Говорят...

Говорят, что я перелетела сюда, когда мне было чуть больше двух лет. Говорят, что я была смешным любопытным карапузом с живыми блестящими глазами. Говорят, что мне пророчили необычную жизнь.
Не знаю, не знаю. Все это может быть правдой, но я эту правду не помню и потому имею право считать, что мы с тетушкой Клариссой жили тут с самого начала, то есть с моего рождения, а может, даже раньше. Она, разумеется. Ну, не помню я просто другого мира, в котором нет теплых голубовато-золотистых вечеров, сонного покоя и прекрасного мерного полета тех, кого многие называют инструкторами, что неслышно скользят на крыльях-паутинках по небесному океану.
На Децентре Веге каждый хочет стать инструктором. Точнее, почти каждый. Вот Джеф, например, приезжий, и просто не понимает, как это можно целыми днями кувыркаться в воздухе. Дурачок. А что еще здесь делать, в этом маленьком городке, как не распускать прозрачные крылья и не парить, глядя на все и всех сверху.
- Эй, Моника!
Ну вот, знакомая дробь. Это как раз Джеф прибежал, как всегда, в своих стоптанных смешных сандалиях. Он добежал до середины моста и остановился рядом со мной. Перегнулся через перила, взглянул в хрустальную глубину нашей речки и тут же вскинул голову, вперившись взглядом в инструктора, парившего как раз над нами.
- Неперспективно это, - с серьезным лицом сказал он.
Мне стало смешно. Говорят, что мы с Джефом похожи, правда, я не согласна с этим. Да, нам обоим по двенадцать лет, да, мы оба светловолосые, светлоглазые и высокие. Но на этом все и заканчивается.
- Это почему же? – С нотками любопытства поинтересовалась я.
Казалось, что Джеф только и ждал этого вопроса. Будто специально прибежал сюда ради него.
- Здесь гравитация другая и прочие характеристики. И это локальная зона. А вот километров сто в сторону, и там все по-другому – или вечный снег или голая пустыня. И там летать невозможно. Ваши крылья просто не выдержат вес тела.
Ой-е, специалист-ученый прямо! Или сумасшедший.
О чем я не преминула сказать:
- Глупости говоришь. Децентра Вега везде такая, и везде можно летать.
Джеф носком сандалия поковырял щербинку в каменной спине моста, а после несколько неуклюже вскарабкался на перила – настолько широкие, что на них можно даже лежать. Или танцевать. Это специально, для инструкторов сделано. Дело в том, что с земли не взлететь, поэтому все свой путь по небу начинают или с мостов или со специальных вышек.
Усевшись поудобнее, он взглянул мне в глаза и выдал свой излюбленный аргумент:
- Не везде. Вот почему ты не можешь прямо сейчас побежать по мосту, прыгнуть и полететь?
Не, ну точно глупости говорит! И все же я терпеливо разъяснила:
- Потому что крылья нужны – это первое. А второе – воздух такой, эта… атмосфера такая. Внизу вес один, наверху – другой.
Джеф противно ухмыльнулся. Он всегда так ухмыляется, когда готовит очередной каверзный вопрос. И, естественно, он тут же его выдал:
- Ладно, ладно, предположим, я с тобой соглашусь. Только вот попробуй объяснить, почему же только на «паутинках» можно летать? Почему другие крылья не работают?
Опять за свое. Почему, да почему. Я же сказала, атмосфера такая.
Я даже отвечать не стала, хотя прекрасно понимала, что Джеф расценит мое молчание, как незнание. Ну и пусть.
- Дети! Джеф, Моника!
Ох, как тетушка вовремя. А то наверняка Джеф выдал бы еще что-нибудь.
- Джеф, тебя мама уже обыскалась. На часы смотрел?
Джеф с понурым видом соскользнул с перил, кивнул:
- Да, тетя Кларисса, уже иду.
И тут же помчался к городу.
А мы остались вдвоем, если не считать инструктора. Но он скользил в своих высотах, и ему не было никакого дела до нас.
- Красиво, правда? - Тетушка окинула взглядом город, что с этого моста казался почти игрушечным.
- Ага, - согласилась я, - почти также как если смотреть, когда летишь.
