Семейный секрет

В соседней комнате моя мать опять что-то втолковывала отцу. Ее голос раздражал меня, как жужжание назойливой мухи. Я недоумевал, почему отец не возмущается, почему молчит. Но, видно, ему нравились вечерние монологи моей мамы. Может, они стали для него, как колыбельная для младенца, и без них он не мог заснуть?
Вообще, логика взрослых была китайской грамотой для моего ума. Их чудачества я понять был не в состоянии. Впрочем, они платили мне тем же.
Этот взаимный процесс приобретает на земле все больший размах, отдаляя все дальше и дальше людей, оказавшихся в силу ряда причин под одной крышей.
То ли крыша была не такая, то ли люди стали не те, но только вместо тесного объединения получалось сообщество одиноко живущих людей, носившее по-прежнему гордое название: “семья”. Предназначение этого объединения забыто, смысл самого слова утерян, но упрямые люди, не желающие ничего менять и понимать, продолжали создавать то, что заведомо было обречено на развал. Рядом поставленные доски - это еще не забор и, уж тем более, не дом.
Однажды во мне родился вопрос: “Что такое семья?” И я надеялся получить на него ответ. Но разные взрослые отвечали на этот вопрос по-разному. Папин друг сказал:
- Семья - это загадка природы, это слово произошло от слова “семя”. Значит, люди из одного семени и есть семья.
Он увидел недоумение в моих глазах и уточнил:
- Стручок гороха видел? Вот, семья похожа на него.
Своим пояснением папин друг запутал меня еще больше. Тогда я обратился к Натали - маминой подруге. Она выслушала мой вопрос и заявила:
- Все очень просто. Семья - это объединение родственников, которые связаны финансовыми обязательствами.
- Не морочь ребенку голову, - вмешалась мама. - Какие обязательства? Где они? Покажи мне их.
У Натали, по всей видимости, их не было, и показать маме она ничего не смогла, зато меня она тут же отправила погулять.
- Дышать свежим воздухом полезно, - проговорила Натали и что-то зашептала моей маме на ухо.
Меня не интересовали их секреты, и я пошел на улицу.
Наш сосед-старик сидел на скамеечке возле своего дома. Я решил спросить у него: “Что такое семья?” Уж кому, как ни ему, знать об этом!
- Семья? - улыбнулся старик. - Послушай: СЕМЬ-Я. Число семь - символ гармонии. Значит, семья обязательно должна быть гармоничной. “Я” - это высшее, духовное начало любого человека. Что же получается? Бог хотел, чтобы это было духовное, гармоничное объединение не просто людей, а родственных людей. “Я” отражается, словно в зеркале, семь раз. А что может объединить родственников так, чтоб это было духовное, гармоничное объединение? Только одно: любовь. “Я люблю Я” - это формула семьи. Мы с тобой говорим о высшем проявлении человека. Посчитай, сколько букв в этой формуле? Семь. Опять гармония. А в слове человек сколько букв? Тоже семь. Еще один интересный момент. А в слове ребенок? Снова семь. Смотрим дальше: бабушка и дедушка. В этих словах тоже по семь букв. Дальше – муж и жена. Только вместе они составляют ту самую Божественную семерку. Значит, их объединение не может быть случайным. Из их гармонии родится еще одна гармония - ребенок. Чтобы семья стала такой, какой ее Бог хотел видеть, сколько человек в ней должно быть?
- Семь, - обрадовался я.
- Правильно. Мать, то есть жена, муж, бабушка, дедушка и трое деток... Вот и весь секрет. Все дело в магической семерке, - старик склонил голову и облегченно вздохнул.
Его длинные седые волосы были похожи на одуванчик, и я вдруг испугался, что они могут улететь от дуновения ветра. Но он снова поднял голову, а волосы остались на месте. От этого обстоятельства я чуть не запрыгал от счастья. И тут я вспомнил про объяснение Натали и проговорил:
- А мамина подруга говорит, что финансы должны объединять.
- Ни деньги, ни общая крыша - это еще не семья. Каждое “Я” должно любить другое “Я”. Любовь - основа. И составляющие семьи - 3, 5, 7... А там, где гармония, - там свет, радость, взаимопонимание... Там Бог!
Объяснение старика, самое витиеватое из всех, которые я слышал, почему-то понравилось мне больше всего. Я поверил ему, что семья - это СЕМЬ-Я, объединенных любовью. И тогда мне стало понятно, почему мои родители не могли жить в мире и гармонии. У нас был усеченный вариант семьи, но он тоже может быть гармоничным. Старик же говорил, что муж и жена рождают ребенка... Здесь все нормально. Но, видно, муж и жена не объединились в любви, чтоб стать семеркой, они 3 и 4 и не более того... Мне стало грустно.
- А как же у вас? - спросил я. - Ведь вас всего двое в семье.
- Муж и жена. Возможен и такой вариант. Мы слиты, мы единое целое, мы - семь букв, но мы - одно. Значит, гармония есть. Мы родили троих сорванцов. Когда-то у нас семья состояла из пяти человек. Помнишь, я тебе говорил, что составляющие семьи - 3, 5, 7... Возможно еще 11, 13, 17... Почему эти цифры? Они неделимы, они - единое целое. А если и делятся, то только сами на себя. Прочность - основа семьи... Ты прости меня, я, наверное, не очень понятно говорю?
- Но у вас же сейчас в семье двое, - настаивал я.
- Нет. Один.
