Разорванный нимб. Глава 9-5

Костры догорали, но один, дальний, наоборот, разгорался все сильней, столб огня, очередным броском отхватив у дымной тьмы некую высоту, замирал на том же уровне, и следующим броском отхватывал следующую высоту. Я уже различал лица людей, сидевших большим кругом… Было странное ощущение, что чего-то не хватает, и тут же вкрадчиво, скребущим звуком метлы и слабо растревоженной меди,  была и подсказка: не хватало бубна. То темное и покатое, что своим рваным движением заслоняло порой костер, был шаман. Зайдя с другой стороны костра, я смог хорошо разглядеть его. Он был в просторной, но невесомой шубе без застежек, перехваченной на груди тяжелой амбарной скобой. Впечатление невесомости достигалось разлетающимися полами с пришитыми к ним медными полыми шариками; они-то и издавали звук слабо растревоженной меди. На голове шамана была круглая меховая шапка с красной кисточкой. Делая шаг на полусогнутых, коленями врозь, ногах, он не бил, а шаркающим скребком проводил по бубну вороновым крылом, и так много раз, потом приникал ухом к бубну и другим, закостеневшим концом крыла ставил как бы точку: ток. Все это вкрадчиво, с нерешительностью человека, попавшего в топь, ищущего ногами где потверже – вправо, влево… Среди других предметов неясного назначения, пришитых к шубе, – бляшки, кости, ожерелья из камушков, – я заметил орден «Славы»… И тут я чуть не закричал от ужаса: что-то задело мне голову, и прямо надо мной из клубящейся дымом тьмы на костер начала опускаться лошадь; одно из ее копыт и коснулось моей головы. Это оказалась шкура лошади, растянутая на длинном шесте, – вся целиком, вместе с головой и ногами. Те невидимые, кто держал другой конец шеста, отвели ее немного в сторону от огня, и так ее – под державным вздыбленным углом Медного Всадника – закрепили.
И тотчас земля под ногами шамана отвердела, он больше не осторожничал, а смело пошел прыжками вокруг костра. Иногда он по-гусиному взмахивал руками, и тогда на локтях и запястьях обнаруживались еще колокольца. После нескольких серий ударов костяным концом крыла он вкопнулся и стал из-под руки всматриваться куда-то во тьму. Перебежал на другую сторону костра и снова всмотрелся. Еще серия, после чего он обшаривал тьму уже после каждого прыжка своими чуть светящимися перламутровым блеском глазами. Наконец, там, куда он в очередной раз всмотрелся, что-то полыхнуло и чуть-чуть – может, померещилось? – вычертился горизонт. Шаман азартно перепрыгнул, всмотрелся – ничего, прыгнул обратно, всмотрелся – и полыхнуло мощно, расталкивая ночь вправо и влево на полсотни верст, и уже графически четко, тушью по ватману, обозначился горизонт со столоподобной вершиной Бабыргана на той стороне реки. Лица сидящих при каждой вспышке зарницы оставались неподвижны и бесстрастны,, однако я заметил как бы волну строгого внимания, следовавшую за бегущим кругами шаманом. Ободренный успехом, он уже работал вовсю: бил в бубен уже не крылом, а в ритмической смене то кулаком, то ладонью, то самим бубном о колено, звенел всеми бубенцами, подпрыгивал и притопывал, а иногда, раскорячась, одолевал некий невидимый барьер и, рассердясь на этот барьер, шумел на него устрашающим шипением.
Вдруг он в изнеможении повалился в костер. Все бросились оттаскивать, но не шамана, а костер от шамана, отгребать от него головешки и угли. Видно было их усилие – как бы не потревожить шамана, который сейчас уже напрямую общался с духами. От этого-то общения, от тяжелых и сложных переговоров, и зависел успех камлания.