глава 2. Профессор Штерн и его команда

Я знал, что уже проснулся, но глаза открывать не спешил. По легким дуновениям воздуха я определил, что в комнате кто-то есть. Так случалось всегда. Около приборов, расположенных на полке вдоль левой от меня стены, суетился доктор Бялкин. Мне не нужно было открывать глаза, и не нужно было ощущать движение воздуха, чтобы понять, что это именно он. Равно как и доктору, который по изменениям линий на бесчисленных кардиографах и осциллографах уже знал, что я очнулся, даже не посмотрев в мою сторону.
-У вас, лейтенант сегодня, более частый пульс, чем в прошлый раз — сказал доктор, все также стоя ко мне спиной.
—Женщины, доктор. Я встретил женщину, — ответил я и открыл глаза.
Я лежал на спине на жесткой широкой кушетке совершенно голым. На лодыжки, запястья, шею, виски и многие другие участки тела ко мне были прикреплены провода, которые еще после минутной задержки, доктор начал быстро отсоединять.
-Вы имеете в виду Катерину?
-Боже упаси меня от этой куклы, — я поморщился, - я говорю про Елену.
—Лейтенант. Прежде чем вы приступите к комплексу обязательных упражнений, профессор просил зайти к нему. Он что-то задумал относительно вашего ночного приключения. Точно не знаю, но мне кажется, он хочет внести изменения в ход эксперимента.
-Правда?
Я искренне удивился. Это было так не похоже на ректора, с его жестким и властным характером, который не привык изменять намеченным правилам. Но на данном этапе меня интересовало только то, что они сделали с Еленой. Мне нужно было срочно это выяснить, поэтому я не стал перечить доктору и направился в раздевалку.
Для встречи с шефом я обрядился в свой любимый спортивный костюм. Он был весь черный с белой верхней частью плеч, продолжающейся полосами по обоим рукавам. Костюм неплохо сидел на моей атлетической фигуре, совсем не такой, какую я видел ночью в зеркале. Теперь я был крепким и сильным, мог побить любого гимнаста на честных соревнованиях или в драке на улице. Таким я сам себе нравился больше.
-Отлично выглядишь, - сказал Штерн, когда я, постучав, вошел к нему в кабинет, - Катя была вчера молодцом?
-Нормально, — отмахнулся я и без приглашения уселся в кожаное кресло.
—Доктор уже сказал тебе?
—Да, но я не поверил.
Штерн от души рассмеялся.
-Полтора года назад, когда мы приступили к эксперименту, мы учли, казалось, все тонкости проблемы. Смотри сам, — профессор начал загибать пальцы, — с одной стороны алкоголь, табак, женщины, наркотики и все-все плохое. С другой - девственность, гимнастика, Таэквондо, режим, гигиена, врачебное наблюдение. Но мы не учли самого главного. Нам с тобой нужна любовь. Терпеть не могу этого слова, но оно коротко обозначает целую систему чувств. Это немного изменяет ход программы, но ничего страшного. Главное вовремя признать и исправить ошибку, чем идти у нее на поводу.
-Извините, господин Штерн, - перебил я босса.
-Да?
-В каком из двух состояний мне следует приступить?
-Фу, что за слова? Какие состояния, Саша? Ты не трансформер, а самый обыкновенный человек. Ты один. Просто в городе ты пьешь, а здесь нет, в этом вся разница. А насчет начала, так ты его уже совершил. Алкоголь усложнит тебе задачу, тебе будет труднее в том виде привлечь к себе внимание женщины, чем в том, в каком ты сейчас. Кстати, голова не болит?
-Нет.
-А ведь тебя вчера не хило отдубасили. А женщина просто молодец.
-Она еще жива? — спросил я.
—Да жива. Но как только она узнает больше чем положено, мы ее ликвидируем. Так что она висит на кончике твоего языка, дружок. Скажешь ей лишку, то считай, что больше ее нет.
-Позвольте, босс. Любовь предполагает полную самоотдачу и доверие...
-Чушь, - перебил меня Штерн, — любовь — это химия, и тебе это известно. Возбуди ее, влюби в себя,- и влюбись сам. Иди, я больше не отнимаю у тебя время. Капитан ждет тебя в гимнастическом зале.
