Лесная встреча

     В наших вологодских лесах медведь живет привольно. Людей встречает редко и потому ведет себя беззаботно, ничего не опасаясь. Он здесь хозяин. Но при встрече дорогу всегда уступит. Местные жители к этому привыкли, ходят в лес по грибы и ягоды смело.

     Как-то мне надо было пройти по лесным урочищам напрямую, не придерживаясь дорог и тропинок. После бесконечных болот вышел я в высокую еловую гриву и, приустав, присел отдохнуть на сухую валежину.

     Надо заметить, что дикая лесная грива тоже никак не приспособлена для ходьбы. Она замусорена отжившими свой век деревьями. Некоторые из них упали и заставляют путника перешагивать через себя, а многие зависли под разными углами наклона на соседних деревьях. Вот и приходится где пролезать под ними, где карабкаться через нагромождение стволов.

     Опушку  гривы плавной дугой опоясывала неширокая полоса сырого осокового болота. Сквозь травы и густозеленые заросли белокрыльника поблескивали на солнце оконца воды. А дальше, за мокрой полосой, расстилалась бескрайняя равнина, где буйствовал сфагнум. Это такой бледнозеленый мох. Он без корней. Непонятно, откуда и чем добывает себе пищу, чтобы жить, расти и размножаться. Тем не менее, благополучно растет. Нижняя часть стебля гниет и отпадает. Сколько пропало снизу, столько же наросло сверху. Со временем отпав-шее накапливается, уплотняется и превращается в торф.
               
     Удивительное растение! Процветает там, где ничто другое нормально расти не может. И абсолютно несъедобно. Не привлекает к себе не только птиц и зверей, но и всеядных вре-дителей. Недаром в крестьянских избах бревна прокладывают слоями сфагнума. Даже высохший и омертвелый, он отпугивает всякую губительную для дерева живность. Изба, проконопаченная сфагнумом,  запросто выдерживает и сто, и двести лет.

     На сфагновом болоте прозябают и сосны. Из-за скудного питания им здесь неуютно, поэтому они карлики по сравнению со своими счастливыми собратьями из настоящего леса. Хотя и стараются сохранить форму. Тот же у них прямой и гладкий ствол. У комля он серый и шероховатый, повыше – оранжевый и блестящий. И та же пушистость в кроне, венчающей деревце.

     Расчищая просеку, я как-то посчитал годовые кольца у срубленной на болоте сосенки. Оказалось, прожила она что-то около ста двадцати лет. Подумать только! Экая крохотуля, едва более метра от земли, а выклюнулась из семечка и принялась жить еще тогда, когда граф Толстой, трясясь в пролетке, ездил хлопотать об издании новоиспеченного романа об Анне Карениной.

     Мои размышления о соотношении времен, отведенных каждому живущему прервал странный звук. Будто кто-то шел по полосе осокового болота: шлеп, шлеп, шлеп. Равномерные и неторопливые шлепки. Кто это мог быть? Человек? Но кому придет в голову забрести в этакую глухомань? Лось? Нет, тот передвигается совершенно бесшумно. Пусть осень  расстелет повсюду пышный ковер опавших листьев, лось пройдет – не уловишь ни единого шороха. Медведь?

     И действительно! Шлепанье усилилось, из-за поворота показался он самый.
Шел он  небрежной походкой, слегка покачивая опущенной долу головой. Видно, он глубоко задумался и ни на что не обращал внимания. Имея в виду будущую запись в дневнике, я дал ему на вскидку года три-четыре, не больше. Рассмотрев хорошенько зверя, я спохватился, что он, следуя ровно  вдоль опушки, непременно на меня наткнется. Встречи никак не избежать. Поэтому, чтобы его сильно не напугать внезапным появлением, заблаговременно подал голос: «Эгей!»

     Расстояние между нами составляло около полусотни метров. Не услышать меня он не мог, но почему-то  и ухом не повел. Как шел, так и продолжал идти.

