Отрицательные числа

"No more of your fairy stories
'Cause I got my other worries"
- The Ramones

На улицах Лос-Анджелеса люди по-прежнему боятся слиться с толпой.
Когда я переступаю порог «Палитры», то даже и не думаю снимать свою зеркальную поделку под Ray Ban. За моей спиной, за закрывшимися тонированными стеклянными дверьми остается издыхающая в пыли и зное, залитая солнцем улица. Бульвар Сансет. Воздух провонял дымом и гарью. Снова горят леса.
Это лето слишком жаркое.
Я бывала в «Палитре» достаточно часто для того, чтобы спокойно ориентироваться в ней с закрытыми глазами, но не достаточно часто для того, чтобы не подавить в себе тут же возникшее желание забежать в туалет, чтобы занюхать дорожку-другую. Или закинуться «Викодином».
Все в норме. Я хожу на собрания группы уже третий месяц.
Мне не нужна эта дрянь.
Я думаю о наркотиках, а подразумеваю девушку. Думаю о девушке и воображение тут же выдает горсточку веселых разноцветных таблеточек, спрятанных в пудренице MAC.
Я не люблю наркотики, но наркотики любят меня? К чертям. Мэнсон в отношении меня попал пальцем в небо – я не люблю наркоту, наркота не любит меня. Мы просто….
**** себе мозги, - думая я, подходя к столику.
- Привет, Крис. Отлично выглядишь.
Да, она выглядит отлично. Сразу видно, что модные блоги читает настолько внимательно, что носит исключительно вещи, которые станут модными завтра. За эти шарфики, туфельки, браслетики девочки из Западного Голливуда и Беверли Хиллс будут рвать себе глотки в бутиках через пару дней, а для нее они тут же отживут свое, будут закинуты в какой-нибудь шкаф и забыты. Для того, чтобы одеваться, как Крис, нужно уметь и любить рисковать: всего один промах и все. Тебя ждет сокрушительный провал.
Для того чтобы жить как Крис уметь и любить рисковать не обязательно.
Она мне улыбается. Я смотрю на раскрытое меню, которое Крис отложила на край стола и понимаю, что заказ уже сделан. Мне все равно.
Мой взгляд натыкается на табличку « У нас не курят».
Блестки искрят в розовых спиральках-серьгах Крис.
Здесь слишком много света.
Я думаю о большой пудренице MAC.
Я думаю о двенадцати ступенях. Крис что-то говорит и все, что мне остается – равнодушно кивнуть. Не пытаюсь проявить заинтересованность.
Мне все равно, что мы будем есть, все равно, что будем пить. Я здесь не за этим.
Если честно, то я понятия не имею, что тут делаю. Больше всего мне сейчас на самом деле хочется оказаться в прохладе студии. Или поднять голову и увидеть нахмуренное небо Кемдена вместо потолка цвета сахарной глазури.
-…ет ты снимешь очки?
- Нет. Спасибо. Слишком много света. И бессонная ночь.
Кажется, Крис удивлена. Слишком много света, думаю я, глядя на нее, слишком много стиля.
Кажется, тут не надо быть телепатом, чтобы догадаться, о чем же она думает после моих слов о бессонной ночи. Пальцем в небо, Крис, пальцем в небо.
- Альбом пишем, - поясняю я и вижу по тому, как она хмурится, что Крис мне не верит. Да мне плевать. Времена, когда ее вера мне была нужна как афганский чистый, далеко в прошлом.
- Знаю. Отлично выглядишь.
- Спасибо, - сухо говорю я.
Она врет. Знаю, что Крис пытается быть милой и обходительной, делать мне приятное, но…
Она врет.
Скажем спасибо доброму доктору Луису. И споем алилуя.
Достаю зажигалку из кармана джинс. Щелкаю. Смотрю на пламя. Снова гашу и сначала. Так же и чувства. Так же и отношения.
