Мой папа живет в Чарджоу

Уже много лет мой папа живет в Туркменистане. Каким ветром его туда занесло, это отдельный рассказ. Я там ни разу не была и решила, наконец, съездить.  Это было в октябре 2006 года. Перед тем, как поехать, я позвонила папе и спросила, что им привезти.

-Черного хлеба из Новосибирска, сыра из России, зеленого чая вкусного.

Я закупила продуктов полный чемодан. Кроме заказанного, добавила  конфет нашей новосибирской шоколадной фабрики,  красной икры и красную рыбу в вакуумной упаковке. Мои вещи притаились в самом углу чемодана.

Дорога в Чарджоу из Новосибирска очень долгая и сложная. Сначала самолет Новосибирск – Ташкент, два дня в Ташкенте, затем  самолет Ташкент – Ашхабад, и, наконец, в машине шесть часов  ночью до Чарджоу. Водитель,  молодой туркмен гнал машину за 150 км  в час в кромешной темноте, да ещё наперегонки с другой машиной. Это была самая страшная часть пути. Дорога была узкая, только на две машины. Когда внезапно появлялись огни встречной, так же быстро несущейся, у нас было несколько секунд  для перестроения в свою полосу. За шесть часов пути мы восемь раз останавливались  для проверки документов. Поскольку приехавшей из-за границы была я одна среди пассажиров, то меня проверяли очень основательно. Посмотрев  документы, меня просили выйти из машины. Лучом фонаря выхватывали из темноты мое лицо, ослепляя и унижая. Но при всей неприятности процедур проверки, я им радовалась, т.к. мы сбрасывали скорость перед  каждым  КП. Эта неприятность  проверок была ничто по сравнению с опасностью дороги. Потом в Чарджоу мне сказали, что на этих дорогах по ночам очень часто бывают аварии, много гибнет людей. Я даже не удивилась. Вы меня спрОсите, почему я не возмущалась. Возмущалась, еще как. Но на переднем сиденье сидел пассажиром молодой туркмен. Он сразу  пресёк мои попытки по укрощению водителя.

-Молчи, женщина, а то высадим  ночью в пустыне.

Я представила себя жалкой и одинокой в такой густой темноте, да еще в пустыне. А  утро не скоро. Мне оставалось только радоваться, что у них так часто проверяют документы.
В Чарджоу мы въехали с рассветом. После встречи, трапезы и отдыха меня повели смотреть город. Прежде всего, меня поразила грязь. Всюду валялись пластиковые бутылки и разные упаковки. Оказывается, во время уборки хлопка всех дворников отправляют на хлопковые поля.

На каждом балконе многоэтажных домов стояли – висели тарелки антенн. Все дома были как в панцирях. По местному телевидению по всем каналам показывали только Ниязова. Бесконечные заседания министров на туркменском языке. Ниязов сидит за большим столом огромного зала. За спиной - портрет  Туркменбаши. На столе - его же бюст. Все министры стоят по струнке и по очереди что-то докладывают.

В городе на каждом шагу встречается то портрет Ниязова, то статуя, то его изображение ребенком, то его матери. На площади стоит большой монумент. Раскрытые ладони, а на них открытая книга. Я никак не могла понять, что это за памятник  книге. Спросила у папы. И тут его прорвало:

-Это Рухнама. Написал её сам Ниязов. Он, видите ли, заявляет, что это философско-историческое исследование духовности Туркменского народа с изложением, понимаешь, наказов и заветов настоящим и грядущим поколениям. Туркменбаши  объявил, что он попросил Аллаха о том, чтобы тот, кто сможет прочитать всю  Рухнаму трижды, у себя дома, ежедневно  по часу на рассвете и на закате солнца - чтобы он сразу попадал в рай. Он там пишет, представь себе,  что в Туркмении изобрели колесо. Но, Лиза, как они могли здесь изобрести колесо, когда вокруг одна пустыня?  А в пустыне деревья не растут. Рухнаму изучают в школах и институтах. Если тебя принимают на работу или повысили в должности, нужно сдавать экзамен по Рухнаме. Ты можешь себе такое представить?

-Культ личности, как при Сталине.

