Разорванный нимб. Глава 7-2

                2

Потом были гости, которые потом привели еще гостей, потом все было, как обычно.
На второй день я проснулся от верещавшего на груди мобильника. Я попытался найти глазами ЭЭ, но попытка не удалась – глаза начисто потеряли способность двигаться.
–  Эмилия Эльмаровна, уберите эту гадость. Дайте человеку спокойно умереть.
–  Учтите, я предупредила, что звонить надо долго.
–  Боже, за что такие ммм… В такую рань.
–  Двенадцать часов.
–  Мммх? – промычал я в трубку.
–  Здравствуйте, Фастов! – сказал бодрый двенадцатичасовой голос. – Вы уже готовы?
Еще в голосе был какой-то странный ликующий призвук, и я не сразу понял, что это акцент – так говорят немцы, хорошо выучившие русский.
–  Я готов. Можно приступать к похоронам.
–  Очень рад, что вы в таком бодром юморе. Тогда в пять? Как и договорились?
–  А, простите, кто вы, и о чем мы договорились?
–  Я еще не так хорошо владею русский юмор… ом. Но стиль есть стиль, и я подхватоваю: мы вчера имели с вами телефонный разговор, где в котором я пригласил вас, господин Фастов, на Берлинский биеннале. На подготови… альный период. Я – Курт Розенталь, член жюри. Вас я рекомендоваю в наше жюри по художник кино.
–  И я согласился?
–  Аа, понимаю! Вы немножко после «вчерашнего». Нет, вы сначала совсем не согласились, но когда я сказал, что будет домашняя обстановка на лоне ландшафта, то последовало соглашение.
–  А где эта лона ландшафта?
–  Графство Лёйхтентрагер. Это не очень далеко на авто.
Я, кажется, не шелохнулся, но стоявшая у плиты ЭЭ вздрогнула и с тревогой посмотрела в мою сторону.
–  Альлё! Вы меня слышите?
–  Лёйхтентрагер. Свет и носить. Фонарщик?
–  Да, да, Фонарщик, правильно…
–  Там есть какой-нибудь монастырь?
–  Есть, есть! Вы там бывали?
–  Я там бывал, да.
–  Ну вот, ну вот! А когда? Потому что – как это по-русски? – дом кино там совсем недавно.
–  Лет пятьсот назад.
–  А! Да, там есть музеум, пятнадцатый век и все такое… Значит, в пять я жду вас, господин Фастов, у нашего посольства. Билеты и все необходимые бумаги оформлены. До встречи?
–  До встречи, – машинально повторил я.
С полчаса я лежал неподвижно, просто слушал шарканье и шорканье, журчание воды в посудомойке, потом спросил:
–  Как вы думаете, Эмилия Эльмаровна, беспокоим ли мы истину, когда ищем ее?
ЭЭ ожесточенно мыла посуду.
–  Беспокоим, – сказал я. – Да. Истина начинает беспокоиться. И тем самым обнаруживает себя.
–  Вам не надо ее искать. Вы в ней купаетесь.
–  То есть? А, вы в том смысле, что истина в вине? Тоже мысль. Не знаю даже, какая лучше. И не знаю, куда мне ехать. На запад? Или на восток? А знаете, чем я отличаюсь от Сократа? Он знал, что ничего не знает, а я не знаю, что знаю. Чувствуете разницу? Она колоссальна, Эмилия Эльмаровна, просто колоссальна. Истина где-то во мне уже есть, я ее как бы уже знаю, но еще не знаю, что знаю. Вообще все уже есть. Запишите где-нибудь, Эмилия Эльмаровна. То, что будет через миллион лет, уже есть в зародыше. Да! Все уже есть. А почему, собственно, вы перестали меня воспитывать? Мне обидно. Не такой уж я пропащий. Скажите, что мне пора жениться. А что, вот возьму и женюсь. А то что это такое, чья это там куртка? Или это штаны? Боже, какой кошмар. Мы меня куда вчера провожали – на запад или на восток? Убей, не помню. Вам чего лучше привезти – маральи панты с востока или стреляющую авторучку с запада? Я привезу, у меня деньги есть.
–  Так и рассчитались бы со мной. В кои-то веки.
–  Эмилия Эльмаровна, я – свинья. Грязная, пьяная свинья. Эстонцы правильно делают, что не любят русских. За что таких любить, Господи… Эмилия Эльмаровна, мне не дойти; там, вон в том этюднике сверток, в нем деньги. Отсчитайте себе тысячу долларов. В счет будущего, потому что у свиней нет будущего.
–  Вы не свинья, господин Фастов, вы толстокожий бегемот. Стыдно обижать старую женщину.
–  Все. Мне остается только закрыть глаза. И уеду-ка я к чертовой матери. Оттуда пришлю вам письмо с извинениями. Сейчас просто не могу, так мне стыдно. Но знать мне надо сейчас, что вы меня прощаете, иначе пути не будет. Ага, вы улыбнулись, я заметил.    Лёйхтентрагер. Звучит как благодарствуйте. Ну, Митька, погоди! Взял себе роль барона, а мне отвел клоуном. Да еще драться вздумал. Но теперь вопрос стоит по-другому: были ли вообще роли? Или все это было на самом деле? Надо бы посмотреть. Да и приглядеться: почем там нынче сено на базаре. Московский фестиваль – Канны – Берлинский биеннале, хм. Тем более, что период еще только подготовиальный.