он остался один

1.
«Мягкое кресло, клетчатый плед…» Старая песня…
Он не был стар физически, но…
Все вокруг было, наверное, банально, но ему хотелось этого. Именно такое кресло, плед и огонь. И пес рядом, верный и молчаливый, с понимающим выражением породистых дожьих глаз. И мебель из темного дерева, массивная, роскошная. И…

Он остался один.

Сейчас его уже мало волновал этот факт – данность, что поделаешь. Но это сейчас. А тогда… Собственно, что было «тогда» Игорь помнил весьма скудно. Некоторые моменты память вообще предпочла не фиксировать. От клокочущей, разрывающей все его существо ярости мозг зашкалило. Состояние берсерка. Выместить бы, выплеснуть обугливающую душу лаву вовне…

2.
Она была ласковая.
Капризная иногда – но что возьмешь с девчонки? Маленький бездомный котенок, подобранный на помойке – собственно, квартирка, где жили ее мать и бабка не особо далеко от помойки ушли. Игорь все удивлялся, как в таком окружении, среди грязи, пьянок и скотских совокуплений, девочка не стала такой же… Он не мог забыть ощущения редкой гадливости, когда Элька рассказала, как случайно застукала постельную сцену с участием в дупель пьяной бабки и какого-то старого алкаша.
Игорь просто забрал ее к себе, безо всяких намерений. Эльвира – только алкоголичка-мать могла дать девочке такое имя, впрочем, ему было все равно, поскольку по имени девочку он звал редко – ему нравилась, но не как женщина. Смех один – женщина… Четырнадцать лет, ни груди, ни жопы, что твой мальчишка. Да и педофилом себя ощущать не больно хотелось.
А она что-то такое пыталась… Неумело, смущенно. Но он все переводил в другую плоскость. Даже в губы не поцеловал ни разу. И не приводил в квартиру женщин. Для них был этот дом…
У него с Элькой разница составляла порядка тринадцати лет.
Она была скорее несуществующей младшей сестрой. Такая вот реализация детской мечты: «Мама, а когда мы купим мне сестренку? Ну ты же говорила, что меня купила, а где? В каком магазине…».  Собственно, такие отношения устраивали и ее, как только девчонка поняла, что ей не придется расплачиваться своим маленьким телом за еду и возможность жить в чистоте.
Игоря совершенно не напрягал тот факт, что надо было тратить некоторое время на необходимые домашние дела – один он жил с двадцати лет, а последняя его девушка – та, у которой возможность носить на пальчике кольцо была максимальной, являлась «человеком творческим» и заниматься дома ничем, кроме секса, не желала.
Некоторые приятели не могли поверить в безупречность отношений симпатичного двадцатисемилетнего мужика и смазливой (в будущем) малолетки. И эти «приятели» после высказывания своих сомнений, переставали бывать у него.
Лучше бы ни один из них вообще Эльку не видел…

3.
Во избежание эксцессов он поговорил с матерью и бабкой. Сначала пытался быть нормальным, объяснить все, но они подняли вой. Тогда он заставил себя стать таким, каким быть не любил, и сказать то, что могло быть правдой, но… Они испугались сначала. А потом бабка поинтересовалась, вроде бы с издевкой, сколько же такой «крутой» даст за ее внученьку. Игоря передернуло. Он назвал сумму, которую реально мог бросить этим двум свиноматкам, без ущерба для себя. Они заткнулись. Он закурил.
Больше Элька в этот гадюшник не приходила никогда.
Ей было жалко маму, но Игорь посоветовал не думать о том, что Элька их бросила. Они почти поругались из-за этого и тогда он, не слишком восторгаясь собой, рассказал, как было.
Элька остолбенела, а потом убежала в свою комнату в мягких игрушках и ярких безвкусных постерах из подростковых журналов. Долго оттуда не доносилось ничего кроме громкой музыки с рваным бешеным ритмом.
Вышла вечером, когда он варил кофе.
Больше тема не поднималась.

