Некий рассказ

I. от себя.


Комната моя находилась вблизи туалета.
Было это слишком близко.
Слышал я всё происходящее в той маленькой комнате через стену.
Слышал я как поскрипывает крышка унитаза, когда на нее усаживались.
Слышал я желтую струю, которая разбивалась о стенки унитаза.
Горячая, наверное.

Просыпался и засыпал в холодной комнате я.
Окно мое разбито было, но заклеено, и вроде бы, держалось даже.
Тянуло холодом и сыростью изо всех дыр.
Зимой особенно. На кухне пахло канализацией.
Иногда отключали холодильник мы, потому что был он пуст.
Крыша протекала во время  сильного дождя.
Со всех сторон заливало, не успевал подставлять посуду я.
Как под мостом.

В любое время года так омерзительно и громко чихал отец,
Буквально извергая фонтаны из себя.
От этого чуть ли не стал совсем дерганным я.
Бредила стиральной машиной мать.
Не было горячей воды у нас.
Бредил новой постелью я.
Пять лет назад умерла бабушка в этой.

Собака убежала от меня, быть может прибил кто-то где-то ее,
Не вдавал в подробности я.
Можно сказать, было мне все равно.
Равно все было мне и не нужно ничто. Все равно самому себе.
Ночами часами лежал я в постели,
Уйдя в мысли о чем-то недосягаемом, как самая далекая звезда.
Пожирал холод меня.
Кожа белоснежная на теле превращалась в гусиную.
Равно все было мне и не нужно ничто. Все равно самому себе.

Как не важно тому, кого ведут на расстрел.
Не важно и равно ему все, с какой части тела начнут.
Не важно и равно ему, с какого места начнет боль свой путь.
Не важно – равно, за что первое ухватит смерть.
Лишь не мог я уснуть.
Но был же свободен я в состоянии этом –
В мыслях о чем-то далеком, прекрасном, глупом.
Не с кем было разделить это мне -  это и не безразлично

Мысль о грустном возвращала обратно меня.
Обратно к ныне пустующему и туалету.
Под одеялом, в клубок свернувшись,
Согревал руки теплым дыханием своим я, тер ногу и ногу.

Хоть и не всегда, но, понимал я, какое гордость есть дерьмо, на самом деле.
Уж если оно заиграет в голове у тебя, то потом отыграется на заднице твоей.
Частично уже были даны две вещи мне:
Не идти у гордости на поводу;
Не поддаваться лени своей.

Да каждый вечер бегал я.
Перед сном пробегал соседкие кварталы, чтобы просто согреться.
Укладывался в холодную постель, которой же вскоре передавал жар тела своего.
Задачей ее было принять это и сохранить, не позволяя мне замерзнуть.
Иногда еще перед сном танцевал на кухне я, расслабляясь, спуская наплывы.
Напевы души моей подавали надежду бренному телу.

На кухне этой два года назад брал нож в руки я.
Строго подумывал покончить со всем. Насовсем.
Убежден был до слез и соплей, что сделаю это.
Придумал, что буду кричать, если кто-то зайдет вдруг сюда.
Вдруг кто-то зайдет и попытается остановить меня.
Не зашел никто. Никто не зашел.
И не потому, что не было кому;
Совсем не потому, что не нужен был я.
Лишь потому, что то был мой бой с собой. Самому.

Тогда же так и не сделал этого я, после чего неоднократно обдумывая.
Соглашался и с тем, что просто слабак, и не смог порвать с дерьмовой жизнью,
Все больше захлебывался и погружал в то самое дерьмо себя я.
Дрожащими губами шептал себе я, что надо было просто покончить со всем.
Что не смогу я в дальнейшем совсем, раз не разобрался даже с этим.
Словно пытался кому-то доказать, что смогу так просто жизнь отдать.
Ведь доказал уж себя, что не смогу, а больше и вовсе-то не было кому.
Не стало бы меня, некого было бы за этот «подвиг» хвалить.
Совершившим это не доставалось больше наград,
Чем место в сырой земле под камнем.
Но, получали их близкие тонну всего:
Слез, расстройства, боли утраты.
Да, побоялся я, не сделал того, просто себе благодарен и рад.
Хотел устроить драму я, расстроить, вывести себя.
Пора заканчивать – вдруг понял я, -
Не надо больше дешевых представлений.
За мной числится роль зрителя;
Режиссера – постановщика; главного героя.

II.



It’s the life we have learned
And faced the point of no return
It’s the grip found in time
I needed this for the rest of my life
© Роман Черницын.


