Гуляния в парке Дружбы

Написать о парке Дружбы (а заодно и напомнить о его истории)  в год пушкинского юбилея наверное будет уместно и своевременно, ибо кто как не величайший наш поэт прославил "сие святое чувство", которое и дало название парку (а "свято место пусто не бывает"); и пусть тщетно уверяют нас педанты, что это название было дано парку по иному поводу и имело скорее, так сказать, фестивально-политическую подоплеку: меняются времена, меняются и господствующие оттенки, которыми отзывается в нас то или иное слово, — ну а теперь, понятно (как и предсказывал Гоголь, говоря, что "Пушкин — это русский человек в его развитии, каким он явится, быть может, через двести лет"), мы склонны воспринимать слово "дружба", возвращаясь к нашим духовным  первоистокам, —  в пушкинском его понимании, хотя сам парк Дружбы возник сравнительно недавно — примерно через 120 лет после Пушкина, в 1957 году.

Органически связанный с архитектурно-парковым ансамблем Речного вокзала, новый парк занимает центральное место в микрорайоне Химки-Ховрино. Всего чуть более сорока лет на этом месте располагались разработки Никольского кирпичного завода. Во время VI фестиваля молодежи и студентов, согласно общей традиции этих фестивалей (закладывались клумбы и аллеи Дружбы), решили заложить парк.

Авторы проекта, молодые архитекторы Г.Ежова, В.Иванов, А.Савин, работавшие под руководством В.И.Долганова, сориентировали главную ось парка, по которой прошла центральная аллея, на шпиль Северного речного вокзала. В центре партерной части парка вокруг 75-летнего дуба — символа дружбы молодежи — посадили пять 45-летних лип, олицетворяющих пять континентов. За центральной площадкой раскинулись групповые посадки —березы, клены, ели.

К началу торжественной закладки рабочие треста зеленых насаждений высадили деревья на 17 га. 1 августа 1957 г. делегаты фестиваля приехали к Речному вокзалу. В этот день они посадили около 3 тысяч деревьев. На каждое дерево привязали бумажный пакетик с именем делегата и названием его страны. Так была создана первая очередь парка.
Вторую и третью очереди завершали спустя много лет после фестиваля. Парк расширили до 50 га, в отработанных карьерах устроили пруды, соединив их протоками, через которые перекинули арочные мостики. В путеводителе по Москве, изданном в 1981 г., сообщалось даже, что на прудах будет открыта лодочная станция. Но когда берега прудов обложили монументальными бетонными плитами, вода зацвела, водоемы засорились. Вместо запланированных кинотеатра, спортплощадок, детской железной дороги, на территории, отведенной под парковую зону, возвели бензоколонку, ресторан и ряды гаражей длиной в несколько километров.

В два часа дня в воскресенье 25 июля я был на пути в парк Дружбы со стороны метро "Водный стадион", проходя мимо территории Никольского кирпичного завода, к которому парк имеет столь непосредственное отношение. Мне доводилось бывать здесь и раньше, но теперь мне захотелось сфотографировать здешние достопримечательности. Конечной целью и, так сказать, апофеозом всей прогулки я выбрал статуи знаменитого советского скульптора В.И.Мухиной, расположенные у выхода из парка к Ленинградскому шоссе, напротив шпиля Речного вокзала.

Однако первой достопримечательностью на моем пути оказались вагончики и подсобные помещения московского  цирка, расположенные на северо-восточной оконечности парка. Проходя мимо ограждения, я невольно остановился при виде того, как возле одного из вагончиков  девочка кормит большого пестрого кокаду. Проезжавшая мимо семья велосипедистов  (папа и двое детей, каждый на своем велосипеде) также остановилась при виде этой сценки, а когда я достал фотоаппарат, глава семейства, не слезая с велосипеда, добродушно предложил меня сфотографировать на фоне попугая.

— Какой у вас будет кадр! — говорил мужчина.
Рядом с попугаем в небольшом манеже заверещала обезьянка. Вдруг, словно испугавшись,  она быстро перелезла манеж и кинулась в сторону девочки, кормящей попугая к общему восторгу ребят, столпившихся у загорождения. Дети разглядывали маленькое сморщенное личико обезьянки, ее черные, встревоженные глазки, которые она, прижавшись к девочке, переводила с одного зрителя на другого.

— Не убежит ли она у тебя? — спросил девочку мужчина на велосипеде.

