Павло из Пятихатки

Раскаленное солнце стало как-то нехотя, лениво клониться к горизонту, словно, пытаясь заглянуть за невидимую черту, что разделяло землю и небо в этой забытой Богом земле, наверное, выискивая себе угол для предстоящего ночлега. Жара еще давала о себе знать, хотя дневное марево отступило, теснимое появившимися серыми тенями. Постройки военного городка щедро отдавали теперь тепло, аккумулированное бетоном и камнем в течение длинного июльского дня. Откуда-то издалека, из выжженных пеклом степей, повеял слабый, почти неощутимый, будто дыхание робкой девушки у твоего лица, ветерок, радуя утомлённых людей своими несмелыми, мимолетными прикосновениями. Лёгкий, слегка ощутимый запах верблюжьей колючки и засохшей полыни с привкусом перекаленного песка, проник в ноздри.
Алексей взглянул на часы, на безоблачное небо, поправил изрядно болтающийся на поясе ремень и, вдохнув,  насколько позволяли легкие, горячего воздуха, крикнул, что было силы в сторону недостроенного здания: «Взвод, кончай работать, всем строиться!»

Во всех уголках строения, которые они вот уже неделю электрофицировали: подводили кабели, разводили провода по всем помещениям, устанавливали электрооборудование, послышалось тихое шевеление, шуршание. Будто стаи полевых грызунов выползали наружу после длительной спячки и, отряхивая свои шкурки, умывались, принюхивались к новым запахам. А так оно и было. Только вылезали на свет Божий его подчиненные – взвод электриков строительного батальона площадки Чойра, затерянной в самом центре Монголии.
 Одни степенно отряхивали форму от пыли и строительного мусора и вразвалочку, как бы нехотя, выходили на улицу, Сведущему человеку сразу можно было понять, что это, по солдатской терминологии, «старики» или «деды», уважающие себя и уважаемые всеми. Основной проблемой старослужащих был лишь подсчет дней до срока увольнения, «дембеля», как тут говорят. Другие судорожно собирали оставшиеся после проведенных работ остатки провода, материалы и инструменты и легкой рысцой выбегали на построение. «Духи» или молодежь - это было ясно всем.

Пожалуй, строй электриков больше походил на сонное стадо жвачных животных, нежели на строгие когорты военных, марширующих по Красной Площади на параде. Но основную свою функцию он выполнял образцово: можно было людей быстро посчитать «по головам». Не любил Алексей это выражение, ибо по головам у нас в России почему-то считают только баранов и других домашних животных, но выражение «считать людей по членам», как это делали у нас тогда в правительстве, считал для себя еще более курьезным.

Служил Алексей, в то время, в отдельной роте электриков уже более полутора лет,  и был уже давно «дедом». Был он в роте в авторитете и как всякий уважаемый «дед» имел даже свою кличку – Леопольд. Призвали его на службу из далекого Подмосковья, и не ждал он и не гадал никогда, что очутится в далекой Монголии да еще в строительных войсках, славящихся своими безобразиями и разгильдяйством.

Есть такой поселок Атепцево на берегу реки Нары, туда часто по ночам уносил его Морфей, там прошло его беззаботное детство, там его ждали и любили…. Старожилы поговаривали, что название это, Атепцево, дал, якобы, сам кавалерийский генерал Мюрат. Любимчик Наполеона прикрывал фланг отступавшей Великой армии, и пробивался тогда через местные болота к основным силам. Значило это слово на языке франков не что иное, как «вонючее болото». Но для него, для Алексея, это «вонючее болото» сейчас было, таким далеким и таким желанным местом!   
- Подровнялись, - скомандовал он, покашливая для солидности в кулак.
– Так, один, два, три…, начал подсчет шеренг личного состава, указательным пальцем разрубая воздух.

Результаты удивили и встревожили. В строю не хватало одного человека. Он пересчитал людей еще раз и еще. Нет, арифметика не подвела его. Все правильно, не хватает солдата последнего призыва маленького нескладного украинца Павло Яценко. Где же он? Куда он мог пропасть? Сбежал? Получил тяжелую травму и лежит где-то в темных коридорах этой новостройки? Раздумывать было некогда. «Обыскать строение», – отдал он приказ срывающимся от нехороших предчувствий голосом.
Загремели солдатские сапоги по лестничным пролетам и маршам, этажам и пролётам, загалдели в разных укромных местах дома человеческие голоса.