- Как один? Если вы и ваша жена - это два человека?
- Забыл? Муж и жена - единое целое. Е-д-и-н-о-е. Значит, один.
- Тогда почему, когда они рождают ребенка, вы говорите, что их трое? А не двое?
- Потому что две точки, если их соединить... то получится одна прямая. А если три точки, то уже три прямых, треугольник. Это понятно? - и он стал чертить на земле вначале две точки, над ними еще одну.
Я не очень хорошо понимал тонкости его объяснения, но  попытался запомнить главное. Когда старик соединил две точки, я увидел одну прямую. А потом он провел прямые к верхней точке, и я не мог ничего возразить, потому что получился треугольник. А у него три стороны, то есть три прямые.
- А как вы узнали об этом? - спросил я.
- Наблюдал, думал, рассуждал...
- Спасибо, дедушка. Я все понял. Нужно любить друг друга, и тогда все точки в семье соединятся, и их невозможно будет разделить.
- Можно и так, - улыбнулся старик. - А вон и моя неделимая часть идет...
Глаза старика засветились любовью, преобразив все его лицо.
- Ваня, ты опять забыл шляпу, - ласково сказала подошедшая к ним старушка. - Вот напечет голову...
И она потрогала лоб старика, заглянула в его глаза и только после этого водрузила на него белую шляпу.
- Настенька, - выдохнул дед.
- Да чего уж там, - засмущалась она.
И я увидел, что они понимают друг друга без слов. Только после этого я согласился со стариком: они действительно были единое целое. Эти старики не были похожи на остальных жителей нашей улицы, да и говорили они по-особому: напевно как-то. В их речи слышалось журчание ручейка, пение птиц. Может, это происходило оттого, что они приехали сюда издалека? Но за каждым их словом я чувствовал любовь. Эта любовь согревала и меня, поэтому мне было очень хорошо в их обществе. Я даже зажмурился от удовольствия.
- Соседский? - услышал я вопрос старушки.
- Один, - ответил дед.
- Беда, - проговорила она.
- Для многих, - вздохнул дед.
Я не мог уловить многое в их диалоге, но они понимали друг друга, я это видел и порадовался за них.
- До свидания, - сказал я и побежал к себе во двор.
Я вдруг осознал, какое это счастье, когда люди вместе и понимают без слов. Если бы мои родители узнали этот семейный секрет, возможно, и они стали так смотреть друг на друга?
Мать со своей подругой по-прежнему разговаривала дома, отец был на работе, а я сидел во дворе, возле качелей, и думал, как помочь двоим взрослым, что были моими родителями.
Я вспомнил, как их раздражение передавалось мне. Теперь я знал, почему это происходило. Если мы - треугольник, то мы  все связаны. Мне не хотелось, чтоб наш треугольник распался. И тогда у меня родился план...
На следующий день я нарисовал на листе бумаги маму и папу на одной прямой, а вверху - себя, и всех соединил. Получился треугольник, внутри которого я написал печатными буквами слово “секрет”.
Я не любил рисовать, но это был особый случай. Раньше мать просто запихивала мне в руки карандаш и требовала, чтобы я водил им по бумаге. Я брал орудие рисования, долго рассматривал его, потом размышлял... Мне казалось удивительным, что кусок дерева и каменный уголь, соединившись, рождали вот этот карандаш. Я запихивал его в рот, пробовал на вкус. Мать негодовала, читала мне лекцию о том, как правильно держать карандаш. Напоминала мне, для чего он предназначен, спрашивала, не голоден ли я, требовала закрыть рот и никогда не есть орудие труда.
Мое отношение к учебе также беспокоило ее. Она показывала мне буквы родного алфавита, объясняла, что из этих знаков состоят слова, хотела научить меня писать слово “мама”, но каждый раз натыкалась на мое сопротивление.
Я с тоской смотрел на улицу и ждал, когда же можно будет убежать. Потом засовывал карандаш себе в ухо или нос, строил гримасы. Мать не выдерживала моей бестолковости и выгоняла меня из-за стола, чему я был несказанно рад. Но я понимал, что она говорила, мне лишь не нравилось, как она это делала. И вот теперь я самостоятельно не только нарисовал, но еще и написал слово. При этом я сразу как-то вспомнил все, что слышал от матери на этих занятиях.
Рано утром я осторожно пробрался в спальню к родителям и положил свое творчество между ними, затем так же тихонько вышел и стал ждать.
Когда они проснулись, я не услышал их обычной перебранки. Тревожный шепот отца донесся из спальни. Мать молчала. Это было так необычно, что я решил действовать дальше.
Я тут же сел за свой стол и нарисовал новый рисунок. Круг, а в нем - цифра 7, от которой тянулись стрелки к двум другим кружочкам. В одном кружочке я написал: “муж, жена”, в другом - “ребенок”, а между ними - “секрет”. Свое новое послание я пять подбросил в спальню к родителям.
В нашем доме стали происходить серьезные изменения. Родители все чаще стали перемаргиваться за столом, кивать головами и  подкладывать мне в тарелку лучшие кусочки.
И я решил, что мой план приносит ощутимые результаты...
Конечно, до наших соседей им было еще далеко, но они пытались понять друг друга без слов.
Я улыбался, поглощенный своими мыслями. Смотрел на родителей, забывая закрыть рот, и все думал о своем следующем шаге...