— Не убежит, — спокойно ответила та, видимо давно привыкшая к обезьяньим проделкам и хорошо изучившая нрав своей питомицы. Поймав обезьянку, она приложила к ее губам бутылочку с соской, наполненную какой-то питательной смесью, и та затихла, словно маленький ребенок...

От цирка я направился вдоль пруда в сторону Речного вокзала. Справа от меня, на фоне огромных корпусов общежития МИИГа "Лайнер" блестели золотом на солнце купола церкви Знамения. Не смотря на фон современных и довольно безликих построек, напоминающих о городской суете и пыли, этот зеленый уголок парка, с  цирком, с  безмятежно пасущейся на небольшом пустыре лошадью, с отблеском церковных куполов, создавал впечатление какого-то  патриархального оазиса, в котором и люди словно преображаются, делаются по-деревенски общительными и непосредственными — дружелюбными.

По дороге мне встретилось несколько моряков в тельняшках и с татуировками, шатающихся словно в шторм на палубе  корабля, и видимо отмечающих со своими подругами пришедшийся на это воскресенье день военно-морского флота...

1988 г. был отмечен закладкой камня на месте будущего памятника советским воинам, погибшим в Афганистане. В 1992 г. состоялось открытие памятника “афганцам”,  но... в другом конце города — в Перове. А в парке Дружбы по-прежнему пребывает закладной камень.  Однако, помпезность и память — разные вещи. Наверное именно поэтому было довольно трогательно увидеть сорванные неподалеку желтые цветы пижмы, кем-то возложенные возле камня...

В 1985 г. в Москве проводился XII Всемирный фестиваль молодежи. Незадолго до его начала в парке установили мемориальную стеллу, посвященную памяти К.Фонески Амадора, погибшего в 1976 г., — одного из деятелей никарагуанского Фронта национального освобождения. 2 августа открыли памятный знак XII фестиваля: над пятилепестковым цветком парят юноша и девушка с ветками и птицами в руках. Памятный знак создали скульптор А.Рукавишников, художник Д.Воскресенская, архитекторы И.Воскресенский и Ю.Калмыков.

Пять метровых бронзовых щитов в основании статуи, — лепестки  символического цветка, на которых написаны названия пяти континентов, раскалились на жарком июльском солнце. Когда я проходил мимо, то обнаружил, что на щите с названием самого жаркого из материков загорал мальчик, который в компании сверстников недавно искупался в здешнем пруду. Плакаты "Купаться запрещено", вероятно, давно уже рассматриваются здесь как реликты прошедшей эпохи, музейные экспонаты, смысловое содержание которых устарело и представляет чисто исторический, музейный  интерес...

Мое внимание привлекла музыка. Она доносилась с противоположного края поросшего травой пустого карьера, на котором сохранились некоторые атрибуты площадки для игры в регби. Именно в той стороне скопилось наибольшее количество народа. Чем ближе я подходил к тому месту, тем чаще мне попадались люди с охотничьими собаками на поводках — на поле проводились состязания, — что-то вроде "охоты на лис", которые и привлекали внимание отдыхающих, гуляющих в парке.

Музыка, доносившаяся из нескольких репродукторов (транслировалось радио "Ретро"), создавала одновременно и праздничное, и какое-то ностальгическое настроение.
Соревнующиеся собаки попарно гонялись за муляжом лисы, похожим на пушистую желтую мочалку, который на длинной веревке продвигался через все поле с головокружительной быстротой с помощью особого устройства и специальной системы блоков, и мог резко менять направление, так что не раз случалось, что на очередном таком вираже собаки чуть ли не кубарем проносились мимо цели. Жюри за особым столиком вело подсчет очков.
Когда очередной забег подходил к концу, веревка с муляжом снова наматывалась на барабан, а на старте занимали место новые участники. Другие собаки волновались в ожидании своей очереди, завывали, натягивая поводки, становились в стойки и с сочувствием следили за тем, как их собратья готовились к "охоте".  По мере приближения старта волнение и охотничий азарт собак-зрителей (даже тех из них, кто по причине нахождения вне поля зрения не мог непосредственно следить за гонкой, но ловил общую атмосферу) все более нарастало. Когда раздавался выстрел и делалась отмашка красно-белым флажком, собачий вой превращался уже в какой-то визгливый лай.

Собакам не сиделось на месте и они вырывали из рук своих хозяев поводки, желая помочь тем счастливцам, которые в этот раз дорвались наконец до охоты и во всю свою гончую прыть неслись галопом по полю, догоняя стремительно движущийся муляж.
Не обходилось без инцидентов, когда кто-то из случайных прохожих, не замечая пестрой ленточки, которой было огорожено поле, равнодушно шел по собачьей трассе, не подозревая, что срывает забег.