Гасишь, а потом зажигаешь и так снова и снова. Бесконечный круг. Петля. Восьмерка. Лента Мебиуса.
К нам подходит официант. Он приносит сок и воду без газов. При виде апельсинового фреша мне хочется смеяться.
Она не знает, что меня тошнит от апельсинового сока. Конечно, ведь Крис не было со мной эти полгода. Она налаживала свою жизнь в то время пока я разрушала свою.
Наша общая система находилась в идеальном равновесии.
Официант смотрит на меня немного укоризненно, и я убираю зажигалку обратно в карман. Кажется, я все же умудрилась обжечься.
- Чего ты хочешь, Джул? – спрашивает меня Крис и признаюсь то для меня это очень неожиданный вопрос.
Такое неожиданный, что я чуть было не снимаю очки.
- Чего ты хочешь, Джул? – повторяет она терпеливо словно маленькому ребенку. Ну да. Так и есть. Я для нее всегда была непонятливым ребенком.
- Это неправильный вопрос. Чего хочешь ты, Крис?
Она смотрит на меня так, что я по ее округлившимся зеленым глазам догадываюсь – это не то, что Крис ожидала от меня услышать.
Давай, следуй вашему сценарию и скажи, как тебе ее недостает.
Давай, следуй старой своей привычки и произнеси названия песен с последнего вашего альбома, в которых поется о ней.
Давай, сними свои дурацкие очки, перестань корчить из себя рок-звезду и пусть она увидит твои покрасневшие от слез, а не от недосыпа глаза. Ну, кому ты врешь про сидение в студии до утра? Эй, Джул, мы все очень тебя хорошо знаем.
Просто скажи.
- Мне тебя не хватало.
Нет.
- Мне тебя тоже, - говорю я ей и прикладываюсь к своему стакану.
Я бы предпочла виски. Или еще лучше, чтобы в этот сок плеснули так щедро водки. Но приходится танцевать от того, что уже есть.
Иногда солнцезащитные очки оказываются самыми надежными ставнями, скрывающими тебя от окружающего мира.
Апельсиновый фреш на вкус отдает свежим гноем, и я не могу ничего с собой поделать. Я делаю всего два глотка, а потом отодвигаю стакан к краю столу, с трудом удерживая себя от того, чтобы не вытащить салфетку и не сплюнуть.
Было время, когда я два месяца пила только один апельсиновый фреш. Просто потому витамин С мне был жизненно необходим.
Крис этого не знала.
Она вообще мало что знала обо мне.
Кроме нас в малом ресторанном зале еще две какие-то пары. Пары, - думаю я и тут же отсекаю это слово, заменяю на деловые партнеры .
У нас вот тут тоже деловой обед.
- Так чего ты хочешь? – спрашиваю я у нее снова.
Я, правда, очень хочу это узнать.
Однажды девушка, которую очень любишь ты, но которая не любит тебя, исчезает из твоей жизни. На раз-два. Именно в тот момент, когда ты в ней больше всего нуждаешься. А потом появляется вновь. Чтобы поговорить. Где-то через год.
Я знаю причину, по которой она так со мной поступила. Я понимаю, что заслужила вот все это. Только вот тут есть одно большое но…
Я знаю, что и как она делала этот прошедший год. И то, что знаю о ней, не прибавляет Крис моей веры.
- Только общаясь с тобой в..светском ключе мы сможем понять, что же у нас все еще сохранилось.
- Я что-то ничего не понимаю. Крис, когда появились…мы? Нет, серьезно. Что я пропустила?
- Мы. Ты и я. Наши отношения.
Я смотрю ей прямо в глаза. Она не видит моего взгляда, потому что на эту встречу Крис явилась без забрала в отличие от меня. Крис полагает, что тем самым она проявляет свою искренность и бесстрашие. А я про себя думаю, что она всего лишь самоуверенная дура и больше ничего.
В светском ключе. Это значит сухие деловые обеды, редкие созвоны и обязательные фотографии с вечеринок, где мы обе будем улыбаться. Широко-широко, обнимая друг друга, словно близкие подруги.
