Прыжок в вечность

- Я  родился в тот момент, когда осознал это сам, - гордо заявил Майкл.
- А может, ты жил всегда, просто осознание этого еще не пришло? – поинтересовалась Асона.
Она подошла к окну, взглянула на звездное небо и подумала:
“Никому не хочется думать, что ты лишь капля в океане Абсолюта. Из океана вышел, в океан и вернешься. Круговорот воды в природе... Удивительная штука”.
Она улыбнулась, увидев слегка ошарашенное лицо парня. Его потуги родить из себя что-то заумное делали его смешным.
“Капля мнит себя океаном”, - подумала Асона, а вслух произнесла:
- Не обращай внимания на мои высказывания. Это я просто так... поразмышляла вслух.
- Но ведь ты понимаешь... - начал Майкл.
- Конечно, - перебила его Асона. – Всё конечно в ограниченном пространстве, – она рассмеялась.
Игра слов ее позабавила. Майкл не понял причины ее веселья и нахмурился еще больше, чем вызвал новый взрыв смеха у Асоны. Она понимала, что выглядит, по меньшей мере, странно. Но объяснять что-либо ей не хотелось.
- Я пойду, уже поздно... Звездная мелодия в разгаре, не мешало бы послушать ее в тишине...
Глаза Майкла округлились.
“Сумасшедшая. Правильно отец говорил: “Не приводи в дом незнакомых людей”. И что это меня дернуло пригласить ее к себе после вечеринки?”
- Да-да, - поспешно согласился он.
- Что “да-да”? Первое, второе или третье?
- Что?
- С чем ты соглашаешься? С тем, что уже поздно, что мне пора идти, или с тем, что звезды поют?
- Со всем сразу, - буркнул он в надежде, что теперь-то уж точно говорить не о чем, и она уйдет.
“Боится, дергается. Ладно, не буду пугать его”.
- Хорошо. Дверь закрой за мной. Провожать не надо. Я  люблю перед сном прогуляться в одиночестве...
Она увидела, как он облегченно вздохнул.
“Живи... Говорить о том, что я передумала, не буду”.
Асона улыбнулась.
- Ты очень приятный молодой человек, но мне надо домой, - она театрально вздохнула.
А Майкл впервые за весь вечер улыбнулся.
- Понимаю.
“Что понимает этот юнец? А, ладно”.
- Тогда я ушла.
Асона взяла сумочку и направилась к двери. Оказавшись на улице, она подняла лицо к звездам и слегка прищурилась. Ей показалось, что свет далеких звезд погладил ее по лицу. А может, это был всего лишь ветер? Но мы часто видим лишь то, во что верим. Для кого-то это был порыв ветра, а для нее – ласковый свет звезд.
Кто осудит человека за то, что он видит какие-то вещи иначе, мыслит не стереотипно? Осудить-то не осудят, а вот в разряд ненормальных сразу запишут. Асона понимала это. И поэтому старалась не пугать людей.
“Как хорошо, когда рядом с тобой есть кто-то, кто так же смотрит на мир, как и ты, кто поймет тебя с полуслова, полувзгляда, - подумала она. – Говорят, что Бог предусмотрел момент родственных душ, - мысли в ее голове рождались как бы сами собой. – Они притягиваются друг к другу. Родственные - не значит похожие. Скорее, это дополнение одной части другой, чтоб стало нечто целое, единое, гармоничное, светлое, сильное, мудрое. Только прийти к этому надо, созреть до понимания. Как интересно все устроено в этом мире! Очень часто мы не замечаем закономерностей в событиях, судьбах. Просто они ускользают, находятся как бы за пределами нашего понимания, но это не значит, что их нет. Они были и есть. Законы, по которым созданы миры, вечны и неизменны, с нашей точки зрения. Но все находится в движении, динамике. А это значит, что могут появляться и новые законы. Бог тоже совершенствуется, познавая через нас Миры, самого себя. Я не собираюсь богохульствовать. Возможно, мои рассуждения не понравятся кому-то, - Асона улыбнулась, потому что не собиралась произносить вслух то, о чем размышляла по дороге домой. – Но кто-то может увидеть в них рациональное зерно. Может ли человек стать совершенным и, следовательно, подобным Богу? Этот вопрос мучил многие умы. В нас заложено все. Но что сможет и захочет человек проявить в себе и развить? Стремление к совершенству – прекрасно, когда это не самоцель. Если человек начинает жить по законам Космоса, мыслить другими категориями, он преображается изнутри. Мы очень часто говорим о внутренней красоте человека, о святости, чистоте помыслов. Но самое интересное, что люди, достигшие святости, в нашем понимании, на самом деле никогда себя таковыми не считали, не кричали на каждом углу об этом и не восторгались собой. Наоборот, им постоянно казалось, что они не совершенны, грешны”.
Асона остановилась возле дома, в котором жила вместе с матерью. Было, действительно, поздно. Мать, наверное, уже устала ее ждать и уснула. Асона подумала с нежностью о человеке, давшем ей жизнь.
“Мать, матерь, материя... Интересно. Значит, мать – это творящая из материи или создающая материю. А Бог одухотворяет ее, вдыхает жизнь... Вообще, как много интересного в мире. Надо только увидеть это интересное. А еще необходимо постоянно работать. Кто как может. Я имею в виду умственную работу, она спасает от плесени наш ум. Ну, а физическая нагрузка укрепляет тело. Конечно, я могу еще долго размышлять, но все же мне придется идти домой, если я не собираюсь спать на пороге дома”.
Она достала ключи и осторожно открыла дверь. Мать мирно спала в своей комнате. Асона прошла на кухню, включила свет, огляделась, словно впервые увидела это помещение. Хотелось пить, но варить кофе было лень. А в холодильнике, она это знала точно, ничего нет.
Мать еще утром вздыхала по поводу того, что хозяин задержал жалование, что в долг брать продукты в лавке она не хочет, придется на день-другой подтянуть потуже пояски. Лечебное голодание – полезно. У них всегда в конце недели получалось лечебное голодание. Хорошо еще, что у матери была работа.