На глазах моей матери вдруг появились слезы. Отец попытался их вытереть, вывел мать из-за стола и неуклюже обнял. И все шептал ей при этом: “Ничего, может, все образуется...” А я продолжал улыбаться.
Вечером я нарисовал новое послание своим родителям. Огромное сердце, от которого исходили лучи к трем человечкам. Внизу я написал: “секрет”, а человечков соединил семерками. И все это заключил в круг.
Очередную криптограмму я подсунул им ночью под дверь. А утром родители прибежали и стали спрашивать, как мне спалось. Их забота тронула мое сердце, и я расплакался. Мать обняла меня. Отец погладил трясущейся рукой мою голову и  проговорил: “Ничего... ничего”.
Днем они пригласили к нам в гости какого-то ученого. Он задавал мне бестолковые вопросы, заставлял играть с ним в какие-то карточки... Потом посадил меня между родителями, и мы все по очереди выбирали цветные полоски. А он что-то записывал при этом. Потом он потребовал, чтобы я принес ему свою любимую игрушку. А когда я вернулся с ней, родители сидели, обнявшись. При моем появлении они вскочили и кинулись меня целовать, будто я приехал с Северного полюса. Они готовы были петь и танцевать от радости, что я осчастливил их своим присутствием.
Ученый собрался уходить, он совершенно забыл, за чем посылал меня. Отец протянул ему конверт. Ученый поблагодарил и ушел.
Семейный секрет оказался настолько действенным, что родители с тех пор перестали ругаться вообще. А через год я пошел в школу. Они купили мне рюкзак, книжки, тетрадки и много всяких мелочей, которые были так необходимы для учебы.
Меня научили писать не печатными буквами, а прописными. И именно тогда я решил, что когда-нибудь обязательно напишу книжку для взрослых, чтоб раскрыть им всем семейный секрет. Ведь все недоразумения  происходят от незнания.
Тот ученый несколько раз появлялся в нашем доме. Видно, ему понравились конверты с папиного стола. Они мне тоже нравились, но я  не просил их у папы. “Кто поймет этих взрослых? Может, все дело в том, что у них свои игры? Ну и пусть играют себе, лишь бы не ссорились и любили меня”. Так думал я тогда. И только став взрослым, я понял, что “исцелил” нашу семью не мой “секрет”, а страх родителей за мою психику.
Как бы то ни было, но я был счастлив. А потом появились еще и друзья. Раньше я всегда страдал от одиночества. А теперь все изменилось к лучшему, и всем захотелось погреться возле нашего очага.
Ко мне снова вернулось детство. Я с наслаждением участвовал в любой игре. Мы носились с друзьями по улицам, пугали голубей, ползали по траве, забирались на деревья... Весь мир ликовал вместе с нами.
Однажды мы увидели высокого худого человека, продающего на площади картины. Он не носил шляпы и накидки, какие я видел у художников, да и сам не очень-то был похож на него. Мне показалось, что он начинал нервничать, когда кто-нибудь останавливался возле картин. Если он не художник, да еще нервничает, то где он их взял? Страшная догадка поразила меня. Я замер, а ребята побежали дальше. Потом они заметили, что я стою на месте, и стали кричать мне что-то, но я не слышал их. Видно, я вошел в роль великого сыщика!
 Для выполнения задуманного мне нужны были помощники. Арис и Тим вполне подходили для этого. Толстяк Генрих сразу же расскажет всем о великой тайне. Майкл испугается следить за преступником, а Полин, хоть и играла с нами и была на равных, но все равно девчонку на ответственное задание я не хотел брать.
Итак, теперь надо было сообщить моим помощникам о возникших у меня подозрениях, но сделать это надо было так, чтобы остальные не узнали об этом.
- Дени, что с тобой? - спросила Полин.
- Ничего, - как можно равнодушнее ответил я, - просто я придумал новую игру.
- Какую? - поинтересовался Майкл.
- Мы должны разбиться на две команды. Я, Арис и Тим будем охотниками, все остальные, - я посмотрел на Генриха, Майкла и Полин, - дичью. Вы убегаете, а мы вас должны выследить и поймать. Мы закроем глаза и будем считать до двадцати, вы за это время должны убежать или спрятаться. А потом поменяемся. Мы будем дичью, а вы - охотниками.
- Хорошо, - согласилась Полин за всех, - только отвернитесь.
Я добросовестно сосчитал до двадцати, а потом сказал:
- Ребята, после игры есть дело для вас двоих. Никому ни слова.
Они не стали даже спрашивать, что за дело, а просто подняли кулаки вверх. Сама игра уже не интересовала меня, хотя всем она почему-то понравилась. Потом Полин и Майкл убежали домой, а Генриху стало скучно сидеть на лавочке и смотреть зачем-то на художника. Он вдруг вспомнил про недочитанную книгу и тоже ушел. Теперь я мог объяснить своим помощникам, в чем дело:
- Видите человека с картинами? - спросил я. - Так вот, надо выяснить, откуда он их берет. Не похоже, чтобы он сам был художником.
- Точно, - согласился Арис, - рожей не вышел и очков нет.
- А зачем художнику очки? - засомневался Тим, но я перебил его.
- Не важно. Надо выяснить.
- Что? - вытаращил глаза Арис.
- Все, - туманно объяснил я.
- Надо, так надо, - согласился Тим. - Я не против. Может, вознаграждение получим за поимку особо опасного преступника?
Наши головы, словно по команде, повернулись в сторону “художника”. А он в это время получал деньги за проданную картину и мило улыбался покупателю.
