Пленник

Прихватив свою новенькую клетчатую коляску,  Лева вышел на улицу.
 Он  глубоко вздохнул  и тут же поперхнулся  теплым, почти вязким июльским  воздухом. Он чертыхнулся. День обещал быть жарким, как, впрочем, любой обычный июльский день на "земле обетованной".
Ему  предстояло немало дел, и Лева поспешил в сторону рынка, чтобы как можно быстрее поставить галочку в выполнении самого нелюбимого в его записной книжке пункта.
"Шук  Тиква" находился всего в двадцати минутах  ходьбы от его дома, но Лева  терпеть не мог этот рынок. Шум и беспорядок, царивший там, его просто раздражали. Он удивлялся людям, которые с умилением любовались так называемой "красотой" восточного базара.  Ему здесь не нравилось абсолютно все:
Неопрятного вида торговцы, вопившие дурными голосами:
" Налетай, покупай, не упускай шанс! Хозяин сошел с ума! Все - за четыре шекеля!"
Причем Лева хорошо помнил времена, когда хозяин "сходил с ума" за три, два, а в начале их приезда и за шекель.
Шумные покупатели с полными колясками, не соглашающиеся уступать друг другу дорогу, раздражали его не меньше.
В последнее время к ним присоединилась очень живописная группа мужиков с тележками. Они предлагали покупателям на своих тележках, явно позаимствованных из супера, довезти  их товар до дома за небольшую плату. "Тележечниками" калымили  и безусые  мальчишки, и мужчины пенсионного возраста. Часть из них говорили между собой на русском языке, часть на бухарском, остальные – на азербайджанском. Но в борьбе за покупателя все они переходили на "великий и могучий". Вернее, на его нецензурную часть.
И теперь почти каждый продавец на шуке мог загнуть такое, что московский дворник дядя Вася крякнул бы от удовольствия.
Но Леву, воспитанного на классиках,  базарная брань выводила из себя. Он, конечно, никогда не показывал своего раздражения, но каждый раз, возвращаясь с рынка, заверял себя, что теперь будет покупать только в супермаркете. Но цены на овощи в супермаркете были намного выше, а выбор – меньше. И он вновь возвращался на рынок.   
  Правда, жену свою на рынок не пускал. Она у него была женщина интеллигентная и очень впечатлительная. Нечего ей болтаться где попало.
    