Тетя печально поглядела на парившую над нами тень, золотистую в вечерних угасающих лучах, и тихо прошептала:
- А на других планетах такое невозможно. На других есть много чудес, а вот таких нет…
Иногда мне очень жаль мою тетю. Она, также как и Джеф, никогда не сможет почувствовать себя невесомой и свободной. Говорят, что это особенности генов. Одни могут летать, другие нет. У одних крылья живут, а у других они просто мертвые дырявые тряпки, не способные даже слабо всколыхнуться, не то что расправиться. И хотя этот прибор, эти крылья примеривал почти каждый, у одних они трепетали, чувствовали душу, сливались с телом, а другие, увы, ничего кроме неудобств не испытывали.
Но, по счастью, природа сделала так, что люди с дефектным генотипом не хотели летать. Точнее, не жаждали этого подобно нам. Как Джеф, например – он ехидничал и злорадствовал, но я не видела в его глазах тоски и стремления рвануться в безоблачную высь.
- Тетя, а каково это – знать, что не можешь летать?
Грустинка из ее глаз исчезла. Она пожала плечами и спокойно ответила:
- Просто знаешь, и все. Хотя бывает, что что-то мелькнет, сердце встревожит, но быстро проходит. Одним лечить, другим учить, третьим парить…
И зря Джеф считает нас ненужными. Говорят, что инструкторы не просто кувыркаются среди ветра, снисходительно поглядывая на землю. Нет, говорят, что мы еще и стабилизаторы, которые позволяют быть небу таким, каким оно является сейчас – спокойным и разрешающим жить всем остальным.

Я каждый раз жду этого момента с нетерпением. Вот он стремительно спускается вниз, ко мне, напоминая доброго бога, что решил подарить счастье. Вот его ноги коснулись того самого каменного ложа, на котором вчера разглагольствовал Джеф. Вот он протянул руку, и я помогла спуститься. Прозрачные серебристые крылья покрывалом легли на мост, но тут же стали медленно втягиваться в маленькую плоскую коробочку на спине. Они отцепились от пальцев, от предплечий, отсоединились от спины и ног, позволяя телу жить уже отдельно.
Иструктор ласково улыбнулся:
- Готова, девочка?
Еще бы! Чтоб я была не готова к полету? Как же, я ведь уже летала, и не раз!
Но я лишь киваю и благоговейно протягиваю ладони, чтобы получить желанную машинку. И получаю. Она теплой, чуть шероховатой поверхностью ложится на мои руки. Я с трепетом несколько секунд держу ее на руках, а потом медленно, с наслаждением, прижимаю к спине, как раз между лопаток.
- Прими меня… прими…
Теплая волна пробегает по всему телу, пока мы сливаемся в единое целое. Глаза сами собой закрываются, ибо мне уже нет надобности в обычном зрении. Я чувствую, как мой позвоночник меняется, становясь более прочным и эластичным одновременно. Лопатки чуть расходятся, мышцы раздвигаются, и невесомое серебро окутывает меня с головы до ног. Руки – крылья, ноги – крылья, тело – крылья…
Прими меня…
Я сама теперь – крыло, слитая с единым бесконечным крылом, слитая с самим небом. Передо мной проносятся волны – яркие, разноцветные, манящие. Неспешно протекает зеленая волна, стремительно юркнула красноватая, закрутилась канареечная, распалась голубая…
Прими меня…
Небо принимает, небо поднимает, небо несет. Я могу открыть глаза и взглянуть обычным человеческим глазом на шпили сонного, всегда сонного города, могу и не открывать, а парить серебристым светом в цветном океане, помогая ему направлять течения. Я ложусь на бирюзовую волну, и мы течем с ней вверх, делаем петлю и падаем вниз, к самой воде…
Рука инструктора вырывает меня из воды, из феерического мира миллионов осколков, и кидает в красный поток. Он ничего не говорит, но я понимаю, что слишком увлеклась, слишком сильно отдалась и забылась. Стыд легким движением проносится сквозь меня, но тут же исчезает. Ему не место здесь, его время – не сейчас. И я вновь становлюсь течением…
Инструктор неожиданно меня прерывает. Он соприкасается своими крыльями с моими, он подплывает слишком близко – второй раз за полет – и вынуждает меня открыть глаза. Его размытый светящийся силуэт, столь гармонично смотрящийся среди потоков, превращается в обычное человеческое тело. Голова, руки, торс, ноги – в окружении невесомого марева крыльев.
