Снегурочка

Снег падал крупными хлопьями. Они собирались у меня на воротнике и не желали таять. Я зашла в подъезд, отряхнулась и позвонила в дверь. Лена, поприветствовав кивком головы, впустила меня и сразу прошла на кухню. Я разулась и двинулась за ней следом. Она уже сидела на своем любимом месте у стены и смотрела в окно, на то, как падает снег.
— Ну, как дела?
— Нормально. А ты?
— Я хорошо.
— Чаю будешь?
— Буду, с вареньем.
Лена поднялась, чтобы поставить чайник.
— Как там на улице, холодно?
— Да нет, терпимо. Все в снежки играют. Я под обстрел попала, еле выжила, пришлось драпать. Этим малявкам за мной не угнаться было — они все в валенках каких-то дедовских размеров, постоянно из них выпадали. Смешно так было. Слушай, Лен, а зачем, кстати, ты в этих туфлях дома ходишь? Они же парадно-нарядные.
— Ну, согласись, что на улице я в них замерзну. Зима как никак.
— Логично. Но ведь дома можно и в тапках ходить.
— Фи, как не эстетично. Туфли красивые, а тапки-шлепки, без задников — фу. Сама такие носи.
— Спасибо за разрешение. Но ведь они тебе натирают.
— Ну и что? Не страшно, пластырем заклеишь — и почти не болит. А когда болит — даже классно: знаешь же, что это от красоты страдаешь. Слушай, налей чаю ты, мне вставать неохота.— Лена, откинувшись к стенке, протянула мне свою чашку.
— Знаешь, Лен, я от тебя сегодня не отстану. Объясни мне, что такого замечательного в мозолях, чтобы ради них стоило себя так мучить?
— Да почему мучить! И не в мозолях дело,— Лена укоризненно взглянула на меня.— Просто если зимой ходить в туфлях, кажется, что лето быстрее придет. Точнее, что оно никуда и не уходило. Туфли же зеленые, словно по траве гуляешь.
— Ага, или по битым бутылкам скачешь с перебинтованными ногами.
— Даже с перебинтованными и по бутылкам лучше, чем ноги в шерстяные носки да сапоги на замке запихивать.
— О Господи, да чем тебе обувь-то не угодила?
— Ничем. Я зиму не терплю. Когда я вижу снег, мне сразу холодно, мне хочется вжаться в стенку, закрыть глаза и, знаешь, дышать кожей, чтобы запаха холодного воздуха не слышать.
— Но ведь он же свежий.
— Он зимний. И отстань от меня, пожалуйста. Все равно ничего не понимаешь.
— Да уж куда мне.

***
Я позвонила. Лена открыла дверь. Боже, как она похудела. «Проходи». И голос охрипший.
— Ты что, простудилась? Неужто на улицу выходила?
— Нет, отопление отключили. У нас так холодно. У меня голос пропадал, теперь вот появился. Пошли на кухню.
Лена стала разливать чай. Пальцы просвечивают?! Уф, показалось.
— Мне показалось, что ты просвечиваешь.
— Почему показалось, я правда просвечиваю. Днем еще не очень, а вот к вечеру -сильно, как матовое стекло становлюсь. У меня, кажется, и кости мягче делаются.
— Кошмар какой! Почему?  Наверное, потому что дома сидишь, сохнешь, свежего воздуха не хватает.
— Как раз от него и сохну. От свежего воздуха. Он во все щели лезет. Да еще этот снег все время идет. Падает, падает, раздражает ужасно. Кажется, вот-вот с головой засыплет.
— Ты же в квартире, как он тебя засыплет.
— Он меня вместе с квартирой засыплет. Пей чай.
— Я пью. И туфли не помогают?
— Туфли я надеть не могу, у меня все мозоли сразу кровоточат, я ходить не могу, да и следы остаются. Такие маленькие красные капельки. А я же не могу постоянно ходить по дому с половой тряпкой. Лениво как-то. А если все болячки пластырями обклеить, то в туфли влезть не могу.
— Так купи себе другие. Размером побольше. И практично, и гигиенично. И полы не надо мыть так часто.
— Ну, подумай сама — это же надо в магазин идти, а он на улице, а на улице зима. Я что тебе, босиком по снегу пойду? — Лена поджала ноги. — И представить страшно.
— А что, обуться нельзя? И не надо на меня так смотреть.
— Обуться, да? Если я обуюсь, это будет значить, что я смирилась, что я признала эту проклятую зиму. А я не признаю. У меня лето. У меня туфли зеленые, как трава. Вон в углу растут. Понятно?
— Понятно. Тебя в таком освещении на фоне стены почти и не видно. Как будто с призраком общаюсь. Или с человеком-невидимкой, у которого в желудке булькает чай.
— Буль-буль, — хихикнула Лена, — с вареньем.

***
Я шла по лужам — все таяло, и дороги просто не было. Я несла Лене коробку с парой туфель просто зеленющего цвета. Хотя почти уже и незачем. Уже весна.
Я позвонила в дверь, но она не открылась. Странно. Я позвонила еще раз. Не открывается. Через час, когда слесарь сломал замок, я вошла. Лены не было. Ее не было нигде, только на кухне комочек белой кожицы прилепился к стене, подрагивая, — видимо, еще дышал