Он шел по улице "Агана"   привычным маршрутом и, когда  уже до рынка оставался всего один квартал, Лева  услышал  необычный звук. Посередине шумной улицы, где не только деревьев, но и кустов можно было  по пальцам посчитать, – и вдруг такой разноголосый птичий свист. Подняв голову в поисках источника необычного звука, он увидел чуть выше уровня своей головы различные клетки с живностью. Он и не заметил, когда в этом старом домике на пригорке, где раньше был продуктовый, открыли  новый,  только отремонтированный, зоомагазин. Выставленные на солнышке клетки с разного рода птицами привлекали внимание спешащих на рынок людей. Все с удивлением поднимали головы и, завидев  весело щебечущую пеструю живность, улыбались и шли дальше. Лева постоял с минуту, прислушиваясь к птичьему гомону, но, вспомнив о  рынке, вздохнул и обреченно двинулся дальше.
На обратном пути он опять остановился  возле птиц.
- А что если взять и купить одну птичку?
Он вспомнил, как однажды несколько лет назад, он купил дочери на день рождения волнистого  попугая. Дочь была страшна рада подарку, но жена не разделила этой радости. А на следующий день позвонила ему на работу и  без всякого вступления закричала:
- Чтобы ты сегодня же вернул эту дурацкую птичку обратно в магазин! От нее только мусор и шум!
Но сейчас, когда он неожиданно остался один, может, взять и купить птичку? Назло! Кому назло – он не знал, но воодушевленный идеей решительно потянул коляску по ступеням лестницы.
В нескольких выставленных напоказ клетках шумела и галдела куча разнообразных птиц. Здесь были  волнистые попугаи, неразлучники,   кореллы и даже один жако. Лева подошел к клетке с кореллами.
Все попугаи сидели одной группой и весело свистели о чем-то своем, птичьем. И только один  сидел в стороне. Он был такой же, как все: серый, с соломенно-желтой головой и таким же хохолком и оранжево-красными  круглыми пятнами около ушей. Он не свистел, а с интересом за всеми наблюдал.
- Ты не подумай, он не болен, - сказал вдруг словно выросший из-под земли хозяин магазина. От него  пахло жаренным фалафелем и соленым огурцом. Видно  было, что человеку пришлось  прервать  завтрак...
- Он просто очень умный, - хозяин для убедительности постучал волосатым пальцем по лбу, - весь день только за всеми наблюдает, а когда кто-нибудь близко к нему подходит, просто бьет. Настоящий мужчина. Сразу видно, что самец.
- Купи его, не пожалеешь. - И, прочитав в глазах Левы сомнение, добавил: - Если не понравится, через неделю приходи, поменяю. 
- Что ты волнуешься, - хозяин деловито вытащил новую клетку. И надев на руку специальную перчатку, просунул  в клетку с кореллами. - Ицик здесь! Какие могут быть вообще проблемы! - он боднул головой, показывая сам на себя, так как руки его были заняты
- Подожди-подожди, - Лева схватил его за руку, - я же не маленького попугайчика беру, а кореллу. Что ты крохотную клетку даешь, дай побольше, зачем мучить птичку?
- Правильно говоришь! - Ицик  широко улыбнулся, - пусть хоть птичка в пентхаузе поживет, если нам уж не дано.
Через четверть часа Лева весело шагал к дому. В одной руке он нес огромную клетку с попугаем, а другой придерживал коляску с продуктами. Он смутно подозревал, что балагур Ицик  надул  его с ценой, но почему-то эта мысль не отравляла его приподнятое настроение.
Дома, устроив клетку  в салоне, сел напротив нее на диван и задумчиво произнес: 
- И как же мы тебя назовем? Может, как твоего хозяина: Ицик?
Но рыжевато-желтая  голова с румяными щеками не давала никакой ассоциации со смуглым брюнетом Ициком. На кого-то он все-таки похож. И взгляд такой же: умный, с хитрецой. Чубайс! Лева засмеялся.
- Все, рыжий, будешь Чубайсом, - и, скопировав наглую физиономию своего бригадира Шломо, добавил:
- Эйн лэха брира! (у тебя нет выхода)
Следующая неделя прошла куда быстрее  предыдущей, начиная с того дня, как Лева  остался один. Он, всегда любивший тишину, вдруг почувствовал необходимость общения. Не считать же, в самом деле, общением постоянное нытье напарника Семы и плоские шутки полудурка Шломы. У него, конечно, была еще родня: тетя с мужем, кузены, но общались они редко, только на  больших торжествах.

Каждый вечер в течение недели Лева садился напротив клетки с попугаем и... беседовал с ним. Разговаривать с попугаем вслух он посчитал уже последней стадией шизофрении и потому разговаривал мысленно.
Чубайс оказался прекрасным собеседником. Во время беседы он не перебивал Леву, комментируя каждую фразу, как  это делала его жена Фаня, не вздыхал и не корчил рожи, как его дочь Иланка. Попугай сидел на жердочке тихо, глядел на него своими черными круглыми глазами, не моргая. Иногда Леве казалось, что его на вид бесстрастные глазки-бусинки выражают необычные для птиц эмоции: сострадание, интерес, грусть.
Во время этих бесед попугай прекращал делать то, чем собственно занимался весь день: есть, чиститься и свистеть.
Лева был рад, что Ицик продал ему самого интеллигентного своего питомца.

А однажды, когда после тяжелого дня Лева уселся с чашечкой кофе на диване, прямо напротив клетки с попугаем. Ему показалось, что Чубайс посмотрел на него с грустью.
- Что, дружище, грустишь? Ты вон в клетке сидишь, как пленник, а я на свободе... Как будто... - он отпил кофе из чашки и вдруг неожиданно для себя произнес: – Хотя кто знает, кто из нас настоящий пленник. Если открыть тебе клетку, ты улетишь. А я на призрачной свободе в невидимой клетке так и доживу свои дни, - он вздохнул.
- Порой обстоятельства окружают нас прутьями крепче железных.

Это произошло в пятницу. Впрочем, большая часть дня прошла как обычно: серо и обыденно. С утра уборка, стирка, затем рынок, субботний ужин: курица, начиненная гречкой, в духовке. Вечером - штрудель с яблоками и корицей, купленный на шуке,  с чаем перед телевизором с "Семь сорок".
Он так и не понял, что послужило поводом для последующих событий.
То ли съеденная на ужин курица, сочная и золотистая, приготовленная по рецепту его мамы, а не как готовила его жена – без кожи, гузки, бледная, сморщенная, несоленая и неперченая,  словом, безвкусная, как его жизнь.

