Портрет на площади Тертр

Неведомая сила заставила обернуться. Будто кто-то потянул за плечо в момент, когда он спокойно набирал код на двери своего подъезда.

Он обернулся и не пожалел. Из дома напротив - по другую сторону узкого как коридор переулка, выходила молодая блондинка.

  Высокая, стройная, в черном кожаном плаще.

Но фигуру и одежду  взгляд захватил попутно, главным было лицо. Он испытал чувство охотника, узревшего долгожданную дичь,  радость игрока, открывшего счастливый билет, удовлетворение стрелка, попавшего в яблочко.

Для художника, чье назначение создавать прекрасное – особое счастье столкнуться с истинной красотой, а именно таковую и воплощала в себе блондинка.
 Пускай он видел ее мимолетно,  вполоборота, почти в профиль, этого было достаточно, чтобы образ засел в памяти словно выгравированный.

Он пробормотал приветствие. Она не среагировала – не услышала. В этом была его проблема – тихо, как бы нерешительно здоровался. Оставалось только проводить ее взглядом. Девушка быстро дошла до угла и села в поджидавший ее черный автомобиль.

Он поднялся на третий этаж, в свою маленькую, не отапливаемую квартиру, заставленную картинами, красками и бутылками. Немного свободного места было только у окна, где застыла тренога этюдника.

В задумчивости опустился на стул. Из углов начало наползать одиночество, усугубляемое тишиной и затхлым запахом аскетического обиталища. Работы было много – добавить несколько штрихов к вчерашнему пейзажу, завершить натюрморт и начать, если получится, новый. И еще поправить кисти – покупать новые нынче дорого. Дел на весь световой день, а потом при лампах – до полуночи. Надо шевелиться, чтобы не раскиснуть. Да он и не давал себе никогда раскисать, потому что трудился с удовольствием. Просто решил посидеть минутку, перебрать в уме все заботы.

Хороша девушка! Давно не встречал он такой изумляющей, первозданной красоты, чтобы зацепила за душу, заставила вспоминать. Живет рядом, через дорогу. Муж, наверное, есть или любовник. Такие одинокими не бывают. Разве что в душе. Но это уже не твое дело, потому что ты не лекарь душевного одиночества. 

Всю жизнь он мечтал о красивой женщине. Об идеально красивой – внутренне и внешне. Конечно, у него были подруги, приятные и даже вполне привлекательные. Но им было далеко до нее, и ни одна не смогла или не захотела оставить в его судьбе глубокого следа.

Впрочем, прекрасная внешность не была обязательным условием. Внутренняя красота и ум могли  облагородить лицо и фигуру. В этом случае достаточно, чтобы женщина была просто симпатичной. Но у той, которую он увидел сегодня, физическая красота, несомненно, подтверждала внутреннюю. Это было ясно с первого взгляда.

Но это был незнакомая, чужая девушка. Не более доступная, чем кинозвезда или сновидение.

Как сделать ее досягаемой? Он не стал задумываться над ответом, потому что его ждало много дел. Но вопрос еще некоторое время висел в подсознании.

Он углубился в решение проблемы солнечного света на картине, изображающей осенний лес. Потом занялся другими пейзажами и сделал до наступления сумерек больше, чем рассчитывал. Это наполнило душу покоем и удовлетворением.

Приближалась очередная персональная выставка, на которой он сможет представить много новых работ.

  Но встреча с блондинкой не забылась, и теперь, возвращаясь с загородной поездки на пленэр либо спускаясь с холма, где вместе с другими художниками рисовал неискушенных в искусстве туристов, он каждый раз втайне надеялся увидеть ее снова.

Такой шанс судьба любезно дала через несколько дней. Блондинка вышла из дома, опять направляясь по своей стороне переулка к машине. Она делала вид, что не замечает его. «Как и подобает приличной девушке», - констатировал он.