Может быть, меня даже снова добавят в топ десяти друзей на своем MySpace, только вот читать не будут и комментировать тоже. А зачем? Светское общение, которое показывает всем – ну вот мы подружились обратно. А что там на самом деле – сторонним наблюдателям неинтересно.
Самое поганое ведь в том, что Крис думает, что все это от души, все это потому что она борется за наши отношения, потому что она меня любит.
Я-то знаю зачем она все это проворачивает на самом деле.
Скажем еще раз спасибо тебе, доктор Луис. Самое время.
- Мы, - говорю я, - Мы разве были? Что я пропустила, Крис?
Она моргает своими большими неестественно большими и длинными ресницами. Такими же фальшивыми, как и эта встреча. У Крис слишком длинные и тонкие светлые ресницы и все время, что я ее знаю, она налепляет себе накладные. Но наверное это единственное искусственное в ее внешности. И если бы только это было единственным чем-то искусственным в ней самой.
- Я любила тебя. И люблю тебя, Джул. Я все время думала о тебе, все эти месяцы… Но ты понимаешь – я больше не могла быть рядом. Каждое твое слово, каждый твой поступок – все это меня задевало. Мне было больно от наших скандалов… А теперь посмотри – время только на пользу тебе пошло. Ты такая уравновешенная…
Подходит официант и спасает меня от острого желания встать и свалить из этого чертова ресторанчика. Потому что чувствую себя здесь как в склепу.
Я чувствую себя сейчас здесь единственным живым человеком.
Потому что понимаю: год назад Крис говорила бы совсем другое и по-другому. В ней было б больше эмоций что ли.
Весь этот год она старательно вправляла себе мозги. Ну что же, судя по наглядным результатам, у нее это вышло на ура.
Ведь после той ссоры с Луисом, она ушла к другому специалисту.
Это только на первый взгляд все так сложно. На самом деле все проще таблицы умножения на единицу.
- Как Петра? – неожиданно спрашивает она меня, и мои пальцы чуть сильнее стискивают десертную ложечку.
Я очень хорошо помню ее слова сказанные мне, когда я брякнула « А я кажется люблю Петру Макензи, но не уверена, что мне что-то светит».
« …ну может это тебе это пойдет на пользу, Джулиет. Переключиться на кого-то другого будет тебе полезно. Ты разлюбишь меня, и все начнется у тебя по второму кругу уже с Петрой. Один в один так же. Только ты не меня любить будешь, а ее».
Это только с виду все так просто. А на самом деле, очень сложно. Это как запомнить максимальное количество знаков в числе Пи после запятой.
- Она в Лондоне, - коротко ответила я Крис. Про то как ее Эва я спрашивать не стала, просто потому что каждый читатель Крис ( а впрочем и случайно забредший на ее страничку блога что на спейсе, что на Buzznet) вегда в курсе где Эва, как она, как они, сколько раз они сходили на выставку очередной многообещающей молодой художницы или фотографа, сколько раз они, прости господи, потрахались этой ночью. Все обожали Крис за ее искренность и непосредственность, а я, возможно, все еще просто ревновала, все еще злилась, все еще что-то чувствовала…
Но скорее всего во мне просто говорил цинизм. Цинизм настоящего артиста, а не «интернет-звездочки», шляющейся возле Сцены.
И то, что бы я с большим удовольствием вернула да еще с доплатой, мой цинизм говорил, что люди Сцены с большим удовольствием подменяют искренность на продажность и наоборот.
Для нее наш обед был всего лишь новой темой для поста в ее блоге. Крис как и все остальные в этом чертовом городе так боялась слиться с толпой.
- Я думала, что вы вместе, - в ее тоне скользнуло что-то уж больно похожее на сочувствие.
Если бы я держала очки в руках, то, наверное, их все же сломала.
- Мы вместе. Просто сейчас она в Лондоне.
