Пером И Гитарой. Рок-музыканты и литература

Пожалуй, вряд ли можно отыскать более распространенное заблуждение, свойственное обычному человеку, чем расхожее мнение о том, что из себя представляет среднестатистический рок-музыкант. По крайней мере, далекие от рок-н-ролльных реалий люди недавно попытались нарисовать мне душераздирающую картину человека с гитарой: пивного алкоголика, дебошира, любителя травы и девочек (фраза о девочках, видимо, должна была служить показателем особой глубины морального падения рокеров), обладающего единственной извилиной в мозгах, образованной постоянным ношением банданы… Как говорится, каждый всё понимает в меру своей испорченности, но выпад относительно рокерской глупости убил меня на месте - мне всегда казалось, что потребляя, к примеру, MTVшный попс, человек глупеет значительно быстрее, нежели играя рок-н-ролл. К тому же, не проходит и нескольких лет без того, чтобы очередной рок-деятель не осчастливил мир собственным литературным творением, что вполне может служить показателем высокого интеллектуального уровня рок-культуры в целом - по крайней мере, для того, чтобы раз и навсегда прекратить обвинения музыкантов в табуреточности мышления.
Рок-н-ролл и литература на всём протяжении своего сосуществования имели, мягко говоря, непростые отношения друг с другом. Официальная литература плевалась в сторону рок-культуры, утверждая, что молодость, непрофессионализм и экстремизм авторов навсегда уготовили их творениям незавидную участь сугубо развлекательных стандартов. Рок-музыканты посмеивались в ответ, реализуя в в собственных опусах совершенно неприемлемые для "большой" аудитории методы работы с текстом, тематику и лексику, доводившие высоколобых критиков до закипания мозгов - но воспринимавшиеся молодой аудиторией на "ура". Одними из первопроходцев в этом направлении стали легендарные "The Beatles", создававшие в текстах песен подлинную энциклопедию внутреннего мира своих молодых современников, что позволило битловской лирике впоследствии занять достойное место в мировых антологиях английской поэзии наравне с произведениями Бернса, Кольрижда и Киплинга. Однако, если в своих песнях "The Beatles" проповедовали в основном лирико-философский взгляд на окружающий мир, то прозаические работы Джона Леннона выглядели на этом фоне сущим хулиганством и подрывной деятельностью.
Писать Джон начал еще во время обучения в школе. Сохранились, например, несколько номеров самодельного журнала Спорт и Скорость. С картинками, в котором некто "Джон Уинстон Леннон, главный редактор" записывал смешные стишки и прозаические скетчи собственного сочинения, иллюстрируя юморески дурашливыми рисунками и картинками, вырезанными из "настоящих" изданий. Развлечение с изданием журнала, впрочем, было быстро задвинуто увлекающимся будущим битлом, но любовь к словотворчеству так и осталась одним из любимых занатий Джона на всю жизнь. Прозаические опыты Леннона окончательно оформились в единое целое в самый разгар битломанской эпидемии. 23 марта 1964 года увидела свет первая и наиболее известная из книг Джона, получившая скромное название John Lennon. In His Own Write (в русском переводе А. Курбановского книга вышла под названием Джон Леннон. Пишу, как пишется в 1991 году), обрушившая на читателей неимоверный каскад игры слов и нестандартного, местами злого и рискованного юмора:

…Помните старый обычай продулок по Балдей-стрит? Вновь входит в моду солнечное заговение на просторах Пивного Холла, а при морских прогулках пригодятся и ботинки для нагого кусания. И если мы, в общем-то, равнодушны к Моменту Королевы Викторинии, то почему бы не заглянуть в Худоубожественную Гуляйрею, особенно если вдруг пойдет дождь?
…Горабская Сратуша - весьма истерическое здание, хотя большинство старья, что хранится там - подделки, и уж поверьте мне, Королева Анна никогда там не ночевала.