То ли штрудель, слегка напоминающий бабушкин, который та традиционно пекла на пятницу, наполняя запахом корицы весь дом, всю субботу..., все детство.
То ли этот юный скрипач в телевизоре, напоминающий его самого в том, закрытом серыми тучами памяти, детстве, когда бабушка водила своего подающего надежды любимого внука в музыкальную школу.

Лева вдруг четко увидел  эту картинку:  бабушку, гордо ведущую за руку худенького внука, с кудряво-рыжеватой шевелюрой, темно-карими, почти черными, чуть на выкате, круглыми глазами и румяными щечками.   
- Господи! Как хорошо, что бабушка не дожила до сегодняшнего дня!
Наверное, грех так говорить, но это действительно прекрасно, что она не видит его сейчас. А может, видит?
Он относился к религии очень осторожно: не то, чтобы он верил в Бога, но и атеистом себя не считал. Вернее, навязанный школьным воспитанием разум утверждал, что Его нет, но какое-то внутреннее чувство, интуиция, что ли, тихо шептало обратное. И потому он старался держать в этом вопросе нейтралитет.
- Если видит, то как страдает ее душа. Ведь это ее Левочка, победитель олимпиад по химии и биологии! Победитель разных конкурсов юных скрипачей!

Его успехи в учебе и музыке в  какой-то момент стали мешать друг другу. Нужно было выбирать что-то одно. В один из субботних вечеров родители  с бабушкой устроили семейный совет на кухне. Совещание было недолгим. Совет постановил:  человечество нуждается в новых открытиях. Мальчик  с такими мозгами обязан заниматься наукой!
Лева на то важное в его жизни совещание приглашен не был, хотя ему было уже почти четырнадцать.
Он вздохнул. Встал, вынул из бара бутылку бренди и налил себе в рюмку. Потом достал из холодильника колбаски "кабанос" и положил на тарелочку. Медленно выпил и закусил колбаской. Вдруг он поймал на себе  чей-то взгляд. Подняв голову он увидел, что попугай стоит на жердочке у самой решетки клетки и смотрит на него не мигая. 

- Что, дружище? – Лева усмехнулся. - Не можешь понять? Да я и сам не могу. Как получилось, что я, подающий надежды  кандидат наук, тружусь работягой на заводе?
Он вдруг задумался: почему? Он всегда был гордостью семьи. И тетя постоянно ставила его в пример своим сыновьям – троечникам и драчунам. А теперь? Они прекрасно устроились в Израиле. Один открыл магазин. Другой - фирму по ремонту квартир и офисов. С ним они давно разговаривают с вальяжной улыбочкой на лице: ну, Левка-гений, как дела на заводе имени Шломо и его марокканской  ммматери?!
Причем тут кузены? Они славные ребята. Все дело в нем самом.

