец. Обычно это производило сильное впечатление, снимая последующие непонятки. Лишь в крайних случаях людской черствости и тупизны Филимон запускал одиночную распальцовку в стиле «фак»…

Твидовый иностранец пожал плечами и прошел в залу. Стиснув челюсти, как штангист перед рывком, Филимон вышагивал следом. Суровый, но предупредительный супермен при бабочке и при дверях подозрительно сощурился, однако не рискнул остановить то ли гостя, то ли мистификатора с лицом идола тольтеков.
 
Роль холявщика не слишком тяготила Филимона.  Пожалуй, это было его главным амплуа, если не платформой выживания. Он мигом входил в образ и уже через минуту опередил всех. Его гнал запах мяса во всей его  гастрономической полифонии.

Чего только не было на этих столах!!!
Гид еще только намерился расписать кулинарные изыски, а Филимон брал приступом первый поднос. Слёту разорив, атаковал следующий. С варварством печенега, не отходя и даже без пяточного сдвига, он развернулся к 3-му, разделался с бесспорными вкусностями 4-го и наскочил было на… На этом пищеводные заторы вынудили его взять тайм-аут.
 
Могильно прела тишина. Очарованные соседи пребывали в столбняке, не ведая, что же предпринять: гости - последовать ли примеру кепчатого выскочки. Швейцар – то ли турнуть стервеца, то ли оставить все как есть? Что как все это сценарно прописано в виде шутовского приложения к программе?
 
Один лишь Филимон был бесстрастен, ровно апостол. Но апостол языческий: весь организм его ниже пупка шамански камлал.
Но вот он глубоко вздохнул, ожил, подкрылки носа девственно встрепетнули: из соседней залы фонило ромом и глинтвейном…
 
Записной хвостист уже заканчивал ресурсную настройку на набег № 2, когда проем в обитель спиртных духов законопатил сверхростовой мужчина. Его, с позволения сказать, выражение на, будем аккуратны, лице гвоздило любые оптимистические намеки.
 
Филимон только икнул, а его тренированный тыл уже представился фронту. Потирая живот, холявщик резво, но гордо несся на выход.

Взгляд непроизвольно царапнул вывеску: «Зональный финал конкурса дегустаторов Франции и Бенилюкса»…

4.
Дело клонилось к закату. Дважды его пытались взять в плен. Сперва, кажется, на бульваре Пуговичных ширинок, захватнически себя повела грудастенькая непотребность с аппетитной кулинарной лепкой ниже парика. Филимон был вовсе не прочь поразвлечься, но "девочка" с ходу приложила его таксой расценок. Они были весьма умеренные, даже чересчур, но у Филимона не было денег, и он нарисовал их в воздухе.

- Ах, вот оно что! - усмехнулась продажная любовь. - Ну, мы не гордые, пойдет и натурой за натуру. Твой пиджак, допустим, эквивалентно тянет на мою ночь. Секс в серале гарантируется. На сколько пиджачок этот, интересно, потянет в банкнотах?

- За сорок лет натурой не расплатишься, сераль на присосках, - маняще разомкнулись губы джентльмена.

- Чьей? Твоей? – отплюнула с ядом потаскушка.

- Моя натура всегда при мне и служит только мне. - Филимон отряхнул локоть от ее рук, брезгливо сдул "следы" гадких пальцев и ушел.

Вторую попытку обольщения предприняла «моль ночи», но уже на проспекте Замочных гульфиков. Филимон сразу и начистоту выложил ей, что не в его правилах знакомиться с существами, чья дата почкования утеряна в пластах палеозоя. Троглодит в юбке порадовал понятливостью.

Папенька Мрак успел уже разостлать свое рубище по городу, когда на центральной Площади Тухлого пюре зажгли ослепительную лампу редкостной величины и формы.
 
Вокруг светильни вертелись искрящиеся шарики, лопаясь как мыльные пузыри, правда, с треском динамитных шашек, на сотни миленьких звездулек. Под лампой каруселил подиум с муляжами нагих кинозвезд, что опереточно жеманничали, подмигивали… И каждая рекламировала определенный конверт-дисплей с неоновыми копиями продукции крутых фирм. Изюминка заключалась в том, что очередной оборот выдавал на дисплеи новые изделия, в том числе и алкогольного плана. Вечерние орды восторженным тысячеглазьем пожирали видео-фальсификаты массовой дешевки.
 
Поначалу Филимон также не остался равнодушным к будоражащей новинке. Но вскоре он вспомнил о проститутке, с которой не сумел переспать из-за цифры ноль на счету личных брюк. А тут, это же надо такое придумать, его буйный темперамент дразнили фантазийные прелести голых ВУМАНекенов и вино-коньячный бурлеск из  мультипликационных бутылок.
 
А может быть, не это… Может быть, ржаво-оранжевая скука заставила его поступить именно так. В общем, вспомнив о пустых карманах, он вдруг обнаружил, что один из них не так уж и пуст …
Филимон вынул штучку, сел на бордюр и очень громко сказал:
- Глупые люди!

Затем любовно, как скрипач-виртуоз, размял он пальцы, удобно расположил их на рукоятке, тщательно прицелился и выпустил всю обойму в обнаженные фигуры неоновых голливудянок.

- Не заряжен. Прошу засвидетельствовать. – Радушно приветствовал он полицейских, игриво покручивая на пальце теперь совсем уже игрушечный браунинг…

 1987 г.

Фотография скачана из Интернета, авторство не установлено. В случае претензии, будет удалена.


Адрес разворота со всеми историями абсурдного цикла про Филимона:

http://proza.ru/avtor/plotsam1963&book=14#14