Разорванный нимб. Глава 10-2

2

В кафешку мы заходить не стали, а спустились по каменным ступеням на деревянный помост под навесом. Одним краем помост упирался в большие камни, с одного из них стекал водопадик источника. В ожидании пива и закуски мы уставились на странного человека в пальто, который то присаживался, то вскакивал, и все время был занят одним – что–то там копошился трясущимися руками у себя на животе, в каких–то там шнурах. Да, шнурами и нитками были перемотаны пуговицы пальто. Да, весь мир его был сосредоточен в районе пупа. Покатый спиной и плечами, склонив голову, он сопел и перевязывал, и сплетал, и снова расплетал и лез во внутренние карманы… И когда он по ходу дела переложил из внутреннего кармана во внешний и опять во внутренний большой блокнот с примотанной к нему ручкой, я вдруг узнал его. Это был сильно состарившийся и совершенно свихнувшийся «писатель», вечный жалобщик, кочегар городской библиотеки, выучивший в свое время дядю Митю грамоте. Как же его звали? Нет, не помню. Он совершенно не замечал нас, он сосредоточенно сопел в том тесном объеме воздуха, в который сжался весь видимый мир. Вдруг ему показалось, что он что–то обронил, он даже проследил слухом за воображаемым звуком чего–то покатившегося и полез на четвереньках под стол, роняя стулья; нет, не там, встал и попятился и чуть не сел на колени Понедельнику.
– Ну ты, висложопый. Туда иди, по дорожке, вон покатилось. Догоняй.
–  Молодой человек! – неожиданно живо и веско среагировал кочегар. – Не смей мне тут… Тут, тут!.. – Он постучал себе в грудь и как провалился в собственное пальто, в тину своих забот – сплетать и расплетать, в бесконечные поиски по карманам.
Принесли наконец заказ.
– Ну как, тебя все еще «жмет»? – спросил Понедельник.
– Если не прячешь козыря в рукаве, все это ерунда. Что угодно можно связать с чем угодно. Чем эти самые «художники» в нашем случае лучше, скажем, масонов?
– Есть и козырь.
– Ну- ка?
– Рукав дома забыл. В следующий раз прихвачу.
Некоторое время мы ели молча. Вдруг мне стало как–то тяжело на сердце и я отодвинул тарелку.
– «В следующий раз». А если для одного из нас следующего раза не будет? Ведь запросто же – под мечом ходим.
– Но ведь ты тоже не все договариваешь. Кто, например, тот тип, который про охрану говорил?
– Бен Ладен.
Понедельник тоже отодвинул тарелку и закурил.
– Ты с ним встречался?
– Вот так, как мы с тобой. Только столика не было. Было пустынное плато с могилой Чингизхана и с видом на буддийский храм. Между прочим, привез дяде Мите подарок – трость Самсона.
–  Того самого?
–  Того самого.
–  Круто. Широко раскинута сеть. Такие силы задействованы… Это только подтверждает мою гипотезу. Что ж, козырь за мной, только выйдем.
Мы расплатились и тут снова обратили внимание на кочегара: в лице его с закрытыми глазами заметна была дрожь какого–то порочного наслаждения. Так я во всяком случае подумал, пока не заметил, что от ушей его тянулись проводочки и уходили концами куда–то в пальто: он наслаждался музыкой.
–  Любопытный старикан, – сказал Понедельник по дороге к машине. – Я вот думаю, не шлак ли это. В смысле, отработанный материал «художников». Все, все, молчу, тут у меня козырей нет. Мало ли такого «шлака» на Руси.
В машине Понедельник заправился новой пластинкой жвачки, и мы потихоньку, журча гравием, покатились вниз.
–  Да! Забыл совсем сказать. Перед козырем это важно.
Я его не торопил. Но молчание слишком уж затягивалось. Машина катила все быстрей, и я наконец с неясной тревогой взглянул. Затылком он упирался в подголовник, из раскрытого рта на подбородок тянулась белая пленка лопнувшего жвачного пузыря. Он был мертв.
Я вцепился в руль, плохо соображая, что делать, стал проталкивать ногу вниз к педалям, но мешала его нога. Подергал рукоятку скоростей, но в ответ был лишь злобный скрежет. В поворот я вписался, но сразу же пошел другой и в другую сторону, я опоздал с рулем, машина слетела с дороги и, все больше накреняясь, перевернулась, снова встала на колеса, проломила какую–то ограду, мотор заглох, машина несколько раз судорожно дернулась и замерла в подсолнечнике.
Я вытащил тело, разорвал на нем рубаху и приник ухом к груди. Ничего. Несколько раз давнул на грудь, черт, как же это делается, вцепился ртом в рот, изо всех сил выдохнул, вдохнул, несколько раз. Ничего.
Ломая подсолнухи, побежал наверх к дороге. Мальчишка ехал на велосипеде, вихляя из стороны в сторону, с трудом в гору. Под горой большая изба без огорода, с вывеской «Пчелконтора». Нет. Что–то не то. Что–то я теряю. Что–то уходит со страшной быстротой, что нельзя ни догнать, ни вернуть. Что? Уходит время. Странный, мертвящий восторг погнал обратно. Взял его голову в руки, руки его закинул себе за плечи, подхватил под мышки, всего его на себя, чтобы воздух вошел ему в грудь. Давай! Ну давай же, ты!
Какой–то огонь, вспыхнувший в голове, выжег суету, как мусор. Я опустил его на землю и сел рядом.
Номер пятый. Вот оно, недостающее звено в цепи. Теперь очередь моя. Как его хоть звали? Голоса. Кто–то видел кувыркающуюся машину или слышал грохот; не хочу. Я закрыл ему глаза, ладонью от лба. И вошел в желтые дебри. Врут, что подсолнухи поворачиваются за солнцем. Почему так устойчивы мифы? Кой черт, абсолютная же чушь, ни на йоту, ну, пожалуй, на светлую сторону смотрят, да, но не поворачиваются. Я давно это заметил, понаблюдал, как же. Но опасно опровергать миф: убедившись как–то в его ложности, я почему–то почувствовал, что остался в дураках.