Странным же был этот профессор. Наряду со своим опытом и знаниями во всем он пренебрегал человеческими чувствами. Его психология строилась на дисциплине, и это он впитал в себя, когда получил военное образование. Как и многие из его команды он не видел личности в человеке и не понимал, что полюбив, человек способен пренебречь даже самыми опасными рамками.
Ас в биологии и биоконструктологии, он ненавидел психиатров, считая их науку пустой и ненужной. Парадокс. Исследуя клетки организмов, он принимал все чувства и действия, как условия расположения химических элементов. Именно такой взгляд позволил ему два года назад сделать открытие мирового значения и достать средства на чудовищный эксперимент, способный перевернуть все устои современного общества. Такой подход сделал его гением и руководителем проекта, но он мог привести и к трагической ошибке.
Доктор Бялкин знал Штерна давно и видел его насквозь, как, впрочем, и меня. Однако, он был неубедителен словами и ленив на подъем. Он был из тех людей, которые, умирая с голоду, могут не пожарить мяса из-за собственной лени. Однако на работе доктор был излишне кропотлив. Он любил свои приборы, свои записи и лекции. Он любил своего подопытного, то есть меня, и относился ко мне, как к больному ребенку,
Я чувствовал себя в институте главной фигурой, но слабой и беззащитной, сродни шахматному королю. Все мои действия были записаны на видео, все разговоры - на аудио, за мной следили много человек. Я писал доклады о своих ощущениях, которые проходили многоплановую психологическую расшифровку. Таким образом строилось хрупкое карточное здание эксперимента. Мне не говорили, дает или нет он какие-нибудь результаты, чтобы мои мысли не были предвзяты.
Каждое мое посещение института у меня брали анализы всех легкодоступных тканей и жидкостей, все это тщательно исследовалось и заносилось в базу данных. Меня просвечивали рентгеном, простукивали эхолотом, промывали катализаторами, просушивали в ультрафиолете, пробовали на вкус и выплевывали на дальность. Короче говоря, люди работали. А я жил, как король. Беззащитный белый шахматный король.
В институте я проходил обследования, занимался спортом, писал отчеты, правильно питался, много отдыхал и делал все, чтобы прожить миллион лет.
В городе я таскался по барам, напивался, за ночь менял трех шлюх, бил морды и по таковой получал, играл в казино, курил все виды трав и порошков, и вообще делал все, чтобы не сегодня, так завтра сдохнуть от цирроза или застрелиться в морфиевом дурмане. Интересная жизнь, не правда ли?
Все это пронеслось у меня в голове, пока я легкими шагами сбегал по лестнице, чтобы попасть в спортивный зал, где, по словам босса, меня ожидал капитан Сэм. По настоящему его звали Семеном. Он был моим спортивным тренером и военным наставником. В зале его не оказалось, поэтому я уселся в ожидании на лавку, и мысли мои перенеслись к Елене.
Она была чем-то новым для меня, чем-то выходящим за рамки моей инструкции, она даже покорила профессора и дала ему повод помыслить менее черство о людских отношениях. Я уже знал, что увижу ее еще много раз, так как даже если у меня одного с этой любовью ничего не вышло бы, то организация нашего института запросто могла смоделировать благоприятную ситуацию.
Это была не Катя, которая просто напросто была «девушкой по требованию», и появлялась всегда тогда, когда по каким-то причинам мне нужна была разрядка.
Я срывал на Катерине зло, терзал ее в постели, обзывал грязными словами, избивал по пьяни, заставлял отдаваться кому попало на моих глазах. В общем, в отношении ее я был порядочным засранцем, но она и я знали, за что мы получаем свои деньги, и добросовестно играли свои роли.
Елена была для меня своеобразным открытием, и Штерн понял, что она способна сделать то, что моя суженая кукла уже сделать никогда не сможет, то есть духовно завлечь меня.
-Что задумался? - капитан Сэм внезапно вырос передо мной, - Как дела?
-Бесподобно, капитан, — отозвался я, — с чего мы сегодня начнем?
-Занятия по третьему варианту, то есть на технику. Но сначала сходи к массажисту, он скоро появится. Сегодня я намерен сделать из тебя котлету, - Сэм громко заржал.
Капитан был настоящий вояка: широкоплеч, ширококостен, бескомпромиссен и туп. Он не знал моей фамилии, как и я его, но постоянно видев мой амулет с буквой "Я", называл меня Янусом, странно, но он даже знал – кто это такой… .
