Рождественский. Реквием

       Тот край, где я нехотя скроюсь, отсюда невиден.
       Простите меня, если я хоть кого-то обидел!
       Целую глаза ваши.
       Тихо молю о пощаде.
       Мои дорогие. Мои золотые.
       Прощайте!

                Роберт Рождественский


«Красиво пишете о правильном…».
Это комментарий к моему стихотворению, которое параллельно со строками Роберта Ивановича Рождественского привести здесь было бы не корректно. Благодарна за отклик, за положительную оценку.
Вдруг произошел толчок, потянулась цепочка мыслей.

… А когда он упал –
некрасиво, неправильно,
в атакующем крике вывернув рот,
то на всей земле
не хватило мрамора,
чтобы вырубить парня
в полный рост!

В искушенных кругах «красиво» и «правильно», считается дурной оценкой любому произведению искусства. Обыкновенно, соглашаться с этим не хочу, - я за красоту как лекарство от грязи и уродства. Но прошу меня простить за ощущение, что именно здесь - это как-то не так. Красиво о правильном,  скорее, -  с классическими вензелями о чем-то отстраненном. Жаль, если так вышло!
В основе лежит слишком живая история.
Я очень люблю Роберта Рождественского. Кажется, стихи «придворного поэта» доныне в большом количестве присутствуют везде и всюду, но Вы никогда не пытались войти в современный книжный магазин и купить томик? Боюсь, кроме одного крохотного переиздания, собранного его дочерью Ксенией, Вам ничего не смогут предложить. Будет Вознесенский, будет Ахмадуллина. Впрочем, и это хорошо.
Однажды, лет пять тому назад, со мной произошёл курьез в театральной библиотеке.
Мы привыкли выдавать библиотекарям что-то в роде: «Лорка, песни», вот я и подошла к даме в летах с фразой: «Рождественский. Реквием». И, хотя между двумя словами стояла внушительная пауза, которая и соответствует обозначению точки, моя собеседница подняла на меня рассеянный взгляд и начала что-то припоминать. Затем вдруг спросила: «А кто автор?».
Чуть позже мы с ней вместе над этим от души посмеялись.
Но это характерная иллюстрация. Роберта Рождественского знают больше понаслышке, а потому, теряют к нему интерес. Причём, вслушиваются не в его собственные слова, а в то, что сказали потом о нём.
Как-то, мой преподаватель русской литературы в академии выразил недоумение, как я, будучи молодой девушкой, а значит,  apriori существом нежным и тонким, могу восхищаться таким грубым и жестким поэтом. Буквально накануне он признался, что по настоящему не знаком с творчеством иеромонаха Романа. Я чуть не сорвалась спросить, не так ли дело обстоит и с Рождественским. К счастью, удержалась, потому что совсем не хотелось обидеть человека, которого люблю и уважаю. Я ответила совсем общеизвестным:

И мне до тебя,
Где бы ты не была,
Дотронуться сердцем нетрудно.
Опять нас  любовь за собой позвала.
Мы – нежность,
Мы – нежность.
Мы –
Вечная нежность друг друга.

Друзья знают эту мою страсть. Однажды мне принесли прекрасное издание, кажется, начала семидесятых. История была банальна – книгу нашли на лестнице, выбросить, видимо, было всё-таки жаль.
Вот так умирают поэты.

Мгновенье
Остановлено нечётко.
Видны глаза
И больше ничего…

Когда я вновь и вновь перечитываю строки, оставшиеся от «грубого, брутального» человека с огромными по-детски распахнутыми глазами и такою же душой, наворачиваются слезы. Всегда. 
Наверное, он нас простил…

Тихо летят паутинные нити.
Солнце горит на оконном стекле…
Что-то я делал не так?
Извините:
жил я впервые
на этой Земле.
Я её только теперь ощущаю.
К ней припадаю.
И ею клянусь.
И по-другому прожить обещаю,
если вернусь…

Но ведь я
не вернусь.