Козёл

Петя шагнул из прокуренного тамбура вагона в дверь, распахнутую проводницей, спустился по двум металлическим ступенькам и спрыгнул на потрескавшийся асфальт перрона. Пошевелил плечами, потянулся и с удовольствием вдохнул свежий и вкусный осенний холодный воздух.  Поезд за его спиной тронулся, и не торопясь, устремился вперёд. Петя оглянулся по сторонам и увидел в начале  платформы дежурную по полустанку. Это была толстенькая немолодая брюнетка, одетая в чёрную железнодорожную шинель, застёгнутую на жёлтые латунные пуговицы. В левой руке она держала свёрнутые в трубочку красный и жёлтый железнодорожные флажки, а правой доставала из кармана семечки, лузгала их, сплевывала шелуху и задумчиво глядела на набирающий скорость поезд. Петя подошёл к начальнице и вежливо поинтересовался, как проехать в местечко Выселки. Тётка отвлеклась от созерцания поезда, развернулась и с интересом взглянула на него.

–  А что за дела на Выселках у столичных молодцов? – поинтересовалась она.

Петя вспомнил рассказы о том, что в провинции все должны всё знать о приезжих, тогда народ будет доброжелателен, и вежливо ответил, что приехал сюда  на несколько часов от фирмы подписать контракт на поставку оборудования для колбасного цеха. 

– Ишь, ты, каких красавцев присылают-то! – заулыбавшись, проговорила женщина.

Оценивающе, словно куклу в магазине, снова оглядела его, и Пете показалось, что  её карие глаза на мгновение недобро блеснули.  Помолчав, сказала, что надо обойти домик с железнодорожной кассой. За ним будет шоссе, а там и автобусная остановка, на которой можно дожидаться автобуса.

Петя уже более часа тупо сидел на лавочке остановки, нервно барабаня пальцами по портфелю, в котором хранились документы, спортивный костюм и зубная щётка. Людей вокруг не было. За этот час по дороге проехал только один автомобиль, грузовик с жёлтой цистерной, на которой синей краской было написано «молоко», к тому же молоковоз проехал в другую сторону. Петя поднялся со скамеечки, решив вернуться на платформу, уточнить у перронной тётки, когда всё-таки будет транспорт до Выселок, и тут вдали показался автобус. Это был некогда белый, а теперь запылённый и во многих местах кузова ржавый ПАЗик. Автобус поравнялся с остановкой, стоящим в ожидании Петей и, не сбавляя скорости, поехал дальше. Петя заорал, замахал руками, потрясая портфелем, и побежал вслед. Метров через пятьдесят автобус затормозил, и запыхавшийся Петр запрыгнул на подножку открывшейся двери. Кроме хмурого, жилистого мужичка-шофера лет пятидесяти в ПАЗике никого не было. Петя плюхнулся на жесткое сиденье и, перекрикивая сильный шум мотора, попросил довести до Выселок. Шофер утвердительно кивнул и, быстро взглянув на него, попросил за провоз двадцать рублей. Протягивая водиле деньги, Петя попытался порасспросить его о местной жизни и о Выселках, но тот оказался неразговорчив и даже невежливо попросил не мешать разговорами работе. Петя насупился и стал молча рассматривать чахлые тополя да осины, густо растущие вдоль дороги. Через полчаса езды автобус остановился, и водитель буркнул себе под нос: «Выселки». Кроме будочки остановки и деревьев Петя не увидел ничего, поэтому спросил, где же всё-таки посёлок, на что водила, помолчав, выдавил, что Выселки будут метров через пятьсот, надо только миновать небольшую рощицу, пройдя по расхоженой тропинке. 