("Лиддлпул")

…Внезапно я заметил колоду корней и телиц, сидевших большой кучей прямо на полу. Они курили жмурь, пили одеон и тащились от этого на полную катушку. Кто-то из них был всего метр от полу, но имел собственный индийский гриб, который отрастил во сне.

("Невильский Клуб)

Языковые эксперименты часто заводили Джона в дебри литературной пародии и виртуозных издевательств над манерой письма грандов английской литературы, таких, как Р.-Л. Стивенсон и А. Конан Дойл:

…"Отставить трёп, оболтусы соленые", - произнес, входя, Большой Джон Слюньвер. Костыляя, он направился к компании старых мыляков, которые измылили много морей.
"Скажи, Большой Джон, а где же напугай, который обычно сидел на твоем плече?" - спросил, приглядевшись, Слепой Жид.
"Не твоего ума дело", - пробурчал Большой Джон. - "Кстати, а где твоя белая трость?"
"Лопни мои глаза, если я знаю, Большой Джон! Да и откуда мне знать, ведь я ни фига не вижу".

("Осип Сокрович")

…В моём блохвосте засвистано, что светились эти соития неким паскудным, вестерным дном, где-то ближе к концу марата, в Лето Исподне 1892, в Моче-Вомпу-Зыре, хоромишке у Северного Эльфа. Шерсток Хламс улучил теледраму в то самое бремя, когда мы гудели за завтрахом.Он не породил ни пука, но что-то забрызжало в его головешке, потому что с зачуматым яйцом он подошёл к очку, потягивая свою рубку и погаживая сослание.

("Единочное переживание мисс Энн Даффилд")

Читающая публика, как того и следовало ожидать, отреагировала на выход книги совершенно по-разному. Консервативные издания обозвали ленноновскую прозу "особо циничным хулиганством", в то время, как вроде бы далёкое от новаций литературное приложение газеты Times "Times Literary Supplement" благожелательно адресовала книгу "всем, кто сетует на оскудение возможностей английского языка". Показательным в этом отношении была не самая серьёзная реакция самого автора, появившегося на презентации издания в состоянии, именуемом политкорректными англичанами "morning after", и на умный вопрос местной акулы пера: "Вы сознательно используете в своей книге прием ономатопоэйи?" ответившего: "Автомато… чего? Не понял, чувак, о чем ты". Тем не менее, продолжение ленноновских языковых игр последовало уже через год с выходом второй книги рассказов A Spaniard In The Works (в русском переводе - Испалец в колесе), получившей столь же противоречивые отклики в прессе. Третий сборник, A Skywritng In The Word Of Mouth (Устная небопись), содержавший ранее не публиковавшиеся фрагменты работ Джона, появился на свет в 1986 году как дань памяти и уважения блистательному таланту основателя "Битлз".
Лидер "The Doors" Джим Моррисон, подобно нашему предыдущему персонажу, в юности был неисправимым шутником, отвечавшим на звонки по телефону рекламными текстами типа: "Алло, это морг Моррисонов. Вы убиваете, мы закапываем", но его стихи и тексты песен уже не несли в себе светлого оптимизма идеологов рок-н-ролла начала 60-х. "Поколение надежды" постепенно начинало разочаровываться в своих идеалах, мучительно освобождаясь от иллюзорной уверенности в том, что весь мир можно изменить одной песней, что в значительной степени сводило на нет прежнее авторское благодушие и вынуждало молодых людей искать ответы на "проклятые вопросы" в политическом протесте и неприкрытой агрессии хард-рока или сюрреалистических нирванах психоделической музыки. Литературные работы лидера "The Doors", среди которых - вышедшие в конце десятилетия сборники Celebration Of The Lisard (Воспевание ящера), The Soft Parade (Тихий парад), The Village Readings (Виллиджские чтения) в полной мере отмечены печатью противостояния и нигилизма, переполнявших окружающий автора мир:

…Давай воскресим богов и древние мифы,
возобновим ритуалы глухих старинных лесов.
(Разве ты забыл уроки древней войны?)

