Спокойной ночи. Слэш, PG-13

    "Спокойной ночи."
   Суббота. Два часа дня. Ему надо. Куда-то надо. А меня он спать отправляет. ****ь. Больно-то как. Как будто кулаком в грудь. Или молотком по голове. Тупо-глухо-смертельно-страшно.
   "Не позволю."
               

   На концерт он ходил. Рокер, мать его. Сбежит же, если я свою любимую поставлю. Хотя они все у меня любимые. Гроул, гитары, барабаны. К чертям слёзы и клавиши.
   Клавиши. У него пальцы нежные, тонкие. И клавиши им отзываются. Так, что у меня слёзы. В душе, конечно. Ему я их никогда не покажу. А на меня даже гитара не реагирует. Технику я бы, может, и подтянул, но это не музыка всё равно. Механизм. Впрочем, свой законный кайф я ловлю. От мозолей, содранной об струны кожи... И ему потом нравятся затвердевшие подушечки пальцев.

   
   "Не говори, что знаешь меня."
  Я не знаю. Тоски его бешеной я не знаю. Бреда в голове не знаю. Он, видите ли, весёлый. Забавный. И вообще, маленький ещё.


   Ему нравится играть. В пустоту. В боль. В любовь, чтоб ей пусто... Это ещё не отношения. У меня никаких прав, у него -- все. Захочет -- прикоснётся губами. Легко так. И пальцы зацепит своими. Может, в нос поцелует. В приступе нежности. Ничего не было. Ему большего нельзя, потому, что он маленький. Хотя читает на ночь далеко не сказки, но кому какое дело, что он читает на ночь? Мне, что ли? А я вообще не считаюсь. Я просто его убаюкиваю иногда. И запоминаю, запоминаю. Саня, Паша, Вовка, Никки... Я четверых помню только потому, что их фотографии у меня на компьютере хранятся. И ко всем на свете его ревную до одурения. О чём он прекрасно знает, но даже и не собирается что-то менять. А вот стоит мне рассказать про кого-то из своих знакомых(для начала их нужно найти...), я получу истерику. Что он меня ревнует. И даже самоуничижительное -- что он эгоист, и всегда хочет самое лучшее. Правда желания с ним соглашаться нет. Ну, конечно же, он не эгоист. Просто детка. Капризная и милая. И ведь добивается, чего хочет. После одной такой истерики мне долго даже в голову не приходит ему о ком-то рассказывать. И с кем-то знакомиться -- тоже. Зачем, детка же есть. Мучитель маленький.


   Ну, когда ему совсем плохо, он может сказать, что любит. Мне иногда приятно, иногда раздражает. Потому что он лжёт. Ложь, она такая. Как он. Сладкая, и больно от неё. И знаешь, что надо забыть про сладкость, порвать всё. Но хочется забыть именно про боль.
 

   
   Как мы познакомились, я не понимаю до сих пор. Проснулся я пьяный в подворотне, а он рядом сидит. Смотрит глазищами синими. Грустно смотрит.
   -- Ты сдохнуть хочешь?
   Хочу, конечно. Странный вопрос.
   -- А тебе-то что? -- огрызаюсь.
   -- Я тоже хочу.
   -- Звать-то тебя как? -- терпеть не могу разговаривать с теми, кого не знаю, как назвать.
   -- Станислав. Хи.
   -- Хи -- это фамилия?
   -- Хи -- это образ жизни.