Дорожка между берёз и клёнов действительно скоро вывела Петю в посёлок.  Улица, по которой он шёл, когда-то была заасфальтирована, а теперь состояла в основном из ямок между редкими островками вспученного и потрескавшегося асфальта. «Хорошо, что сухо и нет луж, иначе кранты пришли бы новым ботинкам и бельгийским шерстяным брюкам», – размышлял он, рассматривая небольшие щитовые деревянные домики за палисадничками, тесно выстроившиеся по обеим сторонам улицы. Домики явно предназначались под казённые нужды, уж очень они были одинаковые и когда-то покрашены зелёной краской, теперь сильно облупившейся. Петю удивило, что из домов выходили женщины, казалось только для того, чтобы посмотреть на него. Много женщин. Все тётки были очень похожи друг на друга, крепко сбитые, коренастые, лет сорока, а то и старше, словно клоны той, которую он встретил на перроне. Многие из них были одеты в чёрные телогрейки, юбки и кирзовые сапоги. Разнообразие в одежду жительниц вносили только косынки разных расцветок и тонов на их головах. Проходя мимо молча пялившихся на него женщин, Петя чувствовал себя всё неуютнее. Возникало ощущение, будто он топает через какую-то бабскую зону. Взоры жительниц словно раздевали его. Он физически чувствовал взгляды, которые липко обволакивали, пропитывали одежду и прилипали к коже. Петя осознавал, что те, мимо которых он прошёл, не расходятся, а продолжают глядеть ему в спину. Вдруг его пронзило открытие, что на улице только женщины, ни единого мужика, только он один здесь представитель противоположного пола, и ему стало совсем страшно.

Стараясь не сорваться на бег, Петя шёл по улице, и дорога скоро привела его к высокому кирпичному забору, прямо к распахнутым ржавым железным воротам, за которыми он увидел трехэтажное здание, а в глубине двора ещё несколько построек. Он понял, что достиг цели своего путешествия, что именно здесь и располагается кооператив, с которым он собирался подписать контракт.  Ему стало спокойней, и он смело вошёл в здание. Увидел дверь с надписью «Директор», открыл и встретился глазами с женщиной неотличимой от тех, кто на него глазел минутой раньше на улице.  Только теперь до Петра дошло, с чего же ехидно улыбнулся его друг из департамента соцразвития, выдавая адрес этого поселения. Он ведь, гад, видимо, знал, что за общество с ограниченной ответственностью располагается здесь.  Впрочем, друг не наврал, и переговоры оказались выгодными. Четыре женщины-босса в кирзовых сапогах, которые собрались на встречу с ним, благосклонно выслушали и согласились с его предложениями, подписали все бумаги, даже не обсуждая скидки и откаты.  Они явно им любовались, обволакивая взглядом так же, как раньше делали местные на улице. За чашечкой чая, завершающей переговоры, они рассказали историю этого местечка. Ещё пять лет назад здесь был режимный психинтернат для женщин. Пациенток лечили женщины-врачи, а их всех вместе охраняли вохровки тоже женского пола. А потом дурдом закрыли, кому некуда было деться - остались здесь. Вот и живут, занимаются хозяйством, выживают.

Уже вечерело. Директриса и её соратницы стали уговаривать Петю поужинать с ними и переночевать в их офисе. Они смотрели на него ласковыми, зовущими  глазами и говорили, что вечером возвращаться опасно, что ему надо остаться, что для них честь принять столичного коммерсанта. Петя, вдыхая запах их стареющих тел, отнекивался и предпочёл покинуть гостеприимную бывшую лечебницу. Тем более, через два часа к местному полустанку должен прибыть поезд, который отвезёт его обратно домой к маме и ласковой подруге Вике. В сумерках он снова прошёл по поселковой улице под раздевающие взгляды аборигенок. К его радости посёлок он миновал быстро, и знакомая дорожка через лесок вывела его к автобусной остановке. Уселся на скамеечку, ожидая транспорт, который, как ему сказали, должен скоро быть.   Размечтался о барыше, который получит как посредник на поставках оборудования в это странное местечко. Вспоминая, как гладко прошли переговоры, подтвердил себе, что не зря так спешно и тайно отправился сюда, что будет и на его улице праздник и много-много баблоса. 
 