Рядом с моей жизнью, медленно и верно протикала жизнь еще одного выродка нашего семейства. Моя младшая сестра. Девочка с явнями психическими нарушениями, что порой забавляло.
Шутил я над ней, а она так бесилась, что кидалась с руками на меня и душила. Она была сильная и более упитанная. В седьмом классе у нее уже выросла грудь, какой я не видел ни у одной ее ровестницы. Всем телом взбиралась она на меня, усаживалась на мой живот своим отрощенный задом. Давила. Ее забавляло, когда я задыхался, после того, как наговорил ей гадостей. Ей казалось, что она сам Господь Бог, который вершит свою верную казнь. Она ошибалась. Она могла смахивать лишь на маленькое злое божество, которое от того и маленькое, что творит всякие мерзости. Я сам поступал не лучше, когда обзывал ее. Я провоцировал Великого Громовержца, чтобы он покончил со мной, а получал лишь жалкое и весьма неудачное подобие. Я получал то, чего я стоил. Я в этом и не сомневался. Я просил ее слезть с меня, убеждал, что больше никогда не посмею ее обидеть. Она же прекрасно знала, я вру.
Нам как-то надо было не скучать. Мы устраивали битвы титанов-самоучек в песочнице, ставкой в мою жизнь. Она ничего не теряла.
Сестра не читала книг. Почти не читала даже того, что задавали ей в школе на время каникул. В ее возрасте я тоже не особо выполнял план школьной программы, но, все таки компинсировал это своим собственным отбором литературы. Она любила смотреть по телевизору мультфильмы и передачи про животных. Порой мне казалось, что она никогда не вырастит, а порой казалось наоборот. Я мог годами аккуратно носить одежду и обувь – дорожил тем, что имею, учитывая наше не особо благоприятное положение. Она же рвала и моментально снашивала почти все, купленное ей.
Иногда она приводила в дом своих дотошных подружек. Двух или даже трех, на лице одной из которых ясно просматривались некоторые внешние признаки синдрома дауна. У нее был маленький нос с широкой переносицей. Не было заметно разве что раскосых глаз, а когда она закрывала рот, можно было даже допустить мысль о том, что она обычная и даже приятная в общении девочка. У остальных подружек, похоже, не было столь выразительных проблем. В общем всей этой компании коснулась проблема, которая коснулась и большинства детей в современном мире. Эта проблема была весьма основательна и глубока на столько, что отбивала у меня всякое желание знать этих людей лучше, чем просто визуально или первично-общительно. Со временем новое поколение выродком тупеет. Не хотят и не делают почти ничего во имя своего духовного развития. Даже не воспитывают в себе и малейшее чувство вкуса и стиля в искусстве, музыке, литературе. Я не предпологал, о чем можно было говорить.
Но они говорили. Они злостно обсуждали других своих подружек; всяких мальчиков; других девочек; простых прохожих – обычных встречных. Мне всегда было страшно и не приятно представлять, что они могут говорить обо мне. Я старался не думать об этом. Мне было все равно, что обо мне может говорить и думать какая-то малолетняя девченка, которая сейчас сидит в гостинной и пьет чай. Мне было жутко о того, что может про меня говорить лишь моя сестра, со всей ее мерзостью и распальцованностью перед подружками. Проходя мимо гостинной, я слышал мерзкий смех.
Я всегда старался уходить из дома, когда они приходили, слишком уж нетерпимо было их общество. Стоил им только появится на пороге, меня уже воротило, и я был готов уйти куда угодно, лишь бы не слышать и не видеть ничего и никого. Когда-то мать еще уговаривала подружиться с ними, ведь они расспрашивали обо мне. На что я отвечал ей, что эти девчонки подруги сестры, и никогда не будут моими даже знакомыми. Мать просто наивно хотела, чтобы все жили дружно. Чаще я все списывал так же на разницу в возрасте. Пять лет – внушительная разница, когда они еще так свежи, но уже так испорчены.
Я уходил до самого вечера. Даже если никто из подружек не оставался на ужин, я не мог есть за общим столом. Я никогда не ел вместе с сестрой и родителями за общим столом.

III.

