Весна

- Я хочу дожить до весны.
Я отвлекся от созерцания бесконечной снежной круговерти за окном и обернулся к Агнешке. Настольная лампа под бордовым тканевым абажуром высвечивала тонкие, нервно изломанные черты лица. Кое-где лицо терялось в черноте – волосы, падая на него, не пускали к коже даже те огрызки света, которые давала лампа.
- Весна наступила два дня назад. Не говори ерунды. – Я раздраженно потер дернувшуюся щеку и отвернулся обратно к заметенному  сугробами по пояс Городу. Зима в этом году была мягкая, вьюги трепали Город самое большое дня по три, пару раз температура даже поднималась выше минус двадцати, чего уже лет пять не бывало.
- До настоящей Весны, Андрей, ты же понял о чем я. С самого начала. – За спиной раздался тихий полувздох-полувслип, скрипнул старый продавленный диван. Я достаточно изучил Агнешку, чтобы не глядя на нее с уверенностью сказать – сейчас она залезла с ногами на диван, обхватила их руками и уткнулась лбом в колени.
Маленький, съежившийся от холода котенок.
Большая, разъедающая мою душу язва.
- Гаси свет. Пора спать. – Отрывисто бросил я и пошел в прихожую.

Слова Агнешки помимо моей воли разбудили в душе самое отвратительное из всех существующих чувств, тоску. Тоску по чему-то неосязаемому и не до конца осмысленному. Сидя на лестнице, я внезапно увидел себя со стороны – нелепую, закутанную в толстый ватник, с огромной меховой шапкой на голове и в толстенных валенках, фигуру с сигаретой в посиневших от холода пальцах и, пожалуй, впервые в жизни подумал о том, что это неправильно.
Агнешка была родом откуда-то издалека. Откуда, она никогда не говорила, она вообще мало говорила. Да что уж врать самому себе – мы с ней вообще почти не разговаривали, идеально подойдя в этом друг другу. Я не лез к ней с расспросами ввиду полного отсутствия интереса к жизни девушки с черными с проседью волосами, а она, в свою очередь, не стремилась исповедоваться первому встречному-поперечному, коим я и являлся в ее жизни.
Просто однажды меня после работы окликнул бригадир и, подкрепляя свою просьбу тем фактом, что я живу один, попросил приютить «одного хорошего человека». Отказывать начальству, пусть даже мелкому, было делом рискованным, поэтому тем же вечером в мою дверь раздался стук. На пороге я обнаружил закутанную в большой ей, с чужого плеча, ватник девушку, которая представилась Агнешкой, извинилась за причиненные неудобства и больше за весь вечер не проронила не слова, простояв у кухонного окна.
За окном тогда шел точно такой же мягкий, нескончаемый снег, летевший как сверху, так и снизу.

- Не кури. – Девушка поправила выбившуюся из-под шапки черную прядку и, подумав, добавила. – Пожалуйста.
Я немного поколебался, прежде чем бросить сигарету под ноги и вмять ее в снег каблуком. Шагавшая рядом Агнешка никак не отреагировала, неотрывно глядя на здание, к которому мы приближались.
Каждый раз, когда во время рабочего дня приходилось покидать здание завода, я радовался возможности размять ноги и даже тот факт, что покидал я его по делам, ради которых требовалось дойти до другого район Города, меня не огорчал. Подумаешь, пара часов ходьбы. На мой взгляд, это куда лучше, чем сидеть безвылазно двенадцать часов в душном, но при этом холодном помещении, сортируя полуфабрикаты такого неаппетитного вида, что есть потом не хотелось до самой ночи.
Шагающая рядом Агнешка работала в бумажном отделе, поэтому сегодня ее и отправили со мной на ревизию одного из отделений Рыболовецкого Комбината.
Это было на следующий день после ее странных слов о весне.
- Хорошая погода. – Неожиданно подала голос девушка, которая постоянно забывала, что открывая рот на холоде можно получить простуду. В лучшем случае.
Подобные ее привычки наводили на мысль, что морозы (как Агнешка называла оттепели в минус пятнадцать) для нее непривычны, что до того, как Войцех попросил меня приютить ее, девушка жила там, где зимы теплые, а времена года сменяют одно другое не только на календаре, как в Городе.
Было только одно «но» - теплых мест на земле больше не существовало. Холод сковал все давным-давно, а мир съежился до размеров одного огромного Города. Больше жизни нигде не было.
Тогда откуда взялась Агнешка?
Я вдруг понял, что задумался и не поддержал едва начавшийся разговор, который первым начала темноволосая молчунья. На секунду меня охватило смущение и желание, извинившись, поддержать беседу, но затем обида за выброшенную дорогую сигарету вытеснила их.
Иногда мне хотелось убить ее, чтобы не смотреть на скорбно изломанную линию губ, которые силой не заставишь разжаться и вымолвить хоть слово, когда бы этого хотелось мне.
На нас с лаем выскочила большая мохнатая овчарка, охранявшая Комбинат, затем узнала меня и запоздало завиляла хвостом. На черно-белую, слюнявую псину никто особо и не возлагал больших охранных надежд, скорее она служила звонком, извещавших весь рыбком о приходе гостей.