Нам нужны великие совокупления золотой эры

Наши предки верещат на верхушках деревьев в лесу
Наша мать погребена в море

Знаешь ли ты, что нас спокойно ведут
На убой бесстрашные адмиралы
И что жирные генералы неспешно
Глумятся над молодежью?

Знаешь ли ты, что нами управляет телевидение?
Луна - тварь в пятнах застывшей крови
Банды партизан набирают силу
В соседних виноградниках,
Собираясь пойти войной на невинных пастушков,
Которые умирают так запросто

("Американская молитва")

Темы поэтических работ Джима Моррисона указывают на переворот, произошедший в сознании европейской молодежи менее, чем за несколько лет. Так, например, многократно воспетая битлами любовь из светлого и безусловно положительного эмоционального состояния преобразилась в лирике "The Doors" в мистическое переживание, порождение возбуждённого разума, небезопасное как для того, кто его испытывает, так и для того, на кого оно обращено:

***

Все человеческое
испарилось
с ее лица

Скоро вся она растворится
В изумрудной
Трясине

Оставайся!

Моя Сумасшедшая Любовь!

***

…Постоянно подыхая
Мы можем существовать подобно
Целомудренным троллям
Проводя время за пирами
Показывать кукиши
Всем богам в наших спальнях
А еще лучше, может быть,
Выбраться на свободу
Отыскать в себе чувства и
С ликованием торжественно их убить

(Из стихотворений 1966 - 1971 гг.)

То же самое в поэзии Моррисона происходит и с более фундаментальными ценностями, не исключая и реальность как таковую - происходящее вокруг теряет для лирического героя всякую значимость и вызывает лишь раздражение:

***

Горит Дом? Да бог с ним.
Мир - фильм, который снят людьми.
Через комнаты пролетает дым
Совершаются в спальне убийства.
Птицы поют, завирает болтун.
Что там еще?
Или уже все?

(Из стихотворений 1966 - 1971 гг.)

Справедливости ради стоит отметить, что столь сумрачное восприятие реальности было свойственно поэтической душе Джима Моррисона далеко не всегда. Руководствуясь проистекающими от своего лидера душевными вибрациями, группа порой сочиняла проникновенные и светлые композиции, подобные Light My Fire, мгновенно становившиеся гимнами дорзовского фэн-движения. Чувственная многогранность, острота и нестандартная образность литературных работ лидера "The Doors" во многом объясняют неподдельный читательский и слушательский интерес, ответственный за превращение Джима Моррисона в одну из культовых личностей американской контркультуры начала 70-х годов.
Еще одной культовой фигурой 70-х, вне всякого сомнения, следует считать американского гражданина Роберта Аллена Циммермана, уже сорок-с-лишним лет известного всему прогрессивному человечеству под псевдонимом Боб Дилан. Ставший знаменитым задолго до нашего рождения, господин Циммерман успел не только отметиться на поприще кантри- и рок-музыки, композиторской, поэтической и продюсерской деятельности, но и попробовать свои силы в литературном труде, написав и издав в 1971 году роман Tarantula (Тарантул). Однако, несмотря на несомненный и яркий талант Дилана-текстовика и Дилана-композитора, работу Дилана-писателя встретили с некоторым недоумением даже фанаты, многие из которых так и не нашли в себе сил после прочтения книги объяснить окружающим, что же всё-таки имел в виду автор. На то были, впрочем, недвусмысленные причины: интеллектуализм Дилана нашел свое выражение в деконструкции текста и постмодернистских словесных коллажах, свойственных более Джеймсу Джойсу, нежели образцам американской прозы того времени, что превращало прозаическое полотно в подобие потока сознания, аморфного набора слов, почти бессистемно связанных между собой:

Термометр падает

оригинальная гробовщица, Джейн, с бацами и своим истеричным телохранителем Куу родом из Джерси и всегда носящим свой за-втрак с собой / со скрежетом провизжав из-за угла, они ввязывают старый бьюик в фонарный столб / мимо шли три бакалавра, окроп-ляя тротуар рыбой / они просекают такое дело. первый бакалавр, Константин, тот подмигивает второму бакалавру, Лютеру, который немедленно снимает башмаки и вешает их себе на шею. Джордж Кастер IV, третий бакалавр, устав хряпать аиста, вынимает свою губную гармошку и передает ее первому бакалавру Константину, который, после перекручивания оной в некое подобие вилки, зале-зает в кобуру телохранителя, вытаскивает серп и заменяет его этим бесформенным музыкальным инструментом... Лютер начинает на-свистывать "Пробираясь до калитки" Джордж IV испускает еле слышный смешок... все трое продолжают свой путь по авеню и сва-ливают остаток рыбы в контору по найму рабочей силы. все полно-стью - конечно, за исключением нескольких форелей, которых они отдают даме в бюро находок / о случившемся доложено в 15.00, тем-пература десять градусов мороза
а говорят вам в лицо,
что вы изменились? Вы
обижаетесь? вы ищете
общества? вы пухлы?
рост 135 см? если вы подходите и
являетесь полнокровным алкоголиком
католиком, просьба дать знать
УХ2-6969
спросить Уумпу

("Тарантул")

Присущие книге особенности привели к тому, что даже самые горячие поклонники дилановского творчества мягко оценили роман как "модернистский" и "экспериментальный", отдав произведение на преимущественно литературоведческое растерзание. Делу не помогли даже отдельные, по существу, небезосновательные предположения критики о том, что автор опережает свое время - так, многие приемы, использованные Диланом тридцать лет назад можно встретить сегодня, например, у супермодного и раскрученного Владимира Сорокина. Как бы то ни было, но двдцатитысячный тираж первого издания романа на русском языке в хорошем переводе М. Немцова, выпущенный в начале 90-х, плотно осел в рок-магазинах, а издательство благополучно разорилось непосредственно после осуществления релиза.
Скорее всего, именно столь настороженное отношение публики к писательским выкрутасам привело отдельных молодых радикалов к мысли о том, что в написании собственных опусов необходимо в какой-то мере идти навстречу требованиям потенциального читателя. В последнем, в частности, преуспел экс-вокалист и идеолог американского шок-рокового коллектива "Twisted Sister" Ди Снайдер, ударившийся на старости лет в публицистику и изваявший монументальное сочинение с не менее монументальным наименованием Курс выживания для подростков, до сих пор пользующееся ломовой популярностью не только среди американских тинэйджеров, но и среди их заокеанских коллег по несчастью. Секрет успеха оказался прост, как апельсин: богатейший жизненный опыт прошедшего через огненную воду и медные трубы рок-н-ролла автора позволил ему составить на удивление толковое подобие справочника, содержащего в себе не только краткое описание поджидающих подростков на каждом углу экстремальных ситуаций, но и возможные пути их преодоления (в число таковых, напрмер, попали прыщи, алкоголь, наркотики, онанизм и прочие глобальные проблемы, мучающие человека в возрасте от 13 до 19 лет). Более того, книга оказалась написана неожиданно юморным, афористичным и откровенным языком, подкупающим непосредственным обращением к "своему" читателю:

… Мы, мерзкие типы, можем быть весьма прозорливы, когда дело касается проблем взросления, потому что у нас было мало друзей и еще меньше подружек, следовательно, гораздо больше свободного времени, чтобы размышлять. И, похоже, чем более мерзким типом ты был, тем точнее твой анализ. А я был весьма мерзким типом (злобным притом).