-Что, мой двуликий бог? — говорил он мне, когда я с трудом парировал его натиски в конце
тренировок, - Я намерен разбить тебе обе твоих слащавых морды. Ну, соберись, достань из своей узкой задницы свое второе "Я", и задай мне трепку.
Сейчас он стоял передо мной и говорил о разминке, а потом вдруг переменил тему.
-На следующей неделе ожидаем гостей.
-Каких?
-Наших неведомых спонсоров, - Сэм криво усмехнулся, - Штерн целый год водил их за нос, не
соглашаясь ничего объяснять, но теперь они сказали, что прекратят финансирование, если он откажется ввести их в курс дела.
-Поражаюсь я людям, - заметил я, — как они изначально доверили ему такие деньги?
-О, - потянул капитан - босс пользуется доверием в самых высоких кругах. Ему верят на слово. Если он секретничает, значит так надо. Если рассказывает, значит пришло время. Ну, ладно, странно, что ты об этом не знаешь, а теперь иди, и пускай массажист превратит в мягкую кашу твои лежалые мощи, а я слеплю из них машину-убийцу.
Штерн умел подбирать людей себе в помощники. Его окружали просто монстры науки и практики, и сам он был таким.
Придя в институт после военного гуманитарного университета, я сразу попал в поле зрения психиатров Штерна, как самая подходящая кандидатура. Я привез с собой сногсшибательные характеристики по всем параметрам. Единственно, чего мне не хватало, так это опыта. Однако, на их взгляд, я был наименее ценным членом экипажа, поскольку потеря меня в случае неудачи эксперимента не принесла бы особых проблем.
Было жутковато сознавать, что все эти люди, которые беспрестанно следили за мной, мало заботились о моей жизни. Я это знал, и научился рассчитывать только на свои силы. Меня могли зарезать, застрелить, отравить, утопить, сбросить под поезд и сделать все, чтобы мой дух покинул тело. Мои соглядатаи попытались бы помешать, но не расстроились бы очень сильно из-за моей смерти, а сам Штерн пожалел бы только о небольших денежных расходах на ликвидацию последствий.
Гораздо страшнее было бы, если меня взяли бы живьем и вытянули из памяти сведения об эксперименте. Лежа у массажиста на столе, я нутром почувствовал, как перепугался профессор, когда, огрев по голове, меня бросили в багажник и увезли. Честное слово, ему было бы легче, если бы я издох тогда. Но он знал, что я жив, прекрасно знал и боялся.
Будь они порасторопнее, я получил бы кусочек свинца от своего же снайпера через крышку багажника, но все обошлось, и все были довольны: хулиганы оказались обыкновенными хулиганами, я познакомился с женщиной, а профессор Штерн выстирал штаны и готовился к встрече больших гостей.
Я уже что-то слышал об этом, но давно, и не знал, ни кто такие эти люди, ни сколько у них денег, ни сколькими они поделятся с нами. Я не знал кто они. Мафия или правительство, сумасшедшие или частные заказчики.
Штерну никто бы не поверил, открои он сразу свои карты, но теперь, когда эксперимент в разгаре, Большим Людям придется либо верить всему, либо не верить даже собственным глазам. Умно, ничего не скажешь.
Наконец массажист выпустил меня из своих могучих клещей, и я приступил к занятиям, на которые ушло два ближайших часа. Затем бассейн, контрастный душ и плотный завтрак с тщательной подборкой блюд.
Было уже около полудня, и это значило, что самое время засесть за свои записи. Сначала я воспринимал это, как обязаловку, но потом, постепенно проснулся интерес, и через какое-то время я уже не мог представить себя без этих дневников.
Прежде чем каждый раз садиться за писанину, я прочитывал свои старые заметки. Не обязательно подряд, не обязательно предыдущие - они не были ежедневными, так как я по нескольку дней мог пропадать в городе.

"Что же я ощущаю?— писал я месяц назад. — Какие переменные и постоянные величины существуют во мне, и где граница отличия одного от другого?
Профессор говорит записывать все, что взбредет в голову, но на ранних этапах я не мог это сделать. Я боялся выдать свои иногда позорные желания, но постепенно совсем лишился комплексов.