Вспомнил первую встречу с Павло. Прибыл рекрут с осенним призывом, когда солнце не так припекало, как в летние дни. Но он словно не замечал жары, а постоянно ёжился, и казалось, что ему всегда холодно. Роста он был незавидного: метр с кепкой, как в народе говорят. Наверное, был он в семье ребенком, которого не ждали и не хотели и, потому, неудачным биологическим экземпляром. Недаром же говорят, что есть дети желанные, которых родители ждут и любят, которым отдают все свое тепло, дарят всю свою нежность. Эти дети растут и цветут поэтому, словно кусты роз, высаженные в благодатную почву. А есть нежеланные, нежданные, нелюбимые, которые начинают чахнуть и болеть сразу после рождения, и гнуться и стонут по жизни, подобно иве в бурю. Видимо, этот Павло и был таким ребенком. Любому стороннему наблюдателю сразу бросалась в глаза, вся несуразность его фигуры, пропорций тела. Даже походка у него была необычной. Поднять высоко ногу он не мог, как ни старался: суставы не гнулись в коленях. Если его пытались заставить это сделать на плацу, вырабатывая строевой шаг, то строевой смотр приобретал весьма комичное зрелище. Поднимая поочередно ноги, как ему казалось, «до самых небес», он, на самом деле, лишь приподнимал стопы над землей. При этом экзерсисе Павло так сильно отклонял весь корпус назад, что начинал напоминать собой вышагивающего перед самкой напыщенного пеликана. Не мог он и нормально говорить. Нижняя челюсть его всегда была неподвижна, будто сведенная столбнячным параличом, и потому говорил он одними губами, вытянутыми в трубочку, стараясь сформировать ими нужные звуки. Он словно и не говорил, а выдувал из себя мыльные пузыри, насколько хватало воздуха в легких. Вот и на вопрос, кто он и откуда, выпустил одними губами, как будто выдул мыльный пузырь, видимо, давно заученную фразу: «Павло Яценко, Кировоградская область, село Пятихатка». На этом воздух в его легких кончился, и он задышал сразу полной грудью, а, казалось, нужно было бы продолжить речь дальше, он тут же, задохнулся от недостатка кислорода, как выброшенная на берег рыба.

Позже, «старшие», подвыпив, незлобно подшучивали над его хворями. Впрочем, может и есть это та самая Дедовщина, что теперь так пугает молодежь? От которой прячась, играют они в игру «не пойман – не призывник»? Будешь завтра командовать ротой, объявляли ему. Тренируйся, будешь давать команду «Рота, подъем!», только громко, громко, что бы все слышали» - зная слабость горла, подсмеивались над ним старослужащие.
Надо было видеть в минуты этих издевательств над Павло. Словно молодой петушок, только обретший голос, начинал он сипеть, что было сил в легких: «Рота, подъем»! И через несколько минут такой тренировки лицо его приобретало белесый вид, как у утопленника, лоб покрывался крупными каплями пота, а он сам готов был уже, тут же упасть ниц от переутомления.

При всей его немощи, чувствовалась в нем собственник, закваска частника: был он скуп и жаден, что в армии весьма позорно. Бывало, спросит сослуживец у него швейную иглу – нет, откуда ей взяться у Павло? Товарищи тут же выворачивают наизнанку у беспомощного Павло пилотку и находят там целый арсенал иголок разного калибра да еще с запасом ниток. Потребуется кому лезвие для бритья – у Павло тоже нет ни одного. Но вот снимают наволочку у Яценко с подушки и, надо же, тут целый склад лезвий организован. Откуда? Мать высылала в каждом письме своему сынку по паре штук. И Павло со всей своей хозяйственной сметкой находил им место хранения!