-Ещё какой культ личности! Туркменбаши  дважды избрал себя пожизненно президентом, он объявил себя предводителем всех туркмен и очеловеченным символом Туркмении! Он упразднил оперу и балет, запретил интернет, золотые зубы, инфекционные болезни и много ещё разного, всего не перечислишь!

Папа ещё долго возмущался  тем, что происходит в Туркмении. Наболело. По телефону они боялись об этом говорить. Письма все вскрывались.

Особо больной темой было лечение. У папы был инсульт, часто вызывали  скорую помощь. Рассказали, что один раз заходит  врач скорой помощи, а они его знали раньше, он водителем  на скорой работал. Он  их уверял, что всё знает и умеет, т.к., пока работал водителем, видел, как лечили врачи.

Начало темнеть. Мы пошли домой.

После ужина к папе в гости потянулись по одному друзья и соседи. Посмотреть на меня. Заходили все с гостинцем  -  хлебной лепёшкой. Рассматривали гостью  с большим интересом. В основном, это были туркменки.

-Вас как зовут?

-Елизавета.

-Вы очень похожи на Анатолия. А по отчеству как?

Я не могла сдержать язвительной ухмылки. Как же я могу быть по отчеству, если у меня папа  Анатолий?  У меня варианты есть?

-Анатольевна.

-А-а-а. Понятно.

Жена моего папы, Надежда Александровна, всех старалась угостить чем - нибудь  из России. Она брала черный хлеб, отрезала тонкий ломтик и на тарелке подавала его гостье. Та сначала долго  с большим наслаждением вдыхала аромат чёрного хлеба, потом говорила:
-Можно я его домой отнесу, у вас не буду кушать?  Я хочу, чтобы муж и дети попробовали.

Самые близкие друзья были допущены до конфет. Смаковали их с ароматным  чаем, привезенным мною.  А рыбу, сыр и икру спрятали сразу в холодильник.

-Это мы никому не дадим, себе оставим.

Мне была выделена отдельная комната в их двухкомнатной квартире. Пообщавшись до позднего вечера, легли спать. Утром я проснулась последней, папа с Надеждой Александровной уже что-то готовили на кухне. Я захожу в кухню, а они на меня виновато, опустив головы, поглядывают.

-Вчера вечером ты ушла спать, а мы никак не могли уснуть. Поползли к холодильнику, достали рыбу. Мы и не заметили, как всю съели. Она такая вкусная! Мы даже всю упаковку изнутри облизали. Лиза, мы тебе не оставили нисколько. Ты нас прости. Мы перед тобой виноваты, не могли терпеть, очень давно такой рыбки не ели.

После завтрака меня повели в магазин. Абсолютно пустые прилавки. На полках прилавков рассыпаны ровным слоем карамельки одного сорта с выцветшими обертками.  ВСЁ!  За прилавками непонятно зачем стоят продавцы. На улице на газоне рядом с магазином сидят туркменки. Ждут, когда привезут хлеб. Те, кому удается, покупают побольше, а потом из своих квартир продают постоянным клиентам.  Все туркменки в национальной одежде, а на ногах стоптанные тапки.  Только один раз я увидела туркменку в европейской одежде и туфлях на каблуках. Она выходила из здания Мэрии.

Т. к.  на машине обратно совсем не хотелось ехать, позвонили в аэропорт, как там с билетами на самолет. Их  нет,  и не бывает. Поехали на железнодорожный вокзал.  На двери висит объявление:  «Движение поездов во всех направлениях отменено на неопределённый срок».  Какая прелесть! Пришлось идти туда, откуда отправляются машины на Ашхабад. Я спросила у одного из водителей, сколько будет стОить, если мы оплатим весь салон и поедем без других пассажиров. Оказалось, в пересчете на рубли, около шестисот рублей. (Пересчитывать довольно легко, один рубль равен тысяче манат.) Дорога длиной в 600 км стоила 600 рублей!

Следующей достопримечательностью стал рынок. До рынка мы доехали на такси за пятнадцать рублей (примерно двадцать километров).  Они называют его «ДониЯ», я его окрестила Дунькой. Там продавали и продукты, и тряпочки. Вещи были просто мусором. Вроде из Ирана.