Бригадир заготовительного цеха монотонно бубнил что-то о контроле качества, о здоровье рыбы и каких-то еще, понятных только ему одному, вещах, когда в зал вбежала и кинулась к нему молодая девчушка лет пятнадцати с нашивкой Службы на плече. Задыхаясь, остановилась рядом, дергая бригадира за рукав и тщетно хватая воздух, пытаясь отдышаться и что-то сказать ему.
- Там… ЧП… - Наконец удалось выговорить ей, затем она махнула рукой куда-то за спину, скороговоркой выдала какую-то тарабарщину из букв и цифр – бригадир, как позже выяснилось, однако, ее прекрасно понял – и убежала.
- Простите… Я должен идти… Хотя, постойте. Пойдемте, вдруг понадобится помощь… - Пробормотал бригадир и быстрым шагом направился к одному из выходов.

Это был один из уличных цехов, где под толстой коркой льда выращивалась рыба, где ее вытаскивали и отправляли во внутренние цеха для обработки. Мы выскочили из боковой двери и тут же наткнулись на тихо жужжащую толпу, от которой веяло оцепенелым ужасом.
- Пропустите. – В голосе щуплого бригадира, комично смотревшимся в своей войлочной шапке-ушанке, прорезалась властность и рабочие расступились, пропуская нас. – Матерь Божья… - Пробормотал бригадир, резко останавливаясь.
Я осторожно выглянул из-за его плеча.
Почти у самых наших ног начиналась расширяющаяся трещина, которая через десяток метров превращалась в провал. В провале блестело что-то черное и я не сразу сообразил, что это вода.
- Полынья… - Раздался за спиной ошеломленный голос бригадира, но если он что-то и говорил дальше, то его слова заглушил оглушающее громкий хруст. На глазах от трещины побежали новые побеги, сама же она начала расширяться с пугающей быстротой.
Треск ломающегося льда почти заглушили испуганные вскрики торопящихся убраться подальше от опасности людей.
- Андрей, скорее, уходите отсюда! – Прокричал мне почти на ухо бригадир, а я все никак не мог оторвать взгляда от темной воды. Живой воды. Свободной воды.
В следующую секунду я стряхнул с себя оцепенение и отпрыгнул назад – очень вовремя, потому что кусок льда, на котором я только что стоял, стал лениво опускаться – и, развернувшись, побежал вслед за всеми к зданию завода.
- Бегите напрямую, через цех! Там ближайший выход на улицу! – Донесся до меня голос бригадира, а затем я потерял его из виду в полумраке заводского помещения, куда ноги внесли меня за рекордное время. Людей вокруг почти не было, видимо, пока мы глазели на трещину, кто-то успел отдать приказ о немедленной эвакуации. Я почти достиг двери, когда трещина достигла стен завода и все здание тяжело содрогнулось. Я на секунду задержался. Целиком стоящее на льду здание снова вздохнуло всем телом и я кинулся наутек, чтобы не искушать судьбу.