Дела его сегодня шли хорошо. Он принес на площадь три картины, и две из них уже продал. Мы не знали, сколько нам придется еще ждать. Но оказалось, что сам продавец решил не стоять больше. Он аккуратно завернул оставшуюся картину, перевязал веревочкой точно так же, как это делал для покупателей, взял ее, словно приобрел только что, и пошел прочь.
Настало время действовать. Теперь я понял, что в игре “охотник-дичь” мы тренировались для того, чтоб профессионально организовать слежку. Мы представляли себя великими сыщиками. Мы никогда раньше не уходили так далеко от дома. Но желание раскрыть тайну лишило нас благоразумия.
А “художник” ни о чем не подозревал, шел себе и шел. Делал покупки, насвистывал себе что-то под нос и не думал прятаться. Но нас это не смущало. Мы знали, что преступники умеют маскироваться под нормальных людей. Когда он стал открывать дверь, ведущую в подвал одного из домов, мы затаили дыхание.
“Вот оно, его логово!” - подумал я.
Но он не озирался по сторонам, не прятался. Наоборот,  уверенно открыл дверь и скрылся за ней. Мы ринулись к окошку с решеткой. За окном загорелся свет, и мы услышали нежный женский голос:
- Слава Богу! Продались! Я верила, я знала, что Бог милостив и не оставит нас.
- Я вот здесь купил, - начал мужчина.
- Вижу, - и женщина как-то странно уткнулась головой ему в грудь. - Я такая счастливая, Ник.
- Я тоже. Я так люблю тебя, Надежда.
- Я знаю.
Он обнял ее, и тут я с ужасом увидел, что рукава ее платья  пусты. У женщины не было рук!
- Хочешь посмотреть, что у меня получилось? - они подошли к полотну. - Подожди, один штрих остался, я не успела. Извини, - она взяла зубами кисть и что-то подправила.
Женщина рисовала зубами! Я и руками-то не мог ничего путного изобразить. Все животные у меня были одинаковые, а люди, скорее, похожи на пугал в огороде, чем на людей. Я был так поражен увиденным, что открыл рот.
- Дени, - зашептал Арис, - что делать будем? Это не его картины, а ее. Но...
- А кто она? - спросил Тим.
- Не знаю.
Мы так увлеклись наблюдением за происходящим в подвальчике, что не слышали и не видели больше ничего.
- Вы что здесь делаете? - прогремел мужской голос над нами.
Мы чуть не подпрыгнули от неожиданности, подняли головы и увидели стража порядка.
- Ну, я жду ответа, - он не шутил, мы это поняли сразу.
- Смотрим, - пролепетал я.
Констатация очевидного не удовлетворила его.
- Кто вам разрешил нарушать покой супружеской пары? - задал он очередной вопрос.
- Кого? - ошарашено спросил Тим.
- Людей, здесь живущих, - проговорил полицейский.
- А он картины продает, а они не его, их она рисует, - попытался объяснить Арис наше присутствие здесь.
- И что? Все законно. Они арендуют это помещение. Жена Ника - талантливая художница, а он писатель. Пять лет назад она попала в аварию, осталась без рук. А что такое для художника руки? Это все. Но она не сдалась, не очерствела, а он помог ей. Ник всегда был рядом. Его любовь сотворила чудо. Они преодолели все, вместе... Она научилась рисовать по-новому. Вначале у нее ничего не получалось. Я видел, как страдал Ник, но он верил и любил. Этот союз творит чудеса...
Полицейский сделал паузу, а я в это время попытался посчитать, сколько же будет букв в их именах. Оказалось - десять. Я не знал, что это открытие дает мне, а полицейский утверждал, что это чудо. Правда, может, он другой союз имел в виду?
- А где вы живете? - услышал я и тут же позабыл о своих математических подсчетах.
Арис назвал улицу, на которой мы жили. Лицо полицейского вытянулось.
- Как вы оказались так далеко? - спросил он.
- Мы думали, что он преступник, - признался я.
- Кто? Ник? - полицейский рассмеялся. - Да это двое святых среди нас грешных...
Я был посрамлен.
- Идемте, я отвезу вас, горе-сыщики.
- А откуда вы знаете все про них? - спросил Тим.
- Да их все здесь знают и любят. Они необыкновенны в своей чистоте... Я никогда и нигде не встречал такого взаимопонимания в семье, как у них.
- Они - единое, - вспомнил я объяснения соседа-старика про семью.
- Верно, - улыбнулся полицейский.
Приключение закончилось. Мы договорились никогда никому не рассказывать о случившемся и сдержали слово.
Правда, никто не мог понять, почему это Арис вдруг так воспылал любовью к рисованию, а у Тима вылез наружу талант критика. Только у меня никак не проявилось это событие внешне. Моя увлеченность математическими подсчетами никого не восхищала. Наоборот, скорее, вызывала недоумение, потому что никто не мог понять истинного смысла этого занятия. А после того события я твердо решил стать математиком.
Я не знаю, почему это событие так повлияло на Ариса и Тима. Может, свет, исходящий от любви безрукой женщины и писателя, коснулся и нас и пробудил что-то в наших душах? Не знаю. Как не знал и тогда. Да и сейчас, когда мне уже за тридцать, не могу сказать, что больше всего поразило тогда меня. Но то, что увиденное навсегда оставило свой след, это я могу утверждать смело.