     Уже и характерное переливание шерсти при движениях лап стало различимо, и прищур маленьких глазок обозначился. Я снова крикнул. Тут медведь вскинул голову. Я ожидал, что он, как обычно случается, сразу  стрекача задаст. Но произошло иное. Медведь быстро побежал на меня и в мгновение ока очутился рядом. Как говорится, я мог бы протянуть руку и потрогать влажную, подрагивающую мочку его носа. Но, конечно, не до того было: я застыл от испуга и изумления. Уже и медведь  не казался мне трехлетним недотепой. Он выглядел огромным, матерым и не склонным на шутки и шалости.

     Так не могло долго продолжаться. Я хлопнул вспотевшими ладонями перед мордой зверя. Он отскочил и скрылся в молодом плотном ельнике. Но было понятно, не убежал далеко, а продолжает наблюдать за мной. Что оставалось делать? Я поднялся с валежины, накинул рюкзачок на плечи и двинулся к дому, прикидывая в уме: «Будь, что будет».

     И тут события приняли еще один оборот. Медведь стремительно вырвался из ельника, пересек полосу осокового болота и его темная, быстро уменьшающаяся туша замелькала среди сосенок на сфагновом болоте. Мелькала, пока не затерялась вдали.

     Я не сразу разобрался, почему мишка повел себя так странно. Скорее всего, он поначалу не понял, с кем или с чем имеет дело. Как и я, он меньше всего ожидал встретить  человека. Он шел себе без тревог и волнений, никого не опасаясь. Первый мой крик  пропустил мимо ушей: лес поражает диковинными голосами. Мало ли какой последний вздох издаст падающее дерево! А как выразит недовольство разбуженный кемто филин? Как верещит белка в зубах куницы? Недаром наши предки лес населили всякими фантастическими существами. Тут и кикиморы, и русалки, и водяные, и, конечно же, лешие. Медведь-то в подобные басни не верит, необычными звуками его на испуг не возьмешь.

     А вот второй крик его насторожил. Видно, понял: что-то живое и доступное для близкого знакомства. Подняв голову, он разглядел своими подслеповатыми глазками, что из-за кустарников маячит что-то кругловатое бледнорозовое. Это я потом сообразил: он мог  заметить лишь мою голову, поскольку между нами стояла низенькая поросль ивняка.

      Животных, особенно хищников и всеядных, ну прямо хоть не корми, дай только посмотреть, обнюхать, потрогать то, чего они до тех пор еще не видывали. Медведь – отнюдь не исключение. Помнится, один биолог мне рассказал такой случай. Работал он с напарником на природе. Собирал материал для продвижения науки. Время клонилось к вечеру, и пора было возвращаться домой, то есть в палатку, которую они разбили в красивой и удобной местности.

     Закончив записи, биолог уложил свое снаряжение в рюкзак и направился к тому месту, где его напарник Коля наблюдал за муравьями. Приблизившись, он увидел странную картину. Коля, стоя на трех точках опоры и держа перед собой лупу, пристально вглядывается во что-то ползущее по земле. Это что-то именно ползло, потому что Коля, перебирая конечностями, тоже медленно полз. А за ним, чуть не касаясь носом  оттопыренного зада, полз медведь. Оба были так поглощены делом, что не заметили подошедшего биолога.

     И тот  мог любоваться удивительной картиной сколь угодно долго, но тревога за товарища заставила заорать во всю глотку. Медведь вскочил и был таков. Коля его даже не успел увидеть и потом долго насмехался над биологом: выдумал, дескать, небывальщину. Хуже того!   Сам, похоже, верит своей выдумке. А биолог сокрушался, зачем поспешил спугнуть любопытного зверя? Надо было воспользоваться фотоаппаратом, благо он на шее висел. Как-то не до него было.

     А я верю биологу. Если человеку редко попадается на глаза медведь, то и медведю человек не чаще. А уж ползущий или сидящий человек для него и вовсе загадка природы. Как тут удержаться от соблазна, не полюбопытствовать?

     В моем случае еще хлеще загадка: живой шар, висящий над кустарником. Так интересно, что даже хлопок в ладоши не вполне напугал.  И только  когда я поднялся в рост, медведь понял, кого ему нелегкая принесла.