- Скоро экзамен, девочка.
Я киваю в ответ. Да, предстоящий экзамен – более чем важная вещь. Итоговое испытание – это день, когда все молодые инструкторы показывают свое мастерство, тем самым определяя, могут ли они стать независимыми или нет.
Мне тоже это предстоит.
И тогда я смогу парить хоть вечность, смогу учить других молодых и неопытных сливанию и полету, смогу закончить жизнь в бесконечности потоков, уходящих к звездам, смогу…
- Я готова.
Инструктор лишь слегка опускает веки, давая понять, что он удовлетворен ответом. Он начинает отделяться от меня, но вдруг приближается почти вплотную, касается моего лица рукой и шепчет:
- Но помни, что ничто тебе не должно мешать.
И вновь становится свободным. Его крылья расправлены, его тело исчезает в потоках, его мысли… и слова…
Я медленно соскальзываю по изумрудному течению на перила моста. Нехотя, словно расставаясь с самым дорогим, складываю крылья, отделяю машину от спины и грустно смотрю на Джефа, развалившегося в метре от меня.
- А ты не плохо выглядела.
Озорная улыбка, обнажившая ряд неровных, но белых зубов выдает его с головой. Да, неплохо, но нелепо – вот его мысли.
- Посмотрела бы я, как ты бы дергался. – Огрызнулась я. – И вообще, почему ты не в школе?
- Прогулял, - беспечно отмахнулся он.
Я нахмурила брови, но его это лишь рассмешило.
Он заливисто, открыто рассмеялся:
- Слушай, а тебе не очень идет быть взрослой.
Я пододвинулась, освобождая место спускающемуся инструктору. Он легко, не открывая глаз, коснулся ногами каменной тверди, протянул руку, в которую я нехотя вложила коробочку, и тут же взмыл. Свободный, уже давно сдавший экзамен…
Проводив взглядом его тающую фигуру, я тихо спросила:
- Джеф, а чем ты живешь? Ты же не можешь летать, у тебя не те гены. Так чем?
Те же взъерошенные волосы, те же грязные с протертыми коленками джинсы, все, как всегда. Только вот взгляд серьезный, слишком серьезный.
- Ничем. Просто живу и все, как миллионы людей, которые считают вас пусть и красивыми, но мутантами.
- Джеф…
- А что, нет что ли? ; Несмотря на резкость слов, голос его был спокойным, не злобным. – Таких, как ты – мало. Вы считаете себя свободными, вольными, почти богами, но на самом деле вы - просто малоприспособленная горстка мечтателей, не способных чувствовать. Стоит только вам покинуть этот клочок неба и земли, как вы окажетесь потерянными и никому ненужными. Вы не сможете качаться на своих потоках, потеряете свой смысл, но ничего взамен не получите.
- А кто сказал, что я потеряю, как ты выражаешься, клочок неба и земли?
Джеф растерянно пожал плечами:
- Ну, мало ли… ты же не с самого начала жила здесь. Ты же родилась не на этой планете, ты даже не знаешь, кто твои родители.
- Разве это важно? - Парировала я.
Он отвернулся. Сплюнул в хрусталь воды и глухо произнес:
- Для нас, кого вы считаете генетически дефектными, это очень важно.
Вновь его глупости. Но что-то в них цепляет.
Мы долго молчали. Молча смотрели на город, молча провожали взглядом инструкторов, молча ковырялись в своих душах, пытаясь отыскать что-то прочное и очень надежное.
Наконец, Джеф нарушил молчание:
- Давай прыгнем.
- Чего? – Округлила я глаза.
- Прыгнем с моста в речку и поплывем. Или боишься?
Он что, совсем с ума сошел?
- Тут же высоко, - возразила я, и сразу же получила порцию насмешек:
- Трусишь? Точно, трусишь, а я прыгаю.
