Ко Дню Защитника Отечества!

Примите мои искренние поздравления, защитники ОТЕЧЕСТВА!

Посвящается всем героям Отечества и моему отцу, не состоявшемуся герою ВОВ, так как его народ был репрессирован 1944 году!

(Отрывок из романа)

Бой шел уже вторые сутки. Бойцы 97-ой стрелкового гвардейского полка, громко сказано, полка,  меньше ста оборванных, на две трети голодных  и раненных солдат, отбивались от массированных атак, хорошо вооруженных и сытых  немцев.
Каждые пятнадцать-тридцать минут полк недосчитывался в своих рядах по пять-десять своих людей. Если такими темпами будет продолжаться, думал Жора, их вскоре никого в живых не останется.
Но дан был приказ: защищать до последнего патрона этот рубеж, пока не подойдут наши части, которые уже третьи сутки не подходили, а от полка осталось что-то около взвода или меньше, уже никто не считал.
Он взглянул на своего соседа по окопу, который изредка, постреливал из своей трехлинейки, берег патроны. Поражали его глаза, пылавшие безумным огнем и ненавистью, и он каждый свой выстрел хрипло и монотонно сопровождал только одной фразой: «Получай, сука!».
Командир полка, майор Ефимов, лежал раненный, с забинтованной головой,  рядом с ними и продолжал командовать через них, и просил Жору каждую минуту докладывать  ему, что происходит там, впереди, сколько раненых и убитых, при этом постоянно стонал от невыносимой боли, которую доставляло ему каждое его слово.
Немцы, прикрываемые массированной артбомбежкой, снова пошли в атаку.
Невозможно было высунуть голову из окопа, и только тогда, когда враг уже был на расстоянии пятидесяти метров от позиции гвардейцев, бомбежка затихала.
Вот тут по команде Жоры они открывали залповую стрельбу из всего имевшегося арсенала по фашистам, которые уже в который раз безуспешно пытались сломить сопротивление красных, но каждый раз не солоно хлебавши, отползали  на свои исходные позиции.
Внезапно стало, до звона в ушах, тихо. Сейчас начнется, подумал Жора, который уже знал, что такая тишина несет с собой.
Через минуту или две, которые длились бесконечно, обрушился такой шквал артиллерийского огня, что, казалось, земля закипела и начала покрываться сплошными буграми и ямами. Вокруг все заволокло дымом и запахло гарью жженой земли.
Соседа Жоры убило  с первого мгновения артобстрела.
Командира засыпало взрыхленной взрывами землей и, если бы не Жора, он мог задохнуться от нехватки воздуха. Этот кошмар продолжался ровно тридцать минут, отметил про себя Жора, который машинально фиксировал все происходящее по своим часам. Немецкий педантизм проявлялся во всем.
Когда все стихло, он прокричал несколько фамилий остававшихся в живых до обстрела солдат.
Ни одного звука. Неужели всех перебило, подумал Жора.
Стон командира вывел его из оцепенения.
Надо спасать командира, решил он, вспомнив приказ комиссара, который вбивал в их мозги статьи устава Красной армии.
Еще раз убедившись, что в живых остались только они с командиром, он расстелил плащ-палатку и аккуратно перевалил стонущего командира на нее и поплотнее прижавшись к земле, потянул за собой его тяжелое тело в направлении, откуда должна была прийти подмога…
Сколько времени это продолжалось, Жора не имел ни какого представления, редкие минуты отдыха он проводил почти в бессознательном состоянии, так как был сам контужен, но упорно продолжал движение ползком туда, куда никому из них нельзя было возвращаться.
Вдруг, он услышал звук летящего снаряда и, каким-то своим, выработанным в боях опытом, а скорей интуицией, определил – это конец.
Последнее что он увидел, это яркую желтовато-красную вспышку и потом наступила блаженная оглушительная тишина и темнота…
Сквозь пелену, застилающие глаза, он увидел что-то белое, которое  медленно принимало очертание склонившейся к нему головы. Боли не было, было встревожено сердце, как же так, он не дотащил своего командира и где он, что с ним? Его вопрос остался без ответа, а почему? Он рванулся к этой голове, почему она ему не отвечает, словно, его нет. И тут, будто издалека, услышал ласковое:
- Тише, тише солдатик! Тебе нельзя вставать, Потерпи миленький, о господи…
Резкая боль, буквально пронзило все его тело и вновь темнота…

P.S. Сие записано из воспоминаний отца…