Моя подруга – жертва экзорцизма, а точнее – спасенная таким способом душа. Трижды спасенная. Хочешь сделать хорошо – сделай сам. В ее случае этот пример доведен до невозможного, ведь она сама себя спасла. Сама изгнала беса из себя. Бог троицу любит, говорят. Два предыдущих экзорциста оказались неудачниками. Два шарлотана - два обманщика - с каждого по одному. Люди, которые совершенно не верят в то, что делают. Не разбираются, боятся, обманывают. Не важно, в чем их причина, важно лишь то, что на деле результат равен нулю. Экзорцист должен абсолютно верить в реальность злого духа; дух-помощник экзорциста, от лица которого происходит все действие, должен занимать в демонической иерархии место выше, чем гонимый им злой дух. Перед изгнанием духов, экзорцист должен продолжительное время молиться и поститься. Никто из недоучек не получал денег по случаю неудачи. Семья почти потеряла надежду. Я пытался, но меня он к ней даже не подпустил, ровно как и тех других. Я очень хотел вернуть ее всеми силами. Я очень хотел верить.
Семья почти потеряла надежду. После долгих молитв матери, неотходившей от постели дочери сутками, у них появился шанс.
Моя подруга, сама того не ожидая, получила в подарок эти силы, после чего ее дальнейшая судьба оказалась полностью в ее же руках. Она принялась пытать себя.
Со слезами на глазах она просила мать, чтобы та ей не мешала, если еще хочет увидеть дочку в добром здравии. Важно, чтобы все действия экзорциста, при проведении ритуала, направлялись не против больного, а против мучающего его духа. Формой исцеления «одержимого» было механическое воздействие на тело больного, с тем чтобы телесные страдания заставили злого духа покинуть это тело. Надо было избить себя чуть ли не до полусмерти, в то же время верить, что ты выживешь и освободишься. Про приходу священника, Ей стало легче. Он читал вслух многочисленные молитвы, окроплял Ее святой водой. С горящими мокрами глазами, полными ярости, Она боролась за свою жизнь, стирая в порошек грань между физическим телом и духом.  Невероятно – Она верила, что придавало ей силы наносить себе очередной удар.
Я резко попятился назад, когда Она, словно шальная, носилась по комнате на четвереньках, и издавала чудовищные звуки, борясь с тем самым, что в ней сидит. Гримаса боли не сходила с Ее лица, Она разговаривала сама с собой. Не с собой. И даже не сама местами. Таким образом узнала Она путь беса; как он попал в нее; его имя и назначение. Она вымучила это из него, пытая себя. Только ее матери было больнее, чем Ей. Женщина стояла и наблюдала, как страдает ее дитя. Очень жуткое испытание навалилось на плечи хрупкого создания. Мать не могла понять, что в своей жизни она совершила такого, что теперь приходится расплачиваться ее единственному чаду.
Я попятился слишком резко, чтобы избежать нашего столкновения, и налетел спиной на стул. Я упал, а Она тут же подползла ко мне, и сложив руки на моей шее, стала душить. Ощущение примерно такое же, как тогда, когда меня душила сестра, только без язвительных угроз и огоньков ненависти в глазах. Глаза Ее были полны слез и отчаяния, в то же время в них отражалось что-то потусторонее. У меня в глазах потемнело, но старался не забывать о том, что Она себя не контролирует, и Ей совсем не нужна моя смерть, то есть демон всего ли ищет любое спасение. Я не доспускал другой мысли. Она схватила меня за волосы, силой ударила мою голову об пол. Так я потерял сознание и время.

Обычно Бог не заставляет смертного страдать больше, чем он может вынести.
Она вынесла. Она не просто вынесла, а справилась, полностью отбившись за свою жизнь.
Я снова увидел -  ее тело священник поднял с пола и уложил на постель. Я не слышал ее дыхания. Я хотел подняться и подойти к ней, но не решался. Как же сильно она меня ударила? Это явно была не Она. Мне показалось, что я снова потерял сознание, но почему-то оказалось наоборот. Спустя некоторое время, я даже стал отчетливее видеть, как только поднял голову. В комнате по прежнему находился священник. Теперь же он прижимал к себе плачущую мать. Как мне показалось, она еще сильнее разрыдалась после того, как всё кончилось, хотя должно было быть наоборот. Я старался не думать об этом, поэтому опять перевел взгляд на Нее. Я увидел, как в комнате появились новые фигуры. Они подошли к постели и словно пробудили Ее. Я заметил, что на ее лице высохли слезы, и Она даже улыбалась на одну щеку. Выглядело так, словно они хотят увести Ее с собой от матери, от меня.
Ее отобрали у меня. Незнакомые фигуры в белом. Совсем в белом. После темной и тяжелой ночи, их белый цвет ранил глаза, как рождающийся утренний свет. Это за ней приехали санитары из сумасшедшего дома, и туда же увезут. Иногда так делают с людьми, которые выживают после того ужасного, что было, но не без серьезных психических нарушений. Мне было страшно представить, что такое случилось и с Ней. Неужели Она так боролась за свою жизнь, чтобы потом ее остаток провести в заточении и не в своем уме. Я стоял на коленях и наблюдал за тем, как Ее уводили. Я наблюдал и не мог ничего сделать - мое тело словно было скованно цепями, ноги не шевелились. Мать даже не проводила взглядом дочь, а лишь продолжала рыдать. Когда «белые» увели ее, мое тело обмякло, и я смог подняться на ноги, после чего бросился в след за ними. Я больше никого не видел. Не обнаружил даже следов. В слезах я вернулся в комнату. Мать со священником, не обращали на меня никакого внимания. Я покинул их жилище, но, не пошел домой, я там вообще не показывался несколько дней. Я забыл, что у меня есть семья. А у меня ее никогда не было. Нигде я не чувствовал себя так одиноко и печально, как дома, в семье. Я чувствовал себя ненужным никому из них, никто меня не понимал. Только Она была огоньком света, излучала тепло и подавала надежду в темноте и шуме, грязи и пыли и прочем месиве человеческих тел, поступков и мыслей.