Когда они только приехали, оба и Лева и Фаня записались на курсы каждый по своей специальности. Но пока  набирали группы, они пошли  временно работать. Она – в супермаркет кассиром, он – на завод к Шломо. Понижение статуса оба восприняли по-разному. Он отнесся к этому спокойно, как временному, но неизбежному этапу жизни. Она страшно страдала. Особенно ее выводили  из себя вопросы покупателей типа: "Ну, как в Израиле, лучше, чем в России? Еда хорошая? А машину вы уже купили? А в России у вас была машина?" И т.д.
Они получили приглашение на сдачу вступительных экзаменов на курсы почти одновременно.
В тот день он вернулся с работы и сразу зашел на кухню. Фаня жарила картошку с котлетами. Тогда она еще не была помешана на здоровой пище. Он придвинув пластиковую табуретку  и медленно опустился на нее.
- Что-нибудь случилось? - спросила жена, продолжая лепить котлеты.
- Знаешь, я  все посчитал и понял: если мы одновременно пойдем учиться, нам будет трудно прожить.
- И что? - котлета осталось в правой руке, в то время как левая повисла в воздухе.
- Нам надо учиться по очереди: сначала один поучится, устроится на работу. Потом другой.
Ему показалось, что он увидел  в ее светлых глазах образ ненавистной ей кассы. Наступила тишина. Слышно было, как шипит картошка на  одной сковородке и скворчат котлеты на соседней.
- Ты пойдешь учиться первая. Шломо мне обещал поднять зарплату со следующего месяца. Как-нибудь продержимся без твоих кассирских грошей.
 Тряхнув головой в каштановых кудряшках, она быстро затараторила:
- Да ты не бойся! Девять месяцев курс вместе с практикой. Зато потом трудоустроят в школы. Учителя здесь знаешь, сколько получают?! Я устроюсь, потом ты пойдешь учиться!
На том и порешили. Через год она уже преподавала в начальной школе природоведение. Часов было мало, и потому зарплата была небольшой. Договор со школой был временный, и она все время боялась, что на новый учебный год ей его не подпишут... Прошло еще несколько лет. Фаня получила постоянство, зарплата ее заметно улучшилась. Она стала одеваться в дорогих магазинах, увлеклась  идеей о здоровой пище, каждый раз меняя виды диет, бросаясь из одной крайности в другую. Это требовало все больших затрат. Дочка подрастала и ее образование, одежда и досуг  стали стоить так же, как и запросы ее матери. Она заявляла о них спокойно и уверенно, твердо убежденная в том, что ей все обязаны. Лева также спокойно и уверенно ей возражал. Жена становилась на сторону дочери. Они всегда приходили к какому-то компромиссу. С ней было нелегко,  с его девочкой.
          В детстве она смотрела на него своими темно-карими круглыми глазами с восторгом, как на небожителя. Затем она надела на себя маску равнодушия и пофигизма, часто в разговоре поднимала глаза к небу,  казалось, говоря: "Ну, вы меня достали!" Но иногда, когда он не смотрел на нее, Лева ловил на себе взгляд, полный  нежности и восхищения.
В последнее время он стал чувствовать в этих скрытых взглядах, кроме нежности, еще и сострадание.   
Он продолжал работать у Шломо. За это время у него сменилось немало напарников -  выдержать взрывной характер бригадира  было трудно.
За эти годы жена ни разу  не начинала разговор о его учебе. Он сначала думал про себя: ну не сейчас. Вот выплатим машину, вот оплатим мебель... А потом мысль о том, чтобы вернуться к любимой работе, стала реже посещать его. Он только сейчас отчетливо понял, что просто гнал ее только при ее приближении.
Нет, он не был несчастным подкаблучником. Он вел бюджет семьи, и каждую дорогую покупку его женщинам приходилось ему объяснять. Благодаря ему они выплатили ссуду за квартиру досрочно, его женщины прилично одевались, и раз в  два года они выезжали за границу. Но разве это все, на что он был способен?
Что теперь? Во время летних каникул жена взяла дочь и уехала с ней в Москву. Сказала, что хочет показать ребенку столицу России и навестить подруг. А ему поручила сделать ремонт в квартире. Самому, потихоньку -  так дешевле и аккуратнее.
- А мы с тобой на осенние праздники поедем в Париж, - она взъерошила 
его рыжеватые кудряшки, обрамляющие полукругом розоватую лысину. -
- Не скучай, будь хорошим мальчиком.

Хорошим мальчиком. Лева посмотрел на сидящего в клетке попугая. 
- Понимаешь, Чубайс, "хорошим мальчиком". Я так и остался хорошим мальчиком, хотя сорок лет на горизонте!
А если задуматься, я всю жизнь только и делал, что был хорошим мальчиком. Вундеркиндом, этаким киндерсюрпризом, которого  бабушка провожала на музыку и на кружки и верила, что он принесет славу не только его семье, но и всей стране...
Родители отгораживали его от всего: от конфликтов в школе и во дворе, строго отбирая круг друзей и меняя квартиры только потому, что им казалось, что соседские мальчишки своим дурным воспитанием могут плохо повлиять на ребенка. В конце концов, они купили квартиру в кооперативном доме, предварительно проверив список соседей. Чтобы их сыночка не окружали дети пьяниц, спекулянтов и барыг. А исключительно дети интеллигентных родителей. Его ограждали даже от соседской собаки, которую он очень долго боялся. Правда, когда он вырос, а  собака постарела, они подружились. Бабушки к этому времени уже не было в живых, она бы не допустила этого. Бабушка Софа твердо знала, что животные переносят болезни. А собаки должны жить в деревнях, в крайнем случае, - на даче. Этими знаниями  бабушка постоянно делилась с соседями - хозяевами собаки. Они кивали, мило улыбались и шли своей дорогой.