“Ладно, приму душ и сварю кофе”, - решила Асона.
Сегодня у нее был трудный день. Человек, которого она любила, женился на «смазливой мордашке» с туго набитым кошельком. Она пыталась убедить себя, что ничего не произошло. Именно поэтому согласилась пойти на эту дурацкую вечеринку.
В душе остался горький осадок, боль, но прогонять ее почему-то не хотелось. Словно она знала, что надо отболеть до конца, чтобы, как при инфекции, выработался иммунитет. К тому же надо было искать работу. Но что можно найти в маленьком поселке, где рабочих мест меньше, чем людей.
Асона уставилась на кипящую в кофеварке воду. Маленькие пузырьки поднимались вверх, мечтая взлететь. Они отрывались от общей массы, превращаясь при этом в пар. Вся философия жизни была здесь: рождение, жизнь, смерть, переход в иное состояние...
“Кто мне скажет, что важно в этой жизни? – подумала она. – В этой суете, которую мы называем жизнью? Вообще, само слово суета означает все тщетное, пустое, не имеющее истинной ценности. Но жизнь не должна быть такой... А какая она на самом деле? Разная... как и люди... И никто не виноват в том, что происходит с нами. Да и что было? Желание любить и быть любимой. Была боль оттого, что реальность оказалась жестокой. А может, и не жестокой вовсе? Это я придумала себе сказку. Это мой мир, который отличается от мира других людей. А что я хотела? Я много чего хотела. Ладно, уже поздно. Можно долго рассуждать о несправедливости, о жестокости, о разочаровании, о боли, о счастье и любви... Что толку? Мои мысли несутся, словно лошади на скачках... Хорошо ли это? “Вначале было слово”, - гласит Библия. Значит, слово – это своего рода магический символ понятия. Символика жизни... Я начала рассуждать о любви, потому что одинока. Интересное слово “одинока” – один плюс око. Значит, один глаз, а зрение – парный орган, их должно быть два – тогда видно лучше... Но ведь и одним глазом смотреть можно, - она вздохнула. – Точно, мысли скачут галопом. А если быть серьезной, что мы имеем на сегодняшний день?”
Ее вопрос остался без ответа, потому что кофе был выпит, а усталость, как шаль, наброшенная на плечи, окутывала все тело. Асона выключила свет и отправилась спать.
Утром она решила сходить к почте. Там висела огромная доска с объявлениями. Слабая, но все же надежда, найти работу не покидала ее.
Минут тридцать Асона читала объявления в гордом одиночестве. Потом она услышала шаги у себя за спиной.
- Неужели так интересно? – спросил подошедший.
Асона не обернулась. Судя по голосу, это был мужчина не старше тридцати.
- Не очень, - ответила она, продолжая читать.
- Тогда зачем изучаешь это творчество?
- Работа нужна.
- Ее не здесь искать надо, - проговорил мужчина.
- Не будете ли так любезны... не сообщите ли, где именно ее надо искать? – Асона повернулась.
За ее спиной стоял весьма респектабельный молодой человек лет двадцати пяти. Он откровенно рассматривал ее, оценивал, и это не понравилось Асоне.
- Ясно. То, что вы хотите мне предложить, не для меня.
- А откуда ты знаешь, что я хочу тебе предложить?
- Ваш взгляд говорит за вас.
- Глупости. Я не охотник за приключениями, не ищу случайных знакомств, не сводник, не бабник, не альфонс, не втягиваю бедных девушек в грязный бизнес. Наркотики не употребляю и не торгую ими. Что еще? Не пью, не курю, занимаюсь спортом, пишу стихи... А основное мое занятие – моделирование одежды. Я не тело твое рассматривал. Меня заинтересовала твоя фантазия. Твоя одежда не из магазина. Она сшита из старых вещей, но со вкусом, с любовью. Новые строчки, необычное решение  - и изящная модель готова. Твои возражения?
- Характеристика отменная, хотя проверить, правдива ли она, я все равно не могу. Но то, что передо мной хвастун, любитель пустить пыль в глаза неопытной девушке – однозначно. Правда, должна заметить, что вам нельзя отказывать в проницательности, умении наблюдать, делать выводы. Скорее всего, вы не врете, что моделируете одежду. Возможно, это хобби, но вы разбираетесь в этой области и не лишены вкуса.
- Не лестно, зато искренне. Я не собираюсь открывать в вашем поселке фабрику. Мне досталось в наследство небольшое ателье. Денег для того, чтобы нанять кого попало – нет. Весь штат пока состоит из хозяина, директора, рекламного агента, модельера, закройщика, портного... и все в одном лице. Это лицо перед тобой.
- Так вы племянник пана Зарибы?
- Усопшего, - добавил молодой человек. – Я единственный наследник его собственности: дома и ателье. Мне нужен помощник. С чего-то надо начинать?
- А с чего вы решили, что я умею шить?
- Я  уже объяснил.
- А может, это мама сшила или сестра?
- Твоя мать не умеет шить. Сестры у тебя нет.
- Ты случайно не агент ЦРУ?
- Нет. Я бедный модельер, неожиданно получивший наследство. Просто я спросил у своей соседки, кто в поселке прилично шьет? Она назвала тебя, попутно заметила, что мать твоя не умеет шить, еще она назвала двоих, работающих на дому, но лишенных фантазии. А о тебе восхищенно отзывалась.
- Так это моя тетя. Они не ладят с моей матерью. Я тете костюм сшила из старого платья и юбки. Все подумали, что она из города привезла, все пытались узнать цену. А тетя возьми да и скажи, что недельное жалованье оставила в магазине. Все ахали да охали, но так и не узнали, во что обошелся моей тете костюм на самом деле. Так вы не провидец никакой, а просто хитрец. Вы знали, кто я и заговорили со мной... А насчет работы не шутили?