IV.

Я искал Ее, в отличии от ее же матери. Я приходил к матери, но та лишь лежала на постели неподвижно, слышно было только тяжелое дыхание и редкие стоны. Она все так же не замечала меня. Я перестал ее навещать, только иногда заглядывал в окно. Я заглядывал и пару раз домой, и там все казалось таким же серым, массивным, тяжелым. Заметил нотку грусти в общем настроении семейства. Наверно, вспомнили, что меня давно не было дома, и, скорее всего я пропал. Это не ново. Не я первый, не я последний, кто ушел из дома. Я покинул свое родное жилище, и опять меня потянуло к дому моей подруги. Как обычно, я заглянул в окно. Мать Ее стояла на коленях посреди комнаты и судорожно что-то шептала. Спустя несколько минут, я все понял. Она специально играет роль сумасшедшей, чтобы и за ней приехали те самые в белом. Похоже, что мать уже совсем скоро увезут, она совсем перестала походить на себя еще с того самого момента, как увезли мою подругу. Я верил, что все таки все вернется на свои места, но только тогда, когда она вернет дочь. Мне было обидно лишь то, что я не додумался прикинуться полоумным, чтоб и меня увезли, а лишь убивался и злился. Сейчас уже моя злость и обида не имела никакого значения, впрочем, как и до этого. Важно лишь то, чтобы мать вернула Ее; пусть хоть один из нас вернет Ее. Да, именно к этому она и шла. И я больше не приходил к ней, не подходил даже чтобы заглянуть в окно.
Священник как-то раз сказал одному прихожанину, что моя единственная подруга умерла, а мать сошла с ума от горя, и он теперь молит Бога о спасении второй, да об упокоении первой. Видимо, они сговорились, чтобы никто не догадался: священник помогает матери вернуть дочь даже таким способом. Меня никто не замечал, словно я сильно провинился, и стал не достойным их внимания. Словно их оскорблял один мой вид, который, судя по всему, был совсем жалок. Я исхудал еще больше и не помнил, когда последний раз спал, ел, мылся. Я о себе давно не думал, тем не менее, было невыносимо то, как сейчас со мной обходились. Возможно, я мог помешать им именно своим желание помочь. Я отступил, но, мне было некуда идти.
Сами ноги привели меня на кладбище, именно в то место, где были две недавно вырытые ямы. Заметил я их не сразу. Что-то заставило меня остановиться и посмотреть туда, вниз, в темноту и грязь. Я закрыл глаза и представил, как лежу там совсем один; сплю там спокойным вечным сном; переместился в другое место, и мне уже не страшно, совсем не противно и не тяжело потому, что я не лежу, а лечу - касаюсь кончиками пальцев облаков.
Я открыл глаза и пошатнулся от того, что все еще смотрел вниз в темноту глубины ямы. Я отошел на шаг назад, чтобы не ступить туда – я только что чуть не упал в яму, как того и представлял. Темно и страшно, мне даже послышались те самые звуки, что издавала Она в ту самую ночь. Я вернулся в ту ночь, упав на колени и наблюдая за огоньками двух свечей, которые горели у соседней могилы. Свечи стояли очень близко одна к другой, а их огоньки переплетались друг с другом, как только чуть сильнее подует ветер. Я все больше погружался в воспоминания того вечера. Две фигуры в одной. Борьба моей подруги с демоном. Я представлял это снова и снова, в общем пламени свечи. Потом я четко видел освобождение Ее, когда пламя одной свечи нехотя отделялось от второго пламени. Я почти не дышал, на глаза наворачивались слезы, но я не мог отвести взгляда. Ее агония и этот огонь. А потом моментально все гаснет. Ветер задул свечи. Я поднялся на ноги и пошел проч.


V.

За всю свою жизнь я видел много снов самых разных, но, не всегда помнил, хотя очень хотел запомнить и понять каждый из них. Один единственный сон я помнил достаточно хорошо, ибо видел его не раз, но постоянно он обрывался в разных местах, а потом начинался снова с другого места. Я долго и упорно думал, сопоставляя все части, и у меня образовалась общая картина того, что мне снилось. Слово в слово я помнил диалоги тех, кто мне снился, помнил их действия почти так же четко. Сначала я толком не знал, кто они, но чувствовал, делал выводы, сам дорисовывал недостающие линии, связывал отрывки, исходя из их разговоров.
Мне было восемь лет, когда я первый раз увидел этот сон. Во сне действие происходило осенью.
В последних числах октября деревья будто преобразовываются. Обычный клён, растущий вдоль дороги, осенью выглядит совсем по-другому. На ветру, кружась, падают с деревьев разноцветные листья. Все дороги забросаны листьями. Дворники, работающие в престижных районах города, выходя на работу ворчат. Во двориках малоквартирных домов тоже делают уборку. Жители квартир собираются и вместе работают, чтоб привести в порядок территорию. Забавно: во дворе куча народа. Территория поделена на маленькие сектора. Каждый убирает участок, отведенный ему. А некоторые стоят, разговаривают.