На небе появилась первая звёздочка, он знал, что это Венера. Автобус не спешил подъезжать.  Петя начал понемножку замерзать и решил пописать. Поднялся. Зашёл за будочку остановки, чтобы помочиться и увидел женщин. Десяток женщин в телогрейках, делающих фигуры бесформенными,  и брюках, заправленных в кирзовые сапоги, с синими сатиновыми платками на голове тихо стояли в метрах пяти и молча смотрели на него. Он попятился от них, от остановки. Ему всего лишь хотелось отлить, но он не решался это сделать на глазах у тёток. Он пошёл к деревьям, но чувствовал, что женщины идут за ним. Ускорил шаг и понял, что преследовательницы также увеличили темп. Петя побежал, женщины побежали следом, не отставая. Он пробежал несколько десятков метров и оказался в поле. Здесь бежать было быстрее. Подмёрзшая земля не проваливалась под весом и приятно пружинила, давая толчок всем четырём ногам. Он понимал, что бегущим за ним также легко и приятно отталкиваться от земли, поэтому они не отстанут. Они не должны отстать. Петя призывно мекал, подбадривая бегущих сзади. Вот и сарай, в который они должны забежать. Ворота открыты. Петя влетел в помещение и сумел затормозить только у дальнего угла, потому что копыта скользили по бетонному полу. Овцы, бегущие за ним, также скользили по полу и мягко налетали на него. Они были нежные, от них пахло теплом и прелой травой. От соприкосновения с их телами становилось горячо и ласково. Но Петя не поддавался чувству. Он следил, чтобы все вбежали в сарай, слушал топот ног, определяя, сколько ещё овечек осталось за воротами. Когда в сарай забежали все, туда зашёл водитель ПАЗика, который подвозил Петю несколько часов назад. Он закрыл ворота, пару раз хлопнув створками, подгоняя их друг к другу, и вложил длинный брус в пазы створок, чтобы те не раскрылись. Подобрал у двери кусок короткой верёвки, подошёл к одной из овец, ухватил за заднюю ногу, завязал верёвку узлом над копытом, резко крутанул овцу, переворачивая, и связал задние ноги друг с другом. Присел, внезапно выпрямился, рывком поднимая блеющую овцу, и подвесил её на один из крюков во множестве вбитых в балку под потолком. Овцы блеяли, те, кого ещё живодёр не связал, прижимались к Пете, а мужик их одну за другой связывал и вешал вниз головами на крючья. Петя заворожено смотрел на процесс, понимая, что готовится массовое убийство, перебирал ногами, стуча копытами, мекал и не понимал, что ему делать. Его сердце бешено колотилось. Мужик развесил всех овец, подошёл к одной с большим ножом, ухватил её за голову, потянул вниз и полоснул блестящим лезвием по горлу.  Крик жертвы в секунду сменился хрипом и бульканьем, а затем подвешенное тело начало молча биться в судорогах, поливая бетонный пол кровью. Блеяние висящих овец перешло в плач, в вопли страха. Реальные слёзы сочились из их чёрных глаз. Петя не мог мириться со своей участью наблюдателя. Он разбежался и со всей силы боднул в бок мясника, перерезавшего горло второй овце. Мужик упал, выронил нож. Через мгновение поднялся, схватил своё страшное оружие,  и, хромая, пошёл к вновь забившемуся в угол Пете. Петя попытался снова боднуть убийцу, но тот оказался ловчее. Схватил его за рога, умело крутанул и опрокинул на пол. Заорал: «Ну, ты, козёл, достал». Развернул его хвостом к себе, пнул под рёбра, левой рукой рванул вверх его правую заднюю ногу, раскрывая мошонку, и Петя осознал, что  сверху, от потолка сильная рука направляет ему в пах окровавленный нож. Петя рванулся всем телом так быстро, так мощно, что в глазах у него потемнело и там возникли белые искры, поэтому он не увидел, куда бьют его копыта, которыми лягнул, вскакивая.  Он не ощутил жёстких рук живодёра, это дало ему свободу несколько раз скакнуть  и со всего маха врезаться основанием рогов в дверь.

Проухал филин. От его крика Петя встрепенулся на скамеечке автобусной остановки, раскрывая глаза, и тотчас зажмурился от света фар приближающегося автобуса.  ПАЗик остановился как раз, когда Петя проморгался. Он зашёл в открывшуюся перед ним дверь автобуса, ощущая, как странно и тяжело болит его голова. В автобусе опять никого не было, кроме давешнего шофера. «Двадцать рублей», - хмуро сказал водила, трогаясь. Петя залез в карман брюк за приготовленными двумя десятками и удивился тому, что дно кармана мокрое.  Взглянул вниз и увидел, как со складки пропитанной влагой ширинки упала капля крови на грязно-желтый потёртый линолеум пола автобуса. Он вдруг почувствовал сильную резь внизу живота и неожиданно для себя начал проваливаться в черноту.