- Эй…
Но он встал на перилах, вытянулся во весь рост, совсем как инструктор перед полетом. Чуть обернулся на меня и усмехнулся, словно предлагая последний шанс.
Ветер шевельнул его непокорные выгоревшие пряди волос.
Эх, Джеф, Джеф… знал бы ты, как сейчас похож на нас. Да у тебя даже телосложение идеальное…
Он прыгнул. Нет, он взмыл, как взмываем мы, и полетел – но не вверх, а вниз.
- Глупец! – Не удержалась я и вскочила на ноги. И в следующую секунду сделала то же самое – отдалась падению.
Вода, еще не прогревшаяся, неприятно хлопнула по лицу, проскользнула по телу и впустила в себя. Я резко рванула вверх, на мгновение поднялась над растревоженными сердитыми волнами, будто готовая единым порывом достичь лазурного небосвода, но тут же упала вновь – в глубину. Непривычные движения руками, странное дерганье ногами, но я смогла удержаться на воде.
- Ну как? Правда, здорово?
Сомнительно, но я против воли улыбнулась.
- Кайф, еще почище ваших полетов. Просто…
Он так открыто и чисто смеялся, что я не удержалась и тоже рассмеялась. Мы глупо хохотали даже тогда, когда мокрые и усталые выползли на берег и без сил повалились на жесткую траву.
- Ох… и всыпят же нам… - едва отдышавшись, произнес Джеф.
А у меня даже сил говорить не было, поэтому я только согласно промычала что-то неясное.
Только вот почему-то безумно захотелось упасть вновь…
Но об этом я, разумеется, умолчала.

Итоговый экзамен – великая вещь. Великая и прекрасная и даже не вещь, а… что-то новое, странное, вроде бы и праздник, и преодоление тяжелейших преград одновременно. Экзамен – и счастье, и горечь, и слава, и поражение, и удача, и ужас – для кого как. И потеря прошлого и обретение будущего.
Излюбленный мост был переполнен людьми. Нет, людьми и инструкторами. Первые – чуть позади, жались к тем перилам, за которыми открывался вид на идеально ровный горизонт, вторые – взрослые и мои ровесники, неторопливо распускали крылья, нетерпеливо всматривались в небо.
Взмыл вверх первый, под общие крики и вздохи, следом пошла вторая, третий, четвертый, пятый, шестая…
Прими меня…
На мгновение закрыв глаза, нырнула и я.
И почувствовала во всем теле силу и легкость, экстаз и боль, почувствовала, что я - крыло неба. Я и была крылом неба, частью неба.
С минуту я смотрела на шпили города, такие смешные и острые отсюда, а после закрыла глаза.
И все вокруг вспыхнуло: чистотой цветов, стремительностью потоков, сиянием течений, богатством света, мерцанием переливов.
Прими меня…
И что бы не говорили те, чьи гены ищут всяческие оправдания, им никогда не постичь той растворенности и того единства, что ласкали меня. Бедные люди…
Прими…
И тысячи потоков подняли меня ввысь, уподобляя птице. Они покорились едва заметному трепетанию крыльев, они запели в унисон с моими мыслями, они…
Я, испытывая неописуемый прилив счастья, вновь открыла глаза, чтоб горделиво окинуть взором расстелившуюся подо мной землю, и опять закрыла.
И вдруг меня как будто резануло.
Среди чистоты света, среди гармонии движения серебра и радуги я увидела что-то выделяющееся своим, отличным светом, кажущимся запачканным и мутным на фоне общего сияния.
- Это… это…
Веки сами собой распахнулись, давая зрачкам возможность впиться в одинокую и нелепую фигурку, скользящую наравне с нами на жутком подобии крыльев. Пошлая конструкция и уверенное пилотирование…
- Черт, Джеф, черт!
Мне казалось, что я кричу, но на самом деле с губ сорвался слабый шепот. О-о… да зачем же ты? Ты же ненавидишь летать, но ты упорно полез за нами к небесам и теперь кичишься своим убожеством, своей полоской ткани, своим блеском подобной скелету конструкции. Что это, Джеф? Что?