Может, именно поэтому я так долго искал свою “единственную и неповторимую” и никак не мог найти. Впрочем, я не страдал от одиночества, потому что всегда верил в высшую справедливость, а мое знание семейного секрета дарило мне надежду, что когда-нибудь все будет реализовано.
А пока я занимался любимым делом, жил в большом городе, регулярно посылал родителям открытки к праздникам, а к Рождеству - подарки, часто звонил им и приезжал в гости, как только появлялась такая возможность.
Я был относительно молод (слегка за тридцать - для мужчины не возраст), хорош собой, в меру рассеян, в меру учтив, с массой достоинств и недостатков. Во мне было все, как во всяком нормальном человеке, но хорошего все же больше. По крайней мере, мне хотелось в это верить.
Как-то после работы я отправился в городской парк. У меня там была любимая скамейка возле пруда, где на островке, в самой его середине, росли три огромных дерева. А вокруг плавали гуси, утки... А в прошлом году там появились еще и два лебедя, которые в этом году обзавелись потомством. Я часто приходил сюда. Вид плавающих птиц, самой воды, заросшей возле берега осокой, всегда успокаивал меня. Здесь было тихо.
Но сегодня я еще издали увидел, что на моей скамейке сидит девушка... Я присел рядом.
- Не помешаю? - осведомился я.
- Нет, - ответила она, не повернув ко мне почему-то головы. - Это Ваше любимое место?
- Вообще-то, да. Но я рад, что такая девушка, как вы, оценила мой выбор... Я каждый раз здесь спрашиваю себя: “Три дерева - это символ или случайность?”
- Деревья большие? - спросила она.
Меня ее вопрос озадачил. Возраст деревьев я не знал. А внешний вид у них был весьма солидный.
- Я вас озадачила своим вопросом? Но если бы я их видела, то не спрашивала бы.
- А почему вы... - начал я, но замолчал, потому что девушка повернулась ко мне, и я все понял без вопроса.
- Я слепа с рождения, зато чувствую все иногда лучше, чем зрячие. А на ваш вопрос про деревья я могу ответить по-своему. Я чувствую их силу и мощь, они помогают друг другу... В этом смысле - да, это символ всего живого. Триединство заложено в нас... Но тот, кто сажал деревья, думал о другом. В нем сидело желание удивить других. Оригинальный пруд закладывался в центре парка. К нему ведут все дорожки сейчас, а когда он закладывался, парка, как такового, еще не было. Потом появилась дубовая аллея, ведущая к пруду. Потом фонтан, по периметру острова. Он и сейчас работает, но его не включают, потому что это дорогое удовольствие. На острове раньше была скамейка, возле нее рос цветок, который был привезен из-за океана. Он цвел по ночам, вернее, распускался ночью. Дежуривший здесь лодочник отвозил желающих посмотреть на чудо. Цветка давно нет, лодочника - тоже. Существовала легенда, будто бы цветок помогал одиноким женщинам найти суженого, если при прикосновении к нему начинал петь соловей. Над этим парком трудилось несколько разных архитекторов, и каждый в свое время привносил что-то свое.
- Откуда ты это все знаешь? - вырвалось у меня.
- Мне привиделось только что, я тоже не знала этого... Вас это удивляет?
- Нет, - сказал я, а потом признался: - Да.
- У меня абсолютный слух, великолепная память. Я играю на флейте, учусь... Хочу стать писателем.
Я понял, что она пытается доказать мне, что не сумасшедшая.
“Это все хорошо, - подумал я, - но как она сюда одна пришла? Могла бы свалиться в пруд. К тому же черных очков на ней нет, палочки или собаки - тоже... я не вижу... Собаку можно отпустить побегать, палочку поставить сбоку или уронить в траву... Ладно... но... Может, она и не слепая вовсе?”
- Меня никто не приводил сюда, - вдруг проговорила она.
- Я не спрашивал.
- Зато все время думаешь.
- А ты что? Мысли читаешь? - мы перешли на “ты”, но я пока не знал, как отнестись к этому обстоятельству.
- Нет, я чувствую...
- Как?
Она пожала плечами.
- Если я спрошу, как ты дышишь? Тебя тоже вначале озадачит этот вопрос. Потом ты станешь описывать естественный процесс, при этом будешь дробить его на части, делая неестественным... А если я спрошу: “Как ты видишь сны?” Ты не сможешь ответить. Этот механизм до конца не изучен наукой. Для меня процесс “чувствования” естественный, я с ним родилась. Он помогает мне адаптироваться в этой жизни. Я чувствую предметы, людей, природу. Это заменяет мне физическое зрение. Можно сказать, что я тоже вижу, но по-своему. Я научилась обходиться без поводыря, палочки. У меня нет страха. Я люблю жизнь, этот мир и себя в нем. Я радуюсь каждому прожитому дню. А темные очки у меня в сумочке, чтоб не смущать и не пугать окружающих. Если хочешь, я достану их.
- Нет, у тебя очень красивое лицо.
- У тебя - тоже.
Я не стал спорить. Если ей так хочется, то пусть я буду красив.
“А может, ей виднее, - подумал я и тут же замер от собственного абсурда. - Слепой виднее? Чушь!”
- Какой ты смешной! Будто соткан из противоречий.
- С чего это ты взяла?
- Я так чувствую. В силу своего характера ты должен любить производить всевозможные подсчеты...
- Я математик, - признался я.
- И зовут тебя... - начала она.
- Дени, - выпалил я.