Лева улыбнулся. Сказал бы он это своей соседке Шуле с пинчером. Еще лучше - Мошико с первого этажа. Когда Мошико открывает рот, его ротвейлер рядом с ним кажется пай-мальчиком. Хотя, конечно, как председатель домового комитета Мошико просто незаменим. Все соседи платят взносы вовремя. А если чей-нибудь ребенок бросил бумажку в подъезде,  кто-то поставил машину не на своей стоянке или еще что – полицию вызывать не надо. Мошико с Рики заменяли во дворе сторожей, полицейских и пограничников, вместе взятых.

Управдомша из "Бриллиантовой руки" – просто училка по сравнению с ним.
Мошико нигде не работал. Говорили, что у него есть какая-то инвалидность и потому он получает  социальное пособие.
Даже Мошико в конце концов все таки сумел как-то реализовать свои способности и чувствовал себя самодостаточно. А он, Лева? Он -   гордость школы, гордость двора – поступил в университет с одной четверкой. И то все сразу объяснили ее антисемитизмом приемной комиссии.
- Понимаешь, дружище, я не только не оправдал надежды  родных, я просто перечеркнул смысл их жизни. Они жили мной, понимаешь. Вот захотелось мне в десять лет увидеть легендарный крейсер "Аврора", и мой отец посередине года берет отпуск за свой счет и везет меня в Ленинград. Нет, я  не требовал, не плакал, просто сказал бабушке, что моя мечта – увидеть "Аврору". Разве  сегодня я, как любящий отец, помчался бы выполнять капризы моей дочки? А когда я попросил родителей купить полное издание Большой Советской Энциклопедии? Они мне купили сразу же, и я только через некоторое время узнал, что на это ушли деньги, отложенные на мамину шубу. 
Лева встал и снова подошел к бару. Он заново налил себе рюмку бренди.
- Не, не бойся, я не напьюсь, я свою норму знаю.
Попугай весь нахохлился и, казалось, с недовольством продолжал наблюдать за своим хозяином.
- Понимаешь, дело не только в том, что я  не смог стать тем, кого видели во мне родные, - он подошел к клетке и, нагнувшись, прошептал:
- Мне самому противно так жить. Когда  я впервые взглянул в окуляр своего первого микроскопа, подаренного мне бабушкой, я увидел необычный мир, невидимый человеку. Когда уже позже я с упоением учился в университете, я был в полной эйфории. Мир микробов, вирусов, казавшийся кому-то чем-то скучным и даже противным, был моим волшебным  миром. Я не просто наблюдал за его жителями,  как астроном наблюдает в телескоп за звездами, я был участником их жизни, стараясь предугадать, как они поведут себя в той или иной ситуации.
Я писал работы, ездил на симпозиумы, защищал диссертацию. Тем временем родители тихо устраивали мой быт. Знакомили меня с  девушками из приличных еврейских интеллигентных семей,  пока я не остановил выбор на смешливой и одновременной застенчивой девушке из педагогического. Родители согласились: педагог нужен будущим детям.
Они подбирали  свадебный костюм, ресторан, составляли список гостей.
Они покупали розовую коляску, розовые костюмчики своей внучке.
А потом... Словно кончился кредит, выданной мне Судьбой...
Родители неожиданно умерли один за другим. А потом началась перестройка. Почему-то оказались невостребованные мои идеи и открытия... Закрывались научные исследования из-за отсутствия бюджетов на них. И тогда я взял свою жену и дочь и уехал в Израиль.    
- Знаешь, Чубайс. Я скажу тебе как мужчина – мужчине. Сколько раз во сне я возвращался в свой волшебный мир, который ждал меня. Но я просыпался и шел на работу к Шломе. Я  оправдывал  свой страх перед неизвестностью обстоятельствами, которые, как известно, выше нас. Я предпочитал твердый заработок на заводе погоне за любимым, почти сказочным миром, который, может быть, никогда не существовал. Я стал прагматиком и реалистом.
Я недавно прочитал об исследовании американского психолога Маслоу. Он изучил биографии известных личностей: ученых, бизнесменов, политиков и пришел к выводу, что истинные личности становятся таковыми, потому что:
НЕ ЗАВИСЯТ ОТ  ВНЕШНИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ!
Лева замолчал и задумался. Он сел в позу скульптуры "Мыслителя", подперев кулаком подбородок. Ему всегда так было легче думать. Он сидел молча минут десять. Затем в задумчивости произнес.
- А чего мне не хватает, в самом деле? Знаний? Таланта? Целеустремленности? Уверенности в себе? Терпения, в конце концов?
Он решительно встал, взял в полке у дочери большую тетрадь со спиралью, открыл ее и начал писать.