- Ты сказала, что пишешь альбом, я и подумала…
- Да, мы пишем альбом. Просто Петра в Лондоне. Временно.
Мой «сандей» таял в вазочке, которую официант поставил передо мной несколько минут назад, и сейчас я плохо помнила этот момент. Крис, опустив взгляд, ковыряет ложечкой свою клубнику со сливками.
Она не спрашивает про наш прошлый альбом. Я до сих пор помню то, что она сказала на наши с Петрой первые демо песен, после того, как их послушала.
Вы каждая по отдельности можете лучше.
Конечно же она была объективна. Конечно же Крис понимала лучше меня, лучше Петры, лучше Дэвида Фридмана, что демо со временем лучше не станут.
А я не спросила про ее новую книгу. И не стала ничего говорить о «Времени тишины», хотя и прочитала сразу же, как увидела в магазине.
Я купила эту книгу сразу же.
Мы были в Париже с группой в рамках тура тогда, и Петра не разговаривала со мной после этого два дня.
Мне следовало выбросить Крис из головы. Но кто виноват в том, что даже спустя год я этого не сделала?
Только одна я.
…Луис назвал это шоковой терапией мистера Элиота.
Я помню, как мы сидели в его кабинете: джанки-музыкант, почти загнавшая себя на край могилы, и психотерапевт, потерявший лицензию. В темной и душной комнате всюду стояли коробки. Кушетку, на которой мы с ним сидели, обтягивала пленка.
Доктор Элиот был обязан покинуть съемное помещение со своим барахлом в течение ближайших 24 часов.
Через два дня у него должно было состояться первое судебное слушанье.
Поэтому мы сидели на кушетке, обтянутой пленкой, мы нюхали кокаин с одной из папок, в которых хранились истории его клиентов ( ныне все эти папки были пустыми, потому что документы были изъяты и вывезены), мы слушали старье вроде Fear на полную громкость, мы старательно делали вид, что нас совершенно не волнует то, что с каждым часом в кабинете становится все темнее и темнее, а грузчики так и не появились. Возможно, что Элиот, позвонивший в грузовую компанию под кайфом, назвал им не то число. Или не тот адрес. Или же он вообще не позвонил.
С каждой минутой становилось все темнее и темнее. Кровь, которая текла у меня из носа, засохла над верхней губой, подбородке и шее. Ее ровные крохотные капельки были даже у меня на ключицах как россыпь крупных бурых веснушек.
У меня онемел рот и я была удолбаннее Луиса. А Луис в расстегнутом пиджаке и с галстуком, обмотанном вокруг его шеи на манер шарфа, лежал на кушетке, устроив свою кудрявую голову на моих коленях и рассказывал про то, как он дрочил после сеанса на пленки с записью исповеди Майлы Сайрус о том, как с десяти лет ее развращал собственный отец.
Я не знала, правда это или Элиот как обычно врет.
Я только знала, что Каллем Сайрус – одна из крупных шишек телевидения, умер от сердечного приступа где-то с год назад, а Майла – это такая милая и спокойная до занудности девица. Мы с ней пересекались на паре вечеринок, и, слушая бессвязный треп Луиса, я думала себе под кайфом что-то вроде : «Воу, ни черта себе…»
А потом он замолчал и, принявшись разглаживать полы рубашки, сказал:
- А у меня есть подарок для тебя, знаешь? Я хотел отдать тебе на твой День Рождения, но лучше я сделаю сейчас. А то вдруг или ты умрешь, или я сяду.
Я помню, как рассмеялась. Тогда мне показалось это очень и очень забавным.
То ли ты умрешь, то ли я сяду.
Элиот почти скатился с моих колен, и без него стало как-то легче. Я закрыла глаза и не видела, как он на четвереньках добрался до ближнего к нему ящика и вытащил оттуда коробку с кассетами. Если бы я все это видела, что рассмеялась. Наверное.