Появившись в институте сегодня утром, я вспомнил, как поступил вчера с Катериной, и мне стало стыдно. Порой мне кажется, что красивейшее из всех животных наделено рабской преданностью ко мне. Когда она выполняет мои капризы, в глазах ее за постоянным равнодушием иногда пробиваются мерцающие искорки жалости ко мне и к себе.
Прошлой ночью я очутился в борделе "У Марьи", где по моему звонку Катя забронировала  номер, причем по моему же приказу не заказала туда проституток..
Я приехал часам к одиннадцати. Катя ждала меня в фойе, и мы вместе поднялись наверх. Все номера "У Марьи" были маленькими и неуютными, но чисто прибранными, и сдавались, как правило, на одну ночь.
Я уже изрядно был пьян к тому времени, но мне, как и любому на моем месте, этого показалось мало. Отправив Катьку за анашой, сам завалился на двуспальную кровать, и начал думать, как бы мне поразвлечься ".

Прочитав это, я остановился и хотел было перелистнуть страницу, так как прекрасно знал, что я придумал в ту ночь месячной давности, и меня передернуло от собственной гнусности. Я не хотел читать дальше, так как перечитывал эти строки не один раз. От них веяло неприкрытым пороком и садизмом, и поэтому они тянули меня, как магнитом. По ту сторону этих страниц был я и не я, то есть я, но не такой, как сейчас.

"Катя принесла две сигареты с отборной марихуаной через полчаса, и мы вместе повалились на кровать, поставив пепельницу прямо на покрывало между нашими задницами.
В подобном наркотическом дурмане мне могли приходить потрясающие по своей "гуманности" мысли о развлечениях. Катерина знала это, хотела и боялась. И чтобы справиться с холодным страхом перед моим больным подсознанием, ей тоже было необходимо оказаться "под кайфом". По началу меня удивляло, что Катя всегда приносит по две сигареты. И даже если я ей даю деньги только на одну, она предпочитает приобрести на свои, нежели находясь в здравом уме испытывать мои издевательства.
Затяжки после третьей мне стало намного веселее, и я сказал, чтобы Катька задрала юбку. Затем добавил, что на хрена нужна фарфоровая пепельница, если есть кое-что другое. После этих слов я начал стряхивать пепел ей на промежность.
После каждого моего щелчка по сигарете Катерина вздрагивала и напрягалась на долю секунды. Я высоко держал сигарету, поэтому падающий пепел не обжигал ее, успев потухнуть, а заставлял инстинкты действовать на подсознательном уровне. Она дрожала, будто бы обжигаясь на самом деле, и, чтобы добавить реальности ощущений, я опускал окурок все ниже и ниже.
Катерина начала стонать и повизгивать, испытывая настоящую боль, но я тоже решил не увлекаться, так как веселый вечер только начинался. Когда запах паленых волос начал забивать мятный аромат тлеющей травы, я прекратил пытку и Катя перевела дух."

Я опять остановился в своем чтении. Господи! Неужели это я? Наркотики совершенно дико действуют на мой разум. Я знал это, и профессор тоже знал, тем не менее поощрял меня за подобные выходки. Деньги были вложены огромные, и он не мог остановиться ни перед чем, если эксперимент не давал результатов.
Мне делалось иногда страшно, и я откровенно говорил об этом, на что босс хлопал меня по плечу, мол, потерпи, сынок, все будет хорошо.
Штерн был жестоким человеком, но честным, поэтому перед самым началом опыта он рассказал мне, чем все может закончиться, и я, после тщательного обдумывания, согласился, уповая на великую честь, которая выпала мне в современной науке.

"Мне пришла новая идея, - читал я дальше, — и Катерина безошибочно определили это по блеску моих глаз. Она знала, что этот блеск не сулит ей ничего хорошего, поэтому внутренне сжалась и мурашки побежали по ее голым красивым ногам. Как будто застеснявшись этого, она одернула вниз мини-юбку и плавно встала с кровати. Ее глаза равнодушно посмотрели на меня с немым вопросом о дальнейших указаниях.
Я велел ей спуститься в фойе мотеля и притвориться проституткой, что не составило бы ей особого труда. Я был уверен, что в душе Катя такая и есть, и еще я был уверен, что первый вошедший клиент кинется на нее, снимая штаны, настолько она была красивой. Она должна была привести его в этот номер и выполнить работу так, чтобы у владелицы отеля не было проблем из-за жалоб клиентов.
Я приготовился к созерцанию любопытнейшего представления, спрятавшись за тяжелой занавеской.
