Ивашкино детство

советскому искусству посвящается...

– Славно-то кол топорщится, дай погляжу? Ах, ты подумай, как чертяка вздыбливается!
Преподобный батюшка Кандратий нежно поглаживал голову белобрысого послушника своего Ивашки, от этого последний уносился в трансцендентальные топи и, вожделея, давал волю рукам. – Рукоблудство – чай не грех, а благодать божия, а ежели при духовном наставнике, то просвещение ума и здоровие плоти в божественный дар оформленное, и простирашется в благоговении.
Ивашке эти заумные слова были непонятны, а маловнятная речь отца Кандратия больше сбивала с такта, путая образы обнаженной Дарьи, двоюродной сестры Ивашки, недавно увиденной им в срамном виде возле предбанника, с неясными очертаниями Троицы и грозящего Иисуса.
– Да ты не пужайся, – словно прочитав мысли о нечистой совести онаниста, сказал Кандратий, – вдвоем енто не грех, я как проводник в божественный мир. Заканчивай теперича, мал вроде, а как мужик наяриваешь.
Ивашка наконец дернулся, улыбнулся чему-то своему, и уже будто опьяневший, запинаясь, задал вопрос Кандратию:
– А если я не бога представлял, а, например, какую-нибудь бабу голую, это грех?
– Ивашка, я ж тебе толковал, начальный образ может быть плотским, потом этап абстрагирования путем усиления воли, и ты в гостях у Иисуса, приносишь восторг в его дом.
– Я старался, но кроме двоюродной сестры ничего в голову не приходило, – честно признался Ивашка, – я буду стараться, я люблю бога.
– Все приобретается привычкой, – покровительственно отвечал Кандратий, – будем по этой линии с тобой работать, достигнем божественной юдоли. А пока за непослушание твое, быть тебе битым розгами. Не можешь постичь любовь бога – оборачивайся задом.
– А когда ты, отец Кандратий, меня розгами мочеными наказываешь, я все равно Дарью представляю, как терзает она меня, а мне приятно, – сказал Ивашка, шмыгнув носом.
– Значит влюбился.
– Ага.
– Ладно, беги домой.
– Спасибо, отец Кандратий.
«Славный мальчуган. Долече пойдет», – подумал про себя отец Кондратий, когда Ивашки уже и след простыл. Тем временем над овином поднимался восход.