Мы молча смотрели на картину разрушения на месте бывшего Рыбного Комбината. Огромное черное пространство теперь занимало площадь порядка квадратного километра и заканчивалось почти у наших ног, где обломанный лед переходил в черный, мрачно поблескивающий в тон воде, камень. Почти все открывшееся чернильное пространство воды было забито обломками, оставшимися от ушедшего под воду завода.
- Черноволосая девушка. Вы ее не видели? – Я переходил от одной группы спасшихся к другой, пытаясь обнаружить Агнешку, но тщетно. Ее нигде не было, а рабочие в основном разводили руками и только один раз женщина наморщила лоб и вспомнила, что видела ее с Главным Бухгалтером где-то в бумажной части завода. Сказав это, она сочувственно покачала головой.
- Мне очень жаль.
- Почему? – Неожиданно резко вскинулся я. – Завод погружался медленно, все успели выйти. Извините, я пойду, мне нужно ее найти.
- Не найдешь – С материнским сочувствием женщина погладила меня по рукаву. – У нас Канцелярия находилась в отдельном здании, оно и так-то в аварийном состоянии было…
- Эй! Кто-нибудь! – Донесся откуда-то сбоку приглушенный расстояние крик и я, повинуясь порыву, кинулся на голос, не дослушав тетку.
Мокрый мужчина лежал на самом краю обрыва, стоящие ближе всех рабочие уже кинулись ему на помощь, кто-то торопливо расстегивал на себе ватник, кто-то так же торопливо освобождал спасшегося от замерзавшей на глазах одежды.
Он был не один такой. Еще нескольким людям удалось вырваться из водного плена и им, синим от холода с изодранными в кровь руками, помогали взобраться на берег.
Среди таких вот людей я и нашел Агнешку.
Ее тащил мужчина – я подивился мужеству человека, который не пытался спасти только свою шкуру, но еще и тащил из ледяной преисподнии случайно оказавшуюся рядом женщину.
Он выбрался на берег чуть в стороне, там не нужно было карабкаться несколько метров по камню и льду, там кусок льда срезало, образовав пологий берег.
Я подбежал к ним, подхватив на руки тяжеленное тело, не рассчитав сил, и тут же рухнул с ним на колени. Шапка потерялась, тулуп был наполовину расстегнул – не то сама Агнешка расстегнула в воде, пытаясь освободиться от лишнего груза, то ли ее спаситель пытался скинуть тянущую на дно гирю, которую из себя представлял набравший воды ватник. Черные волосы, брови, лицо, оголенная шея, все было посеребрено инеем, даже кровь в уголках губ. Я лихорадочно принялся расстегивать задеревеневший ватник, стянул с ног примерзшие к носкам валенки и прижал девушку к себе, благо размеры моего ватника позволяли спрятать за пазухой еще парочку миниатюрных созданий вроде Агнешки.
Я не видел, что происходило в этот момент с ее спасителем, меня совершенно не интересовало, замерз он или к нему успели добежать и оказать помощь.
Я сидел на коленях, прижимая к груди худенькое, ледяное тело и вслушивался в неровный ритм ударов сердца, которое перед каждым тактом словно бы задумывалось – а сокращаться ли еще раз? Или, может, хватит мучаться?
- Тепло… - Тихо прошелестела Агнешка и закашлялась. Я опустил глаза на девушку. Она запрокинула голову и, улыбаясь, смотрела на меня. Затем высвободила руку, поднесла ее к губам, стерла кровь и с непонятным выражением посмотрела на пальцы. – Значит все-таки все… А я так хотела увидеть весну… - Она грустно улыбнулась и прикрыла глаза. Затем распахнула их, попыталась погладить меня по щеке, но лишь скользнула по коже ледяными пальцами и бессильно уронила руку. Собралась с силами и заговорила скороговоркой. Я старался глядеть ей в глаза, а не на кровь, пузырящуюся на губах. – Все не так, Андрей. На свете есть и тепло и жизнь и ваш город – не единственный. Есть другие города, там живут люди, там тает снег, расцветают цветы и облетают осенью деревья… - Она снова закашлялась, кровь пошла сильнее, а на глазах показались слезы, тут же превратившиеся в полоски льда на щеке. – Весна и у вас наступит. Как жалко, что я ее не увижу… Пообещай мне, что расскажешь про нее… Мы сорвем ветки цветущей сирени и поставим в вазу… - Глаза девушки были закрыты, голос понизился до неразборчивого шепота, а я крепче прижал ее к себе, словно мог таким образом удержать.
Сердце перестало биться через несколько минут, который Агнешка что-то бормотала, заливая мой свитер кровью и беспокойно пытаясь вырваться из рук.
Я сидел с мертвой девушкой на руках.
И только когда с неба повалили мягкие хлопья снега, я заплакал.


Эпилог

Весна наступила через двенадцать лет.
Я по-прежнему живу в своей квартире, и, пожалуй, ничего нового приход тепла в мою жизнь не привнес.
За исключением одного. Два раза в год – первого и третьего марта я прихожу на набережную, на которой в прежние Холодные времена стоял Рыболовецкий Комбинат, ушедший под воду, когда начали таять льды.
Я не смог найти саженец сирени, чтобы посадить его перед домом, поэтому каждый год, в конце февраля я запираюсь дома и рисую на большом листе бумаги одну и ту же картину – огромный букет сирени в старой алебастровой вазе, прототип которой стоит у меня на шкафу. Только на рисунке вазу украшает портрет девушки. Я не прорисовываю лица, годы стерли его из моей памяти, а выдумывать мне не хочется. Прорисованы только волосы, черные, посеребренные сединой, они каждый раз получаются как настоящие.
Я рисую две картины. Одну для первого марта, вторую – для третьего. Затем одеваю теплое пальто и иду на набережную. Там ухожу в сторону пустошей, где никто никогда не гуляет, спускаюсь к самой воде.
Складываю из рисунка бумаги кораблик и спускаю его на воду.
Провожаю его глазами, пока он не скроется из виду, даже если на это уходит несколько часов.
Поплотнее надвигаю шапку, глубже засовываю руки в карманы и иду домой.