- Смотри, как красиво сейчас тут!
- Да, почти как у нас.
- Нет, тут красиво по другому. У нас деревья не такие… они просто другие. Тут сами листья украшают деревья.
- А ты бы хотел сюда вернуться?
- Нет, наверное. Потом снова пришлось бы уходить.
- Да, ты прав.
- Как ты думаешь, они нас видят?
- Думаю, что нет. Так бы уже закричали во весь голос. Некоторые люди вообще не верят в наше существование…
- Ну, и не надо. Нам спокойнее.

Они шли по улице и смотрели по сторонам. Город изменился за те годы, пока их не было. Они почти не узнавали любимые места. Парк, проспект, фонтан…

- Какова наша цель тут?
Второй промолчал.
- Почему молчишь? Я не должен знать?
- Да. Ну, не совсем… цель нашу трудно объяснить. Ты должен познать некоторые вещи, а я должен буду с тобой беседовать, объясняя некоторое.
- А что я должен делать?
- Мне сказали, что ты сам узнаешь, почувствуешь, увидишь… то, зачем мы тут.
- Наш срок пребывания здесь неограничен? Если я не узнаю, а ты не объяснишь, то, что тогда?
- Значит, мы не годимся для нашей работы. Мы должны узнать сами. Это своего рода испытание.
- Но, что нам делать? Бродить по улицам, смотреть на людей?
- Радоваться осени. У нас такого больше не будет.

До вечера они ходили по улицам, осуждали и обсуждали то, что видели. Они не совсем понимали людей, а иногда совсем не понимали. За годы, проведенные наверху, они отвыкли быть людьми. Они ведь уже давно не люди. У них другой образ жизни. Им не надо есть и пить. Работать, чтоб заработать себе деньги. А тем более совершать преступления ради денег и других благ, когда работать не хочешь или честным трудом ничего не можешь заработать. Они почти с удивлением смотрели на мошенников и воров. С отвращение и своего рода не понимаем, смотрели на убийц. И с жалостью и грустью на бездомных и бедных людей, стариков и самое страшное – детей. Все это было и тогда, когда они были людьми, но сейчас этого стало больше. Люди воруют много и остаются безнаказанными. Не пойман – не вор. Многочисленные вопросы один из них задавал всё время. Они – эти два Божьих созданий отвыкли этот этой грязи и этих пороков.

- Долго нам ещё тут надо находиться? Сверху это всё выглядело не так ничтожно. А сейчас, когда проходишь мимо этих людей, смотришь им в глаза и думаешь, что с ними будет, когда они умрут? А каким я был человеком? Я не помню.
- Ты хочешь сказать, куда они попадут?
- Хм, я прекрасно знаю, куда они попадут. Но, что там будет? Не все же туда попадут. Некоторые присоединятся к нам. К сожалению, с каждым разом таких людей становится всё меньше. А некоторые останутся…
- Да, это печально. Некоторые люди совершенно переходят Рамки. А человеком ты был хорошим. Хорошим ты и остался, изменилось только то, что ты теперь не человек. Ты нечто, что лучше, чище, правильнее. Не все такие. Некоторые люди вначале бывали такими, а топом менялись. Менялись не в лучшую сторону. Становились низкими, подлыми. Они за это поплатятся, когда будет Великий Суд.
- Может быть, нам надо им помочь? Объяснить в чем их беда?
- Это бесполезно. Люди сами не понимают, что делают. Им нельзя объяснить, что они поступают не верно. Они уверены в своей правоте и ничему другому не верят и не хотят верить, некоторые  даже мысли такой не допускают. Человек поступает так, как сам считает верным, с того самого дня, как Адам пригубил яблоко. Это породило человеческую натуру. Финальный исход. Грех. Люди будут жить в страданиях, пока не изменят себя к лучшему. Адам изменил все то, что теперь так сложно, скорее, просто нереально исправить, ведь чтобы исправить будущее, надо поменять сознание людей. Я думал, что ты это должен понимать после всего, что мы пережили и видели.
- Я понимаю, безусловно. Но, может быть есть какой-то способ как им помочь? Я думал…
- Нет, даже не думай об этом! Об этом не может быть и речи. Разве можно дураку объяснить, что он дурак? Он даже слушать не будет, верить не будет, он тебя будет дураком называть…
- Да, ты прав. Просто пытаюсь тут, себя успокаиваю, что всё не так, что люди когда-нибудь поймут свои ошибки, что одумаются.
- Нет. Не обманывай себя. Я прекрасно знаю тебя и то, что я тебе сейчас объясняю, ты тоже знаешь. Вот только зачем-то все еще придумываешь всякие невозможные вещи, обманываешь себя. Это слишком свойственно людям, тебе не стоит этим увлекаться, оно ни к чему сейчас.