Продуктов было много и всяких. Цены немного ниже наших. ( Пенсия у папы была четыре миллиона манат, а у Надежды Александровны – два миллиона.)  Я поняла, почему они просили у меня привезти чай. Он продавался в мешках. В Средней Азии пьют,  в основном, зеленый чай, но из этих мешков он был совсем безвкусный, как труха. Хлеб был только в лепёшках. Мы попробовали то, что  на рынке называют сыром. Оказалось что-то непонятного вкуса и цвета, прилипающее к зубам.  Домой купили  сметану, творог, кефир. Всё продавали туркменки из каких-то кастрюль. Надежда  Александровна даже покупала газировку и пила  из непонятно как промытых стеклянных стаканов прямо там на рынке. Я боялась кишечной инфекции и пила только дома зеленый чай. Но это меня не спасло. Дома я ела  молочные продукты с рынка. Вечером у меня поднялась температура. Купили в аптеке всё, что можно было, от простуды, хотя никаких признаков простуды не было. На ночь я выпила  необходимые дозы всех микстур и пилюль, что купили в аптеке.

Утром температура 38.3. К полудню началась рвота и сильнейшая диарея. Пошли опять в аптеку, закупили всё для такого случая. Температура не снижается. Остальные симптомы тоже в наличии. К вечеру я начинаю паниковать. Через два дня у меня самолет из Ашхабада.

На следующее утро картина не меняется. Мне послезавтра лететь, а я  с постели встаю только до туалета. Надежда  Александровна предлагает вызвать скорую помощь, уверяя меня, что у них есть хорошая   врач. Теперь только её вызывают  к папе. Она  кореянка, кардиолог. У них не разделяют врачей, как у нас по узким специальностям. Главное, чтобы в медицине понимали.

Кореянка доктор Лариса действительно оказалась моей спасительной соломинкой. Даже не соломинкой, а настоящим спасательным крУгом.

-У Вас кишечная инфекция. Мы все привыкли к этой инфекции, а для Вас она новая, организм не знает, как с ней бороться.

-Мне нужно послезавтра встать на ноги. Домой улетаю.

-Не волнуйтесь, я Вас поставлю на ноги в срок. Нужно выпить для начала водку с перцем, полстакана.

-Да она ни за что не выпьет! Совсем не пьет спиртное, а крепкое тем более! – запричитала и всплеснула руками Надежда  Александровна.

-Ради того, чтобы домой уехать, что угодно выпью. Несите водку!

Через час после водки у меня снизилась температура, впервые за эти дни. Доктор Лариса назначила мне антибиотики внутривенно. Приходила великолепная медсестра узбечка Надин. Она профессионально ставила  капельницы и часами сидела возле меня.

Пока я лежала в постели, рассматривала туркменский календарь, что был на стене рядом с кроватью. Читаю названия месяцев на русском языке и обнаруживаю, что вместо января – месяц Туркменбаши, сентябрь назван Рухнамой. Там ещё какие-то месяцы были непонятные. Папа сказал, что апрель переименован в честь матери президента и т. д. Скромненько!

Доктор  Лариса приезжала ко мне три раза в день и действительно поставила меня на ноги. Температура спАла, кишечник успокоился.

Нужно отдать должное нежной заботе обо мне Надежды Александровны. Она где-то доставала нужные лекарства, хорошие системы для капельниц  (дефицитных лекарств в аптеках не было, они продавались только по квартирам) и еще успевала обласкать, отблагодарить доктора Ларису и медсестру Надин. В ход пошли самые лакомые продукты, привезённые из Новосибирска.

Когда я начала собирать свои вещи в чемодан, Надежда Александровна и папа натащили полную комнату подарков. Они всё закупали давно и складывали, что-то собирались отправить посылкой,  но так и не отправили. Уложив полный чемодан подарками, они начали паковать  их ещё и в пакеты. Я поставила условие, что у меня в руках должен быть только один чемодан. С двумя пересадками, да ещё  больной, набирать какие-то пакеты к полному чемодану  было крайне неразумно. Нехотя, они согласились. Папа еле смог закрыть переполненный чемодан, чтобы защелкнуть замки. С папой мы попрощались дома.