Игорь настоял на том, чтобы она продолжала ходить в школу. Не в ту, другую, которую порекомендовал один друг. Он же устроил так, чтобы девочку приняли без всяких вопросов.
Она боялась идти в первый раз, несмотря на то, что была одета не хуже любой другой девчонки, пострижена и накрашена – немного – хорошей косметикой. Эта обычная девичья броня ей не слишком помогала – Элька привыкла быть забитой. Игорь знал, что многое из того, что девочка видела, останется на всю жизнь. Со своей стороны он дико злился на таких вот «мамаш» и прочих «родственников», которые, своими спущенными в унитаз мозгами, не думали, кого выпускают в мир. Кого? Или уродов, для которых такая жизнь становится нормой, или существ с комплексами, которые может (хотя может ли?) сбить только хороший специалист.

4.
Друга, что помог со школой, звали Андрей.
Он был женат, и женат не очень счастливо. Причем Игорь считал, что по собственной дури, Андрей же придерживался стандартного мнения – во всем виновата баба. Эту тему они обсудили несколько раз, потом Игорь расставил грани – не надо делать из него унитаз и сливать свое недовольство. Андрей, вроде, понял.
Он стал часто заходить – не настолько, чтобы надоесть, но достаточно, что бы к его визитам можно было привыкнуть. Всегда веселый, ироничный, интересный – но Эльке он не нравился. По крайней мере Игорь был в этом убежден.
Да. Он плохо знал психологию подростков – никогда не показывать, что тебе нравится. А вспомнить, каким был сам – не удосужился.

5.
Он узнал о том, что Андрей трахает Эльку через одного знакомого. Похоже, о данном факте были осведомлены все, кроме него.
Игорь долго не приходил домой, обдумывая, как себя вести. Потом у них с Элькой состоялся серьезный разговор.
Да, Андрей был первым. Обсуждать подробности не хотели оба. Единственное, о чем спросил Игорь – как и где. Элька не стала защищаться сарказмом, и за это он был ей благодарен. По обоюдному желанию и у него.
Игорь сильно сомневался как в первом утверждении, так и во втором. Развел девчонку на съемной хате.
Стопроцентно.
Мразь.

6.
Разговор с Андреем был коротким. Едва заметив самодовольно-презрительную улыбочку, типа: «Ой, мужик, расслабься. Сам не ам, так другие будут. Что, сплоховал, романтик?» Игорь ударил. По улыбочке, по этому ухмыляющемуся уебищу. Оно пыталось сопротивляться, блокировать удары и что-то там изображать, но дело было в том, что Игорь ничего не чувствовал, кроме бешеной яркой злобы. Нет. Слово не то. Ненависти. Черно-оранжевой, острой и обжигающей.
Потом кто-то их растаскивал, вызывали скорую. Андрей, правда, претензий предъявлять не стал, но…

Элька ушла.
В ту самую съемную квартиру, куда раза три в неделю наведывался ее «любимый».

Пока собиралась, Элька ничего не говорила, но ее взгляд… Она вроде и понимала, что не так что-то, совсем не так, но потом приняла решение (четырнадцатилетняя девчонка, приняла решение, смех один!...) А вот на пороге - как мелодраматично, все самые неприятные вещи всегда говорятся на пороге – бросила грубо, хлестко: «И не вздумай припереться туда, мудак херов. Не смей поганить мне жизнь и лезть в нее, ясно?!»

7.
В ту квартиру он больше не вернулся.
Сдал за мизерные деньги восемнадцатилетней студентке колледжа управления и финансов. Хорошая девочка, работающая менеджером в дизайн-студии, она стала жить там вместе со своим мальчиком. Дай им бог, как говорится.
Про Эльку друзья через какое-то время рассказывали, что делала аборт, жила с какой-то подругой… По всему выходило, что Андрей «поматросил и бросил».
Она ни разу не позвонила ему.
Не попросила помощи.
Он любил ее.
Он остался один.