Разорванный нимб. Глава 7-1

                Глава седьмая

                1

Я уже привык к этой картинке: Матвей Петрович сидит на ступеньке под моей дверью и изучает свою папку с бумагами. И хотя на этот раз я был внимательней и сразу заметил его парней, дежуривших внизу, все равно Петрович меня удивил своим упорством хорошего мастерового.
–  Ну-у? – Спросил он с тем особенным нажимом (в одном слоге умудрившись поставить два ударения), когда ясно – надо немедленно выложить к его ногам весь груз приключений и новостей.
–  Отстань. Жрать хочу.
–  Ага, значит, еще не слышал.
–  И слышать не хочу. Даже не искушай. Ей-богу, Матвей Петрович, устал.
–  На Каннском кинофестивале час назад взяты в заложники полсотни человек. Ведутся переговоры. Все как по сценарию Норд-Оста. И, похоже, без штурма не обойдется. Ну? Так и будешь гостя под дверью держать?
Мы вошли. Я поставил чайник, открыл холодильник и сказал в его пустые недра:
–  Скоро же, однако.
–  Ну-ка, ну-ка! Ты что-то наскреб за это время?
–  За это время я проголодался. Сбегать, что ли, за хлебом?
–  Потерпишь. Давай телись, а то мне некогда.
–  Баш на баш.
–  Согласен.
–  Дядю Митю ты брал? Не ты, конечно, и не твои ребята, но другими руками, да?
–  Ну, допустим.
–  Я так и думал. И что это тебе дало? Только разворошил… Осиное, не осиное, но гнездо там серьезное. Зря, Матвей Петрович. Ты что, забыл, какие они догадливые?
–  Я на это так скажу: разворошить – это как раз то, что требовалось.
– Ну так вот. Нас с дядей Митей и всех, кто был в «Кудеяре», посадили в машину и отвезли в неизвестном направлении. Все, что знаю – дом в лесу. Но знаю наверняка, что там хотели выяснить, не сотворил ли дядя Митя в этом «Кудеяре» очередной свой шедевр…
–  А он сотворил?
–  И если сотворил, то как. Даже спеца пригласили, этакого гениального мельника из гениальной оперы…
–  Уж не Виленского ли?
–  Ого! Ты его знаешь?
–  Знаю. Так сотворил или нет?
–  Было дело. Пятнадцатый век в каком-то немецком графстве… Как по-немецки фонарщик, не знаешь?
–  Не знаю. Посмотри в словаре.
–  В графстве… Черт, как же это по-немецки, лейхтен, лейхтен… А «нести» вроде бы как траген, да? Лейхтентрагер? Постоялый монастырский двор и толпа паломников. Слепцы…А знаешь, к его шедеврам я начинаю уже привыкать, надо же. Теперь кажется, что ничего особенного. Хорошее знание быта, языка – и пожалуйте в атмосферу… А вот тебе маленькое, но нерукотворное чудо: помнишь бомжей со свалки? Так эти третьестепенные персонажи оказались на первых ролях. Он, по-видимому, хозяин того дома в лесу. А горбунья недавно укатила… Куда бы ты думал?
–  На Каннский кинофестиваль. Здесь мне для пущего эффекта следовало бы зевнуть, но сейчас не до эффектов. Дом в лесу, о котором ты говоришь, это особое подразделение ФСБ, но это ширма. Они давно у нас на заметке, но пока ничего криминального не замечено. Хозяин – некто Верещагин. А горбунья  – Екатерина Георгиевна Васильева. Кстати, по твоему ведомству: киножурналистка. Про кино пишет. На Алтае вели слежку за дядей Митей, вернее, за всем тем, что за ним стоит. Дело пока темное. Эти «бомжи» снимали по возможности каждый его шаг. Аппаратура у них – дай Бог нам такую.
–  В общем, идет охота.
–  Еще какая. И не они одни.
–  Ерунда какая-то. Что может дать съемка?
–  Ты ведь одно время, кажется, работал над фильмом по роману Маркеса «Сто лет одиночества», с итальянской киностудией, если не ошибаюсь?
–  А при чем здесь…
–  Так в этом романе был один персонаж, помнишь? – щелкал фотоаппаратом налево-направо, непрерывно, день и ночь, надеясь заснять врасплох Бога.
–  Понятно. Но не смешно.
–  Вот и оставь «бомжей» на их третьих ролях. Я же говорю: не они одни. Мои ребята засекли людей, рангом повыше. Ты думаешь, Усама, когда понял, что нельзя купить дядю Митю, взял и так вот отвалил не солоно хлебавши? Не в его характере. Еще б немного, и твой дядя Митя мог исчезнуть в неизвестном направлении, не успей наши вовремя.
–  Так вот почему…
–  А ты думал. Операцию провернули чисто, даже его славная охрана не сразу заметила пропажу.
–  Что-то мне ой. Грустно, Петрович. Почему бы не оставить этого изобретателя шедевров в покое. Забава гения…
–  Порох тоже изобрели сначала для забавы. В смысле для фейерверков. Но вот кто-то же смекнул зарядить им пушку.
–  Не хочешь ли ты сказать, что сам изобретатель и смекнул?
–  Может, и сам. Даже скорей всего.
–  Не нравятся мне эти твои намеки.
–  Знаю. Знаю, что не нравятся. А ты вспомни про стекольщика. Про зуд в пальцах, когда несешь стекло. И мир качается в твоих руках. Это, брат, такое искушение – бросить, разбить… И как там еще? Порезаться.. Ну, торг там по поводу осла, милосердный огонь веры, ну, графство какое-то, паломники… И коль ты все это можешь, так приедается же, наверное. Как приедается растительная пища. Хочется и мясца попробовать. С кровью.
–  По-моему, он в ином контексте это говорил… Петрович, ты все знаешь, твои люди рыщут по многим следам сразу, в твоем котле варится столько информации, – где корень зла? Хоть что-то вырисовывается?
–  Кое-что да. Кое-что, Паша, кое-что… Ты ведь сейчас при деньгах?
–  Хочешь занять? Сколько?
–  Не хами. Ладно, пойду-ка я.
–  А чего приходил-то?
–  «Мои люди»! «Следы»! Следов, может, и много, но людей катастрофически не хватает. А Россия, она большая. Да еще Канны эти…
Я рассмеялся.
–  Ты чего?
–  Это нервное. У тебя манера, как у паука при ловле жертвы. Паук целый день плетет паутину, а потом…
–  Ты мне нужен на Алтае.
–  Вот так бы сразу. Слава Богу, не в Каннах.
–  В Каннах тоже бы не помешало человечка: вдруг там дернется паутинка… Мои ребята, конечно, профессионалы, но они не знают среды. Как щуки в чужой воде: мальков вспугнули – раки насторожились. Ты в той воде свой. К тому же у тебя обнаружилось интересное качество – зверь на тебя сам бежит. Особо делать ничего не надо, ну, как и в первый раз. Живи, дыши – у нас ведь пахнет-то как, – этюды пиши. Потолкайся меж человеков: почем нынче сено на базаре.
–  Сено – это понятно. А в каком направлении ухи-то держать?
–  А держи на ветер.
–  Как на выборах: особо голосовать не за кого.
–  Маленько есть. Нынче все больше с Востока гнилым тянет. Но тебе об этом знать необязательно, целее будешь. Про тот особнячок не забывай. Главное, твоя дружба с дядей Митей очень ценная для нас вещь. Боюсь, что не только для нас. Но это так, в скобках. Не бери в голову.
–  Петрович, а ты этим особнячком когда конкретно займешься?
–  Вчера. Проводи меня; тебе ж за хлебом.