Они прекратили очередной разговор. Уже начало темнеть. Кто-то спешил с работы домой, а кто-то может быть, только собирался на работу. Магазины, работающие до восьми вечера, по очереди закрывались на замок. На остановках и улицах уже горели фонари.

- А куда мы сейчас?
- Не знаю. Посмотрим, что происходит сейчас на улицах нашего города.
- У меня такое предчувствие, что будет дождь. А может попросить, чтоб не был?
- Не надо. Значит, ОН хочет, чтоб людям опять достался дождь.
- Что ж, примерно через час точно будет. Сейчас пока пошли к универмагу, он ещё не закрывался. Надеюсь, что универмаг на своем месте… - он вздохнул.
-  В крайнем случае, пойдем туда, где больше всего шума.

Пришли они к универмагу. Территория магазина была хорошо освещена. Из каждого окна исходил свет, и большой светильник висел над дверью. В магазине было много людей. Они закупались продуктами к ужину, следующему завтраку, а кто дома – и к обеду. Продавщицы постоянно открывали кассовые аппараты, складывая туда деньги, вырученные у покупателей за товары. И доставали меньшее количество денег как сдачу, если надо было. Порой они общитывали людей, когда те шли такими очередями и не думали о правильной сдаче. У тех людей была только одна мысль – быстрей оказаться дома, перед телевизором, в постели, в туалете, где угодно. А если кто-то и замечал мошенничество, то продавцы извинялись, божились, что случайно общитались, мол, столько народу. И радостный тем, что его не провели, покупатель складывал в свой помятый кошелек все свои трудом заработанные деньги. Не все продавцы так поступали, а покупатели порой просто так думали.

- И что теперь?
- Ничего. Видишь, универмаг на месте. Он даже больше стал. Скоро вытеснит все маленькие магазинчики в округе. Те закроют и выставят на продажу, а людей уволят с работы. Кто сможет, перейдет работать в универмаг, но всех туда не возьмут. Может кому-то найдется место в других, отдаленных отсюда товарных точках или в других местах.
- Да, а кому не повезет, тот будет дома сидеть. Может, найдет себе работу, какую-нибудь. Или…
- Именно – или. Бывает так, что «или» – это самое плохое, что может случится. Хотя в данном случае может получиться много разных «или».

А время всё шло. Они стояли напротив магазина и смотрели в его прозрачные окна и двери. Потом решили зайти внутрь. Внутри было то же самое, только картина дополнялась звуками: кто-то говорил по мобильному телефону, кто-то рассматривал товар и ворчал по разным причинам, а кто-то в очереди парился от жары, издавая тяжелые вздохи.
Со временем народу становилось всё меньше и меньше. Очереди рассасывались. Прошло чуть меньше часа, и в магазине оставалось всего пару человек.

- Ну, как же они домой пойдут? Сейчас же вот-вот дождь будет. Прогноз погоды не слушают? Зонтик с собой не берут, я смотрю.
- Очень часто передают неверный прогноз погоды, а люди потом просто перестают верить синоптикам. О сегодняшнем дожде ничего не было сказано. А ведь люди не могут чувствовать дождь, как ты чувствуешь. Кто успел, уже дома сейчас, а кто не успел…
- Тот опоздал. Да, я это знаю. Но, у меня было главное правило осенью: не выходи из дома без ключей и зонта.
- Да, ты каким-то образом тогда уже чувствовал, когда будет дождь.
-  У меня и сейчас зонт с собой есть. Жаль, что людям его предложить не могу.
- Да, жаль. Ты ведь очень добрый и отзывчивый. Не все такие. Некоторые люди не могут оценить доброту и отзывчивость, таких как ты. А некоторые пользуются этими положительными качествами других людей.
- Дождь пошел!
- Ну, вот. Раскрой свой зонт.
Он был прав, как всегда. На вопросы, связанные с погодой он всегда давал правильные ответы. Пошел мелкий дождик. А потом усилился.
 
Ночью делать было нечего. На улицах почти не было людей. Они решили зайти в жилье людей. Долго не задерживаясь в одном месте, они просто проходили мимо, заглядывая, что люди делают. Почти везде люди спали. Кое-где еще досматривали поздний вечерний фильм, у каждого свои дела.