Очнулся Петя от тепла и яркого света. Он лежал на кровати, стоящей в небольшой комнате, со стенами и потолком, выкрашенными в белый цвет. Напротив него было большое окно, в котором ярко светило солнце. Солнечный свет падал на его лицо и  серое шерстяное одеяло в белом пододеяльнике, покрывающее тело. Петя догадался, что он в больнице, вспомнил вчерашний кошмар и немедленно провёл ладонью по лобку и ниже. Его сердце учащённо забилось от страха, когда он под своим детородным органом почувствовал бинты, плотно перетягивающие промежность. Не обращая внимания на боль, рывком сел. У изголовья кровати увидел стул, на который был наброшен серый больничный халат, накинув его,  вышел из комнаты, нашёл туалет, помочился. Вернулся обратно и опять улёгся в постель, тревожно пытаясь вспомнить, что же с ним произошло. Через какое-то время случайно взглянул на окно и за стеклом, над подоконником,  увидел несколько женских лиц. Наблюдательницы с улицы молча рассматривали его, а он равнодушно отвернулся к стене.

Петя щипал травку, ощущая, как приятно солнышко нагревает спину. Рядом умиротворённо паслись овцы. Ночной ужас можно было бы забыть, если бы не рана в паху, которая напоминала о себе, когда он вздрагивал волнообразным движением тела, отгоняя мух и оводов. Впрочем, рана была неопасной, он понимал, что она скоро заживет, и поэтому не мешает с удовольствием жевать и удовлетворённо замечать, как овцы неторопливо перемещаются вслед за ним по лугу, признавая в нём вожака. Петя не почувствовал опасности, когда всё ещё хромающий пастух приблизился к нему. Он с удовольствием взял из его рук сухую корочку хлеба и удовлетворённо захрумкал. Хозяин подвёл его к изгороди из жердей и снова угостил сухариком, поэтому Петя не испугался, когда человек опутал ему верёвкой передние ноги.  Он встрепенулся только, когда почувствовал верёвку на задней ноге. Но сопротивляться было поздно, в секунду он был опрокинут на спину, его ноги были связаны и прикручены к жердине изгороди над его головой. Петя жалобно замекал, стесняясь овец, беспристрастно  рассматривающих его согнутого, связанного, обездвиженного, прикрученного всеми четырьмя ногами к жерди, расположенной высоко, так, что он почти висел на ней, едва касаясь земли только крайней точкой в изгибе позвоночника. Ему было очень неудобно, даже больно, и он не понимал, зачем хозяин поступил с ним так нехорошо.  Пастух достал из сумки две палочки, зажал ими основание Петиной мошонки и крепко-крепко  перевязал верёвкой. Сделал разрез по коже над зажимом и оголил яички. Ухватил одно, крепко сжал и с силой потянул. Тупая боль сдавленной  тестикулы смешалась с дикой резью от вырываемых из тела нервов и жил и заставила Петю завопить и заплакать. Живодёр, не обращая внимание на его эмоции, засунул нож прямо во внутрь растерзанной мошонки, к животу, и частыми надрезами не острого ножа стал перерезать натянутое струной соединение яичка и брюшины. Дикая боль, заполонившая Петю, заставила его ожидать ампутацию, как спасение, желать это. И действительно, вдруг боль затихла, на секунду Пете стало спокойно. Но почти сразу нахлынула вторая волна страдания, заставив его снова выгнуться, дрожа мелкой дрожью, и закричать – победитель принялся тянуть и отсекать второе яичко. После Петя, не шевелясь, свисал с жердины связанный, плакал, прикрыв веки, чтобы не встречаться взглядом с обступившими его овцами, которые, лениво пожевывая травку, c любопытством наблюдали процесс кастрации. Ему было жалко себя, страшно от того, что так внезапно и жестоко случилась безвозвратная потеря и жизнь его вдруг, через насилие, изменится. Но ушла боль, которую он только что дважды пережил, и это давало покой истерзанному телу. Через какое-то время хозяин увидел, что кровь перестала течь, свернулась. Он подошёл к замершему козлу, отогнал от раны мух, склонился над ним и иглой, с продёрнутой в неё суровой белой нитью, сшил края кожи, топорщащиеся над деревянным зажимом - всё, что осталось после отсечения  мешочка мошонки. Петя, чувствуя неумолимый напор иголки, слабо подёргивался и всхлипом сопровождал каждый прокол. Закончив работу, пастух перерезал верёвки на палках, сдавливающих основание уже ненужной кожи, распутал ему ноги, поднял. Петя взглянул на стадо. Увидел на лицах овец неподдельное глумливое любопытство, и они рассматривали его, изменённого. Сострадание он не почувствовал. Волна стыда накатила и поглотила его целиком.
               