— Эй, гражданин с красным пакетом! — кричала в мегафон женщина из жюри. Гражданин невозмутимо шел через все поле, должно быть не отождествляя себя с цветом пакета, который он нес в руке...

Неряшливо одетая личность сновала между зрителями и подбирала оставленные пивные поллитровки. Работа этих невольных санитаров наших парков и скверов, их радости и упования при виде быстро пустеющей бутылки очередного "клиента", их конкуренция за территории и питейную клиентуру, доходящая порой до потасовок, а также весьма неоднородное отношение к ним окружающих, — все это может составить тему не только отдельного художественного исследования, но даже, я убежден, — социологической диссертации и притом не одной.

Я протянул ему свою бутылку, которая к тому времени совсем опустела, спрашивая, не знает ли он, куда ее выбросить.  Он поблагодарил меня и я, внезапно почувствовав неловкость, направился дальше: меня поджидали статуи Мухиной, до которых я поклялся добраться во что бы то ни стало.

Я прошел мимо монумента венгеро-советской дружбы, дара Будапешта Москве, торжественно открытого 15 сентября 1976 г. Как сообщает справочник, это десятиметровое архитектурно-скульптурное сооружение является копией монумента, установленного в будапештском парке  Дружбы, и выполнен скульптором Б.Бузой и архитектором И.Зилахи (идея Е.Вутечича и Ж.Штробла).

Возле метро "Речной вокзал", к которому я неожиданно вышел, стояла монашка с баночкой и повторяла:

— Подайте на реставрацию храма. Сегодня день иконы Божьей Матери "Троеручница"...
Я расположился за столиком летнего кафе, соображая как мне покороче  добраться до вожделенных мухинских статуй...

К моему столику подошел мужчина с белым пакетом и бутылкой пива. На его лице выразилась озабоченность.

— Если я положил ключи в пакет, они ведь оттуда никуда не денутся, как вы думаете? — обратился он ко мне.

— Если там нет дырки, то куда же они могут деться?

— Нет, дырки нет, — говорил мужчина, шаря в пакете. — Вот они! — вздохнул он с облегчением, вынимая ключи. — А то, знаете, сделал недавно железную дверь и если бы теперь потерял ключи...

— Без слесаря бы не обойтись.

— Еду домой, в Зеленоград, — пояснил мужчина. — Работаю на стройке. Плиточник я. Отделываю фойе...

Желая поговорить, он сообщил мне по секрету, сколько он получает за квадратный метр плиток и, видимо довольный зарплатой, просил никому ее не называть, боясь конкурентов.
На его лице снова выразилась озабоченность. Он заглянул за резинки носков, где у него оказались запрятаны деньги.

— От жены прячу, — пояснил он. — Просыпаюсь иногда утром: где деньги? Она ведь хитрая...
Он сообщил о себе массу сведений, о том, что похоронил недавно тестя и очень тоскует, что не с кем теперь устроить баньку “по-черному” как прежде, что недавно сын пришел из армии, потом, как это водится, начал говорить о своих политических симпатиях...
Тут к нам подсел какой-то лысый толстяк, видимо кочующий от столика к столику.

— Нет, я вас спрашиваю, — заявил толстяк ни с того, ни с сего, — есть у нас теперь промышленность? Любят хаять прошлое, а сами все развалили...

— Да кто же хает? — изумился мой собеседник.

— Есть у нас промышленность? — настаивал толстяк.

— Ну...

— Ага, говорите, что нету...

— Да не нужна нам ваша промышленность! — рассердился вдруг мужчина с белым пакетом, еще недавно настоенный так благодушно — и угодил в логическую ловушку толстяка, который тотчас стал доказывать, что все в этой стране катится в никуда, находя в этом странное удовольствие. Строитель почувствовал, что толстяк его объегорил, и тоже разгорячился.  Я тоже был задет спором и сочувствовал давешнему моему собеседнику, но мне пора было идти и я счел за благо воспользоваться случаем...

Пройдя мимо памятника писателю Рабиндранату Тагору (автор — Г.Пал, известный индийский скульптор), открытого 24 июня 1990 г., оказавшись недалеко от Ленинградского шоссе в виду шпиля Речного вокзала, я увидел наконец мухинские статуи, называемые "Хлеб" и "Плодородие" и в аллегорической форме изъясняющие эти понятия, уходящие корнями в языческую славянскую старину с праздниками Ярилы и Ивана Купалы, но и с некоторой оглядкой на античные традиции в духе советского классицизма.