Ну и черт с тобой, на самом-то деле. Если ты думаешь, что равен нам…
Волны снова ласково увлекли меня, позволяя забыть про глупость, вытворенную несносным мальчишкой. Пусть развлекается, пусть, но у меня сейчас своя работа, своя жизнь. И я вновь закрыла глаза, ища тот поток, что вынесет меня на вершину успеха.
И вскрикнула.
Густое, тяжелое, кроваво-красное течение с яростью ринулось вниз, к земле, заслоняя собой беспечное грязное пятно.
Его же здесь не было! Откуда оно?
Надо уходить. Эта багровая слепая ярость мне не по силам, она многим не по силам.
Крылья дрогнули, принимая решение.
Но…
Внизу запрокинутые к небу головы, ожидающие того, кто достоин быть достойнейшим. Я спускаюсь, я падаю в мягкие объятия славы, я теперь не просто инструктор, но я победитель самой стихии, я…
Перед внутренним взором всплыли призрачные образы прошлого.
Тихий вечер, лишь нарушаемый журчанием воды. Алекс нахмурился, вскинул руки и утробным голосом завыл, как воют приведения в заброшенных домах. Мы с Джессикой, Томом и Джефом вопим во всю силу легких, будто из-за спины Алекса сейчас действительно ринется нечто и замучает нас до смерти…
Тетя Кларисса вновь сделала пудинг. И мы с Джефом его меланхолично едим, а сами искоса глядим в окно, где летний свет подвижной рябью так и манит на речку…
Я, смеясь, пробегаю вдоль школьных окон, дразня замученного учебой Джефа. И вдруг за спиной раздается звук распахнутых створок, и этот сорванец кричит и настигает меня…
Мы…
Что же это…
Желание славы?
Стремление показать себя?
Вера, что это и есть тот поток - мой?
Уверенность в своих силах?
Желание спасти тех, кто еще ничего не знает, тех, кто восторженно смотрит снизу?
Что?
Почему остальные – вольные и сильные - так далеки?
Почему же я сейчас одна…
Что?
Почему же я тогда рванула навстречу тому безумному и бездумному мальчишке, что так лихо несется к своей смерти? Ведь он не справится, ведь он его попросту не видит!
Черт! Черт! Черт! Я же не пройду этот проклятый экзамен!
- Привет, Моника!
Он еще ничего не заметил, но уже через секунду нырнул в густую кровь неба, его лицо вытянулось и застыло, не выражая ничего, кроме безмерного удивления.
И я, безумная, ринулась следом.
Мы поплыли. Нет, мы понеслись – не то в падении, не то в возвышении. Как влюбленные, как неразлучная пара, кружащаяся в вихре и теряющая крылья. Обломки его, обрывки мои, мечущиеся вокруг нас.
Вверх, вниз… Мы сцепились, не в силах вырваться из беспощадного вихря, мы держались друг за друга, знающие о неминуемом конце.
- Почему же ты такой? – Выдохнула я, глядя в остекленевшие глаза Джефа. Жив ли он? Или уже нет? Но его пальцы крепко вцепились в мои руки, будто я была тем самым, что может вынести на безопасную твердь.
Я не могла, увы, просто не могла. Но попытаться стоило.
Хотя бы потому, что теперь не оставалось иных вариантов…
Я закрыла глаза, я стала сливаться с потоком.
Но отторгалась, отбрасывалась и стать им не могла - хотя бы из-за того напряжения, что причиняло боль моему телу, из-за того, кто неумолимо тянул меня к ненавистной земле.
Джеф…
- Если бы ты мог помочь, если бы мог слиться, - прошептала я.
А он, конечно же, не ответил.
Или все-таки шорох передо мной и был ответом?
- Я могу…
Показалось… Но я не стала больше слушать. Я понеслась на рваных крыльях ввысь, я крикнула:
- Прими меня!
Я рванула:
- Стань мною!
Но не стало меня. Лишь поток ставший нами. Он уничтожающим гневом бросился к высоте других, совсем других течений, завис, вплетая свою смерть в безупречный узор, и, задрожав, стал падать, рушиться, теряя силу и превращаясь в пыль.