   Мы пошли шататься по городу, он мне грустным тоном что-то рассказывал. И остановился вдруг. Я на него посмотрел -- чего, мол, стоишь? И он чётко, чуть ли не по слогам, произнёс:
   -- Мне нравятся только парни.
   Я пару раз открыл-закрыл рот, потом, чтобы хоть что-то сказать, выдохнул:
   -- Да-а?...
   -- Ну. И тебе тоже, правда?
   Я тогда был готов голову дать на отсечение, что никто и никогда такого не слышал. Особенно один парень от другого. Особенно днём, посреди шумного проспекта. Особенно после получаса знакомства. И ведь вопрос загнал в тупик. Правда-не правда... Я-то откуда знаю. Он вот мне точно нравится. Не знаю, как кто. Просто не хочу, чтобы он развернулся и ушёл. А вообще за мной вроде таких наклонностей не наблюдалось. Хотя и не то, чтобы я сильно против был. Просто не задумывался. И теперь стоял, смотрел на него глазами квадратными, и не знал, что ответить. 
   -- Хи. Ну ты над этим подумай, на досуге. И телефон мой запиши. Как чего придумаешь, sms скинь. А то я маленький ещё и мне домой надо.
   Телефон врезается в память намертво. Девять, ноль, четыре...


  А мне восемнадцать. А за окном -- июль. А в плеере -- Янка. А я -- умираю. Я придумал ему sms.
   "Мне нравятся не парни. Мне нравишься ты."
   "А. Без разницы. Я умираю."
   "И я."


   Sms -- это призвание. Кто-то не может набрать и банальное: "Привет!", тем более, латиницей. А кто-то набирает ею длинные стихи. Собственные, обычно. В моём случае -- написанные во время очередного перекура, маркером на стене подъезда. Ну, или сразу в телефоне, сразу латиницей, в виде черновика sms.
   
   "Stasja, skinut' novoe?"
   "Davaj. Lublu tvoi stihi."
   
   "Ja spat'."
   "Sonja. Spokojnoj no4i."

   Он ложится спать не позже полуночи. Обычно раньше даже. А я скучаю по нему. Ненавижу его за подчинение родителям. Я хотел бы его таким же, как я. Бунтующим подростком. Хотя у меня уже нет того, против кого бунтовать. Мать меня не трогает. Кормит и всё. Иногда только возмущается, что, мол, лоб здоровый, а сижу у неё на шее, и ни хрена не хочу делать. Но против этого бунтовать глупо, права ведь.
   А он боится выйти ночью в коридор.
"Potomu, 4to roditeli spjat. I voobwe, ja v posteli uzhe."


   -- Мии... -- капризно тянет трубка. -- Мии, ты мне нужен.
   Я прекрасно помню, когда он мне имя это анимешное придумал. Мии. Но быть Мии приятно, почему-то.
   -- Стась, ну чего опять у тебя?
   -- Он не пишет. Вторую неделю.
   Он -- это Эрик. Фиг его, конечно, знает, как там его по паспорту. Но для Стаськи Эрик. Любовь его. На мой взгляд, придурок. Ну, лабает в группе какой-то, ну, весьма неплохо... Но со стаськиными клавишами ни в какое сравнение не идёт. К тому же самого Стаську игнорирует, или на *** посылает, когда в хорошем настроении. Когда в плохом, Стаське ему лучше не попадаться. А то он однажды врезал ему под рёбра тяжеленными берцами и ещё сообщил, почему не по лицу.
   "Чтоб мордашку смазливую не попортить, и чтоб родители детку дома не заругали."
   Когда Стася рассказал мне, я долго рвался оторвать этому уроду башку.
   -- Я тебе не позволю... Я люблю его, Мии... Люблю.
   

   А я фразу запомнил. И тоже начал называть его деткой. Про себя, конечно. Но он что-то уловил всё равно.
   -- Зачем ты ЕГО копируешь?... Я не хочу второго Эрика. Я хочу первого тебя.
   Ударить хотелось просто невыносимо. Причём, по лицу. Чтоб родители его ненаглядные его ругали. Чтоб перестал из себя строить святую невинность. Маленький он. Шестнадцать -- это маленький. И вообще, он привык, что он маленький. ****ь, ещё бы секунда, и избил бы детку до полусмерти. Если бы в механизм моего гнева не затесалась какая-то спичка, я бы не выдержал. А так -- прошипел ему злое что-то и убежал от греха подальше.