Эти скульптуры (на фоне шпиля Речного, который непременно ассоциируется с фильмом “Волга-Волга”) казались стилистически вполне уместными в общем контексте  памятников и монументов советского пантеона, каким мне вдруг представилась вся совокупность достопримечательностей парка Дружбы. Вспомнились и аллегорические колосья на плакатах, развешанных в те времена по булочным, и читанные лет двадцать назад детские книжки, в которых отразилась языческая славяно-советская мифологема о Хлебе как божестве, которое не только накормит, но и от пули защитит солдата, если он положит за пазуху присланный своей деревенской матерью каравай, — о Хлебе, который символизирует Родину... Здесь отразилась исконная, былинная связь русского человека, крестьянина с родной землей, от которой он получает свою силу и которая воодушевляет его на подвиг.
Статуи “Хлеб” и “Плодородие” В.И.Мухиной вполне следуют этой традиции и действительно являются символами своей эпохи, пожалуй не в меньшей степени, чем, например, памятник “Родины-Матери” в Волгограде или скульптура “Рабочий и колхозница” в районе бывшей ВДНХ, выполненная той же В.И.Мухиной...

Замысел Мухиной не был осуществлен при ее жизни. Лишь одну из статуй ("Хлеб") Вера Игнатьевна сумела выполнить сама. После ее смерти скульптуру отлили в бронзе и передали в Третьяковскую галерею.

Работу продолжили ученики и соратники Мухиной, долгие годы трудившиеся вместе с ней — З.Иванова,  Н.Зелинская, А.Сергеев. В 1957 г. были выполнены промежуточные метровые модели. Переведенные в бронзу, они с успехом демонстрировались на Всемирной выставке в Брюсселе.

На дальнейшую работу ушло гораздо больше времени. Приходилось вновь и вновь переделывать, искать нужные размеры и пропорции, образную трактовку. Только в 1976 г. скульптуры "Хлеб" и "Плодородие" установили в парке Дружбы...

9 октября 1990 г. состоялось открытие скульптурной композиции "Дети мира", подаренной Москве городом Хельсинки. Автор ее — скульптор А.Неувонен. Это ответный дар финнов, которые получили скульптурную композицию Ю.Кирюхина "Мир во всем мире".
Это последняя по времени скульптура, установленная в парке. Всего же, как сообщает справочник,  в парке Дружбы насчитывается 9 скульптурных и мемориальных памятников. Примерно столько же было во всей Москве к 1910 г...

"Но неужели же впрямь в парке Дружбы ничего не напоминает о Пушкине, — подумал я, — за исключением разве что его названия, воспетого поэтом?" Это, конечно не так, если вспомнить, что еще 21 ноября 1981 г., во время проведения дней Мадрида в Москве, в парке Дружбы состоялось открытие памятника Сервантесу. Скульптура — копия статуи работы А.Сола, установленного в 1835 г. в Мадриде, является ответным даром мадридцев: в столице Испании установлена бронзовая скульптура А.С.Пушкина (работы О.Комова), так что памятник Сервантеса должен ассоциироваться с изваянием нашего великого поэта, ставшего таким же символом России,  каким Сервантес является для испанской культуры.
Монументальный Сервантес, изваянный в средневековом костюме испанского дворянина, стоит словно обезоруженный российским гостеприимством  в самом прямом смысле этого слова: у него отсутствует шпага, приличествующая испанскому дворянину. Шпага исчезла через несколько недель после установки памятника и многократные попытки восстановить целостность скульптуры ни к чему не привели: шпагу постоянно отламывали вновь, не взирая на честь испанского мундира.

В этой связи нелишне вспомнить, что ни кто иной как А.С.Пушкин, как бы заранее вступаясь за грядущую судьбу автора Дон Кихота Ламанчского, увековеченного скульптурой в парке Дружбы, неоднократно использовал сюжет с оживанием статуй ради возмездия за совершенное над ними святотатство. Вспомним хотя бы поэму "Медный всадник", герой которой Евгений только пригрозил статуе Петра: "Ужо тебе!"

