Онтология реализма

Реализм – это направление с опорой на реальное, не бытовое, а онтологическое, бытийственное, в смысле – проясняющее дух, взыскующее основ бытия, дающее опору душе, приобщающее к «прекраснодоброму», реальное в высшем смысле.

Реализм в моем понимании – это то, что осталось сказать перед казнью, - самое главное, яркое, образное, живое, проникнутое глубоким символизмом концентрированное обобщение опыта жизни, - то, что надо оставить после себя не ради заработка (какие уж заработки перед вечностью), а чтобы просветлеть перед неизбежным от произнесения "слова духометного", которое пойдет гулять по свету, обретая свою судьбу.
 
Реализм – это то, что дает реальную опору душе в решительный миг. Реализм – это Книга Бытия, Псалтырь и Евангелие. Реализм – это Пушкин, Лермонтов и Гоголь. Реализм – это Стивенсон, Уайльд и Кафка. У Стивенсона мне бесконечно дорога тончайшая интонация сочувствия к человеку в «Странной истории д-ра Джекила и м-ра Хайда», - само предположение, что можно быть до смерти душевно потрясенным, увидя метаморфозу оборотня (из уважаемого доктора - в циничного преступника, переступающего через жизни и судьбы), - для этого надо, по-крайней мере, иметь душу. Кто теперь удивится подобным метаморфозам и испытает душевное потрясение?

Реализм – это Аввакум и Шаламов. Ефрем Сирин и Феофан Затворник. Блаженный Августин и Иоанн Златоуст. Гомер и Софокл. Блок, Белый и Сологуб. Есенин, Рубцов и Шукшин. Егор Летов и Янка Дягилева. Башлачев и Курехин. Сократ и Платон. Кант и Шопенгауэр…

Мне не нравится, когда реалистами, отбирая этот термин у других, представляют себя трескучие журналисты и лубочные бытописатели, поэты «ванильного сухаря», описывающие свои серые будни, акулы пера и насекомые мысли. Это не реалисты, а саранча или инсекты-богомолы (у которых самки откусывают головы самцам после совокупления), выдающие за литературу свои экскременты, труху и отбросы, разводящие около этого критику и философию, всякого рода псевдоабсурдизм и псевдопостмодерн, открывающие лавочку для торговли всем этим, в красивых обложках, впаривающие этот товар государству и обществу.  Но наш московский обыватель-мазохист и это схавает, с него станется. Желудок у него привык к питанию на помойке. Но только с этим долго не живут, и подыхают без божества, без вдохновенья. И тянутся за опорой к реальному.