- Здравствуйте! - сказал он отважно, изобразив широкую улыбку и чувствуя, как затрепетало сердце.

Безмятежное выражение ее прекрасного лица, которое он видел в профиль с гладкой, без единого пятнышка, кожей, не изменилось. Не поворачивая к нему головы, она  опустила глаза и ответила вежливо:

- Добрый день.

 Молодая женщина будто покорялась требованиям ритуала общения.  Голос был мелодичный, юный и какой-то неопытный, словно его обладательница была смущена оказываемым вниманием. Она прошла мимо, а он остался стоять, пригвожденный к месту ее красотой, поразившей его еще сильнее, чем при первой встрече.

Теперь он был убежден, что мечтал найти эту женщину всю жизнь. Конечно,  безупречно красивых девушек на планете много, быть может, несколько тысяч, но по сравнению с общим населением Земли шанс обрести одну из них в качестве соседки равносилен обнаружению бриллианта, например, на автобусной остановке. Упускать его было также безрассудно, как отвергать само плывущее в руки счастье.

Но как  к ней подступиться? Он стал энергично подниматься по скрипучей лестнице, подстегиваемый радостной и одновременно пугающе смелой мыслью о будущем знакомстве.

Но достигнув своего этажа и зайдя в квартиру, он смотрел на вещи уже более  реалистично.
 
Он трезво оценивал свои возможности. Между ним и этим божественным созданием  была прозрачная бетонная стена метровой толщины. А у него не было никаких инструментов, чтобы ее пробить. Только голые кулаки, которыми мог стучать в эту стену до бесконечности.

Но жизнь дается только раз. Она сама по себе уникальна, и кто может отнять у него право попытать удачу, если это позволит реализовать мечту? Не дерзнуть и не завоевать красавицу сейчас, именно сейчас, потому что слишком дорогая роскошь тратить время жизни на колебание и ожидание того, что можешь сделать немедленно – значит отказаться от смысла жизни – стремления к прекрасному.

 Пусть внутренний голос продолжает шептать, что он не достоин ее  - он  не будет обращать внимания. Долой робость и смущение, долой все комплексы, которые заставляют двигаться тенью по жизни! Все мы движемся по эскалатору жизни. Стоим или прыгаем, трясем ли руками, кричим – на скорость эскалатора это не влияет. Выход один – совершить что-то необычное, жизнеутверждающее и, разумеется, хорошее, чтобы попытаться изменить уготованную печальную участь и подать намек остальным до того, как закончится рифленая лента под ногами. Многим, многим это удавалось, они достигали счастья. В числе самых верных ходов и комбинаций на пути к нему – встреча с женщиной.

Как приблизиться к ней? Он перебрал варианты, но в голову лезли нелепости. Прийти к ней домой познакомиться, подкараулить на улице и пригласить в ресторан. Проследить, куда она ездит, и устроить «случайную» встречу. Ну, а потом?… Объясниться в любви, и что дальше?…Ничего, потому что все остальное было бы сказкой. Он никогда не блистал способностями покорять девичьи сердца, а тут они понадобятся еще как! Или же - взыграла фантазия - нужно совершить героический поступок, например, подхватить ее, падающую из окна горящей квартиры. Любовь из благодарности к спасителю, такое возможно…

Он устало закрыл глаза.
Было ясно как божий день - ему до нее не дотянуться. Обескураживающий вывод, прямо ведущий к осознанию бессмысленности  собственного бытия. Он будто прозрел, понял, что обманывал себя всю жизнь верой в недостижимое. Верой в мираж, в собственные, как оказалось теперь, несуществующие силы. Так что же - ложиться и умирать, тоскливо поскуливая, как собака?! Именно этого и хотелось.

Хлоп! Воображение сделало отчаянный прыжок, что-то перевернулось в голове, и он увидел решение. Ясное и предельно простое.