- Нет. Только боюсь, что пока мы будем работать вдвоем в этом ателье.
- А вас это смущает?
- Нет. Если бы были деньги, были бы другие масштабы. Но что-то все же лучше, чем ничего, - проговорил молодой человек. – Кстати, я – Пьер.
- Очень приятно. А я – Асона. Я однажды прочитала изумительную фразу: “Чтобы бежать по дороге, надо вначале ее построить”.
- Понял. Будем строить. Благо времени у нас для этого достаточно. Приходи завтра с утра в ателье, обговорим условия твоего найма. Может, подскажешь, как нам переоборудовать его, что изменить, а что оставить. Да и вообще, мне помощник нужен. Порядок надо навести вначале...
- Вначале надо взять меня на работу, а уж потом говорить о том, что мы будем делать, с чего начинать...
- Что ж, мне нравится твоя хватка, - он улыбнулся. – Объяснять, где находится ателье не надо?
- Надо, если вы перенесли его в другое место.
- Нет. Оно не пожелало уходить... стоит все там же.
- Тогда найду. Кстати, тете Аннете передайте спасибо за рекомендацию...
- До завтра. А поблагодарить свою тетю ты сможешь лично. Она согласилась убирать помещение ателье, - проговорил Пьер.
- Тогда нас трое...
- Она приходящая...
- Какая разница?
- Убираться она будет после окончания нашей работы... А если хочешь, я провожу тебя до ее дома, - начал Пьер.
Идти к тете ей не хотелось, поэтому она нашла предлог, чтоб отказаться. А Пьер собирался пройтись по магазинам. Он должен знать, какие ткани продаются, что за модели выставлены в магазинах на продажу, посмотреть, что за люди... Ведь предстояло заключать с ними договоры на взаимовыгодные поставки... Придумать модели, сшить и выставить – это только одна часть дела, есть и другая... но эта другая – не ее забота.
Как странно иногда распоряжается жизнь. Она сводит нас с одними людьми, с другими – разводит. Мы страдаем от потерь.
А вообще, что такое потеря? Исключение из твоего круга привычной вещи, чего-то или кого-то. Тогда сразу возникает еще один вопрос. А зачем человеку вообще потери? Для осознания, наверное, отработки и понимания, что, теряя одно, приобретешь другое.
Асона не стала размышлять о превратностях судьбы, о ее подарках. Она сама не ожидала, что воспримет так спокойно встречу с Пьером, который обещал взять ее на работу. Конечно, она понимала, что ее жизнь может очень сильно измениться. Ее радовало, что работа предстояла творческая, интересная, и, самое главное, по душе. Свое отношение к Пьеру Асона не могла пока сформулировать.
“Поработаю – узнаю”, - решила она.
А Пьер, сделав все, что намечал на сегодняшний день, неожиданно окунулся в воспоминания. Он сидел в уютном мягком кресле в гостиной дома, который теперь стал его домом.
Он увидел себя совсем маленьким. Странная молчаливая процессия остановилась возле вырытой ямы. Он держался за подол платья матери и ничего не понимал, что происходит вокруг. И только истошный крик матери: “Пьер, запомни это, прошу тебя, запомни!” заставил его вздрогнуть.
Кто-то оттащил ребенка от рыдающей матери, взял на руки и ласково погладил по спине, шепча в ухо: “Ничего, все образуется”.
Человек в черном что-то монотонно бубнил: то ли песню какую, то ли еще что, Пьер не мог понять. Люди всхлипывали, вытирали слезы. Ящик, который тащили всю дорогу, стали опускать в яму. Это вызвало новый взрыв рыданий матери Пьера. Она требовала отпустить ее и закопать вместе с отцом Пьера. Пьер не видел отца, но требование матери испугало его, он заплакал и стал вырываться, чтобы остановить мать.
Позже он понял, что это были похороны его отца. Они остались вдвоем с матерью. Потом пошли полуголодные будни. Пьер вначале не понимал, почему мать стирает с утра до вечера. Полуподвальная комната все больше превращалась в прачечную, но денег от этого не прибавлялось. И угол за шторкой – единственное место, где он  чувствовал себя в безопасности не оттого, что там стояла их с матерью кровать, а оттого, что огромные кучи грязного белья не переходили пограничную полосу.
Иногда мать устраивала себе выходной. Не для того, чтобы отдохнуть, а для того, чтобы отправиться на поиски школы, где бы ее мальчик смог получить образование. Она верила, что это основная ее задача в этой жизни. Соседка тихонько вздыхала,  украдкой крестила неугомонную прачку и просила Бога помочь страдалице в ее поисках. Видно, молитва соседки была услышана, потому что однажды мать объявила Пьеру, что он едет в другой город учиться. Деньги на дорогу мать собирала по соседям, обещая отстирать долг. Как можно долг “отстирать”, Пьер не знал, но раз люди давали деньги, значит, это было возможно.
Так Пьер оказался в школе при монастыре... Через несколько лет он узнал, что из трех мест, предназначенных для одаренных, но не имеющих возможность оплачивать обучение детей, одно – досталось ему. Мать гладила его по голове, целовала в макушку, просила учиться лучше, а потом уехала, и больше Пьер не видел ее никогда.
За двенадцать лет учебы Пьер узнал очень много полезного и нужного. Он до сих пор не понимал, как удалось его матери пристроить его в эту школу. По-видимому, это навсегда останется тайной.
Блестящее образование, великолепное воспитание сделали из него прекрасного молодого человека с массой достоинств. Здесь учили музыке, хоровому пению, живописи и много еще чему, что обязательно когда-нибудь пригодится в жизни...
Пьер научился прилично играть на органе, но больше всего его интересовала живопись. Все свободное время он проводил с монахами-живописцами... Он познал тайны изготовления растительных красок, научился расписывать стены. Иконы, написанные его рукой, светились. Его учитель как-то сказал: “В твоих работах присутствует тайна... Не пытайся ее понять. Тайна всегда недостижима... Чем больше раскапываешь ее, тем глубже она уходит... Научись уважать тайну, тогда она сохранит свою силу, и сама откроется однажды”. А когда пришло время расставания со школой, Пьеру предложили остаться живописцем при монастыре, но он мечтал о другом. Вначале Пьер хотел разыскать свою мать, а потом... что будет потом, он не знал.