Элиот на четвереньках и обдолбанный смахивал на бешеного пса, который вот-вот завалится на бок и сдохнет.
Я бы рассмеялась, но мои глаза были закрыты.
А потом его сухие губы коснулись моего лба. Я услышала щелчок включаемого диктофона, а Луис прошептал мне на ухо:
- С днем рождения, дорогая.
А потом голос Крис – немного усталый и равнодушный – заполнил весь кабинет…
Мой «сандей» растаял, хотя прошло всего несколько минут.
Просто сегодня очень душно. Жарче обычного.
- Ну а чего хочешь ты, Джул?
Я пожимаю плечами. Думаю о том, что завтра у нас, к сожалению, пока без Петры, съемка для Alternative Press. Кажется обложка следующего номера наша.
Думаю о том, что кажется в этом году мы попадаем на Download festival.
Я думаю о том, кажется Epitath, на которых мы подписаны, очень нами довольны и отправят нас на разогрев Thursday и если так и будет, то Джона – наш барабанщик будет рад до безумия.
Как-никак он их еще в школе слушал. Как-никак он сам из Джерси. И Джона бредит настоящей, легендарной и полностью сейчас исчезнувшей Сценой, к которой Thursday когда-то принадлежали.
Чего я хочу? Оказаться в Лондоне. Чтобы Петра вернулась. Чтобы все снова стало как раньше. Чтобы я просыпалась от того, как она ссорится с Коулом Уоллесом, который снова перепутал часовые пояса и позвонил просто поболтать.
Но потом я понимаю, что вопрос Крис относился к нам .
Кажется даже от моего «сандея» несет древесной гарью.
- У меня весь месяц расписан.
- Пожалуйста, пойми, что мы не сможем общаться, если это общение не будет нужно нам обеим. Я очень тебя люблю, Джул, но если у меня не будет другого выбора – я снова уйду.
Я смотрю мимо нее. На ряды круглых белых столиков в глубине зала. Белые скатерти, салфетки, обивка стульев.
Ты знаешь, почему у психоаналитиков и терапевтов обычно кушетки или кожаные или под кожу?
Нет, почему?
С них удобнее потом сперму стирать.
А следом за голосом Луиса, я слышу обрывки той пленки.
Я слышу голос Крис, которая рассказывает о том, как познакомилась с милой одинокой девушкой и решила, что сможет ее спасти от всех и прежде всего от нее самой. А она почему-то в нее влюбилась.
Она до сих пор злится на меня за то, что я не ответила ей взаимностью.
Иногда я пытаюсь понять, доктор, что стояло за моей любовью к ней кроме желания спасать.
Иногда я пытаюсь понять, доктор, что стояло за ее любовью кроме упоения своими страданиями.
Она всех от себя отталкивает. Знаете, за тот год, что мы дружили, я видела как вокруг Джул сменилось очень много, скажем, так друзей. Все ее старые приятели не особо интересуются ее жизнью, даже если ее возможно и по-своему любят. Поэтому Джул с ними до сих пор и дружит. Ее интересует только начальный этап общения, а потом интерес Джулиет ослабевает.
Я думала, что смогу ей помочь, но Джул почему-то в меня влюбилась.
Она говорила только правду.
Я плакала и слушала. И кивала.
Да, так оно и было.
Я виновата.
Виновата только я.
А потом Крис сказала: я ведь не давала ей шансов.
Когда врешь самому себе на сеансах, то ты создаешь удобный вариант реальности, в котором все подчинено твоим желаниям.
Все писатели этим страдают.
Все писатели врут. В той или иной степени приукрашивают реальность.
Это просто их профессиональное заболевание.
Петра читала «Время тишины» уже после меня. Мы забыли эту книгу в нашем парижском номере, когда съезжали, но я знаю, что Петра оставила эту книгу там специально. У меня была возможность ее купить, когда мы вернулись в Город Ангелов, но я этого не сделала.
