Разорванный нимб. Глава 9-3

С тетей Наташей, матерью Вована Николаева, были проблемы: сказать, не сказать? Что жив ее сын. Мне почему-то казалось, что она знает. Такое знание особого рода: человек по каким-то глухим признакам – там намек, там намек, (новая хорошая квартира ни с того, ни с сего), что-то такое в самом воздухе, и сердце подсказывает – догадывается об истине, однако факты, говорящие о другом, стоят неодолимой стеной, и человек как-то привыкает жить под этой стеной со своим тайным знанием… Не знаю. Может, все и не так. Короче, я боялся встречи с ней, я просто не знал, как лучше, и взял номер в гостинице. На следующий день где-то уже к обеду я проснулся и остался лежать, не зная, что дальше делать. Легко было Матвею Петровичу сказать: особо ничего делать не надо. На деле же «ничего не делать» оказалось делом очень даже нелегким. «Потолкайся и вообще. Узнай, почем нынче сено на базаре» – ха! А вот взять и узнать почем оно нынче: сено, Матвей Петрович, по нынешнему засушливому лету вдвое выходит против прошлогоднего… Или самому пойти и наняться в косцы? Как это делали при царе Горохе: лечь на базаре на охапку сена, коса у ноги, картуз на глаза, на лапте мелом – «рупь»…
Дурацкое состояние, к которому я не привык. А что делать? А что хошь. А чего я хочу? А закажу-ка в номер стопец с хорошей закуской. А потом ванну. Нет, не ванну, что-нибудь попросторней, Айское озеро, например… О Господи, вспомнил в кои-то веки, у меня же племянница в Ае, большое село, и озеро рядом…
На автостанции, откуда веером расходились автобусы по разным санаториям и курортам, я увидел среди прочих ярких курортных реклам небольшое объявление: открыта выставка Красноярского художника Шлапакова, с такого-то по такое-то. Всего два дня. Вчера и сегодня. Что за Шлапаков? Ага, в кинотеатре «Голубой Алтай». А схожу-ка. И взять на заметку: в рекламе самое действующее оружие – это «вчера». А сегодня – это если успеешь. Впрочем, решение заглянуть возникло не столько из-за заезжего Шлапакова, – хотелось через пропасть времени зайти в этот кинотеатр. Там, на втором ярусе фойе, среди круглых колонн мы когда-то штудировали гипс под руководством незабвенного Алексея Алексеевича Луппова, с его вечной шинелью, с его черной рукой…
Уже перед самым парадным возле меня притормозило такси, и из него высунулся вчерашний водила.
–  Привет, адвокат! Не будет желания еще куда?
–  Нет, спасибо. А почему «адвокат»?
–  Ну как же. Всю дорогу держал речь: граждане судьи, граждане судьи… Защищал какого-то хмыря. Я только не понял, за что там его.
–  Ты вот что. Включи счетчик и подожди меня здесь минут десять. Идет?
 –  Нет проблем.
Уже по рекламе над дверью с фотографией картины я понял, что Шлапаков (пусть он меня извинит) не стоит  десяти минут, а на то, чтобы убедиться, что никакого второго яруса больше нет и все тут неузнаваемо перестроено, не потребовалось и полминуты. Я вернулся к машине.
–  Почему счетчик не включил?
–  Потому что есть пассажиры, и есть пассажиры.
–  Не очень понятно, ну да ладно. Давай на Айское, что ли. Купнемся.
–  Вот. Теперь понял? Это твое «что ли» и счетчик – все равно, как любовь и кошелек. Две большие разницы. Голова не болит?
–  Да, кстати. В Ае у меня племянница. Надо бы прихватить хорошего вина. Где-нибудь по дороге, да?
–  Нет проблем.
Сразу за Маймищами мы повернули налево и Чуйским трактом, под рябью солнца в смыкавшихся над дорогой деревьях, как в аквариуме, понеслись вдоль Катуни…
И тут у меня возникла уверенность, что в этот аквариум попала золотая рыбка.
Водила был, конечно, стопроцентный водила, но вот безупречная его простоватость настораживала – это был водила в исполнении артиста. Так, наверное, работают таксистами сыщики высокого класса. Но тогда «случайную» встречу у кинотеатра иначе, как проколом, не объяснишь. Стопроцентный водила, в профиль похожий на Николая Крючкова в молодости, курил «беломор». Ничего особенного тут, конечно, не было, но можно было оценить и как перебор…
–  Чего смотришь? – не поворачивая головы, спросил он вдруг с абсолютно точной крючковской интонацией. И еще пропел для верности: – «Три танкиста, три веселых друга…» Ну как? Не ты первый удивляешься.
–  Да-а… – протянул я, не зная, что сказать. – А ты знаешь, я ведь был с ним знаком.
–  Да ты что! Это как же?
–  Николай Афанасьевич в последние годы жил в Доме ветеранов кино, а мы ходили туда играть в бильярд.
–  Ну и как? Говорят, курил много?
–  Его любимое блюдо было – белый хлеб с сыром, запеченный в духовке. Так вот, в одной руке у него, значит, хлеб, а в другой – папироса. Не выпускал. Тоже, между прочим, «беломор».
–  Да-а… Артист от народа. Теперь таких нет.
Мы переехали по подвесному мосту на ту сторону, и я попросил свернуть в Аю. Сначала надо навестить племянницу, все-таки сто лет не виделись.
В самом начале села он остановил машину и молча, с руля, показал пальцем куда-то в сторону.
–  Не понял.
–  Супермаркет. Сто лет не видел племянницу – и явишься с пустыми руками?
В отделе сувениров цены были обозначены в долларах, и мне в глаза бросилось обилие девяток. 89, 799, 1299 и т. д. Эта алчная наивность девяток привела меня в восхищение. Но что же все-таки купить? Туеса местного производства, маральи рога, шкатулки из Онгудайского белого мрамора, ковры с  национальным алтайским орнаментом… Неужели 89 кажется покупателю меньше 90? Сколько же теперь Ольге лет? Тридцатника наверняка еще нет. Семья. Дети, конечно. Ага: взять гиганского мишку, так, чтобы не влез в багажник; подъехать с мишкой верхом на машине. 299. Самое важное в подарке – его бесполезность. С водилой – никакой активности. Расставить капканы и ждать. Его роль – следить за мной, моя задача – докопаться, кого он представляет. Допустим, некие транснациональные структуры. На это и Матвей намекал. Какие капканы? А черт его знает. Пока только наблюдать. Ковер из рысьих шкур хорошо бы смотрелся у меня в мастерской. Да и те же маральи рога. 199. А вот серебряный столовый набор, и к черту принцип бесполезности. Ольга - не столичная штучка, деревенская же баба. 499. Я взял мишку и набор и попросил, чтобы, сидящего верхом на машине мишку перевязали лентой.