- Что же нам ночью делать? Темно, людей на улицах нет. Ночь – это не наше время.
- Да. Нам спать не надо. Действительно, что делать?
- Можем полетать к звездам. Выше нас не пустят пока. Мы еще не должны вернуться.
- Пожалуй, соглашусь с тобой. Можно полетать.
Они поднялись к звездам.
Пролетали всю ночь, на земле в это время им нечего делать. Ночь – это не их время. Ночью «другая сторона медали» появляется на улицах, и обсуждают хорошие поступки людей. Радуются, что их меньше, чем плохих.
Ранним утром они снова спустились на землю. Город просыпался. Открывались магазины. Машины, общественный транспорт начинали свой путь. Люди скапливались на дорогах, бегали через дороги. Забегали в магазины, дома. Не много позже на улицах появились дети. Маленькие – с большими портфелями, а старшеклассники с сумочками и папками. Автобусы наполнялись взрослыми и детьми. Кто пешком, а кто «на колесах» добирался до школы и до работы. Начался очередной рабочий день. Для детей – учебный день.

- Ну, вот. Город снова ожил.
- Да, ожил. И так каждое утро люди отправляются трудиться.
- А оплата за труд – деньги.
- Деньги, деньги… все беды от них. Некоторым всё время мало денег. Вот они и гребут их себе больше и больше. И не могут остановиться.
- Согласен. И мы ничего не можем сделать, чтоб что-то изменить. Печально.
- Печально. Но, ведь люди придумали какие-то законы, запреты, по которым они наказывают тех, кто перешел Рамки. Жаль, что мы не можем наказать виновных.
- Нет. Мы не должны наказывать виновных, мы должны защищать невинных. Если мы будем наказывать убийц лишением жизни, то сами станем убийцами. Люди так делают. У них в некоторых особо тяжелых случаях есть даже такой закон. Все равно лишение человека жизни – это убийство. Каким бы ни был этот человек. А когда человек сам себя лишает жизни – это еще хуже. Значит, он не ценит то, чем его наградили. Жизнь. Человек – живет одной своей жизнью. Не считая там всякие Возвращения в виде собаки или кого-то там еще, как располагают некоторые религии. Ему просто возвращают остаток жизни, который он не дожил, если уж верить в Возвращение.
- Я полностью с тобой согласен. А преступники, убийцы, неужели они думают, что будут жить вечно и что их Бог не накажет?
- Понимаешь, это довольно трудно объяснить. Жить вечно… никто из людей, как бы этого ни желал и как бы в это ни верил, не может жить вечно. Даже заключив сделку с дьяволом, жить вечно на крови и страданиях других тоже не возможно. Даже самые лютые преступники, которые не ведают жалости, рано или поздно понимают это. Правда, тогда уже слишком поздно. Ведь их обманут. Они поживут, а потом он их затащит к себе во мрак и темноту. Они будут мучаться вечно.
- А ведь таких, кто заключает этот договор, к счастью, становится меньше и меньше с каждым разом.
- К счастью кого? Они просто не создают себе лишних проблем. В жизни людей все происходит по принципу причинно-последственной связи.
- А ты веришь в Возвращение?
- Возвращение -  это всего лишь так называемая условность одной из религий, а мы с тобой этого теперь совсем не касаемся никоим образом, и просто потому, что нам незачем. Нам не нужны условности. Мы знаем. Или ты это к тому, что все же хочешь вернуться сюда?
- Нет, не хочу.

Окончив разговор, они отправились летать по свету. Они уже не задерживались в каких-то местах надолго. Просто смотрели на людей. Один спрашивал, другой пояснял, исправлял.
Вопросы задавались всё реже и реже. Чаще были просто беседы. Обсуждение всех проблем человеческих. Причины и последствия, которые ждут людей в будущем за их проступки.
Постепенно они облетели весь мир. Скоро они обходились уже почти без вопросов, а потом уже и без «почти». Он всё понимал, ему больше не требовалось объяснять. Цель была достигнута. Пора возвращаться.

- Смотри, смотри на небо. Там наш портал открыли. Нам пора.
- Верно. Знаешь, что это значит? Это значит, мы разобрались с тем, зачем нас сюда посылали. Мы не должны наказывать виновных, а должны защищать невинных. Нельзя людям помочь, тока они сами не захотят этого. А пока они не захотят, их не убедить. Они просто не будут слушать.
- Да. Теперь ты усвоил это. Больше не переживай за каждый плохой человеческий поступок, ведь они сами должны отвечать за свои поступки. Мы можем вернуться.
- Кажется, дождь опять собирается. В обед будет.
- У нас есть зонт, только он нам не понадобится. Оставь тут, может пригодиться кому-нибудь.

Он оставил зонт на скамейке, не думая, что кто-то из людей возьмет или просто увидит эту вещь. Оба взлетели. После того, как они прошли в портал, он закрылся. Ангелы вернулись на небо. Скоро одного из них ждет новое испытание – помочь тому, кто этого желает, тому, кто запутался, но желает найти свой путь. Иди. А это не всегда бывает просто. Ведь может оказаться так, что на самом деле в глубине души человек не хочет, чтобы ему помогали. Ведь если действительно этого хочешь, то можешь помочь себе сам. А их задача заключается в том, чтоб направить человека, показать ему, как он может сам себе помочь.
Как было обещано, в обед пошел дождь - последний раз небо плакало. В это время в парк только пришла женщина с дочкой.
- Ну, вот. Опять дождь.
- Мам, на скамейке зонт!