Возможно потому, что в аэропорту она взяла меня за руки, взглянула мне в глаза и очень серьезно произнесла:
- После нее ты можешь петь обо всем, что пожелаешь, не оглядываясь ни на кого, Джулиет. Тебе развязали руки.
А возможно, что все дело было в том, что после того, как мы прослушали все кассеты Крис, сидя уже на полу в бывшем кабинете Луиса, он мне сказал:
- Я заметил, что чем больше ты стараешься отбелиться перед другими, чем больше ты жаждешь донести правду до каждого, чем большему количеству людей ты стремишься
рассказать свою правильную версию событий, тем ты сильнее ощущаешь свою вину, дружок. Ну, всем это свойственно – все мы вроде люди, как-никак. Просто это тоже наркотик и на него подсаживаешь так же легко, как на обожание других людей, власть над ними или секс. Иногда честность убивает отношения, но с враньем они гниют быстрее.
А потом Луис сказал:
- У меня, кстати, сохранилось еще несколько кассеток с Майлой Сайрус. Хочешь послушать?
Крис внимательно смотрит на меня здесь-и-сейчас , она что-то говорит, а я пытаюсь вспомнить – а во сколько у меня собрание группы сегодня? Успею ли я прогулять собак Луиса перед собранием? Да, Луис мотает срок и пишет там, в тюрьме, как и всякий наркоман от вины книгу, а мы с Петрой присматриваем в это время за его собаками.
Крис что-то говорит, а я понимаю, что пытаюсь занять свои мысли чем угодно, лишь бы ее не слушать.
Все, чего я хочу – это понять, почему я здесь. Зачем я согласилась на встречу, зачем пришла.
Зачем я делаю вид, что в чем-то заинтересована, если это не так. Тем более, что я уже полчаса пытаюсь разыскать в Крис ту девушку, которую я когда-то полюбила, но не вижу ничего, кроме стиля и пустого трепа, пусть и высокохудожественного в устной форме.
Она говорит так, как не говорят люди в реальной жизни. Она говорит как выдуманный персонаж. Девушка, придумавшая сама себя. Писательница, которая пишет книгу о себе даже сейчас; книгу в которой все люди, что ее окружают во вроде бы реальной жизни, всего лишь герои повествования, появляющиеся и исчезающие по желанию рассказчицы.
Крис говорит как человек, проигрывающий будущий пост для своего блога.
Как жаль, что я так не умею.
Я пытаюсь найти в ней хоть какие-то следы от той Крис и понимаю, что это бесполезно.
На ноль не делят.
А то Вселенная сотрется.
Я не давала ей шансов.
В Лос-Анджелесе люди по-прежнему боятся слиться с толпой. И горит лес.
Я много времени потеряла в городе, который была вынуждена столь долго ошибочно называть своим домом.
Я слишком много времени потеряла на девушку, которую любила какая-то другая Джулиет.
- Ну, так что ты скажешь?
- Мы можем встретиться как-нибудь потом. Я позвоню.
На самом деле мне хочется ей сказать: «Ты знаешь, я тут подумала, что уезжаю в Лондон прямо сейчас и навсегда», но вместо этого вежливо улыбаюсь и говорю:
- До скорого.
Я оставляю Крис со своим растаявшим горелым «сандеем», с теплым апельсиновым фрешем и призраком Джулиет, которая умерла в том темном кабинете психотерапевта с закрытой лецензией.
Иногда очень правдивая ложь самому себе добивает кого-то другого.
Я выхожу на улицу, снимаю очки и убираю их в задний карман своих обтрепанных синих «скинни». Я смотрю на запад, ищу плейер, включаю рандом.
« О, и случайно узнаешь, что домой ты не вернешься никогда…»
- Спасибо, - тихо говорю я голосу в своих наушниках, дверям за своей спиной, призракам, спрятавшимся за ними, улице, которая меня ждет, теням, что стали длиннее.
А потом улыбаюсь и иду в гостиницу.
Собирать свои вещи.