Провожать его пришли все монахи-живописцы. Они собрали ему небольшую сумму денег, чтобы он смог первое время не думать о хлебе насущном, дали адреса знакомых живописцев, которые могли помочь Пьеру устроиться в миру. И, самое главное, монахи разыскали, где последнее время жила его мать. Как им это удалось, Пьер не знал, но был безмерно благодарен друзьям. Монахи искренне заботились о детях-сиротах, молились за них и любили. Они заменили Пьеру семью, не унизили жалостью, а приподняли любовью над суетой мирской. Этого Пьеру уже не забыть никогда.
В комнате, где когда-то жила его мать, ютилась другая семья, но они ничего не знали о женщине, которую разыскивал Пьер. Соседка сжалилась над сыном бывшей прачки и проводила Пьера на кладбище. Он постоял возле холодного камня, ничего не испытывая. Память о женщине, давшей ему жизнь и сделавшей невозможное, чтобы он смог получить знания, навсегда останется с ним. Пьер не мог совместить расплывчатый образ женщины, что проявлялся из прошлого, ощущения теплоты, заботы и любви, исходившие от нее, с тем местом, где она была похоронена. Именно поэтому он больше никогда не появлялся на могиле своей матери.
Та же соседка сообщила ему о существовании дяди, дала его визитную карточку. Он приезжал хоронить сестру. При жизни они не ладили и не встречались с тех пор, как она вышла замуж. А смерть примирила их.
Пьер не сразу написал дяде. Вначале он устроился у друзей монахов. Они и работу ему подыскали. Пьер рисовал и днем, и ночью. Его редко видели отдыхающим или праздно гуляющим по городу. Друзья беспокоились о его здоровье, поэтому просто заставляли иногда ходить на прогулки. На одной из таких прогулок он познакомился с известным модельером, тот взял его к себе в помощники.
Так для Пьера открылся мир моды. Он написал дяде письмо, но вместо ответа получил через год в наследство его дом и небольшое ателье. Пьер не знал, почему дядя вычеркнул их с матерью из своей жизни. Но, наверное, у него были на то свои причины.
Зачем Пьер копался в своем прошлом, что хотел отыскать там? Он и сам не знал. Просто оно тревожно врывалось иногда в настоящее, будоражило, не давало покоя. Он так и уснул, сидя в кресле.
Прошел месяц со дня знакомства Пьера с Асоной, затем – другой. Каждый день он открывал в ней что-то новое. “Я ощущаю, что не я существую во времени, а время существует во мне... Но я почти уверен, что вот-вот ухвачу руками Божественное”, - прочитал он однажды у Карра и подумал, что то же самое он мог бы сказать и про себя. Общение с Асоной открывало новые пути к пониманию происходящего в мире. Они часто спорили. Для окружающих их взаимоотношения были не понятны.
Они готовили вместе с Асоной выставку их моделей, поэтому часто задерживались на работе. Как-то тетя Асоны была свидетелем такой сцены. Молодой хозяин и ее племянница спорили с пеной у рта.
Тетя затихла с ведром и шваброй у порога. Она хотела поздороваться, но в это время Пьер заорал:
- Разуй глаза! Я сотворил это чудо не для того, чтобы ты выбросила его в корзину. Это новое направление...
- Да ты просто упрямый козел, - кричала Асона, - люди должны носить наши модели, а не просто любоваться ими. Да, красиво. Но скажи, кто оденет здесь такое или наденет, я не знаю, как правильно. Да это и не важно. Нет, это надо изменить, - она схватила карандаш и стала что-то рисовать.
- Ты что себе позволяешь? – вопрошал Пьер. – Ты ничего не смыслишь в моде! Новатор...
Но вдруг замер, забыл, о чем говорил, склонился над эскизом Асоны.
- Совсем неплохо, - забубнил он. – Ты права, так лучше. Ты прелесть! – воскликнул он. – А если вот эту линию сделать так?
- В этом что-то есть. Налет романтики появляется. Пьер, у тебя потрясающее чувство красоты и изящества, - она повернулась к нему, взъерошила волосы на его голове и проговорила, смеясь: - И на козла ты вовсе не похож. Ну, самую малость разве?
- Я тебя уволю, - грозился Пьер, - за неуважение к хозяину.
- Глупости. Я тебя очень даже уважаю. Смотри-ка, тетя пришла убираться, значит, уже поздно.
Тетя не знала, как себя вести, потому что не могла себе представить, что можно так разговаривать с хозяином.
- Ладно, я тебя целую и убегаю, - проговорила Асона, не уточняя, кого именно она целует Пьера или тетю.
- Хорошо, - согласился Пьер. – А я еще посижу.
- Только не долго, а то с утра ты мне нужен будешь свеженький, а не сонный. Не забудь пригласить Натали, у нее примерка завтра трех новых моделей... И образцы материала для этой, - она кивнула на стол, - приготовь.
“Кто у них хозяин?” - подумала тетя Аннет.
- Ага, - пробормотал Пьер, уткнувшись в лист бумаги, - кофе свари, а потом уходи.
- Опять? Сколько можно? Какую по счету чашку ты сегодня требуешь? Кофе не будет! Вон там, на столе, в термосе чай, а в пакете – рогалик. Перебьешься, я устала, - она схватила сумочку и прошла мимо ошарашенной тети.
После этого случая тетя решила убираться с утра, до начала рабочего дня.
Постепенно вечерние посиделки стали для них нормой.