- Вот он, нашли! Нашли! – раздался долгожданный крик из дальнего конца сооружения.
Алексей, не мешкая, бросился к месту событий. В этом конце здания прямо в наружной стене находился щит КТПН. Для непосвященных в тайны электричества скажу, что это своеобразный железный ящик, с ячейками вроде сот, в который вставляются рубильники для включения-выключения электрических цепей и разное сопутствующее оборудование. Места в нем весьма мало и обычному человеку там поместиться просто невозможно. К тому же мешают железные ребра жесткости, разбросанные по всей конструкции. Ну, разве что ты родился в облике Гарри Гудинни или человека – змеи. Каким ужом смог проползти в эту железную клетку рядовой Яценко, остается нераскрытой тайной неразгаданных человеческих возможностей!
- Павло, ты чего от людей прячешься? – сдвинув брови, что не предвещало ничего хорошего, пробасил Алексей.
- Я не прячусь, я застрял тут, – одними губами, как всегда и делал, прохрипел,  просипел Павло.
- Застрял? Если смог залезть сможешь и вылезти! – не терпящим возражений голосом заявил старшой.
- Не смогу, живот не проходит! – только тут все присутствующие обратили внимание на его непомерно раздутый живот и стоящую рядом упаковку с сухим картофелем. Так вот для чего Павло спрятался в этот ящик! Раздобыв где-то солидную упаковку сухого картофеля он скрылся с ней от глаз людских, подобно жадному зверьку в укромное местечко, которое оказалось для него, в конце-концов, ловушкой. Кто пробовал когда-нибудь готовить блюда из сухой картошки, знает, что этот сублимированный продукт при впитывании воды разбухает в несколько раз! Не знал этого только рядовой Яценко! Похрустев вволю высушенными картофельными дольками, он и не заметил, как сильно раздулся его живот. К тому же, после сытной еды его слегка разморило, а поскольку его никто не искал, он еще с полчаса покемарил, свернувшись клубочком в стихии железа и кабеля. Каков же был его ужас, когда издающий странное рычание живот отказался пролазить сквозь решетку технических  устройств! Все его усилия протиснуться привели только к одному финалу: он окончательно застрял в этом железном «сейфе», и отмычка от замка была не у него в руках. Попробовал кричать: железная дверь гасила все его звуковые упражнения, к тому же звучным голосом он никогда не обладал. Между тем живот стал еще и противно болеть, и даже что-то закололо в боку!

К счастью для Павло, заключение его не было долгим. После дружного хохота сослуживцев и недолгих дебатов, товарищи ломами и лопатами подперли металлические бока капкана, и заключенный, наконец, обрел свободу. Однако живот его и не думал сдуваться, а как выпущенный из теснины на волю шарик, начал быстро прибавлять и прибавлять в объеме.
- Зараев, ведёшь взвод в столовую, а я с больным иду к докторам у Яценко роды принимать, - приказал Алексей, и, повернувшись кругом, быстро зашагал в сторону видневшихся вдали построек медсанбата. За ним, согнувшись в три погибели, причитая и скуля, семенил Павло Яценко. Руки бережно, словно самое дорогое сокровище, охватывали живот, а негнущиеся в коленях ноги выписывали среди нор грызунов прямо танцевальные па. Наверное, это было забавное зрелище, но никто не смеялся. Да и кто мог смеяться в этой пустынной степи над ними? Ленивые монгольские сурки – тарбаганы только жмурились, не понимая комичности ситуации, а вездесущее солнце, может, и улыбнулось бы, слегка, да только не до того ему было сейчас, надо было присматривать угол для ночлега.

Алексею тоже было не до смеха. Еще несколько минут назад  он уже был весь в мыслях о предстоящем ужине. Ужине, не в солдатской столовой, с кашей-размазней из зерновых, которые он не то что никогда не видел «в глаза», но даже не мог придумать им название. Старослужащие всегда готовили себе ужин сами в ротной каптерке, где он был единовластным хозяином. Здесь среди мотков проводов, кабеля различного сечения и длины, смотанного в бухты и накрученного на барабаны, всевозможных лампочек, приборов и другого добра электриков, которым - то простой человек и названия не найдет, не то что догадается о назначении, покоились запасы продовольствия, которыми можно было бы кормить всю роту около недели. Запасы эти копились, обновлялись и пополнялись. Основным источником их были ближайшие воинские продовольственные склады,  откуда они текли по руслу широкой реки незнакомого тогда слова «бартер». В картонных коробках теснились рыбные консервы со всех морей и океанов земного шара, отдельно парадным строем выстроились голубые банки сгущенки, липкие от солидола тубы тушенки, коробки с сухой картошкой, долгохранящийся хлеб, упаковки чая и много чего еще съедобного, чем был некогда богат стратегический запас Родины. Здесь поблескивали керамикой, даже, несколько бутылок рижского черного бальзама, пришедших сюда в благодарность с предприятий военторга. Эх, и вот этот ужин срывается теперь из-за обожравшегося сухой картошкой Яценко!
   