Он проснулся оттого, что его кто-то легонько тормошил за плечо. Перед ним на стуле сидела полная коренастая женщина в белом халате. На коленях она держала большую тарелку с горячей манной кашей.

– Давай я тебя покормлю, миленький, –  улыбаясь, сказала женщина.

Петя покачал головой. Он не хотел есть, он чувствовал страшную усталость и боль в мышцах рук и ног, как после страшного напряжения. Петя спиной надвинулся на подушку, усаживаясь на кровати. С удивлением увидел на своих запястьях синяки и ссадины, будто от верёвки.  Петя взглянул на пришедшую незнакомку, увидел за её спиной окно, а за ним пасмурное небо и женские головы в ситцевых косынках, внимательно созерцающие его.

– А вы кто, где я, что со мной? – скороговоркой спросил Петя, удивляясь хриплости своего голоса, будто он недавно много кричал.

– Ты у нас, на Выселках. А я врач, зовусь Марией Петровной, и ухаживаю за тобой, –  улыбаясь, произнесла женщина, – тебя ранили, поэтому приходится тебя выхаживать. 

Петя содрогнулся от известия, что он ещё так и не выбрался из этого бывшего дурдома, куда так нечаянно попал.  Он хрипло произнёс:

– Да, вчера вечером я гикнулся в обморок в автобусе. Что со мной?

Врач покачала головой, внимательно посмотрела на него:
 
– Не вчера, ты у нас уже несколько дней. Но не волнуйся, кризис прошёл, мы тебя вылечим. Покушай лучше кашку, –  ласково сказала она и протянула ложку с кашей к Петиным губам. Петя покорно взял в рот кашу.

– Вкусно, сладенькая, –  с удовольствием жуя, сказал он.

– И с маслицем, –  в тон ему ласково проворковала Мария Петровна, – не всё ж тебе травкой питаться.

От  последней фразы Петя оторопел, вмиг покрывшись холодной испариной.

– Какой травкой? – шёпотом спросил он.

– Ну, обыкновенной, когда ты козёл в нашем стаде, – произнесла доктор, вновь протягивая к его губам ложку, наполненную кашей.

Петя мотнул головой, отстраняя ложку, и быстро просунул руку в пах. Промежность была по-прежнему плотно перебинтована. Он пальцами надавил на бинты и, не обращая внимания на боль, пытался прощупать, что у него под повязкой.

– И не старайся, –  весело хохотнула кормилица. – Зачем хозяина боднуть решил? Теперь вот спокойней будешь.

Вечерело. Петя равнодушно щипал траву, не решаясь поднять глаза на пасущихся овец - свидетельниц его позора. Со дня страшной ампутации он почти не разговаривал с овцами, став к ним совсем равнодушным. Временами ему казалось, что в их темных, без зрачков, миндалевидных глазах появилось чувство брезгливости.  Пришёл хозяин, как обычно стал загонять на ночь овец в открытый загон из жердей. Петя покорно пошёл вместе со стадом, но хозяин не пустил в загон его и ещё десяток самочек. Закрыв загон, пастух протянул Пете сухарик. Козёл покорно взял лакомство из его страшных рук, удивляясь терпкой вони, идущей от человека, которую он не замечал раньше. Хозяин хлопнул его по спине - это был сигнал бежать в сарай, ведя за собой овец на убой. Петя побежал, но не было энергии в его беге, как раньше. И овцы не ринулись за ним следом, как раньше. Они понуро стояли, пока пастух не огрел их палкой, только тогда они потрусили вслед. 