- Как-то меня спросил один джентльмен, - рассказывал Пьер Асоне, - почему я назвал вечернее платье “Ночной фиалкой”. Он не видел сходства с цветком и считал, что название не соответствует модели. Я смотрел на него и думал, как объяснить глухому от рождения звучание симфонии Моцарта, а человеку, лишенному обоняния передать запах незабудки или ландыша... И если человек не видит того, что вижу я, для него не ведомы внутренние параллели, ассоциации. Я иногда и сам не знаю, откуда рождается то или иное название. Почему так, а не иначе... И дело не в том, что один из нас глупее, а другой умнее. Нет. Дело во внутреннем восприятии. Огюст Роден сказал как-то: “Художник - это доверенное лицо природы. Цветы ведут с ним диалог посредством изящного изгиба своих стеблей и гармоничных нюансов окраски лепестков. Каждый цветок несет в себе сердечное слово, сообщаемое художнику природой”. Вот так... А однажды я ужинал с одной дамой. Она купила нашумевший сборник стихов одного теперь уже известного поэта, прочитала его перед встречей со мной. И в разговоре так небрежно бросила: “Я ничего нового не открыла для себя в его стихах”. А я постоянно делаю открытия во всем и везде. И удивляюсь, как много всего нового в давно известном. Только если человек не меняется, его взгляд остается стабильным, неизменным. Все пишут про любовь. Что нового в любви? Да сам человек, который пишет о ней, его взгляд... Боже! Как мне страшно за людей, которые все знают... Они велики, умны в своей ограниченности. Мне жаль их. Если человек перестает удивляться, он перестает жить и начинает существовать. Мне хочется кричать от бессилия... “Поразительное дело: то, что нам кажется  мирским и обыденным, и есть тот самый материал, из которого делаются открытия...” - сказал однажды Линдаман. Для этого достаточно быть наблюдательным и готовым сложить части воедино совершенно новым способом и увидеть то, что до этого не видел. Я многим не понятен, они хотят дискутировать, обсуждать... Но если я буду обсуждать с каждым желающим свою очередную модель, я только этим и буду заниматься, у меня не будет времени ни на что другое. Я создаю, я творю... Как я это делаю, это уже другой вопрос. Я радуюсь жизни, я ликую... и именно поэтому я живу. Я с удовольствием выслушиваю критические замечания специалиста или любителя, но принять их или не принять – я решу сам. Что будет, если Жак посоветует сделать платье длиннее, и я сделаю, а Мишеля не утроит вырез, а Надин – не понравится линия рукава, Мари – не устроит строчка по линии талии, и вот из моего платья получается наряд для пугала в саду, ибо, сколько людей, столько и мнений... А где мое? Моя индивидуальность? Она будет потеряна. Так всегда бывает, кому-то нравится одно, кому-то другое. Это нормально, естественно. Не нормально, когда ты хочешь угодить кому-то. Вывод: слушать можно, идти на поводу – нет. Ты и только ты в ответе за конечный результат. А коль ты его выдал, прими, что он может не всем нравиться. И вообще, зачем я все это тебе говорю? – спросил Пьер.
Асона улыбнулась. Такие откровения делали их ближе.
- Наверное, затем, чтоб услышать от меня, что я и сама так думаю. Всегда бывает приятно, когда появляется человек в твоей жизни, который тебя понимает... и думает, как ты.
- Это ты-то думаешь, как я? Да мы с тобой лаемся каждый день...
- Нет. Мы спорим. И нам это доставляет удовольствие. Потому что в этих милых обсуждениях мы решаем наши проблемы.
- “Милые обсуждения” – красиво сказано, - рассмеялся Пьер.
- “Великие открытия совершаются в тишине”, - это утверждал кто-то из очень умных людей, - Асона хихикнула. – Судя по этому высказыванию, мы с тобой не откроем Америки и не перевернем мир моды, ибо в тишине не пребываем никогда или слишком редко. А если и пребываем, то думаем при этом, увы, не о моделях. Или я не права?
- Я не засекал время и место, когда ко мне спустилась с небес какая-нибудь идея. А то, что идеи спускаются на нас именно оттуда, я уверен. И я могу петь или спорить с тобой в это время. Миг озарения не предсказуем. Конечно, прекрасно, когда ты сидишь на берегу реки, любуешься звездами, и в тебе рождается нечто. Я не знаю механизма этого процесса, просто внутри тебя уже проявляется идея, облеченная в форму, слова, образы... И ты ликуешь. Душа поет. При этом лучше находиться подальше от людей, ибо они могут и не понять твоего восторга и принять момент озарения за твое безумие. Грань-то настолько тонкая. Я не гений, я просто делаю свое дело. Конечно, все люди талантливы от природы, а значит, и я в их числе.
- Остановись, я поняла, когда мы вместе – тишины не будет.
- Почему?
- Потому что мы спешим выговориться, будто через час или раньше можем потерять дар речи. И выплескиваем друг на друга свои мысли, наблюдения... И спешим все это сделать побыстрее. Ты не замечал такого за нами?
- Замечал. А может, это здорово, что мы с тобой такие. Нам же хорошо при этом. Ты же не бежишь к соседу или Мишелю какому-то, ты же со мной говоришь?
- Ну и что? Я с тобой работаю, ты мой начальник, хозяин ателье.
- Ага, значит, ты обязана со мной говорить, обсуждать рабочие моменты? Так, что ли?
- Конечно.
- А без этого ты бы не стала со мной говорить?
- Стала бы, но о другом.
- О чем?
- Я  бы предпочла послушать...
- Кого?
- Тебя.
- Но ты всегда перебиваешь меня, не даешь закончить мысль...
- На работе, - улыбнулась она.
- А дома ты другая?
- Конечно.
- Тогда пошли.
- Куда?
- Ко мне домой. Сейчас проверим.
- Как у тебя с головой? Среди ночи я должна тащиться к тебе.
- Не должна. Я просто приглашаю тебя на чашечку кофе.
- Пьер, по-моему, мы сегодня перетрудились, – Асона встала. – Ты лучше скажи, что с той дамой стало?
- Какой дамой? – опешил Пьер.
- Той, что обсуждала стихи.