Первым попавшимся клиентом, как назло, оказался Кеша. Я хорошо знал его жирную свиную внешность. Он работал в органах безопасности, что, однако, не вселяло в него брезгливость к подобным заведениям.
Когда они вошли, я замер в своем укрытии, пытаясь подавить подступающий смех.
А дальше начался бардак...
Как легавый пес Кеша направил нос по ветру, четко определив в номере запах марихуаны. В щель между портьерами я видел, как изменилось его лицо, и понял, что он начинает злиться от того, что не может помешать нарушению закона, так как сдаст с потрохами себя самого. Ему бы пришлось долго объяснять начальнику цель своего появления в таком месте и таком виде. Глаза его наливались кровью, кулаки сжимались, а я боялся заржать, глядя на все происходящее.
Внезапно злость его выплеснулась наружу, он схватил Катерину за волосы и потянул вниз, от чего голова женщины запрокинулась назад, а на лице появилась гримаса унижения и боли.
-Допрыгалась сука?! — Внезапно заорал Кеша, — ты думаешь, не знаю кто ты? Знаю, и твоего наркомана тоже знаю. Попадись он мне, так он пожалеет, что вообще появился на свет.
Кеша размахнулся, и страшный удар поверг Катю на пол. Она не могла закричать, так как чуть не захлебнулась кровью из разбитых губ. Толстяк озверел совсем, он схватил ее за волосы и потащил к кровати.
—Получи, тварь, получи! — приговаривал он.
Кеша ударил ее ногой в живот, потом еще и еще. Я не видел, куда он бьет, так как кровать закрывала от меня лежащее Катино тело.
Все длилось не более минуты. Наступил момент, когда Кеша пришел в себя, и на его прыщавой морде отразился испуг от содеянного. Он побелел, как смерть, и занесенная для очередного удара нога уже не смогла опуститься. Он рванулся к двери, изрыгая ругательства, и скрылся с глаз.
Я уже не мог сдержаться в тот момент. Схватившись за живот, я вывалился из-за занавесок и повалился на пол, скрюченный и раздавленный приступами наркотического хохота. От смеха у меня свело челюсть и заболел живот, но истерика не отпускала меня до тех пор, пока я не подавился этим смехом.
Я вскочил на ноги и ринулся в туалет, перепрыгнув распростертое Катино тело. Меня вырвало ужином и желчью за секунду до того, как я спикировал к унитазу. Я стоял на коленях минут пять и надрывно блевал, стараясь не попасть на амулет-микрофон, болтающийся у меня на шее. Потом я вернулся в комнату.
Катерина была еще жива, и даже понемногу приходила в себя, хрипя и стеная. Я опустился перед ней на колени и смахнул с лица запачканную кровью прядь волос.
По нижней части ее лица из носа и рта стекала кровь, свертываясь на остром подбородке и белоснежной шее. От глаза по всей правой щеке разрастался синяк.
Я подхватил девушку на руки, доставив ей при этом сгусток парализующей боли, отнес в ванную, и удобно уложил на спину.
Включив душ, я настроил смеситель на воду комнатной температуры, и направил ей в лицо. Прядь волос забила сливное отверстие, и вода начала прибывать, окрашиваясь в алый цвет крови, смешанной с черным и синим поплывшей косметики.
Наконец Катерина открыла глаза, и они сказали мне многое. Она была мученица, святая, и я почувствовал себя очень нехорошо.
—Тебе было весело? — без тени эмоций только и спросила она".

Я тяжело вздохнул и перевернул страницу своей тетради. Я поражался самому себе, и на какое-то время меня обуяла ненависть ко всем. Что они сделали из меня? Выродка? Мутанта? А ведь раньше я был неплохим человеком. На данной стадии алкоголизма я еще мог бросить, мог завязать, время еще не было потеряно, но инструкция, будь она неладна, запрещала мне это.
Пролистав еще кое-какие записи, я открыл чистую страницу. Во мне, при взгляде на белый лист, внезапно выросла надежда на лучшее. Я же не был плохим. Я был, по-своему, добр и отзывчив. Может, еще не поздно?
Я достал из стола чернильную ручку "Паркер", подаренную мне еще в университете, и вывел аккуратным почерком:

"Нет для души большей муки и боли, чем кровоточащие раны, оставленные зубами собственной совести..."