Где-то под МирЪгородом

Шарабан наскочил колесом на округлый булыжник, колесо отвалилось, дверь распахнулась, и кубарем скатился со скоблёной лавки дородный подьячий, в обляпанном подряснике, задратом под грудь, и волосяным как у биса пузом.

- Отчего это у тебя, шельма Ничипор, - колёса отваливаются, ты ж бисова душа чуть не прибил меня?! Гляди, чтоб у тебя ноги не подкосило.
-Отчего отваливаются? – говаривал обыкновенно Ничипор – поиздержались! Так-таки совсем поиздержались: и дёгтем не мазаны, и в кузне не оправлены, - поиздержались, батюшка, поиздержались.
Подьячий совершенно удовлетворённый таким ответом, сонно зевает, прикрывая щербатую пасть пухлой ладошкой, и вопрошает удержавшуюся на скрученной лавке куме:
- А что, Силиция Ивановна, может быть, пора закусит чего-нибудь?
- Чего же бы теперь, Понфунтий Порфирьевич, закусить? Разве расстегай с кулебякой, да лапши с гусей лапой, или, быть может, просоленных огирков.
Дело смуро шло к обеду…
*
Понфунтий хватом под локоток сгрудил Сицилию к себе, шёптами навевая харь; препроводилися во дворню к трактирной "Ушман", седая в глубь канн и прикинувшись добрыми померанцевыми пряниками; истосковались по особам заливных из семейства карповых, в суях. Венька почтительно выдулся по стойке, не на счет.
- Чего изволите? откушатис понарошку, - Венина морда от чего-то глумно отрыгивала чьё-то недоеденное рагу, и просила сдачу, - искренне предложу зябликов в томате с беконом и кваской.
Понфутий укусил пискающую Сицилию за открытую белую уточку ляжки и решительно замотылял неугомонной подачкой "Пшел вон щенок".
Из наструга жалоб "щенка" появился хозин трактирщик Федев. На Федеве пискали новые сапоги в жим и Федев был пьян в кадку, что ждать от него было только дрянь, опасливо и некогда.
- Э-э... Могу предложить-с этих, как их... Эй! Венька! Подь сюды! Э-ээ... Как они? а-а... Зяблики в томате. - От Федева несло гумном, ярко кашляя, он был мерзок и гнусён.
- Заливное рыбное, карповское и три штофа рябочки, да беленьких не забудь проглот. - Понфутий обнял за шаль Сицилию и поцеловал в алый носик. - И если еще раз, услышу про зябликов, вымочу по очереди ваши морды в капусте и нагну под лавку срачником.
*
. Венька пуча глаз, - кривой справа,  - тушуясь ушился в простенке. Прибёг хроменький казачок в «гуцулках», и золотой нитью шитой сорочке. Он кланяясь на ходу, нёс чубук с примятым турецким лаудумом, и присыпкой из табаку сверху. Потянув понюшку табаку с опием, - Сицилия здрожала романтично и тревольно сложила ноги гузкой. Понфутий понюшек принял, - чи три, чи пъять, -  хто за тем подьячим уследит?!
 Грозно насупился и требовательным басом загудел манером жука носорога:

- Чтоб вас черти запрягли в тот шарабан! Где шельмы заливное рыбное, братина белой и графин рябочки с розовым бокалом?!

- Венька выглядывая из-за спины дремлющего Федева, кисло миукнул:
-Щас Панове, всё изладим, доходит в печи карп под сметаной по «мадьярски».

Понфутий царапнул Сицилию за гузку, поцеловал три раза смачно – как братуются кум с кумою в розовый шпантик между цицок, и закатав подрясник, раскинул руки в раскоряк, попёр смертоубийственным боем на Федева и визжащего дурниной Веньку…