В приемной солдат встретила миловидная девушка лет двадцати.
- Я практикантка из Ленинграда, зовут Ксюша, что у вас случилось, ребята?
- Посмотрите, скорее, что у него с животом, лопнет скоро от сухой картошки, - взмолился старший.
Павло проворно скинул верхнюю часть одежды. Живот его представлял ужасное зрелище. Неправдоподобный по размерам и форме шар болтался на тощем теле, и, казалось, он вот-вот оторвется, начнет жить самостоятельной жизнью, взмоет ввысь подобно первомайским праздничным шарам. Внутри живота все урчало и гремело, Алексею чудилось, что это трещит, натянутая до предела кожа, через которую, он видит внутренние органы Павло без всякого ренгена.
- Да тут только верхней одеждой не отделаешься, – резюмировала практикантка, - снимайте быстро и нижнюю, и ложитесь на бок. Надо ставить клизму. Если быстро не пронесет – может случиться разрыв внутренних органов. Тогда придется на операцию ложиться!
Потом были клизмы: одна, вторая, третья…. Влитая в человека вода бесследно исчезала, будто заплутавший ручеек растворялся в песках безводной пустыни. Наверное, так оно и было: сухая картошка требовала дани. Через каждую минуту молоденькая сестричка заглядывала в глаза пациенту и спрашивала: «Ну, как? Больно? Чувствуешь позыв?»
Павло лишь отрицательно мотал головой. Ни душа, ни тело не хотели расставаться с добытым, видимо тяжелым трудом, дополнительным пайком. Он попытался встать с тахты и тут…. Случилось то, что и должно было случиться после трех клизм! Журчание в животе стало угрожающим, звук перешел на низкие тона. Натуральный инфразвук, непонятно почему, мелькнуло в голове у Алексея, такими звуками общаются в саване между собой слоны…. Но было уже не до классификации звуков. Мимо него, стремглав, подобно запущенной к орбите ракете, пронесся рядовой Яценко. Бежал он на своих негнущихся ногах в сторону туалета, который был метров за пятьдесят, в конце коридора. Схожесть с космическим аппаратом, стремящимся ввысь, усиливала прямо таки реактивная струя, бьющая, откуда-то, с нижней части туловища пациента и оставляющая за собой инверсионный след небывалой ширины. «Пошли чипсы! Чипсы пошли»! - вытирая краем рукава лицо, и стараясь не дышать, с улыбкой полной неподдельного удовлетворения, а может и счастья, констатировал Алексей.
Взглянув с проснувшейся, вдруг, благодарностью на практикантку, он удивился её удрученному виду.
- А как я теперь справлюсь? Кто будем мыть и кабинет, и весь коридор? – взмолилась она.
- Как кто? – в этот раз удивился Алесей, он и будет мыть, этот астронавт грёбанный…. И кабинет, и коридор, и все что вы ему еще поручите! И не удержавшись, добавил: «Это надо же за пять минут так засрать всю Вселенную…»

Возвращался Алексей в роту один, Яценко оставили в лазарете до утра. Солнце уже давно легло спать, и черное небо вплотную приблизилось, слилось с теплым песком степи. Миллионы звезд загорелись, заискрились светлячками над самой головой. Казалось, протяни руку, и твоя ладонь зачерпнет одну, а может и целую горсть этих бриллиантов. А ведь все мы, все до единого человека, единого живого существа состоим из осколков этих звезд. Именно их недры рождают, взрываясь, всю химическую таблицу элементов, из которых состоит наше тело и наш разум, а может и наша душа. И мое тело состоит из них и тело этого Павло Яценко из села Пятихатка, что на Кировоградчине - мелькали пестрой лентой неприкаянные мысли в голове. 

Под ногами в верблюжьей колючке шуршала и суетилась, распуганная кирзовыми сапогами невидимая жизнь. Откуда-то издалека сладко повеяло дымком. Наверное, монголы в юртах жгут свои костры, подумалось Алексею, - ужин готовят. Хотя нет, может это так отдает паленным, его спецовка, прожженная вчера сваркой. Он поднял угол спецовки, придирчиво понюхал его, сморщив в конце процедуры нос. Так и есть, ясно чувствовался запах гари. Ну вот, романтиком я стал к концу службы, засмеялась мысль в голове у сержанта, под пилоткой, где-то на три сантиметра ниже звездочки: запах прожженной робы принял за дым костра!   

А скоро уже и службе конец – сладостной истомой заныла заветная мечта.  Всего полгода каких-то и все – штык в землю и вот тебе твой родной дом…. Сколько ж событий за эти два года промелькнуло перед его глазами, сколько же он повидал, узнал, понял. Каждый день в армии – это событие. Событие со своими героями: Яценко, Ивановыми, Петровыми…. События комичные и трагичные. Здесь всё ходит рядом рука об руку. Только сейчас, через полтора года службы, он понял, осознал всем своим существом глубинный смысл поговорки о советской армии: «кто в армии служил, тот в цирке не смеется». Расскажи кому все, как было, так некоторым эпизодам и не поверят! Скажут, вот мастер рассказывать сказки! Такого не бывает! Такого не могло быть никогда в советской армии! Могло, и было – отвечу я им. А когда-нибудь я расскажу об этом и своим детям и внукам!!!


К О Н Е Ц