- А меня Кристина, - засмеялась она. - Ты чего так испугался?
Я пожал плечами.
- Мне пора идти, - проговорила Кристина.
- Я провожу тебя...
- Проводи.
Мы шли молча. Возле выхода из парка цветочница продавала незабудки. Мне захотелось подарить букетик Кристине, но ее слова остановили меня.
- Пахнет смертью от незабудок. Кто-то убил их ради удовольствия или наживы...
- С чего ты это взяла?
- Цветы живые и мертвые пахнут по-разному. В одних - восторг и радость жизни, в других - увядание, пряный запах смерти. - И она прочитала:
Цветы для милой ты не рви.
Коль сорваны, они мертвы.
Дарить любимой увяданье
Себе позволить можешь ты?
И еще:
Не дарите любимым букеты.
Пусть просторы Земли
Украшают цветы.
- Чьи это стихи? - спросил я, а сам подумал:
“Как хорошо, что она не видела, как я рванулся к цветочнице, как краснел потом”.
- Мои, - проговорила Кристина.
- А что же ты любишь?
- Все. Жизнь люблю. И цветы, конечно, тоже, когда они растут и радуют нас своей красотой.
Она уверенно шагала, будто видела не хуже меня. Опять промелькнула мысль: а не разыгрывает ли она меня?
- Здесь надо повернуть, - проговорила Кристина. - Слева - мой дом.
Но никакого дома там не было. Я открыл рот, чтоб сказать ей об этом, но она опередила меня:
- Видишь?
- Нет, - проговорил я.
- Правильно. А теперь дай руку. Видишь?
Я хотел крикнуть, что мне надоело глазеть на пустырь, но его уже не было. Там стоял великолепный дом, суетились люди, было какое-то торжество. Вдруг кто-то из слуг выбежал из дома с криком: “Бомба!” Я подумал, что он шутит, но из дома вывалился повар с тем же воплем. Началась паника. На балконе появилась женщина, она звала на помощь. Сумасшедший слуга поставил лестницу, женщина стала спускаться по ней вниз. До земли оставалось совсем немного. Подбежал мужчина. Она прыгнула ему на руки, и он понес ее прочь. Толпа бежала на нас с Кристиной. Я подумал, что они обезумели и не видят нас. Я потащил Кристину в сторону.
- Смотри, - проговорила она.
Раздался взрыв. Я непроизвольно зажмурился, а когда открыл глаза, дома не было, толпы - тоже, кругом - все тот же пустырь.
- Что это было?
- Прошлое. На следующий день после этих событий появилась я. Женщина, которую нес на руках мужчина - моя мать. Она умерла во время родов. Отец купил дом на соседней улице, а здесь остался пустырь. Люди суеверны. Не нашлось никого, кто бы захотел построить здесь свой дом.
- А кто бомбу подложил?
- Никто.
- Как? Но ведь слуга кричал...
- Он ошибся. Он услышал шипение под кухней. Неисправность газопровода. Несчастный случай.
- Как ты это делаешь? - спросил я.
Она пожала плечами.
- Пойдем. Отец до сих пор не может видеть этот пустырь. Он для него - вечное напоминание о случившемся.
- Видно, они с твоей матерью были одно целое, - проговорил я.
- Ты как мой дедушка. Он так любил свою жену, что придумал целую теорию о семейном счастье.
- Как звали твоего дедушку? - спросил я.
- Янус. Но бабушка звала его Ваней.
Мне стало жарко. Мысли о превратностях судьбы замелькали в голове, но так и не захотели вылиться наружу каким-нибудь откровением.
- Где они жили? - я затаил дыхание.
Кристина назвала городок моего детства. Я вспомнил, что уже лет пятнадцать, как в доме соседей живет другая семья.
- Они были моими соседями, - проговорил я.
- Правда? - Кристина взяла меня за руку. - Тогда я расскажу тебе. Они так любили друг друга и своих детей, что папа тогда не решился сообщить им о смерти моей мамы. Когда мне исполнился годик, он привез меня к ним, но не сказал, что я ничего не вижу, и что врачи были бессильны в моем случае. Но дедушка, увидев меня, сказал: “Этот ребенок необычный. Не видя мир, она будет знать его лучше зрячих. Ее слепота не станет помехой для ее счастья. Ты для нее и мать и отец в одном лице”.
- Папа... - удивился мой отец.
Дедушке было известно все, что пытался скрыть отец.
- Я знаю, что говорю. Вы будете гордиться ею. Твоя жена следит за ней с небес. Не омрачай свою жизнь печалью.
Больше меня не привозили к ним. А через три года, как в сказке, они умерли в один день и час. Когда бабушке стало плохо, дедушка вызвал врача. Доктор осмотрел ее, но помочь уже не смог. Она умерла у дедушки на руках. Тогда он сказал доктору, что возле телефона в гостиной лежит чек. Это гонорар за его работу и плата за еще одну услугу. Он попросил известить детей об их кончине. Телефоны он записал и положил рядом с чеком. Доктор стал возмущаться, ведь дедушка был жив. Но тот улыбнулся и произнес: “Я знаю, что говорю”. После этого дедушка обнял свою любимую и сказал остолбеневшему доктору: “Счастливо оставаться”. И умер... Доктор констатировал смерть, а потом выполнил просьбу старика.
Я слушал Кристину и думал о неслучайных случайностях в наших жизнях. Ее рассказ поразил меня не меньше, чем в свое время теория ее деда.