Надежда Александровна, она намного моложе папы, поехала провожать меня в Ашхабад. На стоянке я  выбрала машину с кондиционером, с условием, что водитель  будет его включать, когда мне будет нужно, а не станет экономить на бензине,  выключая кондиционер. Вторым условием была скорость. Не более 130 км в час. Мы оплачиваем весь салон, и я сажусь рядом с водителем, чтобы контролировать скорость.

Дорога была долгой и однообразной. Кругом пустыня с колючками. Хлопковые поля с машинами и людьми, работающими  на полях. Редкие небольшие полугорода, полудеревни или полуаулы.
Проезжаем  очередной населенный пункт, написано «Мары».

-В МарАх  самые дорогие невесты, - говорит Надежда Александровна.

Я  прежде,  чем задать вопрос, пытаюсь сама угадать, почему они самые дорогие. Невесты должны быть самыми красивыми, умными, а может быть, они красиво танцуют национальные танцы или какой-нибудь вышивкой узоров занимаются, или ковры самые лучшие ткут. Я всматривалась в дома и улицы, пытаясь уловить дух этих самых дорогих невест, понять сама причину дороговизны. Но улицы и дома  унылы и однообразно бедны и сЕры. Редкие прохожие тихи и  безрадостны. Никакой своей версии я не смогла придумать.

-Почему они самые дорогие? – спрашиваю Надежду Александровну.

-Потому, что самые неграмотные. Раз неграмотные, значит покорные. Покорная жена –  лучшая жена.

Да, нужно намного дольше прожить в стране, чем я там была, чтобы самой додуматься до такого.

В Ашхабад въехали с сумерками. Я попросила водителя провезти нас по центральной части города. Посмотреть успели очень мало, т.к. быстро стемнело. Город мне показался очень красивым. Новые здания облицованы под белый мрамор. Много новостроек.  И, конечно, везде памятники Туркменбаши.  Очень впечатляет  огромная статуя под золото с каскадом великолепных фонтанов  и зелёных аллей вокруг неё. На улицах много  весело щебечущей молодёжи. Большой развивающийся современный город.

В аэропорту мы с Надеждой  Александровной  распрощались, далее я держала путь домой одна.

Когда мой багаж прошел по ленте в зоне досмотра, работник аэропорта, туркмен велел мне открыть чемодан.

Пришлось открыть, а потом просить мужчин пассажиров помощи, чтобы закрыть. Вещи, уложенные плотно дома,  разлохматили,  чемодан закрыли с большим трудом. Пока закрывали мой чемодан, меня разбирало любопытство, зачем его надо было открывать. Ведь на мониторе всё видно, он включен, работает.  И тут я рассмотрела, что тот самый туркмен, что просил меня открыть чемодан, не разбирался в аппаратуре. Багаж проезжал по ленте, но он не понимал, что изображено на мониторе. Он на монитор даже не смотрел, просто просил открывать абсолютно все сумки и чемоданы.

При сдаче багажа в Ашхабаде  я поступила совсем неблагоразумно. Хочется списать всё на мою болезнь, но  всё равно глупо. Дело в том, что все теплые вещи я ещё дома у папы запаковала в чемодан.  В аэровокзале я обмотала чемодан  плёнкой. Когда я сдавала багаж на регистрации, меня спросили, не желаю ли я отправить его транзитом. Для этого нужно было доставать теплые вещи из запакованного  и обмотанного чемодана.  Но после нескольких дней голода  (с того момента, как я заболела,  я только пила воду, чтобы не было неприятностей)  при весьма ослабленном  организме мне просто не хотелось  что-либо делать. И я отказалась от транзита. А зря.

Пока мы сидели в накопителе, завязался разговор с  мужчиной с Украины.  Я была под впечатлением от  увиденного только что красивого города  Ашхабада. Он, оказывается, работал руководителем стройки  в Ашхабаде.

-Все  здания  стоЯт до первого лёгкого землетрясения. Туркменбаши мечтает построить самую красивую в мире столицу. Белый мраморный город. Стройка ведется ускоренными темпами. На многих объектах работаю турки. Туркмены вместе с турками разворовывают всё подряд. Здание снаружи облицовано под мрамор и выглядит красиво, а под облицовкой часто вместо кирпичей тряпкой заткнуто.

