Уроки рисования

 Никто в городе не помнил откуда взялся Сидан. Поговаривали, что он,- далёкий родственник спасшегося сына Генри Гудзона, которого взбунтовавшаяся команда, вместе с отцом, бросила на произвол судьбы в шлюпке в заливе названного впоследствии именем его отца. Он снимал небольшую комнату в доме у моря. На работу в музей ходил только пешком. В любую погоду, утром можно было увидеть его сутулую фигуру в длинном плаще. Иногда он останавливался на молу, и скрестив на груди руки смотрел на море.

- Так ты считаешь, что всё-таки земля стоит на трёх китах?- спросил Касис.
- Конечно! И один из них живопись! – ответил Сидан.
- А другие, это?
- Музыка и литература.
- „В начале было слово...”
- Я уважаю твою привязанность к фонетике.
- А я,твою, к живописи. Всю жизнь мечтал научиться рисовать, но для этого надо    обладать чем-то таким...
- Талантом?
- И талантом тоже. Но надо увидеть это глазами зрителя, заложив в картину своё видение, да ещё так, чтобы все поняли, но в то же время каждый увидел своё,- то что касается только его.
- Дак и в литературе так же. Ты пишешь о своём, а читатель находит там своё. Его беспокоящее – ответил Сидан.
- Фонетика удивительная всё-таки вещь. Почти что музыка! Вот смотри: „скрип, писк, скрежет”- всё передаётся звуками.
- Да знаю я, что ты их собираешь. Сколько записал?
- Уже достаточно. А в твоём музее?
- Ну, я не только одним музеем ограничиваюсь. У меня ещё каталоги.
- Мне нравится „Возвращение блудного сына”
- А ещё?
- Ещё? „Эль пелеле”, Бенуа, Туржанский, Лентулов, Григорьев... Да, всех не перечислишь! Хорошо здесь у тебя в мастерской!

- Послушай, Касис, я давно хотел тебя спросить, но как то всё не решался. Мы, с твоим отцом  сдружились давно и очень хорошо понимали друг друга.
- Я знаю, ты рассказывал.
- А почему вы не дружили? Не было у вас взаимопонимания что-ли? Он тебя любил. Никогда пальцем не трогал. Сколько ни думал об этом,- не могу объяснить себе „Почему?”
- Не знаю, Сидан. Я и сам понять не могу. Возраст что-ли такой был? Если бы сейчас всё вернуть!
- А вот отец бы твой, наверняка, смог бы объяснить. Ум у него был живой, тонкий. А что бы не смог,- так он бы чувствами добавил. Вот ты бы написал об этом?
- О чём?
- О твоих отношениях с отцом.
- Ох Сидан, я же не Достоевский. Вряд ли я смогу. Я просто любитель русского языка. Собираю всякие такие вещи... Немного увлекаюсь фонетикой. Вот, смотри: „шуршание” повтори медленно „шур-ша-ни-е”,- и ты воспроизведёшь звук мышки в норе. Это только в русском языке есть.
- Да слышал я Касис, знаю. Ты думаешь до тебя этим никто не занимался?
- Просто, я хочу сам. Может, мне приятно открывать Америку!
- Да, „в начале было слово. И слово было у бога. И слово было бог!” А всё-таки человек рисовать начал раньше, чем писать и говорить!
- Ах Сидан! Как бы я хотел рисовать! Какие есть удивительные картины!
- Послушай, Касис ты ещё молод и успеешь всему научиться! И нарисуешь свою картину.
- Что-то в стиле Босха?
- Нет- нет, скорее это будет Рембрандт, или Вермеер Делфтский, во всяком случае, оттуда, издалека.
- О, когда это будет?!
- Я думаю, уже скоро!
- Дай бог!