   -- Для него это нормально. В прошлый раз он четыре месяца не обнаруживался, а потом послал тебя на...
   -- Я и так помню, куда он меня послал. Я... хочу, чтобы ты... Мне больно.
   -- Я знаю, чего ты хочешь. Убаюкивать тебя?
   -- Лучше убаюкивай.
   -- А я не умею уже. Устал. Короче, я сейчас в ларёк за сигаретами, хочешь увидеться -- подходи.
   Я вдруг понял, что ему нравится сила и грубость. Неважно, что это игра. Ведь у него по-прежнему все права на меня. Я меченый его взглядом. Глаза синие, ресницы длинные, влажные. Он смотрел, как на близкое. Как на своё. Вот и получилось, что я стал его вещью. И он мне делать больно может безнаказанно. Я ему -- не смею. Потерять боюсь. И никогда за грань игры не выхожу. Одно дело -- огрызнуться. Сделать больно -- совсем другое. Я-то это отлично умею. Могу в два невинных слова сделать так больно, что ему не снилось. Но ведь он уйдёт тогда.
   -- Я приду. Только дождись...


   Я увидел его сразу, как только вышел из подъезда. Он стоял, обнимая фонарный столб, и смотрел в землю.
   -- Стася. -- спокойно и негромко позвал я.
   Он поднял глаза, молча подошёл ближе. Я развернулся и двинулся в нужном мне направлении, точно зная, что он идёт за мной. Когда мы только научились молчанию?    Ведь ему надо учиться. Понимать всё без слов. Он понимает, что я злюсь, а я понимаю, что он не чувствует себя виноватым. Он просто не знает, почему я злюсь. Меня же ведь предупреждали -- он маленький. И любит он Эрика. Что мне не нравится-то?
   Да я сам не знаю, что. Резко поворачиваюсь. Он не успевает остановиться, спотыкается, и падает в мои руки. Тыкается, как котёнок мордочкой, в моё плечо.
   -- За что ты так со мной? -- шепчет прямо в ухо, чуть ли не касаясь губами.
   -- За то, что люблю. -- Это уже признание. Не дежурное: "я тебя тоже люблю." Но он как всегда не понимает.
   -- Я тебя тож... -- прижимаю палец к его губам.
   --Ты. Меня. Нет. И оставим это, малыш.
   Он сжался, и посмотрел мне в глаза.
   -- Лю-блю. С первого дня. И ты знаешь, что это правда. -- Я ни на что другое и не рассчитывал. Он упрямый.
   Обнимаю его и тащу за собой. Со стороны это смотрится абсолютно недвусмысленно. Спасает его лишь одно -- женская причёска. Он похож на девочку в узких джинсах. Сладкую, гламурную девочку-блондинку. Внешность обманчива.
   Нахожу скамейку, и почти силой заставляю его сесть.
  -- Мии... Мне боль... -- и замолкает на полуслове, с испугом глядя мне в глаза.
  -- Мне больнее.
  -- Я... я знаю.
   Сажусь рядом, обнимаю его за плечи, и тихим обречённым шёпотом прошу прощения. Он грустно улыбается.
   -- Знаешь, Мии, почему я не могу поцеловать тебя по-настоящему? Я просто не умею.
   Я смотрю на него, не понимая, зачем он это сказал.
   -- Мии... научи меня. -- одними губами, но всё равно понятно.
   Молчу. Смотрю на него.
   -- Мии! -- неожиданно он повышает голос, переходя почти на крик. Слышно назревающую истерику. -- Я прошу тебя.



Я целовал его на этой чёртовой скамейке, пока не начал задыхаться. Во мне что-то сломалось тогда, освобождая место свободному созерцанию его глаз. Принятию его жизни. Его бесконечных Эриков, и всех прочих. Его бесконечной правильности. Он всё равно стал бы моим. Его мягкие волосы, изящные пальцы, нежные губы - он весь. Весь принадлежит мне.


К чёрту sms. Я откидываю его волосы назад, и целую в лоб.
"Спокойной ночи... Любимый."