Организмус

 
Яблонский двигался на свидание. Предусмотрительно, с утра не стал он есть кнедликов,
не запивая их, что было бы уже совершенно недопустимо, добрым Рижским.
Вот дом в три окна и дощатый забор зелёного колора, где ткала, люлила Душенька.
Яблонский тяжко пересекал внутренний двор, покрытый давлеными с гнилостным пушком овощами и слизистыми арбузными корками. На четверть болгарин, Яблонский приходился внучатым племянником некоему Шапиро, жившему за океаном богемной жизнью истэблишмента... Позволь, но где же оставил ты самого Яблонского, о Автор!- несомненно будет вправе спросить меня пытливый читатель, на что в свою очередь весомо
и с достоинством ответствую без обиняков: вот он- продолжает свое плавное движение
по лыжне времени, бодро раскачивает батут дней. Его многочисленные портфели - часто безмятежно им забываемые на изъязвленных сигаретами подоконниках дурных кафе, зловонных вокзальных сортиров- они набиты рукописями и разнообразными набросками, предлагаемыми для просмотра очередным женщинам и тёплым компаниям, плавающим в табачном дыму.
Обитая бурым дерматином дверь распахивается навстречу и тут же запахивается или захлопывается, что будет вернее, за спиной, оставляя его в пробиваемой сырым сквознячком прихожей.
Преследуемый смутными желудочными всполохами Яблонский метнулся на кухню, распахнул пухлую дверь холодильника- иесть! бутылка пива, недопитого в прошлое посещение, желтела уриноподобным содержимым.
Рука, протянутая из тропической ночи в зимний день, ощутила влажный холодок резервуара, сгустились сумерки, лопнула меченая мухами лампа, из открытого окна пахнуло котами и потом водопроводчиков деливших досуг у подьезда.
 
В соседней комнате тренькала пишущая машинка, отбивая первую строку страницы:
...прокуратор Иудеи в плаще с кровавым подбоем...
 
Скушно дорогой Читатель.