Гармонь. дяде моему, Юрию Викторовичу

-Эй,малый...
Юрка обернулся. Возле теплушки стоял высокий худой солдат с ввалившимися щеками и жёлтыми прокуренными усами.
-Малый,- повторил он,- поди-ка сюда.
Юрка несмело подошёл.
- Ты на гармошке играешь?- неожиданно спросил солдат.
Юрка пожал плечами. Отец до войны начинал учить его, говорил, что музыкант нигде не пропадёт. сам он был умелым гармонистом, и мальчику нравилось следить за его ловкими пальцами, которые стремительно бегали по кнопкам инструмента, извлекая из него мелодии то грустные, то весёлые, то задумчивые, то бесшабашные... У самого Юрки так не получалось, но отец говорил, что со временем из сына выйдет толк...
 Со временем... Война отняла это время. Ушёл на фронт отец - и полгода от него не было никаких известий. А весной, когда закончились картошка и мука, отнесла мать гармонь на толкучку. Юрке, самому старшему, говорила, словно оправдываясь, увязывая гармонь в старый полушалок: "Память, сынок, не в вещах. Память, она в сердце должна быть. Вот вернётся отец - наживём. А сейчас главное - вас сберечь".
 -Ну, -поторопил солдат, отвлекая Юрку от невесёлых воспоминаний.
-Умею немного,- неуверенно произнёс мальчик.
 -А ну, сыграй!- тотчас раздалось несколько голосов, и из вагона начали выпрыгивать солдаты. Один протянул гармонь. Юрка робко принял на руки инструмент, погладил его облупившийся, тускло мерцающий бок и,словно наяву услышав голос отца:" Ты, сынок, душой играй - и всё получится", пробежал пальцами по чёрным кнопкам.
 он играл вальс, и мелодия увлекала мальчика в то счастливое время, когда отец был рядом и мама - молодая, весёлая - часто смеялась. Он играл, а по щекам катились непрошенные слёзы. Юрка стыдился этих слёз, но руки были заняты и стереть их он не мог.
 - Ты бы, парень, повеселей чего сыграл,- задорно проговорила молодайка в цветастом платке. - А то нагнал тоски...
 - И-эх,- Юрка разудало развернул меха, и грянула над привокзальной площадью - пыльной, затоптанной, густо усеянной окурками и обрывками газет, лихая частушечная дробь.
 Круг слушателей раздался, в центр бойко выскочила та самая молодаечка и, дробно забив ногами, высоким голосом пропела:
                Я иду, а сердце бьётся,
                И не чую ног и рук.
                Скоро милый мой вернётся,
                Скоро Гитлеру каюк.
 - И-иих,- в едином выдохе качнулся круг, и к молодаечке подлетел невысокий рыжеусый солдат и пошёл вокруг неё вприсядку. Вслед за рыжеусым в круг потянулись и другие. Частушки сыпались одна за одной, причём среди них попадались такие "солёные", что гармонист краснел и старался не вслушиваться в слова.
 Через полчаса Юркины пальцы онемели и отказывались повиноваться. он сжал меха и выдохнул:
 - Всё...
 - Ну, спасибо, сынок, потешил,- высокий худой солдат положил широкую ладонь на стриженый затылок мальчика. Столько уютного, домашнего - отцовского- было в этом жесте, что Юрка не удержался, всхлипнул.
 - Воюет батька-то?- спросил солдат.
 - Вою-ет, - прерывисто выдохнул Юрка,- не пишет только... полгода уж...
 Он уже справился с охватившими его чувствами и открыто смотрел на солдата.
 - Пойду я. Мамка ждёт.
 Мальчик развернулся, но солдат ухватил его за острое костистое плечо.
 - Обожди, не торопись.
 Он ловко запрыгнул в вагон и вскоре появился с потёртым вещмешком.
 _ Вот, тебе, -и, видя, что Юрка мнётся в нерешительности, добавил: -бери, бери, не тушуйся. Да завтра снова приходи.
 Дома мать охала над раскрытым вещмешком, а Юрка гордо выкладывал на стол банки с тушёнкой, куски сала, сахар в пакетике и буханку хлеба - настоящего, ржаного, ароматно пахнущего.
 Неожиданно мать всхлипнула:
 - Кормилец ты наш...кормилец...
 На следующий день Юрка снова отправился к вокзалу. Без труда нашёл знакомый вагон, а там его уже поджидали.
 - Фёдоров, гони инстумент, музыкант пришёл,- крикнул вглубь вагона давешний солдат.
 Фёдоров -полноватый, с гладко выбритым лицом ефрейтор- спустился с подножки, крепко прижимая к животу гармонь.
 -Где играть учился, парень? - спросил он, протягивая инструмент Юрке.
 - У отца,- ответил мальчишка.
 - Дааа,-протянул Фёдоров, скручивая цигарку,- а мне вот не довелось обучиться. сирота... А с детства мечтал на гармони играть... Вот, купил, авось обучусь...
 Их уже окружили солдаты, какие-то женщины, пришедшие на вокзал по своим делам; торговки семечками и махоркой пододвинулись со своим товаром поближе.
 И вновь над площадью звучала музыка, вновь каблуки прибивали пыль, кружились пары, молодели и разглаживались лица, и отступала на время война...
 - По ваго-о-онам, - раздалась зычная команда, перекрывая музыку, и круг слушателей тотчас распался. Всё пришло в движение. Солдаты вспрыгивали в вагоны, некоторые из них скоро, на бегу, прощались со своими недолгими партнёршами по танцу.
 - Так адрес, адрес не забудь... Фото пришли... Пиши, не забывай...- слышалось то тут, то там.
 Фёдоров выхватил у Юрки из рук гармонь, вместе со всеми кинулся было к вагону, потом остановился, постоял, раздумывая, обернулся и протянул гармонь мальчику.
 - Держи, парень...
 Юрка шагнул вперёд, не веря своему счастью, а солдат почти дословно повторил материны слова:
 - Если уцелею - куплю другую, ну а нет - память обо мне будет...
 - Спасибо, прошептал Юрка, бережно обхватив гармонь и глядя, как Фёдоров бежит некоторое время рядом с вагоном, держась за поручень, а потом, опираясь на руки товарищей, вспрыгивает на подножку...
 - Счастливо, парень,- кричали солдаты,- расти скорей.
 Вот и последний вагон проплыл мимо мальчишки, а он долго ещё стоял, глядя вслед удаляющемуся поезду...