Я уже стал подумывать о соединении наших судеб... Такая необычная встреча сулила неординарное продолжение. Я так увлекся построением нашего совместного будущего, что вздрогнул, когда Кристина сказала:
- Вот улица, на которой я живу.
- Где? - спросил я.
- Это дом, из которого всегда пахнет краской...
Я пошмыгал носом, но не почувствовал в воздухе никакой краски.
- Следующий дом напоминает мне о кондитерской. Там часто пекут сдобные булочки. Потом дом, где живет пони... Я слышу и чувствую ее, даже если ее и не выгуливают в это время. Затем дом, где любят музыку и умеют играть на скрипке. От него всегда исходит тепло. А рядом - наш.
- А здесь живет мой школьный друг-художник, - проговорил я. – Он недавно переехал сюда... Давай зайдем к нему в гости?
- Давай. Я так и думала, что у него мастерская в доме...
Арис открыл дверь и закричал с порога:
- Кого я вижу? Дени! Ты ли это? И где ты откопал такую красавицу?
- Это Кристина, - сообщил я. - А это Арис.
- У вас приятный голос, от вас исходит доброта, нежность и сила. Можно я дотронусь до вас? Тогда я буду знать о вас больше... Вас это шокирует? Да, я не вижу.
- Давай на “ты”, - проговорил Арис смущенно.
Он тоже не понял вначале, что перед ним слепая девушка.
- Зайти-то можно? - улыбнулся я. - Или мы так и будем  стоять на пороге?
- Можно, - Арис взял Кристину за руку.
- Спасибо. Теперь я знаю тебя лучше. Ты покажешь нам свои картины? - спросила она.
Я увидел замешательство на лице Ариса. Ему не приходилось демонстрировать свои работы перед слепыми, и он не знал, как это должно происходить. Я помог ему.
- Начнем осмотр с тех работ, что висят у тебя на стенах. Здесь все твои?
- Да, - ответил Арис.
Передо мной был пейзаж “Июльская гроза”. Я сообщил об этом Кристине. Она протянула ладонь к картине, постояла так немного, и вдруг мы услышали:
- Синеву вплетая в косы,
Туча в небе замечталась.
Пролила на землю слезы,
Повздыхала и умчалась.
А умытый дуб могучий,
Руки к небу протянув,
Шелестел о чувствах туче,
Нежно голову нагнув.
Туча рваными клоками
Разметалась, с ветром споря,
И вернулась облаками,
Побелевшими от горя...
- Это твое стихотворение? - спросил Арис, пораженный тем, что оно точно выразило суть его картины.
- Это экспромт. Твое полотно как бы заговорило через меня, - улыбнулась Кристина.
Если она хотела поразить Ариса, то добилась своего. Он расслабился и совсем забыл о ее слепоте.
- А это гризайль “Милый профиль”, - проговорил Арис.
Кристина опять как бы ощупала картину на расстоянии и тихо начала читать новый экспромт:
- Про любовь говорить мы не будем,
И друг другу не скажем “пока”.
Все, что в нас, никогда не забудем.
И останется все на века:
Ветер в ветках, прохлада воды,
Руки милой и взор ее томный,
Поцелуи в ночи, соловьи,
Звезды в небе, дорожка луны,
И деревьев наряд слишком темный.
Летний ливень и снежная пыль,
Одинокий прохожий с цветами,
И тянущийся к солнцу ковыль,
И тревожный туман над садами,
И черемух девичий убор,
И сиреневый куст у дороги,
Покосившийся старый забор,
И усталые пыльные ноги,
Скрип телеги и шорох листвы -
Да и мало ли что не забудем?
Уходя, уходи - не ропщи.
Мы с тобой уже рядом не будем...
- А эта работа называется “Парки”, что значит “судьба, рок”, - ликовал Арис.
Моего присутствия они уже не замечали. Мне стало грустно, ревность ущипнула меня слегка, а потом отступила.
- Я знаю, - проговорила Кристина. - Удивительное полотно. Но рядом с ним рождается лишь это:
Мы изнывали от земной любви,
Похожие на пчел в красивых сотах.
Из жизни в жизнь тащили мы
Сомненья, комплексы и опыт.
- Потрясающе! - воскликнул Арис.
Его восторг меня почему-то не радовал. А он вытаскивал работу за работой, что-то объяснял, жестикулировал.
- А эту картину я назвал “Полночная звезда”.
- Она дарит хорошее настроение, - заявила Кристина. - Рядом с ней рождается вот это:
Натянул удила
Месяц-всадник лихой,
Чтобы песнь соловья
О любви неземной
Могла слушать она
В этот вечер шальной...
- Верно, - согласился Арис. - Я чувствую то же самое.
Его рот растянулся до ушей! А в руках он держал уже очередное полотно. Я подумал о том, что этот процесс может оказаться бесконечным. Во мне говорила зависть. Но им было наплевать на мои чувства. Кристина опять вещала, и я услышал:
- Изгибали спины волны,
Чайки в крике изрыдались,
  Синеокие мадонны
На волне морской катались.
Потом они зачем-то вспомнили про астролатрию. Говорили о том, что она была распространена в Ассирии и Вавилонии, а я, к стыду своему, не знал даже смысла этого слова.
Возле незаконченной картины Кристина замерла, вытянула вперед руку и тихо проговорила:
- Чувствую горечь потери и торжество жизни. Всплеск надежды и веры. В углу - плачущее дерево... Но картина должна иметь продолжение, она не закончена. Стихов не будет.