Всё время Петя лежал на кровати, тупо уставившись в потолок. Вставал только, чтобы сходить в туалет и снова ложился в кровать, отрешённо изучая стены. Без мужских желёз жизнь для него потеряла смысл. Он не представлял, как таким может предстать перед мамой и воображал, какие ужасные пересуды будут о нём среди его давних знакомых. Он равнодушно замечал меняющиеся женские лица за стеклом, и ему было на них наплевать. Петя  покорно раздвигал ноги для перевязки, но, несмотря на уговоры врача, отказывался  от еды, которую она приносила  три раза в день. Однако от голода он не чах. Регулярно и часто возникало видение, что он козёл. Тогда он щипал траву, не мог не кушать растительность, - такой у него был рефлекс в козлином обличии.

На ужин пришла докторица с подносом, на котором стояла тарелка, источающая  аромат свежеприготовленного мяса и специй: перца, кориандра, укропа. Петю действительно привлёк тонкий запах блюда, но он решил, что всё равно откажется от еды.

– А вот и не откажешься, – словно читая его мысли, проворковала Мария Петровна, – ведь мы приготовили тебе твои же яички.

Петя взглянул на тарелку. Там рядом с кучкой зелёного горошка и жареного лука лежало два таких вожделенных для него органа. Не очищенные от оболочек и сухожилий яички были только что сварены, и от них, горячих, вверх тянулись еле заметные струйки пара. Петя оторопело уставился на тарелку, вдыхая запах своих вареных желёз, а женщина, устроив поднос у себя на коленях, взяла вилку, вонзила в тестикулу и ножом, зажатым в правой руке, сделала продольный разрез. Оболочки раскрылись, показалась овальное естество, которое она вывалила наружу, ловко подцепив.

– Да ведь вы же сумасшедшие, – прохрипел Петя, затравленно уставившись на тарелку.

– Не хочешь, не ешь, –  ласково сказала женщина и, отрезав кусочек от лакомства, направила к себе в рот и начала энергично, с причмокиванием жевать, – нам ведь это тоже полезно. Тонизирует, знаешь ли.  Так что, отнести мне всё это девушкам, или ты сам покушаешь?

Петя ужаснулся от мысли, что кто-то сожрёт его часть. Кормилица, снова отрезав кусочек, подцепила его вилкой и поднесла ко рту Пети. Петя решился. Он сам стал есть приготовленного себя. Это лучше, чем кто-то другой. Жевал, удивлялся сальнопрогорклому привкусу тестостерона, который не забили даже специи, и заедал плоть зелёным горошком и жареным луком. 

Оранжевый круг солнца скатывался за ближайшие холмы, уходил за горизонт. Начало смеркаться. Петя щипал травку, тщательно её пережёвывал, уничтожая послевкусие приготовленных на еду кусочков от самого себя. Ужин наполнил его силой. Он поднял глаза на пасущихся овец, выбирая самую красивую. Овцы тоже почувствовали изменение в нём. Они поднимали головы, втягивая его запах, и призывно блеяли. Ночь будет горячей, - понимал Петя и ждал, когда стадо загонят ночевать, чтобы показать себя. Подошёл хозяин, и Петя в нетерпении побежал в загон, овцы за ним. Пинок остановил его стремление. Петя и ещё десяток овец остались в стороне. Пастух  протянул Пете сухарик, но козёл мотнул головой, отказываясь от лакомства. Он хотел совсем другого, и хозяин хлопнул его по спине – это был сигнал бежать в сарай. Петя побежал, остужая желание и гордо чувствуя, что овцы, думая только о нём, наперегонки бегут следом, вожделенно желая его. 

В сарае Петя, равнодушно глядя, как хозяин режет овец, со страхом ощущал, как его оставляет чувство полноценности, прибывает тоска и вялость, исчезает способность к эрекции. Он понял, что ему надо и понял, что это надо сделать быстро, пока совсем не исчез тот запал, который он получил за ужином. Он осознал, что ему необходима мужская плоть.

Петя поднялся с кровати и, не включая свет, пробрался на кухню, нашёл нож и побежал через пустынный ночной посёлок к остановке на дороге. Он знал, что найдёт там жертву. 



Продолжение читайте в сборнике моих рассказов "НЕПРАВИЛЬНЫЕ ГЕРОИ". Книгу можно посмотреть, почитать и даже приобрести по ссылке https://ridero.ru/books/nepravilnye_geroi/.
 
Все опубликованные книги доступны также по ссылке  https://www.lulu.com/shop/search.ep?keyWords=bezroda&type=