- Ничего. Я не видел ее больше. Не уходи от ответа. Я  же серьезно.
- Я  тоже. Я  устала и хочу спать. Поздно уже. Мне иногда кажется, что я живу у тебя в ателье, а домой просто захожу...
- А почему бы тебе совсем не переехать ко мне?
- Пьер, не шути так. Я сейчас плохо соображаю и могу согласиться, потому что к тебе топать ближе. А если меня покормят и спать уложат, то я забуду, где живу. А может, мне и не уходить вовсе? Все равно скоро рассвет.
- Я серьезно.
- Объясни, как это понимать? Ты хочешь сдать мне угол?
- Я  хочу, чтобы ты вышла за меня замуж...
- И всю жизнь мы будем орать друг на друга? – спросила она.
- Только на работе, - улыбнулся он.
- Обещаешь?
- Боже! Ну, что ты за человек?
- Нормальный. Говори, обещаешь?
- Я люблю тебя, слышишь? Люблю.
- Я тоже и давно, но ты не ответил.
- Обещаю.
- А я согласна.
- На что?
- Замуж за тебя. Иль передумал уже?
- Нет, - он подошел к ней и неуклюже обнял.
Она заглянула ему в глаза, провела рукой по щеке, а потом прильнула к его груди. Он услышал всхлипывание.
- Ты чего это? – спросил он и погладил ее по голове, как маленькую.
- Я уже думала, что ты никогда не решишься...
- Я давно люблю тебя, с первого дня нашей встречи, - он нежно поцеловал ее.
- Пойдем к тебе, - прошептала она.
Ночь безумной страсти слила их воедино. Утром Асона заявила:
- Я, пожалуй, соглашусь пожить у тебя какое-то время.
- Лучше оставайся насовсем. И давай узаконим наши отношения.
- Ты думаешь? Можно и узаконить. Только чтоб без суеты, и никаких гостей...
- Асона, я давно собирался рассказать тебе... Нет, вначале я покажу тебе серию рисунков, - он достал большую папку из-за шкафа.
- Прекрасное место для рисунков, - отметила Асона.
Пьер пропустил колкость мимо ушей.
- Посмотри лучше. Пять рисунков. Если их разложить в один ряд, то получится, как в фильме: кадр за кадром история любви милой незнакомки. Вот она при свете звезд в объятиях любимого. Их лиц не видно. Тонкая талия, распущенные пышные волосы. За ними спряталось лицо парня. Он целует ее в шею. А ее мы видим со спины. Слабый лунный свет выхватил куст жасмина из темноты и одинокое дерево, что пело им в ночи симфонию любви. На другой картине они замерли на берегу озера, взявшись за руки, и смотрят вдаль, туда, где небо сливается с землей. Они счастливы. А вот они у алтаря в свой самый светлый день. Улыбающееся лицо священника. Белое платье, все те же распущенные волосы и рядом тот, кому она отдала свое сердце. Люди замерли в ожидании... На четвертой картине он подхватил ее на руки, нежно прижал к себе, склонился к ее лицу и что-то говорит. Чуть в стороне видна машина. Кажется, он пытается ее успокоить. Ветер сердито гонит причудливые облака по небу. Сизая туча наползает на солнце. Что-то зловещее чувствуется в этой туче.
Асона стала рассматривать последнюю картину. Ветер растрепал светлые волосы, лица девушки не видно. Она бежит, в ее движении чувствуется тревога. На заднем плане знакомый пейзаж. Становится понятно, что она бежит к обрыву. Еще одно движение, и она добежит до цели. Что будет дальше? От картины исходила боль утраты, смешанная с огромной любовью, страх, нежность, желание уберечь, защитить дорогого человека. Кого именно? Зачем вообще она бежит к обрыву? Асона не заметила, как последний вопрос проговорила вслух.
- Не знаю, - ответил Пьер. – Но дело не в самих картинах, а в том, как они появляются. Хочешь увидеть? Заодно и узнаем, что ее ждет у обрыва.
- Хочу.
Пьер взял чистый лист бумаги, закрепил его на мольберте, затем отошел от него, поставил кресло напротив листа, уселся в него.
- Ты мне потом расскажешь о самом процессе, я вижу только конечный результат, - проговорил он. – Ты встань у меня за спиной.
Он закрыл глаза. Асона подумала, что он издевается над ней. И хотела уже высказать все, что думает по этому поводу, но не смогла, потому что в комнате стало происходить что-то странное. Асоне показалось, что воздух уплотнился. На листе стали появляться штрихи, линии, которые превращались в продолжение рисунка.
Пьер сидел в кресле, возле мольберта никого не было, как не было и орудия рисования. Но рисунок проявлялся, словно фотография... И вот уже Асона увидела обезумевшую от горя девушку, бегущую к обрыву, где столпились зеваки, обсуждающие какую-то трагедию. Вдали проявилась машина спасателей, люди из аварийной службы показывали вниз. На краю обрыва бегущая девушка замерла, ветер отбросил прядь волос, высветилось на мгновение ее прекрасное лицо. Она увидела внизу нечто, что заставило ее прыгнуть в бездну. Никто не ожидал такого. Толпа ахнула. Испуг нарисовался на их лицах. Она летела в бездну, но вдруг с неба протянулась огромная ладонь и подхватила ее. Девушка замерла. Движение на бумаге прекратилось. И теперь был виден конечный результат. Летящая с обрыва девушка приближалась к подставленной с неба ладони. Ее прыжок соединял две трагедии в одну. Люди смотрели вниз. Асона понимала, что никто не видит огромной руки, да и там, внизу им ничего не видно. Машина спасателей замерла рядом с толпой. Скорбные лица, недоумение, боль, непонимание – все было в этой толпе. Асона смотрела на слегка побелевшего Пьера, на проявленную картину, висевшую перед ней, и не могла сказать ни слова. Пьер открыл глаза.