Я была благодарным слушателем, и до самой посадки он мне рассказывал про особенности стройки в Туркменистане.

В столицу Узбекистана я прилетела поздним вечером, и ближайшим утром вылет в Новосибирск.  В  Ташкенте  я оказалась с чемоданом на улице. Оказывается, в аэропорт пускают только тех пассажиров, у которых началась регистрация на рейс. Строго по билетам. Транзитники сразу прошли в транзитный зал. Меня туда не пустили. В моём распоряжении до утра была только улица. Меня сразу вычислил водитель такси, узбек, лет сорока пяти. Я решаюсь с ним ехать только при условии, что, если мы быстро не найдём гостиницу, то он привезёт меня обратно в аэропорт.

Подумав, он соглашается. Мы  подъезжаем к гостинице, я сижу на месте, а водитель идет договариваться. Возвращается и сообщает, что мест нет. Так происходит три раза. Уже после второго раза я прошу его вернуть меня в аэропорт. Но он продолжает настаивать на том, что мы что-нибудь всё равно найдем. Наконец, мы останавливаемся в частном секторе у двухэтажного дома, обнесённого, как и все дома на востоке, высоким забором. Никакой вывески, пустынная безлюдная улица. Мне и так уже давно очень страшно от моего мотания по ночному  азиатскому городу. Но предыдущие гостиницы, у которых мы останавливались, были хоть похожи на настоящие, а здесь за забором неизвестно что. Для гарема я уже старовата. Воровать у меня нечего. Дальше я не могу придумать, что ещё мне может угрожать. Водитель выходит и давит на кнопку звонка на воротах. Я тоже выхожу из машины. Мой  страх сразу тонет в тихой, спокойной ночи. В воздухе царит аромат юга и тепла. Над головой тёмное звёздное небо. И я уже знаю, что ничего плохого не может произойти со мной здесь и сейчас. Калитка открывается и нас встречает пожилой  благообразный узбек. Маленький, сухонький старичок, весь седой, с бородкой. Он мне очень напомнил монаха из буддистского храма, каких я видела по телевизору. Глаза спокойные, доброжелательные. Вежливый поклон. Свободный номер на ночь есть. Можно посмотреть. Заходим в хорошо освещенный  двор с фонтанами и фруктовыми деревьями. По уличной лестнице поднимаемся на второй этаж и заходим в номер. Водитель несёт мой чемодан и заходит тоже. Я с облегчением вздыхаю, что мои страхи были напрасными. Обычная гостиничная комната с кроватью, столиком, телевизором и холодильником.

-Давай мне тридцать баксов,- говорит мне водитель,- а я утром заеду за тобой, чтобы отвезти в аэропорт и оплачУ гостиницу.

Неужели я так глупо себя вела, и он решил, что имеет дело с полной дурой?
Я поворачиваюсь к старичку, молчаливо стоящему у двери.

-Скажите, пожалуйста, а я могу рассчитаться с Вами за гостиницу долларами?

-Да, конечно.

-А когда мне с Вами рассчитываться, сейчас или утром?

-Все равно. Можно утром.

Тут вступает в разговор водитель:

-Но мы же договаривались, давай мне деньги сейчас.

Я обращаюсь к старичку:

-Вы этого человека (указываю на водителя) знаете?

-Нет.

-Если я отдам ему сейчас деньги, а он утром не приедет, Вы с меня будете просить деньги за номер?

-Конечно.

-Тогда,- говорю я, обращаясь к водителю, - я не могу отдать Вам сейчас деньги за гостиницу.

Водитель всем своим видом начинает показывать, как он нервничает и  зовет старичка спуститься с ним вниз для разговора. Старичок не проявляет никаких эмоций, совсем немногословен, говорит только тогда, когда его спрашивают. Они спускаются вниз по лестнице.