Они вернулись через  месяц. Увидев его в толпе встречающих, они бросились ему на шею и расцеловали, каждая в одну щеку. Пока он молча вез коляску с чемоданами к стоянке, они наперебой делились своими впечатлениями. Он не заметил, что его женщины всю дорогу постоянно кидали друг на друга удивленные взгляды. Правда, когда он в дороге начал задавать вопросы, ему показалось, что жена хотя и смотрит на него, но слушает его невнимательно.
Иланка с восторгом бросилась к клетке с попугаем.
- Аба, а давай назовем его Джинджи (рыжий)?
- Знакомься, дочка, это – Чубайс. Он - птица серьезная и интеллигентная, не любит шума и суеты.    
- Ты сделал такой ремонт сам? - жена с удивлением разглядывала ровные стены,  зеркально гладкий потолок, украшенный белой лепкой.
- Кандидат биологических наук не может делать ремонт, как настоящий "шипуцник". Помнишь как в детской песенке: "Шили плотники штаны, - вот тебе и брюки"
- Пели песенку слоны, - вот тебе и звуки, - подхватила дочь, пританцовывая у клетки с попугаем.
-  Лили воду решетом, вот тебе и здрасьте, - запели они уже в три голоса, - Лучше все-таки делать то, что ты делать мастер!
- Нет, я не понимаю, что здесь произошло. Ты что, получил наследство? - удивленная улыбка осветила  круглое, несмотря на все диеты, лицо жены.
- Почти. Садитесь на диван. Я вам все расскажу.
Положив перед собой написанный заранее план, он начал рассказывать им об изменениях, произошедших за время их отсутствия. Напряженная улыбка на лице жены постепенно таяла. Когда же он рассказал о том, как  на компенсацию, полученную от Шломы, сделал ремонт, заказав у Юрки-кузена работников, она не выдержала.
-  Ты сошел с ума!  На что мы теперь будем жить? Если ты рассчитываешь только на мою зарплату, то я хочу тебе напомнить о нестабильном положении учителей и постоянной угрозе сокращения, - она была явно испуганна и продолжала подбирать аргументы. - И вообще, ты же знаешь, я постоянно на людях, мне надо прилично одеваться, чтобы достойно выглядеть. Перестань улыбаться, в конце концов!
Он продолжал, улыбаясь, смотреть на нее, как бы приглашая ее высказаться до конца.
- Как можно было бросить такую стабильную работу! Хозяин, конечно, придурок, но тебя очень ценил. Надо было, не уходя с работы, параллельно что-то подыскивать, - не выдержав его молчаливую насмешливую улыбку, она, опустив глаза, прошептала:
- Сегодня в аэропорту я увидела твои глаза и испугалась. Они снова светились тем светом, в который я когда-то влюбилась. Я вначале подумала, что у тебя появилась любовь на стороне. А теперь поняла, что ты просто возвращаешься к прежней любви. Я понимаю, ты хочешь вернуться в науку. Пойми, это непросто, если не сказать невозможно. В твоем сегодняшнем положении, по крайней мере.
Иланка подошла к клетке и стала с интересом ее разглядывать. Она впервые не вмешивалась в разговор родителей, но Лева  почему-то чувствовал, что она – за него. Он уже собрался отвечать, но дочь неожиданно перебила его.
- А я знаю, - закричала она, - мы теперь будем жить на пособие нашего Чубайса!
Фаня подошла к ней и посмотрела в клетку.
- Завтра же купим вторую птичку, сказала она с деланной строгостью, - никто не должен компрометировать семью будущего Нобелевского лауреата!
Лева вскочил и подбежал к ним.
Чубайс пил воду,  а на белой подстилке на дне клетки лежало белое продолговатое яйцо.
- Видно, судьба мне быть окруженным женщинами. - Лева грустно усмехнулся. - Хотя, с другой стороны, если моя птица счастья снесла яйцо, это хорошее предзнаменование.
Он обнял жену и дочь, и они стали наблюдать, как попугаиха, вся нахохлившись, села на яйцо и снизу вверх смотрела на наблюдавших за ней людьми.
Лева был уверен, что он видел, как та усмехается.