Он напишет ее портрет. Перенесет на холст ее образ таким, каким он запечатлелся в голове, во всей его силе и красоте. Это будет удивительный портрет, который не сделает никто другой. Как только она увидит его, в ее сердце воспылает любовь. Ведь она не сможет не влюбиться, если ее сердце не полный сухарь. Да свершится волшебство искусства!

Он отчетливо представил ее лицо. Во всех необходимых деталях. Жаль, нельзя добиться, чтобы она позировала! Впрочем, не нужно, он обойдется без этого! Только не следует затягивать, чтобы краски воображения, как бы ярки они ни были, не ослабели.
У него имелся опыт написания некоторых картин, в основном, пейзажей, по памяти, и он не боялся, что ошибется или нарисует неудачно. Главное взяться за дело прямо сейчас!
 
Он достал загрунтованный холст, на котором до этого собирался писать натюрморт. Подготовил краски. Фон будет темным, как на картинах эпохи Возрождения, только вверху будет небольшое окно, через которое будет проникать золотистый дневной свет.  Но окно он подрисует позже…

По прошествии получаса композиция была мысленно выстроена. Теперь он знал, как будут лежать волосы, куда будет устремлен ее взгляд, каким будет выражение лица. Не придумал цвет платья, именно платья с глубоким вырезом, но это можно будет сделать позднее. Мысль о том, чтобы написать ее в плаще, он отверг сразу. Вид модной одежды отвлекал бы от главного.

Он почувствовал себя утомленным, оставил кисти, бросился на кровать. В состоянии нервного истощения, в котором он себя ощущал, легко было отклониться от первоначального замысла,  что-то неуловимо исказить и испортить. Надо отдохнуть и успокоиться.

В остаток светлого времени он не особенно продвинулся. Разве что точно подобрал цвет лица для своей героини, но и это было немало. С наступлением ночи долго бродил по улицам, выпил высокий бокал пива в кафе, пребывая в меланхолично-мечтательном настроении.

 Вернулся домой поздно. Хотелось спать, но решил напоследок полюбоваться контуром ее лица. Зажег лампу, не утерпел и взял краски, написал ее нос и глаза, затем брови. Лег в четвертом часу.

К обеду, когда проснулся, захотел увидеть ее вновь. Ее образ в памяти был отчетлив, но если освежить его, это придало бы импульс вдохновению…

Он сел у окна, поджидая ее. Чтобы не угнетало безделье, стал ворочать мыслями. Вспомнил про фотоаппарат, вытащил его из коробки со старым хламом. Простой, почти игрушечный, с примитивным объективом.

Снимок удалось сделать только на следующий день.
За это время  он немного продвинулся в работе над портретом. Особенно удалось выражение глаз, в которых светилась загадка.
 
Блондинка быстро возвращалась домой. Он поспешно навел камеру и щелкнул затвором. Конечно, изображение с такого расстояния и высоты получилось маленьким и нечетким. Но это не имело значения.

Фотография, занявшая место в нижнем уголке мольберта, стала для него амулетом. Время от времени он бросал на нее взгляд, и это придавало сил.

Каждый день в портрете добавлялось что-то новое. Женщина на холсте обретала реальность. Но происходило это медленно и в муках. То и дело кисти переставали слушаться - изображение оказывалось плоским, неживым. И тогда хотелось все бросить и поломать. Но он брал себя в руки и переписывал неудачный кусок заново.

Он почти сроднился с портретом. Ни над одной картиной ему не работалось так ревностно и страстно. Забывая про усталость, щуря утомленные глаза, он засиживался у этюдника до рассвета.

Художник по-прежнему ежедневно бывал на холме, чтобы заработать на хлеб насущный, но охотился за клиентами без огонька, что не могла не отразиться на доходах, которых за вычетом квартирных расходов едва хватало на скудное пропитание и краски.
 
К обеду он возвращался домой, покупая по пути багет горячего хлеба и воду, и как одержимый устремлялся к портрету. К остальным картинам, которые раньше без устали готовил к выставкам, он потерял всякий интерес.