…Это годы сплошных поисков: ты ищешь развлечений, разыскиваешь хоть какой-нибудь номер журналов "Плейбой" или "Плейгерл" (его надо, конечно же, прятать под матрацем), ты каждый день в нетерпении разглядываешь себя в зеркале - может, уже выросли волосы на "том самом" месте? Hо более всего ты жаждешь найти самого себя, понять, что ты такое. Порой люди доживают до ста десяти лет, так и не узнав, какие они на самом деле, а ты хочешь ответить на этот сложнейший вопрос в свой шестнадцатый день рождения?

…Конечно, с железами внутренней секреции сражаться трудно, но вот борьба с результатами их деятельности вполне возможна; самая простая рекомендация - держи лицо и тело в идеальной чистоте. Hу а если эти проблемы очень уж донимают, попроси родителей сводить тебя к дерматологу, он, возможно, предпишет тебе более сильные средства - высокооктановый бензин и спичку (шутка).

("Курс выживания для подростков")

Если книги Джона Леннона, Джима Моррисона, Ди Снайдера были обращены в основном к молодым читателям, то для сравнительно недавно появившейся на свет работы лидера "The Bad Seeds" Ника Кейва And The Ass Saw The Angel (И узре ослица ангела Божия) трудно правильно определить возраст возможной читательской аудитории - по крайней мере, его мрачные интеллектуальные построения, местами напоминающую смесь из манеры письма Патрика Зюскинда и Самуэля Беккета и несомненная литературная одарённость были по достоинству оценены как юными, так и более взрослыми любителями "умных" книжных новинок. Несмотря на то, что Ник Кейв ранее был известен в литературном мире как автор двух неплохих стихотворных сборников (King Ink и King Ink II), модный альтернативщик на сей раз не изменил своему хмурому образу, создав психологический роман из жизни опустившихся маргиналов, обременённых к тому же множеством пороков и одержимых религией:

…Я сжался от страха в ящике.
С отвратительным скрипом внешняя дверь отворилась, затем последовала долгая возня со щеколдой, сопровождаемая бранью. Вспыхнул нестерпимо яркий свет, дверь с грохотом захлопнулась, кто-то громко рыгнул, и я увидел, как в комнату, едва держась на ногах, ввалилась моя мамаша. Она прошла мимо, не заметив меня, и исчезла в дальнем углу.
Одинокая лампочка без абажура свисала с потолка прямо над моей колыбелью. Ее неровный свет загипнотизировал меня своим жарким мерцанием. Я лежал на спине и смотрел на лампочку со все возраставшим беспокойством, замечая, как ночная мошкара тучами слетается к тихо гудящей путеводной звезде. Беспомощно я наблюдал как какая-нибудь излишне пылкая ночная бабочка, комар или муха то и дело касались смертоносного стекла. Мгновенно крылышки и усики насекомого обращались в пепел, а крошечное тельце жертвы бессмысленной отваги с неслышным писком падало в мою колыбель. Перенесшие чудовищную ампутацию насекомые умирали у меня на глазах, бились, агонизируя, в отвратительных судорогах, пока, наконец, не являлась смерть, чтобы положить конец их мучениям и вместе с ними - их недолгой жизни.
Тут я понял, почему оплакиваемый мною покойный брат умер столь безропотно. Жизни в нем не было. Одна Смерть.

("И узре ослица ангела Божия")

Мрачное творение Ника начало своё существование на русском языке во второй половине 2001 года, будучи при этом обязано хорошим переводом ещё одной рок-персоналии - поэту Илье Кормильцеву, известному отечественным фэнам в качестве автора текстов песен групп, составивших собой в конце восьмидесятых годов славу свердловского рок-н-ролла. Впрочем, из этого совершенно не следует делать выводы о том, что деятели отечественной рок-музыки хорошо умеют только переводить написанное их зарубежными собратьями. Русская рок-литература вполне заслуживает отдельного разговора.