Странно вот так лежать под ночным небом на влажной траве и молчать. Звездное небо красиво – бездонная черная глубина и переливающаяся россыпь света.
И никого, кроме нас с Джефом. Плеск воды, темнеющий горб моста и бескрайность над головой.
Прошел почти месяц…
Странно, что мы живы. Но…
За этот месяц я много орала на того, кто лежал рядом, пережевывая травинку. Я бесилась, я злилась, я вопила, находя в себе силы для ярости, боли и крика.
А сегодня устала. И все же задала этот вопрос:
- Почему ты сделал это?
Наверняка на его лице опять глупая ехидная ухмылка.
- Что? Почему взлетел или почему почувствовал твое течение?
А действительно, что?
- И первое и второе.
Джеф закинул руки за голову. Наверное, его глаза сейчас кажутся черными и глубокими, как та пропасть, что над головой.
- Потому что я завидовал. И потому, что я не такой генетический урод, каким ты привыкла меня видеть.
- Но…
- Помнишь нашу компанию? Ты, Том, Джессика, Алекс, я… все, кроме меня, могли кувыркаться под облаками и снисходительно поглядывать на таких, как я. Но только я не намного хуже вас. Я тоже способен видеть ваши небесные речушки, только вот плавать в них не умею. Не умел, точнее…
Я повернула голову, рассчитывая, что и он повернется и, по обыкновению, улыбнется. Но нет – лицо серьезно, взгляд устремлен к звездам.
- Мне помогли соорудить мои крылья. Рассчитали вес, длину и все такое. Попробовали, получается. Натренировался, пришел к вам, инструкторам, выставил себя наравне с вашей расой.
- Не говори так, - попросила я, - мы такие же, как и вы. Просто небо нас принимает, а вас нет.
Он промолчал. Не тем молчанием, которое заставляет чувствовать себя болваном, а другим – понимающим.
Господи, наверное, если бы нам было пятнадцать-шестнадцать лет, то мы наверняка сейчас целовались бы… Но нам двенадцать… точнее, тринадцать… недавно исполнилось.
- Джеф, мы не другая раса.
- Я верю, - отозвался он.
И вновь потекла тишина, что-то меняющая, что-то безвозвратно отсекающая и пришивающая новое. Но что?
Она текла по нашим телам, она скользила рядом с течениями, она шуршала в мокрой траве, она шептала волнами реки, она думала камнем моста, она спала сном города, она смотрела нашими глазами.
Очень долго, до того долго, что холод проник в кровь и заставил поежиться от его колючек.
- Я скоро улетаю, - произнес Джеф. Он нашарил в темноте мою замершую кисть и накрыл холодной ладонью.
- Куда?
- Туда.
Очередная беззлобная насмешка? Я взглянула на его лицо и увидела улыбку, но не привычно-дерзкую, а усталую и грустную.
Наши взгляды встретились. У Джефа глаза оказались действительно черными и бездонными.
- К звездам.
- К звездам… - слабо повторила я.
К звездам, к тем холодным и недостижимым осколкам надежд, что еще более вечные, чем мои небеса. Но и их может накрыть ладонью злой бог и погасить. Если, во Вселенной, конечно, есть злой бог и бог вообще.
И мы вновь молчали. Очень долго. Молчали и думали.
Наверное, Джеф сейчас решится и позовет меня с собой. К тем самым звездам.
И я, естественно, откажусь.
Но Джеф ничего не говорил, ничего не предлагал. Жевал тонкий стебель и смотрел в сердце Вселенной, не замечая, как мимо проходит вечность. А когда она все же прошла, когда он это заметил, то поднялся с земли, стряхнул налипшие травинки и медленно побрел к городу. И лишь, когда он почти слился с темнотой, остановился, обернулся и негромко сообщил:
- Говорят, на корабле еще есть два свободных места. Одно из них мои родители точно смогут оплатить.


Примечание автора.

Неожиданно так получилось, что совпадают имена героев этого произведения и героев рассказа «Дядя Джеф», хотя разница между написанием составляет почти четыре года. По идее,  следовало бы это исправить.
Но не буду. Это просто нечестно по отношению к тем, кто жил в моем ноутбуке все эти годы.