Он продолжал работать и тогда, когда портрет, казалось, был закончен. Но он находил десятки дефектов, неверных деталей, которые старательно и неистово исправлял.  При свете дня обнаруживались новые недостатки, и он вновь бился над тем, чтобы довести образ красавицы до идеала.  Ему не нужно было мертвое бездушное изображение, он писал для себя. И он выставлял себе такие требования, которые на протяжении всей предыдущей жизни никогда не предъявлял, стремясь к гладкости, точности и глубине Гарофало, Веронезе,  да Винчи.

Однажды, уже войдя в дом после работы, он с удивлением почувствовал, как ноют кости. Голова была горячей.  Подумалось: «Отлежусь, и, дай Бог, пройдет». Ночью проснулся в поту, не было сил подняться, и хотелось пить.  Все-таки встал и, сделав два шага, упал как подкошенный.  Дополз, преодолевая обморок, до кровати, уронил щеку на пыльный дощатый пол.  «Все», - пришла мысль.  «Нет, не все, но плохо», - возразило сознание. Чья-то рука бережно подняла голову, дала напиться. Слезящиеся глаза с трудом различили женское лицо. Изображение то расплывалось, то становилось четким. Единственное, что не менялось – ее глубокий взгляд, пронизывающий и успокаивающий. Он узнал ее и улыбнулся.

Ночь тянулась бесконечно долго. Может быть, несколько ночей. И каждый раз, когда ему хотелось пить или пот заливал лоб, она спускалась с картины и ухаживала за ним.

Наступило утро, когда он смог встать. Девушка безмолвно и ласково смотрела на него с мольберта. Он не смог бы ничего добавить, она была совершенна. Он подволок свое тело к зеркалу и увидел заросшие серыми иглами ввалившиеся щеки. Но в глазах ровно теплилась жизнь.

Скоро он смог выйти на холм. Обычно незаметный, подъем был тяжел как восхождение, но зажатая подмышкой картина подпитывала энергией как солнечная батарея.

Он занял привычное место в углу площади, где с утра до ночи топтались туристы, и водрузил портрет на складной стульчик рядом.

Он знал, что создал шедевр. Пусть покупателей на него не находилось, это не удивляло. Люди готовы были расстаться с деньгами, чтобы увековечить самих себя, а не заполучить неведомую красавицу. Тем не менее, привлекаемые портретом, клиенты  потянулись тоже.
Изменения коснулись и его самого. Теперь он работал без прежней суетливости, отрешенно. Если раньше изнывал, когда не было заказчиков, то сейчас в свободное время просто сидел, скрестив руки и глядя в пространство. 

Поначалу он вел счет выполненным им карандашным портретам-пятиминуткам, потому что избрал для себя выход на холм после болезни  своеобразной точкой старта новой жизни. Но уже на втором десятке сбился. Их количество перестало иметь значение, равно как и заработанные деньги, которые он небрежно, не расправляя, совал в бумажник, а вечером, если не забывал, вываливал в ящик стола.

Он ждал, что она придет. По площади ежедневно калейдоскопом прокатывала тысячная разноликая толпа, встречались и красивые женщины, но ее не было. Устав от ожиданий, он вдруг случайно осознал, что ему легче взглянуть на портрет, чем бередить душу воспоминаниями об оригинале. Такой взгляд согревал душу, и ему уже не было так одиноко. Впрочем, однажды ему показалось, что она прошла мимо. Но он был занят с очередным рисунком и в тот момент не сумел отвлечься, чтобы подтвердить или опровергнуть догадку.

Как-то поздней осенью, когда он, закинув голову, рассматривал голые ветви деревьев, напоминавшие черные трещины на белесом небе, его окликнули.

- Сколько стоит этот портрет? – спросил толстый мужчина в добротном кашемировом пальто. Он производил бы впечатление преуспевающего менеджера, если бы не печально опущенные уголки рта.