- Боже! Я каждый раз вижу целое кино, а последняя сцена замирает на листе. Я  открываю глаза и вижу ее уже нарисованной. Я не знаю, как это происходит. Кто рисует. Я ничего не понимаю, Зачем вообще это происходит? Чтоб явить мне чудо? Так я не жду от Бога чудес. Я молюсь. Я не знаю, зачем мне это дано? Но свято верю, что если Бог позволил этому случиться, зачем-то это надо. Я понимаю, что это дар. Но как им распорядиться, я не знаю, поэтому прошу Бога в тишине подсказать мне... что делать со всем этим?
- И давно это у тебя?
- Не помню точно. Месяца два, наверное. Когда появилась первая картина, я просто испугался. Понимаешь, мне показалось, что я задремал и увидел чудесный сон про двух влюбленных. А когда открыл глаза, на чистом листе, что закрепил для работы, “застыла” или “проявилась” последняя сцена сна. Я был в ужасе. Кто подшутил так надо мной? Кто нарисовал сцену из моего сна? И если это сделал я, то как? Как можно рисовать на расстоянии? Я не знал. А потом я стал чувствовать, когда приходит время для новой картины. Я уже спокойнее реагировал. Закреплял лист и садился смотреть “сон”. Я не знаю, почему именно меня избрал Бог. Меня пугает и завораживает одновременно этот дар.
- И ты столько времени носил это в себе? Почему не рассказал раньше?
- Я не хотел втягивать тебя в это. Я думал, что смогу один... сам разобраться во всем. По общепринятым меркам – это не нормально. Я не сумасшедший, но человек в здравом уме не творит такое. Как, впрочем, и нет ни одного сумасшедшего, рисующего на расстоянии.
- Успокойся. Никакой ты не сумасшедший. Я сама такая же. Где это произошло?
- Обрыв. Внизу скалы. Огромная высота. Я не знаю даже, спускался ли кто-нибудь туда? И девушку я не знаю, но чувствую ее горе, знаю, что внизу оказался человек, которого она очень сильно любила. Он мертв. И девушка понимает это. А где это находится? Где-то на побережье моря. Подожди. На рисунке же есть пейзаж... там, вдали... за бегущей девушкой.
- Я знаю, где это. Если она бежит из нашего поселка, то, возможно, она живет здесь. Но до обрыва миль двадцать пять – тридцать... Стоп! Я схожу с ума. Это всего лишь необычные рисунки. А я уже говорю о происходящем, как о реальности, запечатленной в рисунках.
- Асона, - начал Пьер.
- У дураков мысли сходятся, я тоже подумала, что нам с тобой надо съездить туда сегодня.
- Может, все это чушь?
- Пьер, мне моя интуиция подсказывает обратное. И серия рисунков закончилась сегодня... или ты думаешь, что будет продолжение?
- Не знаю. Сегодня нарисовалось это. А что будет потом, один Бог знает. Что толку от наших рассуждений? Давай съездим. А там видно будет.
У Пьера не было машины, у Асоны тоже, бегом на длинные дистанции они не занимались, поэтому решили взять такси, чтобы добраться до места, изображенного на картине.
Еще издали они увидели бегающих возле обрыва людей. Сердце Асоны сжалось от страшного предчувствия. Ей не хотелось, чтобы “картины” Пьера ожили. Когда они подъехали, то узнали о трагедии. Машину, на большой скорости мчащуюся к обрыву, видели многие. Скорее всего, у водителя отказали тормоза. И вот теперь внизу она догорала. Отряд спасателей готовился к спуску вниз. Никто из них не верил, что водитель смог выпрыгнуть из машины и остаться в живых, но жизнь иногда преподносит сюрпризы.
Пьер и Асона, ошеломленные происшедшим, отошли в сторону. И тут они увидели ее. Мгновение – и она исчезла в открытой пасти обрыва.
“Боже! – прошептала Асона. – За что нам это испытание?” Они услышали крики людей. Кричали ли они сами, Асона не могла вспомнить. Но самое странное произошло тогда, когда спасатели поднялись наверх. Они не нашли трупа ни водителя, ни девушки. Водитель мог сгореть, превратиться в пепел, с натяжкой, но такое объяснение возможно. Но куда делась девушка? Внизу обрыва туман, поэтому сверху не видно, что там на дне...
Асона вдруг вспомнила про руку с неба на рисунке.
- А ее там и не должно было быть... Помнишь “свой” рисунок? Я бы назвала его “Прыжок в Вечность”. Мне кажется, я начинаю понимать, зачем ты проявил эту трагедию в рисунках.
- Ну и?
- Сила любви творит чудеса. Они живы, Пьер.
- У тебя как с головой?
- Не знаю.
- Божественное провидение спасло их...
- Ты несешь чушь.
- Я  не знаю, кто или что их спасло. Но они живы...
- Твое утверждение зиждется лишь на основании того, что на рисунке появилась рука с неба? И где она?
- А тебе надо обязательно ее показать? А сможешь ли ты увидеть столь огромное? Капля из того же источника, что и весь океан, но сможет ли она осознать величие этого океана и увидеть целое? Это вопрос вопросов. Послушай, чего мы ломаем голову? Оплакиваем того, кого, может, и не стоит оплакивать. Раз ты обладаешь таким необычным даром, может, есть смысл “нарисовать” еще одну картину из этой серии? Ведь то, что мы видели здесь, не объясняет ничего. Исчезли люди на глазах у многих свидетелей...
- Я устал, взбудоражен происшедшим и не уверен, что в состоянии сейчас так “рисовать”.
- Поехали домой, - объявила Асона.
Таксист их ждал в машине, он уже знал о случившемся.
- Здесь не раз уже творятся чудеса. Один уфолог твердил в прошлом году, что здесь геопатогенная зона какая-то... Короче, место, где все возможно.
- Вы называете гибель людей чудом? – поинтересовалась Асона.
- А кто видел, как они погибли? – спросил таксист.
- То, что не нашли их тела, ни о чем не говорит, - начала Асона.