“И слава Богу”, - подумал я.
Их идиллия меня раздражала. Я посмотрел на картину. В углу, действительно, была сосна. Но почему “плачущая”? Я подошел поближе и увидел на ее коре рану, из которой текла смола. Я посмотрел на Ариса. Он был вне себя от восторга. Его глаза увлажнились.
- Еще никто так не чувствовал душу моих картин, как ты, - произнес он.
- Кстати, Кристина - твоя соседка, четвертый дом от тебя, - зачем-то ляпнул я, но они не услышали меня.
Я был лишним здесь, но мне не хотелось вот так сразу расстаться со своими мечтами о подарке судьбы, о необыкновенной встрече в парке...
Кристина взяла Ариса за руку, поднесла к губам и поцеловала.
- Что ты! - воскликнул мой друг.
- Они достойны этого, поверь, - улыбнулась Кристина.
Я решил уйти, но никак не мог найти причину, все тянул время, смотрел на их счастливые лица. Потом подошел к окну и решительно проговорил:
- Извини, Арис, мне пора.
- Я тоже пойду, - сказала Кристина.
- Я провожу тебя, - услышал я голос Ариса.
Мы вышли из дома все вместе, но пошли в разные стороны. Я не удержался и обернулся. Арис и Кристина шли, взявшись за руки, и о чем-то увлеченно говорили.
Мне стало стыдно, будто я подглядывал в замочную скважину. Кристина сделала свой выбор. Но, увы, это был не я. Зато как счастлив был Арис рядом с ней, а она - рядом с ним!
Интересно, если бы я знал, что так произойдет, привел бы я Кристину к Арису? Я не знал. Но что толку гадать, как бы я поступил, если уже все свершилось. Все же Арис - мой друг, и он достоин счастья. Я испытал облегчение от этой мысли. Мне захотелось вдруг сделать что-нибудь особенное, и я протянул руки к небу и воскликнул:
- Хорошо-то как!
И тут кто-то налетел на меня... Я услышал недовольный женский голос:
- Неужели нельзя заниматься физкультурой в другом месте? Недотепа!
- Можно. Но только смотреть надо, куда идешь, а не толкать людей, - мое недавнее раздражение вылезло наружу, благо жертва была рядом.
Я поднял упавшую из рук женщины папку и протянул ей.
- Дени?! - воскликнула она.
- Полин? - мое удивление рассмешило ее.
Мы держались за папку и смотрели друг на друга.
- Стоило уехать в другой город, чтоб через столько лет столкнуться с тобой на улице? Я готова была укусить тебя! Стоишь, разинув рот, посреди дороги, да еще руками размахиваешь. Ритуальный танец, что ли, исполнял? Ты папку-то отдай, чего вцепился? Боишься упасть? Тебя поддержать?
- Ты чего здесь делаешь? - ответил я вопросом на вопрос.
- Сейчас - стою, разговариваю с тобой, а до этого я шла. У меня была благородная цель. Видишь папку? Так вот, я несла ее, бросать не собиралась, поверь на слово, потому что обещала вернуть ее профессору. В ней - ноты...
- Он живет через три дома отсюда? - вспомнил я.
- Верно. Ты не очень спешишь?
- Не очень, - глупо улыбаясь, проговорил я.
- Тогда пошли, я забегу к нему на минуту, а потом посидим в кафе. Конечно, если ты не против.
Мы сидели в кафе, вспоминали наш городок, детство. Полин рассказывала о своей учебе в консерватории, о неудачном замужестве, а я ловил каждое ее слово и все думал о том, как я мог жить столько лет без ее дружбы... Полин улыбалась.
- Дени, очнись! Кафе закрывается, нам пора...
Я огляделся по сторонам. Мы с Полин остались одни в зале.
- Я не хочу с тобой расставаться, - признался я.
- Но для этого вовсе не обязательно сидеть здесь, - засмеялась Полин, - пошли...
Жизнь распорядилась по-своему, и я был благодарен ей за это. Через месяц мы с Полин поженились, потому что были уверены, что всю жизнь искали друг друга.
Арис подарил нам на свадьбу свою любимую картину. Кристина написала романс о любви и спела его, поразив всех. А вечером, когда мы остались дома одни, к нам в дверь позвонили...
На пороге стоял Янус, дедушка Кристины, у которого я когда-то спрашивал: “Что такое семья?” Он светился улыбкой и протягивал мне что-то.
- Вы же умерли, - удивился я.
- Сынок, у меня мало времени: я сбежал, чтоб принести тебе вот это... - И он протянул  три моих детских рисунка о семейном секрете.
- Но... - начал я, - как?
- Секрет, - улыбнулся старик и исчез.
За окном зашумели деревья, раздался гром, засверкала молния... Я вернулся в комнату на ватных ногах.
- Небесный оркестр в нашу честь заиграл, - пошутила Полин и спросила. - Что это у тебя?
- Вечный секрет семейного счастья, - ответил я и шлепнулся в кресло, не обратив внимания на то, что переставил слова местами, исказив смысл.
- Так в чем же он заключается? - спросила жена.
- Вот в этих листочках, - улыбнулся я и гордо поднял их над головой.
- А если серьезно?
- В нашей с тобой любви и в том, что из нее родится, - проговорил я, и в это время опять громыхнуло за окном, а затем раздался бой часов, известивший о начале нового дня.

Июль 1998 г.