  Сидан давно уже работал хранителем музея живописи. Проводил в кабинете всё своё время. Писал научные труды и иногда сам становился к мольберту. Касис познакомился с ним в начале весны, в ювелирной мастерской, где он заказывал серебрянную рамку к портрету отца. Сидан же, хотел вставить выпавший рубин  из кнопки на серебрянном портсигаре,- точно таком же, какой был у отца Касиса. Портсигар с изображением на крышке витязя в тигровой шкуре борющегося со львом.
- Красивая вещь! – сказал Касис.
- Да – ответил Сидан - И довольно ценная.  Мне изготовили его по заказу мои друзья на моё шестидесятилетие. Вот переверните, на задней крышке монограмма:
«Дорогому Сидану от почитателей его таланта»
  Касис хотел было сказать, что у его отца был точно такой же, но промолчал. Зачем же портить человеку настроение? С тех пор, он стал часто бывать у Сидана в мастерской, где брал у него уроки рисования. Сидан был одинок и всегда был рад его визитам.
- Н, что сегодня будем рисовать? – спросил он.
- Домик у моря – ответил Касис.
- Ты как маленький ребёнок  Все дети хотят нарисовать домик с трубой ощутить спокойствие уют и защищённос. Ты нарисуешь старый разбитый баркас у моря и закатное солнце. Оно очень подойдёт к старому баркасу. Он уже выброшен волнами на берег, отслужил своё, и сейчас лежит на песке, подставляя свой обросший мхом борт закатному солнцу. А когда идёт шторм, и волны бьют его по бортам,- он „ахает” и „охает”, трухлявые его доски скрипят, и морская пена чвякает и хлюпает в его пробоинах. Ветер постанывает в щелях, и осока шелестит сгибаясь и рисуя на песке окружности, словно циркулем. Старая рында брошенная в трюме позвякивает, перекатываясь от борта к борт, но он ещё крепок, хотя жизнь,- с её радостями и романтическими плаваниями уже покинула его. Но он, старый и мудрый, с радостью берёт на себя удары волны и сопит от старания, выжидая когда утихнет шторм и лёгкие яхты с молодыми людьми будут прогуливаться в заливе после шторма, наслаждаясь воздухом и свежим бризом! Сможешь?
- Теперь смогу! Теперь уже смогу, Сидан! Я уже представил себя на этом баркасе в открытом море. После шторма нас выбросило на берег, но кто-то должен остаться в живых!
- Ну вот, начинай!
Касис встал к мольберту и сделал наброски грифелем.
- Послушай Сида, а почему отец никогда не рассказывал мне о тебе?
- Не знаю. А ты сомневаешься, что я его знал?
- Да нет, не сомневаюсь. Ты же знаешь о нём такое, что сомневаться не приходиться. Даже я не всё знаю!

  Несколько недель он пытался закончить картину. Баркас ленивый и мёртвый лежал на берегу. Волны останавливались и не хотели хлестать борта. Сидан сидел к нему спиной, работал над каталогом и не поворачиваясь делал Касису замечания.
- Нет в этой картине жизни – говорил Касис. -  Всё вроде бы выписано, а чего-то не хватает.
- Для первого раза нормально. Скоро закончишь! А сейчас, проводи меня до дома!
  Они вышли на улицу. По дороге  почти не разговаривали, лишь иногда кричали что-то друг другу придерживая руками шляпы, которые пытался сдуть ветер. Завёрнутый в плащ силуэт Сидана напоминал отца Касиса.
- Здесь мы расстаёмся! - сказал Сидан – Приходи в музей через два дня. Прощай Касис!
- До встречи!
  Он прождал Сидана до темноты. Сидан так и не появился. С тяжёлым сердцем Касис подошёл к его дому. На стук  дверь открыла хозяйка.
- Сидан умер! Вчера когда пришёл из музея. Он вам записку оставил.
- Покажите!
„Ты совсем забыл навестить Тёрнера. Приходи завтра на море к старому баркасу.”
- Ах, Сидан Сидан! На море я, конечно, приду – заплакал Касис.
  Весь день он не вставал с постели. Плакать  уже не мог.  Сил не было. К вечеру он собрался и поплёлся к старому баркасу. Как на картине разыгрался шторм. Он только начинался. Солнце ещё не зашло. Ветер рвал тучи и нес их на берег. Издалека на баркасе Касис заметил чью-то фигуру. „Похоже это Сидан”: подумал он и побежал к нему.
  На песке, прислонясь спиной к борту стоял отец Касиса. Он подбежал поближе и остановился. Отец смотрел на него, и что-то говорил улыбаясь. Касис не слышал слов. Ветер рвал остатки парусов на сломанной мачте баркаса и парусина громко хлопала взвиваясь в тёмное небо.

   Рваные тучи собирались на небе в причудливые фигуры. На фоне серого неба нарисовался профиль Сидана. С высоты, Сидан увидел как Касис упал на колени и пополз к фигуре отца. Колени его оставляли глубокие борозды в песке. Он обнял ноги отца и прислонился к ним щекой. Отец Касиса положил руки на его плечи и что-то ему говорил.
-Рисуй  рисуй- сказал Сидан с неба – Это будет твоя лучшая картина сынок!