- Как раз именно это и говорит о многом. Они исчезли, а не погибли. Кстати, вы знаете о них что-нибудь?
- Нет, - ответил Пьер.
- Это очень романтичная история любви двух молодых людей. Говорят, что они дышать друг без друга не могли... Он работал испытателем новых моделей автомобилей. Здесь недалеко есть испытательный полигон. Машина прошла основную обкатку. Он испытывал ее поведение в условиях бездорожья. Говорят, жена сегодня не хотела отпускать своего любимого на работу. Чувствовала, видно, неладное... Что-то отказало в управлении... Но самое невероятное, что она выбежала из дома задолго до случившегося. Она минут на десять опоздала. Уже одно это чудо. А все остальное - продолжение.
- Вы хотите сказать, что она пробежала тридцать миль?
- Когда любишь, все возможно. Ее сердце летело впереди. В такие моменты голова отключается... иначе бы она заказала такси и приехала бы к обрыву так, как это сделали вы. А она бежала...
Асона и Пьер молчали. Знал бы водитель, почему они отправились к обрыву, не поверил бы. Дома Пьер долго вышагивал из угла в угол. Пока не объявил, что готов попробовать “рисовать”.
На листе проявился обрыв, возле которого они были еще совсем недавно. А на протянутой с неба руке сидели двое: мужчина и женщина. Они улыбались, будто узнали то, что другим не под силу пока узнать. Внизу проявилась надпись:
“Грань, отделяющая мир от Вечности – призрачна. Но не торопитесь прыгать в Вечность. Неготовых она может поглотить. Всему свое время”.
- Всему свое время, - повторила Асона, - это касается и разгадки твоего дара.
- Поживем-увидим. Сейчас я знаю только одно наверняка, что очень сильно люблю тебя, - проговорил Пьер и обнял Асону.
- Интересно, где они сейчас? – спросила она, рассматривая картину. – А вообще, какая нам разница, раз они вместе и счастливы. Ведь верно?
Пьер хотел ответить, но в это время увидел на картине, как женщина помахала им рукой, прощаясь. Он так и не понял, привиделось ему это или на самом деле так было.
- Да, какая разница? - проговорил он вслух.
- Никакой! – засмеялась Асона. – Ты видел, как она прощалась с нами?
- Видел.
- Ну, тогда все в порядке. Теперь я точно знаю, что мы созданы друг для друга. По крайней мере, нам всегда будет весело, - проговорила она со смехом.
Умиротворение, атмосфера спокойствия сгустились в комнате. Они почувствовали, как души их объединились... Это состояние затягивало, не хотелось ни о чем думать, ничего делать. Они медленно поплыли по течению. И вдруг, как разряд молнии на безоблачном небе, вспыхнуло что-то внутри Асоны.
- Пьер, мне кажется, я поняла. Я нашла применение твоему дару, - проговорила она тихо.
Асона услышала пришедшие, словно из ниоткуда, мысли... Было четкое понимание, что это не ее мысли, что она должна их озвучить для Пьера. Асона, скорее, ощутила, нежели увидела, как напрягся Пьер от ее заявления. Она подошла к нему почти вплотную и четко проговорила:
- Ты, вернее, мы будем спасать людей... Раз тебе картины даются с опережением, то есть раньше их реального воплощения... то можно изменить события. Можно, - она не успела закончить.
- Я не Бог, чтоб изменять судьбы людей...
- А я и не считаю тебя Богом. Но ты просил избавить тебя от этого дара, а его оставили. Значит, это нужно зачем-то Богу. И еще, посмотри... на свою первую “серию”. Ты учился на ней... Нам показали трагедию и спасение людей... Только спас их сам Бог... Не это ли подсказка? Мы примчались слишком поздно туда... потому что еще не знали... реально ли это... Теперь я уверена, что в следующий раз мы сможем помочь...
- Кому?
- Не знаю. Тому, кому сочтет нужным помочь Бог. Тебе и “картины” придут именно о таких людях.
- С чего ты это взяла?
- Не знаю. Это родилось где-то внутри меня, как знание, которое вдруг высветилось.
- Асона, ты представляешь... ты даешь себе отчет в том, во что превратится наша жизнь? Быть “скорой помощью”, может, и лестно, но готова ли ты посвятить этому всю жизнь?
- Не знаю. И почему всю жизнь? Может, через год или два у тебя заберут этот дар или что-то случится, что мы поймем, что в дверь стучится посыльный с новой телеграммой. Я не знаю, Пьер. Я даже не уверена, готова ли я к такому испытанию. Но чувствую, что нас и свели не случайно. Не только из-за того, чтобы мы всю жизнь смотрели друг на друга и охали от любовного восторга. Может, это чувство поможет нам полюбить других людей точно так же, как мы любим друг друга. А, полюбив их, мы станем как бы частью их самих. А разве мы не захотим спасти тех, кого любим? Возможно, что сама мысль пока страшит нас, но оттого, что я говорю все это вслух, ничего не изменится. Мы должны быть готовы “изнутри”. Ведь здесь много чего нужно... И момент некоторой жертвенности, и неимоверные усилия, и тревожные ожидания, и бессонные ночи... У нас есть любимое дело... общее дело, творческое, мы ощущаем, что правильно все делаем... Казалось бы, зачем нам волнения, беготня, нервотрепка, переживания за других людей, “вживание” в их трагедии, а это необходимо, чтобы показать путь, как выйти из безысходности. Придется хватать кого-то за руку, чтоб не сделал неверный шаг. Всегда идти на шаг впереди очередной “жертвы” и не дать ей стать этой жертвой... Под силу ли все это нам?
Пьер молчал. Он знал, что будет молиться и просить Бога направить его в нужную сторону. И если воля Бога будет таковой, он примет ее. Но сейчас он от слов Асоны был в растерянности. Он не хотел пока думать, как оно там сложится в будущем. Что произойдет? Но сама мысль уже поселилась в их доме, и он это понял.

                Февраль 1998 г.