***

Ко времени написания Тарантула и следующему за ним десятилетию относится появление самобытной рок-культуры в СССР, пустившей неожиданно глубокие корни в столицах и областных центрах - Ленинграде, Москве, Свердловске и Омске, - несмотря на дичайшие условия сосуществования музыкантов с силовыми ведомствами и практически полное отсутствие приемлемой аппаратуры и инструментов. К примеру, относительно качества последних существует легенда, что известный музыкант и продюсер Брайан Ино во время своего визита в Питер закупил печально знаменитое изделие советской промышленности - гитару "Урал", от звучания и внешнего вида которой выпали в осадок даже его видавшие виды друзья-авангардисты. Власть предержащие также, мягко говоря, не жаловали первопроходцев отечественного рока, время от времени свинчивая музыкантов в милицию, армию или психбольницу, однако желаемые результаты были достигнуты с точностью до наоборот: "самодеятельные" команды с нищей технической базой пользовались у населения популярностью, которой могли бы позавидовать все официозные ВИА, вместе взятые. В первую очередь, это относилось к питерской рок-н-ролльной школе, породившей на свет не только таких монстров русского рока, как "Аквариум", "Зоопарк" или "Кино", но и целую систему принадлежащих музыкантам текстов.
Группу "Санкт-Петербург" оставила добрые воспоминания о себе в сердцах первого поколения российских неформалов не только потому, что коллектив ещё в 1969 году одним из первых начал исполнять композиции на русском языке, но и благодаря активной писательской деятельности руководителя "Санкт-Петербурга" Владимира Рекшана, "дописавшегося" ныне до почётного звания члена Союза писателей России. Как человек, ставший свидетелем и непосредственным участником зарождения и становления национальной рок-н-ролльной традиции, Владимир избрал темой своего творчества размышления о драматических судьбах русского рока, успешно занимаясь её разработкой на протяжении последних двадцати лет. Среди множества работ музыканта особого упоминания заслуживают повести Кайф полный и Кайф вечный, или Как я был Ринго Старром, составляющие собой дилогию-воспоминание о первых шагах питерского и московского рока (желающим узнать побольше о том, что представляла собой питерская и московская рок-сцена в начле восьмидесятых годов стоит настоятельно порекомендовать мемуары гитариста первого состава "Кино" Алексея Рыбина Кино с самого начала), а также приключенческий роман Смерть в до-мажоре - своеобразный музыкальный детектив с участием как вымышленных, так и вполне реальных персонажей питерского рока, повествование в котором идёт от лица рок-музыканта, побывавшего на войне в Афганистане:

…Рыба долбит гитару на пару с Наилем. Акустическая прокладка в самый раз. Никита за сценой меняет рубаху.
- Ну как? - кивает мне.
- Ре, ля, ми минор…
Каланча целует Никиту в затылок. Она что, тоже на сцене петь собирается?
- Главное, не бэ!
Я поднимаюсь по гнущимся ступенькам, мент пропускает меня, и останавливаюсь за роялем, ища глазами Петю Самойлова. Он узнаёт меня в полумраке, подходит и кричит в ухо:
- Басевич на колонке. Просто врубишь датчик и всё.
Всё. Рыба и Наиль кланяются. Шум. Гам. Тарарам.
Я поправляю каскетку и достаю из широких штанин медиатор "Гибсон". Мягковат для баса, но три минуты продержаться хватит.

("Смерть в до-мажоре")

Лидер "Аквариума" Борис Гребенщиков в настоящее время, помимо своей музыкальной деятельности, также известен в качестве автора нескольких книг (в числе которых философская сказка Иван и Данило и монументально-калейдоскопический Роман, который никогда не будет окончен), пропитанных влияниями классиков англоамериканской рок-поэзии и зарубежной фэнтезийной литературы, в первую очередь, любимого автором Дж.Р.Р. Толкиена:

Брошюрка, с риском для жизни унесённая Ивааном и Кло
из библиотеки волшебника Ф.

Для внутреннего пользования. На руки не давать.