VI.

Мне это казалось просто красивой сказкой про двух ангелов, которые готовились к новой жизни, за пределами человеческой -  особой жизни после смерти. Но сейчас я стоял на берегу реки, смотрел на неподвижную поверхность воды, и как-то заново увидел все это. Увидел весь сон целиком, понимая все то, о чем они говорили. Я словно прошел такой же самый путь того ангела, который хотел помочь людям, но, понял, что все не так просто. Хотя, просто не в его силах и не является его задачей. Я хотел помочь Ей, хотел вернуть Ее, быть всегда с Ней, не смотря ни на что. Я видел Ее во сне. Я только сейчас обратил внимание на девочку, которая нашла зонт. Это была она! Странное ощущение охватило меня. Это Она когда-то нашла зонт, Она будет там вместе с ними, и я тут ничего не смогу сделать. Ощущение безнадежности и обиды, когда рушится всё вокруг. Я понял, что ее мать действительно сошла сума, от потери своего единственного ребенка. Она не притворялась, а священник ей не подыгрывал. Я всё выдумал, я придумал так, чтобы мне не было больно. Ее увели на встречу тому яркому свету. Меня бросило в жар. Это были они, те самые ангелы, а не санитары из сумасшедшего дома. Ее не будут держать в заточении, а Она обретет покой и вечный свет. Она не пережила. Она была слишком слабой, чтобы справиться с демоном, а потом еще остаться в живых. Я не мог сразу принять это, ведь я просто человек, и все мое естесство не позволяло подумать иначе. Я слишком Ее любил, а это очень человеческая черта. Она умерла, а мать потеряла рассудок и не замечала меня. Священник и все остальные, почему они не обращали на меня внимания? Не успел я прокрутить в памяти еще раз эти моменты, как они вывели меня на другую мысль: Почему я увидел, как Ее уводят ангелы? Это был не сон, следовательно, я не мог просто так увидеть. Люди не видят ангелов, не видят, как душа покидает тело. Тело способно различать тело, а душа душу. Прошло совсем не много времени, как я всё понял, как я выбрался из всего того, во что погряз. Я выбрался из выдуманного собой исхода событий, и упал на колени прямо на берегу реки, меня трясло, я плакал.
Я умер. Умер еще раньше Нее. Я умер тогда, когда считал, что она серьезно ушибла мою голову об пол. Я же не чувствовал сильной головной боли, когда поднимался и шел за ней. Меня сковало, когда они уводили Ее, потому что они так решили. Мать, священник и все остальные меня не видят. Для них я умер. Я умер для всех. Физически я разрушился.
Две свежевырытые могилы, одна из которых для Нее, а вторая для меня. Не даром меня посетили видения именно тогда, когда я чуть не опустился в яму. Две затухшие свечи, одной из которых является жизнь моей подруги, которую я любил больше всех на свете.
Все сложилось так, как и не мог себе представить, ведь я же просто человек. В начале я хотел лишить себя жизни, но не сделал этого хотя бы потому, что у меня была Она. Я бы не сделал этого, пока у меня была Она. Когда ее увели, я много раз возвращался к этому, я хотел уйти. Но, вот же именно Она лишила меня жизни незадолго до того, как сама покинула ее. Она понимала, что умрет, а поэтому забрала меня с собой. Возможно, я и это придумал, чтобы мне не было так больно сейчас. Я не думал, что умирать будет так больно. Когда я умер физически, даже не заметил этого, не почувствовал. Но сейчас умерли все мои убеждения и мысли, умерло всё то, чем я себя покрыл, словно пуховым одеялом, после смерти Ее. Пока смерть не разлучит нас. Я жалел, что не могу умереть после смерти. Я жалел, что нельзя уйти от смерти так же, как я ушел от жизни. Уйти от себя. Хотя мне просто стоит еще раз всё обдумать и смириться. Смириться с тем, что в очередной раз мне больно одному. Просто надо стереть всё, что было при жизни. Ангел не помнил, каким он был человеком, не помнил свои проблемы, свою боль, радость… У меня теперь новые заботы, новые понятия, новые ценности. Сейчас мне нужно время, а после я пойду за Ней. Не сразу, но увижу Ее. Стоит помнить, что собственная правда не является истиной. Точно так же как стоимость не равно ценности. А смерть – это то, через что в какой-то мере проходит каждый, чтобы жить.


***
The wall that we failed to break down
Can’t let us find a common ground
It’s the grip found in time
I needed this for the rest of my life
© Роман Черницын.



2004-2009