...И вдруг стремглав
бежать пустился. Показалось
Ему, что грозного царя,
Мгновенно гневом возгоря,
Лицо тихонько обращалось...
И он по площади пустой
Бежит и слышит за собой —
Как будто грома грохотанье —
По потрясенной мостовой.
И, озарен луною бледной,
Простерши руку в вышине,
За ним несется Всадник Медный
На звонко скачущем коне;
И во всю ночь безумец бедный
Куда стопы не обращал,
За ним повсюду всадник медный
С тяжелым топотом скакал.

В другой пушкинской драме "Каменный гость" статуя командора заставила легкомысленного и развратного  Дон Гуана изведать всю тяжесть пожатия своей каменной десницы. Так что, безвестные вандалы, трепещите в ожидании "каменного гостя" и не посягайте более на честь испанского дворянина...

Размышляя таким образом, я снова вышел к прудам, и тут какая-то молодая пара попросила меня сфотографировать ее на фоне вод и плавающих уток, что я и исполнил.
На уток неподалеку смотрела и другая чета, — пожилая, а рядом с ней какой-то мужчина, тоже пенсионного возраста, в белой рубашке с закатанным рукавом отрывочно говорил:

— Я здесь давно живу и все вот думаю, где эти утки выводят своих утят.
Было не совсем понятно, произносил ли он это, рассуждая с самим собой, или обращался к пожилой чете.

— А я думаю, что это нырки, — сказал отдыхающий, обращаясь то ли к супруге, то ли к мужчине в белой рубашке.

— Я в свое время жил вон в том доме, — настаивал тот, показывая куда-то вперед и вверх и явно уже раздражаясь. — А на крыше я видел примерно таких же вот уток, только покрупнее. Да, покрупнее! Эти мелковаты, — добавил он, немного подумав и как бы примериваясь.

— А на соседнем пруду я видел огарей, — сказал отдыхающий.

— Вы не меняйте тему! — рассердился мужчина в белой рубашке, покачиваясь и балансируя руками. — Я вам говорю — крупнее, а вы  о том, какая порода! Нельзя же так!

— Да ну его, он просто поговорить хочет, — сказал отдыхающий супруге, махнул рукой и они отправились дальше, оставив мужчину в белой рубашке размышлять в одиночестве... Именно одиночество вывело его на эту "утиную охоту" и побудило заговаривать со случайными прохожими. Как знать, быть может, он еще найдет себе собеседника для разговора "по душам".

Не знаю, как вам, а мне этот любитель уток с надрывом все же милее, чем тот политизированный толстяк из летнего кафе,  ищущий оправдания своему жизненному фиаско не в собственных ложных устоях, а в ошибках других. Отмахнуться от такого человека, зараженного логическими вирусами нигилизма и отрицания,  увы, не так-то просто как от уток, — он растравляет наши общие раны, и воспоминание о нем еще долго будет заставлять морщиться его нечаянных жертв — того строителя, да и меня тоже...

Возвращаясь, я вновь проходил мимо собачьих бегов. Там уже сворачивались, складывали в ящики оборудование.  Ветер гнал по асфальту первые желтые листья. Толпа редела, народ проходил  мимо. Праздник подходил к концу.

Мне неожиданно вспомнились сетования Венедикта Ерофеева, автора народного бестселлера "Москва — Петушки",  что в Италии-де на русского человека никакого внимания  не обращают. Они там только поют или  рисуют. Или устраивают гребные гонки в день святого Марка.  "И так от этого грустно! — восклицает Ерофеев, — а они нашей грусти не понимают". В этот момент я понял тоску Ерофеева, оплакивающего в сущности так хорошо нам знакомую беззащитность прекрасного и "бесполезного", как итальянское искусство или наши разрушенные церкви, или... вот эти собачьи бега в парке Дружбы.

Молодцы те, кто организует и поддерживает все это — прекрасное и “бесполезное”,  как искусство тех безмятежных итальянцев и как многими теперь бранимые статуи Мухиной, которым дай Бог стоять многие века! Отними все это, — и жизнь покажется мутной, пустой и бессмысленной и захочется подобно  тому лысому толстяку подсаживаться к первому встречному и говорить всякие неприятности... А пока устраиваются собачьи бега, пока наследники Мухиной ваяют свои загадочные и бесполезные аллегории, пока строители выкладывают свои плитки, у этих толстяков нет шансов.

Я покидал парк Дружбы с ощущением, что если бы это зависело от меня, я оставил бы здесь, в этом заповеднике недавней эпохи все как есть... Вот только шпагу Сервантесу нужно все же вернуть. Ведь сказал же наш отечественный поэт: “Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо”.


Лето 1999