Сказка о маленьком Кваке и Жестоком Властителе

Жил-был маленький Квак. И были у него два брата, разорванный зонтик и старенькая оклемальница с тремя подержанными алмаз-ными зёездами, завещанная ему Джорджем, Одиноким Мажордомом Восьмиречья. Жил он не тужил, а между тем Любезный Револьвер, красноглазый властитель Долины Черного Кофия, проснулся однажды утром и ощутил в груди некоторое стеснение. "Что бы это значило?" - спросил он сам себя, но ответа не получил. Тогда он позвал лекаря ЗЗЗ, известного своим умением излечивать всякие недуги с первого по 488-й. Лекарь ЗЗЗ обстукал властителя с ног до головы. Потом он раскрыл окошко во лбу Любезного Револьвера, вынул оттуда пару мыслей, попробовал их на зуб, закинул обратно и печально промолвил:
- О, Властитель! Посетил тебя тяжёлый недуг, и современная медицина бессильна тебе помочь, даже если ты призовешь на помощь роту электрических микроскопов.
Взъярился Любезный Револьвер, и заорал во всю мощь своей палисандровой глотки:
- Ты думаешь, что говоришь, несчастный трюхальник? Лечи меня тотчас же, а иначе не миновать тебе компенсации на моем личном компенсаторе!
Любой бы задрожал при мысли о такой страшной казни, но не таков был смелый ЗЗЗ. Он спокойно отвечал:
- О, Властитель! Тебе ведомо, что я лечу недуги лишь с 1 по 488, а твой недуг носит номер, который можно лишь на позитронной машине посчитать. Поэтому я не могу тебе помочь.
Тогда Любезный Револьвер, видя, что угрозы делу не помогут, вкрадчиво спросил:
- Что же мне делать, о великий лекарь?
Вспомнил тогда лекарь клятву Гиппократа, обязывающую помогать всякому хворому да недужному, смягчился и сказал:
- Может тебе помочь лишь оклемальница с тремя алмазными звёздами. Достань ее и съешь. Да только не попади зубами на алмаз, не то сломаешь зубы, и придет тебе конец.

("Роман, который никогда не будет окончен")

В прозаических опытах Гребенщикова вполне явственно просматривалась тяга к словесным играм по образу и подобию Джона Леннона и эквилибристике смыслов в дилановском ключе, однако в форму, заимствованную у "европейских учителей" им было вложено вполне русское содержание, вряд ли доступное пониманию европейца без дополнительного разъяснения контекстов. Текст содержал в себе множество отсылок к реалиям советской жизни начала 80-х, включая имена и прозвища друзей автора, названия рок-групп, поэтические цитаты и парафразы, сленг различных молодёжных группировок, что в сочетании с живым и образно-ёмким языком повествования создавало перед глазами читателя любопытную панораму писательского видения мира.
Незаурядным литературным экспериментам патриарха российского ритм-энд-блюза Майка (Михаила) Науменко также были свойственны многие из перечисленных особенностей, с той только разницей, что творческое дарование Майка, в отличие от эстетизма и мистицизма БГ, неудержимо влекло его в сторону иронической лирики, иногда с оттенком юмористического сюрреализма. Многие рассказы Майка Науменко несут на себе печать знакомства с образцами англоязычной авангардной прозы:

…Я видел его, я видел её, я видел почти всех, но я не видел себя. И все потому, что у меня нет зеркала. Я не держу его, поскольку оно имеет обыкновение мешать моим утренним мыслям. Зато у меня есть лужа ананасового сока. Она лежит у меня в холодильнике рядом со Справочником Начинающего Крамолова. Это моя любимая книга. Правда, я ее ни разу не читал, но она мне все рав-но нравится. Я хочу сохранить её для моих будущих детей, если, конечно, им когда-нибудь заблагорассудится появиться на свет.
Так вот, у меня нет зеркала. А еще у меня нет кота, которого зовут Плутарх. Этот кот, старый, седой, толстый и ленивый, а питается он комарами. У него римский нос и голубые глаза. Осенью он линяет, сбрасывает рога и погружается в спячку. Зато летом он почти не спит и целыми днями пропадает в радиомагазине: он спекулянт. Я терпеть не могу спекулянтов, но кота Плутарха люблю: он хороший. Очень жаль, что у меня его нет.
Из моего окна виден натюрморт. Да, да, натюрморт в полном смысле этого слова: на соседней крыше вот уже месяц лежит дохлый слон.
Я читал, что никто не знает, куда идут умирать слоны. Так вот знайте, что слоны идут умирать на мою соседнюю крышу. За умеренную плату могу сообщить вам адрес.

("Заварное молоко")

К сожалению, Майк мало заботился об издании собственного творческого наследия. Несколько его рассказов, включая и упомянутое Заварное молоко, увидели большой свет только в недавно вышедшем сборнике воспоминаний его друзей Майк: Право На Рок, хотя многие из работ Майка и БГ активно ходили по рукам фэнов с начала 80-х годов - в виде рукописных списков и машинописных копий.
Однако если на бесчинства ленинградских и московских рокеров власть иногда пыталась смотреть сквозь пальцы, то "периферийным" рок-формациям доставалось от сильных мира сего, что называется, в полный рост, что вынуждало музыкантов и поэтов ко всё более экстремальным формам самовыражения. Легендарная омская панк-группа "Гражданская Оборона", ставшая на рубеже восьмидесятых и девяностых годов, пожалуй, наиболее авторитетным панк-роковым составом России, вызывала своей музыкой и поэзией столь глубокое отторжение у руководителей совкультуры, что первый официальный сборник стихов идеолога "Г.О." Егора Летова Русское Поле Экспериментов появился на свет только в 1994 году, что ни в коей мере не притупило остроты безысходной депрессивной ярости летовской поэзии:

Гречневым чавканьем сильной личности
Словесного поноса рьяной кавалерии
Ты забейся в сочные ямочки
В мягкие дырочки
Пулями оставленные.
Ведь лучше стучать, чем перестукиваться.
Анонимная философия продавшихся заживо
За колоссальный бесценок
Заживо погребённых
В летнюю резину изношенных прокламаций
Обильно смоченных психоанализом…

А небо всё точно такое же
Как если бы ты
Не продался

("Какое Небо")

…География подлости
Орфография ненависти
Апология невежества
Мифология оптимизма
Законные гаубицы благонравия
Знатное пиршество благоразумия
Устами ребёнка глаголет яма
Устами ребёнка глаголет пуля

…вечность пахнет нефтью

("Русское Поле Экспериментов")

Егор Летов неожиданно выступил в роли продолжателя поэтической "линии Моррисона" в отечественной рок-поэзии, бессознательно подобравшись к "оригиналу" в некоторых отношениях ближе, чем многочисленные моррисоновские копировщики, но сознательное "снимание" манеры письма Джима, видимо, не входило даже в дальний круг его поэтических устремлений. Внешняя схожесть текстов Летова с текстами, составившими американскую психоделическую традицию начала семидесятых не снимала собой жёсткую определённость в выборе тем для написания песен - противостояние человека и государства, подавление личности массой, поиск смысла жизни в обесчеловеченных пространствах городов, неприятие ценностей современного мира. Последовательно радикальная творческая позиция привела к тому, что лидер "Гражданской Обороны" так и не получил официального признания и документально закреплённого "звёздного" статуса, несмотря на то, что записи "Г.О.", а также сольные работы Егора Летова с Яной "Янкой" Дягилевой, Олегом "Манагером" Судаковым ("Коммунизм") и множеством других роосиийских музыкантов в настоящее время составляют собой "золотой фонд" русского андеграунда.

Журнал "Бумеранг", август 2002.