- Не продается, - сказал он быстро, потому что не был готов обсуждать этот вопрос.

- Понимаю, - кивнул мужчина, - Он вам нужен как приманка. Но я бы очень хотел купить его.

- Почему? – поинтересовался он с ледяной вежливостью, чувствуя, что собеседник намерен упорствовать.

- Вы написали портрет моей жены, - ответил толстяк просто.

От этих слов екнуло в груди...

- Мне он очень дорог самому, - ответил он, стараясь не выдавать волнения. Но легкое смятение уже уступало место безучастной покорности.

- Разумеется, - кивнул собеседник. –  Но я хорошо заплачу.

Чувствовалось, вести переговоры ему было не  в диковинку.

- Дело не только в деньгах, мне нужны другие аргументы.

Мужчина пронзил его взглядом.

- Это великолепная работа. Жене она тоже понравилась.

Художник задумался.

Конечно, портрет притягивает клиентуру, но не использовать же его вечно как рекламу. Если продать хорошо, он не останется в накладе. К тому же, он достанется той, кому посвящен. А в его случае - это высшее признание в любви.

Он назвал тройную цену.

Не отреагировав на цифру, мужчина достал кошелек и без слов рассчитался.

- Жаль, что ваша жена сама не пришла.

Обладатель кашемирового пальто пожал плечами:

- Она сегодня занята.

- Передайте ей, что она красивая женщина, - не удержался он, отдавая картину.

Казалось, он безвозвратно расстается с чем-то сокровенным.

Печальный толстяк предложил:

- Позвольте пригласить вас выпить.

Он не стал возражать. Клиент сделал дорогую покупку.
Они расположились  за столиком уютного кафе.

- Я вам очень благодарен, - сказал толстяк, поднимая бокал с пивом.

- Пожалуйста, - ответил он. - Рад, что картина пришлась по душе.

- Спасибо огромное.

- За что вы так благодарите?

- За ваше сердце, за умение видеть прекрасное.
Кстати, - мужчина испытующе посмотрел на него. – Когда она вам позировала?

В вопросе послышался подвох, и он предпочел уклониться:

- У художников свои секреты.

- Ни один художник не брался за это раньше. Вы первый, - заметил толстяк.

- Странно, - он окунул губы в свой бокал. – Почему?

Тот вздохнул:

- Не знаю. Вопрос, вероятно, к вашей братии. Не всем дано видеть...

Он машинально кивнул.

Вдохновение, а, видимо, это имел в виду собеседник, не всегда озаряет в нужный момент. И все-таки странно...

Толстяк продолжал:

- У нас нет ни одного ее портрета, ни даже фото, за исключением тех, где она еще ребенок. Сами понимаете, с тем, что у нее на левой стороне лица… мало кто отважится.

Ему показалось, что его подбросили и с размаху ударили оземь. Стены кафе зашатались. Крыша затрещала, готовая рухнуть. Он не верил ушам. На левой щеке?! Что за чушь?!

- Простите, а что это было? – спросил осторожно, почти затаив дыхание. Словно не говорил, а обезвреживал мину.

- На конкурсе красоты, еще до свадьбы. Плеснули серной кислотой.

Сердце сжалось. Но на смену испугу и жалости пришел стыд за собственное малодушие.

- Да, это… грустно, - пробормотал он.- Но это жизнь, надо жить дальше…Ваша жена сильная женщина.

- И вы ей очень помогли, - сказал толстяк. – Преодолеть барьер.

Он растерянно кивнул.

- Возможно, мы еще увидимся, - сказал толстяк.

- Почему бы и нет, - ответил он. - Приходите на холм, я почти всегда здесь.

Посетитель исчез, забрав картину.

А он попытался представить женщину такой, какой она должна была быть со слов печального толстяка.

 Но тщетно. Перед глазами упрямо вставал точеный, будто навечно выгравированный профиль. Восхитительный, без изъянов.