Их нет около десяти минут. Я даже не спросила, сколько стоит номер. Но два узбека сейчас за моей спиной договорятся, себя не обидят. Водитель всё равно выжмет из старика всё, что ему надо. Понятно, что их договор будет не в мою пользу. Но я решаю, что это уже не повод для волнений, ну возьмут лишних десять баксов.  Мне бы уже лечь и отдыхать. Пошла посмотрела, есть ли горячая вода в душе, но она всё текла холодная. Потом я открыла чемодан, достала зубную щётку и ночнушку.  Тут возвращаются старичок с водителем. Водитель явно сильно нервничает. Старичок подает мне листок с ценами на услуги гостиницы.  Значит, я совсем не разбираюсь в людях, ни о чём они не договорились. Мне этот монахообразный  старичок сразу был очень симпатичен. Я кладу бумагу на столик и спрашиваю его, почему нет горячей воды. Невозмутимый старичок объясняет, что надо подольше открыть горячий кран, чтобы холодная вода стекла. И тут начинает солировать водитель. Он берет, нет, он хватает мой чемодан, пытается его закрыть и кричит:
-Не нравится? Пошли на улицу, будешь там сидеть в темноте! Не нравится ей гостиница! Да тебе невозможно угодить! Всё одни капризы! Посидишь ночь на улице, поймешь как надо себя вести!

Я просто обалдеваю  от неожиданности, напора и абсурдности ситуации. Старичок невозмутимо стоит у двери. От испуга я начинаю орать истошным голосом:

-А ты кто такой? По какому праву ты берешь мои вещи? Кто тебе разрешал прикасаться к ним? Я тебе кто, жена? Почему ты решил, что можешь распоряжаться здесь? Немедленно поставь мой чемодан на место и больше его не трогай!

К моему большому удивлению, таксист ставит чемодан на место. И уже нормальным голосом, без истерик, просит отдать ему пять долларов. Я отдаю деньги водителю, провожаю обоих за дверь и ложусь спать.  Я хорошо выспалась и отдохнула за ночь. Утром заказала такси в аэропорт, попила чаю в кафе гостиницы на первом этаже, рассчиталась и поехала. В аэровокзале на таможне сказали, что нужно обязательно заполнять декларацию.  На обратный путь у меня в сумочке было триста долларов для  Duty Free, две купюры по десять долларов, оставшихся от сотни, после оплаты гостиницы, такси и пр. И ещё я брала из дома пятьсот рублей на всякий случай. В жизни всякое случается, чтобы были деньги на такси до дома. В декларации в разделе о валюте я указала триста долларов. Когда моя сумочка проехала по ленте досмотра, узбечка с таможни попросила меня показать содержимое. Её очень заинтересовало, почему я не указала в декларации двадцать долларов и пятьсот рублей. Я мямлила что-то невразумительное про маленькую сумму, которой я не придала значения.

Таможенница проводила меня в отдельную комнату для досмотра.   Раньше мне в  таких   местах не приходилось бывать. Оказалась обычная комната с письменным столом.  Всё моё нижнее бельё было тщательно проверено.  Потом  я  вытряхнула  всё из сумочки.

-У Вас есть незадекларированная валюта, придётся снять Вас с рейса.

Снять с рейса! Эта магическая фраза была в тот момент равносильна смертному приговору. Я ещё не могла понять, выздоровела ли я, т.к. вообще ничего не ела. Боялась, что может подняться температура, боялась и других проявлений моей болезни в дороге. Мне нужно срочно домой, только там я смогу что-нибудь съесть,  расслабиться и долечиться, если нужно. Да она просто хочет денег! Я собираю в кучу все деньги -  и доллары, и рубли и протягиваю их этой женщине.

-Заберите всё, только не снимайте  с рейса!

Удивительно, но она ничего не берёт, сразу как-то добреет и отпускает меня.
В Duty Free я трачу все несчастные доллары на коньяк для моих мальчиков (муж, сын и зять).

Дальше я уже без приключений добралась до дома.

Много лет я шлю регулярно папе посылки. Они всегда просили только чай. А дальше я ходила по магазинам, придумывая, что ещё можно послать. Теперь, после поездки  в Туркменистан, я знаю, что туда можно слать любые продукты, только чтобы на почте разрешили и в дороге не испортились.

Через два месяца после моего  возвращения домой, объявили, что умер Ниязов. Папа и Надежда Александровна говорят по телефону, что ничего в их жизни не изменилось.